Ветер времени. Вспоминая отца и деда

Таня Станчиц

Умеем ли мы слушать наших родных? Всегда ли у нас хватает времени на то, чтобы просто поговорить с ними? Достаточно ли у нас мудрости принять от них драгоценные крупицы воспоминаний и жизненного опыта, чтобы потом передать их своим детям и внукам?Я постаралась ответить на эти вопросы.

Автор-составитель Таня Станчиц

Корректор Александр Николаевич Кованов

Фотография на обложке Татьяна Владимировна Ющенко

ISBN 978-5-0055-7234-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Отец и дочь

Снова вместе

Рассказы о папе я написала для него тогда, когда он тяжело заболел. Я назвала их «Расскажу тебе о тебе». Это было детское объяснение в любви к отцу, который когда-то давно покинул меня, а теперь вот нашёлся… Но снова медленно уходил, теперь уже не по своей воле… Сейчас, по прошествии более десяти лет, я дополнила их стихами и несколькими новыми фразами. Помню, папа, как мы вместе слушали музыку в твоём любимом Малом зале филармонии. А потом я слушала эту музыку без тебя…

ТУ МУЗЫКУ, ЧТО ТЫ ЛЮБИЛ…

Ту музыку, что ты любил

Так трепетно, самозабвенно…

Ту, что сияет средь светил,

И в сердце входит внутривенно —

Теперь я слушаю одна…

Но разве в этом кто виновен?

О, как душа моя полна!..

Там, в небе — папа и Бетховен…

03.11.2016

*********************************************************************************

Каждый ребёнок знает, что его папа — самый лучший. Но мой-то — на самом деле — лучший…

1. Кутя

…Когда я в очередной раз заболеваю и с утра не иду в школу — я лежу на диване и глотаю таблетки, мучаясь от жара и боли в горле. Мне плохо и потому, что школьные подружки меня забудут, сколотят новые компании, а я — стану им чужой… Болею я часто и долго.

Но что делать… Я лежу и жду, когда придёт с работы папа. Он появится в дверях комнаты и воскликнет: «Кутя заболела!»

Звучит это хоть и сочувственно, но так удивлённо-весело, что мне сразу становится легче… Так повторяется каждый раз, и однажды я спрашиваю бабушку «А что такое — Кутя?» Оказывается — щенок, собачка, и мне это нравится…

Однажды я, катаясь на лыжах с горы, сломала ногу. Ночами, когда боль была особенно сильной, папа читал мне книги (конечно, про собак, их приключения и подвиги).

Мадошке, нашей славной эрдельке, гипс на моей ноге внушал священный ужас…

Я представляла себе: если посадить Мадо в чистом поле, встать вокруг и начать расходится от неё в разные стороны, то она побегает, помечется и — побежит за папой. Если папа не будет участвовать — за братом Андреем, потом — за мной, а после — за мамой и бабушкой. Я скромно довольствовалась третьим местом, считая его вполне достойным. А вообще-то я — книжная девочка…

КНИЖНАЯ ДЕВОЧКА

Книжная девочка снова болеет,

Горло завязано красным шарфом.

Бабушка ей молока разогреет

И почитает потрёпанный том.

Девочка просит о Кае и Герде —

Снова метель! И олень! И борьба!

Девочка думать не хочет о смерти,

Просто желает победы добра…

Мама над паром дышать заставляет —

Жарко и душно, и кашель такой…

Ну а подружки о ней забывают,

Даже в окно не помашут рукой…

Снова больна. Одинока. Забыта.

Добрый Страшила проведать пришёл.

Книжная девочка… Сердце разбито.

Папа уйдёт… Но ещё не ушёл.

2. Пропасть

Папа всё делает на совесть, держит слово, любит порядок. Дабы мы, дети, были аккуратны, он придумал «закон пропасти». Значит он вот что: любая вещь, уличённая в безнадзорном пребывании не на своём месте — подлежит изъятию и попадает в пропасть — таинственное место, откуда нет возврата.

Как-то я играла за большим столом и вышла на минуточку. Когда я вернулась, то не обнаружила на столе ни одно из своих сокровищ! Ужас! Я поняла, куда они пропали, и побежала к папе. Папа спокойно подтвердил мою догадку.

— «Но ведь я — только на минуточку! Я же не гулять ушла!» Но папа со мной так и не согласился — закон есть закон. Правда, вещи мои потом из пропасти всё-таки вынырнули…

Любовь к порядку, да и к некоторым другим вещам — она оттуда, из детства. Это моё наследство…

НАСЛЕДСТВО

Изначальная доброта…

Невозможная честность детства…

Несусветная чистота…

Всё, что дал мне Господь в наследство —

всё утрачено… всё ушло…

И от этого очень грустно.

Я — скульптура. Стою с веслом.

А все думают, что искусство.

Чёрт учил меня колдовать.

И с мальчишками насмерть драться.

Но завидовать, предавать —

до сих пор не умею, братцы.

И, как прежде, храню мечту —

о любви… в океане сердца…

Дай мне, Господи, силу ту,

лишь с которой — смогу, спасу!…

Вот и всё, что прошу в наследство.

3. Урок английского

Удивительно — как можно быть таким умным: самостоятельно выучить немецкий и английский языки; прекрасно разбираться в технике; держать на ходу любимый, но придурочный и ломучий Москвичонок-408… И вообще — знать и уметь ВСЁ?!. Ну, или — почти всё…

Мне было лет семь, когда папа решил заняться со мной английским.

— Скажи «A RAT».

Я молчу…

— «A RAT!»…

Молчание… Мука…

Я ведь знаю, что это слово значит — крыса. Вот она, в книжке нарисована. Противная!!! Мне это слово отвратительно. «A CAT» я бы сказала… Да всё, что угодно — запросто! Произношение у меня хорошее. Я и зверям подражать умею — корове, курице, Мадошке… Однако же — я молчу, как партизан на допросе… Папа закипает, и с криком: «Дура длинноволосая!!!» — признаёт меня полной тупицей. Я ухожу из его комнаты с позором, я обижена, но не слишком: д л и н н о в о л о с а я… — звучит для меня, как редкий и долгожданный мужской комплимент… Я почти таю, несмотря на дрожь от пережитого стресса. Только в 8 классе я услышала, как папа сказал маме задумчиво: «Ты знаешь… А Таня-то у нас — умная…» Так удивлённо произнёс, будто не веря сам себе… И это — за моё пустяшное рассуждение на тему по экономической географии.

Мне кажется, что родители всё-таки плохо меня знают. Да и я сама не всегда себя понимаю. Так много противоречий, что иногда хочется крикнуть в небо — уравновесь!..

УРАВНОВЕСЬ…

Уравновесь мою робость — бесстрашие,

нежность — и ёжность… Самое важное —

чтоб не хотелось однажды повеситься…

Самое важное — уравновеситься!

Уравновесь мою влюбчивость — замкнутость…

Велосипедность — и бравую танковость,

чтоб никому не хотелось повеситься —

уравновеситься… Уравновеситься!

Уравновесь мою детскость со страстностью.

Я — беззащитная… Я и опасная.

Только… Зачем тогда жизнь? Перебесится,

если взаправду — уравновесится,

если всё делать прохладно-старательно…

Если поэзия — не обязательна.

4. Запрещённый приём

Мама и папа в студенческие годы

Правда, однажды я подумала о родительской глупости. Дело было так: я, дошколёнок, случайно услышала спор родителей, в итоге которого мне был задан вопрос:

«ТЫ КОГО БОЛЬШЕ ЛЮБИШЬ — МАМУ ИЛИ ПАПУ?» Я была в шоке — не столько от необходимости держать ответ, сколько от возмущения самим вопросом. Так нельзя! Глупо! Жестоко! Спасительное, и, в общем, честное — «ОДИНАКОВО» — не шло с языка.

Не помню, что я ответила… А вообще-то, я…

ЩЕНОК… ОЛЕНЬ… ДИКАРЬ…

Я — девочка… А иногда — щенок,

На толстых лапах,

нежный и молочный…

Я простодушен, мал и одинок,

А мир вокруг —

так зыбок и непрочен…

Я девочка…

А иногда — олень,

бегу с машиной вровень по долинам!

А в жёлтых водах ванны —

я — тюлень,

И тычется мочалка-рыба в спину…

Я — девочка!

Душою я — дикарь,

поющий с травами,

танцующий с зверями!..

Прости, люпин,

что я тебя сорвал

и разлучил

с родными и друзьями!

Я — девочка.

Осеннею тропой

иду, и уцелевших собираю —

спелёнутых детёнышей дубов,

и кажется мне —

целый мир спасаю!

О, вы — щенки, нашедшие приют!

И вы, олени, вольные, как грёзы!

…Они за мной когда-нибудь придут

И никогда, нигде меня не бросят;

И хор цветов подарит мне венок,

Постель устелет кашка полевая;

И дуб, как тайный знак, пошлёт листок,

И жизнь моя не кончится земная…

5. Уроки плавания

Папа — красивый, сильный, спортивный. Слегка похож на Евгения Евстигнеева. (О, «Золотой телёнок»! Александр Иванович Корейко!)

Помню, как он учил меня ходить на лыжах. Мне, неуклюжему заморышу, было трудно, но папа был настойчив. В итоге — я могла гордиться своим умением взбираться на крутую снежную гору особым, папиным стилем. Все ковыляли или боком — «лесенкой», или врастопырку — «ёлочкой». А я шла прямо, ставя лыжи параллельно друг другу, только за счёт силы рук, упираясь в землю лыжными палками.

А в бассейне я никак не могла научиться плыть, дыша в воду. Задыхалась, барахталась — наверное, из-за астмы. Девчонки в группе надо мной смеялись, а над другой девочкой — так просто издевались, травили её — больно было смотреть и слышать их язвительные гадости. Я страдала — больше за неё, но не знала, что делать. Когда я наконец решилась рассказать папе о своих муках, он посоветовал по-мальчишески: «А ты — дай в морду!» Но, как в песне Высоцкого,«Бить человека по лицу я с детства не могу»…

«А ты — учись. Вот, представь — это морда, и бей!» — и папа поставил свою широкую ладонь на уровне моего лица, дабы я потренировалась. Да, тут не промахнёшься! Я несколько раз вяло стукнула… Нет. Бороться — пожалуйста, а вот бить… «Морда, морда! Я — кулак! Иду на сближение!» — так шутили у нас во дворе…

Конечно, я ни с кем не стала драться, но вскоре научилась и дышать, и плавать так быстро, что обгоняла всех своих обидчиц…

Однажды папа повёз меня из бассейна домой на велосипеде — по тёмным вечерним улицам… Было немного страшно и не очень удобно — сидеть на раме. Но папа меня обнимал, и осенние клёны были так чудесно подсвечены уличными фонарями…

УРОКИ ПЛАВАНИЯ

Я — заморыш ангинный,

Худосочный зверёк;

Я — угар скарлатинный,

Пневмонии комок…

Я в бассейне зелёном

Бултыхаясь, плыву;

Задыхаясь от хлора,

Унижение пью…

Хуже всех — как обычно

И дурнее дурных…

Я бледна неприлично

От злорадства пловчих…

«Ты представь — это морда» —

Говорит мне отец,

И ладонь держит твёрдо:

«Бей же, бей наконец!»

Я теряюсь немного,

Пару раз поддаю,

Но в лицо бить — ей Богу,

Не хочу, не могу!

И не скоро сумею…

Но уже через год

Я плыву — всех быстрее

И красивее — вот!

6. Тайна имени

Что ещё я думаю о папе?

Папа-герой. Он воевал с фашистами, но почему-то о войне ничего не рассказывает, а жаль… Мне очень интересно и важно знать, но я думаю, что спрашивать нельзя. Может быть, это ему будет больно… И награды свои он не показывает и не носит. Скромный… Ну и правильно.

Зато я знаю, что он назвал меня в честь своего боевого друга, танка Т-34. Ведь ТАНК = ТАНьКа… Так я думаю.

Папа — смелый. И виртуоз вождения машины. Мы все замираем от страха, когда он останавливает наш синий «Москвичик» на самом краю крутого обрыва над Днепром. В пяти сантиметрах от пропасти! Ну, а вы как думали? Если папа виртуозно управлялся с тяжёлым танком, то уж с этой-то легковушкой — легко!..

С появлением интернета я нашла множество вариаций моего экзотического имени — Татьяна — в других странах.

ИМЯ

Ты знаешь, я по-фински — ТАЙНА…

А по-японски я — ДЗЁШИКО!

А по-болгарски просто ТАЙЯ.

По-чешски — ТАША и ТАНИНКА.

А по-украински — ТАЦУНЯ…

А по-немецки — ТАННИ, ТАТА!

Хочу любви… и поцелуя…

Простого в щёку поцелуя…

Ну, просто друга или брата…

7. Полоска света

Мама спит…

Такого радостного отношения к жизни я не видела ни у кого. И такого интереса к ней.

Жаль, что папа так мало со мной разговаривает. И не знает, о чём я думаю, чего боюсь…

Хочу, чтобы у Ихтиандра были новые лёгкие, а к Русалочке вернулась её бессмертная душа… и глупый принц, если уж ей так хочется. Чтобы «СКОРАЯ» никогда не опаздывала, и у каждого была своя собака.

По вечерам я слышала доносившиеся из другой комнаты разговоры папы с Андреем, моим старшим братом. Их споры, смех, музыку. Пожалуй, я чувствовала себя немного одинокой.

И всё-таки… Я была счастлива. Помню чувство радости и защищённости, когда я, засыпая в темноте, видела золотую полоску света под дверью родительской комнаты…

СОКРОВЕННОЕ…

Я была такая пацанка…

Я была такая сеструха…

В джинсах брата, в рубашке брата,

С голубиными пером за ухом.

Я горланила песни барда,

Вдоль дороги бродя железной…

Мне немногое было надо —

Не любимой быть, а полезной.

Я пыталась спасти лягушек,

Дождевых червяков и птичек…

Никогда мне не было скучно

быть одной… Да, грустно… Привычно.

Я не то что была изгоем

из всего дворового клана…

Ихтиандр был моей любовью.

Я — девчонкой смешной и странной.

Я дралась за права гонимых.

Диким псам таскала покушать…

Как мне хочется быть любимой!

И душой обнимать бы душу…

Воскресить отца и собаку!

Позабыть страдания, горе…

С юной бабушкой топать рядом.

И любить тебя в синем море.

8. Пётр Бунеев

Я знала, что у папы есть фронтовой друг — командир танка Т-34 Пётр Бунеев.

В 60-х годах папа получил от него письмо, но отвечать на него, как я тогда думала, не стал. Я очень переживала: во-первых, потому что Бунеев ждёт напрасно и расстраивается, а во-вторых — что поколебалась моя уверенность в папиной обязательности и верности дружбе. Спросить его прямо я не решалась — считала себя не вправе… И только лет тридцать спустя узнала, что папа ему ответил. И ещё, что Пётр Бунеев — замечательный человек — оказался героем и в мирной жизни.

Трудно ли быть героем? Наверное, каждый ребёнок, играющий в разведчиков и индейцев, задавался этим вопросом: а смогу ли я?..

ОБ ИНДЕЙЦАХ И ГЕРОЯХ

Она и вправду была ИНДЕЕЦ…

Она любила кормить зверей —

Собак-бродяжек, летучих белок,

Кисейных рыбок и лошадей…

В сандалях брата, в рубашке брата,

И в джинсах брата — особый шик!

Всегда — за грустных, всегда — за слабых,

Она училась счастливой быть.

Она хотела: играть — так честно,

Не заступить бы, не подглядеть…

Всё было ново! Всё — интересно:

Спасать, влюбляться, страдать и петь;

На веле мчаться, раскинув крылья —

С горы, по-царски — да в поворот!

Бросаться в море, бросаться в книги —

Самозабвенно и напролёт!

О самом горьком шептать на ушко

Своей собаке (спаси меня!)…

И о распятом рыдать в подушку…

Не надо рая! Но я — твоя…

Никто не видел. Никто не помнит.

Никто не знает её такой —

Хромой лосёнок, щенок бездомный…

И не индеец… И не герой.

9. Снова вместе

Папа расскажет о войне и своих фронтовых друзьях. Только будет это очень нескоро.

Отец ушёл в другую семью, когда мне было четырнадцать лет. Ушёл, забыв сказать, что я остаюсь его дочерью, и он будет любить меня всегда…

Жил он с новой женой и её сыном неподалёку, на расстоянии одной трамвайной остановки. Мой старший брат женился. А я осталась жить с мамой, бабушкой (папиной мамой) и собакой. Я поступила в педиатрический медицинский институт. Вышла замуж. Родила дочь. Конечно, меня тянуло к отцу, но он жил своей прекрасной жизнью с любимой женой и мало мной интересовался. Кроме того, обиженная на отца мама, оставшаяся в одиночестве, была против нашего общения. Тем не менее, мы изредка виделись. Я познакомила папу со своей дочерью, его внучкой Машей, и она тоже тянулась к деду.

Впервые я почувствовала, что нужна отцу, когда он попал с первым своим инфарктом в больницу. Я приезжала его навещать в госпиталь ветеранов войны. Однажды привезла ему сборник стихов Владимира Набокова, который ему, к счастью, очень понравился. Я была рада. Папа поправился. И жизни наши потекли по-прежнему — в основном, параллельно, но иногда и пересекаясь. Одному такому судьбоносному пересечению я обязана неисправной электропроводке. Об этом я расскажу в следующей главе «О пользе электричества».

Пути Господни неисповедимы. Бывает, что добро превращается в зло. Но лучше — когда наоборот…

СОТВОРИТЬ ЛЮБОВЬ ИЗ НЕЛЮБВИ…

Сотворить любовь

из нелюбви…

Сотворить из боли

наслажденье… —

Вот и все

умения мои,

подвиги мои

и преступленья…

Безответность

превратить в порыв

самой жгучей

и великой страсти!

Всё перетерпев,

и всё простив,

отпустить тебя на небо —

в счастье…

Переплавить

детскую тоску

в чувство дружбы,

нежность, благодарность…

Ох, не расплескать бы

на бегу

эту драгоценность…

эту странность…

10. О пользе электричества

Лето 2008. Да будет свет!

Если бы меня в тот день не шибануло током, всё сложилось бы по-другому.

Интересно бывает взглянуть в прошлое и проследить — из каких-таких мелких событий строится наша жизнь?.. Какие звенья ложатся в цепочку судьбы?..

Весной 2008 года я полезла вытирать пыль на стене под потолком, и, проведя мокрой тряпкой по обоям, получила ощутимый удар током. Ай!!! Решили, что надо менять всю проводку на даче — пока не полыхнуло. Папе было уже 84 года, но он решил взяться за эту работу. Он нарисовал схему проводки на 1 и 2 этажах, и взял меня в подмастерья. В мои обязанности входило:

1 — закупка проводов, коробок, розеток и прочей мишуры.

2 — последовательный демонтаж старой проводки — так,

3 — чтобы дом не терял жизнеспособности.

4 — прибивание новых проводов к стенам и потолкам.

5 — зачистка проводов с помощью ножика или маникюрных ножниц — в зависимости от толщины провода. Это, братцы, было довольно трудно, но под конец я так насобачилась, что теперь могу и вам зачистить, если позовёте.

Папа осуществлял общее руководство, собирал коробки, долбил ужасные стены и потолки — толстенные, и набитые какой-то трухой, которая всё время сыпалась в глаза и на голову… В общем, в течение месяца, я по утрам встречала папу на станции, и до вечера мы вкалывали, обеспечивая плавучесть нашему древнему кораблю.

Естественно, за этими трудами праведными, нам иногда хотелось поговорить не только на производственные темы, но и «за жизнь». Тем более, что с 14 до 45 лет я папу почти не видела, и нам предстояло заново узнать… и полюбить друг друга.

Как-то у нас зашёл разговор о войне, и папа рассказал мне две фронтовые истории из своей жизни — такие, что я обомлела…

— Папа! Вот было бы здорово, если б ты это записал! Ты так интересно рассказываешь!

— Да ладно… Кому это надо…

— Мне надо! Внукам надо!

— Да ладно… Дай-ка отвёртку!…

Так началась история главной в моей жизни книги… История прощения, понимания, любви.

Одной из любимых поговорок папы была такая: «Умеренность — есть лучший пир». Она и мне нравится. Но вот как бывает, оказывается…

УМЕРЕННОСТЬ

Умеренность — есть лучший пир.

А я… не знаю чувства меры!

Во мне бушует целый мир —

и каравеллы, и галеры!

Я и принцесса на горо…

И чернокожая батрачка..

Во мне — скрещение миров!

Смешенье радости — и плача…

Затёрты истины до дыр…

О, мой умеренный! — наверно,

умеренность — есть лучший пир…

Но я люблю тебя — безмерно!

11. О наилучшем способе уйти

Я, папа и Маша

Возможно, я ошибаюсь… Но я до сих пор думаю, что мой отец — гений. Широчайший кругозор. Потрясающие способности. Золотые руки. Невероятная память.

Жизнелюбие, остроумие, смелость… Ох, природа… Зачем ты на мне отдохнула?

Я уже года четыре никак не могу перейти на ТЫ с моим ноутбуком, а папа в свои 84 года сам легко освоил компьютер со всеми прибабахами — интернетом, фотошопом, почтой, видеозаписями, Word-ом… Реставрировал старинные семейные фотографии, составил ветвистое-тенистое родословное древо… Но за книгу никак не хотел садиться.

Помню, как сладко щурясь и помахивая книжкой Николая Амосова (знаменитого украинского хирурга), он говорил — «Не боюсь смерти! Я легко умру, от сердца…»

Очень уж эта мысль его грела и успокаивала. Да и меня тоже… Пару лет назад он лежал с инфарктом в госпитале ветеранов войны, с огромным синяком на животе — от гепарина, и, прижимая к груди том стихов Набокова говорил: «Такие стихи… Так и хочется к сердцу прижать!..»

Верю, что и поэзия, если она настоящая, помогает ранам зажить. И физическим, и духовным.

А потом…

Через несколько дней я, лёжа в ванне, решила совместить приятное с… приятным, и позвонила отцу. И услышала…

— Что-то, Таня, нехорошо мне… Температура поднялась…

В больнице поставили диагноз — пиелонефрит. Я, взглянув на анализ крови, пошла к лечащему врачу.

— ЧТО ЭТО?!.. ЛЕЙКОЗ?!

— Ой, да… Давайте, допишу в рекомендациях направление к гематологу…

Так начался новый период нашей жизни.

Стернальные пункции. Безудержные носовые кровотечения. Тяжёлая анемия.

Приступы стенокардии. Повторные инфаркты. Больницы, больницы, больницы. Жуткие реанимации, в которых лежишь-дрожишь абсолютно голым, вне времени и пространства, без права поговорить с родными…

Но… По-своему, это было даже счастливое время. Я ездила в больницу почти каждый день, кормила папу, воевала с медсёстрами, брала за грудки врачей… А главное — по многу часов говорила с папой…

А как же — КНИГА?!!! НЕ УСПЕЛ!!! НЕ НАЧАЛ ДАЖЕ…

Помню…

СНЕГ. ДОРОГА ИЗ БОЛЬНИЦЫ СВ. ГЕОРГИЯ

снег идёт так одиноко

чисто бережно далёко

то ли в детстве

то ли вне

снег идёт бинтуя раны

боли страхи и изьяны

где-то глубоко во мне

снега нега и неспешность

снега нежная нездешность

как посылочки от Бога

на ресницы на пальто

тихо падают снежинки

живы!

живы!

живы!

живы!

я хочу

чтобы никто…

чтоб не умирал никто

22.02.2009

Мне было безумно жаль его… Я думала, что он скоро умрёт. Я скрывала это своё знание, как и страшный диагноз — я подделала справку… Я «наградила» отца всего лишь лимфобластным лейкозом первой стадии, а не четвёртой, терминальной как было на самом деле… Но… Тогда он не будет торопиться с книгой! Как быть? Как поступить правильно?

Всё-таки он начал работу над книгой. И даже вошёл во вкус. Возвращался к ней после мучительных ходок в больницу. Бросался к компьютеру, как в бой.

12. О счастье

В гостях у Элеоноры Евгеньевны И Владимира Ивановича

«…Бросался к компьютеру, как в бой…» Да, так это и было.

Потекли счастливые, наполненные осмысленным трудом дни. Разве не счастье — услышать по телефону родной — лучший в мире! — голос:

— Да, приезжай. Написал я про Клюева, как ты просила. Зокардис у меня кончается, и конкор. Забеги в аптеку, пожалуйста…

Ура! Это тот Клюев, подполковник, о котором я услышала в Белоострове, кого полюбила на всю жизнь…

Разве не счастье — ехать в метро — К ПАПЕ!.. Бежать от метро по улице, потом по лестнице на третий этаж, дважды жать на кнопку звонка его коммуналки! К ПАПЕ!

И вот — я в его чудесной уютной комнате, полной музыки, книг, картин, фотографий…

— Садись, почитай пока. А я чайник поставлю.

Я сажусь у монитора и читаю. О чудесных людях — простых и знаменитых. О родных, друзьях детства, фронтовых товарищах. Дон Кихот — Мунька Радзыминский. Последний Герой — Пётр Бунеев. Отец солдат — подполковник Клюев…

Моя задача — увидеть и исправить опечатки. Обсудить непонятные места. Сказать о своих сомнениях в стилистике.

Вначале книга его суховата, похожа на официальную биографию:

«Я, Соколов Владимир Иванович, родился 8 января 1925 года в Ленинграде. Моими родителями были…»

Но постепенно… Она начинает дышать дивным воздухом ленинградской весны… Арбузной корюшкой… Наполняется очарованием деревенского дома, построенного дедом… Пронизывается щемящими детскими дружбами и влюблённостями…

Болью и гордостью за свою Родину разрывает сердце…

Папа всё продумывает, доделывает, исправляет. Нещадно выкидывает кипы уже распечатанных страниц, если они хоть с малейшими огрехами. Мужественно восстанавливает плоды своего труда, безжалостно уничтоженные зависшим компьютером… Догадывается, наконец, что всё надо немедленно скидывать на флэшку…

Больница — дом — больница — дом…

Госпитализации были внезапные, частые и длительные. Месяца по полтора раза четыре в год. То с неукротимыми носовыми кровотечениями, то с инфарктами. Я навещала папу в отделениях кардиологии почти каждый день, привозя разные угощения. И утешения в виде просмотра DVD с концертом Елены Камбуровой… Чтения книги про Алберта Швейцера…

Мы беседовали обо всём на свете. Папа делился со мной добродушными и остроумными наблюдениями за врачами, студентами, ординаторами. Рассказывал про ласкового «индийского принца», который заботился о пациентах реанимации с необыкновенной, прямо-таки сыновней добротой. Там, где страшно, холодно, одиноко и тоскливо, это было особенно важно. Родственников туда не пускали…

Наконец, папу выписывали домой — ослабевшего после обострения болезни и неизменных госпитальных бронхитов-энтеритов. Примерно с неделю он набирался сил в родных стенах, и его снова тянуло к работе.

ХОЧУ УСПЕТЬ! ХОЧУ УСПЕТЬ!

«Ведь если я расскажу о людях, которых узнал и полюбил в своей жизни, — думал папа, — они останутся жить в сердцах потомков, и не умрут вместе с моей смертью»…

УСПЕТЬ — УСПЕТЬ — УСПЕТЬ!

Но иногда он звонил мне и говорил:

— Не хочу больше писать. Никому это не надо, никому не интересно.

Спазм сдавливал мне горло. Едва сдерживая слёзы, я лепетала в трубку:

— А как же я? Папа! Мне надо!

И потом уже, после разговора, я давала волю слезам, умирая от обиды и бессилия…

Проходило время, и он снова брался за работу: «Только ради тебя. Я за тебя умру…»

Он не умер в первый год своей болезни. 30 августа 2009 года я получила экземпляр его самиздатовской книги с дарственной надписью: «Дорогой Танечке, вдохновившей меня на этот труд, с благодарностью и любовью. Папа.»

Вопреки прогнозам врачей, папа прожил ещё четыре года, и написал ещё четыре тома автобиографических заметок. Всё это 5-книжие он назвал «Моя родословная».

Не очень мне понятно такое название, но это и не важно. Впоследствии книга стала называться «Я ничего не придумал».

Что помогло папе жить так долго? Сила воли. Любовь к жизни. Светлый разум. Любящие люди вокруг. И ещё…

Доктор неотложки Савельева, начавшая реанимацию папы дома, и лично передавшая папу — с рук на руки — в отделение реанимации больницы Святого Георгия в ночь с 31.12.2009 на 01.01.2010 года

Другие доктора, умные и честные — спасибо всем огромное.

Моя дочь Маша и её подруга Лена Курникова.

Сын моей подруги Светы — Арсений Кутяшев — мой брат по станции переливания крови.

Папина жена Элеонора Евгеньевна. О, помню одну из новогодних ночей, когда она тайно осталась в больнице, и спала рядом с папой — на добрую зависть папиным товарищам по палате.

Сын (мой брат) Андрей.

И много, много других добрых людей.

…Прошло четыре года. В феврале 2013 я лежала в онкоцентре, втайне от папы. Якобы простудилась… Гуляя по больничному коридору, опутанная дренажами, я говорила отцу по телефону:

— Папа, ты такой счастливый человек! Это удивительно! Просыпаясь утром, ты ждёшь от наступающего дня только радости и новых открытий. Это — чудесный дар и редкий талант. Расскажи мне, как это у тебя получается?.. Расскажи мне о счастье!..

Папа услышал. И даже записал эти «уроки счастья», чтобы я, да и другие люди, могли к ним возвращаться и освежать в памяти. Вот эти раздумья-монологи передо мной… Если хочешь быть счастливым — будь им. И не забывай о своих детских сокровищах. Они — самые ценные…

КЛАД, ЗАРЫТЫЙ ПОД КЛЁНОМ

Перебираю, чуть дыша —

Надежды, счастье, боль и жалость —

Всё то, чем полнится душа…

Всё то, что в глубине осталось…

Всё то, чем полнится?! Как жаль!

Всё вспомнить, разложить по полкам!

О, детство — чудо и печаль, —

как блюдца белого осколок

с цветочком тёмно-голубым…

О ты, сокровище святое!

Под клёном добрым и большим

я снова этот клад зарою…

И ты, мой бедный младший брат —

мышонок маленький бумажный —

в свой коробок вернись назад,

и снова стану я отважной!

…Столь малое в душе храня —

не стать счастливей и прекрасней…

Мышонок был — слабей меня,

Цветочек был — меня несчастней…

…Не оттого ль так страшно жить,

что Вы, мой славный рыцарь, спите…

Весь мир хочу я защитить!

И так нуждаюсь я в защите…