Танец розового фламинго. Сентиментально-авантюрная история о любви

Сьюзи Лав

«Танец розового фламинго» – первый роман автора. В нём переплелись судьбы самых разных персонажей: одарённого скрипача Марика, в мгновение ока оказавшегося сиротой, и его первой любви – интеллигентной флейтистки Лии, циничной бизнес-леди Эллы и скромной учительницы из глубинки Лиды, по совместительству суррогатной мамочки, и многих других. Герои романа, преодолевая жизненные трудности, сами того не замечая, меняют себя и мир вокруг.

Глава 5

Как Марик стал Моцартом.

Детдомовцы быстро пронюхали, куда стал наведываться Марик, посмеивались над ним, за спиной с ехидством, называя Моцартом. Некоторым мысль о том, что Марик не похож на них, выросших, в большинстве своем, в неблагополучных семьях, не давала покоя с самого его появления в стенах детского дома. Увидев в руках странного долговязого новенького необычный предмет, сразу поняли — скрипка. Обладание какой-нибудь способностью сразу выделяет из толпы и вызывает зависть. Скрипку раз пять похищали из-под кровати, пытаясь извлечь из нее хоть какие-то звуки. Дети с удивлением и восхищением разглядывали необычный предмет, щупали смычок, водили пальцами по гладкому шоколадному корпусу инструмента, вдыхали горьковатый вкус дерева, аккуратно дергали за струну и как завороженные прислушивались к ее медленно утихающему стону… Как живая… Ни у кого не поднялась рука причинить ей какой-нибудь вред — все знали, как Марик дорожит ею. Парадокс — дети, выросшие, как сорная трава, без участия родителей, а чаще и вопреки их пагубному влиянию, трепетно берегли и уважали память о них и могли горло перегрызть любому, кто её осквернит.

В глубине души они уважали Марика. Хоть он и пришел к ним из другого мира, но это был тот глянцевый недоступный мир, которым они любовались через высокий забор. Туда каждый детдомовец хотел бы попасть любой ценой, обманчиво полагая избавиться от обидного прозвища « детдомовский».

Выступления в подземном переходе стали частью унылой жизни Марика; у него появились небольшие карманные деньги. Он решил копить их для покупки новой скрипки и прятать за кроватью под старой половицей, подвесив за петлю в обычном носке. Мысль о накопленной сумме грела его и давала надежду на будущее. Возможно, мама была права, и ему стоит развивать свои способности?

Заканчивалась весна, за ней лето… Марик начал на глазах у всех быстро преображался. Он будто стал выше, стал ходить уверенней, расправив расширившиеся плечи. Превращался в крепкого подростка. Он уже не обращал внимания на шуточки, которых становилось все меньше. И теперь не всякий мог набраться смелости и обидно обозвать его или, тем более, дать пинка или затрещину. Обидное, поначалу, прозвище Моцарт стало вторым именем и даже нравилось. После драки в столовой издевательства Удальца сошли на нет. Последний с удивлением наблюдал за происходящим, не хотел терять привычные позиции среди сверстников. Хитрым наметанным глазом он заметил, что Марик приносит из перехода деньги и где-то прячет их. Вот это не давало ему покоя, вот это настоящая несправедливость.

— Зачем ему столько денег? Пусть делится: подумал Санька, как и когда — то рассуждал в 1917 его прапрадед, штурмуя Смольный. Все равно истратит на сладости. А мне они нужнее…

Как-то во время линейки Марик решил пополнить копилку и, к своему ужасу, не обнаружил носка на месте. Он оцепенел от страха. Как найти крысу?

— Кроме Удальца, вряд ли кто сунется, — рассуждал он. Предстоял серьезный разговор. После линейки Марик, с Удальцом, шепотом сказал:

— Выходи на задний двор, разговор есть.

Удалец сделал равнодушный вид и кивнул в ответ головой. Как только они завернули за угол здания, Марик всем телом навалился на Саньку и придавил его к выкрашенной белой краской холодной стене.

— Где деньги?

— Какие деньги, ты что сдурел?

— Ты прекрасно знаешь, какие…

— Я не брал… честно, — визгливым голосом протянул Санька, корчась от боли.

— Отдавай, говорю…

Марик стал сдавливать Удальца сильнее. Его лицо побагровело, как помидор. Наконец, он с трудом выдавил:

— Зачем тебе столько, прожрёшь все равно. А мне надо… Очень…

— Так это ты, гадина? — Марик схватил его за волосы и стал тянуть изо всех сил его голову назад.

— Что ж ты делаешь, ирод! Больно… Я б не взял! У меня мать в больнице умирает от гепатита, ей лекарства нужны…

Марик, удивившись, ослабил хватку:

— Врешь, гнида…

— А ты спроси у воспиталки! Мать болеет, из-за этого не приходит…

Марик обмяк и медленно сполз вниз по стене:

— А я скрипку хотел купить. Ты даже не понимаешь, что для меня это значит…

Усмиряя дыхание, они уселись на корточки вдоль стены, переваривая услышанное. Санек думал о скрипке. Она не должна стоить таких больших денег, которые могут продлить его матери жизнь минимум на полгода. Марик же думал о матери Удальца, которая ничем не заслужила такой преданной любви своего сына, пила водку, избивала детей, бросила их на произвол судьбы. Инструмент и человеческая жизнь легли на разные чаши одних весов. И они оба понимали, что эти вещи стали в какой-то момент равносильны по значимости и просто не имеют цены. Марик встал, отряхнулся и поплелся обратно в корпус.

— А как же деньги?

— Оставь себе, я заработаю еще.

Санек смотрел в спину удаляющемуся Марику и в глазах у него что — то защипало. Он потер их и две крупные слезинки размазались по его скуластым щекам…

— Робин Гуд, тоже мне, — лишь смог выдавить из себя Санька.

С этих пор Санек и Марик стали друзьями.