Портрет дамы. Мистический детектив

Тамара Злобина

Первое дело частного детектива Татьяны Рябининой оказалось не таким простым. Её клиентка была задушена в собственной квартире, прямо под прекрасным портретом молодой дамы с белым шарфом. Орудием убийства стал тот самый белый шарф.

Глава 2. Случай решает всё

Утро было туманным, меланхоличным и почти соответствовало настроению Татьяны. Она была свободна ото всего, а это означало: никому не нужна. И хотя в кармане завелась кое-какая денежка, внутренний настрой был не намного выше нулевой отметки.

Тревожило сомнение: понадобиться ли её помощь в качестве частного детектива кому-нибудь кроме дамы, уличившей с её помощью в неверности своего юного бойфренда? И, вообще, было много сомнений, как насчёт прошлого, так и насчёт будущего и настоящего. Тряхнув своей рыжекудрой головой, новоявленный детектив попыталась отогнать невесёлые мысли, произнеся в ответ своим сомнениям:

— Не ошибается тот, кто ничего не делает! Надеюсь, ты не станешь бездельничать, Татьяна, свет Владимировна?

И тут раздался резкий телефонный звонок, вызвавший в ней какое-то нездоровое ощущение опасности. Таня осторожно подняла трубку, и так же осторожно, поднесла к уху.

— Алло, Татьяна, это Кузьмин. Ты уже на ногах?

— Да.

— Тогда одна нога там — другая здесь.

— «Лучше не представлять себе, что из этого получиться!» — усмехнулась она мысленно.

Уточнила:

— Так где же должна быть моя вторая нога?

— А что, разве я не сказал? — удивился Кузьмин — Приезжай на квартиру к Лине.

— Что-то произошло? — насторожилась девушка.

— Произошло… — ответил Сергеич твёрдо, с явным нежеланием вдаваться в подробности по телефону.

— Приезжай немедленно! — и повесил трубку.

— Вот так всегда! — проворчала Таня, всё ещё держа трубку в руке, словно собираясь высказать своё недовольство именно ей, на то, что бывший шеф, как обычно, оборвал разговор, не объяснив ситуацию.

— Бросит трубку, а ты потом ломай голову, думая что произошло?! — Последние слова Таня уже договаривала на лестничной площадке, ожидая появление лифта.

Раннее утро. Редкие прохожие. Туман густой и тяжёлый. Влажность такая тугая, что трудно дышать. На остановку Рябинина летела, как на первое свидание, вспоминая голос Кузьмина, чуть подрагивающий даже тогда, когда он старался казаться спокойным.

Повышенная ли влажность участила дыхание, или в этом было виновато волнение, которое девушка испытывала, перебирая мысленно то, что могло случиться после её ухода — не понятно.

— Что, если с Вороновой произошёл сердечный приступ, а рядом не было никого, кто бы помог ей: позвонил бы в скорую помощь, дал таблетку? — ломала голову она. — Почему ты не поинтересовалась её состоянием, не предложила помощь? Взяла деньги и ушла прочь, посчитав миссию выполненной? Какое непростительное равнодушие, сударыня, тебе не кажется?

Самобичевание прервалось на самом интересном месте: она подходила к дому Лины Евгеньевны. Возле подъезда толпился народ и о чём-то тихо переговаривался. Поодаль стояли милицейский УАЗик и скорая, и Таня поняла, что это серьёзно: гораздо серьёзней, чем она могла себе представить.

На четвёртый этаж поднималась по лестнице, шагая сразу через две ступеньки — лифт не вызывался, хотя по всем признакам работал, и это еще более усугубило подозрение, переходящее в уверенность.

Возле знакомой двери стоял сержант с рыжеватыми усами и глазками цвета осенней зелени, с явным намерением «не пущать». В результате сбивчивых и торопливых объяснений, что она явилась по вызову Кузьмина, сержант, молча, открыл дверь, кивком головы приглашая войти.

В квартире Лины было людно, но на Рябинину никто не обратил внимания: каждый был занят своим делом. Она спросила молоденького лейтенантика, где Кузьмин, и тот услужливо взялся проводить её. Они пробились на кухню, довольно вместительную, оборудованную по последнему слову техники.

Восседавший за столом плюгавенький мужчина, о чем-то настойчиво интересовался у пожилой женщины, опасливо примостившейся на краешке стула. Игорь Сергеевич стоял у окна и разговаривал с мужчиной, показавшимся Тане знакомым.

— Здравствуйте! — поздоровалась она со всеми, направляясь к парочке у окна.

Игорь Сергеевич оторвал взгляд от собеседника и посмотрел на неё взглядом человека, потерявшего что-то очень дорогое, важное.

— Здравствуй, Татьяна. Ты приехала?

— Да, Игорь Сергеевич — ответила она тихо, чувствуя всю тяжесть момента. — Что все-таки произошло?

— Ты ещё не видела Лину?

— Нет… Там в зале столько народа…

— Идём.

Кузьмин взял её, как маленькую девочку, за руку, и провел в зал.

В зале находились эксперт-криминалист Кутник Валентина Андреевна — крупная высокая женщина, и мужчина в белом халате, Татьяне незнакомый. Они, своими разнокалиберными фигурами, почти полностью закрывали диван, на котором только вчера восседала хозяйка дома, потчуя её кофе.

Теперь Лина Евгеньевна лежала на нём. Лежала в какой-то неестественной, неудобной позе, как если бы упала, или была брошена на диван какой-то грубой силой.

Тело было расположено так, что тёмное, искажённое судорогой, лицо женщины, словно по иронии, оказалось как раз под прекрасным портретом, которым Таня любовалась вчера, удивляясь и восхищаясь, сочетанию красоты и вечности.

Контраст двух лиц: лица на стене и лица на диване был так разителен, что она с трудом сдержала вскрик.

Кузьмин, молча, смотрел на её реакцию, а она едва смогла выдавить фразу:

— Как же это?… Когда?

— Криминалист предполагает, что смерть наступила вчера, около девяти вечера.

Лицо наставника было суровым, взгляд тяжёл. Волнение выдавали только руки. Они словно не находили места: то хватались за форменную фуражку, то доставали платок из кармана, чтобы вытереть со лба воображаемый пот, то начинали теребить лацкан мундира. В таком возбуждении Татьяна видела шефа лишь однажды, когда год назад его жена Ниночка пострадала в результате ДТП и находилась в реанимации. С женой тогда всё обошлось, но теперь всё гораздо серьёзней: Лина мертва…

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что её жизнь прервал тот самый белый, воздушный шарф, что на портрете оттенял нежность и неординарность лица молодой красавицы Лины. Сейчас же этот шарф являл собой орудие убийства, змееподобной лентой обвивающее шею хозяйки квартиры, уродливым узлом разрывая все связи с красотой и жизнью.

— Как же так, Лина? — не выдержал Игорь Сергеевич. — Как же это случилось, дорогая? Кто посмел поднять руку на такое безобидное, нежное существо? Что за ублюдок был здесь?

Рябинина взяла руку наставника в порыве сострадания, желая успокоить, поддержать друга, но мягкий жест сочувствия не произвел на него никакого впечатления, убеждая в том, что гибель Лины очень сильно подействовала на старшего товарища.

Сергеич неожиданно поинтересовался:

— Когда ты с ней виделась в последний раз?

— Вчера, — не раздумывая, ответила Татьяна.

— Во сколько? — вскинул брови он.

— После семи вечера.

— Тогда ты должна поговорить со следователем, ведущим это дело.

— Должна?

— Если у тебя есть хоть какие-то сведения, касающиеся Лины, ты должна рассказать следователю.

— И о своём расследовании? — уточнила Татьяна.

— Но сначала ты всё расскажешь мне. Пойдем в спальню — на кухне следователь опрашивает соседку.

Не успела Таня по достоинству оценить спальню, которая декорирована в стиле позднего ренессанса, как Игорь Сергеевич чуть ли не силой усадил её в мягкое кресло, а сам устроился на низком пуфике, приготавливаясь выслушать рассказ.

— Излагай с самого начала и поподробней, не пропуская ничего — пусть даже тебе это покажется совершенно неважным или бессмысленным.

Татьяна рассказала ему всё, начиная со встречи в кафе, своего внедрения в студенческую среду, слежки и фотографирования, и, заканчивая вчерашней встречей и разговора во время кофепития.

Чуть помолчав, Кузьмин начал рассуждать вслух:

— Твоё досье при досмотре было, к сожалению, обнаружено. Следователю не составит труда выйти на Таро, а значит всплывет и твоя фамилия… Не хотелось бы мне этого, Татьяна… Сама понимаешь, ведь это я посоветовал Лине обратиться к тебе… Всплывёт и моё имя, а это мне сейчас ни к чему: с начальством сейчас очень натянутые отношения… Да я, помнится, тебе рассказывал на днях о своих проблемах.

— Не волнуйся, Сергеич, твое имя не всплывет — уж я что-нибудь придумаю.

— Ладушки, — несколько успокоился Сергеич, разминая, привычным движением пальцев правой руки, лоб, что обычно говорит о лихорадочной работе его мысли.

— Но появление тебя, фотодокументов выведет в главные подозреваемые молодого человека, а это…

— Это будет ошибочной версией! — уверенно произнесла Таня.

— Почему?

— Потому что Андрей не способен на убийство.

— Ты точно уверена? — усмехнулся Кузьмин, прищуривая правый глаз. — Прежде чем отвечать — подумай хорошенько.

— Андрей, добрый, мягкий. Он не мог сделать этого.

— А что если обстоятельства заставили его? Ну, просто выхода иного не было?

— Какие обстоятельства?! — возмутилась Татьяна полушёпотом.

— Ты же знаешь, что парень жил за счёт Лины?… Знаешь?

— Знаю, — подтвердила та, не понимая, куда он клонит.

— А что если после этого разоблачения Лина решила отказать ему в помощи, порвать с ним?

— Ну и что? — удивилась девушка. — Убийством тут ничего не исправить. Ему не выгодно это убийство!

— Как сказать. — Сергеич блеснул глазами. — Как сказать… Видишь ли, Татьяна, пропали некоторые вещи Лины: пара дорогих серёг, ожерелье, кольцо с бриллиантом, подаренное супругом в день тридцатипятилетия, и ещё кое-что по мелочи: часы, браслеты, цепочки с кулонами… А это работает на мою версию.

— Нет-нет! Андрей никогда бы не сделал этого! Он не такой! Он не мог! — воскликнула Татьяна.

— Как ты можешь с уверенностью утверждать это? Ты его знаешь всего несколько дней, а утверждаешь, что он не способен. Каждый из нас способен на отчаянный поступок, когда припёрт жизнью к стенке!

— И все-таки я не согласна с тобой! Тут просто не тот случай.

— Возможно, — в раздумье произнёс Сергеич. — Но уверен, что именно эта версия станет в расследовании основной.

— И меня это пугает. — ответила Татьяна. — Зная наши доблестные правоохранительные органы, мне искренне жаль парня, потому что он не заслуживает такого испытания.

— Каждый из нас рано или поздно проходит свою долю испытаний. — нахмурился Кузьмин. — Сия чаша никого не минует…

Татьяна смотрела на бывшего шефа с явным желанием выразить протест, и тот слегка пожурил её, не одобряя горячности:

— Ты слишком эмоциональна, Татьяна, а в нашей работе это скорее недостаток, чем преимущество.

— Наверное, поэтому из меня и не получился настоящий прокурорский работник. — усмехнулась Татьяна.

Понимая, что спорить с бывшим шефом бесполезно, она замолчала, обдумывая, чем можно помочь Андрею, но не смогла найти ответа на мучающий её вопрос. А Кузьмин вдруг произнёс:

— Рассказать об этом парнишке всё-таки придётся: от этого никуда не деться… Естественно, не упоминая того, что я причастен к этому кое-каким боком.

— Естественно. — согласилась Таня полу саркастически.

Правая бровь Сергеича вновь взлетела вверх, выдавая не то недоумение, не то возмущение.

— Извини?! — произнесла она, осознавая, что переборщила в своём стремлении защитить парня.

Игорь Сергеевич деликатно пропустил мимо ушей и сарказм, и извинения, и, как ни в чем не бывало, поинтересовался:

— Ты готова говорить со следователем?

— Вполне.

Следователь Михаил Иванович Селезнёв, тот самый плюгавенький мужичок, которого Таня видела на кухне лишь со спины, был знаком ей по работе в прокуратуре, но это знакомство, так сказать, шапочное: здравствуйте — до свиданья. Теперь же оно должно было перерасти в сотрудничество, однако этого не произошло.

Въедливый следователь с глазами буравчиками, проникавшими в самую душу, Татьяне не понравился: во-первых: он вел себя так, словно вовсе не знал Рябинину, во-вторых: видимо, считал именно её виновной во всех смертных грехах, и Таня в ответ начала нервничать и грубить.

Следователь смотрел непонимающе, не одобряя её поведения, и тогда Татьяна пояснила:

— И ваше поведение, господин следователь, оставляет желать лучшего.

— Вы ошибаетесь, Татьяна Владимировна, — бесстрастно ответил Селезнёв, — моё поведение вполне соответствуют требованиям законов прокуратуры.

И тут же добавил, не отводя от неё колючего взгляда:

— А вот меня удивляет ваша реакция… Вы, как я знаю, юрист по образованию, но вместо того, чтобы помогать следствию становитесь в позу… Не понятное поведение.

Тане очень захотелось возмутиться:

— Какая специфическая психология: я же оказываюсь и виновной!

Но тут появился Кузьмин, и она не успела поделиться своей мыслью со следователем.

— Михаил Иванович, — обратился Сергеич к следователю. — вы еще не закончили разговор?

— Нет, Игорь Сергеевич, — ответил следователь, пытаясь пригладить остатки волос надо лбом. — но скоро, видимо, закончим.

— Хорошо, — произнёс Сергеевич, поглядывая на сердитое лицо девушки. — Татьяна Владимировна, когда закончите беседу, подойдите, пожалуйста, ко мне.

— Непременно.

После ухода Кузьмина, Селезнёв несколько смягчился и продолжал уже более миролюбивым тоном:

— Нам осталось выяснить буквально пару моментов…

Рябинина понимающе кивнула, приготовившись отвечать, надеясь на более снисходительное отношение к себе, и снова ошиблась: буравчики вновь впились в неё с прежней силой, пытаясь вывернуть весь её мир наизнанку.

— Лина Евгеньевна не говорила вам откуда она узнала о том, что вы специализируетесь в частном сыске? Насколько я понял, вы только начали свое дело, и широкому кругу населения неизвестны?

— Она сказала только, что ей порекомендовал кто-то из знакомых, и я не стала вдаваться в подробности.

— Так-так, так-так — словно барабанил, следователь. — А вы не предполагаете кто бы это мог быть?

— Нет, не предполагаю… Вряд ли у нас есть общие знакомые.

— Почему вы так решили, Татьяна Владимировна?

— Мы обретаемся в разных кругах.

— Отчего же в разных? — на лице следователя отразилось непонимание. — Муж Лины, был начальником Следственного отдела Кировского РУВД, так сказать, нашим коллегой.

— Об этом факте я узнала от самой Лины Евгеньевны — пояснила Татьяна. — Раньше я не встречалась ни с её мужем, ни с ней самой.

И снова в ответ — нудное, действующее на нервы:

— Так-так, так-так. А Андрея Таро Вам раньше не приходилось встречать?

— Нет, — твёрдо, с явным желанием, чтобы этот разговор, наконец, закончился, произнесла Татьяна. — О существовании этого молодого человека я узнала со слов Вороновой.

И опять: — так-так, так-так.

— Нудист! — определила она про себя. — Несомненный нудист!

Селезнёв задал ещё несколько вопросов о семье Андрея Таро и его девушке Марине, перемежая вопросы дурацкими «так-так». Наконец, следователю, видимо, надоело общество Татьяны, и он отпустил её, напомнив, что Игорь Сергеевич пожелал видеть Рябинину по окончании беседы. Подписав протокол, и облегчённо вздохнув, она оставила следователя на кухне.

Квартира к тому времени почти опустела: труп хозяйки, по-видимому, увезла скорая, уехала и следственно-оперативная группа. Остался только молоденький лейтенант. Он козырнул Татьяне и сказал, что Кузьмин ожидает её в машине. Любезно поблагодарив лейтенанта, ещё не испорченного сознанием своего высокого предназначения, Таня спустилась вниз по лестнице, торопясь покинуть этот дом.

Сергеич, заметив её в дверях подъезда, подал знак рукой, приглашая к себе в машину.

— Садись, Татьяна, довезу куда скажешь.

— Да я пока не решила куда.

— Коля, — обратился шеф к водителю, — поезжай в наше кафе, я сегодня не завтракал… Ты не против, Таня, попить чайку с фирменным пирогом? Время есть?

— Подкрепиться не откажусь. — ответила та. — А время для этого у меня есть всегда.

Машина тронулась с места и Кузьмин поинтересовался:

— Как тебе Михаил Иванович?

— Нудист! — раздражённо выпалила она.

–???

— Зануда, каких мало. — пояснила Татьяна своё определение, видя явное непонимание собеседника.

— Невзрачный, но въедливый. — улыбнулся Кузьмин. — Под землей на три аршина видит.

— По моему, он меня видит в роли убийцы! — распустилась Таня чёрным юмором, как черная роза лепестками.

— На воре и шапка горит? — пошутил наставник.

— И ты туда же?! — не восприняла она шутку.

— Да ладно тебе, Татьяна, — миролюбивым тоном произнёс он. — Это у него такая манера с контингентом работать.

— Но я — не контингент!

— Для него все равны. — уже не улыбаясь сказал Кузьмин. — Не хотелось мне, чтобы он вёл дело Лины…

— Как ты думаешь, Сергеич, для нас это чревато последствиями?

— Не думаю. — в раздумье произнёс Сергеич. — Хотя… Кто знает?

— Пожалуй, я подключусь к этому делу, чтобы «буравчик» дров не наломал.

— Какой буравчик?

— Ну, нудист.

— Совсем запутала! — рассмеялся Кузьмин. — То буравчик, то нудист… Не слишком ли много эпитетов для одного следователя? Хотя и то, и другое Селезнёву очень подходит.

— Почему? — поинтересовалась Татьяна.

— Потому что он — дуб прямолинейный, и дальше носа ничего не видит! — вдруг начал сердиться Кузьмин, заставляя девушку задуматься о том, чего ждать от этого расследования дальше.

Балуясь чайком, за уединённым столиком, наблюдая, как Сергеич и Коля уплетают фирменный, от тёти Кати, пирог, Рябинина соображала с какого бока подступиться к делу, навязанному ей предателем-случаем, ясно понимая, что обладает для этого ничтожно малым количеством информации.

Когда трапеза, наконец, закончилась, она приступила к делу:

— Сергеич, мне нужна твоя помощь!

— Какая именно? У меня минут пятнадцать есть.

— Ты давно знаешь… знал Лину Евгеньевну?

— Как минимум лет десять.

— Какая она?

— Что ты имеешь ввиду?

— Ну, какая она: добрая, злая, спокойная, уравновешенная или нервная, замкнутая или общительная?

Сергеич задумался лишь на пару секунд, пытаясь достать с какой-то полки своей памяти представление о Лине Евгеньевне:

— Лина — добрая, открытая. Даже слишком открытая. Доверчивая душа… Наивная, как неопытная девчонка. Но, вместе с тем, могла быть и твёрдой, даже порой жестокой… непредсказуемой, как все женщины.

Кузьмин резко остановился, словно натолкнувшись на невидимый барьер, за которым что-то осталось, и это что-то было видно лишь ему одному. Молчание длилось всего три-четыре секунды, и за это время, видимо, перед глазами старшего друга, всплыла картина, очень знакомая, но не совсем приятная, поэтому его лоб наморщился, как от боли. И было ясно, что боль эта вовсе не физическая.

Затем он достал из своей кожаной папки, с которой не расставался никогда, небольшую книжонку с тиснением на обложке «Ежедневник».

— Из-за этой штуки я и поспешил к Лине, когда услышал о её гибели. — произнёс он. — Это дневник… Я не мог допустить, чтобы посторонний, чужой человек копался в её записях, измеряя поступки и слова Лины с высоты своего понимания нравственности и безнравственности… Я решил отдать его тебе, Татьяна.

— Но почему мне? — запротестовала Татьяна. — Ведь я её совсем не знала.

— Теперь это не столь важно. — ответил Кузя. — Хочу доверить именно тебе последние полтора года жизни Лины… Возможно, дневник поможет открыть тайну её трагической гибели.