Любовь на все времена. Часть 2

Тамара Злобина

Мне хотелось рассказать о двух семьях – Фёдоровых и Федотовых, о их непростой жизни, их переживаниях, стремлениях, их надеждах, но ведь мы живём не в вакууме. Каждый из нас связан с другими людьми столькими невидимыми нитями, что если представить это, покажется, что наш мир сплошной, неразрывный клубок из этих связей, эмоций, нервов и чувств.

Глава 3. Голудины

Мать Любавы — Елена Никифоровна была просто помешана на родословных. Непонятно почему ей казалось, что самое главное в жизни: принадлежность к знатному роду. И тот, кто не принадлежал к такому роду — недостоин её внимания

Увлечение её, конечно, было скрытным: не настали ещё те времена, когда об этом можно было говорить в открытую и заслуженно гордиться своим происхождением. Но утончённая Елена была уверена, что такие времена настанут, и очень скоро. По её наивному мнению все несправедливости должны быть, рано или поздно, исправлены

Даже подруг себе Голудина выбирала только из числа семейств высокого ранга. «Плебеев» в их доме дальше передней, кухни и ванной не пускали. Ещё бы, ведь её род брал своё начало от второй ветви князей Бартеневых. Их родовое гнездо, разорённое в 20-ые годы, находилось в Костромской губернии. Бабушка Елены Никифоровны по материнской линии — Елизавета Антоновна, дочь знаменитого московского купца Антона Гизетти, была замужем за Дмитрием Ивановичем Бартеневым, чем Голудина очень гордилась.

Отец Любавы — Яков Михайлович, не понимал пристрастия жены и иногда подсмеивался над ней:

— Ты забываешь, дорогая, что род Бартеневых начался от Бартеня — холопа князя Юрия Дмитриевича Звенигородского.

Этого Елена Никифоровна слышать не хотела и всегда начинала сердиться на мужа.

Когда Любава сообщила матери, что хочет познакомить её со своим другом-сокурсником, Елена Никифоровна первым делом спросила:

— Как фамилия у твоего протеже и кто его родители?

— Его зовут Бахнин Виктор. У него только мать — отец погиб, видимо, во время войны… Мать — работник торговли.

— Слишком скудные сведения! — отреагировала Елена Никифоровна. — Я бы не хотела знакомится с молодым человеком, весьма сомнительного происхождения.

Но, немного подумав, поинтересовалась:

— Твой… сокурсник не из Костромской губернии?

— Области, мама, области! — поправила её дочь. — Нет, он из города Энска. А что?

— Фамилия у этого… Кажется ты называла его ВиктОром? Знакомая фамилия… Когда-то — ещё в детстве, я знавала семейство Бахниных.

И добавила, словно, делая милость:

— Ладно, дочь, приводи своего сокурсника. Посмотрим, что это за товарищ…

В тот же день Любава сообщила Виктору, что её мама хочет с ним познакомиться, и Бахнину впервые в жизни стало не по себе — он даже понятия не имел, как ведут себя в таких случаях и в таких семьях.

— Может не стоит? — робко попытался протестовать он. — Ведь я даже не знаю, как вести себя на таких приёмах… Вдруг опозорю тебя?

— Это не будет приёмом, — «обрадовала» его девушка. — Скорее так — беседа тет а тет.

Смысла последнего слова Виктор не понял, но спрашивать, что оно означает, не позволила гордость. На мгновение ему показалось, что девушка козыряет перед ним своими знаниями иностранных языков, и его это очень задело. Он не мог поверить, что девушка с такой ангельской внешностью — самая обычная с теми же пороками, как и её мать и, как, видимо, все её круга.

После расставания с Любавой Виктор подумал:

— Может мать права и мне не стоит рубить дерево не по себе? В таком обществе всю жизнь будешь вороной, но не белой, а как говорит Василиса Игнатьевна: сер-бур-малиновой в чёрную полоску.

Они уже знакомы полгода, но Любава так и не подпустила его к себе ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Порой Виктору казалось, что он её просто развлекает, порой, что рядом с такой девушкой должен быть кто-то, чтобы другие знали: место занято, и не суетились. Но чаще парню казалось, что она его не понимает — он для неё, как существо с иной планеты.

— Может отказаться от этой «беседы тат а тет»? — подумал Бахнин, понимая, что ничего она не даст, ведь если маман Любушки скажет ему что-то обидное, уничижительное, он, непременно, сорвётся и наговорит ей кучу «любезностей». — И тогда «дружбе» конец… Если, конечно, это можно назвать дружбой.

И всё-таки встреча состоялась. Любава чуть ли не за руку тащила Виктора, подсмеиваясь над его нерешительностью.

— Да не съест тебя, маман, уверяю! — смеялась девушка. — Она хоть и всеядная, но людей не ест — даже молодых!

— Ну, и шуточки у тебя, Любушка, — попытался улыбнутся Виктор. — Прямо мороз по коже.

— Правда? — внимательно посмотрела на него девушка. — Не думала, что мои слова произведут на тебя такое впечатление… Напротив, хотела приободрить.

— Тебе это почти удалось, — усмехнулся Бахнин.

Елена Никифоровна оказалась невероятно красивой дамой. В ней всё было тютелька в тютельку: и рост, и полнота, и фигура, и шикарные волосы, и глаза, как у дочери. Только глаза эти смотрели совсем иначе: не с любопытством и улыбкой, а внимательно, настороженно, словно спрашивая, что ты за фрукт такой, Виктор Бахнин?

Когда при знакомстве мать Любавы подала ему руку, Виктор так растерялся, что энергично встряхнул её, вызывая у женщины усмешку. А ведь по задумке он должен был поцеловать эту ухоженную маленькую ручку.

Дама предложила гостю пройти в гостиную. Одного взгляда Виктору хватило, чтобы понять, что ему тут не место.

— Это не гостиная — это музей! — не то восхитился, не то возмутился мысленно Виктор. — Как вообще жить можно, среди дорогих экспонатов?!

И Бахнин понял, что и дама — тоже «дорогой экспонат», дополняющий собой всю эту роскошь. И сразу решил, относится к ней, как к этому самому экспонату: ничего не принимать близко к сердцу и не становится в позу ведь глупо обижаться на стул или кушетку, если они тебе «наступили на ногу».

— Итак, — начала дама, — Любушка говорила мне, что вы, ВиктОр, изучаете с ней одни и те же предметы.

— Да, мадам, — неожиданно для себя ляпнул Бахнин.

— Называйте меня, пожалуйста, Еленой Никифоровной, — поправила та.

Виктор вновь хотел сказать своё «да, мадам», но Любава успела легонько наступить ему на ногу, давая понять, что этого делать не нужно.

— Любушка говорила, что вас воспитывала мама… Не могли бы вы немного рассказать о своей семье? Откуда вы, чем занимались ваши предки?…

— Да, собственно, особенно нечего рассказывать, — отреагировал Виктор. — Мама с двухлетнего возраста осталась без родителей… Один добрый человек передал её в детский приют… На его фамилию её и оформили: Бахнина Василиса Игнатьевна.

— Где это случилось? — спросила Елена Никифоровна, меняясь в лице. — Где находился этот приют? Не в Костроме ли?

— Откуда вы знаете? — удивился Бахнин, непонимающе глядя в красивое лицо дамы.

— С первого взгляда на вас, Виктор, меня не покидала мысль, что ваше лицо я уже где-то видела… Но ведь мы с вами никогда не встречались раньше?

— Нет, не встречались, — растеряно подтвердил Бахнин.

Елена Никифоровна по-девичьи легко поднялась с софы, на которой восседала, как знатная дама во время приёма.

— Подождите тут! — бросила она. — Я сейчас!

Любава и Виктор переглянулись между собой, ничего не понимая.

Дама вернулась очень быстро. В её руках был семейный альбом в малиновом бархатном переплёте. Не заботясь об этикете она плюхнулась рядом с Виктором, укладывая альбом на его колени.

— Открывайте на пятой страничке! — сказала она, прижимая к глазам надушенный кружевной платочек.

Виктор исполнил приказание дамы и открыл альбом на указанной страничке.

С фотографий на него смотрели знакомые лица: пышная дама явно дореволюционного времени, сидящая в плетёном кресле под пальмою и мальчик, лет пяти-шести. Дама, как две капли воды была похожа на его мать, а мальчик сильно напоминал его самого.

— Кто это? — севшим голосом спросил Виктор?

— Это моя бабушка по материнской линии — Бартенева Елена Антоновна — в девичестве Гизетти, — сказала Елена Никифоровна.

Любава и Виктор вновь переглянулись.

— Если бы ни это невозможное одеяние, — всё ещё ничего не понимая, произнёс Бахнин — я бы сказал, что это — моя мать.

— Поздравляю тебя Любушка, — нервно засмеялась дама. — перед тобой потомок Бартеневых-Гизетти — наш родственник по женской линии.