Пионеры провинциальной медицины

Татьяна Гуркова

Повествование Татьяны Гурковой – увлекательный экскурс в историю медицины. На примере маленького провинциального городка – почти два века Российской медицины, от создания земских врачебных участков до формирования советской системы здравоохранения. Читатель имеет возможность познакомиться не только с событиями, но и с главными действующими лицами – врачами, фельдшерами, медицинскими сёстрами, фронтовыми санитарками и санинструкторами. Книга предназначена для широкого круга читателей.

Двигатель прогресса. Кузьма из деревни Горюнок

Жители Дубовки к любым операциям относились недоверчиво. Мази бы какой-нибудь или порошочка, настоечки можно, а вот всё, что связано было с медицинским инструментарием, вызывало опасения: «Зарежут доктора». Впрочем, некоторые из медиков сами говорили: «Лучше пусть больной погибнет от руки Божьей, чем от Ваших рук» и к операциям прибегали в исключительных случаях. Фельдшер Александр Иванович без устали твердил молодому доктору при случае: «Плох больной. Умрёт-с, а Вас станут обвинять: зарезали-с». Резон в его словах был. Но до чего же обидно было врачу, жаждавшему новаторства, умственного напряжения при распознавании болезни и удачного применения знаний и навыков, полученных в университете, отступать и отправлять больных домой умирать. Хотелось работать так, чтобы чувствовать нравственное удовлетворение, оперативным лечением сохранять человеку здоровье, а может быть и жизнь. Но всё шло своим чередом.

Неподалёку от больничной усадьбы жил недавно женившийся молодой купец. Его хорошенькая юная жена заболела гнойным плевритом. Было ясно, что без оперативного вмешательства она может погибнуть. Естественно и сама больная и её родные были напуганы словами доктора о необходимости операции. Владимир Павлович собрал консилиум из лучших врачей, тех, что были известны и пользовались популярностью в уездном городе и округе. Старшие коллеги, приехавшие на консилиум, были людьми осторожными и после того, как Владимир Павлович прочёл им доклад о состоянии больной, показал гнойное содержимое, добытое пробным шприцем, отсоветовали делать операцию, мотивируя всё той же фразой: «Лучше пусть больной погибнет от руки Божьей, чем от Ваших рук».

Между тем больная угасала на глазах. Домочадцы говорили, что она тает словно свеча, и пришёл день, когда она буквально истаяла. Эта смерть сильно подействовала на доктора. Всюду ему слышались разговоры о ранней и напрасной смерти, вся округа будто только и говорила о покойнице. В ночь перед похоронами доктор так и не смог уснуть, утомлённое сознание заставляло переживать вновь и вновь, нервы напряглись до предела, каждую минуту казалось, что вот-вот начнётся погребальный перезвон. К утру Владимир Павлович страстно мечтал, чтобы всё происходящее оказалось сном.

Этот печальный случай привёл молодого доктора к убеждению, что ему непременно нужен единомышленник. Выяснилось, таковой имеется и даже проживает неподалёку. Впрочем, неподалёку по современным меркам, в гости друг к другу они ездили впоследствии за сто вёрст. Доктор Веролюбвин приехал в с. Неметчино чуть раньше, чем Филонович в Дубовку (есть у меня подозрения, что на самом деле речь идёт о докторе Надеждине из села Земетчино). Григорий Григорьевич оказался человеком колоссальной энергии, знающим, образованным, да к тому же страстным приверженцем хирургии. Он, как шутили медики между собой, не признавал никакого другого лекарства, кроме металла, в хорошо отточенном и отполированном виде. Общаясь с Веролюбвиным, Владимир Павлович «заражался» его решительностью, оставалось только выдержать характер и не пойти «на поводу» у косности, отсталости, серости. И случай не заставил себя ждать.

Из деревни Горюнок доставили больного Кузьму Парамонова с гнойным плевритом, протекающим примерно так же, как у покойной жены купца. Филонович воспринял это как переэкзаменовку и одновременно вызов судьбы, проверку характера. Он, не считаясь с мнением фельдшера, проштудировал хирургические руководства, подготовился к оперативному вмешательству и назначил-таки операцию. Александр Иванович на сей раз молчал, глухая акушерка Марья Васильевна напротив, выражала удивление. Во время всех приготовлений больного лихорадило, его старушка мать переживала, что угаснет Кузьма так же, как угасали до этого многие, да взять хотя бы ту же молодую купчиху. Но надежда на доктора всё же была.

Владимир Павлович в ходе операции смело проник вглубь грудной клетки и удалил из неё огромное количество гноя. Остальное выглядело как чудо. Кузьма свободно вздохнул, задышал ровно и на глазах пошёл на поправку. Сначала пошла на убыль лихорадка, а потом исчезла вовсе. К больному вернулись сон и аппетит, начал прибавляться вес. Мать выпросила разрешения остаться рядом с сыном и ухаживать за ним. Доктор, будучи счастлив от удачно сданного жизненного экзамена, не только разрешил старушке остаться в больнице, но и велел кормить больного со своего стола. В один из дней чешка Гизела, живущая в семье Филоновичей (Владимир Павлович успел жениться к этому времени) в качестве няни, приготовила пенистый сухарный квас. Квас вышел удачным, и доктор разрешил порадовать им выздоравливающего Кузьму. С этого момента стало особенно заметно улучшение в его состоянии. Мать Кузьмы, женщина деревенская, неграмотная, твёрдо уверовала в лечебную силу кваса. Для неё спасением Кузьмы стала не операция, а именно питьё необыкновенного напитка. Кузьма благополучно выздоровел и отправился в свою деревню Горюнок. Мамаша его о чудесном исцелении с помощью замечательного напитка не забыла и месяца через полтора явилась к Гизеле просить квасу. Гизела, растрогавшись верой пожилой женщины в чудодейственные свойства напитка, конечно, налила ей квасу. Полученную бутылку та запрятала в рукав кацавейки, горлышком вверх. В дороге под воздействием тепла квас начал бушевать и после тряски на ухабах, естественно, вышиб пробку, облив старушке и одежду и волосы. В первые моменты пена даже стекала с её тщедушных косичек, что только укрепило бедную женщину в уверенности в волшебной силе кваса. Заявившись в деревню, она довольно рассказывала о происшествии товаркам, после этого уж вся деревня Горюнок верила в лечебные свойства напитка, который делают у доктора дома. Таким образом, репутация чешского кваса взлетела до невиданных высот. Некоторые больные являлись в больницу попросить квасу. Доктор подшучивал, что после исцеления Кузьмы квасолечение процветало. А если серьёзно, то удачно проведённая операция заставила поверить не только в силу кваса, но и медицины, подтолкнула деревенских жителей сделать шаг вперёд к цивилизованным методам и способам лечения. Как писал Владимир Павлович в своих записках: «целые залежи хирургических больных, видневшихся на моём горизонте, заставили меня доступными мне средствами совершенствоваться в оперативной технике; с каждым годом область моей деятельности расширялась, на пути моём пришлось испытать много переживаний, и радостных и горестных, и смех вызывающих и выжимающих слёзы…»

Гусятниковы

Знакомство с семейством Гусятниковых для доктора Филоновича началось даже ранее, чем сама медицинская карьера. В воспоминаниях Владимира Павловича есть замечательный литературный очерк «Кузьма Гусятников», к сожалению, не имея разрешения наследников, не могу привести его полностью здесь.

Перейдя на четвёртый курс медицинского университета, Володя Филонович, как и множество его товарищей, мечтал применить свои познания на практике, естественно, спасая беззащитное деревенское население. В деревне, в которую он приехал погостить на каникулах, местное население быстро прониклось к нему доверием. У хозяина усадьбы — местного землевладельца была возможность утолить жажду деятельности гостя и в итоге совместными усилиями создалась небольшая амбулатория. Крестьяне повалили в неё гурьбой. Аптечка пополнялась благодаря любезности соседнего земского доктора, инструменты тоже удалось насобирать вплоть до зубного ключа, с него-то и началась эта история.

В основном посетителями доморощенной амбулатории были деревенские женщины, дети, старики. Хозяин имения, любезно приютивший молодого доктора вместе с его идеями, подшучивал над гостем, напевая: «Доктор-лекарь, из-под Каменного моста аптекарь. Лечит девок, лечит баб, лечит малых ребят. Приходят на ногах, а увозят на дровнях».

Дошло дело и до хирургического удаления зубов. Вот в этот момент и возник на пороге приёмной рябой цыган Кузьма Гусятников. Кузьма собирался на ярмарку, но зубная боль скрутила этого рослого детину, настолько измучила, что согласен он был на любое вмешательство, любую помощь доктора. К креслу он рванул, чуть ли не рысью, уселся и с готовностью открыл рот. Перед студентом-медиком явились сильно развитые челюсти с прекрасными ровными белыми зубами. Болевший зуб нисколько не отличался от прочих чудных зубов, и даже жаль было дёргать его. Однако в то время других способов лечения зубов, кроме как удаление, в деревнях не применялось и доктору пришлось наложить ключ на челюсть. Зуб на применение силы никак не отозвался, не поддавался, не шатался, не качался и не вытягивался. Новоявленный зубной врач был молод и силён, поэтому к зубу были приложены вдвое большие физические усилия. Цыган взвыл от боли и подскочил в кресле. Коронка зуба откололась, корень же остался на своём месте. Кровь потекла струйкой по подбородку. Эскулап был немало удивлён, такого ещё в его практике не случалось, а потому он счёл необходимым исследовать операционное поле. Кузьма от услышанного взвыл ещё громче и взмолился об отпущении души на покаяние.

Пережитый конфуз не давал покоя Владимиру. Как же так?! Этого не должно было произойти! Этого не могло произойти с ним! Тем не менее, это случилось и, возможно, Кузьма не забудет об этом всю оставшуюся жизнь, расскажет обо всем многочисленной цыганской родне и закончится, не начавшись, карьера молодого, подающего надежды врача Владимира Филоновича. Терзания длились не так долго, как могли бы.

Буквально пару дней спустя, возвращаясь от тяжёлых больных, которых имел обыкновение навещать на дому, Владимир заметил на центральной улице деревни толпу мужиков, что-то шумно обсуждающих, среди них был и Кузьма Гусятников, очевидно затевающий какую-нибудь сделку или пари. Заметив доктора, Кузьма начал ещё более оживлённо жестикулировать, улыбаться, что-то рассказывать. Доктор же, заметив, что его буквально пожирают глазами, смутился и помышлял скрыться, но как нарочно, поблизости не оказалось такого укромного места, где можно было переждать, пока народ разойдётся по своим делам. Впрочем, тут же сам себя обвинил в малодушии и усилием воли направился прямо к мужикам, твёрдо намереваясь чашу позора испить до дна и повиниться в неудачной операции — экзекуции. Кузьма, приближаясь к доктору, своим зычным голосом произносит: «Спасибо!» И спасибо это звучит вполне искренне. Оказывается, как только Кузьма вышел из кабинета доктора, боль сразу же прекратилась, «точно рукой сняло». Рассказывая подробности, Кузьма пожимал своими большими мозолистыми ладонями руку доктора. С тех пор они, можно сказать, подружились. На всех деревенских ярмарках, молодой доктор, как любитель лошадей крутился возле Кузьмы, любуясь его весёлым нравом, находчивостью, ловкостью и познаниями в «лошадином» деле.

В следующий раз семейству Гусятнииковых потребовалась медицинская помощь через два с небольшим года. Бывший студент-медик уже служил земским врачом в крупном селе Дубовка, от которого семейство цыган Гусятниковых проживало в двух верстах, в селе Правые Ламки. Закон предписывал цыганам с целью искоренения бродяжничества приписываться к какому-либо сельскому обществу, Гусятниковы не стали исключением и даже соблюдали некоторые местные поверья, как например, то, что роженица легче разрешается от бремени, если об этом никто не знает. Поэтому доктора на роды звали в основном ночью, когда все односельчане спят или когда что-то пошло не так. В самую глухую ночь обычно звали на роды из самых дальних деревень, Атманова угла или какого-нибудь ещё Медвежьего угла. Доктор в таких случаях выезжал обычно с акушеркой Марией Васильевной, которая одна чувствовала себя неуверенно по причине старческой тугоухости и в одиночестве выезжать отказывалась в последнее время, с доктором же чувствовала себя «как у Христа за пазухой» и не противилась ночным выездам. С ней же Владимир Павлович выехал как-то поздней осенью к роженице в Правые Ламки. Оказалось, помощь нужна Маришке, жене Кузьмы Гусятникова.

Маришка Гусятникова была необыкновенно хороша собой. Процитирую: «несмотря на испытываемые боли, Маришка была дивно хороша собой; громадные тёмные очи, именно очи, а не глаза, полуоткрытый рот, позволявший видеть ровные, как две нити жемчуга, зубы, необыкновенно гармоничное сложение, фантастическая окраска кожи — всё это невольно пленяло меня». Однако нужно было не любоваться роженицей, а оказывать ей помощь. На ум как назло ничего не шло, нет учебник профессора Крассовского вчерашний студент знал «на зубок», а вот что из перечисленного применить, никак выбрать не мог. Он бы мог процитировать любую главу из руководства по родовспоможению на память, знал в теории, как нужно поступить в таких-то и таких случаях, от чего нужно воздержаться и переждать, если то-то и то-то, но какое такое то-то перед ним сейчас доктор определиться не мог. Тем временем роженица продолжала стонать, умоляя помочь, дети плакали, глухая акушерка допытывалась, какой приём мы используем, Кузьма уговаривает быть смелее, всё это создавало атмосферу несколько нервозную и вынуждало решиться, наконец. Владимир Павлович громогласно велит Марии Васильевне готовиться к большой операции, моет руки и, засучив рукава, достаёт из саквояжа большие акушерские щипцы. Столь эффектные приготовления оказали волшебное действие. Неизвестно откуда в избе появилось множество женщин и все они взмолились: «Батюшка, родимый, убери ты свои инструменты и уезжай. Бог даст, Маришка родит сама».

Повеселевшие доктор и акушерка быстро собрались и отправились восвояси. На половине дороги совесть начала мучить доктора и он, нарисовав в своём воображении ужасные мучения Маришки, велел ямщику поворачивать обратно. Мария Васильевна, успевшая к тому времени всхрапнуть, переполошилась, она почти до самых Правых Ламок не могла понять, что происходит. На востоке заалела заря, но не менее алело лицо доктора, краска стыда заливала его, Филонович ругал себя последними словами и умолял возницу гнать быстрее и ещё быстрее. Как стремительный ветер подлетели они к избе Гусятниковых. На встречу вышел улыбающийся Кузьма. Сияя радостно, поклонился в пояс и пробасил: «Спасибо! Спасибо тебе, только выложил ты на стол свои багры, как Маришка, бабы сказывают, собралась с силёнками и ты, той не успел доехать до Дубовки, как родился — посмотри какой — настоящий цыган». Словом, Маришка со страха разрешилась от бремени кудрявым существом бронзового цвета с карими глазёнками, по случаю чего все домашние были в приподнятом настроении. Доктора и акушерку усадили пить чай. На столе кроме громадного кипящего самовара сами собой появились пироги и водка. Дружеское расположение Гусятниковых к молодому доктору ещё укрепилось, а Кузьма с тех пор не находил нужным скрывать от него свои самые сокровенные дела, а подчас и тёмные делишки. В минуты излияния наивысшей благодарности Кузьма даже предлагал украсть для доктора самого лучшего в округе рысака. Этот самый лучший украденный, не для доктора, конечно, рысак сыграл впоследствии немалую роль.

Как-то зимним утром, затемно, примчался отец братьев Гусятниковых, Кузьмы и Ивана, с сумбурной просьбой приехать поскорее в Ламки к заболевшему Ивану. Выполняя свой врачебный долг, Владимир Павлович тут же собрался и выехал. Войдя в избу, он увидел перед собой укутанного тулупами, громко стонущего человека. Каково было удивление доктора, когда он понял, что перед ним не Иван, а Кузьма. Братья заметно различались между собой, Иван был гораздо выше, стройнее и лицо имел чистое, не рябое. Однозначно, это не Иван. «Здравствуй, Кузьма» — поприветствовал доктор старого знакомого. Весь табор разом то ли с испугом, то ли со злобой загомонил: «Что ты, батюшка! Иван это, а не Кузьма!» Доктор засомневался, может болезнь так изменила человека, хотя и болезни никакой не было видно: отличный пульс, нормальная температура и никаких признаков страшной хвори. Меж тем больной продолжал истошно стонать. В это время как раз подоспел священник. Тот тоже назвал Ивана Кузьмой и не мог сообразить, в чём подвох. Опять же судя по стонам, батюшка поверил, что больной при смерти и напутствовал умирающего, причастил и приобщил святых тайн. Но тайна непонятного сходства осталась. Многочисленная семья Гусятниковых на разные лады твердила, что Кузьма уехал в Колбасово и до сих пор не вернулся. Доктор и священник озадаченные вышли на крыльцо и заговорили о странной болезни Ивана Гусятникова. Владимир Павлович, опасаясь обвинений в невежестве, напустил туману, наговорил учёных фраз, медицинских терминов, упомянул первую почву и какую-то подкладку, чем ещё больше смутил старика-священника. Тому пришлось сделать вид, будто он удовлетворён объяснениями, с чем и разъехались каждый в свою сторону.

Конец ознакомительного фрагмента.