Паучиха. Книга I. Вера

Татьяна Владимировна Фильченкова, 2023

Человек – творец и хозяин своей судьбы. Или же он ресурс для Ирия, чьи смотрители маргасты неусыпно следят, чтобы тонкие миры получали причитающуюся им дань из людских переживаний? Как сложится судьба советской женщины, если на пути к простому человеческому счастью ей повстречается демон и скажет, что теперь её жизнь принадлежит потусторонним силам?

Глава 5. Саратов

«Милая, дорогая моя бабушка! Вот уже почти год прошёл с твоего последнего письма. Надеюсь, что писалось оно в миг отчаяния, ты жива и здорова, а причина молчания в том, что почта не проходит сквозь блокаду.

Сейчас я в госпитале в Саратове. Родная, только не волнуйся: ранение лёгкое, первое за десять месяцев войны, и то — в ногу. Пришлось, правда, оперировать, но скоро снимут гипс. И будет решаться вопрос о моём возвращении в строй. Возможно, комиссуют. Есть в этом и хорошая сторона: папа несказанно обрадуется, узнав, что с балетом покончено навсегда.

В госпитале меня наградили медалью «За отвагу». Да-да, я продолжаю славную традицию нашей семьи.

Саратов — удивительный город. Он словно Рим, куда ведут все пути. Здесь одномоментно собралась вся культура страны: Киевский, Харьковский, Полтавский и Московский театры, Московская консерватория, наш Ленинградский университет… Всего и не перечислить.

Бабушка, как же я скучаю! Береги себя. Горячо целую. Твоя Вера

16 ноября 42».

Вера свернула письмо треугольником. Она не будет тревожить бабушку тем, что потребовалась повторная операция. И если бы не комбат, она могла бы лишиться ноги. Когда их доставили в полевой госпиталь, майор пришёл в себя и услышал приговор врача:

— Ампутировать! Кость раздроблена, больше суток прошло, гангрены не избежать.

— Это будет последнее, что ты сделаешь. Расшибись, но ногу Верочке спаси! За эту девчушку я тебя из-под земли достану. — На врача смотрело дуло пистолета.

Больше комбата она не видела: когда очнулась после операции, того уже отправили в тыл.

Веру тоже доставили в тыловой госпиталь санитарным поездом. В Саратов она приехала с жаром и в бреду. Швы на колене лопались от гноя.

Повторная операция. Наркоза нет. Вера нырнула в кокон: «Мне не больно».

После недели лечения солевыми примочками рана очистилась, жар понемногу спал. Наложили гипс.

Здесь же, в госпитале, Вере вручили медаль за проявленную отвагу и мужество при спасении командира и важных секретных документов.

В крохотной женской палате их было двое. На соседней койке лежала обожжённая Лида, скрытая под бинтами. Она не разговаривала, лишь иногда тихонько стонала.

Вошла медсестра, баба Валя. В этой больнице она проработала лет пятьдесят.

— Вера, ты что же всё лежишь? Ослабнешь! — Баба Валя дала таблетки и отошла к Лиде.

— Я встану. Позже.

— Скоро гипс снимать, заново учиться ходить непросто. Тебе тряпочки нужны?

— Нет.

— Опять нет? Ты уже третий месяц у нас, а всё не нужны… Вер, ты не беременная?

— Нет. Мне вообще не нужны.

— Как так? У тебя что, никогда месячных не было?

— Были, но кончились. Четыре года назад.

— Бедная девка, — покачала головой баба Валя.

Вера не считала себя бедной: хоть одной извечной женской проблемой меньше. А когда она захочет детей, кокон снова всё исправит. Теперь она всецело ему доверяла, ведь он говорил с ней в те самые тяжёлые дни после ранения. Она и сейчас слышала его вкрадчивый голос, полный сожаления:

— Верочка, зачем же ты усомнилась? Всё для спасения было устроено: и умирающий с гранатой очнулся, и отступившие бойцы возвращались за вами…

Действительно, когда застонал комбат, Вера испугалась, что их заметят. Нет, она не вылезла из кокона, но вдруг ослабла вера в его защиту. В тот момент в её колено впился крошечный осколок гранаты.

Вера всё-таки потянулась за костылями и села на койке.

— Баба Валя, у меня нога стала короче сантиметров на десять. Это навсегда?

Медсестра меняла Лиде повязки.

— Это из-за гипса: накладывают в слегка согнутом положении. Как снимут, так распрямится. Сходи-ка на пост, попроси мне бинтов ещё.

Утро выдалось солнечным, что для Санкт-Петербурга в конце ноября — явление редкое и удивительное. Станислав Иванович, осанистый старик с выправкой бывшего военного и пышными бакенбардами, заехал за Верой в одиннадцатом часу. Кажется, он приходился ей пра-пра-прадедушкой.

— Графиня готова к прогулке? — раздался в прихожей его густой баритон.

Вера, одетая в английский костюм, ждала родственника в гостиной. Правая нога — в высоком ботинке со шнуровкой, левая — в гипсе. Станислав Иванович помог внучке накинуть шубку, вывел из парадной и устроил в открытой коляске. Сам сел рядом.

Они ехали по Университетской набережной.

— Верочка, зачем ты пошла на войну?

Вера смутилась, но призналась:

— Чтобы обрести свободу.

— И как? Обрела?

— В какой-то мере…

— Ты воевала за страну, уничтожившую дворянство?

— В этой стране живут мои родители, бабушка и брат. А ещё Ольга и майор, похожий на отца. Дедушка, лучше спроси, против кого я воевала.

— Против кого же?

— Против захватчиков. Против фашизма!

Станислав Иванович пожевал ус:

— Фашизм? Кто это?

— Не кто, а что. Это система, которая хочет убить либо поработить всё человечество, кроме себя, арийцев. И наш мир они бы тоже не пожалели!

— Наш мир… Да что ты знаешь о нём!

— Мне бабушка рассказывала, какой Россия была до революции.

— Россия? Ну уж нет! Ты не заметила, что здесь нет черни? Тех умников-нищебродов, что уничтожили державу.

— Но… — Вера указала на возницу.

— Ах, это, — рассмеялся Станислав Иванович, — это обслуживающий персонал. У них даже лиц нет!

Возница обернулся. На месте лица была натянутая кожа без отверстий для глаз, рта и ноздрей. Вдруг под ней задвигались челюсти и глухо донеслось:

— Вера-Вера-Вера…

Она в ужасе отпрянула…

— Вера, да проснись же ты! — Баба Валя трясла её за плечо, — Вставай! Лида умерла! Иди погуляй, пока мы тут уберём.

Вера взяла костыли и вышла в коридор. За ночь что-то изменилось за окном. Первый снег! У входной двери висели шинели. Бывшая графиня Шувалова накинула одну из них на плечи, сунула правую ногу в валенок и вышла наружу.

Тихо. До рассвета ещё далеко. Но мир уже приготовился, нарядился и замер в ожидании.

Дедушка не успел рассказать о мире. Или не хотел? Оставил загадку? Какой он, идеальный мир? Как зовётся? Вера глубоко вдохнула морозный воздух, будто в запахах пыталась распознать имя.

Левая нога так и осталась короче правой. И ступить на неё не получалось: непослушная стопа норовила вывернуться вовнутрь. Врач заверил, что проблема в атрофированных мышцах. Прописал зарядку. Баба Валя подобрала Вере валенки потолще и отправила одного из выздоравливающих к сапожнику приделать к подошве левого несколько слоёв войлока. После того, как зафиксировали голеностоп валенком, дело тронулось с мёртвой точки.

Место Лиды заняла Стеша с багровым шрамом на щеке.

— Ерунда, по касательной задело. В госпиталь меня по другой херне услали. Во, глянь! — Стешка задрала рубашку, показывая фиолетово-чёрные бедро и ягодицу, исполосованные грубыми швами. — Это мне осколком кусок жопы выдрало. Еле шкуру натянули. Теперь сидеть нельзя, чтоб не лопнула.

Пока Вера разрабатывала ногу, новая соседка пыталась закрыть шрам волосами. Длинные пряди никак не хотели лежать на щеке. Стешка швырнула расчёску:

— А, ну его к бесу! Как нитки вытащут, в паликмахерску схожу, стрижку сделаю как у Орловой. И на передовую!

— Зачем тебе стрижка на передовой?

— Как зачем? Мужика найти!

— Мужика?!

— Ну да. Нам с мамкой без мужика нельзя, дом совсем развалится. Батя-то наш ещё до войны утоп. А после войны мне с такой харей ловить нечего: мужиков поубивают, а на оставшихся с тылу столько красивых баб понавылезет.

— Что же ты в тылу не осталась?

Стеша посмотрела на Веру, как на неразумное дитя:

— Я у мамки единственная дочка, кормилица и опора в старости. И на войне! Ей недавно, как матери фронтовички, колхоз крышу перекрыл, а то ж текла, зараза. И козу с курями для войны не заберут.

Стешкина практичность поражала: собственная жизнь и крыша казались ей равнозначными.

Конец ознакомительного фрагмента.