Такие дела

Степан Бузмаков (2024)

Чем может обернуться простая подростковая прогулка, закончившаяся зловещей находкой?

Часть 1. Егор

Всё не так

Сдаётся мне всё это началось в погожий летний денёк.

Егор рассматривал спущенные колёса старо машины. Это была прогнившая, проржаввшая «Лада». Круглый год она стояла на одном месте, глазами-фарами сверлила проходящих мимо людей. Зимой её покрывало одеялом из снега — получался высокий снежный бугор. Весной сугроб таял. «Лада» погружалась в грязь. Летом она сохла под палящим солнцем и омывалась проливными дождями. Осенью покрывалась новым слоем пыли и мёртвой листвой.

— А тут чё?! Не, базара ноль, тебе весело, а мы-то почему аутировать должны? Вон — Данил ткнул в сторону пинающих волейбольный мяч парней — эти двое мяч уже до смерти запинали!

Мяч действительно был присмерти: грыжа, недостаток воздуха, полинялый оранжевый цвет — не хаватало надписи: СПАСИ МЕНЯ.

Рядом с толкающимися парнями, на обшарпанных скамейках пара девчонок — Катя и Настя, что-то увлечённо высматривали в телефонах. Они это что-то бурно обсуждали, но до Егора доносились только обрывки девичьего гомона.

Услышав слово «Пустырь» Егор не испытал ничего кроме смертельной скуки и отторопи. Хотелсь домой, к телевизору, на диван. Хотелось чёрного чаю с сахаром и дешёвых фильмов ужасов. А вот прогулки по ветхим памятникам прошлого не хотелось.

Егор задумался, огляделся. Рядом с детской площадкой, на одной из обшарпанных скамеек сидел дед. Егору он не понравился. Тяжёлые надбровные дуги, кожа как у древней черепахи, вдобавок он был одет явно не по погоде: стояла жара, а дед был в чёрном, поношеном пиджаке с заплатами на логтях, в таких же чёрных брюках с пузырями на коленях. Он читал книгу, смолил сигарету за сигаретой.

Данил распинал все ближайшие камни, проследил за взглядом товарища.

— Чё, новую развалюху себе нашёл? Лучше-б ты, честно-слово, на машину продолжал залипать. ПОЙДЁМ Я ТЕБЕ ГОВОРЮ! Нам очень нужно куда-нибудь свалить!

Егор не стал сопротивляться. То, что ему никуда не хотелось, было понятно и так. А Даня… Если ему что-то втемяшится в голову, то надо будет выше головы прыгнуть, чтобы его переубедить.

На том и порешили. Компания из пяти парней и двух девчонок двинулась в сторону выезда из города. Егор похлопал себя по карманам, проверяя на месте ли мелочь, ключи и мобильник. Оглянулся на площадку-скверик. Что-то изменилось. Картинка была не полной. Он пытался понять что именно. Чего не хватало. Машина на месте, обшарпанные турники на месте, заросли лопуха, репья и крапивы всё также скрывают дворовых кошек, тополя тянутся к небу, скрипучие качели ожидают новых посетителей, пустые скамейки отдыхают от людей, точно! Пусты…

— Чё ты встал?! Объясни! — Данил бортанул Егора и побежал к компашке. Мысль улетучилась. Егор побежал за другом, готовясь отсыпать с десяток подзатыльников.

Разбитые тротуары, строящиеся пешеходные и велодорожки, шумные автомобили и разношёрстные прохожие — всё мелькало мимо.

Ребята вышли на заброшенные железнодорожные пути. Проржавевшие рельсы, поросшие травой. Чёрно-коричневые пятна масла на подгнивших шпалах. Кустарники в два-три человеческих роста и поросль деревьев вдоль насыпи. Изредка попадались ручьи, облбованные бобрами. Мокрая коричневая шерсть в чёрной воде навевала приятные чувства. Интерес может быть. Удивление.

— Хотите шутку? — спросил Максим. Согласие никто не выразил, но он всё равно продолжил — Пациент спрашивает у врача: «А больные у вас в больнице часто умирают?» Врач задумался и говорит: «Нет, что вы! Всего один раз!» С самой шутки никто не посмеялся. Разве что Данил гыгыкул разок. А вот смех Максима мог действовать как специализированное отупляющее оружие. Этакая помесь утки, чайки, скрипа велосипедных дисковых тормозов после дождя и свистка физрука.

— Мне другая вспомнилась, — сказал Егор на ходу разглядывая щебень — Ведут мужика на расстрел. На улице погода — просто мразь — дождём всю дорогу размыло, гром гремит, вода с неба льёт, отврат, кароче. Вот идут они, идут, мужик совсем приуныл. Начал рыдать. Одному из конвоиров это надоело, он ему и говорит: «Хуль ты ноешь? Нам вот ещё обратно идти»

В этот раз хихикнул уже Никита. Макс ржал, распугивая чёрных птиц, взымающих в небо.

Катя и Настя говорили о своём, хихикали. Парни удивлялись, как Никита умудрился затащить в их компанию двух весьма привлекательных девчонок, причём, у него получалось удержать их, когда трио пускающих слюни лоботрясов, раз за разом, косячили. Против никто не был. И Максим, Егор и Данил часто пускали слюни, слушая звонкий девичий смех. Им было невдомёк, что часто может быть, когда некоторые стебли в поле оказываются зеленее остальных.

Местами надоедала мелкая серая мошкара. Огромные, живучие слепни норовили оставить деревянный укус. Солнце было ещё высоко. Летние лучи теплом ласкали кожу. Прохладный лёгкий ветерок дополнял их работу. Уроки, школа, зима — далеко-далеко.

Железная дорога закончилась. Упёрлась в насыпи гальки, песка, щебня и прочего, давно заброшенного, заросшего травой, заваленного мусором, отчасти растащенного для строек и перепродажи.

Пустырь представлял собой останки неизвестного производства, там находились не действующий, полуразрушенный элеватор, котельная, складские помещения с дырявой крышей, двухэтажные здания контрольно-пропускных пунктов, бетонные плиты, битумные пруды, тающие на солнце, заготовки под фундамент… — и прочие постиндустриальные артефакты.

Если знать, куда свернуть, можно найти множество цилиндрических ходов в земле: ржавые скобы, образующие лестницу уходят во тьму подземных, страшных помещений.

Брошенные водонапорные башни царапают небосвод. Угрожающе нависают над пожелтевшей, иссохшей травой.

Вскоре компания подустала и остановилась на привал. Просто так стоять и трепаться было скучно и Данил предложил развести костёр.

Тут же нашли ржавую бочку, деревянный хлам — ошмётки ящиков, сухой травы и бумажной ветоши. Четверть часа промучились с розжигом. Занялось пламя. Удушливый мусорный дым устремился к небу. Вся компания заворожено смотрела на языки пламени. Катя и Настя встали поодаль.

— Не хавтало ещё дымом провонять, — Сказала Настя, набирая сообщение большими пальцами. Егор завидовал скорости, с которой девчонки набирают текст. Ему до таких темпов было далеко. Она хмурилась, судя по всему — диалог не из приятных.

— А мне итак жарко! — говорила Катя, используя фронтальную камеру в качестве зеркала.

Максим отошёл от огня раньше всех. Прошёлся вдоль кучи кирпича, бетона и щебня, пока его друзья перекидыались шутками и трепались о разном. Его внимание привлекла рыжая купюра. Она была грязная, мятая, рваная и очень дорогая. Пять тысяч рублей. Неслыханное богатство для подростка его круга. Максим выдернул купюру и долго смотрел на неё. Всплех эйфории, неверия, восторга. Замешательство друга заметили и остальные.

— Ничегошеньки себе! — кричал Никита, рассматривая купюру из-за плеча Макса.

— Как делить будем? — Спросил Данил. По его лицу пробежала блажь, словно он уже потратил свою долю. Макс решил поделить всё по-ровну: по восемь сотен каждому. А остаток… Да и шут с ним с остатком.

Егор хмурился. Данил и Никита копались в счастливой куче строительного мусора. Восторгам не было предела, когда они обнаружили ещё пару купюр того же номинала. Лучше бы им было этим и ограничиться. Но так всегда бывает с деньгами: найдёшь источник — будешь пить до дна. Или до тошноты. До чего раньше дойдёшь? Максим быстро отошёл от радостного шока. На смену ему пришёл жадный азарт. Он присоединился к товарищам.

За разговорами и восклицаниями троица разбрасывала камни, пылила, мысленно складывала, умножала и делила куш.

Егор воровато оглядывался по сторонам. Что-то во всём этом казалось ему неправильным. В особенности, его желание, чтобы парни ещё парочку купюр откопали. Деньги у него были, но не то чтобы в избытке. Он с детства уяснил, что их много не бывает.

Никита, переворачивая очередной камень, нашёл нечто странное. Сначалоа он решил, что это очередная микроглыба, но с ней было что-то не так. Форма, вес, текстура… Он покрутил находку в руках, рассмотрел внимательнее. Когда к нему пришло осознание: что именно он держит в руках, его коленки зажили своей жизнью. Он издал здавленный выдох. Что-то почти матерное. Выронил «камень».

Макс и Данил, заметили перемену в настроении друга.

— Это ещё что за?.. — спросил Данил ногой переварачивая «камень». Троица отпрянула. Отошла на несколько шагов в разные направления, словно бомбу увидели. Егор отвлёкся от размышлений. Подошёл ближе. Рассмотрел находку.

На команию пустыми глазницами глядел обожённый, чёрный череп.

Ошибка

Егор вёл дневник. Корявым почерком марал тетрадные страницы. Рисовал разное на полях. Вечерние записи анализировали события последних недель. Деньги забрали в качестве вещественного доказательства. Окрестности промзоны оцепили. Отгоняли зевак и подростков, то и дело норовивших залезть не в своё дело. На месте работали криминалисты. В Тёмном проводились розыскные мероприятия. Ситуация приобретала всё более зловещие оттекнки: в районе промзоны находили новые останки. Точное число тел широкой общественности не сообщали. Люди домысливали это сами. И что только не водилось в этих домыслах! Количесвто, характеры повреждения, стеени разложения, будоражащие воображения подробности и домысли — всё изменялось по мере приложения к народной молве обывательской фантазии.

Всё это нашло отражение в записях Егора. Он захлопнул тетрадь. Рухнул на диван. Включил телевизор. По местным телеканалам освещали последнюю новость. Среди зевак в кадре Егор заметил старого знакомого: того самого деда, сверлившего камеру хмурым взглядом из под густых чёрных бровей.

— Да ну, не… — отмахнулся было Егор, подумав, что это другой дед. Просто похожий. Попробуй их отличи, ага. Но часть его личности, склонная к мистификациям, заговорам и эзотерике уже составляла мрачноватое повествование.

Перед сном его по-прежнему одолевали мрачные мысли. В конце концов, он уже набросал сценарий комикса про стрёмного провинциального маньяка. Выбор был, конечно, стрёмный: неопредлённость будущего, стыд прошлого, сожаления настоящего и страхи, ужасы, кошмары.

— Я больше из города ни ногой, — говорила Катя Крючкова. Она нервно поправляла причёску — волнистые, тёмные локоны выглядели прекрасно, переливались приятными глазу оттенками.

— Если на то пошло, то тебя и в городе могут убить, — Вмешалась Настя Васильева, — я вот думаю, лучше вообще из дома не выходить. Она скрывала беспокойство раскачиваясь на скрипучих качелях.

— Да хватит гнать! Чё вы в самом деле! Вообще, это нечестно! Что значит: «Случайные свидетели обнаружили страшную находку». Почему вся слава достаётся не нам. А ты, дурачина, зачем вообще родакам рассказал? — спросил Максим у Егора, ткнув в него пальцем

— Если бы зарыли тебя, или кого-то из твоих родных, думаю, ты бы хотел, чтобы вас нашли. А заодно и того, кто это сделал. Если бы я промолчал… Многие так и жили бы в неведении. А этого маньячилу даже не искали бы. А насчёт «славы»… — Егор задумался, почесал затылок, — Если тот, кто убил и прикопал столько народу, так успешно скрывался, пряча СТОЛЬКО людей, увидел бы твоё лицо в новостях, узнал бы, кто конкретно привёл к нему полицию… Думаю, ты бы не обрадовался, — подытожил Егор, задумчиво глядя куда-то за горизонт. По небу ползли серые тучи. Пахло дождём. Вся компания удивлённо на него уставилась — это была самая длинная его речь за всю историю их дружбы. Все знали, что Егор странный, читает огромное количество книжек про маньяков, и смотрит слишком много для его возраста тру-крайм фильмов, да и, чего греха таить, и сам, чем-то смахивает на будущего серийного убийцу, но эта его речь заставила всех друзей призадуматься. Крючкова и Васильева замерли, уперевшись ногами в землю, не слезая с качелей на цепях. Макс сплюнул и стал заметать следы. Данил тыкался в мобильник, не участвуя в беседе.

Молчание разорвал Никита. Он то ли крякнул, то ли кашлянул — общее внимание перешло к нему. Даже Данил, заметив тишину, оторвался от телефона. Никита не выдержал испытующего, долгого взгляда и полез в смартфон. Побледнел. Нервно сглотнул. Всех пронзило иглой нехорошего предчувствия. По подросткам пробежалась дрожь.

Егору в голову пришла одна жутковатая мысль. Он, кажется, понял, что именно напугало Никиту и остальных. Полез в свой телефон. Вся компания сделала то же самое. Он зашёл на страницу Никиты, поглядел самую популярную, последнюю запись, ругнулся: выдал самое матерное, длинное и звучное слово. Семь с половиной тысяч просмотров. Полторы тысячи лайков. Двести комментариев. Для города с населением в пятьдесят тысяч человек, считай, что ВСЕ увидели фотографию «с места событий». Егор тут же удалил Никиту из друзей. Вытер вспотевшие ладони о джинсовую рубашку. Удалил свою страницу. Вскоре на аватарках всей компании, вместо пёстрых фотографий и картинок, красовалось серое изображение удалённых страниц. На Никиту было больно смотреть: он чесался, не мог найти место рукам. Всё твердил: «Ребят… Простите, я-ж не думал… Просто фотки выложил, да пару слов написал». В этот момент никто из компании ничего не понял. Ситуация как-то замялась. Перешла в разряд «неприятных», «некомфортных» воспоминаний, которые как правило периодически поднимают адреналин, но подавляющее количество времени не беспокоят. Все напряглись, когда Никита, одним осенним октябрьским днём, не появился в школе. Ещё сильнее напряглись, когда он перестал выходить на связь. Но настоящая паника началась, когда в новостных пабликах появились сообщения о пропаже подростка. Голубоглазый, светловолосый, улыбчивый парень на фотографии смотрел куда-то за твою спину. Страшное дело. И ни у кого не нашлось слов, чтобы это прокомментировать. Началась паника.

МОЛОТ

Тёмный встал на уши. Тихая провинциальная жизнь плавилась фотоплёнкой.

Началась охота на ведьм. Все подозревали всех и каждый подозревал каждого. Поисковые, волонтёрские отряды прочёсывали бескрайние поля, бесчисленные лесополосы, заброшенные промзоны. Дети появлялись на улице строго в сопровождении взрослых. И только Егор, да особо не послушные подростки продолжали ходить в школу и по своим делам в одиночестве. Мама Егора рано умерла — ему не исполнилось и трёх лет. Отец тяжело работал вахтовым методом — осваивал дальний холодный Север или чем там на Севере занимаются? О работе отец не распространялся. Поэтому Егор привык заботиться о себе сам. Но сказать, что он не боялся — нагло соврать.

Его страх не обретал осязаемую форму. По ночам ему снились странные кошмары, то про маньяков, то про преступный синдикат, похищающий и убивающий людей, без причины и без разбора, то неведомая хтоническая кошмарная сущность, что питалась живыми душами… Почти каждую ночь Егор просыпался, менял сторону одеяла и подушки — те, на которых он засыпал были отвратительно холодными и мерзко-лягушачьими. Но каждая кошмарная ночь заканчивалась. Всегда наступало утро, пускай, зачастую и пасмурное.

Днём Егора успокаивал складной нож, перцовый баллончик и огромный чёрный пёс — помесь немецкой овчарки и добермана, обитавший во дворе частного дома — дощато-бревенчатой крепости на старый-старый лад.

До Павла Васильевича — отца Егора — дошли тревожные, зловещие вести, но приехать он не смог.

— Прости, сына. Даже если я сейчас отправлюсь, а возможности у меня нет — к нам из-за погоды не прилететь, не проехать, чудо, что связь вообще есть, я буду через месяц, а то и через два. Так что будь аккуратней, прошу тебя. И ещё раз… Прости — говорил отец, близоруко щурясь в экран ноутбука. Он делал массаж пачке сигарет техникой одной руки.

— Ничего, па. Ты там сам, главное не отчаивайся. Чего мне будет-то? — храбрился Егор, точно также щурясь в экран мобильника, пытаясь разглядеть сигаретную марку.

— Деньги получил? — спросил Павел Васильевич, прочищая горло.

— А что так много? У меня глаза на лоб от цифры полезли, сам знаешь, с математикой у меня плохо. Столько цифр мне не счесть. — Ответил сын, сдерживая саркастическую ухмылочку.

— Ты мне поёрничай! Аккуратней с деньгами. Дядя Сергей зайдёт, чтоб не расслаблялся. У него безлимитный абонемент на подзатыльники, так что смотри у меня! — погразил Отец в экран ноутбука. Егор подумал, что чтобы достигнуть нужного эффекта нужно было грозить пальцем в камеру. Ну ничего, и так получалось классно. А потом до него дошло.

— Как?! Когда? Я его уже сто лет невидел!

— Не преувеличивай! Зайдёт, когда зайдёт. Чтоб ты не расслаблялся…

***

Егор слышал о поисковых экспедициях. Слышал, что найденные в лесах и полях останки меняют обнаруживших их людей.

Тут также: ему хотелось присутствовать на погребении, но когда оно будет?

Время шло. Безвкусной жвачкой тянулись школьные деньки.

Пропажа Никиты разобщила друзей: выходить на улицу запрещали родители да и жутковато как-то было. И Егор, наспех закончив выполнение домашнего задания, брал на цепь Бутча и шёл слоняться по округе. Вместе не так страшно. Зверюга заскучать не давала: так и норовила свалить куда-то по своим зверинным делам.

В такие моменты он испытывал огромную благодарность к отцу, который лез из кожи вон, чтобы у него был флагманский смартфон с хорошей камерой, лишняя сотня, а то и две сотни рублей на карманные расходы и профицит разнообразной пищи, книг и канцелярских принадлежностей, не говоря уже о тёплом, безопасном доме.

Прогулки Егор посвящал коллекционированию фотографий родных мест — отец, в приливе тоски по дому, часто просил снимки, видео и голосовые сообщения, не скупился на тёплые, подбадривающие комментарии с нотками грусти.

Ситуацию с Никитой никто отпустить не мог. Она словно всегда висела в фоновых задачах. Варилась в котелке подсознания. То и дело, усталые учителя напоминали посреди урока о необходимости заботиться о своей безопасности. Прогулки за городом и брождения по городу без сопровождения взрослых настоятельно рекомендовалось исключить. А кроме того, угрозу составляли переводные экзамены, мрачными тучами собиравшиеся на горизонте. Егор, хоть и готовился к ним исправно: что в школе, что дома, на самом деле заботился только об одном: девчонки. Множество красивых, прекрасных девчонок. Среди них выделялась одна — Виктория. Он, сам того не желая, часто засматривался на неё на общеклассной фотографиии. Красивые тёмные волосы, с оттенком рыжины, прекрасные ноги, таких Егор ещё не видел, и блестящие глаза, на всё смотревшие с вызовом. Подойти к ней Егор не решался: наблюдал издалека…

И случай влюблённости был не единственным. Павел Васильевич неоднократно рассказывал своему сыну про особенности возраста, но в силу того, что рассказчик был не из лучших, предостеречь сына от неоднократного разбивания подросткового, влюбчивого сердца не смог. И Егор неоднократно сбегал от своих чаяний и наваждений в чудный, чарующий, волшебный мир массовой культуры.

До чего только не доходили руки и ум молодого парня с кучей свободного времени: научная фантастика? — Да! Комиксы? — Конечно! Музыка? — Как же иначе? Мистика? — Точно! Мультипликация? — Естественно! Видеоигры? — заверните все! И это ты куда потащил?! Верни в мешок!

***

— Как думаешь, Некита скоро найдут, — спрашивал Максим, ковыряя вилкой тушеную капусту.

— Чем дольше ищут, тем меньше вероятность, что он в порядке — ответил Егор. Он вылавливал чайной ложкой сухофрукты.

— Стрёмно. Меня батя в дзюдо записал. Говорит, так смогу за себя постоять — без энтузиазма добавил Максим. Он, судя по виду, и сам в это не верил. Драки со сверстниками их компания потянуть могла, а вот гоп-представителей старших классов — увы. Что уж говорить о взрослых…

— Всяко лучше, чем ничего, — отвечал Егор. В младших классах он занимался армейским рукопашным боем, пока секцию не закрыли. А в новую идти было лень.

В этот день шёл дождь. После школы ребята разбрелись по домам. Егор решил не испытывать судьбу и тоже поспешил под крышу. Да и мокнуть жуть как не хотелось. Лавируя между грязными лужами, он добрался до остановки. Минут сорок торчал на ней в ожидании автобуса, ладно хоть у него были «Ивы» Элджернона Блэквуда в мягкой обложке.

Когда пятьдесят четвёртый соизволил приехать, Егор быстро убрал книгу в портфель, и настырно втолкался внутрь автобуса. Народу было много, и если не проявить инициативу и прыть, можно было до глубокого вечера торчать на остановке, поджидая полупустой.

Остановка Егора — конечная. Народу поубавилось. А к моменту, когда подошло время выходить в салоне оставались единицы. Егор, пара старушек, да несколько мужиков. По грязной дороге к дому Егор встретил странного толстого мужика. Тот ехал на горном велосипеде. На спине с помощью камуфляжного рюкзака он закрепил зонт, а к раме была прикреплена здоровенная портативная колонка. Из неё по ушам било странное нечто: туц-тыц-туц-тыц-туц-тыц. Пухляш медленно ехал по лужам, мурлыкал и сопел что-то в такт музыке. Он повеселил Егора, но контактировать с ним не хотелось.

Дома Егор полакомился жареной картошкой, заварил растворимый кофе и уселся за книги.

Большая часть программных произведений шла тяжело. А вот «Айвенго» Вальтера Скотта Егору понравился. Именно это произведение задело какие-то никому неведомые струны его души.

Хотя душная, гнилая часть сознания Егора пыталась поснобствовать, уничижительно отогнать удовольствие от чтения толкового, беллетристического произведения, он не без удовольствия осилил добрую половину романа, прежде, чем погрузился в беспокойный подростковый сон.

Проснулся Егор заполночь. Его разбудил рёв мотора и яркий жёлтый дальний свет фар. Обычно в их степи по ночам машины не заезжали — Егор жил в глубоком частном секторе на отшибе. И сейчас нежданная машина рушила гармонию и тишину спального района частного сектора.

Дискомфорт причиняла и острая боль в спине и шее — спать, сидя в кресле — затея не из лучших.

Егор поборол страх ночной улицы, взял наваристую кашу из всего, что оставалось от домашней еды, разве что топора не хватало, и, миновав скрипучую лестницу пристройки, вышел во двор — кормить Бутча.

Пёс был чертовски умным и воспитанным — сказался талант Павла Васильевича к дрессировке, хозяйская любовь, сдобренная затратами времени на занятия и прогулки с самых ранних лет.

Пока Бутч ел, Егор тревожно глядел на лестницу из монтажных скоб, уходящую в темноту чердака. За забором продолжал гудеть автомобиль. Егора не покидало ощущение, что всюду: из чердачной темноты, из-за забора, из неосвещенного дровника за ним кто-то наблюдает. Следит за каждым его действием. Слышит, как стучит сердце, гоняя кровь. Сказались увлечения Егора. Когда-то давно он прочитал «Жребий Салема» Стивена Кинга. И хотя ничего толком оттуда не запомнил, страх перед кровососущими ночными тварями остался.

Но сейчас Егор гнал от себя эти мысли.

Чавканье Бутча, с жадностью пожирающего поздний ужин, успокаивало. Егор ждал, пока тот закончит.

Воображение не отступало. Хотелось бежать в дом, спрятаться, укрыться одеялом и никуда не выходить. «Если не научишься бороться со своими страхами, смотреть на них с вызовом, с холодным расчетом победить, так и останешься трусливым молокососом» — вспоминались ему рассуждения дяди Сергея. И он храбрился: «Страшно должно быть. Страшно должно быть. Должно быть страшно».

Внезапно с улицы раздался крик: «Старина, съеби куда-нибудь, а! Херли ты тут на своём ведре с гайками встал! Мне на работу завтра». Очевидно, Егор не один проснулся от внезапного гостя, вставшего на асфальтовом полотне посреди улицы с включённым двигателем и фарами. Скорее-всего это кричал кто-то из соседей. Внезапно к нему присоединился ещё один голос: «Да хули ты ему объясняешь! Дай-ка я разобью этому мудозвону еблище!» За руганью последовали удары — это вечно пьяный Женька, штыковой лопатой стучал по капоту. Послышался скрип колёс, машина, взревев двигателем, унеслась прочь. Соседи ещё что-то обсудили. А Егор подумал, что ему повезло родиться в месте, где все друг друга знают, а по ночам, кому бы то ни было извне трудно нарушить общественный уклад.

Но оставалась ещё одна жуткая вещь: во тьме чердака и дровника Егор увидел странный блеск. Первая ассоциация — посветить ночью на Бутча фонариком. Глаза сверкнут так же.

— Ну, нет, бля!.. — выругался Егор и сфотографировал со вспышкой чердак, потом дровник. Полистал получившиеся фотографии, сфотографировал ещё раз. Пять-шесть ярких вспышек осветили двор. Звук фотографии — хрустко ломающаяся ветка, резал ночную тишь. И на наборе пикселей на экране смартфона — ничего, кроме обычной, провинциальной действительности. Егор усмехнулся, погладил закончившего есть Бутча, забрал огромную металлическую тарелку и ушёл в дом.

Вечерняя рутина, как всегда перекочевавшая на ночь и сон. Как всегда странный, беспокойный, тревожный.

Утро встретило Егора ещё более мерзкой погодой. Ночная морось не высохла. Ударил заморозок. Грязь и слякоть покрылись тонкой коркой льда. Тело ещё помнило летнее тепло и осенние минус два по цельсию против вчерашних шестнадцати-семнадцати показались слишком резкими.

Егор торопился на автобус. Опаздывать не хотелось. Елена Ивановна — классный руководитель (с подросткового определения: «Можете называть меня просто — Язва») будет не в восторге от опозданий. Её итак беспокоило спорное положение подопечного — где это видано: ребёнок живёт, предоставленный сам себе. Будь у неё побольше времени, побольше зарплаты и поменьше паршивой работы, она, наверняка, испортила бы это положение дел. Причинила всеобъемлющее добро. Но пока, ограничивалась бесконечными разговорами, нотациями и замечаниями. Поэтому давать повод проявить внимание не хотелось совсем. И Егор, не завтракав, одевшись как придётся, бежал на автобус, разгоняя кровь.

Десять минут ожидания. Трамбовка. Дыхание общими лёгкими. Давка и балансирование. Полчаса прекрасной поездки. И Егор выпорхнул из-за скрипучей двери автобуса, с другими счастливчиками.

Ещё двадцать минут пешком и можно приветствовать свой второй дом. Железные, вечно хлопающие двери. Недовольный охранник, недовольные учителя, недовольные ученики. Классный час. Химия. Физика. Литература. Русский язык. Две математики к ряду. И Егор свободен.

— Серов! Останься, надо поговорить — закончила урок Лидия Николаевна — учительница математики, моложавая старушка, с тяжким чувством юмора, и сводом строгих правил на доске. Узкие очки, напальчники для шитья — чтобы не портить руки мелом, испорченные краской волосы «под блонд». Глаза цепляются от одной детали к другой.

У Егора внутри что-то рухнуло. Он только подумал о «Лесе мёртвых» Блэквуда, ожидающем прочтения, как нужно было погрузиться в дивный мир алгебры и геометрии.

— Меня очень беспокоит твоя успеваемость. Тебе стоит остаться на урок-другой и переписать позавчерашнюю работу. Я настоятельно рекомендую тебе это сделать, — в высоком, писклявом голосе читалась явственно: сделай, или сдохни.

— Хорошо, — сказал Егор. Взял лист А4 со старой работой и сел за свободную третью парту.

На белой бумаге было три цвета: чёрный — текст самостоятельной работы, синий — корявый почерк Егора и истеричный красный — замечания и отметки Лидии Николаевны.

Второй лист с вопросами и разлиновкой для ответов:

1) Какие бывают многоугольники? Чем они отличаются?

2) Перечислите свойства выпуклых многоугольников.

3) Чему равна сумма углов выпуклого n-угольника? Подумайте, верно ли это для невыпуклого многоугольника.

4) Какой многоугольник называется правильным?

5) Как построить правильный многоугольник?

6) С какими правильными многоугольниками вы уже знакомы?

7) Какими свойствами обладают правильные многоугольники?

8) Любой ли правильный многоугольник строится циркулем и линейкой?

9) Что называется многоугольной фигурой?

10) Является ли многоугольник многоугольной фигурой? Любая ли многоугольная фигура является многоугольником?

11) Что значит, что многоугольная фигура разбита на многоугольные фигуры?

А-А-А-А-А-А! — подумал Егор. Подсознание добавило: «А-А-А-А-А-А… Блять!»

Через два урока вымученного чтения учебника и оформления изысканий в виде написания новой самостоятельной работы Егор был свободен. Сколько всего творилось внутри. Он корил себя за тупость. Планировал. Мысленно исправлялся. «Приду домой, приготовлю еды, поставлю стирку, и сразу за учебники! Больше я не останусь после уроков. Хрена с два!» — думал Егор начисто переписывая ответы на лист А4.

На выходе из школы, у стальных ворот забора стояла гоп-компания. Хриплый, Дух и Гвоздь. Троицу сопровождала компания девчушек. Старших, симпатичных пацанок.

Егор надеялся прошмыгнуть мимо. Но компашка явно рассчитывала на его деньги.

— Слыш, мелюзга! Стой, кому говорю! — Остановил его Дух. Егор вышел за закрытые ворота, встал спиной к стали, чтобы никто не зашёл за спину. Строго говоря, затея так себе — ворота и забор были из стальных прутьев, при желании можно было через них его придушить. Но Егору было спокойнее от мыслей о какой-никакой защите.

— Деньги есть? Вопрос риторический, видел, что у тебя ещё сотка от обедов осталась.

«Конечно, видел он» — подумал Егор, — «Ты вообще знаешь, что такое «риторический», мудила?».

— Займи, ну чисто до завтра, — скалился Дух. На самом деле, его звали Дима Ухов из одиннадцатого «В». Ему в этом учебном году сдавать экзамены, а он только и делает, что слоняется по подворотням, щемит мелких, бухает, да деньги стреляет. Но он был на две головы выше Егора, играл в баскетбол, и руки у него были длинные. Егор подумал, как было бы здорово, оттоптать кисть этого самодовольного, тупого барана. Двое других — Саша Хрипов — одноклассник Димы Ухова, и Гвоздь — Андрей Гвоздёв, первокурсник местного техникума, стояли и сверлили взглядом жертву. Девчонки смеялись чему-то и делали вид, что они не здесь.

— Херли завис! Займёшь не? — Продолжал Дима.

Егор мысленно подумывал, кого бить первым, и куда бежать. Руки вспотели. Правая сжимала складной нож в кармане ветровки. Левая — перцовый баллончик. Он продолжал молчать, выигрывая время.

— Алё, лунатик! — Дух помахал ладонью перед глазами Егора, это был удачный момент. Егор схватил его за большой палец, с силой вывернул кисть, правой рукой достал нож. Лезвие блеснуло в свете солнца. Эффект неожиданности сработал как нужно. Дима взвыл, когда Егор полоснул его по лицу. Думать о том, что за такое ему светит не два-три урока после обязательных, а колония, он не хотел. Вообще думать было некогда. «Как только видишь врага, не думай, о его мотивах, не думай о последствиях. Бей. Грызи. Пинай. Калечь. Пускай пожалеет, что вообще к тебе сунулся» — говорил в голове дядя Серёжа. И Егор не думал. Он пнул Диму в живот. Наставил нож на метнувшихся к нему других парней. И резанул Духа по предплечью. Силы у него было маловато, поэтому парень больше испугался, чем пострадал. Порез на лбу заливал глаза. Голое предплечье сочилось кровью. Её вид, вид лезвия, немного отрезвили двух нападавших. Те, мысленно прикидывали, как бы подобраться к слишком настырному восьмикласснику.

Егор понимал, что время уходит. Он корил себя за то, что спалил нож. Теперь с ним придётся распрощаться, а на новый нет ни денег, ни возможности его купить — так случилось, что ножи с определённого момента в местных магазинах перестали продавать без паспорта. С каждой минутой промедления он рисковал лишиться не только ценностей, но и товарного вида. За забором столпились школьники. Кто-то орал, кто-то взывал к скорейшей расправе. Компашке публика была ни к чему. Все итак знали, что они отморозки. А вот от тихого Егора подобных закидонов никто не ожидал. Максим шутил, что он когда-нибудь притащит в школу чехол от гитары и споёт им «лебединую песнь». Но это были только дерьмовые шутки.

Сейчас, Дима, оправившись, преодолев шок, зло скалился, зажимал рану и орал бессвязные, тупые ругательства. Кровь продолжала заливать ему глаза. Приходилось смахивать её здоровым предплечьем.

Его товарищи не спешили мстить за друга. А народу на школьном дворе прибывало.

— Что у вас здесь происходит! — раздался властный, мужской голос. То был охранник, отвлёкшийся от кроссвордов. Как-никак, а школьная территория — его зона ответственности, — рассосались! Бегом!

Компания сразу встала на лыжи.

— Ходи, оглядывайся! — кричал разворачиваясь на сто восемьдесят градусов Дима. Егор подумал, что с этого дня, наверняка, стоило бы.

Он на ходу вытер нож о бумажный носовой платок. Сложил его и убрал в карман. Оборачиваться было нельзя. Того и гляди, будешь в кабинете директора слушать лекции о своём будущем. Он припустил на остановку. Быстрая ходьба, то и дело переходящая в бег, помогала бороться с адреналином. Егора лихорадило. Руки тряслись. Он потел. Со стороны, наверное, казалось, что ему поплохело после урока физкультуры.

Это была не первая его драка. И не последняя. Но привыкнуть к ним нельзя. «Если ты привык к дракам — считай, что до колонии или до дурки осталось совсем чуть-чуть. Не лезь в дерьмо» — говорил дядя Серёжа. Наверняка, он что-то знал о жизни. По крайней мере, Егор так думал.

В голове лихорадочно мелькали мысли, одна хуже другой. Он думал, как можно было обойтись без крови. Может быть стоило отдать деньги. Или попытаться убежать. Теперь же действительно придётся оглядываться. А что если охранник или кто-то из мелюзги настучит Елене Ивановне или кому-нибудь из завучей? Ой-йой, добра не жди. От конечной остановки до дома Егор пробежал с максимальной скоростью. Прохожие недовольно смотрели на нарушающего покой школьника с тяжеленным портфелем.

Физическая нагрузка помогала создать штиль в голове. Домашние занятия помогали штиль сохранить. Егор наколол дров. Натаскал воды в бак печи. Можно было и набрать из чёрного резинового шланга, но Егор решил набрать усталости. Затопил баню. Вымыл посуду. Нажарил картошки. Делал всё, только бы не думать. Бутч смотрел на хозяина, носился по двору, ругаясь на прохожих. Когда Егор переделал всё, что попалось ему на глаза, в голове остались ещё пара сотен дел на завтра, он, вымывшись и наевшись до отвала, пил чёрный чай и смотрел на вечернюю улицу.

До отца дозвониться не удалось — тот был не в сети, видимо, сигнал пропал окончательно. Такое уже бывало, когда на Севере была плохая погода. Егор представлял метель и буран, смешанные с дождём и ветром. Этакая жуткая буря, сметающая всё и вся. Он чувствовал себя одиноким, запертым в тесной халупе, где-то далеко на отшибе. И никто не придёт за ним. И никто не услышит его криков, если он вдруг решит помирать.

Чтобы отогнать мысли Егор включил телевизор. Музыкальная программа орала попсу. Ботоксный ведущий в чёрных брюках и красном пиджаке пытался шутить. Лощеные приглашённые гости тоже. Егор засел за уроки. Голова быстро загудела от формул. От того, что надо было сделать. И на многие задания Егор быстро забил. Особо сложно ему давалась химия. Новый предмет. Новый учитель. Новый учебник. Ничего не понятно. Ноль наглядности. Сто процентов ненависти к детям. Но делать было нечего. Либо так, либо снова оказаться на ковре в завуческой, выслушивать длиннющую речь про его место в жизни. Терпеть замечания к отцу. Пытаться не заорать на взрослых ещё не сломавшимся, писклявым голосом.

Егор где-то вычитал такую фразу: «Его тошнило от жалости к себе». Он продумывал её к месту и не к месту. И не до конца понимал, понимает ли её.

Когда уроки были наспех сделаны, Егор отвлёкся на фильм. Это был то ли ужастик, то ли социальная драма про неудачливого вора, переквалифицировавшегося в репортёра, нечурающегося создавать опасные ситуации, дабы заснять их на видео и продавать телеканалам. Непонятный фильм. Наверное, подростку не стоило бы такое смотреть, но в программах больше ничего не было. Да и эту духоту Егор выдержал еле-еле. Джилленхол в главной роли, ему в принципе понравился. Его цинизм, холодный взгляд, двуличность, пустота в глазах, маниакальность пугали.

Егор пожарил яиц. Быстро умял их под следующий фильм. В нём Джесси Айзенберг рассказывал закадровым голосом о выживании в постапокалиптическом мире, пожираемом зомби-вирусом. Особенно Егора впечатлили титры, где в слоумо мертвецы пожирали людей, а на фоне Хетфилд из «Металлики» исполнял «For Whom the Bell Tolls» под один из самых запоминающихся гитарных рифов. Это было настоящее откровение. Егору всегда нравились подобные фильмы, не смотря на внутреннего сноба, твердящего о их тупости, бессодержательности, жестокости и деструктивности.

Следующий фильм он не запомнил. Заснул под рекламу.

Утро было пакостней предыдущего. Нож оставил дома. Кто знает, что ждёт его в школе? А вот от баллончика он не отказался. Хрена с два он с ним расстанется.

Всё по-новой. Путь до остановки. Толкотня. Автобус. Школьная раздевалка. Химия. История. Две математика. Русский язык. Физика. После последнего урока Егор встретился с Максимом.

— Слышал, что ты вчера порезал, какого-то мудилу! Вот это круто! — говорил он.

— Я бы не сказал… — Как же быстро в маленьких посёлках городского типа разносятся вести!

— Да ну! В следующий раз меня подожди. Мы этих залупочёсов великовозрастных по асфальту размажем! — Максим бил кулаком в ладонь.

Егор подумал, что было бы здорово, вообще больше никогда с ними не сталкиваться. Было бы классно, если бы Дима Ухов просто переехал куда-нибудь в тёплые края и забрал с собой своих приятелей. Или если бы вместо Никиты, кто-то или что-то похитило трио гопников. Определённо жить стало бы спокойнее.

Он воровато оглядываясь покинул территорию школы. Подумал насколько же он везучий свин — никто, кроме Максима, да других школяров о вчерашнем и слыхать не слыхивал. Исключительность ситуации сыграла свою роль — даже среди учёников нашлись те, кто не поверил. Чего и говорить про взрослых?

Двойка по геометрии превратилась в четвёрку с минусом. Правда, если за это платили, было бы лучше. Но мысль об исправленных оценках немого грела душу. Отец бы обрадовался. А это было важно.

И снова всё по-старому. Даже ночной визит шумной калымаги повторился. Не хотелось бы, чтобы это стало частью каждодневной рутины. Пятном на картине повседневности. Но ржавая «Лада», года четырнадцатого продолжала освещать дальним светом близлежащие дома. Рёв мотора рвал ночную тишину. В этот раз интерес к незванным гостям соседи Егора проявили быстрее. Женька, не успевший налакаться до своего обыденного невменяемого состояния, матеря всё на свете трехэтажными ругательствами запрыгнул на капот авто и пинал его в лобовое стекло. Те, кто был внутри явно не ожидали такого поворота событий, и вскоре Женька отряхивался, больно приложившись об асфальт. Падать ему было не впервой. Он довольно скалился на уезжающий механизм дисгармонии.

Егора это насторожило. Столько мест в округе. Столько домов. Есть бараки, где вообще никто не живёт, там можно стоять сколько влезет и делать всё, что захочешь, а машины уже второй день к ряду приезжают конкретно на его улицу. И встают не вверху и не внизу. А конкретно у его дома. Поделиться опасениями было не с кем. И Егор снова топил отчаянное одиночество в чёрном чае, мысленно разговаривал с телевизором.

После ужастиков снились занятные кошмары. Егор пока что решил повременить с переключением их на что-нибудь дружелюбное.

В особенности ему нравились комедийный хоррор. Благо некрупные телеканалы, специализирующиеся на кино, на подобные фильмы не скупились. Этой ночью транслировали фильм с дебильным названием: «Адский ад». В особенности ему понравилась первая сцена с погоней в лесу. Ну, по крайней мере, до момента появления глав-гадов с их странными масками и моралью. Главный герой выглядел неплохо. Сцена ограбления настроила на нужный лад. Вообщем, вечер обещал быть томным.

Егор, как обычно, не заметил, когда уснул. Будильники один за другим терроризировали слух. В конце концов, он окунул голову в таз с холодной водой. Подобная процедура ставила мозги на место. Хотя и не полностью.

В школе всё было как обычно. Разве что пюре и две котлеты на обед порадовали. Да и салат из свежей капусты и наваристый гороховый суп были весьме, весьма неплохими. Была ещё наивкуснейшая сосиска в тесте и чай.

Максим не затыкался. Они с Данилом обсуждали поисковые операции.

— Короче, надо отвлечься, хочешь анекдот? — и хотя никто не ответил согласием, Максим продолжил, — Врываются, значит в бар вооружённые до зубов немец, еврей и русский…

— И?

— А бармен им говорит: «пошли нахуй отсюдова!»

Никто не засмеялся. Но Макс был доволен. Он хохотал за всех.

По дороге домой Егор снова увидел ржавую «Ладу». Она была тонирована вкруг, поэтому разглядеть, кто внутри он не смог. Машина, или подозрительно похожее на неё транспортное средство преследовало его до самой конечной остановки пятьдесят четвёртого маршрута. Домой Егор припустил быстрее, чем выкладывался на марафоне во время физры.

Машина ещё несколько раз проезжала мимо дома Егора. Он увидел, что Женькина ночная вылазка не прошла для транспорта бесследно: капот был изрядно помят, а лобовое стекло покрылось паутиной из трещин.

Егору хотелось, чтобы Женя выбил стекло. Так бы можно было рассмотреть водителя и пассажиров (если они есть).

Сейчас же, наверное, нужно было бы кому-нибудь сообщить. Но кому? Отец снова не в сети. Дядя Сергей уже неделю-другую не появлялся. Тётя Оксана придёт только на следующей неделе. Можно позвонить в полицию, но что он там скажет? Что его преследует стайка гопников-кровопийц-серийных-маньяков-похитителей-детей или кто там воообще? А если это просто совпадение? В конце концов, Егор решил отвлечься, заняться делами, а телефон держать наготове.

Правда ссыкливая подростковая часть всё-таки бушевала, когда какая-нибудь рухлядь проезжала мимо дома. Егор матерился каждый раз, а вскоре страх сменила ненависть.

— До первого столба, мудилы!.. — ругался Егор, глядя как очередной автомобиль без глушителя бил в барабанные перепонки.

Учёба и бытовуха затмили тревожность. Он наскоро сварганил макароны по-флотски, заварил зелёного чаю. Геометрия давалась легче, чем алгебра. История в целом была легче. Но хотелось читать. Чем закончился «Айвенго»? Что скрывается в «Лесу мёртвых»? Чем раньше Егор закончит с учёбой и ведением хозяйства, тем раньше он узнает ответ на эти вопросы. Поэтому сделать всё, как можно быстрее, было в его интересах.

Глубоким вечером, когда запланированные на сегодня дела были закончены, Егор погрузился в рыцарский роман. Некоторые места его утомляли. Зарубежную природу прошлых лет он и вовсе себе представить не мог, но книга ему нравилась.

Он подумал, что неплохо было бы схлестнуться с Димкой Ухиным по правилам рыцарского турнира. Не до смерти, а так, чтобы решить их обострённый конфликт. Потом подумал, что лучше бы Димка просто исчез. Пропал. Переехал куда-нибудь с семьёй или ещё что-то в этом духе. Часть Егора хотела бы, чтобы проблема, как и все рассосалась сама собой. Увы, но жизнь очень редко подкидывает такие случаи.

И снова время пошло своим чередом. Вскоре, правда, Егор удивился, что удача, не смотря на редкие её проявления всё-таки бывает. Хотя и не приходит одна.

Шёл октябрь. Вернее начало октября. Общественность Тёмного поразила новость о ночной аварии. Три местные колымаги, на бешенной скорости столкнулись на перекрёстке в районе выезда из посёлка. Водители не выжили. Пассажиры в тяжёлом состоянии в реанимации. Судя по всему, молодёжь угнала пару бесхозных машин и устроила гонки. Егор сначала не придал новости особого значения, а потом он узнал, что в одной из машин, а именно в «Ладе» четырнадцатого года сидела вся гоп-компания: Дима, Андрей и Саша, в компании двух девчонок, Алины и Вали. Дима и Саша умерли почти сразу — врачи пытались помочь, но ничего сделать не успели. За жизнь Андрея, Алины и Вали борются хирурги. Странно, но у Егора не возникло никакой радости, наоборот, ему показалось, что погибающие сверстники — знак не из лучших. Хотя какую-то долю облегчения он и испытал — по крайней мере, думать о ещё одной компашке, с которой нужно свести счёты нет необходимости.

Ближайшие две недели на повестке дня была только эта новость — в посёлке мало чего происходит. Пропажа Никиты отошла на второй план. Но поиски продолжались. Зацепок никаких не было. Парень просто не пришёл домой. Последнее место, где его видели — школьные ворота. А потом пустота. Мобильник вне зоны действия сети. Ни свидетелей, ни очевидцев, ни деталей исчезновения — вообще ничего.

***

Данил, впрочем, имел свою теорию на этот счёт.

— Кароч, нашли я думаю его. Просто, чтобы панику не наводить об этом не сообщают. Думаю, его замочили. За то, что трупы нашёл. Мы, кароч, следующие. Поэтому надо быть на стрёме. Зырьте чё есть, — он поднял портфель в развёрнутом виде. Там лежал пневматический пистолет Макарова. У Макса челюсть отпала.

— Настоящий?!

— А ты, как думаешь, мудила? Где я те настоящий-то возьму? Это травмат, — серьёзно отвечал Данила.

— Пневмат, — поправил Егор, — травмат, тебе, как и боевой — не светит.

— Ну, пневмат, какая разница? — Данил закрыл портфель.

— Пошмаляем? — спросил Максим. Глаза у него горели, как будто под новогодней ёлкой нашёл ключи от безоблачного будущего, финансовый достаток и смысл жизни. И всё в одной коробочке.

— Ну, если на патроны и баллончики с газом скинемся, можно, — отвечал Данил.

Сказано — сделано. Парни разбрелись по домам, переоделись, потрясли копилки и одёжку на предмет мелочи и через полтора-два часа собрались у «Волны» — заброшенного магазина на отшибе. Сходили в местный рыболовный магазин, купили на все деньги четыре баллончика для пневматики и банку шестимиллиметровых пулек. По общему карману это ударило изрядно — сдачи осталось два рубля. Их приватизировал Данил, в пользу будущих покупок. Следующие два-три часа прошли достаточно весело: парни насобирали алюминиевых банок из-под разных напитков: пива, кока-колы, энергетиков и ещё какой-то срани. А после, практиковались в стрельбе. Данил делал всех всухую — судя по всему, в стрельбе он уже поднаторел, может, дома тренировался, а может просто имел предрасположенность.

— Вреда такой штукой не сделаешь. От маньяка не отобьешься точно, — говорил Максим.

Данил немного помрачнел. Оскорбился, судя по всему.

— Ну да, ну да. Посмотрел бы я на тебя, если тебе из такого с десяти шагов глаз вышибут. Я думаю, приятного мало в этом будет.

— О чём вы вообще? Лучше просто по банкам стрелять. Какие маньяки? — вмешался в спор Егор.

— А кто кости за городом прячет?

— И чё, это обязательно маньяки? Может это ОПГ, или ещё какая хрень.

— НЛО!

— Вот именно!

— Хуем по лбу не дало? Какое НЛО, блять!..

За разговорами наступил вечер. Компания разошлась по домам. Егор вымотался. Делать ничего не хотелось. Пришлось приложить огромное количество волевых усилий, чтобы засесть за уроки. В качестве ужина он решил ограничиться яичницей.

Было тоскливо. Одиноко.

Тёмные места в доме пугали. Источали тревогу.

Егор закончил читать «Айвенго». Хотелось чего-нибудь страшненького и атмосферного. Сборник произведений Блэквуда Егор очень быстро пробежал. Особенно ему понравились «Ивы» и «Вендиго», а вот «Лес мёртвых» разочаровал. На книги денег не осталось. Егор пожалел, что поддался импульсу и внёс большую часть оплаты за боеприпасы для пострелушек. Теперь придётся идти в библиотеку. Хотя ничего особо страшного в этом нет. Разве что лень. Да, лень и прокрастинация — два демона современности. Приходиться прилагать усилия, чтобы вломить им по первое число.

Шло время. Егор продолжал в свободное время бродить по округе. Разве что, когда шли проливные дожди, он носа на улицу без особой необходимости не показывал. В пристройке, ко всему прочему он решил стряхнуть пыль с мастерской. Начал инвентаризацию. Стал пересчитывать инструмент. Пять молотков, два топора, три покрытых ржавчиной кувалды, два лома, четыре пары граблей, вилы, две метлы, три гвоздодёра, два уровня, три ведра ржавых, мятых гвоздей, болтов, шурупов и гаек…

На дне гнилого деревянного ящика он нашёл ручную дрель. Правда, сообразил что это такое не сразу.

Также он починил старые тиски, заменил ручки у древних плоскогубцев.

Он и сам не знал, зачем это делает, но ему хотелось привести дела в порядок.

Кроме того он нашёл просто огромную гору металлолома, ветоши, хлама. Что делать со всеми этими «сокровищами» он пока не знал. Решил, что всё должно быть под рукой — не знаешь, что и когда пригодится.

Через пару-тройку недель, аккурат под конец октября в пристройке поселился порядок. Кучи металлического хлама, бардак и прочее, перестали пугать столбняком и воображаемыми змеями. Егор даже запотел и с помощью уголков, дрели и болтов починил древние стеллажи. Получилось нескладно, но функцию свою они выполняли: весь более-менее полезный инструмент и расходники расположились на фанерных досках. Егор мечтал о новых материалах. Ему не помешала бы краска, доски и брус, но он решился обходиться тем, что есть.

До двух мест он так и не решился дотянуться: полуподвал пристройки по левую сторону от лестницы и чердак под скатом крыши. В оба места он соваться не хотел, даже при свете дня.

А вот куда он ещё мог добраться, так это терраска в сенях — крытая комнатка, где годами складировался хлам. Там был старый, чёрный шифоньер, комод с плохо открывающимися выдвижными ящиками, деревянная и стальная рухлядь. Помимо прочего он нашёл чучело — голова кабана на деревянной подставке. Жуткая хрень с пожелтевшими клыками и пыльной шерстью. Жуткая, но стильная. Егор решил во что бы то ни стало почистить её, привести в порядок и повесить где-нибудь. «Будет жутко стильно» — подумал он.

***

— Предложение: спалим эту халупу до основания! А когда дым рассеется сравняем её с землёй! — глядя на дощатый барак, а точнее то, что от него осталось, кричал Максим. Так случилось, что его кошку, убили какие-то живодёры и показательно прибили труп на стену.

Никто, кроме трио друзей не знал каких трудов стоило снять её с гвоздей, положить останки в обувную коробку и похоронить в поле за городом. Они постарались. Сделали памятник из насыпи булыжников. Данил на трудах выжег на листе фанеры слова: «Все котики попадают в рай. Спи спокойно, Валькирия».

Максим больше не шутил. Почти. На нём лица не было.

Он стянул из гаража маленькую, пластиковую канистру с бензином, украл из родительских запасов пару початых бутылок водки.

Друзья не знали, как делается «Коктейль молотова», поэтому пришлось импровизировать: они добавили в бутылки опилок, хорошенько перемешали водку с бензином, вставили в горлышко тряпку — смоченную в бензине старую футболку, служившую когда-то постелью для Валькирии.

Начать было предложено Максиму. Миролюбивого парня разрывало от обиды и ненависти. Всю злобу он вложил в бросок горящей бутылки. Бутылка не разбилась. Глухо отскочила от оконной рамы. Посыпались остатки стекла. Максим не растерялся, быстро подобрал бутылку и кинул более прицельно в окно. Огонёк пролетел во тьму здания. Бутылка разбилась. Растеклась лужа пламени. Парни ожидали взрыва. Но ничего подобного не произошло.

— Облом! — сказал Данил, глядя на пламя. Максим бесшумно плакал, хотя парни бы его не осудили. Он любил кошку. Настолько любил, что, когда увидел то, что с ней сделали начал курить. И сейчас, утирая слёзы, он трясущимися руками поджигал вторую бутылку. Метнул её в другое окно. Разбилось стекло. Ещё одна лужа пламени расплескалась по грязному полу. Троица смотрела, как потихоньку, медленно, но верно, обветшалое здание занимается. Повалил дым. Максим закурил. Единственное, что он мог достать это полпачки сигарет, его тёзок. Курево было мерзкое. Воняло отваром из носков, баней и жённым навозом.

— Ну и? Чё дальше? — спросил Данил.

— А дальше найдём этих мудозвонов, и выбьем из них всё дерьмо. Вы со мной? — спросил Максим. Кажется, он курил не в затяг. Покашливал и плевался. И хорошо, скорее всего не подсядет.

— А ты как думаешь? — ответил вопросом на вопрос Данил.

Егор молчал.

Перед уходом Макс затушил сигарету.

— Хотите анекдот? — спросил он.

— Давай, — почти синхронно ответили друзья.

— После драки, кулаками не машут. Кто за ножом бежит, кто за обрезом.

В этот раз парни рассмеялись. Не смеялся только Макс.

Могилка Валькирии стала негласным местом сбора. Парни притащили на небольшой холм, поросший травой, пару брёвен. Из осколков кирпичей и дырявого, прогнившего жестяного листа сложили кострище. Принесли кольев и полиэтиленовой плёнки для теплиц — делать настил. Когда компания собиралась ненадолго или уходила, всё прятали в схрон — небольшую землянку.

Макса словно подменили — любой намёк на жестокое обращение с животными он стал воспринимать как личное оскорбление и лез в равные и неравные драки. Как он сам шутил про очередной фингал и свои занятия дзюдо: «Дай человеку по еблищу один раз — и его лицо будет разбито один день. Научи его самого бить по еблищу — и его лицо будет разбито всю жизнь».

Его отец и старший брат оценили перемену. Они с интересом выслушивали очередной рассказ про нерадивого собачника, плохо обращающегося с братом своим меньшим и его историю знакомства с новыми умениями Макса.

Найти живодёров было трудно. Парни, шляясь по городу выискивали зацепки, но ничего кроме новых жертв не находили. Были полуразложившиеся собаки и кошки, кости и части тел, но ничего, указывающего на тех, кто это сделал.

***

Егор все-таки повесил кабанью голову в пристройке. Правда забыл про неё достаточно быстро. Вспомнил слишком поздно, когда поймал многозначительный взгляд Макса на чучело.

Макс сам прервал молчание.

— Расслабься, друже, будем драться.

Егор напрягся.

— Да расслабься! Не поверю, что ты кабана заволил! Всё нормально. Я читал про диких кабанов. Ты знал, что если свинью выпустить в лес, она быстро дичает? И лучше тебе не встречаться с подобной животиной раз на раз. Жаль Валькирия была не такой свирепой… Знаешь чё такое ассиметричный ответ?

— Ну и чё?

— Это когда получаешь по морде, а бьёшь по яйцам.

Парни опять засмеялись.

Наспех перекусили гороховым супом на костях. Бахнули чая и уместились на диване смотреть «Крик 1» и «Крик 4». Вторую и третью часть слешера решили проигнорировать.

Под конец четвёртой части, Данил выдал: «Ну и дерьмо».

— А чё-ж ты раньше не сказал, глянули бы чё-другое, — ответил Егор.

— Чё например?

— Да хоть «Зловещих мертвецов»… Или «Хижину в лесу».

— Мы смотрим слишком много ужастиков, как я теперь домой пойду? — спросил Данил, — особенно из этой перди.

— Не волнуйся, Макс тебя за ручку проводит, — улыбнулся Егор.

— Хрена с два я буду рушить вашу крепкую мужскую дружбу, — парировал Максим.

Когда на улицу только-только стал заявлять свои права вечерний мрак, парни разошлись. Егор снова почувствовал одиночество.

Чтобы от него избавиться он погрузился в ленту соцсетей. Мемасы, тревожные новости и красивые картинки не очень-то помогали. А вот «Робинзон Крузо» Дефо вырвал его из реальности. Отогнал одиночество. Он в красках представлял как сам выживает в мире дикой природы, с поправкой на свои родные широты. Он, как никто понимал героя Крузо, а описание племени дикарей-каннибалов навевали странные ассоциации из жизни. Он понял, насколько сильно отпечатались их страшные находки на его сознании. «Будь у меня проблемы с психикой, моя биография, наверняка, смахивала бы на предысторию становления какого-нибудь социопата убийцы» — тоскливо улыбался он про себя.

«Дай мне знать, если когда-нибудь начнёшь жалеть себя» — говорил дядя Серёжа — «Я быстро избавлю тебя волшебным пиздюлём от подобных пиздостраданий. Пускай другие жалеют. Усёк?» И хотя Егор и не понимал, в чём тут дело, фраза: «Никакой жалости к себе» выжглась на обратной стороне век.

***

На Николая Николаевича было больно смотреть. И дело тут скорее всего не в сигаретном перегаре.

Николай Николаевич был лириком от мира физики.

Каждый урок он вёл с мелодраматичным надрывом. Он украл манеру читать лекционный материал из драмкружка. И эта манера шла вразрез со школьным курсом физики.

Видимо, по ночам он сливал остатки учительской зарплаты в интернет-казино. Были, впрочем, моменты, когда его «беспроигрышная статистически-выверенная система выигрыша» давала сбой — и он выигрывал. В такие моменты физик заполнял пустоту внутри себя отрыжкой консьюмерной современности — щеголял новой одеждой, смартфоном или цацками. Это было дерьмовой альтернативой моральным ценностям, простым человеческим чувствам и приземлённым радостям. Это не помогало бороться с дефицитом смысла. В такие моменты грусть, пожирающую его изнутри, можно было разглядеть без увеличительных стекол. Она переходила в материальный мир и выглядела как истеричные линии, нанесенные припадочным человеком поверх действительности.

Все эти редкие моменты заканчивались одинаково: символы потреблядства оседали в единственном ломбарде Тёмного, а отчаяние оставляло свой след на лице физика. Глаза краснели. Под ними расползались мешки трупного цвета. А нижнюю часть лица покрывала трёх-четырёх-пяти-дневная небритость, которая постепенно растягивалась во времени. И без того жёлтые пальцы желтели ещё сильнее…

Егор, глядя на медленное самоубийство преподавателя, испытывал странную смесь жалости, грусти и мотивации к саморазвитию. Хотелось роста.

Николай Николаевич, впрочем, был неплохим учителем. Егор вообще ничего не понимал в физике, но на тройку объяснения «Николаича» вытянуться помогали. А большего, ни Егору, ни его отцу и дяде не надо было, хотя и хотелось.

Но от школьной духоты качества физика спасали не полностью. К царице естественных наук седьмым-восьмым уроком (как, по сути, и к любому другому предмету, которому не посчастливилось оказаться последним в моменте одного учебного дня…) Егора захватывали перманентное опустошение, вселенская скука и стокилограммовая усталость. От формул на доске и объяснений Егора отвлекали вороны за окном и юбка Насти Глуховой. Ох уж эта юбка в складку!

Звонок. Как сигнал к побегу. Или как сигнал к заточению в интеллектуальной тюрьме. Знаете, словно проржавевшая дверь захлопывается перед носом. Один и тот же звук, обозначающий такие разные вещи.

Егор в этот день решил сэкономить деньги — чтобы у того, кто придумал ограничение поездок по школьному проездному хер во лбу вырос! Поездки закончились. Тратить деньги на проезд и пополнение не хотелось — их было мало. И Егор пёрся домой, распинывая камни и мусор. Вокруг разворачивался бытовой полдень четверга. Впереди — сраная пятница. Позади — большая часть очередной учебной недели.

Октябрь выдался промозглым. Люди — кто во что горазд — боролись с холодом, адаптируясь к новым климатическим условиям. Мимо Егора, то и дело, проносились женщины в тёплых демисезонных куртках кремовых оттенков. Или храбрящиеся, понтующиеся хладнокровностью подростки в рубашках с закатанными рукавами. Впрочем, их выдавала дрожь, и оглушительный (в первую очередь для них самих) стук зубов.

Егор не заметил как дошёл до своего района. О нагрузке напоминала лишь тяжесть знаний (портфеля), да кровь, согревающая организм.

Он прошёл мимо барачного остова. «Сжечь дотла» проклятую постройку не получилось: и без того тёмное здание, стало по-настоящему чёрным. Эта вселенская тьма бездной взирала на Российскую глубинку, желая пожрать всё: и едва-едва зелёную траву, чистый воздух и деревья. Егору привиделось, как разруха расползается от сгоревшего здания, захватывает дома, превращает их в себе подобных. Из недр здания расползается мусор от чьих-то попоек. Бездомные собаки рычат из-под полы. Из мрака тени обожённые бездомные сверлят тебя голодными глазами…

— Вот ещё, бля!..

Егор гнал из сознания подобные образы. Он решил, что когда-нибудь они соберутся и добьют эту неодушевлёную нежить — не дадут разрухе расползтись на жилые здания. Когда не останется ничего брошенного, на месте бесконечных заброшек будет построено что-то новое. Полезное. Нужное. И красивое.

Дома Егор пялился на расползающиеся буквы, цифры, формулы. Вся эта солянка из потенциально полезных знаний не желала перевариваться в голове.

— Учись, учись, учись, мудила!..

Егор постоянно отвлекался на бытовые дела. Частный дом — кладезь деятельности. Всегда есть что-то, что нужно сделать. Подровнять забор, компостную яму. Смазать дверные петли. Наготовить еды (в том числе и для Бутча). Убрать за собакой кучи с дерьмом — чёрт, жаль, что их нельзя продать! Это была бы золотая жила, бесконечный генератор ресурса. Егор, вооружившись совковой лопатой, мысленно поторапливал энергетиков, занимающихся топливом естественного происхождения.

В библиотеке в разделе «Современная литература. Хоррор» Егор разжился «Руководством по истреблению вампиров от книжного клуба Южного округа». С таких позиций на ведение домашних дел он ещё не смотрел. Но в целом, он ожидал большего. Больше экшена, больше саспенса. Хотя, если подумать, то какой экшен? Всё правдоподобно. Всё более-менее реалистично.

***

— Кароч пацаны, вести тревожные, — говорил Максим. Егор и Данил напряглись, глядя на остатки барака с сомнением.

Макс распинал пыль, ткнул в странные символы на земле.

— Это я разметку сделал. Зацените! — он прошагал в сторону барака. Насчитал пятнадцать шагов. Парни смотрели на него с волнением. Каждый бы тут волновался: друг тронулся.

— Кароч, я считаю, что от каждого заброшенного здания исходит… какая-то аура! Сечёте? Я, конечно, во всякую паранормальщину не верю, но тут что-то не так. Каждый раз, каждый, сука, раз, я прохожу мимо очередной заброшенной халупы и чувствую давление. Реальность как будто искажается. А на меня давит что-то, чего я даже не вижу. У вас такого не было?

Данил и Егор переглянулись. Дело дрянь. Нет, Макс и раньше любил попиздеть, постращать, нагнать жути или несмешных анекдотов. Но сейчас это было необычно.

— Я слышал, что с поехавшими нужно во всём соглашаться. Поэтому… Ну… Да. Допустим, — начал Данил.

Егор предпочёл не вмешиваться. Выжидал.

— Зацените. Я тут отметок оставил. Видите, прямо от здания, земля какая-то тёмная. Явно с ней что-то не так.

— Ага, это называется влажность. Солнце-то не всегда припекает, разве нет? А тут ещё и дожди прошли.

— Ты, мудила, не слушаешь ёптыть! Смотри внимательно, — Макс тыкал в землю.

Друзья решили, что у него действительно свистит фляга. Решили пока что согласиться.

— Допустим, — сказал Егор, — дальше-то что?

— Кароч! Теория, не, как там? Гипотеза! Во! Гипотеза! Каждое заброшенное здание — центр разрухи. Если его не убрать, разруха перекинется на соседние дома.

— Типо как пожар? — вмешался Данил.

— Да! Типо как пожар, ёптыть.

— И чё мы с этим сделаем?

— Вот это я и хотел у вас спросить. Может идеи есть? Пока что я ограничился заметками радиуса разрухи. Или как это ещё назвать? Разложение не подходит, сечёте?

— Ну да, не подходит…

За рассуждениями и размышлениями парни не разглядели метода борьбы с расширяющейся «разрухой». Решили разве что пометить «порченную землю» палками и камнями — наспех сварганенными символами. Через неделю, дескать, можно будет точно убедиться в работоспособности подростковой шизотеории: увеличивается ли степень разрухи или нет.

На рассуждениях о том, что вообще происходит и разошлись. Каждый, правда, отвлекался с вопросов вселенской важности на свои проблемы. Егор тревожился — отец уже вторую неделю не выходил на связь. В принципе, причин для беспокойств, пока что нет: самое большее, сколько по времени не было связи — полтора месяца, а тут две недели, подумаешь?..

Парни напряглись, когда на территории каждого заброшенного здания, будь то стройка, частные дома, или недействующие предприятия, стали находить странные символы и убитых животных. Это было страшно. Тревожно. «Стрёмно» — с определения Макса.

Настолько тревожно, что парни не побоялись сообщить о находках сторожам. По крайней мере, там, где они были.

— Парни, скажите честно, это вы сами сделали?

— Ну да, а сообщили зачем?

— Чтобы отвести подозрения. Вы меня тоже поймите, — говорил Афанасий Васильевич — сторож заброшенного стекольного завода, — я старый, мне уже шестой десяток идёт, я разное повидал. Так что давайте без обиняков. Не знаю, чего вы там в интернете своём понасмотрелись, а завязывайте с этим, пока слишком поздно не стало.

— Да-а-а-а, блять! — сказал Максим. Он с ненавистью пинал каждый камень, попадавшийся на пути.

— Ясен-красен, они нам не верят.

— А ты бы сам поверил? — спросил Данил.

— Да хуй знает! Но разобраться бы хотя бы попытался.

Парни посмотрели на белую газельку, покрытую пылью, с шумом полуисправного двигателя пересекающую линию пешеходного перехода.

— Вот в такой рухляди и ездят полные психи, — выдал Егор.

— Да брось ты! Ещё скажи, что каждый фургон принадлежит какому-нибудь маньяку, похищающему людей.

— Как бы те сказать… Не каждый владелец стрёмного карцера на колёсах — маньяк, но так сложилось, что большинство маньяков водят какой-нибудь гроб на колёсах, сечёшь?

Выпал первый снег. Слишком тонкий для снежков слой покрыл перемороженную грязь.

— Скоро по заброшкам не походишь. Да и из-за снега хрен разглядишь почву, — говорил Макс.

— Может, оно и к лучшему… Мне вообще поднадоело. Нихера не нашли, только время потратили, — говорил Егор.

— Да, мать мне запретила шлятся по малолюдным местам. Некита так и не нашли… — сказал Данил. Он что-то вырисовывал в блокноте.

— И чё, мы просто спустим этим обсосам? А что если они с животных на людей перейдут? Это же просто психи ебанные. Вот, Серый (полуобщественно принятая кличка Егора), ты сколько всего про разных маньячил прочитал? Сколько их историй начинаются с живодёрства?

— Многие. Им в детстве внимания не хватало, вот они и привлекали его как могли — говорил Егор.

— Вот! А я о чём! Вот оно, блять! Наш клиент или клиенты — недолюбленные квартирные тихони, сечёте?

— Так и я, получается, подхожу, — сказал Егор.

Повисла пауза.

— Не, кабанья голова, это, конечно, стрём, но я не думаю, что ты психопат-живодёр. По крайней мере, гоню такие мысли к хуям собачьим, — сказал Макс, — но присматриваться к тебе буду. Смотри у меня! Увижу маньячество — наваляю. Усёк?

Парни посмеялись. Егор взгрустнул. Его как-то не привлекало насилие, не смотря на то, что он к своим, четырнадцати с небольшим, годам пересмотрел и перечитал устрашающие количество жутковато-фриковатых историй. Насилие всегда казалось ему не настоящим. Этакая приправа для «остроты». Но события последних месяцев заставили его по другому взглянуть на все эти ужасы из масскультуры и реального мира. Теперь он считал, что насилие — дрянь.

— Дерьмо! — сказал Егор.

***

Понеслась охота на ведьм. Все «тихони» и потенциальные массовые убийцы рассматривались с особой тщательностью. Марк Городилов из шестого «Г» решил коллекционировать кости животных? Сюда! Наш клиент. И вскоре странноватый шестиклассник под прессингом и надзором старшиков устраивается волонтёром в загородный приют для животных. Кормит собачек и кошечек. Латает гнилые доски вольеров. И всем своим видом, всем естеством источает любовь к братьям нашим меньшим. И никаких костей, чёрт его дери!

Дальше трио друзей решили действовать на опережение — захватить умы потенциальных юных живодёров. Начали писать свой журнал и копить деньги на первое издание. Самый грамотный из компашки — Егор, назначался редактором. Максим писал рассказы и повести с продолжениями, а Данил занимался освещением новостей. Нужное количество денег никак не хотело набираться в «общаке» — трёхлитровой банке. К концу второй четверти накопили 665 рублей 60 копеек.

— Где вы вообще достали копейки? Их же даже в «Елене» не берут. Хотя там мелочь всегда в ходу. Бизнес-план по агитпропаганде рушился на глазах. Идею по решению предложил Данил, когда наткнулся на местное интернет-СМИ.

— Регистрация и ведение паблоса — бесплатные, сечёте?

— Сечём, — сказал Никита, — точняк! Зачем отпечатывать номер, один хрен у нас денег не хватит. Лучше заебошить стикеров с qr-кодами и забомбить всю округу. Вот тебе, считай, пиар даром!

Вскоре Егору пришлось осваивать редактирование PDF-документов с мобильника. Компьютер бы облегчил задачу. В который раз его спасла школьная библиотека — там были компьютеры со всем необходимым софтом. Вот только библиотекарша…

— Мальчик мой, ласточка! Не забывай делать перерывы! Ты что, не знаешь, что компьютер излучает радиацию? Видал Павла Васильевича? Конечно видал! ОБЖ и ОБЗР ведёт! Вот он от компьютера не отходит и в свои тридцать с небольшим (на самом деле, она имела в виду сорок шесть) уже лысеет! Ты же не хочешь лишиться своих прекрасный волос! Они у тебя прямо есенинские! — говорила Клавдия Ивановна.

Она так и норовила настроить сенсорные датчики — глаза под тяжеленными громоздкими линзами на Егорово дело. А ему не хотелось, чтобы она видела последние непечатные слова, неумелым ковровым узором вышитые на теле текста повествования Макса, который на нецензурную лексику не скупился. Его батя общался исключительно на татарском, матерясь, при этом, по-русски. Макс плохо знал татарский, а вот с русским у него сложились приятельские отношения. И понятно, какой объём заковыристых ругательств он получил в наследство.

Данил, помимо сбора новостей, договорился с Настей Глуховой об иллюстрациях. Она была из очень обеспеченной семьи, регулярно посещала художку, и обладала неслыханной роскошью — графическим планшетом.

— Рисунки на компе! Представляете? Я тут пытаюсь красиво сфотать свои каракули, ну чтоб их можно было в первый выпуск вставить, а она за пятнадцать минут вот такое набросала, — говорил Максим, показывая красивый чёрно-белый рисунок, по одному из его рассказов. В «Полночном ублюдке» сюжет крутился вокруг черта, наводящего ужас на округу небольшой деревеньки. Рогатая нечисть, по ночам ходит жрать из немытой посуды. Ночная трапеза сопровождается характерным козлиным «Брэ-брэ-брэ-трп-трп» и топотом копыт. Днём Егор смеялся над спорами Данила и Макса, дескать козлы только блеют, а на ночь, с момента прочтения и работы над рукописью, мыл посуду. Всегда. Ну его нахрен. Чёрта этого.

***

Зимние каникулы несмотря на радость нового года, морозную атмосферу праздника и волшебства были омрачены тем, что библиотека не работала. А значит над первым выпуском журнала не работал и Егор. Компания друзей бродила по замороженному Тёмному и пыталась придумать название для журнала.

— Кароч, Предвестник Живодёрского Пиздеца! А? А? А? Как вам? — говорил Макс. Он прямо сверкал из-под батиной зимней униформы — огромной шапки-ушанки, явно ему не по размеру, и белого камуфляжного бушлата, в котором поместилась бы вся троица.

— И о чём это? — спрашивал Данил — Вот возьми другие журналы и СМИ. Там говорящие названия, понимаешь?

— Ну да, ну да, «РИА новости», «Медуза» и «ТАСС» — говорящие, что пиздец!

— Да я не про эту хуйню, вот «Правда», например. Всё ж сразу понятно, не?

— Не, парни, нам нужно что-то другое. Помните на литре мы чё-то такое проходили. Типа «Современник» там или «Полярная звезда». Вот такое надо. Чтоб Грымза сНиколаичем не задушнили, — вклинился Егор.

— Может Дух или что-то такое. Типа-а-а-а, мистическое?

— Мистика?

— Ну, типо да!

— А чё, «ты читал новый выпуск «Мистики»? Нет? Ну ты и овощ. Там вообще чума» — сказал Максим.

Впрочем, выбор названия было решено перенести на попозже.

Ограничились «Тёмным вестником».

Настя Глухова взялась за дело с завидной дотошностью. Максим давал ей сюжеты, а она быстро и весьма недурно переносила их из текста или из спонтанной речи в цифру. Под конец декабря у компании накопилось изрядное количество неумелых рассказов и неплохих иллюстраций к ним. С новостями дела обстояли похуже: как бы не старался Данил писать новостные заметки они теряли актуальность. Редакторская коллегия быстро решила эту проблему: не стали дожидаться первого выпуска журнала, публиковали новости постами.

"Рыжий кот застрял на дереве по улице Мира. Пройдоху спасли работники МЧС. Теперь он довольный, почётный служащий местного пожарного отделения. Ему даже присвоили звание: «рядовой». Поздравьте же эксперта по мурчальным делам с новым домом!"

Под текстом сообщения фотография рыжего кота с хитрыми-хитрыми глазами.

"По улице Машиностроителей горит дом. Пожарные делают всё возможное, чтобы огонь не перекинулся на соседние постройки. Как вы можете помочь семье погорельцев? Узнайте по ссылке".

Далее ссылка на страницу матери.

Ещё там были посты в стиле:"Свиньи, которые снова пили в лесопарке «Озёрный», сложно было за собой мусор убрать? Бойтесь, уроды, у нашего издания глаза и уши повсюду. А ещё у нас есть камеры. Сечёте о чём я? Прибирайте за собой".

Странно, но «Тёмный вестник» (название всё ещё рабочее) даже приобрёл какую-никакую популярность. У парней появились подписчики. Некоторые даже кидали деньги. Было подозрение, что это кто-то из родителей. Но не важно. Деньги парни закинули на счёт молодёжной карты в банке. Как-никак, а доход. Копеечки каждый месяц капали. Сумма росла. Но страшные находки продолжали появляется на улицах Тёмного.

— Я не понимаю, где мы прокололись! Смотри, — Андрей показал закреплённую запись:"Дорогие жители нашего любимого города! У нас беда. Кто-то калечит и убивает братьев наших меньших. Будьте внимательны. При обнаружении фактов живодёрства или чего-то похожего сообщите по телефону: 112 (Будьте готовы писать заявление)".

Под постом располагались шокирующие фото подобных находок. Запись была самой популярной в сообществе. Мнения, правда разделились. Начался цирк с конями и психопатами воюющими в комментариях. Но резонанс создать получилось. Многие заметили, что о проблеме говорят не взрослые собачники, от которых сам Бог велел слушать о подобных проблемах, а местные желторотики без царя в голове, известные своим дурным нравом и шумными драками. В курилках можно было встретить пассажи типа: молоко на губах не обсохло, а уже что-то понимают, может напраслину гонят на современное поколение?

Но суть не в резонансах и в общественном расколе. А в том, что трупы животных стали появляться чаще.

***

Егор продолжал ходить в школу. Продолжал жить обычную жизнь. Вот только ночи стали ещё страшнее. Ему хотелось, чтобы безопасный, понятный и рациональный день не заканчивался.

Бутч то и дело срывался с цепи. Начинал орать. Ему отвечали соседские собаки. Егор не хотел смотреть в окно. Было ощущение, что пока он не видит причины угрозы, её и не существует.

После прочтения тонн макулатуры ужасов, просмотра месяцев триллеров и хорроров всё должно было стать немного привычней. С таким комедийным флёром. Вместо этого тут и там виделись странные вещи.

Одной из таких вещей стал сугроб. Движущийся. Как будто что-то пряталось под снегом.

Днём, когда Егор огребал подход к дому, он готов был поклясться, что под снегом ничего нет. Ещё бы, он ведь сам сделал снежные насыпи, а вот ночью… Ночью всё приобретало страшные оттенки.

«Нужно смотреть страхам в лицо» — говорил дядя Серёжа. И Егор, отринув все предупреждения подсознания вышел во двор с ломом. Соседи, наверное, решат что он окончательно спятил. Ах да, уже решили. Парень живёт один. Часто отчебучивает странные вещи. И вообще: а не он ли по заброшкам животинку калечит?

Егор протыкал сугроб ломом. Он ожидал воплей, криков, или подснежной суеты. Ничего из этого не было. Металл входил в снег. Выходил, оставляя лунку. И Егор злился на свою ссыкливую натуру. Бутч наблюдал за сумасшествием хозяина с недоумением и, кажется, жалостью. Он чихал. Бубнил. Поскуливал.

В момент очередного удара у Егора чуть челюсть не отпала. По улице шёл толстяк с колонкой. Слушал свой: «ТЫЦТАЦТЫЦТАЦТУТУТУТУЦТАЦТЫЦТАЦ». Что смутило парня, так это то, что пухляш оделся явно не по погоде. Стоял январь. Минус двадцать три по цельсию. А толстяк был в серой фланелевой рубашке. Колонку держала рука в кожаной перчатке. А вторая была без перчатки! «Да что за нахрен?!» — подумал Егор. Голову пухляша покрывала кожаная кепка. Крайне странный видок. Нездоровый и непонятный. Егор решил убраться с улицы. Захлопнул ворота. Закрыл всё, что можно было закрыть. Погладил Бутча. И нырнул в тепло.

И хотя дома должно было быть безопасно, бубнящее в ночи: «ТЫЦТАЦТЫЦТАЦТУТУТУТУЦТАЦТЫЦТАЦ» не давало покоя.

Шум прекратился, когда сосед — вечно пьяный Женька — вышел наподдал ночному меломану тумаков.

***

Смотреть на природу было здорово. В особенности Егору нравился снегопад. Красота момента спасала от осознания, что вскоре придётся снова раскидывать снег со двора и у ворот. А вот Женьку это не очень нравилось. Он матерился, борясь со снегом. Иногда снег побеждал и Женёк падал. После он долго пытался найти в себе силы встать. Снова матерился. Отдувался. Но в конце концов, брал себя в руки, сжимал пальцы ног в кулак и поднимался.

После очередного январского дня учёбы на связь вышел отец. Егора смутили перемены в нём. Он подобрел. Говорить стал как-то приторно. Глаза источали вселенскую пустоту, а лицо очень близко познакомилось с бритвой. Егор не помнил, когда отец брился. Волосы на лице, стали неотъемлемой частью самого лица. И Егору пришлось туго, когда он пытался привыкнуть к новому виду Павла Васильевича.

— Мы тут кое-что нашли. Рассказать поподробнее не могу. Тебе надо это увидеть! — говорил Павел Васильевич.

— Но, пап, как? Ты меня в следующий раз с собой повезёшь? А как же учёба?

— Что-нибудь придумаем. Тебе определённо надо это увидеть!

Егор не оценил подобных перемен. Когда он учился в классе третьем-четвертом, он мечтал о том, чтобы батя взял его на работу. Это спасло бы Егора от одиночества, а до кучи и от остопиздевшей, по определению Макса, учёбы. Но сейчас… Было в этом что-то тревожное. Отчего это отец, вдруг передумал? Сколько Егор себя помнил, Павел Васильевич старался отвадить его от своей работы.

— Сына, понимаешь, ничего в этом хорошего нет. Разве что зарплата. Но она заканчивается быстрее, чем я дышу. Поэтому действительно: ничего хорошего, — говорил в бороду Павел Васильевич.

А сейчас, ни с того ни с сего, отец, вдруг, передумал.

— Бать, а ты чего побрился-то?

— А, ты заметил? Да не знаю… Влюбился!

— Чего?!

— Понимаешь, тут у нас учёные обосновались. Почву изучают. И лёд. Так вот среди них такая профессорша есть! На маму похожа… В молодости.

Егора как под зад пнули. Он, конечно, уже подрос. Кое-чего должен был понимать. Но с новой пассией отца так просто смириться не мог. Павел Васильевич всегда носил на себе отпечаток трагизма. А вот новая влюбленность этот отпечаток смывала. Теперь понятно, что поменялось. Не то, чтобы Егор был против… Как-никак, батяня ещё совсем не старик, но что-то внутри ломалось, мешало воспринимать его по-старому.

— Как зовут?

— Мила Александровна.

— Попросишь называть её мамой?

Павел Васильевич чаем поперхнулся.

— Егор!

— Да всё нормально, бать. Я всё понимаю.

По крайней мере, Егор хотел думать, что всё понимает.

— Фотку покажешь?

— Какую фотку?

— Бать, не тупи, моей будущей мамы.

— ЕГОР! ХВАТИТ! Покажу. В телеге будет.

Когда Егор увидел Милану Александровну, его картина мира заиграла новыми красками. Он, кажется, стал понимать что-то о взрослых.

— Красивая.

— А то-ж.

— Вы вместе приедете?

— Нет, скорее всего нет… Понимаешь, всё сложно.

— Ты ещё даже не заговорил с ней. В смысле, не по работе, так?

— Егор!

— Я не знаю, кто сидит перед камерой, но вы явно не мой отец. Что вы сделали с папой?

— ЕГОР!!!

— Да ладно, бать, я прикалываюсь. Всё в порядке. Поговори с ней. Пока это не сделал кто-нибудь другой.

— В смысле?

— Я, например!

— Доскёшься, сына! Может я уже и «не твой отец», как ты говоришь, но его ремень-то у меня! И рука всё ещё тяжелая!

После веселья настали разговоры о грустном. Приезд Павла Васильевича домой откладывался.

***

Опять эта улица с шумом трёпа прохожих. С лязгом проезжающих машин. Этот шум кого угодно сможет довести до психоза. Кто-то стучит. Какой-то мужик обсуждает несправедливое устройство общества, материт жадность банкиров и капиталистических ублюдков. На фоне из динамиков орёт реклама. «Двери и окна-а-а-а для всей семьи». Что за семья такая? В самом деле всем нужно по двери и по окну?

Скелеты деревьев царапают небо. Снег валит практически бесперебойно. Если бы только научиться извлекать из него энергию… Мир бы уже не был прежним.

Вылазки по заброшенным зданиям перенесли до потеплений. Слоняться по сугробам не хотелось. При случае даже убежать будет трудно. В особенности, если улепётывать придётся по рыхлой субстанции, то и дело желающей, тебя сожрать.

Зато посты в «Тёмном вестнике» (название рабочее) стали выходить регулярно. Егор подтянул знания родного языка. Начал замечать ошибки и у себя в речи, и в речи одноклассников. Не сказать, что редактировать очередной талмуд от Максима, страниц этак на пятьдесят-шестьдесят, было особенно весело, но некоторые ляпы доставляли. В особенности словосочетания типа «пир духа».

***

Школа номер семнадцать ПГТ Тёмный жила обычной жизнью. Егор от нечего делать составлял словесные портреты ровесников и учителей.

Жижек был забавный малый. Что-то в его психике сформировалось не так. И он периодически выдавал необычные звукосочетания, кривлялся, вскрикивал. По-началу всех это забавляло. В особенности, когда грустный материал математики восьмого класса разбавлялся рандомным: «дэздзайн!», или «буэбуэстолачь!»

Вскоре, правда, закидоны Жижека забавлять перестали. По большей части вызывали только раздражение. Но травить его за это никто не стал. В школе номер семнадцать были объекты более достойные травли, чем сумасбродный юный псих.

Например, был толстый Витя. Он, в отличие от Жижека, пропевал «Sunshine like a Diamond» специально. К месту и не к месту. Как же это бесило! Егор, конечно, не стремился участвовать в травле, но иногда не сдерживался, и тоже чего-нибудь отчебучивал. Обидное для Вити прозвище — Камушка — Егорово порождение.

Был ещё вечно-грязный Ванька. Ситуацию осложняло то, что родители пеклись о гигиене сына. Анастасия Валерьевна — мама Ваньки, была прямо-таки помешана на стирке и глажке. Ваньке, чтобы соблюдать чистоту, достаточно было не вести себя, как свинья. Но он умудрялся каждый раз упасть в лужу (где вы вообще видели лужи зимой?!), изваляться в придорожном снегу или сыграть роль половой тряпки, перекатываясь по полу школьного коридора.

Вдобавок ко всему Ванька отличался наигранным слабоумием. Включал дурачка. За что не единожды получал по лицу.

Егору, как впрочем и всей его компании школьные тёрки быстро наскучили. И трио, всеми правдами и неправдами, старалось избегать любых ссор, конфликтов, и иже с ними. Разве что, когда очередной старшак или просто задиристый малолетний дебил путал берега, ему устраивали тёмную. Но этим всё и ограничивалось.

Трудовик был дядька странный. Если физик пил нещадно и дымил как паровоз, то Макар Сигизмундович, был всегда чист как пустая чашка петри. Смотрел на всё через призму рационализма и постоянно, неотступно взывал к здравому смыслу. «Работать надо учиться! Сызмальства. Вот, ваш однокашник, Егор Серов — хвалю! Живёт, значит один. В частном доме, а не в ваших человейниках. И загляденье — после уроков работает. Двор всегда убран. Забор ладный. Да ещё и с псиной гулять успевает. Ещё бы приналег на учёбу, и действительно — образцовый ученик!» Егору польстило бы внимание трудовика, если бы это было не так странно. Он после этой длинной оды во славу егорова трудолюбия думал: «Эт чё, он ж даже не мой сосед! Где-то на другой стороне посёлка живёт. Какого хрена? Он типа наблюдает за мной? Жу-у-у-уть, какая!» Так трудовик тоже оказался в списке «Подозрительных типов», куда входил жиртрест с колонкой, один из охранников с блестящими глазами и, конечно, Виктория Алексеевна — соцпедагог детской полиции, а по совместительству, тупая, надутая стерва.

***

В тени косматой ели,

Над шумною рекой

Качает черт качели

Мохнатою рукой.

Чертовы качели. Фёдор Кузьмич Сологуб

Евгений Павлович не приехал и когда снег сошёл. Снова не получилось. Командировка затянулась. Они что-то нашли на Севере. Что-то, что сулило огромный гешефт.

Зато дядя Сергей зачастил. Притащил жирных-жирных карпов. Они с Егором жарили их в «ста травах для рыбы». Это была самая вкусная рыба из всех, что Егор пробовал за свою недолгую жизнь.

— Стало быть Палыч так и не приедет?

— Да.

— Денег-то высылает?

— Высылает.

— На всё хватает? Или добавить надо?

— Да не, на всё хватает. Дядя Сергей, а вы это… Пострелять меня возьмёте?

— Возьму. Чего не взять-то. Только не сейчас. У нас в лесу мразь какая-то решила без лицензии лосей поубивать. Вот ты скажи, Егор, на кой хрен убивать животное, если даже не ешь его?

— В каком смысле?

— В прямом! Мудачины просто убивают лося, глумятся над трупом и даже трофеев не берут. Мы бы с Антошкой уже в два счёта уродов нашли. А так и остается… Ищи, да ищи. И вишь, дело-то какое, у нас все, кто к охоте какое отношение имеют под учётом. Но не в ходу такое.

— А на сколько такое тянет?

— В смысле?

— Ну, если вы с дядь Антоном их поймаете, их в тюрягу упекут?

— Какое там! От одного до двух лет, максимум, штраф ещё, да общественные работы. Херня, кароч, но у нас свои способы наказания есть… Кхе-кхе.

— Расскажете?

— Когда-нибудь, когда-нибудь. Маловат ты ещё, Егорка. Хавай давай, а не трепись попусту. А пострелять летом пойдём. Кстати об этом… Мне тут со школы звонили.

Егор помрачнел. «Вот Грымза, сучье отродье, уже застучала».

— Эт, как её, Елена Ивановна стало быть беспокоится о твоей успеваемости. Дескать математика у тебя плоховато идёт. Не поделишься соображениями?

— Она преувеличивает. Я итак пашу как проклятый над алгеброй. Не математикой. У нас алгебра. Но никак в толк не возьму. Математичке уже сто лет в обед. Ей давно на пенсию пора. А страдать мне приходиться.

— Стало быть виноватых нашёл?! Я тебе про это что говорил?

— Не, дядь Сергей! Не виноватых! Мне бы просто времени надо. Огэ-ж ещё не скоро, а ВПР-ки я напишу, честно-пречестно!

— Угу… — Сергей задумался, — Вот тебе, значит уговор, вытягиваешься на три-четыре, и я тебе страйкбольный привод на день рождения подгоню. А, если без троек закончишь, то с обвесами.

— Да ну?! — не поверил Егор.

— Ну да! Варежку-то захлопни! Сначала дело, потом всё остальное. Добазарились?

— А если не получится?

— Ну, тогда, всё лето на меня батрачить будешь. Не за бесплатно, естественно. А деньги на репетиторов пустим. Договорились?

Егор бы так и так подрабатывал у дяди Сергея, как, впрочем, и каждое лето. Картошка сама себя не вырастит, как говорится.

— Идёт!

***

— Оп-па! Наша остановочка! — говорил Макс.

Шёл ливень со снегом. На улице боролся за своё место под солнцем дубак.

— На кой хер мы вообще сюда выбрались? — спрашивал Данил. Он занимался самым бессмысленным делом на земле — чистил берцы о талый снег.

— А на кой хер мы вообще живём? То-то же! Не вякай. Надо, значит надо, сечёшь?

Егор молчал. Он пока что сам не понял, что они тут забыли. Но Макс был хорош на выдумки, а следовательно, хотя бы изредка ему можно было доверять.

Озёрный располагался вблизи Тёмного. Пятнадцать километров, если быть точнее. Можно было дойти пешком, чтобы сэкономить деньги, но погода не располагала к длительным пешим прогулкам.

Дома были настроены хаотично. На остановке ощерился магазинчик «Всё для дома по пути».

— Ты мобильник взял? — Спросил Макс Егора.

— Ага.

— Заряжен?

— Как всегда.

— Шик. Блеск.

Трио подошло к новому кирпичному зданию. Оно прямо выделялось своим ярко-оранжевым цветом от остальных построек.

— И чё, ты нас на новенькую халупу посмотреть притащил?

— Сам ты халупа! Это новый культурный центр. Библиотека, музей и концертный зал, всё в одном, понял? Понял?

Стоило заметить, тематическая выставка была атмосферной. Всюду красные знамёна. Сабли. Оружие времён революции. Агитплакаты и книги. Егор в этот день наснимал огромное количество материала.

Валентина Евстафьевна провела ребятам ликбез по истории социалистического движения в России.

Данил, правда, проявил себя как малолетний дебил. Он то и дело норовил спросить какую-то срань, почерпнутую из интернета. Он перестал, когда Макс вывел его в туалет и провёл воспитательную беседу.

— Мне вообще по боку чё ты там про экономику думаешь! Сечёшь? Думалка не выросла. У Естафьевны докторская степень по истории! А ты ей эту чушь малограмотную в уши льёшь. На её месте я бы тебя высек, полудурка. На нас итак время тратят. Бесплатно, сука, понимаешь ты или нет!

Егор молча смотрел на беседу друзей. Хмурился. Смеялся, когда Макс дал Дане хрустких затрещин.

Далее экскурсия пошла тихо. Спокойно. Без шума и пыли. В частности, Данил больше не пылил свою чушью из интернета. А после экскурсии парни договорились, не сорить не своими мыслями. Это, правда, породило новый философский спор. По типу, а что можносчитать своими мыслями? А? Ну, пока что решили так далеко не заглядывать. Достаточно было ограничить пересказы видео и лонгридов из интернета и всё тут.

Обратно возвращались той же междугородней маршруткой. Поправка на то, что она была совсем пустой. Странно. Из Тёмного ехала толпа народу — места свободного не было, а вот обратно, компашка, да две старушки, обсуждающие перепады атмосферного давления.

На полпути Егор задремал. И разговор бабушек принял какие-то зловещие черты.

— А я на выходных голов нарубила. Меленько-меленько. Наварила из этого супу. А впрочем ещё бы парочку мальчишек, вот как эти… Свеженькие такие. Кровь с молоком!

— Чего?! Чё это вообще было?! — подумал Егор.

— Подъём, молокососы! Наша остановочка, — растолкал всех Макс.

Рядом с остановкой и в снег и в дождь, и в грязь, и в слякоть торговали такие же старушки, как и те, что ехали с парнями в маршрутке.

— Мальчишки! Может возьмете головушек рыбьих? Сама солила! — скрипела вслед старушка.

Надо завязывать с ужастиками на ночь. Приснится же такое, — подумал Егор.

***

Весна выдалась мерзкой. Хотелось выть от грязищи, в которой ты оказывался по колено, когда нужно было куда-нибудь идти. Егор пал духом. Сидел дома. Мучил себя алгеброй и геометрией. Всё время хотелось спать и есть мясо. А из мяса была только птица. Куриный фарш. Зимний улов дяди Сергея Егор решил приберечь до момента возвращения отца. На случай, если он всё-таки не выдержит, он решил заготовить шашлыка из скумбрии. У него в морозильнике морозились двадцать-тридцать рыбин. На двадцати из тридцати он решил попрактиковаться. Замариновал их, как полагается. Нажарил на углях. Получилось бомбово. Вкуснейше. Он решил, что бате понравится.

В качестве фокус-группы выбрал друзей и дядю Сергея. Все оценили кулинарный талант юного дарования от мира гастрономических изысков.

Дядя Сергей не оценил разве что хандру Егора. Решил её вылечить выходными на рыбалку. Егор дышал свежим воздухом. Кутался в серо-болотный дождевик.

Дядя Серёжа нещадно курил чёрный уральский табак. Залихватски закидывал блесну. Матерился на щуку, которая постоянно срывалась.

— Ну, паскудина полосатая! Я думал, поймаю — отпущу, теперь хрен тебе! Ни какими тремя желаниями не отделаешься.

Егор сам не зная от чего прыснул. Смеялся долго, пока не почувствовал боль в животе. Он упал с рыбачьего складного стула и продолжал смеяться.

Дядя Сергей улыбался. И сам прыснул, когда Егор завизжал, опершись правой рукой на муравейник.

По руке поползли красные отряды. Егор стал подозревать, что огненными их прозвали отнюдь не за цвет. Рука горела. Муравьи поднимались под рукав дождевика.

Чтобы погасить пожар укусов Егор закинул руку в реку. Чтобы отвлечься стал разглядывать илистое дно.

Поплавок из пробки от вина мерно раскачивался на волнах. Когда руку попустило, Егор сменил наживку. Утром они ходили в поля отлавливать разное. В основном наловили жаб. Егору было жалко этих бесхвостых, склизких товарищей. Но дяде жалость было лучше не показывать.

— Если тебе жалко, тогда и мяса не ешь. И рыбы тоже. Вообще ничего не ешь. Морковке тоже больно, когда её чистишь. А вот этот твой «запах скошенной травы» — это запах геноцида. Запах массового убийства. Усёк?

Как тут не усечь.

Впрочем, дядя Сергей, как будто увидел сочувственный взгляд Егора, которым он смерил банку с амфибиями.

— А знаешь чё, ну их нахер, жаб этих. И вырвав банку из рук племянника перевернул её в траву. Пленники разбежались. А вернее, распрыгались в разные стороны.

— А на чё ловить будем?

— На жопу твою. Вопросов тупых не задавай, — сказал дядя Серёжа. Вместо ответа и объяснений достал блесну в виде оранжевой лягушки. Выглядела натуралистично. Если бы Егору такая попалась в школьном портфеле, он испугался. Или как назвать отвращение в крайней степени? Егору вспомнилось, как он проветривал дом летом. В окно залетел стриж. Птица испугалась больше парня. А Егор, завидев чёрный глаз, сверлящий его, выбежал в сени и отдышавшись, засмеялся. Но холодок по спине и дрожь в животе подавить удалось далеко не сразу.

А ещё у дяди Сергея были блёсны в виде рыб. Всех цветов и оттенков.

В целом, рыбалка прошла успешно. Как же матерился дядя Сергей, когда вытащил-таки «полосатую паскудину»!

Домой засобирались заполночь.

Егор смотрел на воду. Водомерки устраивали кросс. Шли круги. На дне что-то мелькало.

— Дядя Сергей! А, дядя Сергей!

— Чего?

— А водяные существуют?

— Может и существуют. Но знать я не хочу.

— Эт почему?

— Потому что, если узнаешь наверняка: ты труп. Попробуй заговорить с паранормальной хренью. И если она тебе ответит — ты не жилец.

— Эт, чё, мне не пытаться с ней разговаривать?

— Сначала бей. Потом беги. Не получится — умрёшь.

— Стало быть, вы всякой чертовщины не встречали.

— Отчего-ж? Встречал. Правда вся эта чертовщина в людях. Люди такое иногда отчебучивают, что любой чёрт в сторонке закурит.

— Жутковато это.

— Да брось! Волков боятся — в лес не ходить.

Воображение рисовало Егору седого старика под водой. Он ухмылялся. Рассматривал его, как диковинку. Приценивался: стоит ли топить.

— Дядя Сергей!

— Ну чего?

— Может домой пойдём? Или костерок сварганим на худой конец.

— Жрать охота?

— Ага.

— Сделаем.

И вскоре, натаскав валежника, сложив кострище из булыжников, дядя и племянник сидели на берегу, слушали ночной шум поля, леса и реки, разогревали тушёнку и пили чай со зверобоем из термоса.

Улов получился богатый: пара карпов, правда не таких жирных, как из рыбхозяйства, две щуки: одна старая, огромная и злющая, вторая поменьше, но тоже злющая, два линя, и с десяток чебаков чуть больше ладони. Мелочь сразу выпустили. Костёр вскоре догорел. Оставались угли. Расправились с ужином. Потушили из ведра остатки пламени. Собрали мусор и двинулись домой.

Дядя Сергей на ночь не остался. Ушёл «работу дорабатывать». Егор заготавливал улов, пока не стал клевать носом. Дал лишнюю пайку Бутчу и улегся спать.

Под утро его разбудил шум на чердаке. Как будто кто-то ходит и мешки таскает. Егор испугался, и чтобы отогнать страх принялся материться. Это ещё его мама говорила: «Обычно, если встречаешь чертовщину, или нечисть какую, надо материть её на чём свет стоит». Егор внял совету матери.

— Вот ты, замудоблядская поебень! Смотри, у меня тут два охотничьих ножа и перец, я сейчас поднимусь к тебе, сраная поебота, залью чердак, а когда будешь спускаться, разделаю тебя на стейки и Бутчу скормлю! Слышишь, ты, нет?! Мразь паскудная!

Шум прекратился. Егор, на всякий случай проорал ещё. Связностью и складностью подростковая ругань не отличалась, но эффект, больше, впрочем, самовнушение, возымела.

Наступила тишина, которую Егор решил разбавить телевизором. Он ещё раз проверил все окна. Потрогал засов и щеколду на входной двери. Заварил чёрного чаю и улёгся на диван. Телеканал «Триллер» транслировал «Семь» Финчера. На Егора этот фильм действовал как снотворное, и вскоре под ужимки Пита и ухмылки Моргана он задремал.

— Я ЖДУ! — сказал кто-то на чердаке.

Егор вскочил. Сон как рукой сняло. Он пытался дозвониться до дяди Сергея. Мокрые пальцы не слушались. Отбивали тарабарщину на сенсорном экране. С чердака доносился то ли хохот, то ли кашель. Бутч заливался лаем. Ему вторили все собаки частного сектора. Вскоре у его дома собралась целая свора. Все выли и лаяли на дом Егора. А кто-то или что-то хохотало и хохотало. Егор включил все лампы. О том, чтобы выйти в прихожую или пристройку речи вообще не было. На худой конец, он решил, что выпрыгнет в окно и понесётся куда угодно. Прочь от того, что засело на чердаке.

— Я ЖДУ! — доносился приглушённый голос с чердака. Твари этого показалось мало. Там снова что-то затопало. Раздался глухой стук падающих вещей. Егор взял первое что попалось под руку — черенок для лопаты. «Кретин сраный, почему ты всё время ебланишь, давно надо было её починить!»

— СЮДА! СЮДА! СЮДА! — доносилось сверху, — ЧЕГО ЖЕ ТЫ МОЛЧИШЬ? ЗАГОВОРИ СО МНОЙ! ЗАГОВОРИ! ЗАГОВОРИ!

Егор цепенел от ужаса. Волны пробегали от поясницы до корней волос. Было то ли холодно, то ли жарко. Было до усрачки страшно.

В истерике, дойдя до крайней степени паники, глотая слёзы, Егор начал стучать черенком в потолок. Люстра шаталась. Он снова начал кричать ругательства. Сначала тихо. Беззубо. Потом всё громче и громче. Тварь на чердаке замолчала. Поймала тишину. Егор тоже замолчал. Стал прислушиваться. УДАР. УДАР. ЕЩЁ УДАР. С потолка посыпалась побелка. Собаки обезумели: две дворняги перемахнули через забор и вместе с Бутчем порывались подняться на чердак. Егор первый раз увидел такую животную злобу. Бутч обычно в припадках злости таких корчей не строил. Слюна текла рекой. Желтые клыки клацали в сторону чердака. Наверное, на собачьем это было самое, что ни на есть приглашение к смертельному бою.

Так Егор и просидел до прихода соседей. Дядя Сергей свистком разогнал свору собак. Стало немного спокойней. На улице столпились жители близлежащих домов. Ещё бы. Собаки такую бучу устроили, их перформанс слышно было поди даже в центре. Дядя Сергей открыл пристройку своими ключами, вбежал в дом.

Егор не сразу справился с щеколдой и засовом — руки не слушались. Судя по всему, лицо у него было белей чем печь. Потому что даже дядя Сергей испугался за племянника.

— Чё стало?! Меня чуть кондратий не схватил! Давай кратко и по делу!

— Т-т-т-та-т-ам, — Егор показал черенком на чердак.

— Чё там? Воры?

— Н-н-н-не-не-не-знаю!.. Та-та-там кто-то есть.

Дядя Сергей решил вызвать полицию, но сначала глянуть, что напугало племянника. Во дворе был поддатый Женька. Ему явно было скучно жить и он цеплялся за любое развлечение. Он светил на чердак фонарём, пытаясь разглядеть что-то. В другой руке у него был топорик.

Впрочем, дядя на чердак не полез. Решил, что если там и шкериться кто-то, то лучше подкараулить его внизу, по крайней мере, пока полиция не приедет.

Вскоре приехал наряд полиции. Один патрульный в летах и с жирком, второй помоложе, тощий и поджарый. Жеребьёвка не понадобилась и вскоре тот, что помоложе уже выкрикивал призывы слазить с чердака, медленно, без резких движений. Никто не отозвался и молодому пришлось лезть, в свете дальних фар и нескольких фонарей.

— Перчатки у вас есть?! Тут пиздец какой-то! — раздался голос через несколько мгновений.

— Лёх, ты там не геройствуй, оставь всё как есть! Как есть тебе говорю! Не хватало, чтоб ты улики нам запорол. Чё там у тебя? — говорил Степан Алексеевич — тот, что постарше.

— Пиздец тут, Степан Алексеевич! Полный пиздец!

Утром прибыли эксперты.

Степан Алексеевич и дядя Сергей о чём-то бубнили в сторонке. Алексей Викторович — полицейский помоложе, задумчиво крутил ус и смолил сигарету.

Егор смотрел на свой двор и не узнавал его: столько народу здесь отродясь не бывало. Приехали эксперты — мужчина и женщина в очках. Копошились на чердаке. Раздавался щелчок затвора фотокамеры и вспышки. Бутч злобно смотрел в сторону чердака. Ему явно не нравилось в узенькой стайке, за решёткой. Он рвался во тьму. Убить. Сожрать. Растерзать.

К Егору подошёл дядя Сергей.

— Слухай, племяш, а ты сам на чердак не лазил?

— Нет. Сказать честно?

— Естественно.

— Я всегда боялся. Батя пытался заставить, но не. Страшно. Ни чердак, ни подполье, ни подвал пристройки. Ни за что. Я хотел и там порядок навести, пока бати нет, да всё никак не решался.

— Слухай, помню, помню, ты, когда мелкий был, даже в штаны ссался, когда тебя за альбомом посылали. Батя лез, а тебя ссыкухой называл. Не вяжется версия.

— Что за версия?

— Егорка, ты только не нервничай, хорошо?

— Что за версия?!

— Степан Алексеевич, вон тот дядька с пузом, мой коллега, так сказать, он думает, что тебе внимания не хватает.

— Да вы что?! Правда? А менее очевидные вещи?

— Не, племяш, ты не нервничай. Попытайся лучше вспомнить, когда ты последний раз на чердак лазил?

— Дядя Сергей! Я же говорю я ссу! Ни разу такого не было! Мне этот сраный чердак в кошмарах снится! Всё там бродит что-то, вещи переставляет, пол скребёт. Я вообще никому об этом не говорил. Вон, Женька спросите, лазил я когда туда или нет. Без его взгляда на этой улице вообще нихера не делается!

— А чо я-то? А, ну да, ёпты, я вообще думал он заколочен. Туда даж Васильич только по особым случаям лазит. Всё собраться не мог хлам оттуда постащить. Да даже прежний жилец, этот, как его, ёпты! Бля, забыл ваще. Старикан тут жил. Он тоже не лазил. Отродясь не видовал. А ща бы сам заглянул. Чё там? — сказал Женёк.

— Да уж… Задачка… — сказал дядя Сергей. Он поскрёб щетину. Сплюнул. Подозвал Степана Алексеевича. Тот важно подошёл, закурил.

— Ну, малец, шороху ты навёл знатно!

— А чё я сделал-то?

— Да не, всё правильно сделал, ток в следующий раз сразу 112 набирай. Без вот этих танцев с бубнами. Усёк?

— Алексеич, ты лучше вот чё скажи, племяшу говорить, чё вы там нашли или повременить лучше?

— А чё кота за яйца тянуть? У тебя на чердаке алтарь из костей. А в центре… Кароч, соседская кошка к доске прибита. И кто-то нацарапал херню какую-то. Ща судмедэксперты пошерстят всё подробнее скажут. Ты точно на чердак не лазил?

— Точно, — ответил за Егора Дядя, — дословно с подросткового-пубертатного на человечий: он ссыт. И даже не фигурально.

— Стало быть, у вас на чердаке маньячило завёлся, вот только ума не приложу, как эта паскуда свалить умудрилась? Там ещё ход есть, кроме этого? — Степан Алексеевич ткнул в сторону чердака.

— Нет. Я бы знал. Хотя… Да нет! Я бы точно знал, а то мне эта срань итак в кошмарах снится. Не могу даже смотреть в его сторону. Я одно время даже заколотить его хотел.

— А чё-ж не стал?

— Во-первых, батя приедет, пизды даст, а во-вторых… Ссу. С досками один раз хотел лезть, но побоялся. Даже на первую лестницу встать. Даже днём. Даже с Бутчем под жопой.

— Ну арти-и-ист. У вас в семье все так выражаются?

— А то ты не знаешь? Мы это по наследству передаём!

Взрослые засмеялись. Егору было не смешно, но он нервно нездорово захохотал.

***

Я считал слонов и в нечет и в чет,

И все-таки я не уснул,

И тут явился ко мне мой черт,

И уселся верхом на стул.

И сказал мой черт: — Ну, как, старина,

Ну, как же мы порешим?

Подпишем союз, и айда в стремена,

И еще чуток погрешим!

И ты можешь лгать, и можешь блудить,

И друзей предавать гуртом!

А то, что придется потом платить,

Так ведь это ж, пойми, потом!

Аллилуйя, аллилуйя,

Аллилуйя, — потом!

Но зато ты узнаешь, как сладок грех

Этой горькой порой седин.

И что счастье не в том, что один за всех,

А в том, что все — как один!

И ты поймешь, что нет над тобой суда,

Нет проклятия прошлых лет,

Когда вместе со всеми ты скажешь — да!

И вместе со всеми — нет!

И ты будешь волков на земле плодить,

И учить их вилять хвостом!

А то, что придется потом платить,

Так ведь это ж, пойми, — потом!

Аллилуйя, аллилуйя,

Аллилуйя, — потом!

И что душа? — Прошлогодний снег!

А глядишь — пронесет и так!

В наш атомный век, в наш каменный век,

На совесть цена пятак!

И кому оно нужно, это добро,

Если всем дорога — в золу…

Так давай же, бери, старина, перо

И вот здесь распишись, в углу!

Тут черт потрогал мизинцем бровь…

И придвинул ко мне флакон…

И я спросил его: — Это кровь?

— Чернила, — ответил он…

Аллилуя, аллилуя

— Чернила, — ответил он.

Александр Галич

Для Егора новости были хорошие. Ему пришлось привыкать к тете Оксане и дяде Сергею. Родственники категорически отказывались оставлять ребёнка одного. Егор себя ребёнком не считал, но когда дома были ещё люди ему становилось спокойнее.

То, что нашли на чердаке и судмедэксперты, и полиция, и Пётр Петрович — сотрудник уголовного розыска, посчитали за угрозу. Надпись — непонятная неразбериха, смесь старославянского, латыни, и последних ругательств, — в общих чертах можно было перевести как «Ты следующий, выродок».

Павел Васильевич, как узнал о ситуации дома, сразу же, взяв бессрочный отпуск направился домой. Путь, правда, ему предстоял не близкий. Ему пришлось напрягать все свои связи и сорить деньгами, чтобы сначала выбраться с объекта.

— Буду через три недели, максимум через месяц. В мае, почитай, уже увидимся.

— Хорошо, па. Всё в порядке. Ты сам, главное, осторожней.

Вскоре, правда, шумиха вокруг Егора стихла. Появился повод посерьёзней.

В три часа ночи, Егору позвонил Макс.

— Вставай, залупа ушастая, у меня новости! Собирайся и дуй в тринадцатиэтажку!

— Нахера? Ты время видел?

— Пощёлкай мне еблищем ещё! Некит нашёлся!

Егор в который раз моментально проснулся. Его как водой обдало. Дяде Серёже долго объяснять ничего не пришлось: он храпел как бульдозер. Тётя Оксана посапывала в соседней комнате. Егор прошмыгнул во двор, погладил Бутча. На чердак он даже не взглянул. По спине пробежал холодок. Подсознание рисовало два стальных глаза, сверлящих его спину.

Двадцать пять минут бега трусцой и Егор жал руку Дане и Максу. Те, отходили ото сна в приёмной скорой помощи.

— Чё с ним?

— Чё, чё, хер в очё, ёпты! Молчат, как партизаны. Даже родичей не пускают. Полисмены дежурят. Чё-то выспрашивают! — говорил Максим. Голос его дрожал, то ли от нервов, то ли от ночного заморозка. Шёл мелкий снег. Холодные пылинки таяли на одежде.

В приёмной стоял гул ламп.

Кроме парней были ещё родители Никиты, и дед в каталке. Медсёстры сновали туда-сюда. Где-то вдалеке раздавался телефонный звонок и бубнеж. Даня мучил кофе-машину. Макс занимался нейрогимнастикой — не мог найти рукам нужного применения.

С Некитом увидеться так и не удалось. До друзей дошли лишь отрывочные крупицы непонятной информации: не спит, пневмония, нашли вымазанного какой-то чёрной дрянью, в одних трусах шёл практически без сознания вдоль междугородней трассы, ничего не ест, сделали МРТ, повреждён мениск, в голове опухоль с небольшой мандарин, не разговаривает ни с кем, часть языка то ли откушена, то ли отрезана… Таких подробностей парни не ожидали. Мельком им удалось увидеть друга. Тот был нездорового цвета. Некогда голубые глаза сейчас были разного цвета: один красный, зрачка не видно, второй серый в потрескавшихся капиллярах. Оба глаза жили своей жизнью, расползались в стороны. Взгляд не осознанный. Ничего и никого не узнающий. Мёртвый взгляд. Тут даже почти вечно весёлый Макс не нашёл ни одной шутки, чтобы разрядить обстановку. Мать Никиты рыдала. Отец курил сигарету за сигаретой.

Передачи к Никите не допускали. Все попытки заговорить с ним пресекали на корню.

Вскоре стало ясно, что радостная весть пришла об руку с несчастьем. Воспаление легких у Никиты не поддавалось лечению. В крови нашли целый коктейль синтетической дряни, а психическое здоровье парня можно было считать разрушенным.

— Он вообще ничего не видит. Сильнейший шок в совокупности с подорванным здоровьем убили остатки самосознания парня. Он ничего и никого не помнит. Скорее всего, даже не знает кто он. Прогноз не утешительный, — говорил в усы Никитин лечащий врач. Егор так и не запомнил его имени. В голове всё крутился список болезней.

В местных СМИ пронюхали про наркотики в крови подростка. Начался новый этап суда линча.

Если до этого, ко всем, кто имел отношение к наркотрафику относились с презрением, опаской и боязнью, то теперь жителей Тёмного захлестнул гнев. Началось всё более-менее безобидно — пару курьеров побили. Сожгли подозрительную чёрную машину, возле которой ошивались люмпены, маргиналы и опустившиеся на социальное дно. После дела стали приобретать больший размах.

В многоквартирном доме, по улице Энтузиастов вспыхнула квартира «с очень плохой репутацией» на первом этаже. Рядом нашли мёртвого парня, руки были связаны пластиковыми хомутами, голову вбили в люк мусоропровода на этом же этаже. Все трактовали это как послание местным наркобизнесменам — дескать, уёбывайте, а то, велика вероятность, что и вас найдут в таком же состоянии.

Примерно в это же время дядя Сергей похмурел. Перестал бриться. И пропадал ночами, когда все засыпали. Егор делал вид, что не замечает, как дядя глубоким вечером берёт хозяйственные перчатки, и встречаясь со Степаном Алексеевичем и ещё парой хмурых мужиков за сорок куда-то уходят.

Дядя возвращался под утро. Всегда с новыми синяками и ссадинами. От него чаще стало пахнуть спиртным. Один раз он пришёл домой с загипсованной рукой. И после этого ночные прогулки на время прекратились. Родственникам дядя врал, что у него на работе завал. А руку он повредил, когда пытался починить колесо служебной машины. Егор был готов поспорить, что дядя никогда не водил, хотя… Шут его знает.

Примерно в это же время нашли ещё одно тело при жизни крайне подозрительного типа, кто-то подвесил его на фонарном столбе за вывернутые за спину руки. Когда его нашли, он был уже мёртв. Болтался как тряпка.

Власти города просили перестать сеять панику. Ввели комендантский час.

Никиту перевели в региональный оздоровительный центр. Парни больше не получили никаких сведений о друге.

Егор продолжал усиленно налегать на учёбу. Перестал бегать за Настей Глуховой. У него появился новый объект для обожания: Алина Мармеладова. Сладкая фамилия. Сладкий запах духов — что-то цитрусово-шоколадное. Странное чувство юмора, которому даже Макс позавидует. Шикарная фигура и прекрасные волосы. Вдобавок ко всему громкий, звонкий, раскатистый смех, и прекрасные глаза, в которых можно утонуть. Егор и Алина быстро поладили. У них оказалось много общего. Да и чёрт возьми, весь творящийся в посёлке кошмар, им было легче переживать вместе.

В эти тёмные времена вспыхнула и другая искорка любви. Дядя Сергей и тётя Оксана стали как-то особенно друг к другу относиться. Егор заметил это практически сразу. Тётя Оксана давно овдовела — у дяди Сергея и отца Егора был старший брат — дядя Володя. Умер от почечной недостаточности. Или от рака. Егору толком не разжёвывали. А дядя Сергей и вовсе всю жизнь прожил бирюком. Поэтому ни Егора, ни вообще никого вокруг не заинтересовали их отношения — родственники? Ага. Седьмая вода на киселе.

***

— Я вообще ничего не понимаю! Какого хрена!? Некит, блин, зачем так-то? — говорил Данил. Это вообще было на него не похоже. Обычно он говорил мало. Тут его прямо пробрало. До парней дошли слухи, что Никита больше не приходит в сознание. В коме получается.

— Надо найти этих подонков. Найти и посадить далеко и надолго. А лучше вообще кончить, без суда и следствия, — сказал Макс.

Егор применил рациональный подход. Как никак ночное происшествие посбивало спесь.

— Ну да, ну да. Три желторотых пиздюка убивают основной костяк провинциальной мафии. Ты себя-то слышишь? Мы в лучшем случае, так же как Некит закончим.

— А в худшем?

— Нас не отпустят. У меня такое ощущение, что это нам в назидание. Типо акт устрашения.

— Да не, я думаю Некит сам сбежал. Он всегда был хитрый глист. Помните, как он в общагу к лысым квашеную сельдь в слив засунул? Вонищи было!..

Парни начали вспоминать каждый о своём. Как будто никто так и не заметил, что о Никите стали говорить в прошедшем времени.

— Егор, ты знаешь, что ты дурак? — говорила Алина, глядя на его домашнюю работу.

— Чего это?

— А ты будто не знаешь?

— Не знаю.

— Сердечки с буквой А. надо рисовать в альбоме, а никак не в тетрадке по алгебре.

— Думаешь Николаевна не оценит?

— А, это не мне ты рисовал? А… Значит — алгебра?

— Ну, а ты как думала?

— Баран!

Алина швырнула тетрадь в Егора. Он смеялся.

Клавдия Ивановна смотрела на них то ли с завистью, то ли с осуждением, то ли с умилением, а то и со всем сразу.

Алина была на год младше Егора. Ходила в музыкалку. Всё время говорила о музыке. Для Егора все эти терции, октавы, симфонии, капризы звучали как белый шум. Но когда Алина начинала играть — отбивать своими тоненькими пальцами мелодии на клавишах, что-то внутри обрывалось, топило Егора в странных, дотоле неизвестных чувствах.

Ещё Алина любила стихи. Читала их не так, как Егоровы одноклассницы, не было в них неуместного надрыва. Интонации были правильными. Да и сам набор впечатлял. Особенно Егору нравился «Дом, который построил Джек» в Алинином исполнении.

В кинотеатре пахло волшебством. Этакая смесь попкорна, газировки, сахара и хот догов.

Егор минуте к десятой понял, что выбрал неудачный фильм для просмотра с девушкой. Это был фильм «Злое». Алина храбрилась. Ситуацию спасал лёгкий комедийный флёр картины. Этакий контраст между мерзким, ужасным и забавным, а подчистую даже смешным.

Домой ребята шли в обнимку. Лёгкий испуг у Алины всё-таки оставался.

Батя действительно приехал. Егор никак не мог привыкнуть к его новому виду. Бороды не было, он брился каждый день, завидев только намёк на щетину. На старом-престаром коричневом ремне появился пять-шесть новых дырок. В целом Павел Васильевич высох. Лицо стало серым. Глаза нездорово блестели.

Егор всё пытался понять: чем вызваны такие перемены. Ответа не было. Отец просто чудил. Раньше за ним сын такого не замечал. В особенности Егору не понравилась новая страсть отца к сырому фаршу. Он, конечно, слышал рассказы, про то, что были времена, когда люди снимали пробу с мяса, делая своеобразный бутер из белого хлеба, лука и свеже-перекрученного фарша. Но отец явно перебарщивал с ностальгическими закидонами: жадно ел мясо ложками, практически не пережёвывая.

Также Павел Васильевич увлёкся охотой на ведьм: спрашивал мельчайшие детали, постоянно что-то вынюхивал, пропадал на охоте с дядей Сергеем.

На День Рождения Егора собрались все немногочисленные родственники: тётя Оксана, дядя Сергей, Павел Васильевич. Из региональной столицы на дорогущей машине приехал двоюродный дядя Василий с сыновьями. Других родственников Егор либо не помнил, либо даже не знал.

Батя подарил Егору ноутбук. У того отвисла челюсть. Павел Васильевич и до этого баловал сына, но чтобы так. Да ещё какой! Дорогущий, с игровой видеокартой, тонной памяти, в том числе и оперативной и годнейшим дисплеем. Егор не мог нарадоваться. Воспитание, правда, не позволило ему удрать из-за стола к подарку и погрузиться в виртуальность с головой. Но мысленно он грел эту надежду.

Остальные родственники ограничились деньгами. Егор разделил их и половину решил отдать отцу: скорее всего его подарок сжёг огромную часть зарплаты папы. Егор это понимал. Он вспоминал, как сильно отец ругал банки, когда их семья вынуждена была брать кредиты. Он надеялся, что для покупки ноутбука батя не влёз в их «сучью кабалу».

В целом праздник прошёл хорошо. Пил разве что дядя Василий. Он привёз с собой несколько бутылок водки и долго возмущался отказами от спиртного дяди Серёжи и Павла Васильевича. В итоге они налегали на привезённую водку втроём: дядя Василий пил за всех, Гришка и Витя — его сыновья, пили с пропуском каждой второй стопки.

Когда троица изрядно подзахмелела, а остальные родственники обсудили произошедшее, дядя Вася начал трудный профориентационный разговор.

— Егорку, стало быть, к нам надо. В Академию.

— Чего это сразу в академию? — спросил отец.

— А куда ещё? В комерсы? Купи, продай? Или на кассе будет целыми днями торчать?

Дядя Сергей вступил в назревающий спор. Он хлопнул пустой кружкой по столу. Тяжело выдохнул.

— Давайте-ка, не портить племяшу праздник, хорошо? Вырастет, школу окончит, дальше сам решит, чего и куда ему.

— Ну да, ну да, ты-то всё решил, я смотрю. Пять лет до пенсии. Награды. Звание. Куда всё проебал? В лесу лучше? — глянул в сторону Сергея дядя Вася.

Егор кожей прочувствовал повисшее в воздухе напряжение. Похожее чувство бывало перед драками. Он, конечно, знал, что между родственниками отношения не особо тёплые, да что там: подобный сбор это уже явление небывалое, но драки под своей крышей он как-то не хотел. Тем более, что у взрослых они заканчиваются обычно плохо. Ему почему-то вспомнилась громкая новость про поножовщину между двумя владельцами местной лесопилки. Бизнес у них шёл в гору, пока они, как и практически всегда, под недельный запой что-то не поделили. Дальше история обыденная: рейдерский захват территории, продажа оборудования без согласования сторон, увольнение персонала… И череда жестоких, бессмысленных убийств. Теперь лесопилка пополнила коллекцию заброшенных памятников великого прошлого. Егору не хотелось повторения истории. Не хотелось попадать в хронику. Не хотелось, чтобы родственники собачились на ровном месте.

— Дядь Вась! Вы бы лучше подсказали что делать! У нас тут какая-то жуткая срань происходит! Как? Вам не рассказывали? — и Егор пересказал в двух словах детали ночного путешествия. Отвлекающий манёвр сработал на ура. Через четверть часа, конфликты были ненадолго забыты — спектр агрессии пал на другую цель.

— Я вам вот что скажу. Таких психов везде в достатке. Вот у нас в пригороде, есть «синие», ну, мудачьё в наколках, часто в бегах. Они обычно творят мрачняк, но носу на улицу не кажут, стараются по-тихому действовать, а это у нас тут какой-то шиз. Я у себя пошуршу, посмотрю, что можно с вашим отделом сделать, может они кого пришлют. Но, дело в чём, когда мы его возьмём, нельзя этой падле съехать по дурке. Он, естественно будет строить невменоз, но у меня пара парней и на таких найдётся. Разберёмся. Вы, главное, не отсвечивайте. Рано или поздно, это полупокера примут, а уж там я ему устрою место под солнышком.

— А пацан?

— Чё за пацан?

— Пострадавший, как там его?

— Никита, — вставил своё слово Егор.

— Я уже и по нему пробежался, это либо совпадение, либо наш Пичушкин-Чикатило имеет какое-то отношение к наркотрафику. Тогда всё сложнее. Им скорее всего другое ведомство займётся, но я его и там достану, не переживайте. А пацана жаль, Егорка, ты чё своего другана от опрометчивых поступков не отговорил? Умный же парень!

Егор молчал. Его, конечно, грызло чувство вины за тугодумность, медлительность в принятии решений. После произошедшего с Никитой он решил, что медлить не будет. Делай, что должен. И без всяких продолжений. Вот что-то такое он про себя сформулировал.

Павел Васильевич прочитал боль в отрешённом взгляде сына. Перевёл тему на экспедиции. Ему многое говорить было нельзя, но за годы работы он научился рассказывать о ней интересно и без лишних подробностей.

Когда все разошлись по спальным местам, Егор получил возможность пересчитать подарочные деньги и познакомиться со своим новым другом. Друзьям про ноут лучше не говорить — зависть — гнилое чувство, это по себе знал. В их широтах встретить дорогую технику, сродни чуду. Парни, даже зажиточные, вряд ли смогут получить что-то такое на свои Дни Рождения или Новый Год. Старенький компьютер Макса Егор не раз чинил своими силами и за общие, немногочисленные средства. Он хорошо помнил, как вся компания собирала лом на то, чтобы купить блок питания. Особенно обидно и горько было, когда через две недели полетела материнская плата, утянув за собой всё остальное. Блок питания, как назло, остался жив. Он занял место на стеллаже с трофеями.

Егор поставил пару игр, залогинился в свои соцсети, пытался привыкнуть к тачпаду — решил, что мышь просить у отца не будет, совесть не позволит. Тем более играми он больше не увлекался. От запойных походов в компьютерный клуб до его закрытия его передёрнуло. Больше он на эту иглу не сядет. Дядя Сергей не поймёт, батя не примет, а Егор перестанет себя уважать.

Зато он открыл для себя дивный мир кино. Он, конечно, пробовал смотреть фильмы и сериалы с телефона, но это была дичь редкостная — попробуй разглядеть в маленьком экранчике красоту лесов в заставке «Сияния» или футуристические картины будущего в «Блейд-раннере» и поймёшь о чём речь.

Он долго не мог решить, что посмотреть, потом наткнулся на серию фильмов «Джон Уик» и пролежал с горящими глазами до сцены после финальных титров последней части. В этот момент он испытал щенячий восторг. Его метало по смелым проектам благодарности отцу. Но он, к своему стыду, понял, что даже не знает чего бы батя хотел.

На днях, после школы, Егор, вконец измучившись, спросил отца напрямую: «Бать, я так не могу. Может вернём ноут?»

Павел Васильевич чуть ложку не проглотил.

— Сломался?

— Нет.

— Не понравился?

— Нет!

— А что такое?!

— Да я не могу так. Ты там на Севере солнца белого не видел, а у меня теперь игрушка появилась… Бать, ты мне честно скажи, как мне тебя отблагодарить, чего бы ты хотел?

Павел Васильевич задумался. Он просидел глядя куда-то вглубь черепа довольно долго.

— Сына, ты знаешь, как ты на мать похож? У меня ничего не осталось. Понимаешь? Я когда на тебя смотрю, её вижу. Что мне ещё надо будет? Ты мне вот что пообещай…

— Что угодно, бать.

— Будь аккуратней, я тебя прошу… Я там на Севере, было смерть встретил. О тебе думал. Когда меня откачали, я новости узнал, ну, про то, что у вас тут произошло. Я после этого сам не свой. Не могу спать нормально. Всё кошмары снятся. Вот и обещай мне, что мне не придётся тебя потерять. Понял? Обещай!

Егор не нашёл чего сказать. Он понял, что о взрослых, об отце, знает непростительно мало, горло схватило, он с трудом сдерживал слёзы. Ничего не мог придумать. В конце концов, бросился на шею отцу, и почувствовал себя мелким, безмозглым лоботрясом, бесполезным и бездарным.

— Ну, ну, сына, ты чего? Всё нормально будет. Прости. Я просто по мамке скучаю. Не могу без неё, понимаешь? А без тебя мне вообще смысла жить не будет.

***

— Глянь, какая красота! — говорил Максим. Он явно не хотел выпускать из рук страйкбольный АКМ Егора. Егор так счастлив не был давно. Приехал отец. У него появился ноутбук. С оценками он разобрался. Подтянулся. Дядя Сергей подарил ему привод.

Нафотографировавшись, парни принялись за упражнения. Если в стрельбе из пневматического пистолета всухую всех делал Данил, то в обращении с страйкбольной винтовкой не было равных уже Егору.

Дома он оборудовал себе что-то вроде тира на входе в огород. В качестве мишени использовал распечатанные фотографии маньяков. Он хотел присовокупить к ним ещё и парочку учителей и соцпедагогов, но отец строго-настрого запретил.

Парни стреляли с расстояния тридцати шагов по тем же многострадальным бутылкам.

— Надо мишени будет купить. Или сделать. А то, по бутылкам не понятно, чё да как, — говорил Макс, когда Егор и Данил собирали спортинвентарь и бутылки.

— Ага, только где деньги брать? Из фонда «Вестника Тёмного» хера с два возьмём средства на игрища. Нам ещё в развитие вкладывать. Не будем же мы всю жизнь паблосом ограничиваться. Издаваться в печатном варианте, всё-таки тоже надо, — говорил Егор.

— А ты о деревьях подумал?

— А ты читал про коров?

— А причём тут коровы?

— А при том! Процветание сейчас определяет полезность человеку. Чем выше спрос на древесину, тем больше мудачьё в пиджаках будет сажать деревьев, сечёшь?

— А чё с банкирами так не работает? Тоже же самым важным ресурсом занимаются?

— Не знаю, как насчёт поголовья банкирского племени, но от массовых посадок и трудового перевоспитания среди работников финансовой сферы я бы не отказался.

Данил в разговор не вмешивался. Его мало интересовали политика, экономика, да вообще, всё что угодно. Он последнее время ушёл в себя. Постоянно строил воздушные замки и, судя по лицу, то и дело падал с их высоких крепостных стен.

Дома Егор обнаружил заказное анонимное письмо.

Егор вскрыл его, пытался вчитаться. Печатный текст не укладывался в голове.

"Главреду «Тёмного Вестника». Мы с тобой уже успели повидаться, но познакомиться нам так и не удалось. Что ж, представлюсь: я твой главный фанат. Я надеюсь вы с друганами оценили мой вам подарок. С Никитой нехорошо получилось — обычно после моих игр мои друзьяшки не уходят — больно уж им они нравятся! Я бы даже сказал до смерти! Как тебе каламбур? Я знаю, что твой второй дружок по этой части, но оценивать прекрасное может любой…"