Распутье

Тальяна Орлова, 2020

Он – сила и власть, он держит мир в ежовых рукавицах. И нет большего счастья для красивой куклы, чем стать его женой. А что потом? От криминальных авторитетов не уходят, их нельзя разлюбить, и уж тем более – помыслить об измене или предательстве. Но приоритеты меняются, а возникшая страсть к другому неумолима – она душу на части рвет, сводит с ума невозможностью быть вместе. Сначала нужно вырасти над собой, научиться противостоять и перестать быть просто красивой куклой.

Глава 3

Через неделю я впала в беспросветную эйфорию, как если бы годами ждала освобождения в темнице, а теперь не осталось никаких преград для семейного счастья. Мне и мой телохранитель понравился — улыбчивый Саша, который уже наличием имени выделялся из основной банды. Дизайн мне давался трудно, но я наслаждалась каждым уроком и поездкой. Именно эйфория и усилила боль от удара до такой степени, что я позволила себе истерику — если быть точной, вторую истерику за все время своего замужества.

Я услышала, что Ваня вернулся домой, и решила поговорить с ним о ребенке. Он никогда и не возражал, но все же лучше еще раз убедиться, что он как минимум не возражает. Сама взяла на кухне поднос с чаем и отправилась в кабинет — я вообще любила это место уютной уединенности. Но, войдя, поняла, что муж не один. Перед ним сидел уже знакомый мне человек из городской мэрии, а Коша стоял у окна. Деловым разговорам я мешать не собиралась, потому быстро отступила назад. Однако не успела удалиться, услышав слова Ивана, который моего появления не заметил:

— Что же вы, Сергей Сидорович, сразу о своей проблеме не намекнули? Не беспокойтесь, вернут вам долги, еще и сверху приплатят за моральный ущерб. Коша, у того гада есть семья? Разузнай все. Умные обычно соображают без паяльников в жопе.

Коша не ответил, ожидая, пока я выйду. А у меня задрожали руки, кое-как удалось не выронить поднос. Но зазвеневшая чашка привлекла внимание Вани.

— Лиза, ты здесь?

— Я… Я хотела… чай… Добрый день, Сергей Сидорович…

— А, спасибо, красавица моя! — муж отреагировал добродушно. — Очень кстати! Дорогая, ты в порядке?

Я была не в порядке — я пребывала в жутком хаосе, и ума не приложу, как мне удалось все-таки уместить поднос на консольный столик. Хотелось сбежать, чтобы никто не видел навернувшихся слез — я почти никогда не плакала, но теперь не могла сдержаться. Это в такую политику он ушел, это так друзьями обзаводится? Кому я врала все это время? У Вани же связи и натасканные ребята — глупо было считать, что он в один день превратится в законопослушного человека. Ничего не закончилось — если он вообще собирался заканчивать — просто изменил внешний имидж…

Я была готова кричать прямо там — и плевать на посторонних. Но Иван заткнул мой порыв вскинутой рукой:

— Дорогая, у меня гости. Я позже к тебе зайду. — И кивнул Коше.

Верный пес вывел меня из кабинета, уловив в жесте шефа команду «фас». Так и потащил за локоть по коридору к лестнице — быстрее и подальше, если я все-таки начну орать. Орать теперь хотелось еще сильнее, но именно Коше мне сказать было нечего, потому я выдавила:

— Я в порядке. Сама дойду.

— Не похоже, — отозвалось это подобие человека. — Доведу до комнаты.

Мне было стыдно рыдать перед ним, стыдно афишировать эмоции, но через несколько шагов меня буквально прорвало:

— Когда это закончится? Хоть ты мне ответь! Выбиваете долги, угрожая семьям? Сколько людей ты убил по его приказу? Сколько?! Или ты не считал?

Парень резко перехватил меня и зажал ладонью рот. Потащил дальше так, не сбавляя шага. Вероятно, свидетелями моей истерики и повара не должны быть. Я извивалась, сопротивлялась, но не могла ослабить железную хватку. Коша зашвырнул меня в спальню, но сам не вышел — остановился перед дверью. Вероятно, хотел убедиться, что я с теми же криками не побегу снова в кабинет. И неожиданно ответил, хотя и не прямо:

— Должников не убивают, Елизавета Андреевна, их запугивают. Мертвый клиент никаких денег не вернет. Это все? Или по этому поводу обязательно нужно прорыдаться?

Я не плакала, слезы сами лились по щекам, но я уже не обращала на них внимания, а злилась все сильнее — сжимала кулаки, но знала, что не смогу отважиться и ударить. Так хотя бы высказаться:

— То есть это нормально?! Я… я ребенка хочу! Я шла, чтобы сказать ему, что хочу родить ему ребенка! А он тем временем угрожает чьим-то детям?!

— Мне-то какое дело? — брюнет равнодушно пожал плечами.

— А теперь… теперь я хочу развестись!

— Разводитесь. Мне-то какое дело?

Он просто выносил меня из сознания своей непроницаемостью. Коша — не человек, а собака, освоившая команды хозяина. Но в тот момент я бы орала даже на собаку, срывая горло:

— Я любила его! Всегда любила! Хоть кто-нибудь спросил меня, как трудно любить такого человека?!

Коша все-таки сделал шаг ко мне, но не трогал, хотя тон его прозвучал иначе — он будто пытался успокоить, просто не очень это умел:

— Вас бы здесь не было, если бы Иван Алексеевич в этом сомневался. Так и любите — таким, какой есть. Идеальные герои бывают только в романах.

— А если я больше не могу? Вот именно таким?

— Ну, — он почти улыбнулся, пристально глядя на меня. — Вы замуж именно за такого человека выходили. Так кто виноват?

Меня оглушило. Я зажала голову руками и осела на пол. Ведь на самом деле никто не виноват, кроме меня самой. Полюбила не того, ждала невозможного. И запричитала, поскольку до сих пор даже мысленно этого не отваживалась произнести:

— Я надеялась… Всегда надеялась, что изменится… Ведь Ваня — самый лучший, самый яркий, самый любимый, ему только мелочи не хватало. И поверила, что мечта сбылась… Но все по-старому… И наркотики, и остальное — все по-старому. Изменился только пошив его костюма… И так будет всегда…

Говорила я это себе, потому сильно вздрогнула, услышав его ответ — Коша все еще зачем-то продолжал стоять в комнате:

— Я плохой психолог, если вы ждете советов. Но, по-моему, все просто. У вас прекрасная семья, вы для Ивана Алексеевича не какая-нибудь выскочка, которой нужны только его деньги. Он вас бережет. Так перестаньте беситься с жиру и продолжайте то, с чем четыре года успешно справлялись. Кстати, знаете, почему он с первой женой развелся? Истерики доконали. Не повторяйте ее путь, если любите мужа.

Это так и называется — «с жиру беситься». И Коша ведь все верно говорил, однако это привело к ненормальному смеху. Я вскинула на него глаза и со злым хохотом спросила:

— Как тебя там по-человечески? Руслан? Из тебя плохой психолог, Руслан! Но спасибо, что постарался. Очень мило это слушать от хозяйской псины со сказочной кличкой.

— Сказочной? — он ничуть не разозлился, а мне, наверное, именно того и хотелось.

Я устало отмахнулась:

— Иди уже вон. Не буду я кричать при Сергее Сидоровиче. А если мне захочется излить душу, то я лучше с Сашей поговорю — у него хоть имя есть.

— Вызвать вашего телохранителя? — Коша то ли издевался, то ли предлагал на полном серьезе. — Но душу Александру изливать не советую — он не наш человек.

И легко представилось, как улыбчивому телохранителю перерезают горло, — только за то, что он узнал слишком многое. Иван отбирал лучшего, да и профессиональная этика требует держать язык за зубами, но Саша «не их человек», потому его вычеркнут, если настроение такое будет. Им же, бандитам, одним трупом больше, одним меньше. Саша возил меня в учебный центр и тренажерный зал, ждал в коридорах, пока я занимаюсь. Мы почти не разговаривали, но он мне импонировал — именно тем, что тоже носил оружие, но оставался человеком. И работу себе выбрал такую, чтобы людей защищать. Может, тоже кого-то убивал, но не по сиюминутной прихоти, а ради защиты клиента… Или я просто хотела видеть светлое в тех, в ком оно хотя бы потенциально могло быть?

— Не надо вызывать, — я поморщилась. — Но позвони и скажи, что его режим работы меняется. Теперь я запишусь на курсы испанского, итальянского, французского, вьетнамского… какие еще бывают? На все запишусь, чтобы отсюда почаще выходить. И тогда, может, смогу собраться… отдышаться. А потом разведусь. Выйду замуж за какого-нибудь Сашу и постараюсь разлюбить Ваню.

Коша прошел к двери и распахнул ее, заявляя напоследок:

— Совет вам да любовь. Только Ивану Алексеевичу про свои планы на Сашу не говорите. А то пословица врет — до свадьбы далеко не все заживет.

Наверное, так Коша пошутил. Но я уже не разбирала, где здесь юмор.

С мужем все-таки надо было поговорить. Я созрела только на следующий день и улучила минутку, когда он находился в кабинете один. Вошла молча и села напротив. Дождалась взгляда, прежде чем решилась начать:

— Ваня, мне просто нужна надежда, что все это когда-нибудь закончится.

Он, видимо, был занят с какими-то документами, оттого и хмурился. И говорил задумчиво, не погружаясь в интерес к разговору:

— Красивая моя девочка, перестань придумывать проблемы на ровном месте. И тогда все будет хорошо.

Как я и думала — просто красивая кукла. Любимая, оберегаемая, но просто кукла — такой не положено «придумывать проблемы». Я настаивала на своем, поскольку он вообще моему напряжению причин не видел:

— Будет ли?

Все-таки отложил бумаги и ответил довольно резко:

— Хватит, Лиза! — Ваня наклонился вперед, впечатывая меня взглядом в кресло. — Знаешь, почему ты сейчас здесь? Я женился на красивой модельке и, честно скажу, ничего серьезного от этого брака не ждал! Но четыре года прошло, а я каждый день радуюсь, что именно тебя встретил — лучшую. Я вообще раньше не думал, что бабы бывают настолько мудрыми! — Мне очень понравилось, как он объединил в одну фразу уничижительное «бабы» и комплимент. — Ни разу — ты слышишь меня, ни разу! — я не пожалел, что женился на тебе! Так не заставляй меня жалеть сейчас!

— То есть мне надо продолжать помалкивать, как все четыре года? — я не боялась его реакции на такой вопрос, ведь ни разу его агрессия не была направлена на меня.

— Зачем помалкивать? — Ваня и не разозлился, а подхватил очередную папку на столе и открыл, вчитываясь. — Говори, но стервой не становись. А от хорошей жизни люди на глазах стервенеют. Займись чем-нибудь, давно пора, а теперь и возможности открываются. Так радуйся, Лиза, радуйся! А не стервеней.

Я его точку зрения хорошо расслышала. С сегодняшнего дня снова начну принимать противозачаточные таблетки. И говорить больше смысла не видела. Может, я на самом деле «от хорошей жизни» начала придумывать трудности? Ведь человеку нужны трудности — вот жаждущий мозг их и изобретает.

Но уйти не успела, в дверях Ваня меня окликнул:

— Лиза, а давай в отпуск сгоняем? В Альпы!

— С удовольствием, — я воскликнула искренне, поскольку любила проводить с ним время наедине и в непривычной обстановке, а такое случалось крайне редко из-за его занятости.

Но Иван поморщился и добавил, почти извиняясь:

— В следующем месяце, дорогая. Раскидаюсь, и рванем. А ты пока на курсы свои… Кстати, Коше список передай, он попробует подключиться к внутренним камерам. Не то чтобы я твоему конопатому телохранителю не доверял, но береженого Бог бережет.

Сашу он всерьез не воспринимал, он его купил для меня, как породистого щеночка или брендовую сумочку, лишь бы я улыбалась, но на этом все функции телохранителя и заканчиваются.

— Подключиться к камерам в учебном центре? — я не могла поверить. — У твоей паранойи есть основания, Ваня?

— У паранойи всегда есть основания.

А мне стало смешно:

— Коша у тебя еще и к камерам подключается? Я думала, он только челюсти ломать умеет!

Иван посмотрел на меня с настоящим удивлением, вновь позабыв о бумажке в руках.

— В смысле? Коша институт по программированию заканчивал — я столько бабла в него вбухал, чтобы на доверенного человека самые важные задачи перекладывать, а не искать всякий раз специалистов.

— Коша? Институт?! — я смеялась все громче. — Не знала, что есть институты по ломанию челюстей.

На самом деле моя веселость скрывала снова накатывающую истерику. Я осталась без образования, а в какого-то шестерку-бандюгана деньги инвестировали, как в ценные бумаги. Мое изумление вызвало у Вани лишь недоумение:

— Чему ты удивляешься, красавица моя? Я кому все эту индустрию потом передам — своим безмозглым спиногрызам? У них кишки слишком тонкие, чтобы хоть месяц в моей шкуре просидеть и не обосраться. А мир меняется, сейчас грубой силой решается намного меньше проблем, чем мозгами. Понятно, что смену себе готовить надо заранее… с такой-то жизнью, — он скривился, бездумно кивнув на какую-то папку.

Настроение окончательно рухнуло. Не от новости, что Ваня Кошу обхаживает побольше своих сыновей — в этом как раз ничего удивительного. А от старого вывода, который каждый раз звучал, как новый:

— Я просто надеялась, что этой индустрии когда-нибудь не будет… — одумалась и произнесла отчетливее: — Поняла тебя, Ваня, не буду больше отвлекать.

Со мной что-то не так, это пора признать. Или я, как было сказано, действительно от хорошей жизни беситься начала, или все четыре года пребывала в каком-то тумане — ведь жила себе спокойно, в обстановку дома гармонично вписывалась. Когда же я была неправильной — тогда или сейчас? Ответ на этот вопрос был важен и мучительно сложен, он раздавливал мои мысли и заставлял задыхаться в привычных стенах.

— Останови здесь, пожалуйста, — попросила я телохранителя, когда мы возвращались из учебного центра.

Саша глянул на кованые ворота нашего особняка и свернул к обочине. Привычно осмотрелся — нет ли поблизости подозрительных машин или людей. Лишь затем глянул на меня.

— Все в порядке, Елизавета Андреевна?

— В порядке, — ответила я, расслабленно глядя в лобовое стекло. — Пять минут посидим, потом вернусь домой.

Он промолчал и тоже откинулся на спинку, хотя на каждую проезжающую машину смотрел пристально.

— Сколько тебе лет, Саша? — зачем-то спросила я. Мне просто хотелось поболтать с кем-нибудь, у кого вся жизнь впереди, и эта жизнь не будет связана с чем-то черным и отвратительным.

— Тридцать, Елизавета Андреевна.

Я с удивлением посмотрела на его профиль — он выглядел моложе, почти моим ровесником.

— А ты можешь называть меня просто Лизой? — продолжила я.

— Не думаю, что это профессионально. Но могу называть так, как вам будет комфортнее.

«Вам». Все четыре года меня называли на вы и по имени-отчеству, даже люди, которые были намного старше. Потому что я жена Ивана Морозова — со мной нельзя фамильярничать без угрозы для здоровья. А на курсах о моем положении не знают, там ученики и «Лизкой» могли окликнуть — и как же тепло становилось от подобных окриков. Так пусть и Саша сделает над собой усилие — изобразит, что я не на вершине мира, до которой надо обязательно орать снизу и кланяться в раболепии.

— Да, Саша, мне так будет комфортнее. — Он кивнул. — Почему ты выбрал такую работу, если не секрет? Неужели тебе нравится приезжать за мной, ждать в коридорах во время занятий и возить по бутикам?

Он улыбчивый — часто улыбался просто своим мыслям, я это давно заметила. Несимпатичный, не в моем вкусе, но улыбкой привлекающий внимание. Пожал плечами и все-таки ответил:

— Наверное, у каждого свой путь, Лиза. Я с детства спортом занимался, был чемпионом в молодежной лиге карате, после армии подался в органы. Но быстро понял, что это не мое — быть встроенным именно в ту систему. И немного изменил приоритеты — можно быть полезным и нужным и не идти на сделки с совестью.

Мне очень импонировали его приоритеты, вот почти до слез нравились — или я просто в последнее время постоянно близка к срыву? Следующий вопрос был неуместен, но мне требовалось его задать, хотя бы в самой нейтральной формулировке:

— Ты знаешь, чем занимается мой муж?

Его улыбка слегка померкла, но после паузы Саша ответил:

— Догадываюсь. Меня слишком тщательно проверяли перед этой работой и задавали такие вопросы, что сложно не догадаться.

Невозможно не догадаться, если уж говорить прямо. По нашим кованым воротам, по ребятам, без которых Иван дом не покидает, по его жаргону, даже теперь проскальзывающему.

— И твои приоритеты не страдают? — совсем тихо поинтересовалась я.

— Нет, — Саша ответил сразу и решительно. — Моя работа заключается в охране одного человека — вас, я не должен делать ничего сверх того. А вы, при всем уважении, просто красивая и безобидная женщина, которой не помешает дополнительная защита.

Я сморгнула накатившую муть. Саша так и не перешел на ты. Красивой он меня назвал без подтекста, просто как факт констатировал. Ну почему я когда-то не встретила такого? Ведь он тоже сильный — не такой, как мой любимый муж, но определенно не жалкий слабак. И жила бы сейчас вот с такой надежной защитой, переживала бы, когда он на работе, но те мои потенциальные переживания не идут ни в какое сравнение с тем, что я чувствую сейчас. А по вечерам он улыбался бы мне вот именно такой улыбкой, под которой не скрываются воспоминания, как он замучил чьих-то детей до смерти, чтобы вынудить кого-то вернуть долг.

Я тяжело вздохнула.

— Поехали, — попросила я. — У меня дома еще куча дел. Например, выбрать из восьмидесяти пеньюаров самый шелковый.

Он не усмехнулся или вообще не увидел в моих словах горького сарказма, а тут же выполнил приказ. Ворота распахнулись перед машиной, и мы сразу сдали вправо. Там Саша передаст автомобиль внутренней охране, где салон тщательно осмотрят — на всякий случай, а потом уйдет. Вернется завтра к двум, чтобы снова увезти меня на курсы и так же улыбаться своим мыслям. Я дошла до точки, когда даже таких событий ждешь, как праздника.

Но наперерез нам выдвинулся Коша, махнул рукой, чтобы затормозили. Телохранитель вышел из машины, но сразу направился открыть мне дверь — меня он «сдает» живой и невредимой, и на территории моего супруга его функции заканчиваются. Но Коша остановил его резким:

— Ключи дай. — Притом махнул мне, чтобы оставалась на месте. — Все, на сегодня свободен, спасибо за работу.

— Куда? — телохранитель уловил, что Коша собирается занять место водителя, и не напрягся, но заговорил жестче: — По условиям договора клиентка выезжает с территории только в моем сопровождении!

— Ключи дай, — флегматично повторил Коша. — И выдохни. Я с твоей клиенткой покатаюсь, ничего с ней не случится.

Саша уверенно мотнул головой.

— Я могу услышать то же самое от Ивана Алексеевича?

— Можешь. Но в другой раз. — Коша шагнул к нему ближе и быстро глянул на окна дома. — Быстрее.

Телохранитель не понимал, что делать, — на него явно давили, и сдаваться он не собирался. Но Кошу он, конечно же, знал и не мог представить, уполномочен ли врезать ему. Или Коша врежет ему первым? Или Коша просто вытащит ствол и пристрелит на месте улыбчивого парня только за то, что тот выполняет свою работу качественно? Я выкрикнула:

— Саша, отдай ему ключи! Если он говорит, что это приказ мужа, — значит, так и есть.

Мужчина был вынужден подчиниться, а потом смотреть на сдававшую назад машину, когда она рванула опять на выезд.

Мы действительно просто катались — вернулись в город и зачем-то курсировали по улицам, останавливаясь на всех светофорах. Я осмелилась подать голос только минут через двадцать:

— Что происходит, Коша?

— Ничего, Елизавета Андреевна, — его ответ был до тошноты предсказуемым.

Еще через десять минут я повторила, но уже с нервами:

— Что происходит? — и, сорвавшись, почти закричала: — Отвечай немедленно! Я тебе не нанятый сотрудник, которому можно ничего не объяснять!

Его мой тон даже из расслабленности не вывел:

— Кстати, Елизавета Андреевна, у вас же квартира имеется? Может, пора наведаться — глянуть, все ли в порядке?

У меня от страха дыхание перехватило, потому и голос сдал:

— У Вани… проблемы? Или у меня?

— А разве вы не одно целое? — Он усмехнулся. Но, подумав, все-таки снизошел: — Никаких особенных проблем. Обыск. Иван Алексеевич попросил подержать вас подальше, чтобы лишний раз не тревожить. Вот и все, теперь можете закатывать истерику.

— Обыск? — я хотела орать, как он будто и призывал, но энергии хватило только на тихий писк. — И что теперь будет?

— Ничего. Вы ведь не считаете своего мужа дебилом? Потреплют друг другу нервы и разойдутся.

— Не считаю… И как долго нам… кататься?

— Пока не позвонят. Радовались бы, Елизавета Андреевна, что о вас так заботятся.

Радоваться я не могла. С нами такого не происходило за четыре года, Иван всегда оставался с чистыми руками. Но обыск означал одно — какое-то дело все-таки возбуждено, и вся его «политика» скоро всплывет наружу. Подобного я подсознательно всегда ожидала — вышла замуж за преступника, но в любой момент могла оказаться женой зэка.