Десять железных стрел

Сэм Сайкс, 2020

Сэл Какофония – изгнанница и бунтарка – разрушает все, что любит. Она теряет любимого человека, сжигает за собой мосты и города. Зато у бесстрашной девушки есть магическое оружие и миссия, оправдывающая ее скитания: месть тем, кто украл силу и счастье Сэл. Чтобы добраться до них, ассасину нужны Десять железных стрел. Она решается на дерзкое ограбление, и некий таинственный покровитель готов ей в этом помочь… Возможно, повергнув своих врагов, Сэл спасет мир – или превратит его в пепел. Книга содержит нецензурную брань.

6. «Отбитая жаба»

Жизнь измеряется сделками. А конкретнее — хреновыми сделками.

Всякий новый шрам, который ты зарабатываешь, всякий труп, который ты оставляешь, всякое нежноокое миловидное личико, с которым ты просыпаешься рядом — у всего есть цена, знаешь ты об этом или нет. Шрамы не появляются без боли, трупы не остаются без тех, кто за них мстит, а всякое завоеванное сердце в конце концов разобьется.

Цена не бывает хорошей или плохой, а всего лишь той, которую ты хочешь или не хочешь платить. Но, парадоксально, все сделки хреновые потому, что любая сделка, которую стоит заключить, означает следующее — ты лишишься того, что никогда не вернешь.

В случае сделки, предложенной мне, цена была в самом деле высока. Помимо того, что я крайне вероятно просто-напросто погибну, так ничего и не добившись, предложение Двух-Одиноких-Стариков разрушить как Империум, так и Революцию — это плюс-минус просьба забить на здравый смысл в принципе. В конце концов, мне хватало неприятностей в сражениях с одним магом или одним танком… а как, черт возьми, он намеревался уничтожить две державы, практически оными кишащие — это вне моего разумения.

Я, безусловно, не гениальный вольнотворец. А с другой стороны, я и не сошла с, мать его, ума.

Он просил невозможного. Он предлагал безумное. Он надеялся отомстить за тысячи павших душ разрушением двух держав. И взамен…

Взамен…

Взамен он предлагал мне мою месть.

Все до последнего имена из моего списка. Всех магов, которые перешли мне дорогу. Руки, которые нанесли мне шрамы, глаза, что беспомощно смотрели и ничего не делали, пока я истекала кровью в темноте, всех, из-за кого я до сих пор просыпаюсь от глубокого сна с криками, застрявшая на этой холодной, темной земле.

Он мог мне их дать. В этом я не сомневалась. Город, может, и погиб, но гений, его выстроивший, остался. У Двух-Одиноких-Стариков хватало доносчиков, сторонников и денег для гарантии того, что даже самые неуловимые представители моего списка не улизнут от его хватки. Или моей.

Как я сказала, единственная цена, о которой стоит задумываться — та, которую ты готов заплатить. И потому я направилась вниз — по коридорам таверны, мимо суровой мадам Кулак — и добралась до подвала, к закрытой двери.

Ведь то, что он мне предлагал… я была готова заплатить.

— Идиотка.

Соглашались не все.

— Я чуял его страх, его отчаяние, — прохрипел Какофония из кобуры пылающим голосом. — Никакой он не блестящий ум. Он скорбящий вдовец, что цепляется за хладный труп. Потакая его мании, ты тратишь наше время.

— Я всего лишь его выслушиваю, — отозвалась я.

— Ты слышишь то, что хочешь услышать.

— Если учесть, что меня сейчас отчитывает говорящий револьвер, не могу сказать, что это так.

— Он ни к чему нас не приведет. Добыча уйдет из твоих рук еще дальше. Твоя месть сойдет на нет и станет эпитафией на твоей могиле, не более.

— А твое тело? — Я глянула на него сверху вниз. — Оно тогда тоже отменяется, верно? Вот потому-то ты и расстроен.

Он умолк, вспыхнул жаром. Так я и поняла, что попала в точку. Считывать эмоции живого оружия — штука непростая, но я-то, в конце концов, Сэл Какофония. Я проворачивала штуки покруче.

— Он предлагает нам способ убить больше магов, — продолжила я. — А это значит больше магии для тебя, а это в свою очередь значит, что ты получишь желаемое куда раньше.

— Не забывай, почему мы добываем мне новое тело, дорогая, — прошептал он. — Мне бы очень не хотелось, чтобы ты мучилась галлюцинациями об альтруизме.

Теперь притихла я. Не только потому, что выдвинутое обвинение было мне ненавистно, но и потому, что мы стояли у двери, к которой меня отправил Два-Одиноких-Старика, и мне не хотелось, чтобы кто-то увидел, как я болтаю с револьвером.

Все-таки нам ни к чему, чтобы этот гребаный помешанный старикан с безумным планом свергнуть империи подумал, что взял и нанял сумасшедшую, верно?

Я подняла руку, собираясь постучать. Но сделать это мне не удалось — дверь чуть нахрен с петель не слетела. Она врубилась в стену подвала со стоном металла и снопом искр.

И проход заполнили широкие плечи Агне.

Она наклонилась, впившись в меня сощуренным взглядом, и процедила сквозь зубы:

— Ворона вылетает в полночь.

Я мигнула.

— Чего?

— В Катаме множество кафе.

Я сощурилась в ответ. Кто-то из нас двоих для происходящего то ли слишком пьян, то ли слишком трезв. Но прежде, чем я определилась, на плечи Агне легли ладони, и Джеро — с немалым усилием — сдвинул ее в сторону.

— Агне, мать твою ж налево, мы об этом уже говорили, — прорычал он. — Зачем тебе пароли, когда ты и так всех знаешь.

— Меня окружают обыватели, — отозвалась та, закатывая глаза, и со скрещенными на груди руками покинула дверной проем. — Как вы вообще намереваетесь вести шпионаж без должной игры — вне моего представления.

— Тогда хорошо, что тебе платят не за думы. — Джеро вздохнул, раздраженный, потом повернулся ко мне с усталой улыбкой. — Рад, что ты справилась. Как понимаю, Два-Одиноких-Старика все обрисовал?

Я кивнула.

— Обрисовал.

— Значит ты собираешься…

— Значит я выслушаю то, что он там задумал, — перебила я. — Но ничего не обещаю.

Джеро поморщился.

— У нас тут не то предприятие, в которое можно как бы невзначай ввалиться. Гибель двух держав требует определен…

— Определенную даму, вроде меня, — опять перебила я, — а я не та дама, которой можно командовать.

— Видишь?! — проревела сверху Агне. — Почему это вот ей можно такую драму разводить?

Джеро потер глаза, потом отошел в сторону и поманил меня.

— Ладно. Давайте тогда все будем делать то, что, мать вашу, хотим. Не то чтобы обстряпывание краха самых могущественных держав на земле требовало хоть каких-то обязательств, да?

— Обязательства — не моя сильная сторона, — я шагнула в дверной проход и похлопала рукоять Какофонии. — Но опять-таки ты меня не для этого сюда звал, правда?

Комната за дверью оказалась простым винным погребом — каменные стены, земляной пол, — освещенным алхимической лампой под потолком. Чаны и бочки заранее сдвинули в сторону, чтобы освободить место для не слишком длинного стола и стульев, часть которых была уже занята.

Агне устроилась во главе, сразу на двух местах, и закинула ноги на столешницу, лениво принявшись подпиливать ногти. Слева от нее сидел тощий хрен в плаще и капюшоне, склонившись так, что не видно лица. Справа — мужчина и женщина, с одинаковыми черными косами, одетые в простые бриджи и туники; когда я вошла, ни один не взглянул в мою сторону — мужчина увлеченно вырезал что-то маленьким ножом на столешнице, а женщина ковырялась в носу.

Так что, как уже понимаешь, все это выглядело довольно хреновой задумкой.

— Позволь представить тебя остальному нашему содружеству, — подошел ближе Джеро и обвел ладонью мужчину и женщину. — С Агнестрадой вы уже встречались, а вот очаровательный дуэт рядом с ней — это близнецы, Урда и Ирия.

— Ирия? — переспросила я.

Имя звучало знакомо, но я не сложила одно с другим, пока она не подняла голову, и я не увидела татуировку на ее лице. От нижней губы до подбородка была набита зазубренная опускная решетка.

— Скитальская татуировка. — Осознание ударило в голову мгновением позже. — Епт, да ты же Ирия Клеть.

Она торжествующе усмехнулась — ну, насколько это возможно с пальцем в носу. Надо отдать ей должное, в следующую секунду она его уже вытащила, смахнула что бы там ни было и лишь потом напыжилась.

— Слышал, говнючило узкоротое? — Ирия пихнула братца; тот скорчил гримасу, чуть не черкнув не ту линию. — Сэл, мать ее, Какофония обо мне в курсе.

— А этим точно стоит гордиться? — поинтересовался ее брат, Урда. — Что, если она увидела, что твое имя написано в переулке над кучей мусора и фе… — Он издал блевоподобный звук. — Фекалий?

— Я слышала, что ты вытворила, — произнесла я. — Ты открыла портал в дом барона Высокой Тверди и вытащила через него всю гостиную.

— Вместе с его женой. — Ирия неприятно гоготнула. — Вообще-то я собиралась спереть его расфуфыренные предметы искусства и все. Надо было видеть ее рожу, тупую, с отвисшей челюстью, когда жирная жопа в удобном креслице раз — и очутилась посреди, мать его, Шрама. Явилась за жалкими грошами, ушла с выкупом. — Странно, что под весом ухмылки Ирии шея не переломилась. — Тогда-то меня и прозвали Клетью. Самый талантливый дверник в Шраме к твоим услугам.

Ирия насмешливо изобразила слабое подобие имперского приветствия, и тут я обратила внимание на ее пальцы.

Мастера дверей, видишь ли, как и всякий маг, платят за свои силы — Меной для Госпожи Негоциант. Вот только их способность прыгать через порталы требует платы их же подвижностью. Чем чаще они пользуются этой властью, тем больше нервов отмирает, тем сильнее их тело парализует.

Не заметишь, если ты не скиталец, но в то время как указательный и средний ее пальцы были здоровы, другие два Ирия держала неподвижно сжатыми. Она сделала то, отчего они навсегда омертвели. Однако если Ирия зашла так далеко и потеряла всего-то два пальца, значит, она и в самом деле очень талантливый дверник.

Не самый, разумеется.

Самый был в моем в списке.

— Не к ее услугам, формально говоря, — пробормотал Урда, не поднимая взгляда. — Не она, в конце концов, же нам платит.

— Это образное выражение, тупожоп, — прошипела его сестра. — Мы договорились, что за переговоры отвечаю я, так?

— Ты ошиблась, — отозвался Урда, продолжая выцарапывать. — Я тебя поправил.

— И вот поэтому у нас нет друзей. Из-за вот этого говнючилы. — Ирия рассеянно почесала где-то в определенно неприличном месте абсолютно неприличным образом. — Если б не ты, они б уже ползали по мне как мухи по дерьму.

— Очаровательно, — Джеро вежливо отвел взгляд и указал мне на мужчину в капюшоне напротив близнецов. — А этого таинственного чудилу кличут Тутенг.

Вот это имя уже не показалось знакомым. Честно говоря, я никогда подобного не слышала — ни среди имперцев, ни революционеров, ни кого еще. Но как только он глянул в мою сторону, я поняла почему.

Капюшон скрывал почти все черты — я едва различила однотонные зеленые глаза, жесткие, острые углы не совсем человеческого лица, — но торчащую изо лба пару рогов было ничем не скрыть.

Я знала, что у Двух-Одиноких-Стариков есть деньги. Я знала, что у него есть власть. Однако как, черт возьми, он убедил встать на свою сторону одного из кланов Руккокри — это впечатляюще даже по его меркам.

Нынче они нечасто встречались в Шраме, в основном, по собственному выбору. Изначальное вторжение Империума лишило их многих земель; об остальных позаботилось восстание Революции. Высокие, худощавые, рогатые, они в основном держались особняком, во времена первых имперских поселенцев, и единственным их взаимодействием с людьми была редкая торговля и редкие набеги. Они были первыми и, возможно, последними существами на этой новой земле, которые — изначально — не выражали открытого желания убивать, давить и сжирать всякого доступного человека.

Взамен Империум уничтожила их.

Само собой, в основном их отношение к новым обитателям Шрама разнилось от закономерного недоверия до крайне закономерной агрессии. Судя по тому, что я разглядела под плащом, Тутенг не выглядел особо дружелюбным. Однако какие бы чувства к людям он ни испытывал, он держал их столь же скрытыми, сколь остального себя, и подчеркнуто уставился в стол снова.

— Интересная тут у вас компания, — пробормотала я. — Руккокри, женщина-громила, скиталец, Урда, кем бы он ни был, и…

— Лихой красавец-бестия с талантом отыскивать неотыскиваемое?

— Я собиралась сказать про себя, но ага, ты тоже, думаю, особенный. — Я почесала засвербевший шрам. — Что, черт возьми, Два-Одиноких-Старика задумывает, если ему нужны такие?

— Рад, что ты спросила.

Я уловила его хриплый голос за мгновение до того, как ощутила его самого — и этот его пустой, сосущий голод — позади себя. Развернувшись, я увидела, что Два-Одиноких-Старика, еще более тонкий и потрепанный на свету, стоит в дверях. Он указал на пустой стул.

— Если ты не возражаешь, то присядь, — добавил он, — и мы перейдем к части с объяснениями.

— Точно, — подала голос Ирия, откидываясь на спинку стула. — Уничтожение Империума и Революции. — Она закатила глаза. — Хочу услышать план, жду, мать его, не дождусь.

— Ну же, дорогая, — пожурила Агне, сверкнув усмешкой. — И не говори мне, что не взволнована хоть немножечко. Как часто у тебя получается собрать в одном месте столько магических личностей?

— Лишь один раз, насколько припоминаю, — ответила Ирия. — И тогда они тоже пытались свергнуть Империум. — Она глянула на меня с ухмылкой — такой, что я ей однажды в глотку затолкаю. — Ну и чем все обернулось, Какофония?

Она, разумеется, имела в виду Заговор против Короны — тайный сговор между тридцатью четырьмя верными магами прервать род Императрицы Атуры и ее сына, лишенного магии от рождения, и усадить на трон надлежащего мага. И обернулось все катастрофой, которую я знала очень хорошо.

Там я заработала свои шрамы.

Там я потеряла свою магию.

Там я написала свой список.

Ирия это, несомненно, понимала, если судить по ее говноедскому тону. Чего она не знала, однако, что я совершенно не прочь добавить в свой список людей, которых мне нужно убить, новые имена, да и Какофония жаром у бедра настойчиво предлагал так и поступить.

Однако Два-Одиноких-Старика и без того потратил массу усилий, чтобы меня выследить. Было бы ужасно грубо с моей стороны заляпать его замечательный стол мозгами его же приспешницы.

— А может оставим эту сраную болтовню на потом, как закончим строить заговоры? — со вздохом поинтересовался Джеро. Он выдвинул для меня стул, улыбнулся. — Мэм.

— Сэр, — отозвалась я против воли, усаживаясь.

Сам он выбрал себе стул рядом со мной, как будто это самая обычная вещь в мире. Как будто мы не кучка убийц, собравшихся ради безумного замысла. Было приятно. И так я поняла, что продлится это недолго.

— Независимо от веры в возможность предприятия, — начал Два-Одиноких-Старика, — вы все согласились явиться сюда по причине. Можете говорить, что из-за денег или того, что я способен вам предложить, но в действительности вас убедило явиться следующее: вы видели то, что сотворили Империум, Революция и их война. Видели трупы, что они оставляют после себя, и чудовищ, что они порождают. Видели Шрам, пусть жестокий сам по себе, вы видели жизнь, которой вас лишила эта война. Неважно, считаете вы, что ее можно остановить или нет, вы знаете, ее НУЖНО прекратить.

Я с удивлением заметила, что за столом воцарилась внимательная тишина. И с едва ли не меньшим удивлением поняла, что тоже ее разделяю. Я вообще-то собиралась свалить прежде, чем Два-Одиноких-Старика закончит первое предложение. Однако он звучал не просто вменяемо — он звучал уверенно. И когда он говорил, опираясь на край стола, в нем было меньше пустоты, меньше голода.

Больше жизни.

— Не стану оскорблять ваш интеллект, подчеркивая, что сие можно исполнить быстро или легко, — продолжил вольнотворец. — Подобные державы разрослись словно деревья, политые кровью и удобренные мертвецами, высокие и сильные. Миру — любому стоящему того миру — тоже понадобится время, чтобы укорениться. Я не прошу помочь его взрастить. Лишь дать мне необходимое семя.

Два-Одиноких-Старика глянул на другой конец стола и наклонил голову.

— Мастер Урда, будьте добры.

Урда не встретился с ним взглядом. Вместо этого он посмотрел на сестру. Лишь когда та кивнула, он потянулся к поясу и вытащил маленькую склянку зеленоватого порошка. Урда вытряхнул пару щепоток на ладонь, а потом рассыпал их по своим художествам.

По дереву мгновенно пронеслось слабое зеленое свечение, загудело, оживая, заполняя цепочку сигил, скрупулезно вырезанных на столешнице — зубчатых, загнутых, временами столь изящных, что я даже не могла представить, как он вывел их ножом. Но я знала эти сигилы. Я знала эту магию.

Мелкий засранец был чарографом.

— Недавно революционные раскопки на краю Долины кое-что обнаружили, — произнес Два-Одиноких-Старика, обходя стол. — Нескольких удалось убедить…

— Подкупить, — вставил Джеро.

–…осознать величие нашего дела…

— Подвергнуть пыткам…

–…достаточно, чтобы они рассказали нам о находке.

Два-Одиноких-Старика протянул руку и коснулся сигилы. Магия в ответ загудела громче, словно живая, и над ней вспыхнуло призрачное изображение.

Чего именно, впрочем — тут осталось место дискуссии.

Это была фигура. Со слабо светящимися линиями, щербатыми и одновременно невозможно упорядоченными, вытравленными на поверхности. Но что за фигура — зависит от того, как на нее посмотреть. Прямо — пирамида. Наклони голову влево — куб. Направо — сфера. А может, сразу все. Или ничего. Я понятия не имела.

Ну, это не совсем правда.

Одно понятие таки имела.

— Епт, — Ирия отвернулась. — Рожа болит даже просто смотреть.

— Что… это? — спросила Агне, скривившись.

— Реликвия, — ответила я.

— Маловероятно, — пробормотал Урда. — Реликвии так не выглядят.

— Это и в самом деле Реликвия, — подтвердил Два-Одиноких-Старика. — Однако вы, мастер Урда, правы, на оную она не похожа. Изображение слишком уж мало.

Он прижал к сигиле еще один палец. Призрачная картина стала огромной, заняла половину комнаты. Тебе бы показалось странным — видеть, как у всех расширились глаза, слышать, как все задержали вдох.

Но, с другой стороны, ты наверняка знаешь о Реликвиях не слишком уж много.

Давным-давно, когда они впервые скинули ярмо Империума, пред Революцией возникла пугающая проблема: их жалкое оружие не шло ни в какое сравнение с бесчисленными легионами магов на службе Императрицы. Революции было необходимо нечто, дабы уравнять шансы. И Великий Генерал его нашел.

Никто, кроме него, не знал, откуда они взялись или как они работают, но Реликвии стали двигателями в машинах Революции. Их танки, живая броня, пушки и все, что еще выдумывали их инженеры для убийства людей, работало лишь благодаря Реликвиям.

Самая крупная из тех, что я видела, была размером лишь с человеческую голову.

И ее мощи хватило, чтобы сровнять с землей два города.

Реликвия такого масштаба, как показал нам Два-Одиноких-Старика… ну, у меня чуть мозг не сломался, пока я пыталась прикинуть, сколько она может разрушить.

— Невозможно, — прошептала Агне. — Они не могут… то есть они не бывают такими большими. — Она глянула на Джеро. — Дорогой, ты уверен, что не купился на весьма причудливую ложь? Как выглядел твой источник? Она красивая?

— Источник достоверный и надежный, заверяю вас, — произнес Два-Одиноких-Старика.

— Откуда уверенность? — поинтересовалась я.

— Я допросил не меньше дюжины революционных командующих, — ответил Джеро. — Разные ставки, разные формирования, и все говорили одно и то же. Их сведения исходят из одной инстанции.

— Все они могли лгать, — заметила я.

— Я чую, когда человек лжет, — Джеро отвел взгляд, избегая моего, и понизил голос. — Явно не после того, как я у него на глазах срезал двум его лучшим друзьям лица.

— Ой иди нахер, нельзя срезать человеку лицо, — Ирия глянула на брата. — Нельзя же?

— Это возможно, — ответил Урда, морщась. — И… грязно.

— Всякие сомнения, которые я испытывал по поводу сведений, развеялись, когда мои шпионы донесли о перемещениях революционных войск у края Долины, — продолжил Два-Одиноких-Старика. — Внезапный переброс неслыханных сил.

— Это каких? — спросила Агне.

Два-Одиноких-Старика поднял руку — и прижал к столешнице ладонь.

— Железный Флот.

Если до этого присутствующие распахивали глаза и задерживали вздох, то из-за нового изображения над столом все чуть не попадали замертво.

В воздухе зависли десять круглых фигурок — бледных, призрачных. Каждая — всего лишь крошечный кораблик с крошечными пропеллерчиками. Если не знать, что они такое, назовешь их очаровательными. И все же никто в той комнате не смотрел на них без мороза в сердце.

Потому что там не было того, кто не знал Флот.

— Мама говорила, что видела их однажды, — пробормотал Урда, единственный, кто обрел дар речи. — Мол, сперва услышала шум, как будто саранча в ушах стрекочет, пока она не утратила способность думать, видеть, как над ней нависает тень, как падают бомбы и…

Его лицо сморщилось, глаза зажмурились, он зажал уши ладонями, словно слышал все это в голове. Урда испустил тихий вой; Ирия метнула на него взгляд и снова повернулась к вольнотворцу.

— Флот редко видят вдали от Уэйлесса, — Два-Одиноких-Старика обошел стол по кругу. — Лишь их присутствие сдерживает налет имперских птиц, которые иначе обратили бы революционную столицу в пепел. Даже в самых тяжелых условиях они никогда не отсылали более двух кораблей. За этой новой Реликвией…

Лицо вольнотворца дрогнуло. Голос вырвался сухим, хриплым.

— Они отправили все десять.

Я особенно гордилась своей способностью никогда не лишаться дара речи — вряд ли меня называли бы Сэл Какофония, если бы я постоянно не могла подобрать слова. Но тут…

Я никогда не видела аэробль Революции. Черт, я даже была наполовину убеждена, что они существуют-то разве что в болтовне пьяниц и воплях потерявших разум. О них ходила молва, как и обо всех прочих чудовищах.

Среди любителей драмы их прозвали Десять Стрел, величайшими орудиями в колчане Революции. Потому, что они летели, куда им приказывал Великий Генерал, и там, где они вонзались… рождались легенды.

Легенды об огненных полях, кострищах, что горели шесть недель кряду. О почерневших кладбищах, что корабли оставляли после себя, искореженных деревьях и разбомбленных домах, отныне служащих надгробиями пелене трупов. Песни о ревущих двигателях, рвущихся небесах, железных крыльях…

Я не знала, что оставят после себя все десять кораблей.

Я не знала, есть ли вообще слова, способные такое описать.

— И возглавляет их…

Два-Одиноких-Старика повел рукой. Смутные изображения дрогнули, исчезли, сменились другим.

Человек, который уставился на нас в ответ, был всего лишь миражом, я знала, но вот так глянешь — и поверишь, что перед тобой призрак. Он был морщинистой, усохшей оболочкой человека; казалось, нахмурься он сильнее, и в получившийся залом засосет все лицо. Ввалившиеся глаза, кривой нос, впалые щеки. Не подумаешь даже, что он живой, что уж там говорить про командование, и все же…

— Калвен Приверженный.

— Приверженный? — Имя сорвалось с губ само собой. — Он, мать его, Приверженный?!

— Это… плохо? — робко спросил Урда.

— Ты знаешь это имя.

Голос Джеро был холоден, как и его устремившийся на меня взгляд. Но не холоднее ощущения, что поселилось у меня на загривке при упоминании этого имени.

— Каждый революционер получает имя от самого Великого Генерала, — сказала я. — Гордые, Суровые, Беспощадные, Исполнительные…

— Изначальные, — пробормотал Джеро.

— В глазах Революции нет имени выше, чем «Приверженный». Они получают уважение Великого Генерала, его восхищение и доверие, — продолжила я. — Видимо, поэтому параноидальный мудак за все время выдал его только шести людям.

— Скорее даже, — заметил Два-Одиноких-Старика, — Великий Генерал доверяет Приверженным все тайны, которые знает сам, и таким образом — все тайны Революции обо всех машинах. Следовательно, Приверженные никогда не отходят от него далеко. — Вольнотворец задумчиво уставился на призрачное лицо Калвена. — До настоящего момента.

Железный Флот.

Десять Стрел.

И один из личных советников Великого Генерала на борту.

Неслыханное дело. Как и новая Реликвия, если подумать.

И, соответственно, план вольнотворца, каким бы он ни был, тоже…

— А это означает, что они дорожат этой новой Реликвией настолько, что оставляют город беззащитным, — заключила я, почесывая шрам. — То есть они считают, что она, чем бы она ни была, качнет весы власти в Шраме в их пользу.

Я пожевала губу, размышляя. А потом, словно эфес кованой стали в челюсть, прилетело осознание. Я в ледяном ужасе уставилась на призрачное изображение.

— И потому вы хотите ее украсть.

— Украсть? — На изможденном лице прорезалась кривая усмешка. — Слишком уж примитивное слово для того, что я вознамерился совершить. Я использую Реликвию, дабы обеспечить мир бесчисленным поколениям. Мадам Какофония, с вашей помощью, я отрублю голову этой войне и орошу Шрам ее кровью.

— Лады, но… — Я поскребла затылок. — Вы ж понимаете, что это тоже звучит капец как жестоко, да?

— Надо бы разъяснить, дорогой, — кивнула Агне.

— Задумайтесь, — прошипел Два-Одиноких-Старика, наклоняясь над столом. — Еще никто не видел Реликвию подобной величины. В руках Революции она станет очередной осадной машиной, очередной пушкой, очередным оружием. Но в руках вольнотворца… в моих руках?

С помощью севериума и алхимии я возвел Последнесвет. С Реликвией я сумею создать бессмертный город: огни, что никогда не потускнеют, вода, что никогда не иссякнет, запасы еды, что никогда не истощатся. С Реликвией подобной мощи я сумею возродить Последнесвет из мертвых и растянуть его на весь Шрам. Никому не нужно будет голодать, никому не нужно будет страшиться разбойника или зверья, никому не нужно будет ни о чем тревожиться, если я сумею это сделать.

— Реликвия и в самом деле на такое способна? — удивил меня Джеро своим вопросом. До этого момента он казался самым осведомленным, за исключением самого вольнотворца. — Я всегда думал, что они, ну, знаете, заставляют все взрываться.

— В руках этих приматов из Революции — да, — Два-Одиноких-Старика насмешливо махнул рукой. — Их воображение удушено еще в колыбели, а их разум задерживается в развитии из-за пропаганды. Во всех архивах Уэйлесса не найти книги, что не будет военным трактатом или нацарапанным на бумаге лозунгом. Их ви́дение в слиянии с этой Реликвией даст лишь более мощный взрыв.

— Они и так могут устроить взрыв и не один, дорогой, — заметила Агне. — Что помешает им отобрать ее у тебя после?

Два-Одиноких-Старика улыбнулся.

— С такой властью, сосредоточенной в руках вольнотворца, кто осмелится сделать ход?

В его словах, стоило признать, был смысл. Несмотря на преобладающее в Империуме и Революции отношение к вольнотворцам — которое разнилось от клеймления опасными безумцами до откровенной охоты, — ты не найдешь ни солдата, ни дворянина, ни политика, который не признавал бы их интеллект и одаренность.

Предоставленный сам себе вольнотворец опасен. Вольнотворец, обладающий Реликвией — это ждущая своего часа трагедия. Гениальнейший вольнотворец Шрама, в чьих руках Реликвия невообразимой силы…

— Епт. — Я вскинула брови. — Да этого может хватить, чтобы даже Империум задумался, а делать ли ход. Любой ход.

— Именно. — Усмешка Двух-Одиноких-Стариков стала шире, огонь в его глазах вспыхнул ярче. — Подумайте. Самой угрозы Реликвии в моих руках достаточно, чтобы усмирить агрессию обеих держав. Они уже опасались моего гнева в прошлом. С Реликвией я сумею склонить Империум, Революцию и всех жаждущих проливать кровь вояк в их рядах к миролюбию.

— Процветание, которое я обещаю, будет идти рука об руку с миром. Детям не придется хоронить родителей. Никто не обратит города в кладбища. Больше никаких солдат, жестокости, сирот, никаких… — Два-Одиноких-Старика помедлил, опустил взгляд на свои руки. — Никаких руин.

— Так, все эти дела «после» звучат, безусловно, вполне мило, — произнесла Агне, почесывая подбородок. — А все эти… безумные штуки «до» — вот, что я никак не уразумею. Где бы эта Реликвия не находилась, она наверняка под усиленной охраной. До невозможности.

— До невозможности — это мягко говоря, — произнес Джеро.

— Учитывая, что «невозможность» — это абсолют, не понимаю, где тут мягко…

— В данный момент Реликвия под охраной, — продолжил Джеро, перебивая, — в крепости, кишащей солдатами, пушками и всеми прочими механическими ужасами, какие только могут высосать из пальца искореженные революционные умишки. И это ДО появления Десяти Стрел. Стоит только добавить в уравнение корабли, и достать Реликвию оттуда становится невозможно.

— Так в чем тогда заключается план? — поинтересовалась Агне.

Два-Одиноких-Старика улыбнулся — так, как улыбаются, когда понимают, что вот-вот скажут нечто безумное.

— Мы украдем ее с кораблей.

Вот понимаешь?

— Прошу прощения?.. — Агне прочистила горло. — Сдается, мне что-то невероятно глупое в ухо влетело.

— Великий Генерал хочет, чтобы Реликвию доставили для изучения в Уэйлесс. Я к тому, что он жаждет ее настолько, что отправил все десять кораблей. Выкрасть ее из цитадели — невозможно. Выкрасть ее из Уэйлесса — немыслимо. Однако путь из одной точки в другую дает нам недельное окно. Если мы сможем пробраться и выбраться…

— Выбраться, — повторила Агне. — С гигантской Реликвией. И как вы предлагаете такое провернуть?

Я глянула через стол на близнецов.

— Полагаю, для этого вы и привели дверника.

— Дерьмо с-под птицы.

Ирия вскочила со стула, хлопнула по столешнице ладонями.

— Я, блядь, знала, что дело безумное, но епт, да у меня мозги буквально ушами вытекают, когда я просто слушаю. — Она бешено замахала руками на призрачное изображение. — Железный Флот? Да ты, мать твою, себя-то слышишь? Ты хочешь, чтобы МЫ, блядь, попытались стянуть Реликвию размером с очко твоего папаши после того, как я с ним закончу, у флота аэроблей — а это корабли, которые летают по, мать его, воздуху, если ты вдруг тупее, чем кажешься, — кишащих пушками, солдатами и… и… бля, я даже не знаю, что у них там еще может быть.

Ирия помотала головой, смазала призрачное изображение ладонью, превращая его в мутную кашу, а потом затопала к двери.

— Я знала, что дело будет конченое, но думала, что по крайней мере выгодно конченое. На хер твой план, на хер твою Реликвию, и на хер тебя, старик. — Она резко изобразила неприличный жест — обеими руками, что довольно внушительно — прямо на ходу. — Давай, Урда. Мы уходим.

Она ушла, гордая, больше не возмущаясь, не оскорбляя. Помедлив в дверях, она вдруг поняла, что ушла без брата.

Ирия развернулась. Близнец сидел за столом. И впервые с тех пор, как я прибыла, он поднял глаза — и не сводил их с изображения флота.

— Урда? — позвала Ирия.

Он повернулся. И я впервые увидела его лицо. Он казался слишком юным. Слишком юным для такого места, для таких людей вокруг — слишком бесхитростным слишком наивным, со слишком большими глазами и подрагивающими губами. Он посмотрел на сестру в ответ и прошептал дрожащим голосом:

— Больше никаких сирот, Ирия.

Лицо его сестры не столько скривилось, сколько схлопнулось. Челюсть на мгновение отвисла, но затем Ирия скрипнула зубами, сощурилась, стиснула руки в трясущиеся кулаки, напряглась так, будто вот-вот сиганет через стол и выбьет эти слишком большие глаза брату из черепушки. Я видела, как ее губы дернулись, и с них полилась сотня ругательств — некоторые заставили покраснеть даже меня, по крайней мере, в последний раз, когда я их слышала, — а потом зажмурилась и фыркнула.

Вся злость, весь яд как будто схлынули, вытекли из нее долгим, усталым вздохом. Низко опустив голову, ссутулившись, Ирия понуро протопала обратно к своему месту.

— Сраный плакса со скорбными глазками, — буркнула она, — вечно, блядь, берет и льет слезки как сраный кусок г…

Голос Ирии стих до неразборчивого потока заковыристых ругательств, однако попыток уйти она больше не предпринимала. Довольно скоро голос померк окончательно — вместе с его обладательницей, которая вперила в вольнотворца пристальный взгляд.

— Если не будет иных возражений?..

Вопрос Двух-Одиноких-Стариков повис в неподвижном воздухе, без ответа. Неуютненько.

Не то чтобы меня привлекала идея вызывать новую волну ругани — какой бы изобретательной Ирия ни была, — но мне казалось, что замысел, включающий в себя кражу оружия неизвестной и вполне вероятно безмерной силы у одной из самых могущественных армий Шрама, стоило встретить с по крайней мере чуть большей долей скепсиса.

И все же, когда мой взгляд скользнул по столу, за ним последовало и любопытство. Я перевела его с Ирии и Урды — раздосадованной и отрешенного соответственно — на Агне, внимательную, увлеченную, а потом на Тутенга, который сидел так неподвижно и беззвучно, что я едва не забыла, что он вообще там. Перед лицом этого безумия каждый молчал. Я не могла не задаться вопросом, что же предложил им всем Два-Одиноких-Старика, что они захотели остаться.

Думаю, я могла бы спросить как обычный человек.

Разумеется, тогда был шанс, что они спросят уже меня, и мне придется раскрыть собственную причину и объяснить, почему я хотела прикончить кучку людей столь сильно, что предалась этому безумию, и тогда все это будет… ну…

Пока что я решила, что пусть лучше все оставят свои мотивы при себе. Правда, для стороннего наблюдателя такое может прозвучать малость неразумно — в конце концов, возможно, ты заметишь, честность — штука более психически здоровая и, с практической точки зрения, знание, какие у кого приоритеты, означает, что сюрпризов будет меньше. На что я отвечу, что замечание справедливое.

Но подумай вот о чем.

Завали рот.

Честность тебе понадобится только в армии или во время оргии, но даже тогда она будет невероятно неловкой. А в таких ситуациях, как наша, чем меньше знают друг о друге, тем меньше вероятность, что кто-нибудь ослабит бдительность. Не сомневаюсь, остальные думали то же самое. А если нет — не сомневаюсь, что они довольно скоро помрут.

В любом случае, не проблема.

— Отлично, значит. — Два-Одиноких-Старика вновь указал на стол. — Мастер Джеро. Карту, будьте добры.

Джеро с кряхтением поднялся и достал свернутый в трубочку пергамент.

— Оу, — вырвалась у меня разочарованная нотка.

— Что? — оглянулся он на меня.

— Ничего. Просто это… это обычная карта, — заметила я.

— А чем еще она должна быть?

— Не знаю. У вас тут все эти жуткие светящиеся штуки… — Я обвела рукой сигилы на столешнице. — Я как-то ожидала, что и карта в том же духе.

— А она права, — согласилась Агне. — Нельзя же ждать, что нас впечатлит карта, которая не светится.

— О, я могу сделать, чтобы светилась, — предложил Урда, завозившись с пером и чернильницей. — Дайте минутку.

— Он может, ага, — проворчала Ирия. — Дайте ему десять, и вся карта засияет, как жирдяй в…

— Мастер Джеро, — подчеркнуто перебил Два-Одиноких-Старика. — Будьте так любезны.

Джеро на мгновение замер, силясь решить, на кого из нас обратить хмурый взор, но затем бросил это дело и развернул карту на столе. На пергаменте раскинулась Долина.

Забавно, подумалось мне, я никогда не осознавала, сколько же в ней деревушек.

— Маршрут Флота на данный момент следующий, — Джеро прочертил пальцем от внушительного вида крепости на юге на север и запад к Уэйлессу. — Открытое пространство, хорошо для неожиданных маневров.

— И плохо для нас, — отметила я. — Предположу, во всяком случае.

— И ты не ошибешься. Чем больше у них пространства, тем больше возможностей удрать. Нам нужно, чтобы они выбрали маршрут… поклаустрофобней. — Джеро ткнул пальцем в цепочку гор, уходящих на восток. — А вот эти горы дают кораблям пройти по одному, но исключают возможность… осложнений.

— Таких как НЕ попадание в засаду из кучки злонамеренных оболтусов?

Джеро сверкнул усмешкой.

— Злонамеренных оболтусов и их крайне привлекательного друга.

— А это что тут? — указала Агне на скопление чернильных домиков у подножья гор. — Кажется, вы проложили путь прямо над ними.

— Деревни. Города. Фригольды попадаются. Горы усыпаны шахтами, и люди пасутся там ради работы и металла.

— У этого места есть имя.

Мое сердце пропустило удар. Голос — такой тихий, едва слышный — как будто исходил изнутри черепа.

«Только не тут, — подумала я. — Да чтоб меня еб, только не тут, из всех-то мест. Мне сейчас никак нельзя слышать то, чего нет».

Но мое дыхание замедлилось, когда я увидела, что у остальных точно такой же охреневший вид, как будто мы все услышали призрак. И через мгновение он заговорил вновь.

— Его называют Благодатью. Люди, по крайней мере. — Голос Тутенга доносился из-под капюшона, невозможно тихий. Глаза мягко блестели, словно драгоценные камни, отражающие угасающий свет. — Мы назвали его несколько иначе. Оно было прекрасно… когда-то.

Голос умолк так же незаметно, как и зазвучал. Блеск глаз снова скрылся в тенях капюшона, оставляя Тутенга безликим, пустым. Наверное, он все-таки не призрак.

Хотя стремный мелкий ублюдина вполне может им быть.

— В любом случае, — продолжил Джеро, отмахнувшись. — Если все пройдет хорошо, мы заполучим наш трофей и свалим задолго, подчеркиваю, до того, как пролетим над ними.

— А если не пройдет хорошо?

— Тогда мы будем так высоко в небесах, что они нас даже не заметят. — Джеро свернул карту. — Народ в тех местах едва может понять смысл слова «хищение», не говоря уже о том, чтобы в него вмешиваться. О них не стоит беспокоиться.

Ирия скрестила руки на груди, фыркнула.

— То есть вам нужно, чтобы это летающее фуфло…

— Флот, — поправил ее Урда.

— Этот летающий фуфловый флот, — проворчала она, — вам нужно, чтобы они пошли по этому маршруту. Как, на хер, вы это собираетесь провернуть?

Все глаза — предполагаю, что все, у Тутенга-то их не видно — устремились на Джеро. Он выдержал взгляды, потом с ожиданием уставился на Двух-Одиноких-Стариков. Вольнотворец издал долгий, усталый вздох и подался вперед.

Сияние сигил раскрасило его лицо изможденными, тоскливыми тенями. Огонь в глазах угас. И остался лишь ходячий труп, стоящий на ногах лишь благодаря столу, на который он опирался, лишенный всего, кроме едва заметной искорки в этих самых глазах.

— Поймите кое-что, — произнес Два-Одиноких-Старика. — Я понимаю, чего от вас прошу. Понимаю невозможность успеха. Я понимаю, какое великое множество факторов способно привести нас к провалу. И я… — Он закрыл глаза, втянул воздух. — Я понимаю, что если мы потерпим неудачу, Реликвия обратит эту войну из искры в разрушительное пламя. Если есть хоть малейший шанс ее остановить, улучшить жизни…

Он открыл глаза, медленно обвел собравшихся за столом.

— Вы стоите на пороге темной комнаты, дамы и господа. Вы вольны развернуться, и никто вас не упрекнет. Вознаграждения, которые я вам предложил за появление здесь, оставьте себе. Никаких затаенных обид, никакой мести, при условии, что вы не встанете на пути тех, кто не уйдет. Но если вы останетесь… если вы войдете в эту дверь… она закроется у вас за спиной. Мы останемся в темноте, пока не найдем свет, которого, возможно, не существует.

Мерцающая в его глазах искра затрепетала свечой на ветру — и остановилась на мне. Под его взглядом заныли шрамы. Кровь застыла в жилах. И Какофония вспыхнул.

— Если вы хотите удалиться, — произнес вольнотворец, — то сейчас самое время.

Он задержал дыхание на мгновение. На минуту. На две. Ирия глянула на брата, тот мягко улыбнулся в ответ. Джеро выискивал в лицах признаки отступничества. Тутенг сидел неподвижно — ничего не говорил, ничего не делал. А Два-Одиноких-Старика…

…он не сводил глаз с меня.

— Ну что ж!

Тишину расколол громогласный рев и определенно неприятный хлопающий звук. Агне, нависнув над столом, с улыбкой, столь же широкой, что ее плечи, ударила кулаком в ладонь и хрустнула костяшками.

— Раз уж мы порешали, — заявила она, — пора нам свергать империи, м-м, дорогие?