Девушка, которая играла с огнем

Стиг Ларссон, 2006

ВТОРАЯ КНИГА ИЗ КУЛЬТОВОЙ ТРИЛОГИИ «МИЛЛЕНИУМ» О ДЕВУШКЕ-ХАКЕРЕ ЛИСБЕТ САЛАНДЕР Стиг Ларссон – автор, без чьих типажей и сюжетов невозможно представить вселенную современного триллера. Продажи его книг по всему миру перевалили за 100 000 000 экземпляров. Роман «Девушка с татуировкой дракона» был дважды экранизирован, и обе экранизации – шведская и голливудская от непревозойденного Дэвида Финчера – стали такими же культовыми, как и сама книга. Как и вся трилогия «Миллениум», раз и навсегда изменившая законы остросюжетной литературы. Поздно вечером в своей квартире застрелены журналист и его подруга – люди, изучавшие каналы поставки в Швецию секс-рабынь из Восточной Европы. Среди клиентов малопочтенного бизнеса замечены представители властных структур. Кажется очевидным, каким кругам была выгодна смерть этих двоих. Микаэль Блумквист начинает собственное расследование гибели своих коллег и друзей и вдруг узнает, что в убийстве подозревают его давнюю знакомую Лисбет Саландер, самую странную девушку на свете, склонную играть с огнем – к примеру, заливать его бензином. По всей Швеции идет охота на «убийцу-психопатку», но Лисбет не боится бросить вызов кому угодно – и мафии, и общественным структурам, и самой смерти. «Стиг Ларссон создал уникальную для детективного жанра главную героиню. Ну где еще вы найдете бисексуальную женщину-сыщика, одевающуюся в стиле панк, которая к тому же искусный хакер?» Independent «Огромное удовольствие доставляет наблюдение за приключениями Лисбет Саландер, чей образ невероятно сложен и психологически достоверен. Это и Лара Крофт для взрослых, и Терминатор в юбке». The Guardian «Лисбет Саландер – одна из тех редких героинь, что кажутся достовернее реальных женщин. Чрезвычайно независимая и прагматичная особа, она тем не менее глубоко ранима, подобна испуганному ребенку». Booklist

Часть 2

From Russia with Love

10 января — 23 марта

Обычно уравнение содержит одно или несколько так называемых неизвестных, часто обозначаемых буквами x, y, z. Значения этих неизвестных, при которых обе части уравнения тождественно равны, называют решениями уравнения или говорят, что они удовлетворяют уравнению.

Пример: уравнение 3x + 4 = 6x — 2 имеет решение x = 2.

Глава 4

Понедельник, 10 января — вторник, 11 января

Лисбет Саландер приземлилась в аэропорту Арланда в половине седьмого утра. Поездка длилась уже двадцать шесть часов, девять из которых пришлось просидеть в аэропорту Грэнтли Адамс на Барабадосе. «Бритиш эруэйз» не разрешали вылета самолету, в котором сидела Лисбет, пока не была предотвращена потенциальная угроза террористического акта и пассажир с арабской внешностью не был эскортирован для допроса. Прилетев в лондонский аэропорт Гатвик, она узнала, что последний в тот день самолет на Швецию уже в воздухе. Ей поменяли билет на самолет, вылетающий следующим утром, и девушке снова пришлось ждать несколько часов.

Лисбет чувствовала себя как мешок бананов, перележавших на солнце. Ничего, кроме ручного багажа с ноутбуком, «Границами математики» и утрамбованной одеждой, у нее не было. Беспрепятственно пройдя «зеленый коридор» таможни, она вышла к автобусам и сразу почувствовала себя дома — об этом напомнило снежное месиво под ногами.

В нерешительности Лисбет задумалась на секунду. Всю жизнь она должна была довольствоваться самым дешевым и до сих пор не могла привыкнуть к мысли, что у нее есть почти три миллиарда крон. Она присвоила их способом, комбинирующим интернет-грабеж со старым добрым мошенничеством. Минутой позже Лисбет решила пренебречь своими старыми правилами и взяла такси. Сообщив таксисту адрес на Лундагатан, она чуть ли не сразу заснула на заднем сиденье.

Едва такси остановилось на Лундагатан и шофер похлопал ее по плечу, Лисбет поняла, что дала ему неверный адрес. Исправив ошибку, она сказала ему ехать дальше, на Гётгатсбакен. Оставив таксисту хорошие чаевые в американских долларах, вышла из машины и попала ногой прямо в лужу у водосточного люка. Лисбет была одета в джинсы, майку и тонкую курточку, на ногах — сандалии и носочки. Она доплелась до «Севен-илевен»^[10], купила шампунь, зубную пасту, мыло, молоко, сыр, яйца, хлеб, замороженные булочки с корицей, кофе, липтоновский чай в пакетиках, маринованные огурцы, яблоки, большую упаковку полуфабриката пиццы и блок сигарет «Мальборо лайт», расплатившись карточкой «Виза».

Выйдя на улицу, Лисбет заколебалась, какой дорогой идти домой. Она могла пойти вверх по Свартенсгатан или выбрать Хёкенсгатан в сторону Шлюза. Недостатком Хёкенсгатан было то, что на ней располагалась редакция «Миллениума», стало быть, велик риск встретиться лицом к лицу с Микаэлем Блумквистом. Наконец Лисбет решила не ходить в обход только ради того, чтобы не встретиться с ним. Она поспешно направилась в сторону Шлюза, хотя вообще-то этот путь был чуть длиннее, а потом свернула направо и по Хёкенсгатану дошла до площади Мосебакке. Пройдя наискосок мимо статуи Сестер у «Южного театра», она поднялась по ступенькам к Фискаргатан. Там остановилась и невесело взглянула на дом. Но ощущения «вот я и дома» у нее не возникло.

Она оглянулась по сторонам. Это был тихий закоулок в центре Сёдермальма, одного из самых престижных районов Стокгольма. Здесь не было широких проезжих улиц, что ее очень устраивало. Здесь было легко следить за тем, что делается в округе. Летом эта улица являлась популярным местом прогулок, но зимой по ней ходили лишь те, кто жил здесь или кого приводили сюда дела. Обычно тут не было ни души, а главное — никого, кого она бы знала или кто мог знать ее. Лисбет поставила пакет с покупками прямо в снежную слякоть и поискала ключи. Затем доехала на лифте до последнего этажа и открыла дверь с табличкой «В. Кюлла».

Одной из первых забот Лисбет, когда она стала обладательницей большой суммы денег и тем самым обеспечила себе финансовую независимость на всю оставшуюся жизнь (или пока не подойдут к концу три миллиарда крон), было найти себе подходящее жилье. Квартирные дела стали для нее совершенно новым опытом. Никогда раньше ей не приходилось вкладывать деньги во что-то большее, чем отдельные потребительские товары, за которые она платила наличными или в рассрочку, если та была необременительна. Наибольшие затраты в ее «бухгалтерии» относились к разного рода компьютерам и легкому мотоциклу «Кавасаки». Последний она купила по бросовой цене — за семь тысяч крон. Почти столько же выложила за запчасти, а затем потратила несколько месяцев на то, чтобы полностью перебрать его и привести в порядок. Ей хотелось бы иметь машину, но она не решалась на подобную покупку, так как не знала, как собрать такие деньги.

Войдя в подробности, Лисбет осознала, что покупка квартиры — дело намного более сложное. Сначала она просматривала объявления о продаже квартир в газете «Дагенс нюхетер», выложенной в Сети, но вскоре поняла, что даже это для нее — китайская грамота.

Объявления содержали совершенно непостижимые обозначения и сокращения, так что Лисбет, почесав в затылке, решила позвонить по нескольким объявлениям, даже не зная, как и о чем расспрашивать. Вскоре она осознала, что это полная глупость, и прекратила свои попытки. Следуя новой тактике, в первое воскресение января Лисбет посетила две квартиры, где был день открытых дверей. Одна располагалась на острове Реймерсхольм, на улице Виндрагавеген, а вторая находилась на улице Хеленеборгсгатан, в районе Хорнстюль. Первая квартира оказалась четырехкомнатной, светлой, в здании, выходящем на Лонгхольмен и Эссинген. Пожалуй, она бы ей подошла. Вторая, на Хеленборгсгате, оказалась просто убогой каморкой с видом на соседний дом.

Проблема была в том, что Лисбет сама не знала, где хочет жить, как должна выглядеть квартира и какие требования она может предъявлять при покупке. Никогда раньше Лисбет не задумывалась о жилье лучшем, чем ее сорок семь «квадратов» на Лундагатан, где она провела детство и на которую стараниями Хольгера Пальмгрена получила права собственности по исполнении восемнадцати лет. Приземлившись на продавленный диван в комнате, совмещавшей функции гостиной и кабинета, Лисбет задумалась.

Квартира на Лундагатан выходила окнами во двор, была тесной и безрадостной. К тому же из окна спальни была видна лишь пожарная лестница на торцовой стене другого дома. Окна кухни смотрели на заднюю часть соседнего дома, стоящего фасадом на улицу, и на вход в подвал. Оставалась гостиная, из которой можно было рассмотреть уличный фонарь и несколько веток березы.

Поэтому первым ее требованием к будущему жилью стало наличие привлекательного вида.

Ей не хватало балкона: она всегда завидовала более состоятельным соседям с верхнего этажа, которые имели возможность в жаркие летние дни посидеть под маркизой на балконе, попивая холодное пиво. Итак, вторым требованием к новому жилью стал балкон.

Как же должна выглядеть квартира? Лисбет вспомнилось жилье Микаэля Блумквиста на Беллмансгатан. Перестроенная мансарда представляла собой единую большую комнату площадью шестьдесят пять квадратных метров с видом на Ратушу и Шлюз. Там было бесподобно. Ей хотелось иметь уютную, не захламленную мебелью квартиру, которую было бы легко убирать. Это стало ее третьим требованием.

Лисбет годами жила в тесноте. В кухне площадью десять квадратных метров хватало места лишь на кухонный стол и два стула. Гостиная была размером двадцать квадратных метров, а спальня — двенадцать. Ее четвертым требованием стала просторность квартиры и множество встроенных гардеробов. Еще желательно иметь впечатляющий кабинет и большую спальню, чтобы было где развернуться.

Ее нынешняя ванная комната представляла собой конуру без окон, с полом, выложенным дешевой серой плиткой, с малоудобной сидячей ванной и обоями из пластика, которые никогда не выглядели чистыми, сколько их ни скреби. Ей хотелось кругом кафель и большую ванну и чтобы в ванной приятно пахло и работала вентиляция. А еще хорошо бы, чтобы стиральная машина стояла в квартире, а не в занюханном подвале для общего пользования жильцами подъезда.

Итак, поразмыслив, Лисбет зашла в Интернет и посмотрела список контор, предлагавших услуги маклеров по недвижимости. Встав пораньше на следующий день, она направилась в контору агентства «Нобель», считавшегося многими лучшим в Стокгольме. Одетая в потертые черные джинсы, грубые сапоги и черную кожаную куртку, она остановилась у одной из стоек и сначала рассеянно наблюдала за тридцатипятилетней блондинкой, выкладывавшей снимки квартир на домашней страничке «Нобель». Наконец к ней подошел толстячок лет сорока с поредевшими рыжеватыми волосами. Когда она спросила, какие квартиры есть у них в наличии, он на секунду недоуменно уставился на нее, а затем произнес тоном доброго дядюшки:

— А что, милая барышня, ваши родители знают о вашем намерении покинуть отчий кров?

Лисбет смерила его холодным взглядом, пока он не закончил хихикать, и выразилась более четко:

— Мне нужна квартира.

Он кашлянул и покосился на свою коллегу.

— Я понимаю. И какого же типа?

— Мне нужна квартира в районе Сёдер, с балконом, видом на воду, не менее четырех комнат, ванная желательно с окном, и еще нужно место для стиральной машины. Кроме того, необходимо помещение для мотоцикла с замком в двери.

Женщина за компьютером прервала свою работу и, повернув голову, с любопытством уставилась на Лисбет.

— Мотоцикл? — переспросил рыжеволосый толстяк.

Лисбет Саландер кивнула.

— Простите, — запинаясь, начал мужчина, — а как вас зовут?

Лисбет представилась и тоже спросила его имя. Оказалось, Иоаким Перссон.

— Тут вот какое дело, квартира в Стокгольме чего-то да сто́ит, — продолжил он.

Эту реплику Лисбет оставила без внимания — она ведь спросила, какие у них предлагаются квартиры, а напоминание, что они стоят денег, вообще излишне и неуместно.

— А кем вы работаете?

Лисбет на секунду задумалась. Формально она единоличный предприниматель, а фактически она работала только у Драгана Арманского в «Милтон секьюрити», да и то в последний год совершенно нерегулярно, а последние три месяца вообще ничем у него не была занята.

— Сейчас у меня нет определенной работы, — начистоту ответила она.

— Та-ак… наверное, ходишь в школу?

— Нет, не хожу.

Иоаким Перссон обогнул стойку, за которой стоял, дружелюбно обхватил Лисбет за плечи и учтиво повернул к двери на выход.

— Вот что, юная дама: милости просим к нам через несколько лет, но тогда тебе нужно иметь в распоряжении немного больше денег, чем помещается в свинье-копилке. Тут, видишь ли, карманных денег не хватит, — пояснил он и добродушно ущипнул ее за щеку. — Так что возвращайся когда-нибудь, мы и тебе квартирку подыщем.

Лисбет Саландер постояла на улице перед агентством «Нобель» несколько минут, задумчиво прикидывая, как понравилось бы этому Иоакиму Перссону, если бы ему в витрину засадили бутылку с коктейлем Молотова. Потом пошла домой и включила компьютер.

Десять минут спустя она уже зашла во внутреннюю сеть агентства «Нобель», использовав пароль, который нечаянно увидела, когда женщина за конторкой набирала его перед размещением фотографий. А еще через три минуты обнаружила, что компьютер, на котором работала та дама, в сущности, выполнял работу сервера всего агентства. «Вот дебилы», — подумала Лисбет. Ей понадобилось еще три минуты, чтобы получить доступ ко всем четырнадцати компьютерам, составлявшим локальную сеть. Через два часа, прочесав бухгалтерию Иоакима Перссона, она заключила, что он утаил от налоговой службы почти семьдесят пять тысяч крон черного нала за последние два года.

Скачав все необходимые файлы, она послала их в налоговую службу с анонимного электронного адреса, сервер которого размещался в США. Вслед за тем она раз и навсегда выбросила из головы Иоакима Перссона.

Теперь Лисбет могла посвятить остаток дня изучению реестра элитного жилья, предлагаемого «Нобелем». Самым дорогим оказался небольшой замок около Марнефреда, где у нее не было ни малейшего желания обосноваться. Решив пойти ва-банк, она выбрала следующий по дороговизне объект — шикарную квартиру у площади Мосебакке.

Лисбет долго разглядывала фотографии и планировку. Наконец она пришла к заключению, что квартира на Мосебакке с избытком удовлетворяет всем требованиям ее списка. Раньше квартирой владел один из директоров компании АВВ, но он отошел в тень вскоре после того, как покинул пост и получил отступные чуть ли не в миллиард крон, что привлекло много внимания и вызвало возмущение в средствах массовой информации.

Вечером Лисбет позвонила по телефону Джереми Мак-Миллану, совладельцу адвокатской конторы «Мак-Миллан и Маркс» в Гибралтаре. Ей уже доводилось иметь дело с Мак-Милланом. В свое время он хорошо заработал на том, что основал ряд фиктивных предприятий, открывших счета для того, чтобы заправлять состоянием, которое она увела у финансового олигарха Ханса Эрика Веннерстрёма.

Ей снова понадобились услуги Мак-Миллана. На этот раз она дала ему указание вступить в переговоры с агентством «Нобель» от имени ее предприятия «Уосп энтерпрайзис» о покупке той самой вожделенной квартиры на Фискаргатан у Мосебакке. Переговоры продолжались четыре дня, и от окончательной цены, проставленной в документах, у Лисбет глаза полезли на лоб. Плюс еще пять процентов Мак-Миллану за посредничество. К концу недели Лисбет уже перевезла две картонные коробки с одеждой, постельное белье, матрас и кухонную утварь. Почти три недели она спала на матрасе в новой квартире, а тем временем искала клиники пластической хирургии и завершала незаконченные дела (включая ночной разговор с адвокатом Нильсом Бьюрманом), а еще платила вперед за жилье, электричество и по другим текущим расходам.

Доведя все дела до конца, Лисбет заказала билет и уехала в клинику в Италии. Закончив лечение и выписавшись из клиники Генуе, она отправилась в Рим, где сидела в своей комнате в отеле и размышляла, что ей делать дальше. Надо бы вернуться в Швецию и как-то устроить свою жизнь, но ей даже думать не хотелось о Стокгольме, и тому было несколько причин.

Во-первых, у нее не было профессии. Никакого будущего в «Милтон секьюрити» она для себя не видела. Вины Драгана Арманского в этом не было: он-то хотел взять ее в штат, ведь она была проверенным и ценным винтиком в структуре его фирмы. Но ей было уже двадцать пять, и ее отнюдь не привлекала перспектива до пятидесяти лет копаться в разных данных о жуликах на высоких постах. Это годилось как хобби, а не как жизнедеятельность.

Второй причиной нежелания возвращаться в Стокгольм был Микаэль Блумквист. Так она точно рискует наткнуться на «чертова Калле Блумквиста»^[11], а этого ей хотелось бы в последнюю очередь. Ведь он обидел ее. Следует честно признать, что сделал он это неумышленно. Это был отличный мужик, и ее вина, что она в него «влюбилась». Даже самое это слово звучало как бред собачий, когда оно относилось к этой «чертовой курице Лисбет Саландер».

Микаэль Блумквист имел репутацию дамского угодника. Лисбет была для него милой забавой, к которой он снизошел, когда она была рядом и никого лучше под рукой не оказалось, но кого он быстро выбросил из головы, когда попал в более интересное общество. Она винила саму себя за то, что ослабила самозащиту и впустила его в свою жизнь.

Когда Лисбет опомнилась и взяла себя в руки, все контакты с Микаэлем были прерваны. Не так легко ей это далось, но она держалась железно. В последний раз Лисбет видела его, стоя на перроне в метро на станции «Гамла стан», когда он сидел в вагоне на пути к центру. Она смотрела на него целую минуту и сказала себе, что у нее не осталось ни капли чувств к нему, так как иначе наступил бы конец от полной потери крови. «Пошел ты…» — подумала она. Микаэль заметил ее в тот момент, когда закрывались двери, и непрерывно глядел на нее, пока она не повернулась и не ушла, а поезд все еще не тронулся.

Лисбет не понимала, почему он так упрямо пытается установить с ней контакт, как будто исходил из сугубо общественных побуждений. Она была в бешенстве от того, что он столь недогадлив, и каждый раз, когда она получала от него письма по электронной почте, удаляла их не читая, стиснув зубы.

Итак, Стокгольм ничуть ее не привлекал. Кроме почасовой работы на «Милтон секьюрити», нескольких бывших сексуальных партнеров и участниц рок-группы «Персты дьявола», она никого и ничего не знала во всем родном городе.

Единственным человеком, к которому Лисбет питала уважение, был Драган Арманский. Трудно сказать, какие чувства она испытывала к нему. Ее даже несколько удивляло, что ее к нему немного тянет. Не будь он женатым, таким старым и в придачу консервативным в своих взглядах на общество, она бы, пожалуй, попробовала пойти на сближение.

Подводя черту под размышлениями, Лисбет достала календарь и открыла раздел с картами. Она никогда не была в Австралии и Африке, читала, но не видела пирамид и храма в Ангкор-Ват, не ездила на пароме «Стар ферри» между Коулуном и Викторией в Гонконге, не плавала с маской в Карибском море, не загорала на пляжах в Таиланде. Кроме нескольких коротких командировок по работе в Прибалтику, соседние скандинавские страны, а еще в Цюрих и Лондон, она за всю жизнь почти никуда не ездила за пределы Швеции.

Лисбет посмотрела в окно своей комнаты. Гостиница находилась на улице Гарибальди. Рим напоминал груду развалин. Она решилась, надела куртку, спустилась в вестибюль и спросила у администратора, нет ли недалеко туристического агентства. Потом заказала билет до Тель-Авива в одну сторону и ближайшую ночь провела, бродя по Старому городу в Иерусалиме, прогуливаясь к мечети Аль-Акса и Стене Плача, с недоумением поглядывая на вооруженных солдат на перекрестках.

Затем она вылетела в Бангкок и продолжала путешествовать весь остаток года.

У нее оставалось еще одно дело, в связи с которым она дважды летала в Гибралтар. В первый раз для того, чтобы присмотреться к человеку, которому доверила управление своими финансами, а второй раз — проконтролировать, как он с этим справляется.

Открывать ключом дверь собственной квартиры после долгого отсутствия было как-то не по себе.

Лисбет поставила сумку с продуктами в прихожей и набрала четырехзначный код для отключения сигнализации. Затем стянула с себя всю мокрую одежду и бросила кучей на полу. Зайдя в кухню, включила холодильник и расставила в нем продукты, а потом прошла в ванную, пустила душ и простояла под ним минут десять. Потом, разогрев пиццу в микроволновке, заела ее дольками яблок, раскрыла коробку и достала подушку, простыню и одеяло, от которых слегка попахивало после года хранения в нераспакованном виде, и постелила себе на матрасе в комнате, смежной с кухней.

Прислонив голову к подушке, Лисбет почти тотчас заснула и проспала почти двенадцать часов, до полуночи. Проснувшись, она включила кофеварку, обмоталась одеялом и, подложив подушку, уселась на подоконнике. Затянувшись сигаретой, устремила взгляд к Юргордену и Сальтшё. Зачарованная огнями и темнотой, Лисбет задумалась над своей жизнью.

Следующий день у нее был полностью расписан. В семь утра она уже повернула ключ в замке своей входной двери, а на лестничной площадке открыла окно и примотала запасной ключ на медной проволоке к задней стенке водосточной трубы. По опыту Лисбет знала, как удобно иметь под рукой запасной ключ на всякий случай.

На улице ее обдало ледяным холодом. Лисбет была одета в старые, заношенные джинсы, прохудившиеся под задним карманом, так что можно было разглядеть голубые трусики. Поверх майки она надела джемпер со стоячим воротником, но тот уже вытянулся и не облегал шею. Помимо этого, Лисбет отыскала свою старую кожаную куртку с заклепками на плечах. Надевая ее, она отметила про себя, что куртку надо бы отнести в починку: заменить продранную, почти исчезнувшую подкладку в карманах. Теплые чулки и ботинки грели ноги. «В общем, все это обеспечит мне приличное тепло», — подумала она.

Лисбет прошла по Санкт-Паульсгатан в сторону Цинкенсдамм, а потом к Лундагатан, где была ее старая квартира. Там прежде всего проверила, на месте ли ее «Кавасаки» в подвале. Похлопав стального коня по седлу, она пошла по лестнице наверх, к своей бывшей квартире, и смогла зайти в прихожую, лишь переступив через огромную кучу рекламы у двери.

Лисбет колебалась относительно того, что ей делать с квартирой. Накануне отъезда из Швеции она наконец решила, что проще всего заказать автоматические выплаты за коммунальные услуги. Здесь у нее оставалась вся ее мебель, по-хозяйски подобранная в разных мусорных контейнерах, а также выщербленные чашки, два старых компьютера и кучи бумаги. В общем, ничего ценного.

Лисбет принесла из кухни черный пластиковый мешок для мусора и минут пять сортировала кучу на две: почту и рекламу. Подавляющее большинство составляла реклама, и она летела сразу в черный мешок. Почта на ее имя состояла в основном из банковских выписок, копий данных, передаваемых в налоговое управление в связи с ее работой в «Милтон секьюрити», и разного рода скрытой рекламы. Одним из преимуществ иметь опекуна было в том, что ей не надо было заполнять налоговую декларацию — такого рода бумаги ей не приходили. В целом, за весь год она получила всего три личных письма.

Первое прислал адвокат Грета Моландер, доверенное лицо ее матери. Письмо коротко информировало, что оставшиеся от матери деньги были разделены пополам между Лисбет и ее сестрой Камиллой и что каждой причитается по девять тысяч триста двенадцать крон. Эта сумма переведена на банковский счет фрёкен Саландер, и ее просят подтвердить получение. Лисбет убрала это письмо во внутренний карман куртки.

Второе письмо пришло от госпожи Микаэльссон, заведующей домом для престарелых в Эппельвикене. Это письмо напоминало, что у них все еще хранится коробка с вещами, оставшимися после ее матери, и содержало просьбу связаться с дирекцией дома для престарелых и дать указания, как поступить с этими вещами. Заведующая сообщала, что содержимое коробки будет выброшено, если Лисбет или ее сестра, адресом которой они не располагают, не дадут о себе знать до конца года. Письмо было датировано июнем, и поэтому Лисбет решила сразу отреагировать по мобильнику. Через две минуты она уже знала, что коробка цела. Лисбет извинилась за то, что не дала о себе знать раньше, и пообещала забрать вещи завтра же.

Последнее личное письмо было от Микаэля Блумквиста. Поколебавшись секунду, Лисбет решила не открывать его и метким броском направила в мешок с мусором.

Наполнив большую картонную коробку разрозненными предметами и всякой дребеденью, которую ей хотелось сохранить, она взяла такси и вернулась на квартиру у Мосебакке. Там нанесла макияж, надела очки, светлый парик с волосами до плеч и прихватила норвежский паспорт на имя Ирене Нессер. Бросив взгляд в зеркало, отметила, что Ирене Нессер, с одной стороны, здорово похожа на Лисбет Саландер, а с другой — кажется совершенно другим человеком.

Наскоро перекусив багетом с сыром бри и кофе с молоком в кафе «Эдем» на Гётгатан, Лисбет направилась к агентству на Рингвеген, предоставляющему машины напрокат. Взяв «Ниссан Микра», Ирене Нессер поехала в ИКЕА в районе «Кунгенс курва» и не заметила, как провела там три часа. Она прошлась чуть ли не по всему ассортименту, записывая номера необходимых ей товаров. Часто она принимала мгновенные решения.

Чего только не было куплено: два дивана модели «Карланда» песочного цвета, пять мягких кресел с низкой посадкой, два круглых лакированных столика из березы, журнальный столик «Свансбу», а также несколько причудливых столиков марки «Лак». В отделе полок и шкафов ей приглянулась пара закрытых гарнитуров и две книжные полки, а также тумба для телевизора и закрытые полки. Этот список пополнили трехстворчатый гардероб «Пакс нексус» и два небольших комода «Мальм».

Выбору кровати Лисбет отвела много времени и в конце концов остановилась на широченной «Хемнес» с матрасом и всеми полагающимися принадлежностями. На всякий случай она купила кровать поменьше модели «Миллехаммер» в гостевую комнату. Лисбет не рассчитывала когда-либо принимать гостей, но, имея гостевую комнату, почему бы не обставить и ее?

Ванная в новой квартире ей досталась полностью оборудованной, включая настенный шкафчик, полки для полотенец и стиральную машину, оставшуюся от прежнего владельца. Единственное, что она докупила, была корзина для грязного белья.

Кухня, напротив, требовала меблировки. Взвесив все «за» и «против», Лисбет приобрела массивный кухонный стол из бука марки «Росфорс», поверхность которого покрывало толстое закаленное стекло, и четыре ярких кухонных стула.

Конечно, ей нужна была мебель для кабинета, и она, раскрыв глаза, разглядывала «рабочие установки» с замысловатыми приставками для компьютеров и клавиатуры. Наконец покачала головой и остановилась на обычном письменном столе «Галант», облицованном буком, с наклонной поверхностью и скругленными углами, а также шкафе для бумаг. Особенно долго она выбирала стул — в нем ей придется провести немало часов, — и наконец выбрала самую дорогую модель «Верксам».

Под конец Лисбет совершила завершающий круг и сделала приличный запас простыней, наволочек, полотенец, покрывал, одеял, подушек, столовых приборов, кухонной посуды, кастрюль, разделочных досок, а кроме того, три больших ковра, несколько настольных ламп и солидный ассортимент канцелярских принадлежностей, в частности папок, корзин для бумаги, ящиков и прочего.

Закончив путешествие по отделам, Лисбет направилась со своим списком к кассе, где расплатилась карточкой, выписанной компанией «Уосп энтерпрайзис» на имя Ирене Нессер. Доставку и сборку мебели она тоже оплатила. Все вместе стоило ей чуть больше девяноста тысяч крон.

К себе в район Сёдер Лисбет вернулась около пяти часов вечера и успела заглянуть в магазин домашней электроники Аксельссона, где купила восемнадцатидюймовый телевизор и радиоприемник. Уже под самое закрытие она проскользнула в магазин электроприборов и приобрела пылесос. Универсам «Мариахаллен» был открыт, и Лисбет купила щетку и ведро для мытья полов, моющие средства, мыло, зубные щетки и большую упаковку рулонов туалетной бумаги.

В результате этого бешеного магазинного разгула Лисбет страшно устала, но была довольна. Запихав мелкие покупки в «Ниссан», она как сноп свалилась на верхнем этаже кафе «Ява» на Хорнгатан. Подвинув к себе газету, оставленную на соседнем столике, уяснила, что правящей партией по-прежнему являются социал-демократы и что ничего существенного за время ее отсутствия в стране вроде не произошло.

Она была дома около восьми вечера, в темноте выгрузила из машины все, что загрузила, и подняла в лифте в квартиру, на которой значилось «В. Кюлла». Скинув все в одну кучу в прихожей, вернулась в машину и потратила полчаса, прежде чем смогла припарковаться в соседнем переулке. Дома она пустила воду в джакузи, в которой чувствовали бы себя вполне просторно не меньше трех человек.

Ей вдруг пришел в голову Микаэль Блумквист. Лисбет не вспоминала о нем несколько месяцев, пока ей не попалось в глаза его письмо сегодня. Интересно, он сейчас дома или вместе с Эрикой Бергер?

Через секунду она глубоко вздохнула, повернулась лицом вниз и ушла с головой под воду. Положив руки на грудь и крепко сжав соски, задержала дыхание на три минуты, пока не почувствовала боль в легких.

Редактор Эрика Бергер покосилась на часы, когда Микаэль Блумквист появился с пятнадцатиминутным опозданием на освященный традицией редакционный совет, заседания которого проходили в десять утра каждый второй вторник месяца. На этих заседаниях обсуждалось приблизительное содержание следующего номера, а также планировалось вперед несколько номеров «Миллениума».

Микаэль Блумквист извинился за опоздание и пробормотал что-то в свое оправдание, но этого никто не слышал и уж во всяком случае не запомнил. Кроме Эрики, участниками заседания были секретарь редакции Малин Эрикссон, совладелец и художественный редактор Кристер Мальм, репортер Моника Нильссон и занятые неполный день Лотта Карим и Хенри Кортес.

Микаэль Блумквист сразу отметил, что семнадцатилетней практикантки среди присутствующих нет, но что группа пополнилась совершенно незнакомым лицом, сидящим за столом для совещаний. Это было тем более странно, что Эрика не допускала посторонних к обсуждению будущих номеров «Миллениума».

— Это Даг Свенссон, — представила Эрика мужчину. — Он внештатный журналист. Мы собираемся прибрести его текст.

Микаэль кивнул и пожал руку мужчине, голубоглазому, коротко подстриженному блондину с трехдневной щетиной на щеках. Ему было лет тридцать, и он выглядел явно хорошо тренированным.

— Каждый год мы обычно выпускаем два-три тематических номера, — продолжала Эрика. — Вашу вещь я хочу дать в майский номер. Типография принимает наши заказы до двадцать седьмого апреля. Значит, у нас есть три месяца на подготовку текста.

— А о чем текст? — спросил Микаэль и налил себе кофе из термоса на столе.

— На прошлой неделе Даг Свенссон принес мне аннотацию, и я пригласила его на редакционное заседание. Может быть, сами расскажете? — предложила Эрика.

— Доставка секс-услуг, — сказал Даг Свенссон, — то есть торговля сексом и девочками. У меня материал главным образом по поставкам из Прибалтики и Восточной Европы. Мой первоначальный замысел — написать об этом книгу. Вот почему я обратился к Эрике, ведь у вас теперь свое небольшое издательство.

Все оживились. В издательстве «Миллениум» до сих пор вышла только одна книга — прошлогодний «кирпич» Микаэля Блумквиста, разоблачавший финансовую империю миллиардера Веннерстрёма. В Швеции книга выдержала шесть изданий и была переведена на норвежский, немецкий и английский языки. Сейчас заканчивался перевод на французский. Цифры продаж были просто невообразимыми, принимая во внимание, что материал уже был известен по бесчисленным газетным публикациям.

— Размах нашего книгопечатания не столь уж большой, — осторожно вставил Микаэль.

Даг Свенссон улыбнулся:

— Знаю. Но ведь у вас есть свое издательство.

— Есть более крупные, — возразил Микаэль.

— Безусловно, — согласилась Эрика Бергер. — Но мы уже год обсуждаем, не создать ли нам издательскую нишу помимо нашей основной деятельности. Эту тему мы уже затрагивали на двух заседаниях правления, и все были настроены позитивно. Мы пришли к соглашению об издательской деятельности малого объема — три-четыре книги в год, главным образом репортажного характера. Другими словами, решили выпускать типичную журналистскую продукцию, а это — хорошая книга для начала.

— Доставка секс-услуг… — повторил Микаэль Блумквист. — Расскажите.

— Я уже четыре года копаю в этой области. Я влез туда с подачи моей подруги Миа Бергман. Она занимается криминологией и гендерными исследованиями, раньше работала в совете по предотвращению преступности и проводила расследования по обвинению в сексуальной эксплуатации.

— Я с ней встречалась, — вмешалась вдруг Малин Эрикссон, — брала у нее интервью два года назад, когда она сделала сообщение, содержащее сравнительный анализ того, как в судах рассматриваются дела мужчин и женщин.

Даг Свенссон кивнул и улыбнулся.

— Да, это вызвало недовольство, — сказал он. — Но вот уже пять или шесть лет она исследует доставку секс-услуг. Это нас и познакомило. Я писал очерк о торговле сексуальными услугами в Интернете, и мне подсказали, что она кое-что знает об этом. А она действительно знала. Короче, мы начали работать вместе — я как журналист, а она как исследователь; часто встречались, а через год съехались. Она пишет докторскую диссертацию и весной будет защищаться.

— Значит, она пишет докторскую, а ты…

— А я пишу популярную версию на основе диссертации и моих собственных «раскопок». Кроме того, готовлю короткую версию в виде статьи, которую уже отдал Эрике.

— Ладно, вы работаете единой командой. И каков же ваш сюжет?

— Наше правительство ввело закон, запрещающий приобретение сексуальных услуг, наша полиция следит за тем, чтобы закон соблюдался, и наши суды, осуждающие преступников, вовсю заседают. Клиентов, покупающих секс-услуги, мы называем секс-преступниками, потому что покупка сексуальных услуг карается законом, и наши средства массовой информации публикуют тексты, выражающие моральное возмущение в связи с этим. Вместе с тем Швеция принадлежит к числу стран, покупающих наибольшее количество проституток, приезжающих из России и Прибалтики, на душу населения.

— И вы можете подкрепить это цифрами?

— Это отнюдь не секрет и даже не новость. Ново здесь совсем другое. Мы встречались и разговаривали с дюжиной девушек вроде героини фильма «Лилия навсегда». Большинство из них в возрасте пятнадцати-двадцати лет, из неблагополучных семей, родом из восточноевропейских стран. Их заманивают в Швецию обещанием какой-то работы, но попадают они в когти отпетой секс-мафии. То, что пережили эти девушки, не идет ни в какое сравнение с «Лилией навсегда», на их фоне фильм — просто развлечение для семейного круга. Точнее говоря, пережитое этими девушками не годится вообще ни для какого фильма.

— Ясно.

— На этом сфокусирована диссертация Миа, но не моя книга.

Слушатели в ожидании затаили дыхание.

— Миа брала у девушек интервью, а я систематически изучал поставщиков и потребителей.

Микаэль улыбнулся. Он никогда раньше не встречал Дага Свенссона, но сразу понял, что это журналист близкого ему стиля, пристально вглядывающийся в суть дела. Для Микаэля одно из основных журналистских правил гласило, что в любом деле есть те, кто несет ответственность, the bad guys^[12].

— И вы добыли интересные факты?

— Могу, например, привести документированные доказательства, что один чиновник министерства юстиции, привлекавшийся к разработке закона о покупке секс-услуг, сам использовал по крайней мере двух девушек, попавших сюда через посредничество секс-мафии, причем одной из них было пятнадцать лет.

— Вот это да!

— Уже три года я отдаю часть своего рабочего времени этой теме. В книге будут описываться конкретные покупатели секса. Например, трое полицейских, один из которых работает в военной службе безопасности, а другой — в отделе полиции по борьбе с проституцией; пять адвокатов, один прокурор и один судья. Кроме того, трое журналистов, один из которых опубликовал несколько заметок о секс-торговле. В частной жизни он развлекается играми в насилие с несовершеннолетней проституткой из Таллинна. Вряд ли речь здесь идет об играх по обоюдному согласию. Я собираюсь назвать их всех по имени, ведь у меня все задокументировано.

Микаэль Блумквист даже присвистнул, и улыбка сошла с его лица.

— Раз уж я снова стал ответственным редактором, то хочу тщательно просмотреть, как задокументирован материал, — сказал он. — В прошлый раз моя халатность в отношении источников стоила мне трех месяцев тюрьмы.

— Если вы решите публиковать мой очерк, то получите любую документацию, какую пожелаете. Но у меня есть условие, при котором я соглашусь продать свой материал «Миллениуму».

— Даг хочет, чтобы мы издали его книгу, — разъяснила Эрика Бергер.

— Точно! Нужно, чтобы публикация произвела эффект разорвавшейся бомбы, а сейчас «Миллениум» — самый незапятнанный и независимый журнал в стране. Сомневаюсь, что у нас нашлось бы много других издательств, способных набраться храбрости и выпустить книгу такого рода.

— Итак, не только статья, но и книга, — подытожил Микаэль.

— По-моему, это замечательно, — воскликнула Малин Эрикссон, а Хенри Кортес что-то одобрительно пробурчал.

— Бремя, связанное с публикацией статьи и книги, принципиально разное. В первом случае ответственность ложится на Микаэля, а во втором — на автора, — заметила Эрика.

— Я знаю, — заверил Даг Свенссон. — Меня это не тревожит. Как только книга выйдет из печати, Миа заявит в полицию на всех тех, кого я называю в книге поименно.

— Представляю, какой переполох начнется, — заметил Хенри Кортес.

— Но это еще только половина материала, — продолжил Даг Свенссон. — Я также постарался разобраться с сетью, или хотя бы ее частью, которая зарабатывает на секс-торговле. А это значит, что речь идет об организованной преступности.

— И кого вы там нашли?

— В том-то и дело, что секс-мафия — это убогая кучка шестерок. Уж не знаю, чего я ожидал в начале своих поисков, но почему-то все мы — во всяком случае, я — введены в соблазн представлять себе «мафию» шикарной бандой, затесавшейся в верхи общества и разъезжающей в элегантных лимузинах. Скорее всего, этому способствовали американские фильмы. Ваша публикация о Веннерстрёме, — Даг Свенссон покосился на Микаэля, — показывает, что такое вполне может быть. Но Веннерстрём в каком-то смысле исключение. Я-то наткнулся на шайку грубых садистов, ни на что не годных, едва умеющих читать и писать, полных кретинов в организационных и стратегических вопросах. В какой-то степени они связаны с байкерами и другими, чуть более организованными кругами, но в целом секс-торговлей пробавляется какая-то кучка придурков.

— Это отчетливо прочитывается в вашей статье, — заметила Эрика Бергер. — У нас есть законодательство, полицейский корпус, органы правосудия, ежегодно получающие миллионы из налоговых отчислений для того, чтобы разобраться с секс-торговлей… А в итоге они не могут справиться даже с кучкой каких-то недоумков.

— Это неслыханное нарушение прав человека, и девчонки, которые в это втянуты, находятся на столь низкой ступени общества, что правовая система их не замечает. Они не голосуют, почти не говорят по-шведски, если не считать словарного запаса, необходимого им по роду занятий. Девяносто девять целых и девять десятых процента всех преступлений, относящихся к секс-торговле, не предаются огласке, о них не заявляют в полицию, а если и заявляют, дело до суда обычно не доходит. Это наверняка самый крупный айсберг в шведском криминальном мире. Будь это ограбление банка, о подобном отношении к происшедшему даже подумать было бы нельзя. Я пришел к заключению, что такую ситуацию не потерпели бы ни дня, если бы правосудие действительно хотело бы с ней покончить. Насилие над несовершеннолетними девчонками из Таллинна и Риги не относится к числу проблем первостепенного значения. Шлюхи есть шлюхи — это компонент системы.

— Да об этом каждый дурак знает, — заметила Моника Нильссон.

— Ну, что скажете? — спросила Эрика Бергер.

— Мне нравится, — откликнулся Микаэль Блумквист. — Эта публикация поднимет волну, а разве не ради этого мы когда-то запустили «Миллениум»?

— Ради этого я и работаю до сих пор в нашем журнале. Ответственный редактор должен время от времени делать сальто, — сказала Моника Нильссон.

Все, кроме Микаэля, засмеялись.

— Он единственный, кто стал ответственным редактором по глупости, — заметила Эрика Бергер. — Мы пустим ваш материал в майский номер и одновременно издадим книгу.

— А книга готова? — спросил Микаэль.

— Нет, — ответил Даг, — готова подробная аннотация, но книга написана лишь наполовину. Если вы согласны на ее издание и готовы выдать мне аванс, я мог бы работать над ней все свое время. Исследовательская работа уже почти закончена. Осталось лишь кое-что изменить — главным образом подтвердить то, что я уже знаю, — а также встретиться с покупателями секс-услуг, которых я собираюсь выставить на обозрение.

— Давайте сделаем так же, как с книгой о Веннерстрёме, — предложил Кристер Мальм. — Одна неделя необходима для создания макета книги, две — для печати тиража. Встречи с секс-потребителями проведем в марте и апреле и подготовим пятнадцать завершающих страниц. Значит, рукопись должна быть полностью готова к пятнадцатому апреля, так что мы успеем проверить все источники.

— А как насчет контракта и тому подобного? — спросил Даг.

— Я еще ни разу не готовила контракт на книгу, так что сначала поговорю с адвокатом, — сказала Эрика, сосредоточенно сморщив лоб. — Но я предлагаю оформить вас на четырехмесячный проект с февраля по май. Повышенных ставок у нас нет.

— Ладно, я согласен. Мне нужна стабильная зарплата, чтобы я мог сконцентрироваться на работе над текстом, не отвлекаясь, — отозвался Даг Свенссон.

— Что касается гонорара, то наше основное правило — делить прибыль, оставшуюся после вычета всех расходов на публикацию, пополам. Вам это подходит? — спросила Эрика.

— Да это просто потрясающе! — согласился Даг.

— Теперь переходим к распределению обязанностей, — продолжила Эрика Бергер. — Малин, я предлагаю тебе быть редактором тематического выпуска. Это будет твоей главной работой начиная со следующего месяца. Ты будешь работать с Дагом Свенссоном и редактировать его статью. Лотта, для тебя это будет означать, что с марта по май ты станешь исполнять обязанности секретаря редакции. Ты сможешь работать на полную ставку, а Малин или Микаэль, если надо, окажут тебе помощь.

Малин Эрикссон согласно кивнула.

— Микаэль, я хочу, чтобы ты был редактором книги, — начала Эрика и взглянула на Дага Свенссона. — Микаэль — классный редактор и, как никто, умеет анализировать информацию, хотя и не любит выставлять свои способности напоказ. Он посмотрит под микроскопом каждый слог в вашей книге, в каждую деталь вцепится, как ястреб. Мне льстит ваше намерение издать книгу у нас, но у «Миллениума» есть специфические проблемы: враги, которые спят и видят, как сжить нас со свету. Уж если мы высунемся с публикацией, она должна быть стопроцентно безошибочной. Погрешности недопустимы.

— Да и я не хочу ничего другого, — согласился Даг.

— Хорошо. Но сможете ли вы продержаться всю весну, когда у вас все время будут стоять над душой и постоянно критиковать ваш текст?

Даг ухмыльнулся и взглянул на Микаэля:

— Заметано.

Тот кивнул.

— Раз уж мы планируем тематический номер, нам нужно больше статей. Тебе, Микаэль, я хочу поручить заметку об экономической стороне секс-торговли. Каков их ежегодный оборот в кронах? Кто главным образом зарабатывает на секс-торговле и где оседают деньги? Возможно ли, что часть денег попадает в государственную казну? Моника, тебя я прошу заняться обзором по сексуальному насилию в целом. Обратись в дежурные кризисные женские центры, пообщайся с учеными, врачами и представителями власти. Вы двое и Даг даете основные тексты. Хенри, я хочу, чтобы ты взял интервью у подруги Дага Миа Бергман, самому Дагу этого не следует делать. Подготовь ее портрет: кто она, какова область ее исследований, каковы их выводы. Кроме того, ознакомься с полицейскими расследованиями и изучи конкретные случаи. Кристер, фотографии за тобой. Не знаю, как это все проиллюстрировать. Подумай сам.

— Ну, для иллюстраций это простая тема. Без проблем.

— Я вот что еще хотел добавить, — вмешался Даг Свенссон. — Среди полицейских есть исключительно добросовестные. Можно получить интересный материал, если взять интервью у кого-нибудь из них.

— А у вас есть фамилии? — спросил Хенри Кортес.

— И номера телефонов, — подтвердил Даг, кивнув.

— Отлично, — подытожила Эрика Бергер. — Тема майского номера — торговля сексуальными услугами. Основной лейтмотив в том, что поставка секс-услуг — преступление против прав человека, а значит, организаторов и исполнителей надо вывести на чистую воду и установить с них спрос как с военных преступников, как с участников эскадронов смерти, как с палачей. За дело!

Глава 5

Среда, 12 января — пятница, 14 января

Эппельвикен казался чужим и незнакомым, когда Лисбет впервые за восемнадцать месяцев подъезжала к нему на взятой в прокате «Ниссан Микра». С пятнадцати лет она не меньше двух раз в год приезжала в приют, куда поместили ее мать, после того как случилась «Вся Та Жуть». Хотя она редко там бывала, Эппельвикен занимал особое место в жизни Лисбет. Именно здесь ее мать прожила последние десять лет и, наконец, скончалась от кровоизлияния в мозг всего лишь в сорок три года.

Ее звали Агнета София Саландер. Все последние четырнадцать лет жизни она страдала от многократных слабых кровоизлияний, которые привели ее к неспособности заботиться о себе в повседневной жизни. Временами мать становилась некоммуникабельной и с трудом узнавала Лисбет.

Мысли о матери порождали ощущение беспомощности и беспросветного мрака. В юности Лисбет часто мечтала, что мать выздоровеет и у них наладятся какие-то отношения. Но разумом она понимала, что этому не бывать.

Мать была маленького роста, худенькой, но отнюдь не такой щуплой, как Лисбет. Можно сказать, что она была по-настоящему красивой и хорошо сложенной, прямо-таки как сестра Лисбет.

Камилла…

Думать о сестре Лисбет не хотелось. Есть в этом какая-то ирония судьбы, что она и ее сестра так поразительно непохожи, при том что они двойняшки, появившиеся на свет с интервалом двадцать минут.

Лисбет была первой, а Камилла — красивой.

Из-за полного несходства казалось невероятным, что они зародились в одном и том же чреве. Если бы не какой-то дефект в генетическом коде Лисбет, она могла бы стать такой же потрясающей красавицей, как сестра.

И, возможно, такой же глупенькой.

С раннего детства Камилла была общительной, всеми любимой отличницей в школе. Лисбет же оказалась тихой, замкнутой и неохотно отвечающей на вопросы учителей, что не замедлило отразиться на ее оценках самым неблагоприятным образом. Уже в младших классах Камилла старалась отделаться от Лисбет; дошло до того, что девочки ходили в школу разными дорогами. Как учителя, так и одноклассники обратили внимание на то, что сестры не общаются и рядом никогда не садятся. Начиная с третьего учебного года они учились в параллельных классах. С двенадцати лет, когда случилась «Вся Та Жуть», они воспитывались в разных приемных семьях. С тех пор как им исполнилось по семнадцать лет и их встреча закончилась синяком под глазом у Лисбет и разбитой губой у Камиллы, Лисбет понятия не имела, где сейчас находится сестра, и даже не пыталась это выяснить.

Любви между близняшками Саландер не было.

Лисбет считала Камиллу лживой, испорченной девчонкой, склонной манипулировать людьми. Впрочем, судебное решение о психическом отклонении от нормы относилось именно к Лисбет.

…Она поставила машину на парковке для посетителей и застегнула на все пуговицы потрепанную кожаную куртку — шел дождь. Направляясь к главному входу, остановилась у той самой садовой скамейки, где в последний раз сидела с матерью восемнадцать месяцев назад. В тот раз поездка в Эппельвикен была незапланированной; они заехали по пути на север, собираясь помочь Микаэлю Блумквисту в преследовании расчетливого, но параноидального серийного убийцы. Тогда мать была в беспокойном состоянии и словно не узнавала дочь, но все же не хотела ее отпускать. Она крепко держала Лисбет за руку и недоуменно смотрела на нее. Время уже поджимало. Лисбет вырвала руку, обняла мать, и они с Микаэлем унеслись прочь на мотоцикле.

Похоже, директриса Агнес Микаэльссон была рада видеть Лисбет. Она приветливо поздоровалась и проводила девушку в кладовку, где они нашли картонную коробку. Лисбет подняла ее и почувствовала, что там веса не больше двух килограммов.

Не слишком много скопила мать за всю свою жизнь.

— Я не знала, что делать с вещами твоей мамы, — сказала директриса, — но я всегда интуитивно чувствовала, что ты когда-нибудь сюда заедешь.

— Я уезжала далеко отсюда, — пояснила Лисбет.

Она поблагодарила за то, что коробку сохранили, отнесла ее в машину и покинула Эппельвикен навсегда.

В начале первого Лисбет вернулась к себе в квартиру на Мосебакке и внесла коробку с вещами. Оставив ее в кладовке в прихожей, снова вышла.

Открывая дверь подъезда, она увидела полицейскую машину, медленно проехавшую мимо. Лисбет остановилась и опасливо взглянула на представителей власти, появившихся рядом с ее местом жительства. Но полиция не проявила подозрительных намерений, и Лисбет решила про себя: «Пусть катятся колбаской…»

Время после обеда она провела в магазинах «Хеннес и Мауритц» и «КапАль» в поисках новой одежды. Закупила кучу самой обычной одежды — брюк, джинсов, кофт и носков. Дорогая фирменная одежда ее не интересовала, но она почувствовала явное удовольствие от того, что может не задумываясь купить разом полдюжины джинсов. Экстравагантнее всего она отоварилась в магазине нижнего белья «Твильфит». Сначала опять накупила базовую подборку трусиков и бюстгальтеров, а еще через полчаса робкого блуждания поддалась соблазну и купила комплект, показавшийся ей «сексуальным», если не сказать «порнографическим». Раньше Лисбет и в голову не пришло бы покупать такое. Примеряя этот комплект дома вечером, она почувствовала себя донельзя глупо. Зеркало отражало загорелую татуированную девчонку в каком-то бредовом наряде. Лисбет сняла это белье и выбросила в мусорное ведро.

В обувном магазине «Дин ску» Лисбет купила пару крепких зимних сапог и две пары туфель. Под настроение она приобрела еще пару черных сапожек на высоком каблуке, делавшем ее на несколько сантиметров выше. Под конец облюбовала теплую зимнюю куртку из коричневой замши.

Оставив дома покупки и подкрепившись кофе с бутербродами, Лисбет поехала возвращать машину в агентство около Рингена. Домой она шла пешком, а потом, поздно вечером, сидела на подоконнике, глядя на воду залива Сальтшё.

Миа Бергман, докторантка в сфере криминологии, резала чизкейк и украшала его сверху малиновым вареньем. Сначала она протянула порции Эрике Бергер и Микаэлю Блумквисту, а потом взяла себе и Дагу Свенссону. Малин Эрикссон решительно отклонила предложенный десерт и довольствовалась черным кофе, поданным в оригинальных старинных чашках в цветочек.

— Этот сервиз мне достался от бабушки, — пояснила Миа, заметив, что Малин рассматривает чашку.

— Она панически боится разбить эти чашки и достает их только к приходу особо важных гостей, — заметил Даг Свенссон.

Миа улыбнулась.

— Я росла у бабушки несколько лет, и этот сервиз — единственное, что у меня от нее осталось.

— Какие славные! — восхитилась Малин. — У меня-то в кухне стопроцентная ИКЕА.

Интереса к кофейным чашкам с цветочками Микаэль Блумквист не разделял, зато чизкейк притягивал его взгляд все сильнее. Он уже подумывал, не ослабить ли ремень на одну дырочку. Эрику Бергер, очевидно, мучил тот же соблазн.

— Ну просто нет сил, хотя мне стоило бы воздержаться от десерта, — сказала она, виновато покосившись на Малин, но решительно взялась за ложку.

Вначале планировалось устроить простой рабочий ужин, отчасти чтобы закрепить начатое сотрудничество, а с другой стороны, продолжить обсуждение тематического номера «Миллениума». Даг Свенссон предложил собраться у него дома и скромно поужинать. Но Миа Бергман приготовила такую вкусную курицу в кисло-сладком соусе, какой Микаэлю в жизни не приходилось пробовать. За ужином были выпиты две бутылки красного испанского вина, а к десерту Даг Свенссон припас «Талламор Дью»^[13]. Все согласились, а Эрика Бергер сглупила и отказалась. Даг достал рюмки.

Даг Свенссон и Миа жили в двухкомнатной квартире в Эншеде, южном пригороде Стокгольма. Они встречались год, а потом решились и съехались. В Эншеде они жили уже год.

Все собрались в шесть вечера, но до десерта, поданного в половине девятого, не было сказано ни слова о том, что было целью их встречи. Микаэль при этом понял, что Даг Свенссон и Миа Бергман ему нравятся и что их общество ему приятно.

Наконец Эрика Бергер направила разговор в нужное русло и заговорила о том, что они планировали обсудить. Миа Бергман принесла отпечатанный экземпляр своей диссертации и положила на стол перед Эрикой. Название работы было неожиданно ироничным — «From Russia with love»^[14], что, естественно, напоминало название классического романа Яна Флеминга об агенте 007. В подзаголовке стояло: «Поставка секс-услуг, организованная преступность и ответные меры общества».

— Следует различать мою диссертацию и книгу, которую пишет Даг, — начала она. — Книга Дага — крик возмущения, направленного против тех, кто наживается на трафикинге^[15]. Моя диссертация содержит статистику, личные наблюдения, цитаты из законов и анализ того, как общество и суды обращаются с жертвами.

— То есть с девушками.

— Молоденькими, обычно пятнадцати-двадцати лет, из рабочих семей, малообразованными. Довольно часто это выходцы из неблагополучных семей, и в той или иной форме они подвергались насилию уже в детстве. Их заманивают в Швецию с помощью лжи и дутых обещаний.

— И занимаются этим торговцы сексом.

— В этом отношении есть гендерный момент, и ему я уделяю внимание в диссертации. Это большая редкость, чтобы роли участников распределялись так четко: девушки — жертвы, мужчины — преступники. За исключением нескольких случаев, когда именно женщины получали доход от торговли сексом, ни одна разновидность противозаконной деятельности не содержит гендерных предпосылок для преступлений.

— И все же, насколько я знаю, в Швеции довольно жесткое законодательство в отношении трафикинга и торговли сексом, — заметила Эрика.

— Да это же курам на смех. Точной статистики нет, но примерно несколько сотен девушек ежегодно перевозят в Швецию для занятий проституцией, то есть для предоставления своего тела систематическому насилию. С тех пор как был введен закон, карающий за трафикинг, обвинения доходили до суда считаное количество раз. Первый раз это произошло в апреле две тысячи третьего года, когда судебное разбирательство касалось одной придурковатой бандерши, хирургически сменившей пол. И, разумеется, ее оправдали.

— Погодите, мне кажется, ее осудили.

— Да, признали виновной в содержании борделя, но оправдали по обвинению в трафикинге. Дело в том, что девушки, бывшие ее жертвами, дали свидетельские показания в ходе расследования, а потом уехали обратно в Прибалтику. Власти пытались их вернуть для выступлений в суде, даже подключили Интерпол. Их искали несколько месяцев, но не смогли найти.

— А что с ними случилось?

— Ничего. Телевизионная программа «Взгляд изнутри» решила провести собственные поиски и послала своих репортеров в Таллинн. В результате всего пары часов интенсивного поиска они обнаружили, что две девушки живут со своими родителями, а третья перебралась в Италию.

— Другими словами, таллиннская полиция оказалась не слишком эффективной.

— После этого была еще пара случаев, закончившихся обвинительными приговорами суда, но они относились исключительно к лицам, арестованным за другие преступления, или же к столь придурковатым прохвостам, что их не могли не задержать. Закон — это только дымовая завеса, он не применяется.

— Ясно.

— Все дело в том, что преступление здесь — грубое насилие, часто сопровождающееся телесными повреждениями, тяжкими увечьями и угрозой убийства, а в некоторых случаях и незаконным насильственным заточением, — пояснил Даг Свенссон. — Будни многих девушек состоят в том, что их, сильно накрашенных и одетых в мини-юбки, отвозят куда-нибудь на виллу в пригороде. Проблема в том, что у них нет выбора: либо они едут и трахаются с пьяными мужиками, либо рискуют быть избитыми и искалеченными сутенером. Сбежать они не могут: не зная языка, законов и порядков, они понятия не имеют, куда им обращаться. Домой им тоже не уехать: первым делом у них отбирают паспорта, а в случае бандерши их заперли в квартире.

— Похоже на лагерь для рабов. А девушки что-то получают за работу?

— Не без этого, — вмешалась Миа Бергман. — В утешение за мучения им кое-что достается с барского стола. Приходится отпахать несколько месяцев, прежде чем им разрешат вернуться домой. Случается, что они увозят с собой изрядную сумму денег — двадцать, а то и тридцать тысяч крон, что в российской валюте целое состояние. Но при этом они обзаводятся тяжкими привычками к алкоголю или наркотикам, а также к стилю жизни, когда деньги мгновенно проматываются. Из-за этого вся система функционирует на самоокупаемости: какое-то время спустя девушки возвращаются к старому ремеслу, можно сказать, добровольно подчиняясь своим мучителям.

— А каков годовой доход в этой области? — спросил Микаэль.

Миа Бергман покосилась на Дага Свенссона, подумала, а потом ответила:

— Трудно дать правильный ответ на ваш вопрос. Мы много раз считали и пересчитывали, но многие наши цифры приблизительны.

— Ну, хотя бы грубая прикидка.

— Ладно. Известно, например, что бандерша, осужденная за сводничество и оправданная по обвинению в трафикинге, за два года вывезла тридцать пять женщин из Восточной Европы. Они пробыли здесь разное время: от нескольких недель до нескольких месяцев. Во время судебного разбирательства установили, что за два года они заработали около двух миллионов крон. Это значит, что вклад каждой девушки — почти шестьдесят тысяч крон в месяц. Из этой суммы нужно вычесть примерно пятнадцать тысяч на поездки, одежду, жилье и прочее. Живут они далеко не в роскошных условиях, ютятся в тесноте в какой-нибудь квартире, арендуемой бандой. Из оставшихся сорока пяти тысяч у них забирают от двадцати до тридцати тысяч. Половину суммы берет себе главарь банды, а остальные распределяются между прочими пособниками: шоферами, охранниками и другими. Девчонкам достается десять-двенадцать тысяч крон.

— А если в месяц?..

— Допустим, на шайку работают две или три девушки. Тогда они приносят доход почти двести тысяч в месяц. Каждая группировка состоит в среднем из двух-трех человек, живущих за счет этого. Таков примерный бюджет у насильников.

— И сколько человек заняты этим… я имею в виду, если взять по максимуму?

— Можно считать, что в каждый конкретный момент существует примерно сотня девушек, в той или иной степени ставших жертвами сексуального рабства. Это значит, что общий оборот во всей Швеции каждый месяц достигает почти шесть миллионов крон. При этом речь идет только о девушках, задействованных через трафикинг.

— Ну, просто мелочь…

— Да, мелочь. И чтобы получить эту, в общем-то, небольшую сумму, почти сотню девушек насилуют. Меня это приводит в ярость.

— Объективное исследование в ваших словах трудно различить. Но если на одну девушку приходится три бандита, значит, за счет этого бизнеса в целом кормится пятьсот-шестьсот человек.

— Вероятно, меньше. Я думаю, примерно три сотни мужчин.

— Не такая уж неразрешимая проблема, — отметила Эрика.

— Мы принимаем законы, возмущаемся в средствах массовой информации, но почти никто никогда не говорил с проституткой из Восточной Европы и понятия не имеет, как она живет.

— А как это все осуществляют на практике? Не так уж легко вывезти из Таллинна шестнадцатилетнюю девушку, чтобы это осталось незамеченным. И что происходит после ее приезда сюда? — спросил Микаэль.

— В начале исследования мне представлялось, что делом заправляет какая-то невероятно хорошо организованная группа, что-то вроде мафии, каким-то искусным образом переправляющая девушек через границу.

— А оказалось иначе? — спросила Малин Эрикссон.

— Их деятельность хорошо организована, но понемногу я поняла, что речь идет о нескольких мелких плохо управляемых группах. Какие там костюмы от Армани и спортивные машины, забудьте о них! Обычная банда состоит из двух-трех членов, половина из них — русские или прибалты, а половина — шведы. Главарь выглядит так: сорок лет, сидит в нижней рубашке, пьет пиво и чешет пузо. Он без образования, может считаться социально неполноценным, и всю жизнь его преследуют проблемы.

— До чего романтично!

— У него допотопный взгляд на женщин, он склонен к грубому насилию, часто пьян и врежет всякому, кто будет перечить. В банде царит кулачное право, и подчиненные часто боятся его.

Мебель, купленную Лисбет, доставили из ИКЕА через три дня, утром в половине десятого. Два парня недюжинной силы пожали руку блондинке по имени Ирене Нессер, заговорившей по-норвежски. Затем они сделали несколько челночных поездок вверх-вниз на тесном лифте и стали собирать столы, шкафы и кровати. Дело спорилось у них в руках; чувствовалось, что они занимались этим и раньше. Ирене Нессер спустилась в магазин «Сёдерхалларна» и купила греческой еды на вынос, а потом позвала всех на обед.

К пяти вечера парни из ИКЕА закончили, а Лисбет Саландер смогла снять парик и походить по квартире, прикидывая, будет ли ей хорошо в новом доме. Кухонный стол оказался слишком элегантным, чтобы быть в ее вкусе. Комната, примыкающая к кухне, вход в которую был как из холла, так и из кухни, стала ее новой гостиной, где разместились современные диваны и группа кресел вокруг журнального столика у окна. Спальней она осталась довольна. Осторожно уселась на край кровати «Хемнес» и пощупала матрас.

Зайдя в кабинет, откуда открывался вид на Сальтшё, Лисбет сказала себе: «Отлично. То, что надо. Здесь можно и поработать».

В сущности, она не знала, над чем будет работать, да и в отношении мебели у нее зародились некоторые сомнения, когда она огляделась.

«Ладно, там видно будет».

Остаток вечера ушел на распаковку и раскладывание приобретенного. Лисбет застелила постель, разложила полотенца, простыни и наволочки в бельевой шкаф. Потом открыла пакеты с одеждой и развесила все в гардеробах. Хотя она накупила массу всего, места оставалось еще много. Поставив где надо лампы, Лисбет занялась кухней: разместила кастрюли, каждодневную посуду и столовые приборы в кухонных шкафах.

Окинув голые стены критическим взглядом, она поняла, что не хватает постеров, картин или чего-нибудь подобного — того, что обычно висит у людей. Наверное, горшок с цветами тоже не помешал бы.

Следующими на очереди стояли коробки, привезенные с Лундагатан. Лисбет рассортировала книги, журналы, вырезки и записи, относящиеся к старым расследованиям, хотя их-то, вероятно, стоило выбросить в мусор. Широким жестом она выкинула старые поношенные кофты и дырявые носки. Неожиданно наткнулась на фаллоимитатор, все еще нераспакованный. Лисбет криво усмехнулась — этот дурацкий подарок на день рождения она получила от Мимми, целиком и полностью забыла о его существовании и даже ни разу не попробовала его. Теперь она решила исправить ошибку и поставила игрушку на комод у кровати.

Тут Лисбет задумалась. Вспомнив Мимми, она почувствовала укол совести. Целый год они были близки, а потом Лисбет предпочла ей Микаэля Блумквиста и даже ничего не объяснила, не попрощалась и не сказала, что уезжает из Швеции. Точно так же, не попрощавшись и не известив, она рассталась с Драганом Арманским и девицами из «Перстов дьявола». Они, возможно, решили, что она умерла, или просто забыли о ней — она в этой группе никогда не была центральной фигурой. Она просто-напросто повернулась спиной ко всем. Лисбет вдруг вспомнила, что не попрощалась с Джорджем Блендом на Гренаде, и подумала, уж не ходил ли он искать ее на пляже. Ей пришли на ум слова, сказанные как-то раз Микаэлем Блумквистом о том, что дружба строится на уважении и доверии. «Я разбрасываюсь друзьями, — рассудила она. — Интересно, как там Мимми? Может быть, мне дать о себе знать?»

Поздним вечером и ночью Лисбет сортировала свои бумаги в кабинете, устанавливала компьютер и блуждала по Интернету. Проверила, как окупаются ее вклады, и обнаружила, что за прошедший год стала еще богаче.

Ставший рутинным контроль за компьютером адвоката Нильса Бьюрмана ничего интересного в его корреспонденции не выявил, и Лисбет сделала вывод, что он оставался в предписанных рамках.

Она не нашла никаких признаков поисков опекуном контактов с клиникой в Марселе. Похоже, что Бьюрман свел свою профессиональную и личную жизнь к нулю. Электронной почтой он пользовался редко, а если и выходил в Интернет, то главным образом посещал порносайты.

Где-то ближе к двум часам ночи Лисбет отключилась от Сети. Пройдя в спальню, она разделась и положила одежду на стул. Потом пошла в ванную помыться. Там, в углу у входа, было зеркало от пола до потолка. Лисбет долго разглядывала себя, сначала присмотревшись к угловатому лицу с неправильными чертами, затем к новой груди и большой татуировке на спине. Это были красивые очертания длинного извивающегося дракона, сделанные красной и зеленой тушью, начинавшиеся у плеча, продолжавшиеся через правую ягодицу и заканчивавшиеся на бедре. Пока она путешествовала, ее волосы отросли до плеч, но в последнюю неделю на Гренаде Лисбет взяла ножницы и коротко подстриглась. Волосы все еще торчали в разные стороны.

Внезапно она подумала, что в ее жизни произошло — или происходит прямо сейчас — какое-то серьезное изменение. Может быть, все дело в том, что она внезапно стала обладательницей миллиардов и ей не нужно считать каждую крону? Или мир старших наконец-то вторгся в ее мир? А может быть, смерть матери означала конец ее детству?

За год путешествий она избавилась от пирсинга в нескольких местах. В частности, в клинике в Генуе ей убрали кольцо из соска на груди по чисто медицинским соображениям перед операцией. Затем убрали еще одно, на нижней губе, а на Гренаде — кольцо, сидевшее на левой половине половых губ. Оно только и делало, что натирало, и она сама не знала, для чего ей его насадили.

Лисбет открыла рот и вывинтила колышек, которым ей проткнули насквозь язык семь лет назад, а потом положила его в мисочку на полке у раковины. Во рту стало как-то пустовато. Итак, кроме сережек в ушах, у нее оставалось лишь два пирсинга: одно кольцо в левой брови и второе — в пупке.

В конце концов она ушла в спальню и заползла под новое одеяло. Оказалось, что купленная ею кровать — просто гигантских размеров и что ей нужна лишь малая часть всей поверхности, как будто она лежала у края футбольного поля. Лисбет обмотала одеяло вокруг себя и долго лежала, размышляя.

Глава 6

Воскресенье, 23 января — суббота, 29 января

Агентство «Милтон секьюрити» разместилось на трех верхних этажах пятиэтажного офисного здания около Шлюза. Лисбет Саландер поднялась на лифте из гаража на пятый этаж. Ступив в темный коридор, она машинально взглянула на свои часы и отметила, что сейчас десять минут четвертого в ночь на воскресенье. Ночной дежурный всегда сидел у пульта охранной сигнализации на третьем этаже, и Лисбет знала, что на пятом этаже наверняка будет одна.

Она в очередной раз изумилась, как профессиональное охранное агентство может быть столь беспечным в отношении собственной безопасности.

За прошедший год коридор пятого этажа мало изменился. Сначала Лисбет подошла к бывшему своему кабинету — небольшому кубу со стеклянной дверью, куда ее поместил в свое время Драган Арманский. Дверь оказалась незаперта. Уже через несколько секунд Лисбет могла сделать заключение, что в ее комнате ничего не изменилось, если не считать картонной коробки с бумажным мусором, выставленной у двери. В комнате были рабочий стол, стул, корзина для бумаг и пустая книжная полка. Из технических средств стоял только старый компьютер «Тошиба» 1997 года с ничтожным по объему жестким диском.

Похоже, Драган никому не передал эту комнату, что, с одной стороны, можно было трактовать как добрый знак, но, с другой, ничего особенного это не значило. Для конуры площадью около четырех квадратных метров трудно найти какое-то разумное применение.

Лисбет прикрыла дверь и потихоньку пошла по коридору проверить, не заработался ли здесь какой-нибудь полуночник. Но она была одна. Остановившись у кофейного автомата, налила капучино в пластмассовый стаканчик и пошла дальше, к кабинету Драгана Арманского. Дверь она открыла пиратской копией ключа.

Как всегда, кабинет Арманского поражал непереносимо идеальным порядком. Лисбет быстро обошла его, заглянула на полку и села за письменный стол.

Включив компьютер, она вынула компактный диск из своей новой замшевой куртки и вставила в дисковод. Затем запустила программу «Асфиксия 1.3». Программу она написала сама, и ее единственной функцией было снабжение браузера «Интернет Эксплорер» на жестком диске компьютера новой, современной версией. Эта процедура заняла всего пять минут.

Закончив, Лисбет вынула компактный диск и перезапустила компьютер вместе с новой версией «Эксплорера». Обновленный браузер вел себя так же, как его предшественник, был чуть больше по объему, но работал на микросекунду медленнее. Все параметры оставались прежними, включая дату инсталляции, так что от нового файла не осталось и следа.

Лисбет набрала FTP-адрес сервера в Голландии и получила окно с промптом. Дав команду копирования, она написала имя «Armanskij/MiltSec» и нажала ОК. Компьютер тут же начал копировать жесткий диск Арманского на сервер в Голландии. Часы на экране показывали, что этот процесс займет тридцать четыре минуты.

Пока шло перекачивание, Лисбет достала запасной ключ к столу Арманского из декоративной вазы на книжной полке. Следующие полчаса она провела, штудируя папки, лежавшие в верхнем правом ящике письменного стола, где всегда хранились текущие и срочные дела. Когда компьютер пискнул в знак завершения операции, она вернула папки в точности на их прежние места.

Лисбет выключила компьютер, погасила настольную лампу, прихватила пустой стаканчик из-под капучино и покинула агентство «Милтон секьюрити» точно так же, как зашла в него. На часах было четыре двенадцать, когда она вышла из лифта.

Домой на Мосебакке Лисбет вернулась пешком, включила свой «Пауэрбук» и подсоединилась к серверу в Голландии. Там она запустила копию «Асфиксии 1.3». Когда программа была запущена, открылось окно, где спрашивалось, какой жесткий диск открыть. У Лисбет был выбор из примерно сорока дисков, стоявших по списку. Просматривая этот список, она прошла мимо диска «Нильс Бьюрман», который обычно проверяла примерно раз в два месяца. На секунду она поколебалась у дисков «Мик. Блум./лэптоп» и «Мик. Блум./рабочий кабинет». Эти диски она не открывала больше года и даже подумывала, не стереть ли их вовсе. Однако из принципиальных соображений решила сохранить их: когда-то она вскрывала компьютеры в поисках информации, и теперь было бы глупо стирать то, что, может быть, понадобится в будущем. То же самое касалось и ресурса «Веннерстрём», который она уже давным-давно не открывала. Человек с этим именем был мертв. Последней иконкой в списке была «Арманский/Милт. Сек.». По времени создания она стала последней.

Лисбет могла клонировать его жесткий диск когда угодно ранее, но не давала себе труда сделать это, потому что работала на «Милтон» и имела доступ к информации, которую Арманский хотел бы скрыть от внешнего окружения. Ее вторжение в его компьютер не имело злого умысла: Лисбет просто хотелось знать, над чем сейчас работает агентство и как идут его дела. Она кликнула мышью и открыла папку с новой иконкой «Armanskij HD». Проверив жесткий диск, поняла, что все файлы на месте.

За компьютером Лисбет просидела до семи утра, читая докладные Арманского, финансовые отчеты, электронную почту. Под конец она задумчиво кивнула и выключила компьютер. В ванной почистила зубы, а потом пошла в спальню, разделась, бросив одежду прямо на пол, заползла в постель и проспала до половины первого пополудни.

Ежегодное отчетное собрание правления «Миллениума» происходило всегда в последнюю пятницу января. Среди присутствующих были кассир издательства, внешний ревизор и четыре совладельца: Эрика Бергер (тридцать процентов), Микаэль Блумквист (двадцать процентов), Кристер Мальм (двадцать процентов) и Харриет Вангер (тридцать процентов). На собрание также пригласили секретаря редакции Малин Эрикссон, как представителя персонала и председателя профсоюза издательства. Членами этого профсоюза, кроме нее, были Лотта Карим, Хенри Кортес, Моника Нильссон и Соня Магнуссон — менеджер по маркетингу. Малин впервые принимала участие в заседании правления.

Собрание началось в четыре часа и закончилось часом позже. Большую часть времени заняли доклады об экономическом состоянии дел в издательстве и отчет ревизора. Доклады свидетельствовали о стабильной экономической основе «Миллениума», в особенности по сравнению с кризисной ситуацией, в которой предприятие находилось два года назад. Ревизионный отчет продемонстрировал, что издательство получило прибыль в размере двух миллионов ста тысяч крон, из которых примерно миллион составил доход от продажи книги Микаэля Блумквиста о Веннерстрёме.

По инициативе Эрики Бергер было принято решение отложить один миллион на случай возможных кризисов в будущем, ассигновать двести пятьдесят тысяч крон на необходимые расходы по ремонту редакционных помещений, закупку новых компьютеров и другого технического оснащения, а триста тысяч крон выделить на увеличение фонда зарплаты и перевод сотрудника редакции Хенри Кортеса на полную ставку. Из оставшейся суммы предлагалось выдать по пятьдесят тысяч каждому из совладельцев издательства, а еще сто тысяч разделить поровну между четырьмя постоянными работниками редакции независимо от того, заняты они на полной или неполной ставке. Шефу по маркетингу бонуса не полагалось: по условиям ее контракта, она получала определенный процент от доходов, приносимых рекламой, что время от времени делало ее самым высокооплачиваемым сотрудником. Предложение было принято единогласно.

Микаэль Блумквист высказал мнение, что следовало бы сократить бюджет на оплату материалов от независимых журналистов в пользу найма дополнительного репортера на полставки. Про себя Микаэль имел в виду Дага Свенссона, который мог бы использовать «Миллениум» как базу для своей деятельности независимого журналиста, а позже, возможно, получить постоянное место. Но эта идея вызвала возражения Эрики Бергер, считавшей, что журнал нуждается в большом количестве внештатной корреспонденции. Мнение Эрики поддержала Харриет Вангер, а Кристер Мальм воздержался от дискуссии. В конце концов было решено не трогать бюджет на внештатных корреспондентов, но посмотреть, нельзя ли несколько сократить другие расходы. Всем хотелось бы заполучить Дага Свенссона хотя бы на неполную ставку.

Вслед за короткой дискуссией о стратегических направлениях и темпах их развертывания в будущем пришло время выбора председателя правления на следующий год. Эрика Бергер была единогласно переизбрана. На этом заседание закрылось.

Малин Эрикссон не сказала на собрании ни слова. Она подсчитала в уме, что сотрудники получат от прибыли бонус на сумму двадцать пять тысяч крон, что превышает ее месячную зарплату, а значит, у нее не было причин выражать несогласие с решением правления.

Сразу после заседания Эрика Бергер попросила совладельцев остаться на внеочередное совещание. В конференц-зале остались Эрика, Микаэль, Кристер и Харриет. Едва закрылась дверь за вышедшими сотрудниками, как Эрика приступила к делу:

— На повестке дня один-единственный пункт. Согласно договоренности с Хенриком Вангером, он становится совладельцем на двухлетний срок. Сейчас этот срок истекает. Поэтому мы должны решить, как быть дальше с твоим положением — а точнее, с положением Хенрика — в качестве совладельца.

Харриет кивнула.

— Мы все хорошо знаем, что решение о партнерстве Хенрика было принято под влиянием лихорадки, вызванной особой ситуацией, — напомнила она. — Эта ситуация уже в прошлом. Что вы предлагаете сейчас?

Кристер Мальм раздраженно заерзал. В комнате он был единственным, кто понятия не имел, в чем заключалась та особая ситуация. Ему было ясно, что Микаэль и Эрика скрывают он него какую-то историю, но Эрика объяснила, что речь идет о сугубо личном деле, касавшемся Микаэля, и что он ни за что на свете не станет его обсуждать. Кристер был не настолько глуп, чтобы не понять, что причина молчания Микаэля включала что-то относящееся к Хедестаду и Харриет Вангер. Он считал, что ему не обязательно знать правду для принятия главных решений, и достаточно уважал Микаэля, чтобы устраивать шум из-за этого.

— После обсуждения втроем мы пришли к общему мнению, — начала Эрика, сделала паузу и встретилась глазами с Харриет. — Прежде чем мы изложим нашу точку зрения, хотелось бы узнать, что ты сама думаешь по этому вопросу.

Взгляд Харриет поочередно переместился на Эрику, Микаэля и Кристера. На секунду он задержался на Микаэле, но она ничего не могла прочитать на их лицах.

— Если вы хотите выкупить мою долю, то это будет стоить издательству около трех миллионов крон — это то, что семья Вангер вложила в «Миллениум», — и к этому надо прибавить проценты с прибыли. Вам такое по карману? — добродушно спросила Харриет.

— Вполне, — ответил, улыбаясь, Микаэль.

От Хенрика Вангера он получил пять миллионов за работу по поручению этого старого промышленника. Как ни странно, часть этой работы состояла в поисках Харриет Вангер.

— В таком случае решение вопроса за вами, — сказала Харриет. — В контракте написано, что вы можете выкупить долю Вангеров хоть сегодня. Я бы в жизни не составила контракт так непродуманно, как это сделал Хенрик.

— Мы можем выкупить твою долю, если потребуется, — сказала Эрика. — Вопрос именно в том, что ты собираешься делать. Ты управляешь промышленным концерном, даже двумя. Весь наш годовой бюджет соответствует вашим затратам на ежедневный кофе для служащих. Что тебе за интерес тратить время на такое второстепенное по размаху предприятие, как «Миллениум»? Мы созываем правление раз в квартал, и ты тратишь на это время и пунктуально являешься каждый раз с тех пор, как сменила на посту Хенрика.

Харриет Вангер дружелюбно улыбнулась председательнице совета, потом помолчала, посмотрела на Микаэля Блумквиста и наконец ответила:

— С момента рождения я всегда чем-то владею, и все мои дни проходят в управлении концерном, где плетут столько интриг, сколько не найдешь на четырехстах страницах любовного романа. Когда я начала заседать в вашем правлении, то выполняла свой долг — обязанность, от которой не имела права отказаться. Но представьте себе, за прошедшие восемнадцать месяцев я заметила, что мне приятнее сидеть в этом правлении, чем во всех остальных, вместе взятых.

Микаэль одобрительно кивнул. Харриет переключила взгляд на Кристера.

— Правление в «Миллениуме» игрушечное. Здесь все проблемы маленькие, понятные и прозрачные. Как и всякое предприятие, вы, естественно, хотите получать прибыль, зарабатывать деньги — это предпосылка деятельности. Но у вас совсем другая цель — вы хотите чего-то добиться.

Она выпила глоток минеральной воды «Рамлёса» и устремила взгляд на Эрику.

— Неясно, чего именно вы хотите добиться. Ваши цели попросту не определены. Вы не политическая партия и не клуб по интересам. Вам не требуется соблюдать лояльность чему-то в большей степени, чем просто лояльность друг к другу. Но вы критикуете недостатки общества и охотно точите зуб на те официальные лица, которых не любите. Часто вы хотите что-то изменить или на что-то повлиять. Даже когда вы изображаете циников и нигилистов, мне ясно, что журналом управляет определенная мораль, и я в нескольких случаях убеждалась, что она весьма своеобразна. Не знаю, как это выразить, но у «Миллениума» есть душа. Ваше правление единственное, работой в котором я горжусь.

Она замолчала, и это молчание продолжалось так долго, что Эрика рассмеялась и сказала:

— Звучит приятно, но на наш вопрос ты так и не ответила.

— Я прекрасно себя чувствую в вашей компании, и сидеть в вашем правлении для меня удовольствие. Это одно из самых сумасбродных, даже странных занятий, к которым я была причастна. В общем, если вы хотите иметь меня рядом и впредь, я останусь.

— Ладно, — отозвался Кристер. — Мы все обсудили и пришли к единодушному мнению. Мы разрываем с тобой контракт и выкупаем твою долю.

Глаза Харриет чуть расширились.

— Вы хотите избавиться от меня?

— Когда подписывался контракт, мы лежали головой на плахе и ждали удара топора. У нас не было выбора. Мы с самого начала считали дни, когда сможем выкупить долю Хенрика Вангера. — Эрика открыла папку и достала документ, который она подвинула Харриет вместе с чеком в точности на ту сумму, которая была названа той как выкуп ее доли.

Харриет мельком пробежала глазами бумагу и, не проронив ни слова, достала ручку и поставила свою подпись.

— Ну что ж, все прошло безболезненно, — прокомментировала Эрика. — Я хочу поблагодарить Хенрика за все прошедшее и за помощь, которую он оказал «Миллениуму». Я надеюсь, ты ему это передашь.

— Конечно, — безразлично ответила Харриет Вангер. Лицо не выдавало ее чувств, но она ощущала обиду и глубокое разочарование — ведь она сказала, что хотела бы остаться в правлении, а они с такой легкостью выставили ее вон. Как чертовски сильно она открылась…

— В то же время я надеюсь заинтересовать тебя совершенно другим контрактом, — продолжила Эрика Бергер.

Она достала новую пачку документов и протянула их через стол Харриет.

— Мы хотим задать вопрос: не хочешь ли ты лично стать совладельцем «Миллениума»? Сумма пая в точности та же, что ты только что получила. Разница в том, что новый контракт не содержит никаких временны́х ограничений или дополнительных условий. Ты вступаешь как равноправный совладелец предприятия с той же ответственностью и обязанностями, как и все остальные.

Харриет удивленно подняла брови:

— А к чему была вся эта хитроумная процедура?

— Потому что эту проблему рано или поздно нужно было решить, — сказал Кристер Мальм. — Старый контракт мы могли бы продлевать каждый год на итоговом заседании владельцев — или до первого серьезного разногласия в правлении, а тогда выставить тебя вон. Но всякий раз дело упиралось бы в контракт.

Харриет оперлась на ручки кресла и внимательно посмотрела на него, затем перевела взгляд на Микаэля и Эрику.

— Вышло так, что мы подписали контракт с Хенриком под давлением экономических обстоятельств, — сказала Эрика. — Теперь мы хотим подписать контракт с тобой, потому что хотим этого. И характерное отличие нового контракта в том, что в будущем тебя будет нелегко выставить из правления.

— В этом большая разница и для нас, — мягко заметил Микаэль. За всю дискуссию это была его единственная реплика.

— Просто-напросто мы считаем, что ты привносишь в «Миллениум» нечто большее, чем экономические гарантии, обеспеченные именем Вангер, — сказал Эрика Бергер. — Ты человек разумный, понимающий и предлагающий конструктивные решения. До сих пор ты в основном держалась в тени, вроде гостя с кратким визитом. Но ты придаешь нашему правлению устойчивость и упорство, которых нам до тебя недоставало. Ты опытна в деловых вопросах. Однажды ты спросила, доверяю ли я тебе, и я про себя подумала, доверяешь ли ты мне. Теперь мы обе знаем ответ. Ты мне симпатична, и я тебе доверяю — и не я одна, мы все. Мы не хотим, чтобы ты присутствовала здесь как исключение из правил, в искусственно созданных пределах… Ты нужна нам как партнер и полноценный совладелец.

Харриет пододвинула контракт поближе и стала читать его, сточку за строчкой. Так продолжалось минут пять. Наконец она подняла голову.

— Так это ваше единодушное предложение? — спросила она.

Все трое кивнули. Харриет взяла ручку и подписалась. Чек она отодвинула от себя, а Микаэль его порвал.

Совладельцы «Миллениума» ужинали в «Чан Самира» на Тавастгатан. Новое партнерство отпраздновали простым застольем с хорошим вином под кускус с ягненком. Беседа текла спокойно, хотя Харриет Вангер была заметно взволнована. Чем-то это напоминало первое свидание, когда оба подозревают, что что-то должно случиться, но не знают, что именно.

Уже в половине восьмого Харриет сказала, что ей пора покинуть компанию, поскольку нужно вернуться в гостиницу и лечь пораньше. Эрика Бергер собралась домой к мужу и предложила Харриет немного пройтись — им было по пути. У Шлюза они расстались. Оставшись одни, Микаэль и Кристер еще немного посидели, а потом последний тоже сказал, что ему пора домой.

Приехав на такси в отель «Шератон», Харриет Вангер поднялась в свой номер на седьмом этаже. Она разделась, приняла ванну и завернулась в гостиничный банный халат. Устроившись у окна, выходившего на Риддорхольм, открыла пачку «Данхилла» и зажгла сигарету. За день Харриет обычно выкуривала три-четыре сигареты, и это было так мало, что она считала себя почти некурящей и могла наслаждаться озорными затяжками без угрызений совести.

В девять часов раздался стук в дверь. Харриет открыла и впустила Микаэля Блумквиста.

— Ну и стервец! — сказала она.

Микаэль улыбнулся и поцеловал ее в щеку.

— На секунду я решила, что вы и в самом деле собираетесь меня вышвырнуть.

— Мы бы никогда не сделали этого в таком виде. Ты ведь понимаешь, почему мы решили переделать контракт?

— Да, это разумно.

Микаэль приоткрыл ее халат, положил ей руку на грудь и легонько сжал.

— Ну и стервец! — повторила Харриет.

Лисбет Саландер остановилась перед дверью с табличкой «Ву». С улицы она проверила, что горит свет, а теперь слышала звуки музыки, долетавшие из-за двери. Фамилия тоже была правильная. Из всего этого Лисбет заключила, что Мириам Ву по-прежнему живет в старой однокомнатной квартире на Томтебугатан у Санкт-Эриксплан. Был вечер пятницы, и Лисбет думала, что Мимми, скорее всего, не дома, а где-нибудь развлекается, а в квартире будет темно. Сейчас оставалось разобраться, захочет ли Мимми по-прежнему знаться с ней, одна ли она и доступна ли для общения.

Лисбет нажала на кнопку звонка.

Мимми открыла дверь и изумленно взметнула брови, затем прислонилась к дверному косяку и подбоченилась.

— Саландер, да это ты! А я уже думала, ты умерла или что-то вроде того.

— Вроде того, — подтвердила Лисбет.

— А чего тебе надо?

— На этот вопрос есть много ответов.

Мириам Ву оглядела лестничную площадку и снова взглянула на Лисбет.

— Ну, дай хоть один ответ.

— Да вот, думала узнать, по-прежнему ли ты одна и не нужна ли тебе компания на ночь.

Мимми изумленно вытаращила глаза, а потом начала дико хохотать.

— Ну, ты даешь! Ты же единственная из всех моих знакомых, кому может прийти в голову позвонить мне в дверь после полуторалетнего отсутствия и просто-напросто спросить, не хочу ли я потрахаться.

— А ты хочешь, чтобы я ушла?

Мимми перестала смеяться, секунду постояла молча, а потом сказала:

— Лисбет… да ты никак всерьез.

Та выжидающе молчала.

В конце концов Мимми вздохнула и впустила гостью:

— Заходи. Уж на чашку кофе можешь рассчитывать.

Лисбет зашла в квартиру и села на одну из двух табуреток, стоявших возле обеденного стола. Сам стол находился в прихожей, почти вплотную к входной двери. Квартира жилой площадью двадцать четыре квадратных метра состояла из тесной комнатушки и безалаберно обставленной прихожей. Роль кухни играл закуток в одном из углов прихожей, а вода туда поступала через шланг, протянутый из туалета.

Лисбет следила взглядом за Мимми, пока та наливала воду в кофейник. Мать девушки была из Гонконга, а отец — из Будена на севере Швеции. Еще Лисбет знала, что родители Мимми живут в Париже. Мимми изучала социологию в Стокгольме, а ее старшая сестра училась на антрополога в США. Материнские гены проявились у Мимми в черных как вороново крыло, прямых волосах, которые она коротко стригла, и в легком восточном налете, запечатлевшемся на ее лице. Что касается отца, то от него ей достались ясные голубые глаза. Все это вместе делало ее внешность весьма своеобразной. В кого у нее большой рот и ямочки на щеках — неясно, но не в маму с папой.

Мимми был тридцать один год. Она любила наряжаться в одежду из латекса, любила тусоваться по клубам, где показывали стрип-шоу. Она и сама иногда в них выступала. Лисбет перестала ходить в клубы с тех пор, как ей исполнилось шестнадцать лет.

Помимо учебы, раз в неделю Мимми подрабатывала продавщицей в «Домино фэшн» на одной из улиц, пересекающих Свеавеген. Покупатели обычно интересовались моделями одежды типа формы санитарки, сделанной из резины, или комплектами одежды для ведьмы из черной кожи. Такие наряды «Домино» кроило и шило. Мимми и несколько ее подружек были совладельцами магазина, что означало небольшую прибавку в размере нескольких тысяч крон в месяц. Впервые Лисбет Саландер увидела Мимми на одном нетрадиционном шоу во время гей-фестиваля пару лет назад и в тот же вечер встретила ее в пивной палатке. Мимми была одета в необычный лимонно-желтый костюм из облегающего пластика, так что он обнажал больше, чем прикрывал. Лисбет не врубилась в эротические нюансы этого наряда, и она была достаточно пьяна, чтобы вдруг начать заигрывать с девицей, одетой под цитрусовый фрукт. Изумлению Лисбет не было предела, когда цитрус уставился на нее, захохотал, бесцеремонно поцеловал ее и сказал: «Вот тебя-то я и хочу!» Потом они пошли домой к Лисбет и всю ночь занимались сексом.

— Какая есть, такая есть, — заметила Лисбет. — Я уехала, чтобы сбежать от всего и всех. Конечно, надо было попрощаться.

— Я думала, с тобой что-то случилось. Когда ты была здесь, мы не так уж тесно общались.

— Я была занята.

— Ты вся покрыта тайнами: никогда не рассказываешь о себе. Я не знаю ни где ты живешь, ни куда звонить, если твой мобильник не отвечает.

— Сейчас я нигде не работаю. А потом, ты такая же «таинственная», как я. Секс тебя интересовал, а отношения — не слишком. Разве не так?

Мимми посмотрела на Лисбет.

— Вообще-то так, — ответила она наконец.

— Так же было и со мной. Я тебе никогда ничего не обещала.

— Но ты изменилась, — заметила Мимми.

— Не слишком.

— Ты выглядишь старше, более зрелой. Ты по-другому одета. И ты что-то напихала в бюстгальтер.

Лисбет не возражала, только поерзала на табуретке. Мимми коснулась темы, которая была для нее чувствительна, и она не представляла себе, как ей объяснить суть дела. Мимми раньше видела ее обнаженной, и она не может не заметить происшедших изменений. Наконец Лисбет поникла головой и пробормотала:

— Я обзавелась грудью.

— Что-что?

Лисбет подняла голову и повысила голос, не отдавая себе отчета в том, что его тон стал вызывающим:

— Я ездила в клинику в Италию и прооперировалась. У меня настоящая, не искусственная грудь. Поэтому я и исчезла. А потом я продолжала ездить. Теперь я снова вернулась.

— Ты шутишь?

Лисбет безучастно взглянула на Мимми.

— Ну и дура же я. Ты ведь никогда не шутишь.

— Я не собираюсь извиняться, и тебе я говорю только правду. Хочешь, чтобы я ушла, — только скажи.

— И у тебя действительно новая грудь?

Лисбет кивнула. Мимми прыснула от смеха, а гостья помрачнела.

— Во всяком случае, не уходи, пока я не увидела, как она выглядит. Ну, пожалуйста. Please.

— Мимми, мне всегда нравился секс с тобой. Тебе было до лампочки, чем я занимаюсь, и если у меня был кто-то, ты находила себе другую. И тебе наплевать с высокой колокольни, что о тебе думают.

Мимми кивнула. То, что она лесбиянка, она поняла еще в старших классах школы и после серии робких, мучительных попыток была наконец посвящена в таинства эротики в возрасте семнадцати лет, когда чисто случайно пошла со знакомой на праздник, проводившийся в Гётеборге Союзом за права гомо-, би — и транссексуальных личностей. С тех пор она не думала меняться. Как-то раз, когда ей было двадцать три, она попробовала секс с мужчиной. Мимми механически выполнила все, что от нее ожидалось, но удовольствия не получила. К тому же она принадлежала к тому меньшинству людей, которые ничуть не интересуются брачными узами, верностью и домашними вечерами в уютном семейном гнездышке.

— Я вернулась в Швецию несколько недель назад, и мне интересно, доступна ли ты, или мне надо кого-то себе пригласить.

Мимми поднялась и подошла к Лисбет, склонилась над ней и поцеловала в губы.

— Я думала позубрить кое-что по программе.

Потом она расстегнула верхнюю пуговицу на блузке Лисбет.

— Тогда чего ты…

Мимми поцеловала ее снова и расстегнула следующую пуговицу.

— Это я обязательно должна увидеть.

И снова ее поцеловала.

— Добро пожаловать обратно.

Харриет Вангер заснула ближе к двум часам ночи, а Микаэль Блумквист так и не задремал, а лежал, прислушиваясь к ее дыханию. Наконец он встал, вытащил пачку «Данхилла» из ее сумочки и, сев на стул у кровати, стал наблюдать за спящей.

Становиться любовником Харриет Вангер никак не входило в его планы. После всего пережитого в Хедестаде Микаэль ощущал едва ли не необходимость держаться от семейства Вангер подальше. Он пересекался с Харриет на заседаниях правления прошлой весной, но соблюдал вежливую дистанцию. Они знали тайны друг друга, и потому каждый из них был в руках другого, но помимо обязанностей Харриет в правлении «Миллениума» их отношения практически прекратились.

Год назад на Троицу Микаэль впервые за несколько месяцев поехал на свою дачу в Сандхалене — побыть одному, посидеть на причале, почитать детектив. В пятницу пополудни, вскоре после приезда, он направился в киоск за сигаретами, и вдруг ему навстречу попалась Харриет. Ей хотелось отвлечься от Хедестада, и она забронировала себе номер в отеле в Сандхамне на выходные. Это было место, куда она не возвращалась с детства. Швецию Харриет покинула в шестнадцать лет, а вернулась в пятьдесят три. Именно Микаэль разыскал ее.

После вежливых взаимных приветствий Харриет стыдливо замолчала. Микаэль знал ее историю. Она же знала, что он пожертвовал своими принципами, чтобы утаить страшные тайны семейства Вангер. В известной степени он сделал это ради нее.

Вежливый Микаэль предложил ей посмотреть его дом. Он сварил кофе, и они просидели на открытой веранде несколько часов, разговаривая не умолкая. Это было их первое серьезное общение с тех пор, как она вернулась в Швецию. Микаэль не сдержался и спросил:

— А что вы сделали с тем, что нашли в подвале Мартина Вангера?

— А вы в самом деле хотите знать?

Он кивнул.

— Я все убрала там сама: сожгла все, что только горело, а затем наняла рабочих снести дом. Я не смогла бы жить в нем и не могла бы продать его, чтобы там кто-то обосновался. Для меня этот дом — олицетворение жестокости. Я думаю построить на том участке дом поменьше, дачу.

— И никто не пришел в изумление, когда дом сносили? Ведь это была роскошная современная вилла.

Усмехнувшись, Харриет объяснила:

— Дирк Фруде распустил слух, что дом так безнадежно поражен грибком, что его санитарная обработка обойдется дороже.

Дирк Фруде был адвокатом семейства Вангер.

— А как поживает Фруде?

— Ему скоро семьдесят, и я забочусь о том, чтобы он не сидел без дела.

Ужинали они вместе, и Микаэль вдруг отметил про себя, что Харриет делится с ним самыми интимными деталями своей жизни. Когда он прервал ее, спросив, почему она это делает, она задумалась, а потом сказала, что, пожалуй, на всем свете нет никого другого, от кого ей нечего скрывать. Вдобавок к чему ей защищаться от мальчонки, которого она нянчила почти сорок лет назад?

За всю жизнь у нее был секс с тремя мужчинами. Первым был ее отец, вторым — ее брат. Папашу она убила, а от брата убежала. Все же ей удалось как-то выжить, встретить мужчину, ставшего ее мужем, и начать новую жизнь.

— Муж был нежный и любящий человек, надежный, благородный. С ним я была счастлива. Мы прожили почти двадцать лет, пока он не заболел.

— Почему же вы больше не вышли замуж?

Харриет пожала плечами:

— Я жила в Австралии одна с тремя детьми, и на мне было огромное фермерское хозяйство. Ради романтического свидания я не могла бы удрать даже на уик-энд. А отсутствие секса меня не волновало.

Они помолчали.

— Ну что ж, уже поздно, мне пора возвращаться в гостиницу.

Блумквист кивнул.

— Ты хочешь меня соблазнить.

— Да, — ответил Микаэль.

Он поднялся, взял ее за руку и повел наверх в спальню. Вдруг Харриет остановила его.

— Я даже толком не знаю, как себя вести, — сказала она, — так давно я это не делала.

Выходные дни они не разлучались, а потом встречались раз в три месяца, когда она приезжала на заседания правления «Миллениума». Нельзя сказать, что это были продуманные или особенно крепкие отношения. Харриет Вангер работала круглые сутки и часто уезжала. Каждый второй месяц она проводила в Австралии. Но, безусловно, стала дорожить своими редкими, случайными встречами с Микаэлем.

Через пару часов Мимми варила кофе, а Лисбет лежала на кровати, обнаженная и вспотевшая, курила сигарету и поглядывала на Мимми через приоткрытую дверь. Как она завидовала фигуре Мимми! Особенно впечатляющим мускулам. Тренировки в спортзале на снарядах два раза в неделю, а еще тайский бокс или какая-то разновидность карате раз в неделю привели к тому, что ее тело было в отличной форме.

Она просто классно выглядела: не как фотомодель, а как привлекательная здоровая женщина. В ее характере была склонность провоцировать и дразнить других. Приодевшись на праздник, она могла обратить на себя внимание кого угодно. Лисбет не могла взять в толк, почему Мимми вообще есть дело до такой клуши, как она.

Но Лисбет была рада, что Мимми к ней не безразлична. Секс с ней был такой раскрепощающий, что Лисбет наслаждалась сама и доставляла удовольствие ей.

Мимми подошла к кровати с двумя кружками и поставила на табуретку у кровати. Затем снова залезла в постель, нагнулась и потрогала соски Лисбет.

— Порядок, вполне годятся, — заверила она.

Лисбет ничего не сказала, засмотревшись на грудь Мимми, оказавшуюся у нее прямо перед глазами. У Мимми тоже были довольно маленькие груди, но они выглядели очень естественно на ее теле.

— Честно говоря, Лисбет, ты выглядишь просто офигенно.

— Глупости. Грудь мне ничего не прибавляет и ничего не убавляет, просто теперь она у меня хотя бы есть.

— Да ты зациклилась на своем теле.

— Как бы не так; сама, вон, тренируешься как чокнутая.

— Я тренируюсь, потому что получаю от этого удовольствие. Это мне в кайф, почти как секс. Ты бы тоже попробовала!

— Я же хожу на бокс, — возразила Лисбет.

— Ерунда! Ты приходишь побоксировать раз в месяц, от случая к случаю, да и то потому, что тебе захотелось отделать наглых мальчишек, а не для того, чтобы хорошо себя чувствовать.

Лисбет пожала плечами, а Мимми уселась на нее сверху.

— Лисбет, ты неумеренно занята собой и своим телом. До тебя доходит, что мне нравится с тобой в постели не из-за твоей внешности, а от того, как ты себя ведешь? Ты мне кажешься ужасно сексуальной.

— И ты мне тоже. Я потому к тебе и вернулась.

— А не потому, что ты меня любишь? — притворно-обиженным голосом спросила Мимми.

Лисбет покачала головой.

— У тебя есть кто-нибудь сейчас?

Мимми секунду поколебалась, а потом кивнула:

— Может быть. Вроде того. По-видимому. В общем, это непросто.

— Я не выпытываю.

— Я знаю, но могу и рассказать. Это женщина из университета, старше меня, замужем с двадцатилетнего возраста. Мы встречаемся втайне от ее мужа: в пригороде, на вилле — в таком духе. Она скрытая лесбиянка.

Лисбет кивнула.

— Ее муж довольно много ездит, и тогда мы видимся. Это у нас началось еще осенью, и мне уже чуть наскучило. Но она очень хороша собой. А еще я общаюсь со старой компашкой.

— Я как раз хотела тебя спросить, будем ли мы с тобой дальше встречаться.

Мимми кивнула:

— Я с удовольствием.

— Даже если я опять исчезну на полгода?

— А ты будь в контакте. Мне ведь не безразлично, жива ты или нет. Я даже твой день рождения помню.

— Никаких условий друг другу не ставим?

Мимми улыбнулась и вздохнула.

— Вообще-то, ты именно такая телка-лесбиянка, с которой я ужилась бы вместе. Ты бы ко мне не лезла, когда я этого не хочу.

Лисбет молчала.

— Если не считать того, что ты вообще-то не лесбиянка. Возможно, ты бисексуалка. Но главное — ты сексуальна: любишь секс и плюешь на пол партнера. Ты — образчик энтропии и хаоса.

— Не знаю, какая я, — заметила Лисбет, — но я вернулась в Стокгольм. Что я знаю, так это что я бездарна в отношениях с людьми. По правде говоря, я вообще в городе ни с кем не знакома; ты первая, с кем я разговариваю после приезда.

Мимми серьезно на нее посмотрела:

— Тебе в самом деле не нужны знакомые? Ты ведь самая замкнутая и неприступная из всех, кого я знаю.

Они немного помолчали.

— Но твоя грудь — это нечто! — Мимми подцепила сосок подружкиной груди и оттянула его. — Она тебе под стать: не маленькая и не большая.

Лисбет облегченно вздохнула от очередного одобрительного заключения.

— И на ощупь как натуральная.

Она так сильно щипнула сосок, что у Лисбет дух захватило, и она открыла рот. Они посмотрели друг на друга, потом Мимми наклонилась и взасос поцеловала Лисбет. Та ответила и обхватила Мимми руками. Кофе так и остался нетронутым.

Глава 7

Суббота, 29 января — воскресенье, 13 февраля

Верзила-блондин свернул на Свавельшё между Ерна и Вагнхерад в субботу в одиннадцать утра. Населенный пункт состоял из примерно пятнадцати домов. Блондин остановился у последнего строения, метрах в ста пятидесяти от самой деревни. Это была старая обшарпанная постройка, вмещавшая раньше типографию, а теперь извещавшая вывеской, что здесь располагается мотоклуб «Свавельшё МК». Хотя улица была совершенно безлюдна, верзила тщательно огляделся, прежде чем открыть машину и выйти. Было прохладно. Он натянул коричневые кожаные перчатки и вынул из багажника черную спортивную сумку.

Он не особенно беспокоился, видит ли его кто. Старая типография размещалась так, что было почти невозможно припарковать машину без того, чтобы это было заметно. Если бы какая-то государственная служба хотела бы установить наблюдение за зданием, ей потребовалось бы одеть своих сотрудников в камуфляж и снабдить телескопом где-нибудь в канаве по другую сторону поля. А это очень скоро обнаружили бы жители деревни и разнесли в сплетнях, а поскольку тремя домами в поселке владели члены «Свавельшё», это стало бы известно всему клубу.

Входить в здание он не собирался. Полиция уже несколько раз делала обыск в помещении клуба, и потому не было уверенности в том, что никакого подслушивающего устройства тайно не установили. Это означало, что традиционно разговоры в клубе касались машин, баб и выпивки, иногда обсуждались акции, куда стоит вложить средства, и очень редко — темные дела с возможным драматическим исходом.

Вот почему верзила-блондин терпеливо ждал, пока Карл Магнус Лундин выйдет во двор. Магге Лундин, тридцати шести лет, был председателем клуба. Вообще-то он был довольно костлявый, но с годами набрал немалый вес и теперь выделялся заметным пивным брюшком. Белокурые волосы, завязанные конским хвостом, тяжелые сапоги, черные джинсы и солидная зимняя куртка составляли его внешний облик. В его послужном списке числилось пять судимостей: две — за незначительные нарушения в связи с наркотиками, одна — за сбыт краденого в крупных размерах, еще одна — за угон машины и управление ею в нетрезвом виде. Пятая судимость была самая серьезная, по ней он получил восемнадцать месяцев за причинение тяжких телесных повреждений. Это случилось несколько лет назад, когда он, выпив, начал дебоширить в одном пивной в Стокгольме.

Магге Лундин и верзила пожали друг другу руки и не спеша пошли вдоль изгороди вокруг усадьбы.

— Последний раз дело было несколько месяцев назад, — заметил Магге.

Верзила-блондин кивнул.

— Есть классная фишка: три тысячи шестьдесят граммов амфетамина.

— Делимся, как и в прошлый раз?

— Пополам.

Магге Лундин вынул пачку сигарет из нагрудного кармана и кивнул. Ему нравилось вести дела с верзилой. Розничная цена амфетамина была сто шестьдесят — двести тридцать крон за грамм в зависимости от спроса. Значит, три тысячи шестьдесят граммов могут в среднем потянуть на шестьсот тысяч крон. Мотоклуб «Свавельшё» мог бы поделить три килограмма на порции по двести пятьдесят граммов и распределить среди своих постоянных продавцов. Тогда цена упадет до ста двадцати — ста тридцати крон за грамм, а значит, общий доход уменьшится.

Этот бизнес был исключительно выгоден для мотоклуба. Достоинством сделок с верзилой было то, что предоплаты не требовалось и никакого базара о твердых ценах не возникало. Верзила поставлял товар и забирал себе пятьдесят процентов выручки, что было вполне приемлемо. Они примерно знали, сколько им принесет продажа килограмма амфетамина, но реальный доход зависел от того, насколько прибыльно раскрутит дела Магге Лундин. Сумма всей выручки может отклониться на несколько тысяч в минус или плюс, но по окончании операции верзила-блондин должен получить примерно сто девяносто тысяч крон — столько же, сколько и мотоклуб «Свавельшё».

За последние годы они много раз были партнерами в этом деле. Магге Лундин понимал, что верзила мог бы удвоить свой доход, если бы сам командовал посредниками. Он также знал, почему тот считал за лучшее оставаться в тени: так он оставался на заднем плане, тогда как весь риск ложился на байкеров. При таком раскладе верзила получал меньший, но сравнительно надежный доход. В отличие от других поставщиков, о которых Магге Лундин доводилось слышать, их партнерство имело в основе деловой подход, кредит и доверие. Между ними не было ни ссор, ни пререканий, ни угроз.

Случилось раз, что верзила-блондин погорел на сто тысяч крон, когда сорвалась поставка оружия. Сам Магге Лундин не знал никого в их бизнесе, кто понес бы такой убыток. Он был в панике, когда надо было докладывать, как это произошло. Он в деталях рассказал, почему все провалилось и как случилось, что полицейский из Центра профилактики преступности провел обыск у одного из членов общества «Арийское братство» в Вермланде. Но верзила даже бровью не повел. И чуть ли не посочувствовал: всякое, мол, бывает. Магге Лундин никакой выручки не получил: пятьдесят процентов от нуля равны нулю. Но и долга не было — его списали.

Магге Лундин был неглуп. Он понимал, что с точки зрения бизнеса меньший доход, сопряженный с меньшим риском, — здравый принцип. Ему даже в голову не приходила идея надуть партнера. Это было бы делом дурного пошиба: верзила и его компаньоны соглашались на меньшую выручку, если расчеты велись без обмана. Случись Лундину обжулить верзилу, он бы вряд ли остался в живых после очередного приезда партнера. Так что думать об этом не стоило.

— А когда привезешь продукт?

Верзила-блондин поставил спортивную сумку на землю.

— Уже привез.

Магге Лундин даже не потрудился открыть сумку и проверить ее содержимое. Вместо этого он протянул руку для рукопожатия в знак того, что будет безоговорочно следовать договору.

— Есть еще одна работенка, — сказал верзила.

— Какая?

— Мы хотим нанять тебя для одного специального дела.

— Ну, говори.

Верзила-блондин достал конверт из внутреннего кармана куртки и протянул Магге. Там лежала фотография паспортного размера и листок с личными данными. Лундин вопросительно взглянул на верзилу.

— Ее зовут Лисбет Саландер, живет на улице Лундагатан в районе Сёдермальм в Стокгольме.

— Так.

— Может быть, сейчас она за границей, но рано или поздно снова появится.

— Так.

— Мой заказчик хочет поговорить с ней спокойно и без помех, так что ее нужно доставить живой. Есть предложение привезти ее на склад в Ингерн. Затем нужно, чтобы кто-нибудь прибрал там после разговора. Она должна бесследно исчезнуть.

— Это мы можем. А как мы узнаем, что она вернулась домой?

— Я тебе дам знать, когда надо будет.

— Сколько?

— Как насчет десяти кусков за все? Работа ведь простая: съездить в Стокгольм, забрать ее и привезти ко мне.

И они снова обменялись рукопожатием.

Вторично приехав на Лундагатан, Лисбет села на свой продавленный диван и задумалась. Ей нужно было принять ряд стратегических решений, и одно из них касалось этой квартиры: оставлять ее за собой или нет.

Закурив, она выпустила дым в потолок и стряхнула пепел в банку из-под кока-колы. У нее не было оснований любить эту квартиру. Сюда она въехала с мамой и сестрой, когда ей было четыре года. Гостиную заняла мама, а они с Камиллой делили маленькую спальню. Когда ей было двенадцать и случилась «Вся Та Жуть», ее поместили в детскую клинику, а позже, когда ей исполнилось пятнадцать лет, они стали жить в разных приемных семьях. Квартиру сдавал съемщикам ее опекун Хольгер Пальмгрен, и он же позаботился о том, чтобы жилплощадь вернулась к ней в восемнадцать лет, когда Лисбет нуждалась в крыше над головой.

Квартира была надежным оплотом ее существования на протяжении последних лет. Несмотря на то что Лисбет в ней больше не нуждалась, мысль избавиться от нее была неприятна. Это означало бы, что чужие люди расхаживали бы по ее полу.

Оставалась чисто техническая проблема: вся ее почта, если она к ней вообще поступала, приходила на Лундагатан. Расставшись с этой квартирой, Лисбет должна будет завести себе новый почтовый адрес. А она отнюдь не хотела быть гражданским лицом, завязанным на разных ведомствах. У нее была параноидальная боязнь списков и регистраций и не было особых причин доверять каким-то учреждениям, да и кому-либо вообще.

Выглянув в окно, Лисбет увидела пожарную лестницу со стороны заднего двора, ту самую лестницу, что видела всю свою жизнь. Вдруг она почувствовала облегчение от того, что решила распрощаться с квартирой. Здесь она никогда не чувствовала себя в безопасности. Каждый раз, сворачивая на Лундагатан и приближаясь к своей парадной, будучи трезвой или в подпитии, Лисбет осматривалась вокруг, приглядывалась к припаркованным машинам и прохожим. Она была внутренне убеждена, что где-то есть люди, желавшие ей зла, и что, вздумай они наброситься на нее, то, скорее всего, выбрали бы момент, когда она входит к себе в дом или выходит из него.

Однако до сих пор на нее никто не нападал. Это, конечно, не значит, что можно расслабиться: адрес на Лундагатан был указан в любом официальном списке. Но за все прошедшие годы у Лисбет никогда не было денег на то, чтобы упрочить свою безопасность — помимо того, чтобы всегда оставаться начеку. Теперь все было иначе. Лисбет хотела, чтобы ни одна живая душа не знала ее адрес на Мосебакке. Инстинкт подсказывал ей по возможности соблюдать анонимность.

Но эти мысли не решали проблему, что ей делать с квартирой. Она еще пораскинула мозгами, потом взяла мобильный телефон и позвонила Мимми.

— Привет, это я.

— Привет, Лисбет. Неужели на этот раз ты надумала мне позвонить уже через неделю после встречи?

— Я на Лундагатан.

— Ну и?..

— Хотела спросить у тебя, не хочешь ли перебраться в мою квартиру.

— Перебраться?

— Из твоей конуры.

— Мне и тут хорошо. А ты переезжаешь?

— Уже переехала, и эта квартира стоит пустая.

Мимми затихла на другом конце провода.

— Что толку спрашивать, не хочу ли я в нее перебраться? Лисбет, она мне же не по карману.

— Права на квартиру полностью выкуплены. Ежемесячная плата за обслуживание и ремонт всего тысяча четыреста восемьдесят крон, а это, наверное, меньше, чем ты платишь за свою конуру. К тому же все это проплачено на год вперед.

— Может, ты хочешь ее продать? Скорее всего, она стоит немного больше миллиона.

— Почти полтора, если верить газетным объявлениям.

— Но у меня нет денег.

— Я не собираюсь ее продавать. Можешь перебираться, когда хочешь, хоть сегодня, и жить сколько хочешь, а платить ничего не надо целый год. Я не могу сдавать ее внаем, но могу вписать тебя в контракт как свою сожительницу, тогда у тебя не будет заморочек с домоуправлением.

— Лисбет, ты что, делаешь мне предложение руки и сердца? — хихикнула Мимми.

Лисбет хранила мрачную серьезность.

— У меня нет нужды в квартире, но я не хочу ее продавать.

— Хочешь сказать, что я могу в ней жить типа бесплатно? Ты что, серьезно?

— Да.

— А долго?

— Сколько хочешь. Ну как, ты согласна?

— Еще бы! Не каждый день мне преподносят бесплатную квартиру в таком районе, как Сёдер.

— Есть одно требование.

— Я так и знала!

— Живи сколько хочешь, но я по-прежнему зарегистрирована здесь, и мне может приходить почта. От тебя лишь потребуется откладывать присланное мне и давать знать, если это может представлять интерес.

— Лисбет, ты самая странная девица из всех, кого я знаю. Ты чем вообще занимаешься и где собираешься жить?

— В другой раз расскажу, — уклончиво ответила Лисбет.

Они договорились встретиться в тот же день после обеда, чтобы Мимми могла как следует посмотреть квартиру.

Закончив разговор, Лисбет сразу почувствовала облегчение. Она взглянула на часы и отметила, что времени до прихода Мимми полным-полно. Из дома она направилась к «Хандельсбанку» на Хорнгатан, там взяла талончик с номером и стала терпеливо ждать своей очереди.

Предъявив удостоверение личности, Лисбет объяснила, что какое-то время провела за границей, а теперь хочет посмотреть, каков баланс на ее счете. Оказалось, что ее накопления составляют восемьдесят две тысячи шестьсот семьдесят крон. Сумма на счете оставалась неизменной весь год за исключением поступления девяти тысяч трехсот двенадцати крон осенью. Это было наследство ее матери.

Лисбет Саландер сняла наличную сумму, равную наследству, и на минуту задумалась. Она хотела найти этим деньгам такое применение, какое порадовало бы ее мать. Раздумывая над тем, что бы подошло, она дошла до почты на Розенлундсгатан и там отослала деньги в один из стокгольмских женских кризисных центров от анонимного отправителя. Она и сама не знала, зачем это сделала.

Было восемь часов вечера в пятницу, когда Эрика выключила компьютер и потянулась. Последние девять часов она провела за доработкой мартовского номера «Миллениума». Малин Эрикссон была полностью занята подготовкой тематического номера вместе с Дагом Свенссоном, так что бо́льшую часть редакторской работы Эрике пришлось взять на себя. Хенри Кортес и Лотта Карим сделали попытку помочь, но они были не слишком опытными редакторами, потому что в основном собирали материал и писали статьи.

Эрика Бергер чувствовала страшную усталость и боль в спине, но испытывала удовлетворение от сделанного в течение дня, да и в жизни целом. Финансовая ситуация в журнале была стабильна, кривые популярности издательства шли вверх, тексты поступали к оговоренному сроку, а если и запаздывали, то не катастрофически, сотрудники были довольны и даже год спустя после дела Веннерстрёма сохраняли душевный подъем.

Немного помассировав затылок, Эрика поняла, что больше всего ей сейчас нужен душ. Она подумала, не воспользоваться ли ей душевой кабинкой возле кухонного уголка, но чувствовала себя такой разбитой, что просто положила ноги на письменный стол. Через три месяца ей стукнет сорок пять, а пресловутое будущее стало все больше чувствоваться где-то позади. Даже обзаведясь тонкой сеточкой морщин в уголках глаз и возле рта, Эрика выглядела хорошо — это она знала. Два раза в неделю она изнуряла себя в гимнастическом зале, и все же стала замечать, что ей все труднее взбираться на мачту, когда они с мужем ходят под парусом. Именно ей приходилось лазать, потому что Грегер страдал головокружениями.

Эрика решила, что первые сорок пять лет ее жизни, при всех взлетах и падениях, вышли в целом счастливыми. У нее были деньги, положение в обществе, отличный дом и любимая работа. Еще — заботливый и любящий муж, все еще влюбленный в нее после пятнадцати лет брака. А кроме того — приятный и неутомимый любовник, который услаждал если не ее душу, так тело, когда ей требовалось.

При мысли о Микаэле Блумквисте Эрика улыбнулась. Интересно, когда он соберется с силами посвятить ее в тайну своих отношений с Харриет Вангер? Ни Микаэль, ни Харриет не обмолвились ни словом о своей связи, но Эрика была не лыком шита. Она догадалась, что между ними что-то есть, на одном из заседаний правления в августе, когда подметила, как переглянулись Микаэль и Харриет. От отчаяния она попыталась дозвониться им обоим на мобильник и не слишком удивилась, что они оказались отключены. Это, конечно, нельзя считать решающим доказательством, но и после следующего заседания правления Микаэль был недоступен весь вечер. Внутренне Эрика даже посмеивалась над тем, как быстро Харриет ушла с ужина после годового отчетного собрания, сославшись на необходимость вернуться в гостиницу и лечь спать. Эрика не стала их выслеживать — она не была ревнива, — но решила при случае как-нибудь подпустить им шпильку.

Она совершенно не вмешивалась в романы Микаэля с другими женщинами и надеялась, что его связь с Харриет не приведет к проблемам в правлении. Тут не о чем беспокоиться. У Микаэля был уже целый ряд завершившихся романов, но он оставался в дружеских отношениях с бывшими любовницами и очень редко попадал в неприятные ситуации.

Сама Эрика Бергер была бесконечно рада иметь такого друга и верного соратника, как Микаэль. В некоторых ситуациях он вел себя глупо, зато иногда проявлял такое чутье, что открывал себя в роли оракула. Чего он никогда не мог понять, так это ее чувств к мужу. До него совершенно не доходило, почему она воспринимает Грегера как удивительного человека, теплого, обаятельного, великодушного, а главное — лишенного тех недостатков, которые терпеть не могла в других мужчинах. Грегер был именно тем мужчиной, с которым ей хотелось прожить в старости. Эрика хотела иметь детей от него, но раньше это было невозможно, а теперь — поздно. И все же в выборе спутника жизни она не видела лучшей и более надежной альтернативы. На него она могла безоговорочно положиться, и он всегда был рядом, когда она нуждалась в нем.

Микаэль был мужчиной совершенно другого склада. При столь переменчивом характере он производил впечатление человека, в котором совмещаются несколько личностей. В профессиональной деятельности Микаэль был упрям и проявлял почти патологическую способность сосредотачиваться на своем деле. Он вгрызался в сюжет какой-то истории и работал над ним, пока не добивался совершенства и не оставлял ни одного вопроса без ответа. Его лучшие публикации были блестящими, в худших он все же оставался на уровне выше среднего. Он обладал талантом интуитивно угадывать, в какой истории есть изюминка, а в какой не обнаружится ничего, кроме второстепенных банальностей. Эрика ни разу не пожалела, что начала сотрудничать с Микаэлем.

О чем она также не жалела, так это о том, что стала его любовницей.

Единственным, кто понимал страсть Эрики Бергер к сексу с Микаэлем Блумквистом, был ее муж. И все потому, что она осмелилась обсудить с ним свою сексуальную тягу. Речь шла не об измене, а о вожделении. Секс с Микаэлем давал ей такой мощный импульс, какого ей не мог дать ни один мужчина, включая Грегера.

В жизни Эрики Бергер секс играл важную роль. Потеряв невинность в четырнадцать лет, она провела большую часть юности в поисках наслаждений. Чего только не перепробовала: от грубых приставаний одноклассников и скорой связи с немолодым учителем до секса по телефону и бархатного секса с психически неуравновешенным мужчиной. В эротике она перепробовала все самое интересное. Ее практика включала членство в клубе «Экстрим», где устраивались развлечения, не вполне одобряемые общественностью. Несколько раз она пробовала секс с женщинами, но была всякий раз разочарована и поняла, что это не для нее и что женщины не вызывали в ней и десятой доли того возбуждения, которое у нее возникало с мужчиной. Или двумя. На пару с Грегером они пробовали секс втроем. Вторым мужчиной был один известный владелец художественной галереи. Оказалось, что у ее мужа сильная склонность к бисексуальности, да и сама она чуть ли не теряла сознание от блаженства, когда двое мужчин одновременно ласкали и удовлетворяли ее. Другое, трудноописуемое возбуждение возникало у нее, когда она наблюдала, как ее мужа услаждает другой мужчина. Встряски такого рода они затем повторяли с двумя другими регулярно приходящими партнерами.

В общем, ее сексуальную жизнь с Грегером нельзя назвать скучной или неудовлетворительной, но Микаэль Блумквист доставлял ей совершенно особое переживание. У него был талант. Он просто-напросто занимался с ней ФС — феноменальным сексом. Столь феноменальным, что Эрика достигла оптимального баланса с Грегером как мужем и Микаэлем как любовником. Она не могла жить без них обоих и не собиралась никому из них отдавать предпочтение. Ее муж оказался способен понять, что у Эрики есть и другие потребности помимо тех, которые он сам мог бы ей предложить, — например, в виде хитроумных акробатических поз в джакузи.

В отношениях с Микаэлем Эрика больше всего ценила отсутствие желания контролировать ее. Он ни капли не был ревнив, и хотя у нее самой несколько раз разгорались вспышки ревности, когда их отношения еще только завязывались двадцать лет назад, она быстро поняла, что ревновать его бессмысленно. Их отношения строились на дружбе, а в дружбе Микаэль был безгранично верен. У них были отношения, способные выдержать самые тяжелые испытания.

Эрика Бергер прекрасно понимала, что принадлежит к кругу людей, чей образ жизни вряд ли получил бы одобрение членов союза христианок-домохозяек из Шёвде, но ее это ничуть не волновало. Еще в юности Эрика решила: что бы она ни вытворяла в постели и как бы ни строила свою жизнь, это касается только ее, и никого другого. Однако ее раздражало, что многие знакомые шептались и судачили о ее отношениях с Микаэлем Блумквистом, причем всегда за ее спиной.

Будучи мужчиной, Микаэль мог перемещаться из одной постели в другую — никто и бровью не поведет. Эрика же была женщиной, имевшей единственного любовника, остававшейся верной ему в течение двадцати лет, причем с полного согласия своего мужа. Это, конечно, становилось темой досужих разговоров.

«А пошли вы все…» — решила она, затем подняла телефонную трубку и позвонила мужу:

— Привет, милый. Что делаешь?

— Пишу.

Грегер Бекман был не только художником, но и преподавателем — доцентом по истории искусства, а также автором нескольких книг в этой области. Он часто принимал участие в общественных дебатах и приглашался для консультаций архитектурными бюро. Последний год Грегер работал над книгой о важности художественного оформления зданий и анализировал причины, почему людям нравятся одни здания и не нравятся другие. Книга начала превращаться в яростное обличение функционализма, и Эрика почувствовала, что это может вызвать беспокойство среди эстетов-дебатёров.

— Ну, и как движется?

— Отлично! Как по маслу. А что у тебя?

— Я как раз закончила последний выпуск, он пойдет в типографию в четверг.

— Поздравляю.

— Я совершенно выдохлась.

— Похоже, у тебя что-то на уме.

— Ты что-нибудь запланировал для нас на вечер или ты не слишком обидишься, если я не буду ночевать сегодня дома?

— Передай Блумквисту, что он искушает судьбу, — произнес Грегер.

— Не думаю, что этим его припугнешь.

— Ладно. Тогда передай, что ты ведьма, которую невозможно удовлетворить, и что поэтому он состарится раньше времени.

— Это он и так знает.

— Значит, мне только остается покончить с собой. Буду писать, пока не засну, а ты отвлекись.

Попрощавшись, Эрика позвонила Микаэлю. Тот был в доме у Дага Свенссона и Миа Бергман в Эншеде. Они как раз подводили итоги обсуждения некоторых сложных деталей в книге Дага. Эрика спросила, занят ли он сегодня ночью или будет в настроении помассировать одну усталую спину.

— Ключи у тебя есть, — ответил Микаэль. — Чувствуй себя как дома.

— Отлично. Увидимся через часок.

Идти до Беллмансгатан было всего десять минут. Эрика разделась, приняла душ и сделала себе эспрессо в кофемашине. Потом забралась в постель Микаэля и стала нетерпеливо ждать.

Наибольшее удовлетворение она бы наверняка получила от секса втроем — с мужем и Микаэлем, но почти со стопроцентной гарантией этого никогда не произойдет. Все дело в том, что Микаэль был слишком правильный. Эрика даже поддразнивала его, обвиняя в гомофобии. Но мужчинами он совершенно не интересовался. Как жаль, что нельзя иметь все на свете сразу.

Верзила-блондин раздраженно хмурил брови, осторожно правя машиной на скорости около пятнадцати километров в час по такой отвратительной дороге, что он даже подумал, все ли правильно в описании маршрута. Только начало темнеть, как дорога вдруг стала шире, и он разглядел домик впереди. Остановился, выключил мотор и огляделся. До домишки оставалось еще метров пятьдесят.

Он находился недалеко от Сталлархольмена, поблизости от Мариефреда. Перед ним, прямо посреди леса, стоял простой домик, построенный в пятидесятых годах. Сквозь деревья поблескивала светлая полоса льда на озере Меларен.

Он не мог взять в толк, почему кому-то захотелось проводить свободное время в безлюдном лесном массиве. Ему даже стало как-то не по себе, когда он закрыл за собой дверцу машины. Лес ощущался враждебным и давящим. Казалось, что за ним наблюдают. Он пошел к усадьбе, но вдруг замер, услышав треск.

Он пристально всматривался в чащу. Вечер был тихий, безветренный. Проведя пару минут в нервном напряжении, он краем глаза приметил какое-то существо, осторожно кравшееся между деревьями. Сфокусировав взгляд, он различил это существо, неподвижно застывшее метрах в тридцати и уставившееся на него.

Верзила-блондин слегка запаниковал. Он постарался разобрать побольше деталей и увидел темное узловатое лицо. Казалось, что перед ним карлик ростом не больше метра, одетый в маскировочный костюм, чем-то похожий на наряд из веток и мха. Кто это мог быть: баварский лесовичок или его ирландский аналог лепрекон? Опасны ли они?

Верзила-блондин затаил дыхание; он почувствовал, как у него волосы встают на голове.

Тут он резко поморгал и потряс головой. Вновь открыв глаза, отметил, что существо переместилось метров на десять правее. «Никого там нет, — сказал он себе. — Это померещилось». И все же между деревьями явно кто-то был. Внезапно существо зашевелилось и стало приближаться. Казалось, оно движется быстро и резко, описывая полукруг, чтобы занять позицию для нападения.

Верзила-блондин припустил на всех парах остаток пути до дома. Он постучал в дверь чуть сильнее и чуть настойчивее, чем требовалось. Едва расслышав звуки человеческих шагов в домике, почувствовал, как страх отступил. Он обернулся через плечо и заключил: ничего там не было.

Но дыхание он перевел, лишь когда дверь открылась. Адвокат Нильс Бьюрман вежливо поздоровался и предложил войти.

Оттащив в подвал, в комнату для крупногабаритного мусора, последний мешок с барахлом Лисбет Саландер, предназначенным на выброс, Мириам Ву поднялась в квартиру и с облегчением вздохнула. Комната была стерильно чистой, в ней чувствовался запах мыла, краски и свежезаваренного кофе. Последним занималась Лисбет. Она сидела на табуретке и задумчиво глядела на опустевшую квартиру. Из нее уже как-то таинственно исчезли занавески, коврики, купоны на скидку, валявшиеся на холодильнике, обычный хлам в прихожей. Она даже удивилась, какой большой оказалась квартира.

Вкусы Мириам Ву и Лисбет Саландер были разными, касалось ли это одежды, обстановки в квартире или интеллектуальных потребностей. Точнее, у Мириам Ву были определенный вкус и взгляды на то, как ее жилище должно выглядеть, какую мебель ей бы хотелось иметь, какие платья покупать. По мнению Мимми, у Лисбет вообще никакого вкуса не было.

Походив по ее квартире на Лундагатан и придирчиво все осмотрев, Мимми пришла к выводу, что почти все нужно выбросить — и, уж конечно, захудалый грязно-коричневого цвета диван в гостиной. Она спросила Лисбет, хочет ли та что-нибудь сохранить, и в ответ услышала «нет». Вслед за тем Мимми провела несколько выходных, а также несколько вечерних часов в течение двух недель, выбрасывая старую мебель, подобранную когда-то в мусорных контейнерах, вычищая внутри кухонных шкафов, отскребая и вымывая ванну, перекрашивая стены на кухне, в гостиной, спальне, прихожей и покрывая лаком паркет в гостиной.

Лисбет эта возня совершенно не интересовала, но иногда она, проходя мимо, заглядывала и с изумлением разглядывала Мимми. Когда все было готово, квартира стояла пустой, за исключением маленького потертого кухонного столика из массивного дерева, который Мимми не поленилась ошкурить и покрыть лаком, двух прочных табуреток, которые Лисбет прихватила, когда с чердака выбрасывали хлам, и внушительного книжного стеллажа, стоявшего в гостиной, который Мимми собиралась как-то использовать в будущем.

— Я перееду сюда на выходных. Ты точно ни о чем не жалеешь?

— Эта квартира мне не нужна.

— Но это же потрясная квартира. Конечно, бывают побольше и получше, но она же шикарно расположена, в самом центре Сёдера, и плата ничтожная. Лисбет, ты упустишь целое состояние, если не продашь ее.

— Денег мне хватает.

Мимми замолчала, не зная, как понимать лаконичные комментарии подруги.

— А где ты будешь жить?

Лисбет не ответила.

— А к тебе можно как-нибудь заглянуть?

— Позже.

Открыв сумку, Лисбет вынула бумагу и передала ее Мимми.

— Я переписала контракт и уладила все с домоуправлением. Самое простое было вписать тебя как мою сожительницу, и еще я указала, что продала тебе полквартиры, цена — одна крона. Вот, подпиши.

Мимми взяла ручку, подписалась и проставила дату своего рождения.

— И это всё?

— Да.

— Лисбет, я вообще-то всегда считала тебя слегка с приветом, но ты хоть сейчас понимаешь, что подарила мне полквартиры? Я рада получить ее, но боюсь оказаться в ситуации, когда ты вдруг передумаешь и между нами начнется сутяжничество.

— Никаких свар между нами не будет. Я хочу, чтобы ты здесь жила. Мне это приятно.

— Но задаром, без компенсации… Ты же сумасшедшая.

— Ты будешь присматривать за моей почтой. Это было условием.

— Это будет отнимать у меня четыре секунды в неделю. Ты хоть думаешь иногда приходить сюда ради секса?

Лисбет пристально посмотрела на Мимми и помолчала, потом сказала:

— Буду, и с удовольствием, но это не входит в контракт. Можешь дать мне от ворот поворот, когда захочешь.

Мимми вздохнула:

— А я-то размечталась, что смогу почувствовать себя в роли содержанки… Ну, знаешь, когда тебя держат в квартире, платят за нее, время от времени тайком наведываются и кувыркаются в постели.

Они помолчали. Затем Мимми решительно поднялась, пошла в гостиную и погасила лампочку, висевшую без плафона под потолком.

— Иди сюда, — приказала она.

Лисбет пошла.

— Мне еще никогда не приходилось заниматься сексом на полу в свежевыкрашенной квартире без мебели. Я видела однажды фильм с Марлоном Брандо про одну пару, которая именно этим занималась в Париже.

Лисбет покосилась на пол.

— Мне охота поиграть. А тебе?

— Почти всегда.

— Сегодня я собираюсь быть доминирующей хозяйкой. Я решаю все. Раздевайся.

Лисбет криво ухмыльнулась и разделась. Это отняло секунд десять.

— Теперь ложись на пол. На живот.

Лисбет сделала как было приказано. Паркет был прохладный, и кожа тут же покрылась пупырышками. Мимми связала руки Лисбет за спиной, используя ее же майку с текстом «You have the right to remain silent»^[16].

Лисбет вспомнилось, что похожим образом ее связал почти два года назад Нильс Чертов Сморчок Бьюрман.

На этом сходство закончилось.

С Мимми Лисбет испытывала возбужденное ожидание. Она подчинилась, когда подруга перевернула ее на спину и раздвинула ее ноги.

Мимми стянула и свою майку, и Лисбет в полутьме восхищенно разглядывала ее нежную грудь. Затем майкой Мимми были завязаны глаза Лисбет, слышавшей лишь шорох ткани. А через несколько секунд Лисбет ощутила прикосновения языка к своему животу и пальцев к внутренней стороне бедер. Она давно не испытывала такого сильного возбуждения. Крепко зажмурившись под повязкой, она позволила Мимми диктовать темп.

Глава 8

Понедельник, 14 февраля — суббота, 19 февраля

Услышав легкий стук в дверь, Драган Арманский поднял голову и увидел Лисбет Саландер в дверях с двумя кружками кофе из автомата. Он не спеша положил ручку и отодвинул в сторону бумаги с рапортом.

— Привет, — сказала Лисбет.

— Привет, — откликнулся Арманский.

— Визит доброй воли, — продолжила она. — Можно войти?

Драган на секунду зажмурился, потом указал на кресло для посетителей. Покосившись на часы, Лисбет увидела, что сейчас половина седьмого вечера. Одну из кружек она протянула Арманскому и опустилась в кресло. Они посмотрели друг на друга.

— Уже больше года, — заметил он.

Лисбет кивнула.

— Сердишься?

— А мне есть за что?

— Я не попрощалась.

Драган пошевелил губами. Он был ошеломлен, но в то же время испытал облегчение, что Лисбет Саландер все же жива. Еще он почувствовал глухое раздражение и сильную усталость.

— Не знаю, что тебе сказать, — продолжил он. — Ты ведь не обязана докладывать мне, чем занимаешься. Что тебе нужно?

Голос его звучал холоднее, чем он того хотел.

— Я и сама не знаю. Просто хотела поздороваться.

— Тебе нужна работа? Я больше не хочу тебя нанимать.

Лисбет покачала головой.

— Ты где-нибудь работаешь?

Она опять покачала головой. Казалось, она подыскивает слова, чтобы сказать что-то. Драган ждал.

— Я путешествовала, — наконец сказала Лисбет. — Вернулась в Швецию недавно.

Арманский задумчиво кивнул и оглядел ее. Лисбет Саландер изменилась. В ней проглядывали какие-то… признаки злости, что ли, особенно если судить по ее одежде и манере поведения. И она явно запихнула что-то себе в лифчик.

— Ты изменилась. Где ты была?

— Везде понемногу, — уклончиво ответила Лисбет, но продолжила, заметив его раздраженный взгляд: — Я поехала в Италию, потом — в Израиль, оттуда — в Гонконг через Бангкок. Ненадолго съездила в Австралию и Новую Зеландию, а потом поколесила по островам Тихого океана. Месяц провела на Таити, потом оказалась в США и последние месяцы жила на Карибах.

Он кивнул.

— Сама не знаю, почему не попрощалась.

— Потому что тебе всегда было наплевать на других, — спокойно прокомментировал Арманский.

Лисбет закусила губу и задумалась. Может быть, он и прав, но укор все равно казался ей несправедливым.

— Просто всем, как правило, наплевать на меня.

— Глупости, — возразил Арманский. — У тебя неправильный подход к людям. Людей, которые пытаются быть твоими друзьями, ты считаешь просто дерьмом. Это яснее ясного.

Наступило молчание.

— Хочешь, чтобы я ушла?

— Делай как хочешь. Ты только так всегда и делала. Но если ты сейчас уйдешь, сюда больше не возвращайся.

Лисбет вдруг растерялась. Человек, которого она всегда уважала, собирался его выставить. Она не знала, что и сказать.

— Прошло уже два года, как Хольгер Пальмгрен перенес удар. А ты его за все это время ни разу не навестила, — беспощадно продолжал Арманский.

Лисбет изумленно уставилась на него.

— Он жив?

— Ты даже не знаешь, жив ли он или мертв.

— Врачи говорили, что он…

— Тогда врачи много чего говорили, — перебил ее Арманский. — Сначала он был очень плох и не мог общаться, но за последний год произошло существенное улучшение. Ему еще трудно говорить, и нужно внимательно прислушиваться, чтобы понять, что он сказал. Он часто нуждается в помощи, но может все-таки сам дойти до туалета. Люди, которым он небезразличен, навещают его.

Лисбет сидела оцепенев. Два года назад именно она обнаружила Пальмгрена, когда с ним случился удар, и вызвала «Скорую помощь». Врачи качали головой, и их прогноз не обнадеживал. Первую неделю Лисбет не выходила из больницы, потом один из врачей сказал, что больной в коме и что он вряд ли очнется. С этого момента она перестала тревожиться и вычеркнула его из своей жизни. Просто встала и ушла из больницы, не оглядываясь. И даже не перепроверив информацию.

Лисбет нахмурила брови. Примерно тогда ей на голову свалились новые заботы из-за адвоката Нильса Бьюрмана и потребовали много внимания. И ведь никто, включая Арманского, не передал ей, что Пальмгрен жив, а тем более не сообщил, что ему лучше. То, что такое возможно, вообще не приходило ей в голову.

Лисбет почувствовала, что на глаза ее навернулись слезы. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой эгоистичной скотиной. И никогда раньше ее не распекали таким чудовищным тоном. Она опустила голову.

Короткое молчание прервал Арманский:

— Как у тебя дела?

Лисбет пожала плечами.

— На что ты живешь? Работаешь?

— Нет, работы у меня нет, и я не знаю, кем хотела бы работать. Но деньги у меня есть, мне хватает.

Арманский изучающе поглядел на нее.

— Я просто шла мимо, решила поздороваться… но работу я не ищу. Не знаю… для тебя я, может быть, и согласилась бы поработать, если ты во мне будешь нуждаться, но только если это покажется мне интересным.

— Подозреваю, что ты не станешь мне рассказывать, что там случилось в Хедестаде в прошлом году…

Лисбет хранила молчание.

— Что-то произошло. Мартин Вангер погиб после того, как ты заявилась сюда и взяла приборы для наблюдения, а кто-то угрожал вас убить. К тому же его сестра воскресла из мертвых. Это, мягко говоря, стало сенсацией.

— Я обещала ничего не рассказывать.

Арманский кивнул.

— И я подозреваю, что ты также ничего не расскажешь мне о том, какую роль сыграла в деле Веннерстрёма.

— Я помогала Калле Блумквисту собирать материалы, — сказал Лисбет заметно суше. — Вот и всё. Я не хочу быть в этом замешана.

— Микаэль Блумквист искал тебя днем с огнем. Он являлся сюда по крайней мере раз в месяц и спрашивал, не слышно ли что-нибудь о тебе. Он тоже о тебе беспокоится.

Лисбет молчала, но Арманский заметил, как ее губы сжались в узкую полоску.

— Не уверен, что он мне симпатичен, — продолжал Арманский. — Но он-то о тебе беспокоится. Я встретил его как-то осенью. Он тоже отказался говорить о Хедестаде.

Обсуждать Микаэля Блумквиста Лисбет не хотелось.

— Я только зашла поздороваться и сказать, что я снова в городе. Не знаю, надолго ли я здесь останусь. Вот номер моего мобильника и новый электронный адрес на случай, если я понадоблюсь.

Она протянула Арманскому кусок бумаги и поднялась. Он взял этот листок. Лисбет была уже в дверях, когда он ее окликнул:

— Подожди-ка. Что собираешься делать?

— Поеду проведаю Хольгера Пальмгрена.

— Ладно. Но я имел в виду… где ты будешь работать?

Она задумчиво посмотрела на него.

— Не знаю.

— Тебе же надо как-то зарабатывать на жизнь.

— Я же сказала, что обойдусь.

Арманский откинулся на спинку кресла и задумался. Когда речь шла о Лисбет Саландер, он никогда не был уверен, как понимать ее слова.

— Я так разозлился из-за твоего исчезновения, что почти решил никогда тебя не нанимать. — Он поморщился. — На тебя нельзя полагаться. Но материал ты собираешь отлично. Пожалуй, у меня есть текущая работа, которая тебе подойдет.

Она покачала головой, но вернулась к его письменному столу.

— Я не хочу брать у тебя работу. В смысле, деньги мне не нужны. Я серьезно говорю, экономически я справляюсь.

Драган Арманский поднял брови в знак сомнения. Наконец он кивнул:

— Ладно, ты справляешься, что бы это ни значило. Я верю тебе на слово. Но если тебе нужна работа…

— Драган, ты второй человек, которого я навестила, вернувшись домой. Мне не нужны твои деньги. Но на протяжении нескольких лет ты был одним из немногих, кого я уважаю.

— Ладно, но на жизнь-то всем надо зарабатывать.

— Сожалею, но мне уже неинтересно заниматься расследованиями. Дай знать, если у тебя действительно будут проблемы.

— Какие еще проблемы?

— Такие, в которых тебе не удастся разобраться. Если все застопорится и будет неизвестно, что делать. Хочешь, чтобы я на тебя работала, — дай мне что-нибудь интересное для меня. Может быть, даже в плане оперативной работы.

— Оперативной? Для тебя? Да ты же бесследно исчезнешь, когда тебе вздумается.

— Глупости. Разве я хоть раз запорола работу, за которую взялась?

Драган Арманский беспомощно глядел на нее. Выражение «оперативная работа» на их жаргоне означало целый спектр обязанностей, начиная от функций телохранителя и кончая охраной выставок художественных произведений. Его оперативниками были надежные опытные ветераны, часто бывшие полицейские. Причем девяносто процентов из них приходилось на мужчин. Лисбет Саландер не удовлетворяла ни одному критерию подбора персонала для оперативного отдела в «Милтон секьюрити».

— М-да… — протянул он с сомнением.

— Не стоит мучиться зря. Я все равно соглашусь только на ту работу, которая будет мне интересна, так что, скорее всего, я откажусь. Дай мне знать, если появится действительно заковыристое дело. Я хорошо разгадываю загадки.

Она повернулась и исчезла в проеме двери. Драган Арманский покачал головой. «Она чокнутая, действительно чокнутая», — подумал он.

В следующую секунду Лисбет опять появилась в дверях.

— Да, еще… Тут у вас двое парней целый месяц занимались тем, что охраняли актрису Кристину Ратерфорд от идиотов, посылавших ей анонимные письма с угрозами. Ты решил, что это кто-то из ее узкого круга знакомых, потому что автору писем известно много подробностей ее личной жизни…

Драган Арманский удивленно уставился на Лисбет Саландер. Его словно током ударило. «Она опять взялась за свое», — подумал он. Она заговорила о деле, про которое ровным счетом ничего не могла знать. «Ей неоткуда было это узнать».

— Что?..

— Забудь об этом деле. Все это фальшивка. Она сама и ее приятель написали все эти письма, чтобы привлечь внимание. В ближайшие дни она должна получить очередное письмо, и тогда, на следующей неделе, они сольют информацию в средства массовой информации. Вычеркни ее из списка своих клиентов.

Драган Арманский и слова не успел сказать, как Лисбет исчезла. Он сидел, уставившись на открытую дверь. Об этом деле она точно не могла ничего знать. Может быть, в «Милтон секьюрити» кто-то проболтался и держал ее в курсе дела? Но в агентстве об актрисе знали всего четыре-пять человек: сам Арманский, начальник оперативного отдела и кое-кто из сотрудников, расследовавших угрозы. И все они были проверенные, ответственные профессионалы…

Арманский почесал подбородок и взглянул на письменный стол. Папка с делом Ратерфорд лежала в ящике письменного стола, закрытом на ключ. В офисе работала сигнализация. Покосившись на часы, Арманский понял, что Харри Франссон, шеф технической службы, закончил рабочий день. Он включил компьютер, открыл почтовую программу и послал письмо Франссону с просьбой появиться у него завтра в офисе и установить скрытую камеру наблюдения.

Лисбет Саландер пошла прямо домой, в квартиру на Мосебакке. Она прибавила шагу, чувствуя, что надо спешить.

Она позвонила в больницу Сёдера и после нескольких перебросок с одного коммутатора на другой выяснила, где лежит Хольгер Пальмгрен. Четырнадцать месяцев назад его перевели в реабилитационный центр Ерштавикена, находящийся в Эльте. Лисбет сразу мысленно увидела Эппельвикен. Позвонив туда, она узнала, что сейчас пациент спит, но она может навестить его завтра.

Остаток вечера Лисбет провела, вышагивая взад-вперед по квартире. Настроение было ужасное. В постель она легла рано и почти сразу заснула. В семь утра проснулась, затем приняла душ и поела в супермаркете. В восемь она уже стояла у агентства по прокату машин на Рингвеген. «Мне нужна своя собственная машина», — подумала Лисбет, усаживаясь за руль той же самой «Ниссан Микра», что и в прошлый раз, когда ездила за вещами матери в Эппельвикен несколько недель назад.

Паркуясь у реабилитационного центра, она вдруг занервничала, но, взяв себя в руки, вошла в приемную и сказала, что хочет навестить Хольгера Пальмгрена.

Сидевшую в приемной женщину звали Маргит, о чем извещал бейджик на ее груди. Она заглянула в свои бумаги и сказала, что больной находится на лечебной физкультуре и освободится не раньше одиннадцати. Лисбет предложили посидеть в комнате ожидания или зайти попозже. Она вернулась на парковку, села в машину и в ожидании выкурила три сигареты. В одиннадцать она снова стояла в приемной. Ей сказали идти в столовую: по коридору направо, а затем налево.

Лисбет остановилась в дверях полупустой столовой и увидела Хольгера Пальмгрена. Он сидел лицом к ней, сосредоточив все свое внимание на тарелке. Вилку он неуклюже сжимал всей ладонью, сосредоточенно неся ее ко рту. Примерно каждая третья попытка оказывалась неудачной, и еда падала на стол.

Поникший всем телом, он выглядел лет на сто. Лицо его было странно застывшим. Он сидел в кресле-каталке. Тут до Лисбет наконец дошло, что он действительно жив и что Арманский не обманул.

Хольгер Пальмгрен выругался про себя, в третий раз пытаясь подцепить пудинг из макаронов на вилку. Он свыкся с тем, что не может как следует ходить и что многое он не способен делать сам. Но ему была омерзительна эта неспособность как следует есть и то, что у него, как у младенца, иногда текут слюни.

Головой он прекрасно понимал, что нужно сделать: направить вилку под прямым углом, подцепить еду, поднять и направить в рот. Но что-то нарушилось в самой координации, словно рука жила сама по себе. Когда Пальмгрен давал ей распоряжение подняться, рука уклонялась куда-то в сторону. Когда он посылал вилку ко рту, рука в последний момент меняла направление и тыкала в щеку и подбородок.

И все же Хольгер знал, что реабилитация дала некоторые результаты. Еще шесть месяцев назад рука тряслась так сильно, что он ничего не мог донести до рта. Теперь, хотя процесс еды был долгим, Пальмгрен все же справлялся сам. Он решил не сдаваться и продолжить упражнения, пока не сможет управлять своими конечностями.

Только он опустил вилку, как вдруг кто-то, стоявший за спиной, мягко забрал ее. Хольгер увидел, как чужая рука подхватила на вилку порцию макаронной запеканки и подняла вверх. Он тут же узнал этот кукольный кулачок, повернул голову и встретился глазами с Лисбет Саландер, стоявшей в нескольких сантиметрах. Она выжидающе уставилась на него с робким выражением лица.

Пальмгрен долго оставался неподвижным, только разглядывал ее лицо. Сердце вдруг страшно забилось. Наконец он открыл рот и принял еду.

Лисбет кормила его кусочек за кусочком. Вообще говоря, Пальмгрен терпеть не мог, чтобы его кормили за столом, но он понял, что Саландер ощутила потребность в этом. Она делала это не потому, что он стал беспомощным овощем. Кормление было для нее жестом сочувствия, которое ей вообще не было свойственно. Она отделяла порции подходящего размера, давала ему и ждала, пока он полностью не прожует. Когда Хольгер показал на стакан молока с соломинкой, она поднесла его так, чтобы ему было удобно пить.

За все время они не обменялись ни словом. Когда Пальмгрен проглотил последнюю порцию, Лисбет положила на стол вилку и вопросительно посмотрела на него. Он отрицательно покачал головой, показывая, что добавки не надо.

Хольгер откинулся на спинку кресла-каталки и глубоко вздохнул. Лисбет взяла салфетку и промокнула ему рот. Тут он почувствовал себя как глава мафии в каком-нибудь американском фильме, этаким capo di tutti capi^[17], которому оказывают уважение. Мысленно он представил себе, как она целует ему руку, и улыбнулся этой абсурдной фантазии.

— Как думаете, здесь можно где-нибудь разжиться чашкой кофе? — спросила Лисбет.

Хольгер что-то пробормотал. Его язык и губы не создавали правильного звука.

— Серврстик зыгглм.

«Сервировочный столик за углом», — догадалась Лисбет.

— Вы будете? С молоком и без сахара? Как раньше? — спросила она.

Пальмгрен кивнул. Лисбет забрала поднос с посудой и вскоре вернулась с двумя чашками кофе. Он отметил, что она пьет черный кофе, который раньше не любила. Увидев, что Лисбет сохранила соломинку, через которую он пил молоко, Хольгер улыбнулся. Они посидели молча. Пальмгрен хотел бы рассказать ей уйму всего, однако не мог выговорить ни слова. Но глаза их все время встречались. У Лисбет было страшно виноватое выражение лица.

— Я думала, вы уже умерли, — сказала она. — Я не знала, что вы живы. Если бы знала, я бы никогда не… я бы уже давно навестила вас.

Хольгер кивнул.

— Простите меня.

Он снова кивнул и улыбнулся, но улыбка вышла кривая, губы перекосились.

— Вы были в коме, и врачи сказали, что вы, наверное, умрете. Они думали, что жить вам не больше суток, и я тогда ушла. Мне так жаль. Простите.

Он поднял руку и положил на ее крошечный кулачок. Лисбет крепко сжала его ладонь и вздохнула.

— Тычезла. — «Ты изчезла».

— Вы говорили с Драганом Арманским?

Пальмгрен кивнул.

— Я путешествовала, была вынуждена уехать. Ни с кем не попрощалась, просто уехала. Вы за меня беспокоились?

Он отрицательно покачал головой.

— Обо мне никогда не беспокойтесь.

— Я за тя нында споися. Ты фсяга спрасся. Но Армен споися. — «Я за тебя никогда не беспокоился. Ты всегда и со всем справишься. Но Арманский беспокоился».

Лисбет впервые улыбнулась, и Хольгер Пальмгрен наконец почувствовал, как у него отлегло от сердца. Это была ее обычная кривоватая улыбка. Он разглядывал ее, сравнивая лицо, хранившееся в памяти, с девушкой, сидевшей перед ним. Она изменилась: была собранной, чистой и хорошо одетой. Из губы исчезло кольцо, и ее… хм… татуировка на шее с изображением осы тоже исчезла. Она выглядела взрослее. Впервые за много недель Пальмгрен рассмеялся, но звук его смеха был похож на кашель.

Лисбет улыбнулась, рот ее еще больше скривился, и она вдруг почувствовала, как тепло, давно не ощущавшееся ею, наполняет ее сердце.

— Ты хршо справас («Ты хорошо справилась»), — сказал он и показал пальцем на ее одежду. Она кивнула.

— Я всегда отлично справляюсь.

— Кк тво новы пеки? — «Как тебе новый опекун?»

Хольгер Пальмгрен заметил, как лицо Лисбет помрачнело. Губы ее вдруг чуть сжались, но она посмотрела на него невинным взглядом.

— Он ничего… я с ним справляюсь.

Брови Пальмгрена недоуменно поднялись. Лисбет огляделась по сторонам и сменила тему:

— Вы здесь давно?

Пальмгрен был отнюдь не глуп. Он перенес удар, говорил с трудом, ему плохо давалась координация движений, но способность мыслить не пострадала, и его «радары» тотчас уловили фальшь в тоне Лисбет. За годы их знакомства он пришел к выводу, что она ни разу напрямую не солгала ему, но и далеко не всегда была откровенна. Ее способ солгать ему состоял в том, чтобы отвлечь его внимание. Что-то явно было не так с ее новым опекуном, и Хольгера это не удивило.

Он ощутил вдруг глубокое раскаяние. Сколько раз он подумывал, что надо бы связаться с коллегой Нильсом Бьюрманом, узнать, как обстоят дела у Лисбет Саландер, и каждый раз откладывал это на потом. А почему он ничего не предпринял по поводу ее недееспособности, пока еще был опекуном? Пальмгрен знал почему: просто, как эгоист, хотел сохранить с нею полноценный контакт. Он полюбил эту чертову невозможную девчонку как родную дочь, которой у него никогда не было, и ему хотелось иметь основания сохранить их отношения. Теперь же ему, старому губошлепу из центра реабилитации, было слишком сложно и трудно что-либо сделать для нее, когда еле-еле удается даже расстегнуть штаны в туалете. Ему казалось, что на самом деле это он предал Лисбет Саландер. «Но она выживет, несмотря ни на что… Она самая ловкая из всех, кого я встречал», — подумал он.

— Суд.

— Непонятно.

— Суд.

— Суд? Что вы имеете в виду?

— Ндо отмни ршн о тыоей недееспос…

Лицо Хольгера Пальмгрена покрылось красными пятнами и перекосилась, потому что он не мог издавать нужные звуки. Лисбет положила ладонь на его руку и легонько пожала.

— Хольгер… не беспокойтесь за меня. Я придумала план, как мне разобраться с моим состоянием недееспособности в ближайшее время. Сейчас это не ваша забота, но, вполне вероятно, мне понадобится ваша помощь. Хорошо? Вы сможете быть моим адвокатом, если потребуется?

Он покачал головой.

— Сшк стры. — Он постучал костяшками пальцев по поверхности стола. — Стры… маразмтык.

— Да уж точно, дубовая голова, если вы так считаете. Мне нужен адвокат, и я хочу, чтобы им были вы. Может, в суде вы и не сможете произносить пламенные речи в мою защиту, но дать мне совет, когда понадобится, сможете. Договорились?

Он снова отрицательно помотал головой, но потом кивнул.

— Рабш?

— Не поняла.

— Де ты рабш? Не Рманск? — «Где ты работаешь? Не у Арманского?»

Лисбет помолчала, прикидывая, как объяснить ему свою нынешнюю ситуацию. Не так-то это просто.

— Хольгер, я больше не работаю у Арманского. Мне больше не требуется работать у него, чтобы зарабатывать на жизнь. Деньги у меня есть, мне хватает, и у меня все в порядке.

Пальмгрен снова поднял брови.

— Впредь я часто буду вас навещать. Я вам все расскажу… но пока не будем спешить. Сейчас же предлагаю заняться кое-чем другим.

Лисбет нагнулась, поставила на стол сумку и вытащила шахматную доску.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

10

Сеть супермаркетов.

11

Калле Блумквист — мальчик-сыщик, персонаж произведений Астрид Линдгрен, в честь которого Микаэль (полное имя Карл Микаэль) Блумквист еще в молодости получил такое прозвище за склонность к детективным историям.

12

Плохие парни (англ.).

13

Знаменитая марка ирландского виски.

14

«Из России с любовью» (англ.).

15

Трафик — в криминологии так называется постоянный канал поставки нелегальных товаров.

16

«Вы имеете право хранить молчание» (англ.).

17

Босс всех боссов (ит.).