Я уехала в кантон Ури. Дневник эмигрантки

Татьяна Масс

«Татьяна Масс, писатель эмиграции». Из французской газеты «Le Progres»: Татьяна Масс стала представителем Франции для «Арены» – сборника русских писателей эмиграции, изданного в США издательством «Окно». Её творчество очень серьёзно встречено критикой и читателями. С тех пор Татьяна продолжает получать множество писем от читателей из разных стран. Что человек должен пережить и испытать, чтобы написать такую историю? Прочитав повесть «Я уехала в Кантон Ури», находишь ответ.

Через год. Май 1999 года

Рига, Латвия

В тот день вышло её интервью с Марисом Клявиньшем — главарём нацистских формирований латвийской молодёжи. На фото, помещённом редактором на первую полосу, нацисты маршировали в чёрных мундирах по Старой Риге, чёткостью строя и высокими ботинками мучительно напоминая фашистов времён второй мировой. Анна задавала вопросы о планах организации, о законности их вооружения, о преемственности программ наци, а молоденький краснеющий латыш Марис Клявиньш старался казаться воинственным и сдержанным, отводя глаза от её мини-юбки. Сегодня на планёрке разбирали этот материал и толстый и ироничный Женя Закерман — вечный оппонент Анны, впервые признал, что материал Журавлёвой сделан бесстрашно. Ей даже поаплодировали несколько человек.

Весь день Анна ходила именинницей, а после обеда в её кабинете раздался телефонный звонок, и она услышала красивый глубокий женский голос.

Латышский акцент был несильным, прибавляя шарма невидимой собеседнице:

— Я бы хотела поговорить с Анной Журавлёвой.

— Это я, добрый день.

Девушка сделала паузу:

— Это Инга Висконя. Понимаете, Анна, я должна вам объяснить одну вещь, которая может причинить вам боль.

— Говорите, — напряглась Анна.

— Я читаю ваши статьи, я думаю, что вы — сильная женщина, и для вас будет лучше узнать правду, даже если это тяжёлая правда.

— Ну, говорите же…

— Мы с Олегом уже давно любим друг друга. Между нами очень сильное притяжение: и физическое и интеллектуальное.

Девушка помолчала, ожидая ответа. Анна тоже молчала.

— Он мучается, потому что он никогда не бросит вас и сына. Но и меня тоже он не может оставить. Он уже пытался несколько раз меня бросить. И всегда возвращался. Я тоже хотела его бросить, потому что я устала так жить, собиралась уехать в США в одно крупное агентство, но я… я тоже не смогла.

«Вот и всё», — подумала Анна. Она давно чувствовала, что её муж изменился, и несколько раз пыталась пробить его закрытость сначала разговорами, затем слезами, криками. Но ничего не помогало. В их жизни что-то безвозвратно закончилось.

— Алло? Вы меня слышите? — забеспокоилась девушка в телефоне.

Анна бросила трубку.

Она зачем-то вышла из кабинета, прошлась по редакционному коридору, стрельнула папиросину у удивлённой уборщицы — вечно пьяной латгалки Аннушки, помяла протянутую ей «Приму», понюхала её и с отвращением выбросила. В таком виде её застала Власова, выглянувшая из своего кабинета и спросившая:

— Кофе пойдём пить?

— Нет, спасибо, Лен, я не хочу, — собравшись с последними силами и даже пытаясь изобразить улыбку, ответила Анна, глядя прямо в глаза Власовой. Та, что-то почуяв, долго смотрела ей вслед.

Затем вернулась в свой кабинет и закрылась в нём на ключ. На столе лежала бумажка — письмо, которое она получила утром с редакционной почтой: «Русская свинья Анна, возвращайся на Родину. Родина мать тебя зовёт!» Буквы были вырезанными из русских газет… Таких писем она получила уже сотню… Как и многие журналисты из русских газет в Латвии. И она уже перестала обращать на них внимание. А сейчас ей вдруг показалось, что буквы стали кривляться перед ней — злобные и холодные, приклеенные на бумагу чьей-то рукой. Анна уронила голову на это письмо и заплакала.

***

До глубокой ночи она сидела в своём кабинете, не зажигая света. У неё не было сил спуститься вниз, завести машину и поехать домой.

Больше всего не хотела вернуться домой и увидеть лицо Олега. Она слышала, как разошлись все сотрудники, как Аннушка гремела вёдрами, намывая пол в коридоре и в соседних кабинетах. Прислушиваясь к каждому звуку, она напрягалась при продвижении уборщицы к двери своего кабинета. Та прогремела ведром совсем рядом, дёрнула закрытую дверь, ругнулась, и ушла мыть туалеты вглубь коридора.

Анна сидела в кресле у стола и смотрела в окно. Через мост ездили автомобили, их шума не было слышно с 13-го этажа… За рекой красиво подсветились крыши и башенки Старой Риги. Полная луна зависла над шпилем Святого Якова — приторная декорация к мелодраме, в которой Анне досталась не вызывающая сочувствия даже у неё самой роль обманутой жены.

Телефон она отключила, чтоб никто и ничто не мешало ей вспоминать.

Они познакомились с Олегом в поезде Рига — Москва. Она уезжала домой после летней практики 4-го курса, он с другом ехал в Москву на выставку русских авангардистов начала XX века. Она ему не понравилась, он ей тоже, но когда она вернулась в Ригу на преддипломную практику через полгода, и позвонила ему чтоб сходить на выставку или в музей, он показался ей очень тонким, добрым, талантливым человеком. Она неожиданно влюбилась в него. Он тоже потерял голову недели через две после простых совместных гуляний по Старой Риге. Оба были амбициозны, красивы, артистичны, устраивали из своих свиданий настоящее шоу. Однажды в знаменитом ресторане Юрас Перле¹ они так танцевали на круглой авансцене в центре зала, подсвеченной снизу, что чуть не упали оба в зал — смеющиеся, влюблённые. Или однажды разыгрывали перфоманс: «Дайте мяса стране!» — когда под сыплющимся снегом Анна стояла в своём элегантном пальто от Славы Зайцева в итальянских сапогах на шпильках на центральной улице Юрмалы у витрины мясного магазина и с плачущей гримасой протягивала руки к тушам за стеклом, вызывая недоумение у прохожих, а особенно у мясника — толстого белобрысого латыша, пригрозившего в конце концов ей топориком для рубки этих же туш.

Гуляли под весенними рижскими метелями, смеялись, пили вино, ночевали в его мастерской — тогда это была двухэтажная квартира в старом деревянном доме на улице Гертрудес. Время тогда неслось свежими вихрями, как весенний ночной ветер за окном. Олег зажигал камин, наливал вино и пытался рисовать её, но потом спохватывался и клялся, что никогда не будет рисовать её, потому что все девушки, которых он рисовал, очень быстро ему надоедали.

Он не собирался жениться, она даже не задумывалась о замужестве, но когда практика закончилась и она уехала в Москву, оба затосковали так сильно и неожиданно, что оказалось, что жить друг без друга невозможно. Тоска была такой сильной, что Анна не могла дышать. Олег описывал похожие ощущения. Звонил каждый день, приезжал в Москву часто, говорил, что она заколдовала пространство вокруг него: ни одна девушка ему больше не нравится и ни одна из девушек к нему больше не приближается ближе, чем на метр.

Её мама говорила ей, что он ненадёжный человек — одно слово «художник», но Анна, всё понимая, не могла миновать этого брака.

Собирая дочь в Ригу, мать ей сказала: «Ты же как кролик перед удавом: всё понимаешь и всё равно лезешь к нему в пасть!»

***

Вытерев слёзы, Анна вспомнила про сына и затосковала по нему. Выйдя из редакции за полночь, когда уже не было ни одной машины на редакционной стоянке, она ощутила, что скоро уйдёт из этой редакции и уедет из этого города. Пространство вокруг Дома Печати стало для неё чужим.

Дома было тихо и сонно. Она пробралась в комнату сына и увидела, что он спит неукрытый — одеяло упало на пол. Укрыв его, услышала шаги. Олег заглянул в дверь и протянул сонно:

— А, это ты? Дома уже не ночуешь?

— Мне позвонила твоя модель, — Анна сказала бесцветно. Она смотрела на его широкие плечи, обтянутые майкой — не могла насмотреться. Ей хотелось подойти и прижаться головой к его плечу, но с внезапной болью осознала, что теперь это стало уже невозможным.

— Я знаю. Потом поговорим. Я всю ночь работал, а сейчас пошёл спать.

Анна глухо затосковала. (Она всё-таки, оказывается, втайне ждала от него какого-то опровержения…)

— Нет, ты мне ответь — мне нужно знать — я с ума сойду, если ты не ответишь — ЭТО ПРАВДА?

— Да ты сама понимаешь, что правда. Поэтому и не пришла сегодня ночью… Кстати, где и с кем ты спала?

— Какое тебе дело?

— Правда, уже никакого, — усмехнулся Олег.

От этих слов у Анны перехватило дыхание. Она только махнула рукой и вышла.

Выпив чаю на кухне, поняла что не уснёт. Ей захотелось пройти в его мастерскую, но дверь, которая вела туда из дома была заперта. Она нашла ключ и прошла через улицу, заметив, что газон пора стричь — вид у него был довольно неопрятный из-за травы, выросшей какими-то дикими пучками.

В мастерской, которая была похожа с виду на нефтяную цистерну — большая круглая студия со стеклянной крышей — было просторно и всегда прохладно. Все металлические детали Олег заказал покрасить автомобильной краской под мокрый асфальт, пол был выложен серой блестящей плиткой, камин — чёрными кирпичами, трубчатые перегородки — всё было задумано под русский авангард начала XX века. Олегу нравилось, Анне напоминало заводской цех.

Анна вошла в мастерскую. В центре стояла незаконченная работа Олега — холст, который он готовил к конкурсу для престижной европейской выставки. На почти иконном фоне — красный и золотой переплелись, ещё раз напоминая об изобилии жизненных радостей, была изображена дама червей. Дама сердца… Руки с заострёнными пальцами зависли на полотне, как в невесомости, а в лице, наоборот, был схвачен момент истины — какое-то очень особенное, тонкое выражение дерзких глаз. Тёмные волосы тонким покрывалом лежали по плечам. Не совсем правильный, чуть вздёрнутый нос придавал лицу нерациональную живость.

«Это она, Инга», — узнала Анна.

Только возле этой ещё незаконченной работы она поняла, что у Олега начался совсем другой период в жизни, который ознаменован появлением Инги. Дело даже не в том, что эта девушка была красива и изображена с любованием. Дело было в том, что у него здесь была совсем другая живопись. Новые краски, новые тона, новая рука. Это был другой художник, совсем не тот, которого она знала до этого. Эта манера, непохожая ни на одного из известных Анне живописцев, была игрой мудрости и вызова, дерзости и понимания, ссоры и примирения, в ней была гармония, которая притягивала и уже не отпускала от себя.

Анне вдруг мучительно захотелось сейчас же увидеть его прежние работы, — те, что хранились здесь же, в мастерской. Поднявшись на антресоли, она открыла дверь в то помещение, в котором Олег раньше хранил свои холсты, и вдруг, зажёгши свет, увидела никогда не стоявшую тут кровать, на которой спала, выпростав длинную тонкую руку из-под одеяла, девушка. Это была Инга, Анна узнала её, хотя лицо её было закрыто тёмными волосами. Анне было достаточно одного мгновенья, чтоб понять, что эта комнатка давно уже приспособлена под спальню: на маленьком столике валялась косметика, на спинке кровати и на стульях висела женская одежда. Под кроватью — женская обувь.

И этот невыносимый запах другой женщины, который пропитал собой уже всё это маленькое пространство.

Анна вышла, тихо прикрыв за собой дверь. Она спустилась, побрела вон из мастерской, в тихом доме вошла в спальню Мити и опустилась на маленький диванчик. Оглушённая, не могла ни на чём сосредоточиться. И заснуть тоже не могла… Её взгляд застрял на детских часах, висевших на противоположной стене. Впившись взглядом в красного гнома, который молоточком отстукивал секунды, Анна была поражена: как она могла купить такую безвкусицу! Помидорная краснота колпака гнома, хитрая зловещесть в его глазу, методичные постукивания его отвратительного молоточка — всё это было гадко, всё добивало её. Она встала и сняла часы со стены, засунув их под диван.

Думая, что теперь заснёт без помех, Анна закрыла глаза, вытянула ноги на тесноватом диванчике. (Мысль прийти спать в спальню, где спал Олег, ей даже не пришла в голову). Вот уже наступила предрассветная тишина, в которой засыпают даже те, кто страдает бессонницей. Анна уснуть не могла. Её сердце стучало, как сумасшедшее, но голова начала соображать ясно. И она поняла, что больше не сможет остаться в этом доме ни на мгновенье. У неё не хватит сил выйти утром на кухню как ни в чём ни бывало и приготовить себе и Олегу кофе. Сидеть с ним за столом и говорить о… О чём говорить с ним?

Если она останется, она обязательно по слабости своей захочет начать бесполезную унизительную борьбу за него, что лишь обесценит всё то, что было в их жизни. Что бы она не сделала, он уже не вернётся к ней, его чувства не возродятся. В его жизнь вошла другая женщина, и Олег, мучаясь виной, всё-таки не сможет расстаться с Ингой, спящей в его мастерской, как прекрасная принцесса в ожидании брачного пира. Всё это принадлежит уже ей — черноволосой даме червей: этот мужчина, его дом, его имущество, его мечты, его жизнь. Ей — Анне — по замыслу Инги нужно исчезнуть, чтобы не мешать двум любящим сердцам соединиться. Ради этого она и звонила сегодня в редакцию.

Анна почувствовала себя здесь, как в чуждом доме. Все вещи здесь были предателями… Заодно с Олегом. Она выискивала и покупала их с такой любовью, мечтая создать уютный мир для своей семьи. А они — эти вещи-предатели — с такой же качественной верностью служили, оказывается, в её отсутствие — Инге — любовнице мужа. Эти красивые чашки из художественного салона поили Ингу, тёплые ковры согревали её длинные ноги, цветы и картины услаждали её взоры. А спит в данный момент Инга на тончайшем батистовом белье, которое Анна выписала по каталогу!

Анна вскочила, села. Она жёстко сказала себе, что ей нужно исчезнуть из жизни Олега. Исчезнуть, чтобы не превратиться во всепонимающую пресную жену творческого мужа, изменяющего ей с каждой натурщицей. Если закончатся чувства с Ингой, начнётся роман с другой красивой юной моделью, а ей, Анне, навсегда, до конца дней, останется жалкая роль обманутой жены на глазах у всей Риги. И она будет посмешищем до конца дней своих для всех, даже для самой себя. Потому что, когда-то сама примирилась с таким положением вещей.

Она бы ни за что не призналась сейчас самой себе, что у неё была ещё одна, главная причина для побега. Она хотела во что бы то ни стало убежать от Олега, лишить его сына, семьи, чтоб он разобрался, почувствовал ценность её — жены и их сына в своей жизни. Эта причина была мстительной и манипулятивной. А ведь Анна всегда ненавидела такие вещи в других…

Она решительно разбудила Митю, одела его, приготовила ему горячего молока. Выпила крепкого кофе, покидала в чемодан свои вещи и быстро покинула дом, прихватив свои статьи и документы. Она замыслила уехать до пробуждения Олега.

Олег, проснувшись на рассвете, увидел через открытую дверь спальни, что Анна собирает вещи из шкафов в гардеробной. Он нахмурился, ничего не понимая со сна, потом вяло подумал, что Анна, кажется, собиралась уехать на дачу, и наконец, окончательно проснувшись, вспомнил о ночном разговоре с женой. Он понял причину резкости её нервных сборов и вначале захотел было пойти и удержать её, но, подавив это первое движение, попытался представить себе, что будет, если она действительно уедет к родителям. С ней и с сыном ничего плохого не случится, она устроится в Москве на работу в какую-нибудь редакцию, будет писать статейки про сирых и убогих, призывая народ русский к состраданию, Митя вначале будет дома под присмотром бабушки, затем пойдёт в какой-нибудь хороший платный детский сад — он, отец, оплатит это. И всё станет на свои места.

А в его мастерской спала сейчас его возлюбленная, прекрасная женщина с бархатным ласкающим взглядом под длинными ресницами. И сейчас — когда уедут Анна с сыном — он приведёт её сюда — в дом, в эту спальню — и ему уже не придётся больше прятаться и мучиться совестью, глядя в непонимающие глаза жены.

«Это, может быть, очень хорошо, что она уезжает», — решил Олег.

Когда Анна выводила Митю из дому, мальчик что-то оживлённо сказал и у Олега неожиданно сжалось сердце. Но он не встал и не выбежал за ними из дому.

— А папа едет с нами? — спросил Митя. Анна ничего не отвечала сыну.

— А папа едет с нами? — настойчиво спрашивал Митя. В машине он, почувствовав состояние матери, раскапризничался и начал повторять, что хочет к папе.

— Подрастёшь, приедешь, — сказал ему Анна. — А сейчас мы едем к бабушке!

В аэропорту она оставила машину на парковке, и купила билет до Москвы.

___________________________________

¹ «Юрас Перле» (латыш. «Jūras pērle» — «Морская жемчужина») — известный ресторан в Юрмале, на берегу Рижского залива. Прекратил работу (сгорел) в 1994 г.