Хрустальный пьедестал

Тамара Злобина

Виталий Быков обожает блондинок, но отношения с ними не складываются. Всё меняется после прихода в его отдел Марии Рыбаковой: вскоре становится ясно, что они нравятся друг другу.Но тайна, стоящая между ними, мешает их сближению.Это тайна известна соседке – даме из Амстердама, но та не спешит открыть её сыну своей подруги. Тайна открывается тогда, когда начинает угрожать здоровью и жизни героя. Только после падения завеса тайны у влюблённых появляется возможность открыть друг другу свои сердца.Ранее повесть была опубликована в сборнике «Две повести».

© Тамара Злобина, 2022

ISBN 978-5-0056-2194-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Хрустальный пьедестал

Приветствую всяк входящего! И, чтобы не было никаких лишних вопросов, хочу сразу представиться: зовут меня Виталием Быковым, мне 35 лет. Не был, не состоял, не участвовал, не привлекался… Ну, и так далее — по списку.

Работаю на большом предприятии менеджером, работой доволен. Правда зарплатой — не очень. Но кто в наши дни ею доволен? Разве, что наш шеф, да и то не всегда. Думаю, если бы было у него всё в шоколаде, как он козыряет при каждом удобном (и не очень удобном) случае, то вряд ли бы напивался до поросячьего визга. Поросячьим визгом сотрудники называют его «песнопения», когда он берёт слишком много на грудь: и спиртного, и музыки, и девочек. После начала такого «концерта» сослуживцы начинают в срочном порядке «рассасываться» в неизвестных направлениях. Остаются самые «преданные» или самые подхалимистые.

Впрочем, что это я о Дмитрии Борисовиче вам лапшу вешаю — рассказ в общем-то не о нём. У него личная жизнь устроена давно, в том числе за наш счёт: мы на него пашем, а он не теряя времени охмуряет наших девочек — «снимает сливки».

Что остаётся бедным подчинённым? Обезжиренный кефир… Хотя нам на работе — ни-ни: живо вылетишь с «волчьим билетом», как любит принародно обещать шеф.

А девочки у нас работают, как на подбор: цветник! Начальник Отдела кадров — Роман Георгиевич (по настоятельной просьбе шефа) подбирает специально таких, чтобы глаз радовался, а сердце источало нектар. Это его слова — Редкого Романа. Мы его «Ромашкой» меж собой называем, потому как в цветнике им подобранном, он выглядит… мягко говоря, простенько.

Хотя, конечно, староват он для этого цветника. Пять лет Ромашке до пенсии всего осталось, а туда же: любит крепеньких и блондинистых.

Даже зло порой берёт, потому, что и сам ничего не могу поделать с патологическим пристрастием к блондинкам. Может потому, что сам «чёрен, как жук»? Это определение моего друга — Мишки Дулова. Ну, это на фоне его белобрысости, возможно, и так, а без него я просто обычный шатен.

Михаил не любит, когда его называют белобрысым, сразу отвечает репликой из старого фильма «Свадьба с приданным»:

— Не белобрысый — блондин! Я у мамочки один».

Однако, насчёт блондинок, он весьма категоричен:

— Блондинка, конечно, хороша, когда на неё смотришь со стороны, но как только откроет рот, весь шарм тут же испаряется — весь, без остатка.

Он почему-то уверен, что найти среди блондинок умную так же сложно, как иголку в стоге сена. Когда же этот его «постулат» не выполняется, он сразу находит ответ:

— Так она же — крашенная блондинка, не натуральная…

Эта любовь к светловолосым красоткам и подвела меня под монастырь: Мишка уже второй раз женился, а я всё «холостячу».

Получается почти, как в анекдоте:

— «Как же я люблю блондинок!

— А они тебя?

— Я — их»…

А всё началось, когда я встретил Катюшу Светлову. Ах, какая была девушка! Студентка, спортсменка… и просто красавица. Ну, да, вы правильно догадались: дело было ещё во время учёбы в институте. И блондинка она была — натуральная! Глазищи голубые, как цветущий лён, волосы шелковистые, по плечам, сама, как лань длинноногая… И такая же пугливая.

Все наши парни сразу кинулись её покорять. Кто цветочки тайком таскает, кто в кино приглашает, кто мороженным угощает… Ну, в общем, кто на что горазд.

Мой блондинистый друг Мишка, ей всё стихи Серёжки Есенина читал: он тогда здорово под него «косил». Некоторые девчонки находили, что он чем-то похож на Есенина. Он и представлялся иногда, тряхнув чубом, Александровичем, так как отчества у них с Сергеем одинаковые. По моему разумению — только в этом они и имеют сходство.

Решил и я как-то блеснуть выдумкой и интеллектом и пригласил «Светлую» в зоопарк. Там я был — на высоте, ведь о зверюшках знаю и помню ещё со школы, очень занимал меня тогда этот пласт биологии.

Уж, как я старался, каким красноречием блистал! И Катюша делала вид, что ей очень интересно, даже какие-то милые вопросы задавала, хлопая своими длинными и густыми ресницами на пол-лица. И я, как последний дурак, лез из кожи, окрылённый успехом.

А после этого «свидания» на курсе поползли слухи, что я заморочил голову бедной Катеньке, какими-то неопрятными животными, от которых её чуть не стошнило. И всё — моя «любовь» к этой женщине испарилась сразу и навсегда. Жаль, что не ко всем блондинкам сразу. Я ещё не потерял надежды встретить свою «светловолосую принцессу».

— Тебе это надо? — сочувственно поинтересовался в тот день дружок Мишка. — У Светлой мозг, как у бабочки — с булавочную головку… Я бы на твоём месте лучше на Валюшку Кругову обратил внимание… Милая, неглупая, добрая девчонка — открытая и доверчивая. И по тебе, любителю блондинок, сохнет с самого первого курса.

— Сердцу не прикажешь, — вздохнул я упрямо, и снова отправился на поиски своей «блондинистой принцессы». Так и ищу до сих пор.

А Мишка, недолго думая, закрутил любовь с Валюшкой, и на четвёртом курсе они поженились.

Свадьба была небогатая, но весёлая и с мордобоем. Мишка, хлебнув лишку, предъявил претензии мне, своему другу, что его Валюшка даже сейчас смотрит на меня «жадным взглядом.

— Так это же она на меня смотрит — не я, — попытался оправдаться я перед другом, но Мишка пёр буром, и в пылу «предъявы», задел кого-то из гостей. Получил в результате по-полной. Я, конечно, не мог оставить друга в беде, кинулся ему на выручку, и тоже огрёб нехило.

Так, что свадьба эта запомнилась на три года — больше Валюшка не выдержала. После трёх лет «счастливой семейной жизни» с Михаилом она подхватила под мышку двухлетнюю дочь Веронику и, наговорив «бывшему супругу» кучу любезностей», уехала в свой родной Питер, и до сих пор живёт там припеваючи.

— Ну и скатертью дорожка! — сказал тогда в сердцах Мишка и уговаривать жену, вернуться к семейному очагу, не поехал, хотя Валентина, видимо, ждала этого шага, потому как на развод подала только спустя полгода.

Почти одновременно у нас с другом появились новые девушки: у меня Натали Ветрова, у Мишки — Иришка Яровая. Обе, что называется, красотки, обе претендентки на роль принцесс. Натали, естественно, блондинка, а Ирина — огненно рыжая: в последнее время друга явно потянуло на экзотику. Одно время он меня знакомил с девушкой-готом. Та была совершенно чёрная от макушки до пяток. Я как-то сказал другу, что, если такую встретишь в ночное время испугаешься до полусмерти. Он попытался обидеться на меня за эти слова — снова начал размахивать руками. Хорошо рядом никого не было, так что обошлось без мордобоя.

Впрочем, увлечение это длилось недолго: после того, как «чёрная дама» пригласила его на свидание на кладбище, Мишка быстро слинял от неё… Теперь вот где-то «огневушку-поскакушку» нашёл. Так я назвал её сразу же после первого знакомства: она мне напомнила огненный костёр, который всё пляшет и поёт, не забывая при этом обжигать.

Ветрова Натали — хороша была всем: высокая (даже чуть выше меня), стройная, с милыми ямочками на щеках и обворожительной улыбкой. Казалось — была в меня влюблена, как кошка. Только казалось… Едва на горизонте замаячил «богатенький буратино», она мне сразу сделала ручкой. Вот тогда я окончательно «рассвирепел», и готов был этого буратино переехать на «лисапеде» — так Натали «ласково» называла мой мотоцикл. Но, хорошо подумав, решил — пусть живёт. Дело-то вовсе не в нём — дело в блондинке… К тому же «лисапедом» вряд ли «джип» переедешь — тут БТР нужен.

Ещё в глубокой юности в небольшой книжонке, автора которой уж и не припомню, я прчёл стихотворение, которое просто впечаталось в мозг:

«Наш род мужской с веками не мудрее стал,

И всех наук, осилив верхотуру,

В душе возводим мы хрустальный пьедестал,

И на него — сажаем дуру».

Тогда я просто был возмущён до предела этаким цинизмом:

— Как можно вот так?! Со слабым, нежным полом…

Только спустя время понял, что слабый пол — это не они, а мы. Потому, что не можем противостоять их чарам, а они из нас вьют верёвки, как… Как… Из своей шерстяной пряжи! А, когда, наконец, совьют всё, что их душеньке хотелось, просто выбрасывают за порог, или убегают сами, как Валюшка от моего друга.

Вот тогда я Мишке сказал клятвенно:

— Ну, всё, друже, с сегодняшнего дня больше ни на одну блондинку даже не посмотрю!

Михаил покосился на меня как-то странно, и в его взгляде я уловил такое искреннее недоверие, что сразу полез в бутылку:

— Хочешь поспорим?!

Обычно друг быстро заводится, но тут устоял, только сказал примирительно:

— Зачем спорить? Я итак тебе верю.

— По твоим глазам не скажешь, — засомневался я.

Мишка лишь слегка вспыхнул:

— Ты, что… этот… Как его?… Драматург… Да не важно! Который всё кричал: — «Не верю! Не верю!»

Я только улыбнулся в ответ: Михаил всегда был забывчив: ляпнет что-то, наобещает с три короба, а, когда его прижмёшь потом к стенке, он со слезой в глазу:

— Не помню, друг! Ну, надо же — не помню… Видно, что-то с памятью моей стало…

Остаётся только добавить:

— То, что было не со мной — помню…

Так, о чём это я? Ах, да: о стихах. Так вот теперь я с «безвестным автором» готов согласиться: сажаем абы кого, а потом рвём волосья на голове в полном «экстазе», хотя и без того с каждым годом их всё меньше и меньше становится. Мишка вон даже бородку отпустил, а ля Чехов, чтобы компенсировать явный недостаток шевелюры. Теперь он выглядит так, словно голову перевернули вниз макушкой… Смешно, ей-ей! Только при нём прошу не хихикать, а то снова начнёт руками размахивать, как обычно делает в сильном душевном волнении.

— И почему у тебя, Виталька, — интересуется он у меня, — шевелюра только разрастается, как куст дикого шиповника — сразу и во все стороны? Ты каждый месяц её прорежаешь, а я вынужден мазать всякой гадостью, чтобы голова не стала блестящей, как коленка?

— Ну, это… — баналю ему в ответ, — умные волосы покидают дурную голову.

И пока он не понял смысла и не накостылял по шее сразу же поправляюсь:

— Ой, ошибся ненароком: это дурные волосы покидают твою умную во всех отношениях голову!

После Натальи у меня, конечно, были женщины, но они все прошли, не задевая моего сердца, да и сами, как я понял, страдали по моему поводу не особенно, поэтому и расставались мы легко и весело.

— Ну, ты это, звони, если что?

— Позвоню… Если что!

Никто и никому понятно не звонил, как видно до «если что» дело не доходило.

А Мишка-дружок женился всё-таки на своей рыженькой «поскакушке» — взяла девка его в ежовые рукавицы. Я и шафером был у них на свадьбе. На сей раз было всё чинно-благородно: никто не напился до поросячьего визга, Иришка на меня не смотрела «жадными глазами», а потому и до драки дело не дошло.

Живут молодые — душа в душу: Миха не нарадуется.

— Знаешь, какая Иришка хозяйка! — при каждом удобном случае козыряет друг. — А готовит! Пальчики проглотишь…

И всё норовит меня познакомить с какой-нибудь подругой жены. А их у неё много: целых четыре. Вот только — ни одной блондинки среди них нет… К сожалению. Хотя, что это я? Я же другу поклялся, что больше ни на одну из них — даже не взгляну.

Продолжение: