Ключ к сердцу Майи

Татьяна Веденская, 2018

Как не верить женской интуиции?! Лиза знает: в этот теплый майский день обязательно произойдет что-то нехорошее. Не потоп, так пожар, или муж выкинет очередной фортель. Вечером, когда все домашние и друзья собираются за столом, чтобы сыграть в покер, близкая подруга – Майя – внезапно теряет сознание. Предчувствия Лизу не обманули! Именно в этот момент в доме Ромашиных все встает с ног на голову…

Глава 5. История Майи Ветровой, рассказанная ею самой

Обычно все, что начиналось словами «и что-нибудь покрепче», заканчивалось непредсказуемо. Майя достала из недр своего секретера бутылку хорошего армянского коньяка и включила «ящик Пандоры». Полились звуки рекламы — покупайте новую машину, если что, будет на чем уехать от жены. Я взглянула на нее вопросительно, она помялась, а затем попросила меня принести компьютер и «эту штуку, которой ты его к телевизору прицепляешь». Этой штукой был HDML кабель, но для Майи любые устройства с кнопками, а также их соединяющие элементы были «этими штуками».

— Зачем? — поинтересовалась я.

— Я хочу тебе кое-что показать.

— Что показать? — настаивала я. Мне было лень идти к себе за компьютером. Все-таки два этажа вверх, потом два этажа вниз. Даже если на лифте.

— Я не удивлюсь, если ты мне не поверишь, — ответила Майя, хоть это было и не то, о чем я спрашивала. — Я бы не поверила. Если бы я была на твоем месте, то решила бы, что брежу. Я покажу тебе кое-какого человека.

— Я на своем месте и постоянно брежу, этим меня не напугать, — усмехнулась я. — Ладно, давай принесу ноутбук. Только у меня в последнее время он виснет постоянно, вирус поймал или что? За ним, когда меня нет, Сережа сидит. Он бог весть куда лазает на этом ноуте.

Майя покачала головой. Все, что связано с Сережей, бесило ее. Как и большинство моих друзей, родственников и знакомых. Иногда это бесило соседей и совершенно незнакомых людей. Нашу консьержку. Водопроводчика. Маму Игоря Апреля. Меня.

Через десять минут мы с Майей сидели перед плоским экраном ее телевизора, и я пялилась на изображение человека, которого Майка сочла необходимым зачем-то мне показать. Я его, конечно, знала. Его все знают — лицо этого человека, его все видели в фильмах, на афишах, в утренних шоу. Мне это лицо знакомо, как знакомо любому из тех, кто хоть иногда смотрит телевизор. Его имя — Иван Кукош. Имя вроде натуральное, не придуманное, хотя кто их — звезд — разберет, где у них имя, а где псевдоним. Это был мужчина средних лет, телосложения среднего и такой же средней красоты. Мужчина как мужчина, не красавец, не урод. Разве что лицо запоминающееся, в этом не откажешь. В молодости он был значительно смешней и как-то умилительнее, тогда-то он и заработал себе народную любовь и славу. Повезло. Иногда удается попасть в правильное место, в правильное время, получить правильную роль. Звезды сошлись.

Харизма осталась, но сейчас черты лица у Ивана Кукоша стали резче и острее, волосы казались жесткими и стояли дыбом, как у уличного пса, но снимать его не перестали. Напротив, теперь стали даже больше, но в основном в ролях обаятельных злодеев. В «ящике» он появлялся часто — в ток-шоу и всяких передачах со звездами. У него был запоминаемый скрипучий голос, который я отчетливо вспомнила. Откуда я это вдруг вспомнила? Ах да, он же ведет довольно популярное радиошоу, оттуда. Иван Кукош всюду ходил в круглых темно-зеленых, почти черных очках, как у кота Базилио. Ничем остальным он не выделялся из пестрой толпы людей, заполнявших «ящик». Знаменитость.

— Как думаешь, он — хороший человек? — спросила вдруг Майя и посмотрела на меня внимательно, изучающе, как будто это был какой-то тест.

Я растерянно наморщила лоб, этот вопрос был настолько из разряда абсурдных, как если бы она спросила меня о вероисповедании пингвинов.

— Да кто их там разберет. Вряд ли вообще-то. Откуда в «ящике Пандоры» взяться хорошим людям.

— Просто бывает же иногда, что хороший человек совершает плохой поступок. Такое бывает, я знаю, такое возможно. Обстоятельства разные иногда складываются, — пробормотала Майя и посмотрела в экранные глаза Ивана Кукоша, словно пытаясь найти там какой-то ответ. Словно она пыталась его понять.

Только тут до меня понемногу начало доходить то, что Майя сказала раньше. Не биткоины. Что еще в тот злополучный день показывали по «ящику»? Что-то про культуру. Какая-то новость, но я, хоть убей, не помнила, что именно там было. Стекляшки темно-зеленых очков кота Базилио и какие-то очень традиционные слова про самобытность, про луковицу характеров. Почему я запомнила про луковицу? Иван Кукош, да, конечно! Это был он в той новости. Подсъёмка в каком-то театре, я помнила: за спиной у актера были темно-бордовые театральные кресла. Бархат портьер.

— Это все из-за него?

— Да, из-за него, — согласилась Майя. — Его показывали по телевизору на даче…

–…когда ты грохнулась в этот свой обморок, — закончила я за нее.

— Он был в новостях. Прямо перед этими твоими биткоинами, — улыбнулась Майка. — Забавно, что ты о них подумала.

— Только я не понимаю, какого лешего… Ты что, его знаешь?

— Да, знаю, — подтвердила Майя серьезно.

— Ничего себе! Вот это поворот. Как? Откуда? О, я поняла. У вас был роман? Он женат, да? У него есть жена? — Майкино лицо оставалось бесстрастным, непроницаемым. Она ждала, когда версии у меня кончатся, но я продолжала: — Он тебя обидел? Ударил? Избил, как Марат Башаров?

— Нет, — покачала головой подруга.

— Ну, я не знаю. Он — твой внебрачный сын? Нет, погоди. Ты что, беременна от него? — воскликнула я.

— Ты стреляешь по мне вопросами, как из пулемета. Та-да-да-да. — И Майка изобразила воина с пулеметом наперевес. — У тебя фантазии хватило бы на три сериала. Беременна? Наверное, тройней. Ты забыла, у меня же Костик!

— Ну и что? Костик — это миф, и потом, — пожала плечами я, — сердцу не прикажешь. Никому еще никогда никакой Костик не мешал. У меня вон был Сережа, и что? Теперь вот мне Герман не звонит. И я ему звонить не буду, даже если мне для этого придется напиться на ночь твоим коньяком, чтобы уснуть. На сегодня, кстати, я уже норму выполнила.

— Лиза, я это ощущаю на себе! Ты можешь остановиться, мисс Марпл?

— Я слышу, слышу. Просто пытаюсь донести до тебя — люди попадают в самые разные ситуации, ты сама так сказала. Обстоятельства. Так я права?

— Ты права, но я не беременна.

— Ты уверена? — с сожалением переспросила я.

Майка пожала плечами и подлила коньяку. Мы молча выпили, многозначительно глядя друг другу в глаза, и тут подруга громко, со стуком опустила пустой бокал на стол — несколько капель разлетелось по столешнице.

— Если ты беременна, это дело временное. Если нет — это тоже временно, — продекламировала она преувеличенно пьяным голосом, громко, с театральным надрывом.

— Ничего я не хочу тебе говорить, зря я это начала. Глупость все это. Забудь.

— Нет уж. Забудь. С ума сошла? — возмутилась я. — Глупость не глупость, а начала — так договаривай. Чего этот Кукош тебе сделал? Если не ребенка.

Майя раскрыла рот, словно хотела что-то сказать, но накрыла его ладонью и замолчала, обдумывая что-то. Затем помотала головой и посмотрела куда-то за мою спину, на шкаф у стены, набитый книгами.

— Знаешь, у нас был сосед, в детстве, очень злой мужик. Нет, неправильно, не злой — обозленный. Но не на нас, а вообще — в целом. Он был зол на жизнь и всех ненавидел. И все к этому привыкли. Мы иногда в гости к ним приходили, моя мать с его женой дружила. Так он вечно сидел у телевизора, смотрел новости, а у самого кулаки были сжаты, словно он еле сдерживается, чтобы по экрану не ударить. И все время шипел чего-то себе под нос. Однажды я подошла к нему и спросила, что он говорит. А он повернулся и посмотрел на меня. С такой, знаешь, осязаемой ненавистью, от которой кровь в жилах стынет. И сказал мне: «Их всех вешать надо на столбах».

— Кого — их?

— Не знаю кого, да и не важно это было. Всех «их». Тех, кто виновен в том, что мир не такой, каким должен быть. «Вешать без суда и следствия, как собак». И именно на столбах — уж не знаю почему. Я спросила маму, почему на столбах, но она мне сказала, что это сосед просто так болтает, что это не всерьез. Что иногда люди просто ненавидят, без причин и оснований, и что это у них гормоны играют. Особенно у мужчин в определенном возрасте. Я никак не могла понять, как может не устраивать целый мир. Все равно ведь никакого другого нет и не будет. Для соседа это было просто чувство глобальной вселенской несправедливости. Он, понимаешь, хотел изменить мир и верил, что на это хватит столбов.

— Жуть какая, — сказала я.

— Жуть? Ну, в принципе, да. А потом я как-то узнала, что дядьку этого со скандалом уволили с работы. Вроде его подставили, и он на этом помешался, — продолжала Майя.

— Думаешь, правда подставили?

— Может быть, а может, и нет. Не знаю. Там все было очень серьезно, кто-то вроде даже погиб или калекой остался, и был суд. Он потом совершенно спятил с этим его «вешать на столбах». У него, знаешь, был взгляд человека, способного на убийство. Столько ненависти, что об нее можно было обжечься. И никакого чувства самосохранения, ни разума, ни любви. Я этого просто не понимала. Выкинуть свою жизнь на помойку, и ради чего? Ради некоей условной справедливости, до которой никому никакого дела?

— Но он же никого не убил по-настоящему, взаправду. Это были только слова? — поинтересовалась я.

После долгой паузы губы Майи искривила горькая улыбка. Майя кивнула.

— Только слова, да. Тут ты права, — повторила она. А затем добавила: — Он меня обокрал.

— Что? Кто? Сосед этот? — опешила я.

— Иван Кукош, — ответила она, и я растерялась, не зная, что сказать.

Потом я нашла слова, самые дурацкие, бессмысленные и ненужные. Я сказала:

— Не может быть.

— Не может, согласна, — рассмеялась Майя. — Это звучит, как какой-то бред. Да это и есть бред. Иногда мне кажется, что я все это себе придумала. Острый случай клинического самовнушения. Потому что — ну как так, а? Иван Кукош — он ведь хороший человек, он муж, и он — отец. В конце концов, он — звезда. Я до сих пор не могу понять, как такое возможно. И деньги у него есть, и слава. Зачем? Да? — И Майя кивнула в такт тому, как кивала я.

Я допила коньяк в рюмке и закусила кусочком сыра — последним. Майя смотрела на меня с каким-то даже сочувствием. Она налила мне еще коньяк, но не себе, так и продолжая стоять с бутылкой в руке.

— Мало ли зачем. Мы не знаем, обстоятельства бывают разные. Может, он разорился, — предположила я. — Может, он вложил все свои деньги в биткоины.

— Да к черту твои биткоины, — расхохоталась Майя. — Он меня обокрал. И это правда, которая как хлорка. От нее действительно больше вреда, чем пользы. Я не сошла с ума, но понятия не имею, что с этим делать. Только вот тоже сидеть перед телевизором и злиться. Может быть, мне начать говорить, что их всех надо вешать на столбах. — Майя подняла вверх целую бутылку, словно предлагала тост. — Вешать их, на столбах!

— А что он у тебя украл? Откуда вообще ты его знаешь? — спросила я, все еще пытаясь сбросить ощущение нереальности происходящего.

Майя задрала руку, как если бы бутылка была горном, и сделала несколько больших, шумных глотков коньяку. Она пила из горла.

— Он был моим учеником, — сказала она, когда с коньяком было покончено.

Глаза ее увлажнились, но не потому, что она собиралась плакать, это все коньяк, я видела, Майя еле выдохнула. Она же «вообще-то не пила», а тут такое.

— Учеником? — удивилась я. — Сколько ему лет, сорок? Пятьдесят?

— Ему сорок шесть. Я подтягивала его английский.

— Зачем? Ты занималась с Иваном Кукошем? Здесь, в этой квартире? — уточнила я с сомнением.

— Да, — просто ответила Майя. — Ему нужен был хороший разговорный английский, потому что его пригласили сниматься в каком-то западном сериале. Акцент допускался, потому что его роль была — русский иммигрант, но говорить все равно нужно было бегло. Иван, когда пришел ко мне, по-английски почти не говорил, а роль очень хотел получить. Это ж международная известность, туда, на большой европейский экран, прорываются единицы. Он часто говорил, что, когда переедет в Голливуд, меня тоже туда выпишет. Он вообще был таким… — Майя замедлилась, подбирая слова, — открытым и приятным, особенно с виду. Я понимаю, актеры знают, как нравиться людям, но он действительно в жизни куда приятнее, чем на экране. Странное дело. Занимался он, кстати, неистово. Всем бы моим ученикам такую мотивацию. Смотрел фильмы с титрами, заучивал целые куски наизусть. Мог мне позвонить посреди ночи, требуя объяснить какую-нибудь языковую заковырку, которая ему спать не давала. Роль он, к слову, получил.

— Он тебе до сих пор нравится, — с удивлением отметила я.

— Я уже сказала, он — хороший человек, — грустно согласилась Майя. — Как раз вот такие моменты и делают наш мир совершенно чокнутым. Хороший человек, который совершил плохой поступок.

— Ты мне так и не сказала, что он украл.

— У него трое детей, — пробормотала Майя, проигнорировав мой вопрос.

— Я думала, что чуть ли не четверо.

— Вроде трое, — нахмурилась Майя, вспоминая. — Двое совсем маленькие, а дочери двенадцать. Ах да, есть еще сын от первого брака. Точно, как это я забыла!

— Ты заявляла в полицию о краже?

— Да. В полицию, к пожарным, в «Скорую помощь» и в «Камеди-Клаб» тоже написала, чтобы они уж сразу монолог про меня писали. Обхохочешься. Будет миниатюра дня. Как бредят репетиторы по английскому языку. И что, мол, никуда нельзя пойти-податься простой скромной знаменитости, чтобы тут же на него не навели ложной тени и всякого другого несправедливого обвинения.

— Я не понимаю, что именно он у тебя украл. У тебя что, была какая-то семейная реликвия? Икона, что ли? Залежи древних монет? Чаша Грааля? Что он у тебя украл? — спросила я.

Майя посмотрела на меня с вызовом, а потом предложила почитать новости.

— Новости? — вытаращилась на нее я.

Затем я убрала с экрана компьютера фотографию Ивана Кукоша и загрузила страницу. Майя ткнула пальцем в экран.

— Вот это, — сказала она.

Статья все еще висела в первых же ссылках, стоило вбить имя — Иван Кукош, — хотя и была датирована прошлым месяцем. Заголовок новости: «Невероятный дебют Ивана Кукоша». Я посмотрела на Майю, и та кивнула. Я кликнула на новость. Выплыла большая, почти во весь экран, фотография: Иван Кукош стоит на сцене в просторной белой рубахе, подпоясанной кожаным ремнем. Его темные зеленые очки поблескивают, лицо одухотворенное, в руках он держит статуэтку.

«Литературная премия «Чистый лист» досталась известному актеру и шоумену за «Книгу брошенных камней», бестселлер № 1, продержавшийся наверху списка книжных продаж страны больше четырех месяцев».

Дальше текст пошел плотный, без абзацев, частоколом узкого шрифта, и мой взгляд стал рассеиваться, я выхватывала только круглые, типичные начала фраз.…Острый как бритва сюжет… пугающе холодный взгляд на животную природу человеческих инстинктов… история, от которой можно лишиться сна… тонкая грань между отчаянием и сумасшествием… месть, которая возвращается бумерангом… капкан… многослойный, сложный язык Ивана Кукоша… ведутся переговоры об экранизации…

— И что? Что тут смотреть? — спросила я, ощущая какой-то неприятный холодок предчувствия. Я вгляделась в фотографию, но на Иване не было никаких даже условно дорогих вещей. Ремень? Ботинки? Бред какой-то. Статуэтка?

— Его книга, — сказала Майя. Голос был какой-то ватный, проваливающийся в снег.

— Что — книга? — все еще не понимая, спросила я.

— Ты ее читала?

— Нет, а что? Хорошая книга?

— Я не читала книгу, — покачала головой Майя. — А ты о ней хоть слышала?

— «Книга брошенных камней»… — Я покрутила название на языке. — Название какое-то пафосное. Детектив?

— В некотором роде, — кивнула Майя. — В той степени, в которой детективами называют книги, где есть убийца и его нужно поймать. Ты считаешь, название слишком пафосное?

— Смотря как его повернуть. Ну, вообще-то да, пафосное. Явная отсылка к Библии. Кто без греха, пусть бросит в меня камень. Это же оттуда?

— А ты знаешь предысторию этой фразы? Побивание камнями было видом смертной казни. В том смысле, что к ней официально приговаривали, как сейчас к инъекции яда. То есть если человека признавали виновным, то выносилось решение о «лапидации» — это от латинского слова «камень». Технически исполнялось это по-разному. К примеру, в некоторых течениях у иудеев человека не забрасывали камнями, а сбрасывали вниз на камни, однако, если приговоренный не умирал сразу, его добивали — сверху на приговоренного бросали камни, достаточно большие по размеру, чтоб убить. В Исламе, напротив, необходимо, чтобы камни были определенного размера — чтобы убить приговоренного не слишком быстро. Человек, берущий в руки камень, самим этим действием выносил свой личный смертельный приговор, если хочешь, «вешал всех на столбах». В сути своей, камень в руке и есть орудие убийства.

— «Книга брошенных камней»… погоди, ты это оттуда цитируешь? — щелкнула пальцем я. — А говоришь, не читала.

— Не читала, — медленно кивнула Майя. — Я ее не читала, Лиза. Я ее написала.