Герои. Человечество и чудовища. Поиски и приключения

Стивен Фрай (2018)

Вторая книга античного цикла Стивена Фрая. В ней речь пойдет о героях и их подвигах. Фрай блестяще пересказывает драматические, смешные, трагические истории. Ясон и Геракл, Персей и Орфей, Эдип и Беллерофонт. Загадки, погони, сражения, головоломки, убийства и спасения. «Герои» — это истории о тех невероятных подвигах, глупостях, актах отчаянии и храбрости, на которые мы, смертные, способны, только если уж очень припечет.

Геракл

Род Персея

Долго еще после завтрака сидел Зевс в одиночестве за столом, размышляя о Герином сне. Кто-то придет на выручку — спасать бессмертных. Кто-то из рода Персеева. Не исключено, говорил он себе, что это всё лишь нахальные фантазии, насланные МОРФЕЕМ, чтобы морочить головы и сбивать с толку. Но есть возможность — хоть, допустим, и призрачная, но тем не менее возможность, — что эта греза и впрямь предупреждение — пророчество. Вреда не будет, если подготовиться. А может, попутно и повеселиться.

Итак. Род Персея. На чем мы остановились?…

Зевс глянул вниз на Тиринф, столицу Микен. Царственная пара Персея и Андромеды заслужила катастеризм — их вознесли на твердь небесную в виде созвездий, — но остались ли, задумался Зевс, какие-либо прямые потомки, что породили бы героя, чья родословная соответствовала бы условиям Гериного видéния?

Имелось три очевидных кандидата. Первый — сын Персея и Андромеды по имени СФЕНЕЛ, теперешний царь Микен. Он был женат на молодой женщине по имени НИКИППА^[18]. Покамест пара оставалась бездетной.

Второй живой наследник — внук Персея АМФИТРИОН, женившийся от большой влюбленности на своей двоюродной сестре, красавице АЛКМЕНЕ, тоже внучке Персея и Андромеды. Наследников пока не наплодили.

Стало быть, у одной из этих пар мог бы родиться великий герой. К слову, об Алкмене: Зевс не мог не приметить, что она очень, очень, очень хороша собой. А что, если ей забеременеть моим, а не Амфитрионовым сыном, задался вопросом Зевс. Поскольку сама Алкмена — внучка Персея, ребенок получится из его рода, все сходится, а значит, соответствует требованиям Гериного пророческого видéния. Но и сыном Зевса этот ребенок будет тоже, потому, само собой, прирожденно героическая натура.

Чем больше Зевс об этом думал, тем больше ему эта затея нравилась. В результате возникнет именно такой герой, какого увидела Гера в своей грезе, а еще Зевс и удовольствие получит. Но как обрюхатить Алкмену? Они с Амфитрионом жили не в Тиринфе — аж в самих Фивах. Причина тому была мудреной, но занимательной.

Охотясь, Амфитрион ненароком убил Алкмениного отца ЭЛЕКТРИОНА (который, конечно же, дядя Амфитриона, а не только его тесть). Излишне напоминать, что убийство кровного родственника, случайное или нет, для греческого сознания было проступком самым жутким и непростительным. Амфитрион с Алкменой сбежали в Фивы, где владыка КРЕОНТ искупил кровавое преступление Амфитриона. Очищенный и обновленный, Амфитрион оставил жену в Фивах, вернулся в Микены и по требованию самой Алкмены взялся разбираться со сложным нагромождением династических неувязок.

Соответственно, в то время Алкмена жила на обширной фиванской вилле, где Креонт поселил их с Амфитрионом. Алкмена была женой верной и любящей, а потому Зевс решил возникнуть пред ней не в виде орла, козла, золотого дождя, медведя, быка или еще какого-нибудь зверя или явления, кем ему доводилось бывать в сладострастных приключениях, а в виде самогó возлюбленного супруга Алкмены — Амфитриона^[19].

При полном вооружении, весь в дорожной пыли Зевс-Амфитрион пришел однажды вечером на виллу и объявил восхищенной Алкмене, что в Микенах он все уладил. Завороженная подробным рассказом о том, как ловко он устранил все трудности, с какими она отправила его разбираться, и обрадованная возвращением мужа целым и невредимым, Алкмена приняла его на своем ложе. Одну ночь Зевс удлинил до трех — чтобы насладиться вволю. Когда же утро наконец настало, он удалился.

Амфитрион — настоящий Амфитрион — вернулся в то утро из Микен и потрясенно обнаружил, что Алкмена уже знает о его триумфальной кампании во всех подробностях.

— Да ты мне вчера вечером уже все рассказал, мой милый дурашка-муженек, — сказала она. — А потом мы любились — ух как чудесно любились! И не раз, и не два — да с таким огнем, с такой силой. Давай еще.

Амфитрион несколько дней подряд пылил по дороге из Тиринфа к Фивам и как раз истосковался по любовным утехам, а потому выкинул из головы эти ее странные замечания и благодарно прыгнул к жене в постель.

Когда они намиловались, Алкмена не удержалась и вслух отметила разницу между тем, как Амфитрион любил ее этой и прошлой ночью.

— Шутить изволишь, — проговорил Амфитрион. — Вчера ночью я все еще был в пути. Спроси мое войско.

— Но…

У них состоялся долгий разговор, и они решили, что одному лишь ТИРЕСИЮ достанет мудрости и прозорливости, чтобы пролить свет на эту тайну. Глазами Тиресий не прозревал ничего, зато пророческим умом своим — все.

Слепой фиванский провидец выслушал по отдельности рассказы обоих супругов о событиях предыдущего вечера.

— Первым гостем в твоей постели был Отец-небо, Зевс, — сказал Тиресий Алкмене. — И теперь внутри тебя происходит нечто замечательное.

Он не ошибся. Переспав подряд с Зевсом и Амфитрионом, Алкмена забеременела от обоих. В утробе ее развивались близнецы, два сына — один от Зевса и один от Амфитриона. Это явление, полиспермия, у млекопитающих — кошек, собак или свиней, например, способных на единовременный приплод из нескольких детенышей, — встречается довольно часто, а вот у людей — редкость. Редкость — но не совсем уж невидаль. И достославно именуется гетеропатернальной суперфекундацией^[20].

На горе Олимп ничто из этого не ускользнуло от внимания Геры. Никогда прежде не бывала Царица небес так взбешена мужниными интрижками. В ее глазах Зевсовы шашни с СЕМЕЛОЙ, ГАНИМЕДОМ, ИО, КАЛЛИСТО, Данаей, ЛЕДОЙ и ЕВРОПОЙ — ничто по сравнению с этим чудовищным, унизительным предательством. Может, эта неверность просто добила Геру, стала последней любовной соломинкой, сломавшей спину верблюду, или, возможно, богиня почувствовала, что на сей раз Зевс увлекся по-настоящему, а особенно ее ошеломило, что все это произошло из-за ее сновидения, которым она поделилась с супругом. Как бы то ни было, неумолимо мстительная Гера наблюдала, как у Алкмены близится срок, и решила сделать все от нее зависящее, чтобы уничтожить плод настолько оскорбительного союза.

В том, чтобы подвернулась оказия для мести, Гера могла полагаться — еще как могла — на мужнино тщеславие. За ночь до того, как Алкмене рожать, Царь богов сидел на Олимпе, навеселе. Зевс есть Зевс, ничего не смог с собой поделать.

— Тот, кто родится следующим в доме Персея, будет править всей Арголидой, — ляпнул он.

— Ты серьезно, супруг мой? — быстро переспросила Гера.

— Более чем.

— Поклянись перед всеми.

— Чего это?

— Если ты серьезно — клянись.

— Да пожалуйста, — сказал Зевс, растерявшись от такого напора, но уверенный, что все идет по плану. Алкмена же родит с минуты на минуту. — Объявляю тебе, — произнес он громко и отчетливо, — что следующий младенец рода Персея станет править Арголидой.

Вы же помните о сыне Персея — Сфенеле? Гера знала, что жена Сфенела Никиппа тоже беременна, хотя всего лишь на седьмом месяце. Этого обстоятельства хватило бы, чтобы остановить почти кого угодно, однако Гера — не кто угодно. Она богиня супружеской верности, Царица неба и, что самое главное, обманутая жена. Ее воля — а второй такой, как у Геры, и не сыскать — дорогу себе пробьет.

Гера призвала дочь свою ИЛИФИЮ, богиню родовспоможения^[21], и велела ей немедля отправляться в Фивы, усесться в кресло при Алкмениной спальне, накрепко скрестить ноги и, не меняя позы, ждать дальнейших указаний. Эта поза в такой близости от беременной не даст Алкмене раздвинуть ноги и родить, а Гера знала, что через некоторое время дети, заточенные в утробе роженицы, задохнутся и умрут. Сама же Гера отправилась в Тиринф с зельем, чтобы Никиппа преждевременно родила их со Сфенелом сына.

Путаная, жестокая и мерзкая затея — зато ловкая и действенная. Силы волшбы, какими наделена была Илифия, и впрямь не дали Алкмене, корчившейся от боли, развести ноги. В Тиринфе же Никиппа успешно родила здорового мальчика, которого они с мужем назвали ЭВРИСФЕЕМ^[22].

Гера торжествующе вернулась на Олимп.

— Мой дорогой муж, — пропела она, — возрадуйся же. Родился мальчик, прямой потомок Персея — ни больше ни меньше!

Зевс широко улыбнулся:

— А, да. Я подумывал, что случится такое вот.

— До чего же восхитительные новости, — продолжала чирикать Гера. — Я так счастлива за эту пару. Сфенел — сын Персея, конечно же, но и у Никиппы род образцовый. Вот так родословная у ребенка. Не только от Пелопа он происходит, но и…

— Погоди, погоди, погоди… Никиппа? Сфенел? Какое, к Аиду, отношение эти двое имеют к чему бы то ни было?

— Ой, я разве не сказала? — Вид у Геры был удивленный. — Никиппа со Сфенелом подарили миру сына.

— Н-но…

— И не придумать новости лучше, а? И теперь, как ты и поклялся, этот мальчик — названный Эврисфеем, — сын Сфенела и внук Персея, вырастет и станет править Арголидой.

— Но…

— Как ты поклялся, — повторила Гера сладчайшим голосом. — При всех. И, не сомневаюсь, ты приглядишь за тем, чтобы этот мальчик всегда оставался невредим. Ибо слово твое закон, и великий Космос возопит, Олимп сокрушится, а боги падут, сглупи ты и пойди против собственного слова.

— Я… я…

— Ротик открылся, дорогой, и с бороды слюна капает прямо тебе на коленки. Очень непривлекательно. Не прикажешь ли Ганимеду подать тебе салфетку?

Зевса обставили мастерски. Гера знала — знал и сам Зевс, — что придется чтить клятву и позволить этому нежданному внуку Персея, этому Эврисфею, править Арголидой — объединенными землями Микен, Коринфа, Аркадии и Аргоса. Все планы, которые понастроил Зевс для их с Алкменой сына, теперь того и гляди рухнут. Несчастный пацан родится мертвым, и Гера возьмет верх. Во вражде между мужем и женой ни один не даст противной стороне победить, будь на то их воля, но Зевсу не шло на ум, что делать дальше. Он сидел на троне и мрачно размышлял.

И Зевсу, и всему ходу истории повезло: Алкмена была милой не только внешне, но и обхождением. Хорошие люди притягивают верных, любящих друзей, и не было ни у кого более верных и любящих подруг, чем две женщины, что прислуживали Алкмене, — ГАЛАНФИДА и ИСТОРИДА. Семь дней и семь ночей смотрели они, как их несчастная подруга и хозяйка мучается от растущего в ней бремени. Наконец Историда, очень сообразительная дочь Тиресия, измыслила план.

Илифия сидела за дверью, окаменев, точно статуя, туго скрестив ноги и размышляя, сколько еще надо ждать, чтобы ребенок внутри Алкмены наверняка умер, и тогда встать уже наконец, чтобы кровь возобновила свой бег у нее в бедрах.

Вдруг из спальни донеслись крики. Уж не новости ли это, которых она ждет? Двери Алкмениной комнаты распахнулись, и выбежала Галанфида, хлопая в ладоши и вопя, но не от отчаяния, а от радости.

— Несите вести! Несите вести! — вопила она. — Владычица родила! Счастье-то какое, счастье!

Оторопев, Илифия вскочила.

— Быть того не может! — вскричала она. — Покажи!

Слишком поздно осознала она, что ее обманом вынудили встать и расплести ноги. В распахнутую дверь она видела Историду при Алкмене, роженица раздвинула ноги и тужилась. Появился сперва один, а за ним и второй малыш, оба сотрясали воздух здоровым заливистым плачем. Потуже запахнувшись в свои одеяния, Илифия дала деру. Она прекрасно знала, каким мощным бывает гнев Геры.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

18

Дочь Пелопа и Гипподамии. Пелопу удалось выиграть в гонке на колесницах и заполучить руку Гипподамии, на которую якобы претендовал Полидект. Эту историю надо рассказать, но чуть погодя.

19

Хорошо известна похожая история из легенд о короле Артуре. Мерлин придает Утеру Пендрагону облик Горлуа, мужа Игрэйны, они проводят вместе ночь, и у них рождается Артур…

20

«Хотя на слух — сплошная констернация», — как спели бы, наверное, Мэри Поппинс и Берт-трубочист.

21

Также Эйлития. Илифию изображали в виде женщины с факелом, символизирующим жгучие муки деторождения, или рисовали ей вскинутые вверх руки — она возносит новорожденного к свету. У римлян она называлась Люцина или Натио.

22

Эврисфей означает «широкоплечий» — возможно, когда он появлялся на свет, Никиппе от боли пришлось несладко.