Другая жизнь

Татьяна Васильевна Гаврилова, 2016

Жизнь Лены, наполненная любовью и планами на будущее, меняется в один момент, пожар сжигает родительский дом, заменяет свет мраком, радость – болью, общение – одиночеством. Согласившись на эксперимент, Лена оказывается в Другой Жизни, не имея представления о том, кто она такая. По странному стечению обстоятельств, она занимает место незнакомой ей девочки, потому, что она на нее необыкновенно похожа. Несколько дней проходят в попытках доказать, что это ошибка. Не зная о себе ничего, она пытается найти родителей и место в мире, в то время как в экспериментальном городе Антон, не сумев справиться со своим чувством, отправляется на поиски Лены.

Знакомство

Мастерской был небольшой одноэтажный домик, с розовыми стенами и отгороженным простой рабицей садиком вокруг. Он, притулившийся в углу между сквериком, гаражным кооперативом, детской площадкой, сгоревшим бараком и ТЭЦ, казался почему-то круглым, а крошечный садик вокруг — запущенным и уютным одновременно. По периметру вдоль ограды стояли белые скульптуры, разной степени готовности или разрушенности. Под огромным кленом царствовал большой стол, чуть сбоку мангал.

«Значит, скульптор» — подумала Лена.

Чтобы попасть внутрь, нужно было спуститься на десять достаточно крутых ступенек, и войти как бы в подвал. Сразу было видно, что ребята с удовольствием и каким-то азартным предвкушением заходят в дом. Лена поняла, что в этот момент они просто забыли об ее существовании и были полны эмоциями чего-то, ждущего их за этими стенами. Чего? Ей только предстояло узнать. Никто из них не подумал объяснить ей что-либо, поэтому она полностью доверилась сбивчивому рассказу Алены и вместе со всеми поспешила внутрь.

Меньше всего можно было ожидать то, что она увидела. Убогая лестница вывела их на угол огромного светлого зала, который казался белоснежным, с окнами по всему периметру и потолоком, парящим где-то там, высоко-высоко. И Лена, даже толком не успев осмотреться, но почувствовав себя такой маленькой в этом месте, непроизвольно ахнула, вложив в этот короткий звук все неожиданное благоговение и восхищение. И это ее «Ах», казалось, вернуло всех в действительность, и четыре головы, мгновенно повернувшись к ней, застыли в немом вопросе. Казалось ребята силились вспомнить, кто она такая, и как она оказалась вместе с ними в этом священном пространстве.

Потом головы заулыбались и, обращаясь куда-то вдаль, почти хором сказали.

— Алена Вторая…

И в этом нереальной белизны пространстве и свете, который мешал разглядеть всю комнату, прозвучал бархатно-спокойный голос:

— Ну, что ж, проходите… и Алена Вторая тоже…

А его обладатель показался из-за мольберта, обращенного к окну, а потому скрывающего своего хозяина от постороннего взгляда. Чуть лениво, но все-таки протягивая руку, он подходил к Лене.

— Привет, привет, Алена Вторая. Я — Макс.

И без малейшего перехода в интонации:

— Располагайтесь. Чай-кофе — сюда.

Он указал на огромный стол, стоящий около стены и окруженный разнокалиберными стульями, никоим образом не совпадающими друг с другом ни по материалу, ни по фактуре, ни по возрасту… Было понятно, что появились они здесь по случаю, выброшенные хозяевами в силу профнепригодности. Пластиковые легкие креслица соседствовали с деревянным антиквариатом прошлого века, но настолько видавшим виды, что сиденье заменяла уже продранная подушка, а колченогая табуретка подпирала такой стул сбоку, то ли чтобы не дать ему упасть, то ли, чтобы не упасть самой, то ли для обоюдной выгоды. Остальные экземпляры тоже были достойны отдельного описания, если бы не стол. Стол этот, как квинтэссенция всего места, был самодельным. Заляпаный самыми разнообразными жидкостями, заваленный горами разномастных предметов, он скорее напоминал место, куда складывают всякие ненужные вещи до случая, чтобы потом, при необходимости, извлечь оттуда что-то ценное. И только застеленный клеенкой угол, на котором толпились чашки с остатками кофе и чая, пластиковые стаканчики с недопитым вином, пластиковые крышечки от банок с лежащим на них засохшим сыром, да зачерствевшим хлебом, подтверждал его оригинальное предназначение. Может быть этот стол никогда не убирался, может убирался слишком часто, судя по вытершемуся рисунку на клеенке, но ребята с удовольствием сложили на него принесенные припасы и кинулись ставить чайник.

Ну а когда к ней подошел Макс, то она и вовсе расслабилась, почувствовав себя дома и осознав, что здесь и сейчас ее жизнь круто меняется. Она не могла сказать как, но была уверена, что ровно с этой секунды превращается в другого человека, Алену Вторую.

Каждое свободное место вдоль стен этой странной комнаты было занято скульптурами. И, как потом выяснилось, каждому, впервые пришедшему сюда, Макс устраивал маленькую экскурсию по периметру этой комнаты.

Поэтому и сейчас он предложил показать свои работы. Оказалось, что только небольшое количество скульптур было сделано для себя, а основное — на заказ, но по воле обстоятельств эти заказанные скульптуры так и остались здесь, в мастерской. Каждая из них имела свою историю и причины проживать в этом месте. Про каждую вещь с улыбкой и активной жестикуляцией, иногда вставляя острое словцо, Макс рассказывал совершенно невероятную историю.

Лена была поражена, услышав этот очень приятный и, чувствовалось, отточенный за множество прогонов спектакль. Она была изумлена, с каким почтением к ней отнесся Макс и как по-взрослому он с ней разговаривал. И даже пикантные словечки в его рассказе скорее были просто острой приправой к пресному блюду экскурсии, а не оттачиванием ненормативной лексики перед и так хорошо осведомленным подростком.

Когда они завершили обход комнаты по кругу по часовой стрелке, закончив его у самого входа, то там обнаружился незамеченный Леной холодильник, раковина и электрический чайник, который уже вскипел и ждал только момента быть поставленным на стол.

На другой стороне стола, который в силу своей огромности находился на таком отдалении, что в первые минуты пребывания здесь Лена не могла разобрать, что там лежало, жили своей игрушечной жизнью вылепленные маленькие фигурки на скамеечках, десятисантиметровые скульптурки и бюстики. Очевидно пока это были только наброски оригинальных работ, но уже сделанные с большой степенью точности. Тут находились и хорошо известные актеры, вылепленные в полный рост, и фигурки знаменитых людей, и сидящие на скамеечках совершенно незнакомые ей персонажи, которых, как сказал Макс, принято рассматривать, оценивать, ранжировать по степени нравится-не нравится, похож-не похож, и всячески обсуждать, чтобы он слышал отзывы, понимал куда и как развивается и «не звездился без надобности».

Над этой фразой Лена особо поулыбалась, потому что у нее эта «звездистость» была врожденной чертой характера, и только оттого что она сейчас оказалась в таком бедственном положении, она изо всех сил пыталась скрыть это качество, о котором ей толковали родители и учителя. Она привыкла к нудным нотациям типа, что «ты еще ничего такого не совершила, чтобы себя так вести». А потом выходило, что и когда даже что-то сделаешь достойное, то опять вести себя так не гоже, а надо быть скромной, отзывчивой и рассудительной. У старающейся все время и любыми путями выделиться Ленки, эти слова вызывали раздражение. Она протестовала и внутренне, и внешне, и потому что поведенческие ее привычки были таковы, у нее не имелось близких друзей, кроме Лариски. У нее было достаточно приятелей, поклонников и последователей, тех, кто делал из нее кумира, подражал и набивался в друзья, а, оказавшись близко, пытался скинуть ее с воздвигнутого ей самой пьедестала и занять на нем место. А друзей… друзей, кроме Ларки у нее не было…

А здесь — взрослый мужчина…

«Кстати, сколько ему лет?» — подумалось Лене.

…Здесь взрослый мужчина, художник, разговаривает с ней без выпендрежа и превосходства и ставит ее в такое положение, что она может высказываться об его работах, критиковать, одобрять и не быть при этом достаточно жестоко им осмеянной, в результате своей некомпетентности или отсутствия художественного образования.

Она выплыла из своих мыслей, увидев что Макс указывает на одну из стен, рассказывая про висящую на ней картину. Эта картина была подарена знакомым художником, но дома ей места не нашлось, а потому она теперь живет здесь, в мастерской, вкупе с остальными двадцатью полотнами, не нашедшими своего места в другом доме. И только тут Лена осознала, что все стены густо увешаны картинами, а помещение не такое и большое, да и окна не так высоки, как показались изначально. При ближайшем рассмотрении все вокруг оказалось покрыто слоем пыли.

«А, — подумала она, — видимо эффект белизны дает гипсовая пыль, вот почему все такое нереально яркое, даже потолок.»

— Ну хватит прелюдий, — сказал Макс, — давай чай пить.

На столе уже стояли чашки и сахар, пара бубликов и буханка черного хлеба, наполовину порезанная.

— Ребят, а в холодильнике смотрели? Может есть что-то более романтическое для гостьи? — сказал Макс, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Да, я не голодная, и… — поспешила ответить Лена.

— Ну, слово королевы — закон. Наливайте чай Алене Второй.

На самом деле Лена была страшно голодна, и булка, лежащая у нее в сумке, не давала ей покоя с той самой минуты, как была куплена. Казалось, что запах хлеба пробивается из пакета, щекочет ноздри и пропитывает всю одежду. И даже когда она, бросив сумку у стола, двигалась вдоль комнаты, запах шел с ней вместе.

Ей налили чай, пододвинули хлеб и сахар и, наполнив свои чашки, стали разговаривать о непонятных ей вещах, совершенно не замечая ее присутствия. Все ребята учились в «художке», так они называли это заведение между собой, а что это было школа, студия или училище она не знала и пока не спрашивала, стараясь не обращать на себя лишнего внимания. Она пила чай и ела кусок черного хлеба, показывая всем видом, насколько не интересует ее этот кусок, и ест она его от безделья, а не оттого, что хочет есть.

Разговор крутился вокруг картин, скульптур, заказов, краски и литья, то есть в тех сферах, в которых она не понимала совсем, а у нее было время подумать, как объяснить всем, кто она такая, как остаться здесь ночевать хотя бы сегодня, как…

— Алена Вторая, Алена! Ты нас заслушалась? Или у тебя проблемы? — выдернул ее из построения вариантов голос Прищуренного, Алексея.

— А то, — ответила она, продолжая выстраивать цепочку умозаключений и никак не идя на контакт дальше.

— Интересно… — протянули они хором с Максом. — Какие же?

— Домой надо переться, чтобы сказать матери, что я задерживаюсь. Я ведь уезжала к подруге, обещала после обеда быть дома, а дело к вечеру, — и ее лицо выразило все спектры добропорядочности и страдания, какие знало.

— В чем вопрос? Позвони домой, вот проблема!

И тут Лена поняла, как она дальше разыграет партию.

— Не могу позвонить. Нет телефона. Мы только переехали. У нас даже еще и мебели нормальной нет. Родители купили хату, ну и… даже спать негде, подушки и одеяла только. Всю мебель старшему брату оставили…

Боже, что она несет, подумалось ей, что она несет! У нее и брата-то никогда не было!

— Придется идти… Мобильника тоже у матери нет.

— Да, и мне сегодня домой, — сказал Макс. — Не может ли кто-то из вас остаться здесь? У меня клиент с утра, а я могу подзадержаться. Встретить его надо бы, чаем напоить…

Ребята почти одновременно помотали головами — не можем.

— У нас нулевая, очень рано надо быть. — ответил за всех Артем.

Лене было непонятно все из того, что они сказали, однако сам отказ порадовал безгранично: «Йес, у нее есть ночлег!», а вслух она очень сдержанно, обращаясь к Максу, сказала.

— Я могу. Если ты, конечно, не боишься меня здесь одну оставлять.

— А что мне бояться? — хохотнул Макс, — Литье что-ли сопрешь? Так кому оно кроме заказчиков нужно? Остальное так же бесценно, на помойке собрано. Если сможешь ночевать, премного буду благодарен.

— Да, — сказала Ленка, — Только к матери смотаюсь. Да и предупредить ее надо, что ночевать не приду… ну и одежду взять. А где спать? Раскладушка-то хоть есть? — спросила она оглянувшись.

— Пойдем, Алена Вторая, — сказал Макс. — я же тебе не все показал. Святая святых осталась.

И он довольно грациозно поднялся со стула и направился в сторону входной двери. Там, между холодильником и раковиной оказалась лесенка, которая вела наверх и которую Лена почему-то изначально не заметила. Эта лесенка шла как-то назад из зала, вбок, и приводила на второй этаж в достаточно темную комнату без окон. Вид этой комнаты совершенно не соответствовал нижнему залу. Он уже не рождал этого вдохновенно — восхищенного «А-а-х», а вызывал чувство недоумения своим контрастом. Это был уже современный мир — двухспальная кровать, телевизор, DVD и книги на полках по стенам.

— Ой, — сказала Лена. — Уютненько. А ванна тоже есть?

— Смотри, — ответил Макс и распахнул дверь в достаточно большое пространство посреди которого стояли белоснежная современная ванна, такого вида, что можно было предположить, что вряд ли кто когда-либо в ней мылся, душевая кабина с розовым ковриком около, унитаз и раковина. Они были так же, как и ванна, нереально белы и блестящи, что создавалось чувство, что они только привезены из магазина.

— Ой, — сказала изумленная Ленка. — А этим можно пользоваться?

— Нет, для красоты, — усмехнулся Макс. — Подумай, зачем я все это нес сюда, монтировал, чтобы смотреть?

Ванна блистала и молчаливо спорила с хозяином, практически этот спор выигрывая…

— А я думала, может…

— Думала-думала… пользуйся, только убирай за собой. Все средства в этом шкафчике, — и он махнул рукой в сторону зеркала. — Все помыть с утра. Это условие. Поняла? Ну или ты не пользуешься ничем и тогда не убираешь. Поняла? Если замечу, что ты нарушила это правило, то больше сюда не придешь.

Как мыть туалет Лена не знала, да с и с мытьем ванны была незнакома. Все за нее обычно делала либо мама, либо уборщица, все попытки приучить ее к этой работе были тотально безуспешны. Но она так хотела уюта, горячей воды и чистоты, что была готова принять любые условия, а потому поторопилась подтвердить свою способность соблюдать чистоту.

Они спустились вниз, и Лена засуетилась.

— Ну, мне надо бежать, я быстро. — Сказала она и схватила сумку.

×××××

Конечно же идти Ленке было некуда, но ей хотелось поскорее вернуться, обустроиться, растянуться на кровати… поэтому она пулей выбежала на улицу и пошла быстрым шагом запоминая дорогу. Она вообще не хотела далеко уходить, боясь заплутать и не суметь придти назад. Поэтому, заметив по часам время, прошла вдоль забора и, выйдя к первой же пятиэтажке, начала кружить около, все время поглядывая на часы.

У нее было так много впечатлений за этот день и так много переживаний, касающихся адаптации и возможности выжить, что она практически забыла, что у нее есть дом, родители, школа. Не сказать, что она испытывала вину, прощение, или сожаление, она просто об этом не думала. Все ее мысли были заняты новыми событиями и желания вернуться домой или, наоборот, исчезнуть из дома навсегда у нее не возникало. Не сказать, что это приключение захватило и увлекло ее без остатка, просто оно стерло память недавних событий, провело черту и дало новую точку отсчета, за которой другая жизнь не оставляла места для прошлого.

Она мерзла на улице, немного щипала хлеб из сумки и вожделенно поглядывала на время, чтобы прошли те сорок минут, определенные ею, как не вызывающие подозрений у ребят.

Когда наконец стрелка часов разрешила ей возращение в теплую мастерскую, она припустила почти вприпрыжку обратным ходом вдоль заборов, по ступенькам и влетела в зал ставший уже почти родным…

— Ну что, разрешили тебе? — раздался голос Макса, как только она появилась в дверях. — А то вот ребята ждут и на спичках тянут, кому из них прогуливать учебу.

Она закивала, совершенно не представляя, как более естественно вести себя, чтобы не вызвать подозрений, а потому грубовато огрызнулась:

— Сказала же, остаюсь.

— Нет. Ну ты мне скажи, — прицепился Макс, — Как это тебя, практически ребенка, мать отпустила неизвестно куда ночевать? Да еще в новом для вашей семьи месте?

— Ну почему ребенка, — парировала она, — Не ребенок я вовсе, а мать… ей не до меня сейчас… Пусть… — сказала она мягко, пытаясь придать голосу как можно больше загадочности.

— Ну да ладно, ребята, коль Алена Вторая остается, мы можем расходиться. Завтра, если хотите, встретимся опять. — сказал Артем.

— Да и мне надо идти. — согласился Макс, — Только вот дам королеве последние инструкции.

И он подошел к Алене, начав объяснять и показывать, как закрывать дверь, во сколько ей вставать, кто придет, как встречать, как приготовить чай и завтрак для себя и гостя. Она внимательно слушала, пытаясь запомнить все и в тоже время страстно желая остаться одной.

Ребята уже оделись и ждали Макса, который закончив инструктаж и выпив остатки чая, бросил на прощанье «кружки помой» и слился с компанией. Уже закрывая за собой дверь, они оглядывались и каждый говорил «пока», «будем», «до скорого», «увидимся», а Макс сказал «не шали».

Лена осталась одна.

Что такое счастье? Она никогда раньше не задумывалась об этом. Ей казалось, что счастье всегда где-то там, далеко в будущем… Оно блистает капотом дорогой машины, оно идет по подиуму или лежит с любимым в лучшем номере лучшей гостиницы… Теперь она точно знала, что счастье — это кровать на втором этаже, горячий чай и полная защищенность. Счастье — это когда не надо бежать, прятаться, врать и выживать. И она была счастлива в этом белоснежном мире. Только это состояние счастья, родившееся здесь и сейчас, было реальным, меняя ее, делая другой. Все остальное — глупые детские мечты…