Основа жизни

Татьяна Анина

– Лесь, скажи мне, что ты хочешь? – Тихо прошептал Сева, глядя на меня потемневшим взглядом полным какой-то тоски. – Я ухожу из школы через три месяца, ищу работу и уезжаю. – Ты думаешь… Я отпущу тебя? – Что? – сорвалось с моих губ, а сердце забилось в груди. Мне стало жарко и невероятно неудобно находиться с ним наедине в пустом классе. – Я никуда тебя не отпущу, – он улыбнулся. – Будем вместе. Теперь это основа твоей жизни.

4

В классе было всего два свободных места. Не пришла Тугарина, покалеченная своим воздыхателем Трэшем. Он пришёл, зубоскалил Шише и что-то рисовал в своей тетради. Шум стоял невыносимый перед русским. Куча почему-то подсадила к себе Мошкина и отвешивала ему подзатыльники.

На первой парте сидела Анька Белая Плесень, покинутая Тугарой. В жутком бордовом свитере. Подняла на меня невинные голубые глазки и тут же опустила. Ресницы у неё, как мукой припорошенные. Мне она не нравилась, а вот Шише так очень. Ему черномазому контраста захотелось. Приличная девочка и полный отстой школы, выползающий из-под плинтуса, когда пора идти в столовку.

И ещё одно место было на среднем ряду, на нём лежала школьная сумка Севы, он её быстро убрал. Смотрел на меня и улыбался.

Я тоже улыбнулась, спокойно обошла Анечку стороной и села к Бычкову.

— У-у-у, — дружно завыл наш класс.

Мы с Севой… В общем, мы нашли друг друга. Глаза опустили и покраснели.

Больше ничего интимного между нами не произошло, кроме того, что Сева весь урок русского вникал в суть, а я балдела от того, что он рядом.

Яркий луч солнца проник сквозь серые тучи и залил золотом его густые волосы.

В классе тихо, потому что урок вела Маргарита Петровна — наша любимая классная руководительница. Все отстающие обязаны ей тем, что учатся в одиннадцатом классе. Она и поговорит, и подтянет, и слово доброе замолвит перед директором и завучем.

Я достигла своей цели. Так легко, что даже не верилось. Интересно, все мои цели будут так же осуществляться без проблем? Сева держал меня за руку. Мы молча ходили с ним от одного кабинета до другого. Потом так же в столовую, где молча сидели рядом. Никакого дальнейшего развития событий пока было не нужно, мне и так хорошо.

Мы остались одни в кабинете русского и литературы, потому что это был наш кабинет. Сняли на первой парте стулья и уселись.

Необычно, что вокруг тишина и никто в спину ручкой не тычет. Даже захотелось ночевать здесь остаться.

— Алгебра, — вздохнул Сева. — Будем тебя подтягивать, Леся Каморкина.

— Подтяни меня, подтяни, Себастьян Бычков, — тихо хихикала я.

Он сверху посмотрел на меня потемневшими глазами, и застыла на его губах улыбка.

— Это было пошло, — довольно протянул он.

— Пошлые здесь только ваши мысли Себастьян… Как вас по отчеству? — подперев подбородок ладонью и развалившись на стуле, внимательно смотрела на него, так же, как он на меня.

— Генрихович.

— Mein Licht ist aus, ich geh' nach Haus, — пропела я отрывок из детской песенки.

— Мой огонёк погас, я ухожу домой, — быстро перевёл Сева и в глазах мелькнули огоньки и уже не гасли, потому что это было нескрываемое восхищение. Он заворожённо прошептал. — Ты что, знаешь немецкий?

— Немного, — похвасталась я.

— А знаешь, каким может быть выражение, если показатель корня целое нечётное число?

— Не-а, — хихикнула я.

У меня пальцы чесались, хотела откинуть светлую прядь, что неровно падала на его лоб. Я рассматривала его так пристально, что он вроде перестал дышать.

— Оно может быть… — прошептал он, медленно наклоняя ко мне голову. И я стала так же медленно отдаляться. Потому что жар подступил к лицу, я вспыхнула в мгновение пожаром. Ведь он так близко и смотрит… Не по-Бычковски, не по-Севенски, а как сильный и скрытный Себастьян Генрихович, оставшийся с Лесей Каморкиной в классе наедине. Опасно так. — … Отрицательным.

— А если чётное? — выпрямилась я, смутившись и поняв одну важную вещь — ничего я не знаю об одноклассниках.

— То положительным, — выпалил он и забрал мою тетрадь. Это произошло слишком быстро. — Что ты вообще записывала?

— Отдай! — опомнилась я.

С реакцией у Севы всё в порядке, он почти мгновенно выставил своё плечо, на которое наткнулись мои руки и отвернулся.

Тетрадь, исписанная одним словом, привычно открылась на середине в его руках. Там гипнотизирующие рисунки разными шрифтами…

— Отдай!!! — кинулась я на него с кулаками, но Бычков просто поднялся со стула, и я свалилась с него. — Дай сюда!!!

Пришлось по стулу до него добираться.

— Одиночество — основа моей жизни!

— Га-а-ад!!! — заорала я таким свистковым регистром, что у самой уши заложило.

Он тут же сунул мне тетрадь в руки.

— Леся, успокойся! — перепуганно уставился на меня.

— Ненавижу, — я быстро схватила свои вещи и рванула к выходу. Но добежать не получилось, Бычков перегородил дорогу, заслонив собой дверь.

— Сядь, — грозно приказал он, скрестив руки на груди.

Я стала отступать. Дыхание сбилось, я вдруг почувствовала панику. Все эти Любкины рассказы о том, как её в классе лапали, всплыли в один момент.

— Отпусти меня, — с ужасом прошептала я, уже не видя в нём никого, кроме очередного Химера.

— Леся, пожалуйста, — он опустил руки. — Не бойся. Ты, как зверёк.

— Это ты зверь! Я предупреждаю, — я продолжила пятиться, пока не наткнулась попой на стол Маргариты Петровны. — Я в окно выпрыгну.

— Больная! — испуганно выкрикнул он. — Я только надпись прочитал.

— Это не надпись!!!

Я стала задыхаться, горло сковали невидимые ошейники, зубы скрипели от ненависти ко всему происходящему. Из глаз полились слёзы.

— Это моя жизнь!!! И я в неё никого не пускаю!!!

Севка гулко набрал воздух в лёгкие и закинул руки вверх, помассировал себе шею. Стал мерять класс перед входом шагами.

— Так! Это не только твоя жизнь, но и моя, — решительно произнёс он.

— Нет, только моя, — я вытирала слёзы, пыталась взять себя в руки. На носорога он не похож, я уже себе напридумывала. Нужно меньше думать о плохом, только о хорошем.

Мысль была отличная, я стала думать о хорошем… И ничего не смогла вспомнить.

Ах, да! Он мне нравится. Не совсем нравился. Точнее… Я не решила. В голове бардак. Нужно было на улицу выйти и прогуляться до речки.

— Лесь, скажи мне, что ты хочешь, — тихо прошептал Сева, глядя на меня потемневшим взглядом, полным какой-то тоски.

— Я ухожу из школы через три месяца, ищу работу и уезжаю.

— Ты думаешь… Я отпущу тебя?

— Что? — сорвалось с моих губ, а сердце забилось в груди. Мне стало жарко и невероятно неудобно находиться с ним наедине в пустом классе.

— Причём тут ты? — получился какой-то стон.

— Ну, — он кусал губы, подбирал слова. Сам краснел, мялся.

Что-то я палку перегнула. Не стал бы он меня мучить. Ну, прочитал, что ж я так, человека напугала. Он меня отпускать не хочет.

— В любви признаешься? — нагло спросила я.

— Могу, — кивнул он. — Но это всё слова. Нужно что-то другое. Чего тебе ещё не хватает?

— Совершеннолетия, — ответила я. — Мне не хватает совершеннолетия.

Сева замер. Глаза его стали круглыми, ошарашенными. Он словно услышал отражение своих мыслей. Я всё правильно поняла, он тоже ждал свои восемнадцать? А ему то зачем? Его же опека не пасёт.

— Да, — он не сразу отмер. — Именно этого мне и не хватает.

— Я про себя сказала.

— И про меня тоже. Я никуда тебя не отпущу, — он улыбнулся. — Будем вместе. Теперь это основа твоей жизни.

****

Мы успокоились. Точнее, успокоилась именно я, а он опять стал Севой Бычковым, который молчит и не улыбается.

Мы сделали алгебру, русский, литературу, биологию. Потом у него была тренировка, а я смотрела, как его гоняет Хрен с Горы вместе с носорогами и другими парнями из девятого класса. И мне казалось, что я его впервые увидела.

Конец ознакомительного фрагмента.