Осторожно! Никта!

Пол Фил (2024)

Герой расстается с женой, которая, однако, не торопится его отпускать. пройдя через седьмой круг ада герой получает ту, о которой мечтал.

Глава первая

Смятенные дни

Дни складывались неплохо. Общая толерантность окружения и довольно интенсивная работа над собой делали это время радостным, а основной характеристикой периода была сдержанность и аскетизм.

Из холодильника я достал сливочное масло и буженину. Из шкафчика — кофе. Это означало, что будет завтрак.

Когда начинаешь откусывать бородинский с маслом и правой рукой берешь чашку с кофе (черный, два кусочка сахара), а в это время звонит телефон, ты понимаешь: до совершенства в этом мире — очень далеко.

— Выезжай, позавтракаешь в студии! — заявила Никта.

— Ложь, никакого завтрака там не будет. На него просто не останется времени! Да и готовишь ты неважнецки.

— Ах ты… Я…

— Я флегматично поем и неторопливо доберусь.

— Я нормально готовлю.

— Хорошо. Нормально.

Положив трубку, вновь сосредоточился и принялся за вкусный завтрак.

Нельзя позволять разрушать свою privacy никому. Даже бывшим женам, которые, уйдя, контролируют вашу личную и общественную жизнь.

Несмотря на общую стабильность ситуации, оставалось мерзчайшее ощущение от различного рода недосказанностей и нюансов с предельно невыгодным для меня уклоном в сторону моего долженствования. Причем, я вынужден был поддерживать нормальный тон именно в тех фрагментах светской возни, где нес максимальные потери.

Переживания, от которых устал, которые с таким трудом удалось когда-то подавить и заменить светлым творческим королевским ходом начинали вновь и вновь прорываться, оставляя на поверхности и внутри либидо бездарные разрушительные травмы.

Сначала утренний звонок, а теперь безмолвное сдержанное приветствие Никты кивком головы стало сигналом к моему выходу. «Сколько можно терпеть все это?» — подумал я.

Как перед поединком, я сделал паузу и несколько раз глубоко вдохнул.

— Ты такой противненький. Эти твои вдохи и выдохи… Слабо! Очень слабо, дорогой, — сухо заметила Никта.

— Какой же я противненький? — весело проговорил я, обрадованный предсказуемостью такого штурма. Я подошел к большому зеркалу у двери в кабинет и внимательно изучил себя. Никта смотрела в том же направлении. — Посмотри, дорогая: новые джинсы от Levi’s, кардиганище кофферовский, спинджак от Gucci, чейтуфлямоё от Carnaby. Лицо после голубой глины — отпад, на животе — квадратики под легким слоем жира, взгляд уверенный, несколько суровый. И это без всяких потуг и претензий! Поэтому я не противненький, а очень даже приятный и хороший.

— Ну, может быть кому-то такое и понравится, а мне нет, — стервозно прошипела Никта.

— А кто тут хотел сейчас тебе нравиться, собственно? — из последних сил дотягивал я.

— С тобой невозможно разговаривать. Ты неадекватен. Хватит! Люди ждут в студии уже сорок минут, — снисходительно улыбаясь, свирепо-ласково сказала Никта.

— И это прекрасно, Никта! Это прекрасно! — подняв указательный палец на уровень ее бровей, заключил я.

Я шел в павильон. Никта шла за мной, но на полпути вернулась.

— Я позже подойду, если вообще я нужна, — крикнула она.

— Не нужна, — вполголоса ответил я, теряя самообладание.

Я зашел в павильон и понял, что Никта все же вырубила меня из мелодичного настроя, который удавалось поддерживать вот уже много дней. Сделала это в два приема: совершенно беспричинным наглым утренним звонком в ту кухню, где мы когда-то завтракали вместе. А позже вырубила склокой в рецепции.

— Добрый день! — задумчиво начал я с самого порога. — Прошу прощения за столь некорректное с моей стороны начало нашего знакомства, но всему виной мой вкусный завтрак и пробки.

Девушки, которых было чуть более двадцати, улыбнулись. Сквозь белые зубы. У некоторых из них между зубов проявились раздвоенные языки. Сделав над собой усилие, они быстро спрятали их.

— Дело в том, что я, в сущности, совсем не умею проводить кастинги, но мне удается сделать это лучше, чем профессионалам в данной области. С чего бы это? Как вы думаете? — пошучивал я, внимательно изучая пришедших. — Да, кстати, давайте сразу определимся: кто работал с ВиктОром?

Три барышни подняли вверх растопыренные пальчики.

— Девушки, вас я прошу прийти завтра, во второй половине дня, лучше в четыре-четыре тридцать с предварительным созвоном. Никакой дискриминации, просто экономлю ваше время, — извинился я. Три озадаченные царицы неторопливо удалились.

Я прошел в середину павильона. Снял пиджак и повесил его на спинку кресла. Сел. Пауза была крохотная.

— Мне нужны люди сдержанные, спортивные, красивые, без блеадских наклонностей, владеющие английским или французским языками. Поймите правильно, китайский и испанский — это модно и результативно в области бизнеса и социальных проектов. Здесь же нужны шарм, стильность, в том числе, в области языка. Я не хотел бы объяснять то, что излишне объяснять в студии, где идет съемка тонких тем. Кто владеет английским или французским?

Большинство участниц подняли руки. Извинившись, несколько девушек тотчас покинули павильон.

Из дюжины оставшихся, я сразу выделил трех, на которых и построил дальнейшие события кастинга.

— Только посмотрите что происходит! Еще и о деле-то не говорили, а народа уже почти нет, — обратился я к оставшимся. — И это становится в нашей компании приятной закономерностью. Представьте, что я начал бы обсуждать наши замыслы со случайными людьми. Поэтому, надеюсь, в нашем, теперь уже довольно тесном кругу, не возникнет ничего лишнего.

Я говорил недолго, с паузами, сканируя каждую и ожидая когда же они, наконец, заговорят. Лед стал громко, по-апрельски, трещать приблизительно минут через пятнадцать, когда гибрид Умы и Кейт спросила громко:

— А что надо будет делать?

— А что хотите, то и делайте! — мгновенно ответил я. — Но при одном условии.

— И при каком же? — услышал я сразу несколько приятных голосов.

— Вкус, дорогие! Во всем должен быть вкус!

— Ну, в этом можете не сомневаться!

— Поживем — увидим! Позвольте моему коллеге, которого зовут Джордж, сделать дополнительные снимки. Вы в его распоряжении. Мы позвоним каждой из вас вечером. До завтра!

Стайка симпопуль была разочарована такой короткой и несколько скучной встречей. Я услышал обрывки тихо произнесенных прощаний и, не оборачиваясь, вышел.

Никта сидела на маленьком стульчике возле кулера. Едва я зашел, она приблизилась.

— Я могу уйти раньше? — спросила она.

— Ты можешь и уйти сейчас раньше, и уволиться позже, — безразлично ответил я, понимая, что Никта никогда не уволится сама, но сегодня раньше уйдет запросто.

Она молча оделась и резко вышла.

Никта пришла вечером. Как всегда «случайно» встретив меня на одном из сайтов, она начала ознакомительный спарринг словом «Привет!». Я выждал семь с половиной минут и бросил в ответ то же слово. Не стал подбирать синонимы к приветствию, которое мне безынтересно.

— Ты не хочешь общаться? — спросила она почти сразу же.

–??? — ответил я.

— Как дела?

Офигенный вопрос человека, который лучше всех знает как у меня дела.

— +.

— Как недвусмысленно.

Что тут скажешь? И послать неудобно, и ответить нечего. Молчу.

— Так что, общения не будет?

Издевается.

— Если у людей плохие отношения, а один из двоих приходит с общением, это — что? — напечатал я.

Пауза минут в пять.

— Ладно, я пошла спать. Завтра во сколько будешь?

— Трудно сказать. Я не сплю.

— Надо спать. У тебя с утра дела.

— Не пошла бы ты со своей «заботой»? — запросто напечатал я, и Никта исчезла. Я вздохнул. Жаль, что ушла. И пока была — было невозможно. Трудные времена.

Никта прилипла ко мне через пару лет после развода, когда узнала, что я все-таки воплотил свою мечту. Она переспала со мной и попросилась на работу. Поначалу я был рад ее видеть. Мне казалось, что Никта, наконец-то, оценила меня по достоинству. В моем воображении рисовалось наше воссоединение, в котором Никта уже не так сильно любила меня, но и не подвергала меня издевательствам, одновременно даря мне прекрасный секс. Однако, я ошибался. Меня всего лишь использовали.

Я с грустью наблюдал, как за ней подъезжают разные мужики в дорогих авто, и жалел, что вновь связался.

Меня всегда интересовало — как именно думает мужлан, который понимает, что на глазах у некогда дорогого ей человека увозит чужую жену в своем авто. Меня всегда тошнило от этих улыбающихся довольных рож, которые «подъезжают» за новой знакомой или чьей-то женой, бахвалясь своим хорошим автомобилем.

Один раз я не выдержал. Когда Никта садилась в очередной джип, я подошел.

— У тебя такое довольное лицо, мужик, что я думаю: ты должен быть очень добр! — сказал я.

— Не жалуюсь! — прозвучал ответ. — А мы что на «ты»?

— Не просто на «ты». Выйди-ка из машины. А то неравные условия диалога у нас.

— Прекрати и уходи. Это смешно, — сказала Никта.

— Так ты выйдешь, ублюдок? — спросил я.

— Теперь — да! — разъяренно ответил мужик.

Знакомый моей жены вышел из машины и резко кинулся на меня. Он был чуть тяжелее, и я решил его подвымотать. Побежал по тротуару. Он оказался азартным и догонял меня. Никта стояла у его авто и наблюдала этот цирк.

Когда мужланчик подзапыхался, я резко остановился и шагом направился к нему. Он остановился и испуганно оглянулся вокруг. Никта была далеко, людей было немного, а я шел навстречу. Я не был похож на испуганного убегающего еще минуту назад. Я вполне мог составить поединок, и шеф струхнул.

— Слушай, да чего ты хочешь? А?

— Ничего, — сказал я и провел легкий джеб в глаз.

— Ну, сука! — зарычал запыхавшийся шеф и ринулся на меня. Я встретил его прямым в нос. Кровь не заставила себя долго ждать, и обескураженный мужик отказался от противостояния. — Нет, ну, это вообще бред, блядь, какой-то! — шептал он, меняя стороны платка.

— Ну, все! Все хорошо! Иди теперь. Вези ее, — сказал я и быстро ушел.

— Ты труп, напарник! Я еще вернусь! — послышалось сзади. Он еще что-то обещал.

Никта вела себя скандально, цинично и… заботливо. Она не отходила ни на шаг, демонстрируя мне свое полное равнодушие.

Я с ужасом признавался себе, что Никта вновь овладела мной, и теперь — уже в более изощренном варианте. Она и на работу ко мне устроилась, и спать со мной прекратила. Никта знала все о моих делах, в то же время общаясь с конкурентами, а с мужской частью еще и встречалась по настроению. Естественно, такое поведение становилось катализатором моих негативных эмоций. Дестабилизация внутренней гармонии, казалось, была ее основной задачей.

В конце концов положение стало таким, что я и уволить ее опасался (она знала всю подноготную фирмы и могла сдать секреты моим врагам), и терпеть эту фемину в своих пенатах более не находил возможным. Никта же, прекрасно понимая это, издевалась на всю катушку, устраивая микроскандалы на каждом шагу, морализируя в моем направлении и флиртуя с неприятными мне людьми у меня на глазах.

«Ты попал, дружище! Она тебя сделала. И ты лично помог ей в этом! В твоей конторе троян! Избавься от нее», — писал один из немногих старых приятелей, которые еще сочувствовали мне.

Я, как всегда, приехал к одиннадцати с относительно созревшим решением. Никта сосредоточенно смотрела в монитор.

— Тебе придется оторваться ненадолго, — сказал я. Она не отреагировала. Улыбаясь, она читала какое-то письмо. — Ты слышала?

— Да, я скоро освобожусь, — пропела Никта.

Я выдернул из розетки вилку пилота, и Никта весело посмотрела на меня.

— Какой молодец! — сказала она. — Просто верх этики поведения и эталон обращения с офисной техникой!

— Пока что не такой уж и молодец, если мой офис-менеджер так ведет себя, на хрен, — негромко сказал я.

— Каков шеф, таков и офис-менеджер, — надменно, скучающе протянула она.

— Ты уволена. Тебя ждут по меньшей мере пять-шесть агентств. Поэтому свои действия негуманными не считаю. Придется все-таки уходить, — я сказал это просто. Очень просто. Я удивился себе. Она мне — тоже, но виду не подала.

— Ну, это и так понятно. Работать с таким человеком могу только я, но и я уже теперь не могу, — сказала ироничная героиня.

— Но ты ведь еще здесь. Я все же ожидаю, что мой рабочий день пройдет спокойно. А ты не торопишься. Думаешь свое увольнение превратить в шоу? Тебе помочь? Что сделать, чтобы ты ушла с максимальными для меня потерями?

Никта молча ушла к себе и собрала сумочку.

— Мне нужно зайти в компьютер. Там много личного.

— Это исключено. Компьютер принадлежит фирме, а не тебе лично. И поэтому все, что в компьютере тоже принадлежит фирме. А если в компе, который принадлежит фирме и предназначен для фирменной работы, много твоего личного, это уже твои проблемы! Ты не находишь?

— Но ты не можешь так поступить.

— Кто это говорит?

— Мне нужен компьютер! Пропусти меня!

— Нет! Пошла вон!

— Ты еще пожалеешь об этом!

— Я переехал в другую квартиру, а агентство я закрываю. О чем же я пожалею? Вот видишь. Я ни о чем не пожалею. Что же касается тебя, то ты уже очень скоро пожалеешь о стольком, что у тебя зубы будут чесаться. Вон отсюда!

Удар такого свойства был неожиданен для нее. Она была растеряна и заплакала.

— Что случилось? — сквозь слезы спросила она. — Ты совсем нездоров?

Я молча ждал ее ухода.

Никта подошла ко мне. Поцеловала в щеку и медленно вышла из рецепции.

Я отключил ее системный блок, погрузил его в огромный толстый мешок, опечатал его и поставил к себе в кабинет.

Собрал всех, кому доверял.

— Мы переезжаем. Срочно сворачивайте все оборудование. Джордж, садись в net и ищи любой приличный сарай в центре квадратов на двести восемьсот-девятьсот. Говори, что на долгий срок, обещай все, что попросят. Времени — ноль. Всё, идите. Кроме всего этого, работаем по прежнему плану дня. Станислав, модели пришли?

— Да! Не все.

— Их ко мне в павильон, сам настраивайся под ландыш. Видео тоже будем снимать.

— Зонтиков не хватает.

— Хрен с ними. Делай без зонтиков. Все равно будем двести раз это снимать. Зонтики завтра привезут.

— Без зонтиков будет лажа.

— Значит, это будет тренировка, приброска, вызов. Что еще?

— Хорошо.

Я позвонил Шумахеру.

— Шум, — сказал я уставшим голосом. — Есть тачка, отчет по которой мне нужен завтра к вечеру.

— Двести баксов, — ответил Шум.

— Без проблем.

— Я приеду через пару часов.

— Идет.

Пришли девчонки.

— Вот это убирай, — сказал я Эвелине, показав ей на прозрачный черный газ, который она напялила в качестве дорогой штуки, которая всех должна сводить с ума.

— Я без ничего, — сказала Эвелина.

— Футболку возьмешь у Станислава. А тебя бы я обрил, — обратился я к Ирине. — Готова?

— Ну, вобщем-то, не совсем… — растерянно ответила та.

— Решайся, тебе пойдет, — поторопил я Ирину. — Девушки, сегодня мы работаем телевиком*, поэтому те, кто сзади не расслабляйтесь. Всех будет видно предельно четко и работаем так, будто пылесос у носа. Ирина, давай все же обреем тебя, — я возвращался к жизни.

Обрить Ирину в итоге удалось. Девочки ахнули, увидев ее в платье с высоким воротником и короной на бритой голове.

— А можно другим тоже обриться? — спросила плотненькая и самая молоденькая Аня.

— Тебе — точно можно. Это будет интересно. С остальными будем разбираться по ходу. Все, давайте за работу! Я подойду через пятнадцать минут.

Димыч нашел другое помещение, и я понял, что день удался.

Я добрался до постели уже за полночь.

Мысли естественно сразу же обратились к утреннему сюжету с Никтой. Я осознавал, что поступил так, как должен был поступить, но событию этому суждено было навсегда уничтожить надежду на общение с некогда любимой женщиной.

Мне еще предстояло узнать что в ее машине, и чем она занималась в моей компании на самом деле.

«А можно другим тоже обриться?», — вспомнил я вопрос Ани и с улыбкой провалился в сон.

В компьютере Никты действительно оказалось много личного. Папки носили названия: «Бигмак», «Время Pi», «Denis», «Список плюс», «С Димой»… И другие папки. Не заглядывая в это «белье», я сделал ее архив на отдельном жестком диске и, положив его в коробку из-под конфет, засунул в дальний ящик.

Остальное порадовало меня. Шум сказал, что утечка маловероятна. Девушка просто флиртовала. Никакого промышленного шпионажа обнаружено не было. «Хотя, братан, в наше время я уже ничему не удивлюсь. Возможно, пользователь тачки — неплохой компьютерщик, и ежедневно аккуратно подтирал за собой. Есть у меня одна идея. Если получится что-то узнать, сообщу», — вяло сказал Шум.

Состояние было средним: от блистательных характеристик недавнего восстановления и начала мерзостных дней, когда Никта вдруг решила вновь потренировать свои щупальцы на моей шее, до спокойного коллегиального профессионального процесса, в котором ко мне справедливо отнеслись абсолютно все. Даже новые девочки. Сплетня про наш с Никтой окончательный нелицеприятный разрыв незатейливо витала в маленьком коллективе, не вызывая у меня ничего, кроме улыбки.

Безусловно, я преувеличивал твердость параметров ‘виктории’, и мысль о том, что все не так просто и не так, как кажется, сигнальным маячком присутствовала в повседневном цикле самоощущения и всех дел. Я ловил себя на том, что делаю много допущений, немалая часть которых зиждется на некогда позитивном отношении к Никте. Это характеризовало мой настрой, как в целом позитивный, но и вызывало опасения в том, что в определенный момент я могу принять слишком мягкое решение, случись нам еще раз в жизни столкнуться.

Сцены прошлых и таких светлых отношений возникали в остывшем уме и приносили сладостное чувство. Но это же и порождало промежуточные депрессии, поскольку я все же был живой человек, которому ничто человеческое не чуждо. Невозможность коснуться ее тела и чувствовать близость, хоть и была вульгарным проявлением любви, все же с большим трудом приучала меня к её отсутствию. Я не считал, что это сильнее меня, но и уважал это. Ведь это когда-то возникло вместо чего-то другого и было мною признано.

С новым офис-менеджером повезло. Я давно ни с кем не беседовал с такой приятностью. Глория была молода, но не по возрасту серьезна. Немаловажной деталью было ее происхождение. Она была дочерью военного. Отец не разделял влечение к шоу-бизу, но и не препятствовал дочери в ее интересах.

Я наслаждался нашими диалогами, пытаясь не многословить и не надоедать. Но у Глории возникали вопросы, и общение происходило большей частью по ее инициативе.

Новое помещение представляло собой нечто вроде старого спортзала с высоченными потолками и огромной площадью. Был сделан ремонт. Офисную часть было решено не отделять от студии.

Компания была небольшой, а процесс часто требовал взаимодействия студии и офиса. Поэтому Глория геометрически и логически находилась в самом центре помещения и событий. Ей это нравилось, работе это не мешало, а новизна такого сочетания уже в первые дни начала приносить плоды. Процессы ускорились, а коллектив стал сплоченнее.

Наше присутствие в новом месте сразу вызвало несколько приятных ассоциаций у всей команды. Мы стали светлее. Улыбка не покидала наши лица. Сначала все думали, что это синдром переезда в новые условия. Но позже мы стали замечать, что дом, в котором находилось помещение, все подходы и подъезды к нему были светлыми.

Здание было относительно и по-хорошему пустынным. Народ попадался навстречу какой-то элегантный, воспитанный. Для Москвы две тысячи одиннадцатого года это было странно. Одним словом, мы были рады, что переехали, хоть я поначалу и не был до конца уверен в правильности своего решения, принятого в сердцах.

Признаться, я чрезвычайно переживал по поводу такой концовки с Никтой.

Самое сложное заключалось в том, что, отрекшись от Никты, я продолжал любить ее. Слава богу, у меня хватало ума понимать это и не путаться в своих чувствах, сбивая с толку совершенно невинных людей. Как и компьютер Никты в день разрыва, позже, я сложил все мое-наше в виртуальный мешок и убрал это в очень глубокие пространства своей души. Убрал туда, откуда не возвращаются.

Этот сложный период закончился несколько несуразно. Я вышел на парковку. Меня нагло подперли, и выехать ни влево, ни вправо не получалось, поскольку мою машину сносило вправо, прямо на авто неизвестного. Провозившись в злосчастном углу стоянки около часа, решил ехать на такси. Два с половиной часа ушло на пробки. Часа полтора — на супермаркет. В сущности можно было уже домой и не ходить, а сразу ехать обратно в офис.

«Наплюй на комфорт и езжай. Переночуешь в офисе. Завтра важный день», — вопил внутри меня трудоголик, но я остался дома. Здесь у меня было несколько интересных занятий.

В гостиной я устроил парад цилиндров и конусов. Это были подходящие для выставки цилиндры и конусы, которые мне удалось сделать за прошедшие годы. Но идея никому не нравилась, и я сделал выставку дома.

Этот город из геометрических фигур, раскрашенных в яркие цвета, радовал меня. Я ложился на пол и разглядывал его. Вставал, комбинировал предметы по-другому. Потом снова ложился и снова смотрел. Меня успокаивал этот футуристический инопланетный пейзаж, рядом с которым можно было спокойно заснуть.

Вторым самым интересным занятием моей теперешней жизни были фото Никты. Я садился за комп и часами занимался ее фотонаследием. Кадрировал любимые фото, рассматривал детали, вспоминал. Поначалу я избегал смотреть наши с ней фотографии, думая, что так я скорее забуду ее. Но, когда понял, что не забуду никогда, стал без всякого страха открывать и делать ее изображения настолько хорошими, насколько это было возможно.

Я так глубоко погружался в тот мир, где мы были родными любящими людьми, что забывал о кошмарах, которым суждено было возникнуть в наших ссорах и при разрыве. Для меня было дикостью понимать, что мы с Никтой — участники глупейшего жесточайшего противостояния, которое не несет никому ничего: ни плохого, ни хорошего. То есть, является бессмысленным.

Я смеялся над ее смешными мордочками, которые она корчила там, в снимке, разглядывал по сотне раз одни и те же фрагменты ее тела, ‘изувеченные’ пикселами. Иногда срисовывал особенно памятные и понравившиеся сюжеты карандашом на картон.

Но постепенно, осознание того, что такого уже никогда не будет, что это прошлое, которое всегда будет ярким, хорошим и добрым, возвращало меня в сегодняшний, загруженный работой период. Становилось тяжело, и я переходил к чему-нибудь другому, чтобы отвлечься.

Третьим занятием была студия. «Прекратите стучать ногой по полу! Мы не можем заснуть!» — просила меня соседка снизу. Да, человек, пишущий какой-то трек всегда правой ногой отбивает темп, и соседи снизу — в дерьме.

***

Мое сознание угасало перед телевизором. Вы видели когда-нибудь взрослого мужика, который живет один и смотрит телевизор перед сном (ну, при условии, что это здоровый человек)?

В моем случае это совершенно голый мужик в двуспальной кровати с одной только мыслью: «Не забудь почистить зубы». И вот, когда голова несколько раз сонно упала на грудь, я иду чистить зубы. Я рад. Сегодня засну до двенадцати. Процедура в ванной напрочь изгоняет Морфея, и начинается… Глоток пива. Бутерброд с семгой. Пельмени. Яблоко. Черный кофе.

Глава вторая.

Глория

Утром я осознал всю нещадность положения, создавшегося в моей личной жизни. Как ни старался свалить все на чрезмерное вечернее питание, все же, я определенно чувствовал вину за поступок с Никтой, и уже вполне допускал, что в ближайшее время захочу извиниться.

Офис своей энергичной жизнью отвлекал от раздумий, но стоило собратьям на секунду притихнуть и, в создавшейся тишине, мысли неотвратимо обращались к Никте. Я понял, что влип. Дошло до позорного посещения ее страницы в нете, на которой я рыскал в поисках компры. На человека, который давно свободен от каких-либо обязательств))))))).

Поймав себя на таких делишках, я рассмеялся. Глория, которая в этот момент зашла с каким-то вопросом, улыбнулась, как бы говоря: «Я рада, что Вы рады!»

— Вы просили напомнить, что сегодня съемка в павильоне, — сказала Глория. Она должна была уйти, но не ушла.

— Что-то не так? — всмотрелся я в ее глаза.

— Простите, но я мечтаю поучаствовать, — Глория зарумянилась. Она была вполне хороша, и офисная роба не могла скрыть ее соблазнительные формы.

— Но только при условии, что ты не бросишь меня в конторе одного на произвол судьбы, — у меня отсутствовало всякое желание вновь искать офис-менеджера, когда Глория меня более, чем устраивала в этой роли.

— Обещаю не бросить, — со всей серьезностью сказала Глория.

Анна что-то объясняла Глории, и я с довольствием покачал головой, мол, давай, помоги ей. Аня вопросительно взглянула на меня и легким кивком головы ответила: «Ну, я, конечно, ничего не поняла, но какие проблемы! Поможем. Что нам, господи, трудно что ли?»

Я тоже кивнул: «Нелепо даже обсуждать. Помогите, и любите, как родную.»

Идея съемки состояла в том, что я пою под гитару, сидя напротив девушки, а Джордж снимает ее эмоции по поводу исполняемого произведения. Эту идею многие не считали хоть сколько-нибудь серьезной и продуктивной, а я тайком пользовался ею и получал изумительные результаты. Идеи такого свойства — очень целостны. Но для их осуществления нужно много трудиться.

Когда вечером, мы с Джордже отсматривали материал, оказалось, что самая эмоциональная и восхитительная реакция — у Глории. Мы посмотрели друг на друга и торопливо отвернулись, снова уставившись в монитор.

— Не смей даже думать об этом, — негромко сказал я, подразумевая, что Джордж может заграбастать Глорию к себе в студию. — Будем считать, что это случайность.

— При условии, что она будет продолжать пробовать, — испуганно-вопросительно-утвердительно сказал Джордж.

— Еще бы! Конечно!

— А если это не случайность? — спросил он.

— Тогда у меня нет офис-менеджера.

— Зато добавляется красивая модель.

— Прекрати пороть горячку, — безысходно проговорил я.

— Конечно. Я же все понимаю, — быстро ответил Джордж, с трудом сдерживая радость.

Очередной вечер прошел в размышлениях о том, как странны и многофункциональны женщины. Еще вчера я воспринимал Глорию, как просто девушку, которая заменила Никту в конторе, а сегодня пялился на ее полуоткрытый рот, карие глаза, приподнятый подбородок и понимал, что завтра все уже будет, не как раньше. Оставалось только решить: хорошо это или плохо. Задремав у изображения Глории, я пролил сок на клавиатуру. За пару недель до этого я нечаянно опрокинул сюда молоко, а еще раньше, горячий кофе. И на этот раз я решил, что клавиатуре кранты.

Каково же было мое удивление, когда утром она продолжала безотказно работать. Ни одна клавиша не залипала, а от засохших в устройстве напитков, все работало без лишнего стука и смещения при нажатии. «Какая офигительная клавиатура», — подумал я.

Совет. На выключенном компе залейте клавиатуру горячим кофе. Через неделю повторите акцию с молоком, а еще через неделю — с соком, лучше с мякотью (персиковый подойдет. Но, кстати, очень хорошо идет томатный в таких случаях). Если после всего шум клавиш не устранится, а функциональность снизится или прекратится, значит, ваша клавиатура — не фонтан.

В одиннадцать была встреча с Зондом, менеджером «Межпанковской корпорации открытого саунда». Они хотели фильм и несколько сессий в архивно-рекламно-исторических целях.

Моей главной задачей было выяснить, насколько они платежеспособны.

Только я открыл рот, как Зонд вытащил из сумки несколько пачек с деньгами. Я успокоился. Неторопливо сложив предоплату в кейс, я посмотрел на него:

— Мы сделаем материал за месяц.

— Вот это — по-нашему!

— С вашими архивами мы отработаем быстро и качественно. Это очень плодотворный и интересный материал.

— Охуительно!

— Зонд, я выскажу сожаление: вы строите рекламную компанию большей частью на концертных эпизодах, что на мой взгляд — полная хуйня. Еще не поздно переиграть политику.

— Согласен. Но сценарий писал ваш человек.

— Он писал сценарий, исходя из ваших пожеланий.

— Предложения?

— Ввести больше студии. Больше символики. Чаще обращаться к юмористической составляющей процесса.

— Платье спало, кофе пролился на пульт? Дорого все это. Высрали пару лет назад.

— Излишнего давления в материале быть не должно, мужчина. Панк — это во многом еще и эффектная, красивая и очень выразительная культура.

— Да ну, блядь, я что не знаю?

— Не шкварься. Чтобы люди пошли к вам и стали платить за вход, все же надо быть более универсальными. Я бы сделал такой финт, как голос за кадром.

— А идея? Рушить идею ради денег? Голос за кадром — четко!

— Зонд. Я тебя знаю. Ты это делаешь, чтобы заработать. А зарабатывать и при этом не пойти на компромисс — нереально.

— Тоже верно.

— Не удивлюсь, если через год ты придешь к нам с идеей какого-нибудь фолк-движения и тоже будешь делать это ради денег. Без обид.

— Какие на хрен обиды! Ты трезво говоришь. Но меня-то пойми. Мне же людей своих надо увлечь, на хрен.

— Но ведь ты же не кидаешь их. Все делается в стиле. Ничто не вечно. И они это тоже понимают. К чему фанатизм? Бесперспективно…

— Не спорю.

— Мне пора. Созвон.

— Созвон. Никте привет!

— Обязательно!

«Обязательно!» — усмехнулся я по дороге.

«Пиздец какой-то», — думал я спустя час.

Я решительно ничего не мог с собой поделать. Меня подмывало набрать номер Никты и поговорить. Я чувствовал вину за грубый поступок, хоть и понимал, что решение так сделать принимал в нормальном состоянии. Но если гнев улетучился буквально через пару дней, то чувство вины преследовало постоянно.

Я поделился все с тем же другом, который посоветовал избавиться от нее.

Я черкнул пару строк, рассказав о смятенном состоянии еще в обед, а когда в полночь добрался до дома, меня ожидало довольно подробное письмо.

«Привет! Что ж, твое состояние совершенно нормальное. Именно так и должен чувствовать себя честный любящий мужик. Своими руками «вытолкать» любимую за порог… Было бы странно, если б ты радовался. Но есть и другое нечто в этом довольно простом обычном деле. И ты бежишь от этой правды.

Ты ловишь себя на чувстве вины, на желании позвонить и составить примирительно-извинительный разговор. Возможно, это и стоит сделать, но не сейчас. А может быть, узнав некоторые нюансы, ты быстро раздумаешь извиняться. Теперь тебе нужно смириться с некоторыми фактами, о которых ты не задумываешься или просто не знаешь их. Ты ослеплен любовью, дорогой! И в твоем случае с Никтой — это плохо.

Я всегда помогал тебе, помогу и сейчас, хоть это и дорого мне обойдется.

Никта никогда не любила тебя. Она сказала мне об этом, когда один раз переспала со мной. Твоя недельная командировка в мае четыре года назад. Она посылала тебе смс, гладя меня своей нежной ступней по яйцам.

В тот день Никта пригласила меня на чашку кофе. Она красива. Она сказала, что уходит от тебя. Я не помню как вообще она это сделала… Позже я осознал, что она просто хотела разнообразия и обманула меня, чтобы добиться секса. Потом, как ты, наверное, помнишь, она выставила меня идиотом на шашлыках в июне, и я навсегда исчез из ваших общих друзей. Прости. Я готов к тому, что после этой инфо ты вычеркнешь меня.

Ты обращал внимание как она вела себя с тобой? Она была всегда довольно требовательна, всегда подчеркивала свою независимость, делала упор на материальный вопрос и довольно свободно обращалась со всем твоим: от времени до тела. Милый мой, так ведет себя женщина, которой глубоко по фигу все твое. А особенно твоя любовь. Но она может тратить какое-то время на жизнь с тобой из соображений комфорта.

Ее ночные отсутствия — прямое оскорбление тебе, как мужчине. Об этом я тебе говорил, и не раз. Ты отмахивался и называл меня занудой. Ты мирился с этим, веря, что она у подруги на девишнике, на корпоративной вечеринке, у родственников, у массажиста… И даже когда оказывалось, что на девишнике были не только девушки, ты верил: она была верна тебе, и не поимелась с тем мальчиком, который позже ей звонил. Я тебе всегда говорил, что дама, которая себя ведет так — блядь. А ты отмахивался, пока дело не дошло до абсурда.

Уверен, за это время она ни разу не позвонила тебе. А если и сделала этот шаг, то по причине, далекой от желания просто поболтать или примириться. Ты должен увидеть то, что лежит на поверхности и понятно всем кроме тебя. Она никогда не любила тебя, никогда не связывала с тобой никаких перспектив, всегда вела себя наотмашь, зная, что ты побежишь за ней, какой бы она ни была и как бы она ни поступила. Никта всегда избегала разговоров о тебе в социуме. Первый признак того, что она стыдилась тебя.

Никта открыто восхищалась другими мужчинами, в том числе — в твоем присутствии. Она никогда не была на твоей стороне в твоих спорах и ссорах с кем-то, увещевая, призывая к спокойствию, а иногда ПРИКАЗЫВАЯ тебе успокоиться.

Все перечисленное — это поведение женщины, которой по барабану так называемый «ее мужчина». Ты всегда был используем в каком-то качестве и никогда не был в планах. Тебя разводили как бобика, а ты радовался, как дитя. Ты любил ее, и поэтому вокруг все жалели тебя. Боялись, что ты увидишь с кем ты.

Прости, но можно продолжать бесконечно. Это, к сожалению, очень содержательная тема, не имеющая никакого отношения к тому, из-за чего ты так мучаешься. Она просто проводила с тобой время. И только когда ей это было удобно. Никта никогда не считалась с тобой, и все задавали себе вопрос: «Он — идиот?»

Старик, ужасная правда должна быть произнесена, чтобы ты перестал надеяться на уважение этого человека. О любви не будем здесь. Никта, возможно, и способна любить или хотя бы уважать, но не тебя и не сегодня.

Я тоже пострадал от нее, и часто за эти годы задавал себе вопрос: чем она берет?

Она умна, хитра, довольно привлекательна. Элегантна, спортивна. Имеет нюх на деньги и на успешных мужчин, которые не склонны к чему-то постоянному. У Никты есть уникальное чутье на ситуацию. И она в большинстве случаев принимает очень рациональные решения. Она никого не любит. Молода. У нее прекрасное образование. Есть, довольно популярное среди девушек, желание «подождать принца», и если этот «комплекс Ассоль» не покинет ее в ближайшие годы, то замуж она уже не выйдет.

Перед кем ты собираешься извиниться? Перед шлюшенцией, которая, как только возник подходящий момент, кинула тебя? А потом, пользуясь твоей природной добротой, еще и на работу себя к тебе устроила? Перед человеком, который никогда не воспринимал тебя серьезно и прикидывался влюбленным? Перед телкой, которая изменяла тебе направо и налево, читая тебе мораль об адеквате? Перед девушкой, которая «через нехочу» ложилась с тобой в одну постель и изображала бурный оргазм?

Извиняйся. Это твое право! Но мой тебе совет: больше никогда не подпускай ее. Напиши на листке крупными буквами: «ОСТОРОЖНО — НИКТА!» и повесь там, куда ты смотришь чаще всего.

Будь здоров!»

Я тщательно отслеживал свое состояние, читая запоздалое чистосердечное признание и рассуждения некогда закадычного друга, и был обрадован хладнокровием, с которым удалось все это принять. Равным образом было еще и любопытно, что не возникает ни желания перечитывать, ни бежать от этого. Я продолжил работу за компом, иногда поглядывая в письмо. Просто так, не читая. Как на поле, где скошена пшеница и стерня торчит ровно вверх. А тут и там небольшие копны.

Я вдруг вспомнил, как в первые недели знакомства Никта настояла на том, чтобы мы начали жить вместе. Как мы часами валялись в постели, касаясь друг друга. Вспомнил ее первую улыбку в наше первое утро и подумал… Подумал, что письмо содержит правильные мощные мысли, которые, однако, разбиваются об одну сумасшедшинку нашей с Никтой любви. Точнее, моей к Никте любви. Моего к ней обожания, беспрестанной тяги, непоколебимой верности, хорошего доброго чувства. Даже после всего, что узнал.

Конец ознакомительного фрагмента.