Такие дела

Степан Бузмаков (2024)

Чем может обернуться простая подростковая прогулка, закончившаяся зловещей находкой?

Часть 2. Паша

Паша

***

Бриться было запарно. Начинать новый день с елозения бритвой по лицу — не самая лучшая идея. Но превращаться в усатое нечто не хотелось. ВЫслушивать бесконечные шутки, замечания о внешнем виде, и остроумные сравнения не хотелось.

Я вышел из дома заранее. Мороз пощипывал щёчки. Пар валил от дыхания. Каждый прохожий отмечался тем же самым.

У подъезда дрались два мужика, из тех, кто ещё не ложился. Не сложись всё иначе, я бы с радостью присоединился и ни о чём бы не жалел. Мир цветных рубашек, галстуков и корпоративной этики мне не нравился. Комфорт, достаток и внешнее благополучие внутреннюю пустоту заполнить не могли. Хотелось жить. Впечатляться. Смотреть на всё детским взглядом. Вместо этого: клавиатура, монитор, гипсокартонный загон и вредное начальство.

— Ты опоздал.

— 9:01 же.

— Рабочий день начинается в девять. Считай на пятнадцать-двадцать минут раньше. Объяснительную пиши. — сказал Кирилл Сергеевич.

Мне сказать было нечего. Поэтому в своём загоне у меня появился первый за сегодня стикер: «Объяснительную».

Дальше всё пошло чуточку поприятнее. Если обыденность и рутину можно назвать приятным времяпрепровождением. Скорее бессмысленным. Абсурдным. Или всратым.

Я возился с бумагами. Их была целая гора. Глядя на заготовки для ненужных документов и уже отработанные документы перед глазами проплывали бескрайние дикие леса, пущенные на всё это благолепие. Сколько таких офисов по всему миру сейчас занимаются тем же самым? Об этом думать не хотелось.

В обеденный перерыв приходилось трепаться с коллегами. Беспредметные, пустые разговоры. Жалобы от людей, чьи имена, я, подчас, даже запомнить не в состоянии. Я давал себе слово не жаловаться — никому твои сопли, слюни и курс дел не интересны. Но иногда проскальзывало. Приходилось оттягивать канцелярскую резинку на запястье и отпускать. Боль дисциплинирует. Возвращает к жизни. Вырывает из лености. Но это ненадолго.

Время тянулось скандинавской этнической музыкой. Медленно. Тягуче.

Этот наваристый кисель из нечистот приходилось смаковать до самого вечера. Когда часы показали нужные цифры, я выдохнул, начал собираться домой. Снова непринужденные пустопорожние беседы. Потом, долгая дорога домой. И так каждый день. Каждый. Почему я слишком труслив, для того, чтобы покончить с собой?

***

Вчера я снова накидался. «Ограничусь парой пива и всё». Закончилось это всем крепким, что имелось в хозяйстве. Я даже бутыль «Moonshine. Good Buzz» опорожнил. Хотя не знал вещи мерзопакостнее, чем она.

Утро было прекрасным. Во рту стоял аромат синтетического можжевельника и сивухи. Способность воспринимать запахи я утратил, судя по всему, на день. В глубине души, надеюсь, что не навсегда. Жизнь без запахов — скучна.

Закончив утреннюю рутину, позавтракав, чем придется, я отправился на работу.

Мужики у подъезда что-то отмечали. По-моему, это были те же два товарища, что дрались вчерашним утром.

Автобусная давка душила. На такси денег не было. Пешком я бы не успел, хотя мысли о необходимости посещали. В особенности, когда от вечного сидения за столом спина умирала, а булки я переставал чувствовать.

— Ты опоздал. Снова.

— Так времени без десяти девять.

— Я же сказал — пятнадцать-двадцать минут раньше. Что непонятного? Как думаешь, что я жду у себя на столе, со вчерашнего, кстати, дня?

— Объяснительную?

— За сообразительность пять, за дисциплину кол. С минусом из зарплаты.

Я не буду вдаваться в подробности, сколько матерных слов я произнёс, и сколько раз пришлось оттягивать канцелярскую резинку.

Система накрылась — компьютеры не работали. Я развлекался тем, что степлерил стикер. Бесконечно. Раз за разом. Щёлк. Щёлк. Щёлк. Зачем? Не знаю. Меня это, вроде как, успокаивало.

Компьютеры не оживили вплоть до обеда. И весь наш офисный народ собирался на водопое — у кулеров и кофемашин.

Обсуждалось всё: акции, последние новости, желания. Смысл жизни обсуждать пока никому не хотелось. Да и к чему? Что там обсуждать-то? Всё итак примерно понятно.

Однообразие затянулось петлёй на шее. Курить хотелось невыносимо. Я достал НЗ из дальнего ящика. Вышел в курилку. Там тоже обсуждалось разное. Курилось разное. От дешёвых «WT» до премиум «Chappa». Пилось разное. В основном всякая хипстерская муть с тапиокой, реже — чай. Я своей красной пачкой Георгия был, как ворона на снегу.

— Ты-ж не куришь, — говорил какой-то тип из охраны. Я не помню, когда мы успели перейти на ты.

— Да, такая фигня, — ответил я давясь смрадным дымом.

Ма поболтали о погоде. О разном. Возле курилки — четыре скамейки квадратом, в центре мусорка, — проезжая часть. Странная чёрная «Нива» тонированная вкруг медленно проехала мимо нас несколько раз.

— Коллекторы, чтоль? Признавайтесь, кто кредиты просрочил? — засмеялся тот же тип.

Когда боковое тонированное стекло опустилось, улыбка у него померкла. Два хмурых бородатых типа уставились на нас. Присматривались так, что оставалось только ещё принюхаться. Мне как-то не по себе стало, от вида этих мужиков. Судя по всему, на заднем сидении размещались похожие хмыри. Они о чём-то переговаривались не сводя с нас взгляда.

— Ну, мужики, покурили и хватит. Кто куда, а я по тапкам! — Сказал тип из охраны и улизнул из курилки. Нас осталось трое. Я и два хмыря из отдела пиара. Остальные успели растаять сигаретным дымом. Я твёрдо решил докурить сигарету. Раз уж начал, бросать дело на полпути не вариант. И всё равно на дискомфорт от взгляда четырёх бородачей во внедорожнике.

Они что-то ещё обсудили и пошли на пятый, или шестой круг. Я не считал, сколько раз эта машина проехала мимо курилки. Но раз запомнил — значит много.

Погода выдалась прекрасная. Прохладно. Сухо. Мне такое нравится. Есть что-то свежее в подмороженном асфальте. Насладиться ей в полной мере мешал сигаретные перегар и мельтешащая «Нива».

Впрочем, я докурил свою сигарету, попрощался с пиарщиками и зарулил обратно в офис. Компы оживили, а вот сеть нет. Приходилось ждать.

Меня грызли пустые мысли.

Разбираться с финансами не хотелось. Пыльные квитки валялись повсюду. Телефон был перегружен звонками и сообщениями. Я быстро забыл, что мне надо сделать, за что заплатить.

Деньги могли оказаться неплохим инструментом развития. Вместо этого они заменили цепи и ошейники.

Кредиты могли оказаться прекрасным инструментом для развития, вместо этого, они стали невидимым клеймом, непосильной ношей, наркотиком и причиной разрушения жизни.

Работа могла оказаться делом всей жизни. Мечтой о созидательном полезном труде во плоти. Оказалась, впрочем, каторгой. Бессмысленным трудом, истощающим все физические и моральные силы, разрушающим внутреннюю империю, рушащим замки надежд и ожиданий.

Я мог оказаться полезным членом общества. Врачом, учителем, полицейским, военным, космонавтом или учёным. Вместо этого, я стал офисным червём, питающимся бумажной пылью и суррогатами.

В целом, в таком положении дел ничего плохого и нет. Всё так, как есть. Но и ничего хорошего увидеть в этом наполовину пустом стакане я не могу.

В конце концов, начальник решил, что крестьянам целый день болтаться без дела нельзя и мы стали наводить порядок в офисе. Под этим процессом подразумевалось переставление канцелярских принадлежностей с места на место. Протирание пыли. Вычитка накопившихся документов.

До конца смены компьютера так и не ожили. Мы все изображали бурную деятельность. Начальство негодовало. Угадайте, кто лишиться премии?

Домой я шёл в расстроенных чувствах. Было ощущение, как будто я забыл дверь закрыть, или не выключил воду. Такое чувство, что что-то не сделано. Что-то важное. И вот за это не сделанное придётся ещё нести ответ.

Мужики у подъезда снова что-то не поделили. Один явно одерживал верх в противостоянии. Причём и в прямом и в переносном смыслах. Он стоял на противнике коленном и неумело лупил его по лицу. Тот оказывал хлипенькое сопротивление. Я решил не вмешиваться — милые бранятся, только тешатся.

Домофон проиграл свою мелодию. Не проветренный подъезд угощал прелестными ароматами перегара, сигаретного дыма и домашней еды. Дома я крепко решил не пить сегодняшним вечером. Через пол часа трезвости я потянулся к баночке пива, а опорожнив последние запасы алкоголя плёлся в магазин на рогах.

Вот тут-то я и встретил Эрика. Это был скользкий, хитрый, хмурый и переменчивый тип за тридцать лет. Мы смерили наши выборы на кассовой ленте и всё стало понятно без слов. Он взял бутылку рома, два литра апельсинового сока, лимон, несколько шоколадок — молочную белую, молочную чёрную и горькую. Нарезанную колбасу и банку тушёнки. У меня были два палета пива, бутылка водки, пара готовых ужинов.

Мы как-то сами того не замечая нашли общий язык. Разговор завязался сам собой. Ко мне домой мы пришли закадычными приятелями. Мужики у подъезда снова поладили, и сейчас, мешая адский коктейль их всего и вся, с жаром обсуждали последние выборы.

Пропустив по стаканчику, мы разговорились. Из телевизора жужжали новости. Эрик рассказывал про свою жизнь. Ему было за тридцать. За всю жизнь он нигде не работал — необходимости не было. Как он сказал: «Это, знаешь, прелести рождения в богатой семье. Когда твой отец изготавливает каждую вторую купленную палку колбасы, надобность в работе отпадает сама собой». Мне это было слышать дико. Я всегда думал: «Чья это чёрная тачка паркуется на местах для инвалидов? Сколько нужно зарабатывать, чтобы ездить на такой», или «Чей это домина? Кем нужно работать, чтобы в таком жить?» Теперь я получил ответы на свои вопросы.

Когда пришла моя очередь рассказывать о себе, я слегка затушевался. В самом деле, что тут расскажешь? Череда счастливых случайностей, и путь по рельсам, выстроенным с холодным родительским расчётом.

Но Эрик понял большую часть из моего сумбурного рассказа. Одобрил мою историю взросления. Выслушал чаяния и сетования на жизнь.

— Я знаю, как те помочь! — сказал он, после момента затишья, информационного переваривания.

— Наркоту, игры и прочее не предлагай. Такое мне не интересно.

— Да не! Тебе надо нормальное хобби найти. На синьке далеко не уедешь. Это посредственное топливо.

— У меня есть хобби!

— Какое? Шахматы?

Я покраснев задумался, говорить ему о коллекционировании статуэток и сувенирной масс культурной продукции стало стыдно.

— Я… Я… Да блин. Походу мне нужно найти хобби.

— Вот а я о чём? Есть, конечно, ещё один вариант, но, думаю, мы его пока что отложим.

— Чё за вариант?

— Жену себе найди. Вот тогда у тебя точно праздно шататься не получится!

Я думал об этом. Но все отношения заканчивались примерно одинаково — разгром в квартире, слякоть на душе, и длительный скотский запой.

Вслух я сказал: «А первый вариант?»

Эрик выпил, заел долькой лимона и растянулся в довольной улыбке.

***

— Зырь. Да не туда, на баб дома посмотришь. Вон на это смотри! — говорил Эрик поворачивая мою голову в сторону входа в подвал. Обычное непримечательное место. Таких тысячи. Миллионы. Многие превратили в курилки-общественные туалеты-мусорки.

— И чё? — спросил я, пытаясь разглядеть то, что видел Эрик.

— Да ничё, смотри внимательно!

Я напрягал зрение. Скользил взглядом по трещинам, по сыплющейся штукатурке и вязи чикарьских надписей, реклам и непотребства. Всё говорило о том, что я в очередной раз потеряю свой выходной. Жаль.

Не происходило ничего. Пока я не увидел странную вспышку чёрного света. Она была быстрая. Стремительная. Занимала какую-то долю секунды. Описать такое у меня не получилось бы. Это что-то вроде густой черноты светящейся изнутри здания. Чем выше она поднималась к солнцу, тем прозрачней становилась.

— Видел?! Видел?! Да по лицу вижу, что видел — кричал Эрик.

— Да мне, по-моему показалось. Что я должен увидеть то?

— МОРОК.

— Что за «Морок»?

— А вот это нам и предстоит узнать, — сказал Эрик и вытащил из рюкзака гвоздодёр.

— И чё, мы будем в подвал ломиться? Ты знаешь сколько там дохлых кошек обычно валяется? Мне кажется там даже у тубика есть тубик.

Не смотря на мои возражения Эрик с ловкостью вора вскрыл дверь. Я ожидал услышать сирены, матерные восклицания, да что угодно, но ничего не этого не было. Проржавевшая жестянка со скрипом отворилась. На нас взглянула бездна подвальной тьмы. Эрик, повесил гвоздодёр в петлю на рюкзаке. Отпил из флягообразной бутылки и достал фонарик.

На первый взгляд это был самый заурядный, самый обычный подвал. Трубы разного назначения. Мусор. Пыль. Затхлый запах. Откуда-то издали тянуло канализацией. Длинный коридор. По обе стороны бесчисленные двери. Я надеялся, что мы не будем ломиться в каждую.

— От ща внимательно! На, — Эрик протянул мне какую-то странную цилиндрическую хреновину.

— Чё это?

— Телескоп! Ты как думаешь? — он щёлкнул цилиндром и взмахом раскрыл дубинку.

— Они запрещены же?

— Да брось! Не втыкай лучше. Если что-то чёрное, бесформенное и дурно пахнущее на тебя наброситься, ты знаешь что делать. Зови маму и бей, пока оно не упадёт, — Эрик говорил и всё отпивал из бутылки. Да, всё-таки рассказы про пушных зверьков правда. Вот и я с этим столкнулся. Мать рассказывала мне, про деда, который во время очередного запоя вспомнил войну в Афгане и сражался с духами. К моменту, когда его всё-таки удалось утихомирить, он уже еле стоял на ногах и разнёс всё, что было в гараже по болтику. Что делать в таких ситуациях я не знал. Поэтому решил продолжить пить. Может, и меня пустят в алкогольную вальгаллу.

Эрик с вниманием сыщика оглядел все подробности. Рассматривал каждую травинку. Распинывал каждый камушек. Я ходил с видом человека, попавшего на выставку современного искусства. Ничего не понятно. Да и не интересно особо.

— Есть! — крикнул Эрик. Эхо ударило по ушам.

— Чё там?

— Смотри сюда — он ткнул гвоздодером в стену. Другой рукой он подсвечивал то, что там было.

Я, поначалу подумал, что это кто-то налепил на стену гудрона. Липкая чёрная субстанция образовывала на стене непонятное пятно.

— Чё, мы за гудроном полезли? Жвачка тебя теперь не устраивает?

— Да смотри ты внимательнее, мудила!

Я снова начал пучить закрывающиеся глаза на чёрное месиво на стене. То, что я по первости принял за гудрон шевелилось. Мне стало мерзко. Словно кусок угля ожил. По краям от пятна отходили странные ножки-шипики. Хрень пыталась ползти.

— И чё это за нахер? — спросил я.

— Споры, — Ответил Эрик. Мне это вообще ни о чём не говорило. Морок, теперь споры. Он как-будто сам эти названия придумал.

— Типо плесень? — спросил я.

— Ну, не совсем… — ответил Эрик и почесал гвоздодёром затылок, — Надо сжечь эту хрень, пока она ещё до кого-нибудь не добралась.

Мне стало жутковато. Что это вообще значит? До кого уже успела добраться эта хрень?

— Я там на входе сумку бросил, принеси оттуда аппарат.

Делать нечего я потащился за чёрной спортивной сумкой. В ней нашлась охренительно здоровая газовая горелка. Эрик, по всей видимости, увлекался кустарным производством, потому что из заурядной срани для розжига, а точнее из трёх одинаковых штук, сварганил что-то вроде мини-огнемёта. Вернулся к нему и той чёрной срани. Но не дошёл пару шагов. Споткнулся обо что-то и полетел головой прямо в чёрную субстанцию.

Если бы было время, я наверняка бы сблевал, но его не было. Вместо этого я потерял возможность дышать. Как будто нырнул в воду, но всё было сухо. Сухая вода? Чёрт, а вот это больше походило на правду. Последнее, что помню, это как что-то схватило меня за правую ногу и пыталось вытянуть. Ничего не получилось. Я почувствовал как слетел ботинок и я оказался в сплошной темноте. Чёрная мука забила нос и рот. И вскоре, брыкаясь, пытаясь орать и верещать я потерял сознание.

***

Я проснулся. Чувство было мерзкое. Похмелье. Тошнота. Запах спирта. Ещё, кажется, пахло землёй. Я напрягал память. Пытался вспомнить, где вообще нахожусь. Я чихнул и закашлялся одновременно. Ощущение не из приятных, знаете-ли. С трудом мне удалось побороть рвотные позывы. Я попытался встать. Ударился головой об потолок. Помещение, где я оказался было низким. С толи дощтым, толи земляным полом.

Наверху, чуть дальше от меня началась возня. Открылись двери. Петли я бы смазал. Я услышал топот ног. Потом кто-то остановился, как бы прислушиваясь. Мне стало страшновато. Где я вообще? Что это всё значит? События воскресенья казались сном. А это всё походило на его продолжение. Рядом валялась горелка Эрика. Я не нашёл ничего лучше, кроме как вооружиться ей. Не знаю, сколько времени прошло, пока я стоял и пытался прислушиваться. Всё закончилось тем, что дверь — в сущности несколько прибитых друг к другу досок открылась и меня залило тёплым светом. Кто-то, какой-то пацан, завопил. И я почувствовал как в лицо меня ужалили пчёлы. Много злых, агрессивных пчёл. Я пытался закрыться рукой, но жалить продолжили и её. Когда укусы прекратились в комнату что-то распылили, дверь захлопнулась. А я снова потерял возможность нормально дышать. Только в этот раз ещё и смотреть. Глаза зажгло. Горло перехватило. Я рухнул на пол, выронил своё оружие. Сблевал. Плевался. Пытался материться, но кашлял. Харкался. Лицо горело. Лёгкие горели.

После всех мук ада я услышал расскатистое: «Всё на землю! Руки в гору! Без резких движений, выходите на свет!»

А я ни ответить, ни что-либо предпринять был не в силах. Я просто сдался.

***

После, два мужика вывели меня из бревенчатого дома на глазах у перепуганного, коротко стриженного пацана. За стальной кроватной сеткой сходил с ума огромный, злющий, чёрный пёс.

Меня погрузили в кутузку. Пытались спрашивать о чём-то. Голова гудела. Мысли путались. Ничего внятного я ни седому полицейскому, ни его коллеге сообщить не смог.

Горелку Эрика упаковали в прозрачный мешок.

— Это что? Вы дом хотели поджечь? — спрашивал седой полицейский. Имя, отчество, я не запомнил.

— Не, это Эрика. Надо было сжечь плесень, — выдал я. На самом деле, там было что-то невнятное, больше похожее на сонное бормотание.

— Да он упоротый. Причём внулину. Ещё и пьяный, похоже, — последнее, что я услышал. Покачивание машины меня быстро укачало. И я провалился в беспокойный, странный, и непонятный аналог сна.

***

До этого момента я никогда не бывал в отделениях полиции. Очнулся в одиночной камере. Решёнки. Тяжёлая сталь. Шконка — «Разломай спину». Стальной унитаз и раковина.

Пол цвета серой грязи. Такие же стены. Ни одного окна.

Вскоре ко мне пришли два полицейских, вытащивших меня из ада бревенчатого дома.

— Как вас зовут? — спросил тот, что помладше.

— Исков Павел.

— А отчество?

— Гамлетович.

— А если серьёзно?

— Я серьёзно. Исков Павел Гамлетович.

— Документы есть при себе?

— Паспорт дома оставил. В телефоне есть фотка. Кстати, где он?

— Изъят. Он у вас всё равно не работает. Судя по всему, сдохла батарейка. Что-то употребляли накануне вечером?

— Виски. Пиво. Пару сигарет.

— Где работаете? Я вас до сегодняшнего дня не встречал.

— Менеджер отдела продаж, по совместительству кадровик.

— Фирма?

— ВладивостокТОрг1328.

— Как в Тёмном оказались?

— Где?

— Поселок городского типа Тёмный, Уральского района.

Мне стало страшновато. Я вообще не припомнил, чтобы знал о таком. Урал? Это вообще где? Помню, что-то про Уральские горы. Но… Мысли путались.

— Ну так? — Разорвал тишину тот же полицейский.

— Не помню.

— Какой сейчас день-то хоть помните?

— Да, вчера было воскресенье, сентябрь, пятнадцатое.

Тут уже полицейские были в недоумении, переглянулись, пожали плечами.

— Павел Гамлетович, сегодня двадцать пятое сентября. Среда, стало быть, — ответил мне тот, что постарше.

Тут меня захлестнула волна паники.

— Меня-ж уволят! В смысле?!

Я стал метаться по камере. Мысли снова лихорадочно бились друг о друга. Если это был сон, то момент отличный. Я должен вот-вот проснуться. Я обязан вот-вот проснуться.

Момент пробуждения всё не наступал. А вот отчаяние, непонимание, и лихорадка подступали.

Мне выдали пару сланцев. Ходить с одним ботинком было бы не удобно. Вредно для осанки.

В замешательстве находились все: я, полицейские, потерпевшие. Я услышал, что кто-то из столицы приедет ломать мне ноги. От этого его отговаривал рассудительный седой участковый. Или опер. Я так и не разобрался.

Из подслушанных разговоров я узнавал новости и подробности своего дела. У меня в крови нашли что-то неизвестное. Какое-то толи синтетическое вещество, толи непонятный вирус. Остановились на версии про наркотики. А вот я и не помнил, что чем-то таким баловался… В памяти всплывали коллеги, потерявшие возможность получать удовольствие от простых радостей жизни — кофе, или пьяного мордобоя. Думающие только о дозе. Настоящий зомби апокалипсис, только без купюр и киношного лоска.

Я не хотел думать и о том, как в беспамятстве все эти две недели брёл в одном ботинке из Владивостока к горам Урала. Верилось в то, что в таком состоянии я бы вообще дошёл, с трудом. Объяснить эти мои перемещения у меня вообще не получалось.

Я выклянчил сорока восьми страничную тетрадь в клетку и дешёвую авторучку. Писал о моих злоключениях и пытался собрать все события в единый видеоролик. Но получалось фрагментарное, бессмысленное нечто. Когда я спал, мне снились непонятные кошмары, словно я оказался не на земле, а где-то далеко-далеко. И меня местная фауна использует в качестве десерта. Или что-то похожее. Иногда чёрное нечто пожирало меня целиком. Иногда я бродил по заброшенным земным городам. Природа словно изменилась — не было зелени, не было зверей. Всеобъемлющая пыльная пустота. Всюду снуют непонятные тени, которые с очень большой натяжкой можно назвать человекоподобными. Они бурчат. Шепчут что-то. Жадно смотрят тем, что у них вместо глаз, в мою сторону. А я стараюсь не шуметь и не привлекать внимания. Понимаю, что и я, почти такая же тень. Иногда мне сняться или видятся разные помещения, с творящимися там абсурдными событиями. Люди, растворяющиеся в воздухе. Сгустки тьмы, обсуждающие между собой план по убийству всего и вся. Необычные существа, таких я ещё не встречал. Потом непонятное месиво из образов, непонятных языков и локаций.

По началу, я пытался записать всё это на бумаге. Вышла околесица. Я бросил. Решил, что лучше разобраться с тем, что есть. А вот это у меня не получалось.

Меня приняли за какого-то местного маньяка. Похищение людей, убийство животных, поджоги заброшенных зданий — вот такой персонаж. Я пытался соотнести всё это с собой, как то не выходило. Да, с детства я страдаю аллергией на шерсть, но, чтобы резать за это животинку. Я ж не псих. Вроде как.

Хотелось выпить. Особенно по ночам. Меня прямо ломало. Я мечтал о пиве. О холодненькой водке. Да даже бутыль «Moonshine-а» казался мне вожделенным эфиром. Интересно, есть-ли у них тут «ЛЕВ». В «Магнитах» и «Пятёрочках» я его не видел.

Мысли о своих хотелках я отгонял по мере сил. Ситуацию бы мои запои не исправил, а скорее, наоборот.

Мне дали созвониться с руководством. Лучше бы я этого не делал.

— Пашь, ты совсем дурак?! Я бы понял неделю. Я бы понял полторы. Но уже третья идёт. За шмотьём своим можешь не возвращаться. Она у мусорки в коробке стоит. Я тебя предупреждал? Предупреждал. А ты чего? Не звони сюда больше, — говорил Александр Евгеньевич — мой бывший начальник.

Я не говорил. Мне и сказать-то было нечего. Только слушал. Обтекал.

Разговор закончился. Кнопочный мобильник у меня снова забрали.

— Личность вашу мы подтвердили. Теперь придётся немного посидеть, пока мы все документы оформим. Ну, и пока не разберёмся кто вы и зачем проникли в дом Серовых. — говорил тот, что постарше.

— Мне начинать беспокоиться? Адвоката там искать?

— На это я вам ответить не могу. Дело странное. Вы лучше попытайтесь вспомнить события последних двух недель. Далековато вы, всё-таки, забрались…

Я, собственно говоря, этим и занимался. Получалось плохо. Техника листа и ручки не помагала. Я тут даже метод локусов вспомнил. Но и он особой пользы не принёс. Пыльная комната, заваленная всяким хламом.

***

Даже думать было больно. Я не пил уже несколько недель к ряду. Про сигареты я вообще молчу.

Ко мне пришёл какой-то местный душегуб-сыщик со своими коллегами. Три этих мордоворота начали непринуждённо со мной болтать. А потом один из них достал бутылку минералки и понеслось. Так меня никогда ещё не били. А про «трамвай» я вообще молчу. Ощущение такое, как будто все мышцы в тебе лопаются как воздушные шары. Причём разом. Я рыдал, визжал, просил пощады. Выложил всё, как на духу. И меня оставили. Мне хотелось расслышать, что они между собой обсуждают, но кровь долбила в висках, уши закладывало, а сознание терялось. Поэтому, когда я окончательно пришёл в себя, лёжа на шконке, мне стало совсем не по себе.

Зато через три дня меня отпустили под подписку о невыезде. Погодка прохладная. Неизвестный посёлок мелкий, непонятный. Куча частных секторов, пара гостиниц, и ни одной возможности нормально пожить. Сколько мне придётся тут торчать? Что мне вообще делать? Карты у меня с собой нет. Телефон и вправду сдох, причём окончательно и бесповоротно — об этом меня заверил местный Данила-мастер. Пришлось разжиться б/у-шным, вставить свою симку и попробовать решить дела.

Я арендовал небольшую однушку в центре. Купил пару неплохих дешёвых ботинков из кожзама, то есть кожи замечательной. Прогуливался в поисках работы. Куда бы я не шёл, за мной таскались какие-то подростки. Один бритый, почти под ноль, с битой рожей и бандитскими замашками вызывающе сверлит меня взглядом. Ему ещё не хватает пальцем по горло провести. Вот тогда образ точно сложится.

Цены низкие. Ем отпуза. Местный хлеб — это просто нечто. Мягкий, солоновато-кисловатый. Такого я ещё не ел. Люди своеобразные. С придурью. Созвонился с Эриком.

— Где?! — Я аж чуть трубку не выронил, — Урал? Чего? Я тут тебе уже похороны хотел организовывать. Ничё, жди, через неделю-две буду.

Осознание, что я не останусь в этом чужом краю один немного помогло. Правда ждать своего новоиспеченного друга долго, но, хотя бы есть чего ждать.

По накоплениям вынужденный переезд ударил не сильно. По крайней мере, пока.

Попытки свести знакомство с местными пока что успехов не встретили. Молва в посёлке распространяется быстро. И через буквально сутки обо мне уже знает и шепчется весь город. Произойди подобное в столице, всем было бы всё равно. Но не тут. Тут все переживают. Странный тип, пробирается с огнемётом в дом к семье, которая итак уже натерпелась. Их там какой-то местный людоед кошмарит. Не хотел бы я оказаться на месте пацана. Того и гляди, сам в какого-нибудь серийного маньяка вырастет.

Местная тушёнка — отвал башки. В сочетании с хлебом, макаронами, банкой светлого и овощной зажаркой — лучшее, что я вообще когда-либо ел. Может ну его, этот блеск и нищету большого города? Переехать сюда и забыть про суету и растворимый суп?

Активно сотрудничаю с полицией. Направляют на бесконечные медосвидетельствования. Кровь сдаю, чаще чем почётный донор. И не только кровь…

Концентрация какой-то хрени в моей крови растёт. Меня просят объяснить. А что мне сказать? Я что-то не припомню, чтобы употреблял чего-то этакого. Ем, сплю, пью. И всё тут. Так сказать, образ жизни кишки на ножках. Любуюсь местной природой. За посёлком прекрасно, но всё портят бесконечные брошенные промзоны, обветшалые, нежилые дома, и недострои.

В целом, мне начало казаться, что это какой-то неудачный отпуск, в который на меня свалилась непонятная работа. Я про эту историю с проникновением. Это будет первый мой случай какого-либо нарушения.

Улыбаться неприветливым жителям напостоянке было трудно. Но я и с этим справлялся отлично. Вежливость и приветливость никому ещё зла не причиняли, насколько я знаю. И хотя растопить лёд холодного отношения пока что не получалось, я продолжал двигаться в этом направлении.

По телевизору в моём новом временном пристанище был плоский телик. Не такой плоский, как современные и не с такой чёткой картинкой, но вполне себе не плохой. Я включал его, чтобы не слышать мысли и не страдать от одиночества. Новости разжигающие классовую ненависть. Очередной дядя в пиджаке увеличивает прибыль своей мегакорпорации путём сокращения штата. Война на границе необъятной. Рабство. Ужасы современного мира. Такое себе, на самом деле отвлечение, но на безрыбье и рак рыба.

Климат для меня тут был необычный. То и дело шла какая-то непонятная морось: дождь вперемешку со снегом. Ветер особо не напрягал, я к нему привык, влажность то же. Но вот эта морось…

По ночам я потерял сон. Когда засыпал мне снились три вурдалака, истязающих мою плоть. У главного были рыбьи глаза. Мутные. Глубокие. Смотрящие сквозь тебя. В книжной лавке купил толкователь снов. Ничего похожего в нём не нашёл. Потерял его где-то. И особо не жалею.

Эрик слал дорожные фотографии и короткие ролики. Вот он на воказле. Вот падает в автобус. Или такси. А тут пьёт с бомжом и кормит его хинкалями. Особенно он любил отсылать дорогие или уродливые, а чаще два в одном тачки. Я особо в марках не разбираюсь, но смотрю не без интереса.

— Найди магазин инстурментов, — говорит он мне во время одного из созвонов.

— Нашёл, только зачем?

— Устройся туда продавцом, ну, или на худой конец, закорешись с хозяином или кассиром.

— Пытаюсь, а зачем?

— Я с собой вещей по минимуму взял. Как приеду, нам понадобиться целый арсенал. Чё там по жилью? Сколько стоит, и где есть неприметная тихая квартирка. Я планирую инвестировать, так сказать.

— Жилья навалом. Цены кусаются, как и везде. Я сам снял однушку в центре за двадцатку в месяц с счётчиками.

— Ну, ты поищи что-нибудь. Желательно двухкомнатное. Можно без мебели, всё-равно придётся её переделывать.

Я внёс поиск недвижимости в своё расписание. Хотя в просьбах Эрика видел этакую браваду. Что значит купить квартиру? Он в самом деле собирается сюда перебраться на постоянной основе? А мне, что делать? Вопросов было больше чем ответов.

Наступил день икс и мы встретились на автовокзале. Эрик с чёрным рюкзаком за спиной и двумя здоровенными спортивными сумками.В дороге он явно коротал время за выпивкой. Я понял это по запаху. Этакое амбре за километр. Смесь всего и вся. Эрик, бросив сумки пожал мне руку и полез обниматься.

— Я думал я потерял тебя, Немо, — сказал он. Я подумал, что ему бы стать актёром, а не прожигать свою жизнь за выпивкой и сомнительными занятиями.

— Да я и сам думал, что потерялся.

— Ну, раз мы снова вместе, это, я считаю надо отметить. Где тут у них бар?..

***

Заведение с глупым названием «Пенка» пользовалось спросом. Лучшие отзывы. Псевдонеоновая вывеска. Мордоворот на входе. Мордоворот внутри. Ещё пара мордоворотов ощущается в воздухе. Не плохой по провинциальным меркам сервис. Неплохой интерьер. Барная стойка под тёмное дерево с тяжёлой столешницей. Тяжеленные барные стулья — как я понял — чтобы снизить количество ущерба при драках. Еда вкусная. Выпивка свежая (узнаем завтра, но сегодня без нареканий). Народу много. Завсегдатаи вперемешку с залеталами типа нас.

Эрик сразу пошёл вразнос.

— А что за «Крапивница»? Суп с крапивой? Серьёзно? Я такое хочу! Дайте два!

Я конечно не особо хотел пробовать местные изыски, но меня никто не спрашивал. А суп оказался пушечный. Этакая смесь грибовницы и смолянки, только со средними кусочками крапивы. Хлеб я уже хвалил А вот Эрик был в восторге.

— Да чтоб я так жил! Никуда больше не поеду. Какие там мидии-хламидии! Вот это тема!

После горячего Эрик заказал второе и выпивки. И настала моя очередь придумывать развлечения. Шутить я не умел. Истории рассказывать тем более. Анекдотов тоже не знал. Поэтому Эрик ел, пил и внимательно слушал о моих злоключениях.

Он кивал, записывал что-то в блокнот. Толи почерк у него был устрашающий, толи писал он не по-русски. Я вообще ни слова разобрать не мог.

— Понятно. Тебе ещё повезло с полицией. Судя по тому, что ты мне рассказываешь, трио, которое тебя обрабатывало те ещё садюги. Но такие тоже нужны. Я как-то закорешился с одним типом из отдела по убийствам. Он такие вещи рассказывал. Я даже рад, что у нас есть типы, которые многим из садюг по другую сторону своими методами желание могут поотбивать. Но вишь, тоже палка о двух концах… Не будем кароч, это только к спору, ссоре, да мордобою может привести. Ну её, политики-хуитику…

Впрочем, я быстро терял нить рассуждений Эрика, поэтому был и не против.

— Вон с тем лучше не связываться, — сказал Эрик, кивая в сторону низкого коренастого охранника, — Если того громилу на входе держат за грозный вид и хмурое лицо, то причины держать этого другого характера. У меня кореш такой же. Такие ничем, кроме драк не интересуются. Мордобой у них, это образ жизни. Но внешне тихие, спокойные, могут даже очки носить. Но в моменты обычной жизни они и не живут. Это типо сон такой. Спячка, как у медведя. А медведя лучше не будить.

— А чё это ты местных вышибал разглядывать стал?

Да вон компашка, совершает одну из самых страшных ошибок своих последних дней, — Эрик кивнул в сторону углового столика. Где сидел молодняк, посасывающий бутылку водки одну на всех из горла. Причём им даже стопки выдали, но, видимо, о брезгливости шумные молодые люди не знают.

Когда цепь рюмок полетела на пол, часть осыпалась осколками, часть покатилась по залу, Эрик сказал: «Фатальная ошибка два».

И, действительно, мелкий, коренастый под одну насадку бритый вышибала и двое его коллег быстро утихомирили компанию. Сначала, по протоколу попросили их быть потише, успокоится, но рыжий, патлатый хрен во главе шайки молодых обсосов включил бычку. Впрочем, выключил он её тоже очень быстро. Челюсть у него из ровной и правильной превратилась в осевшее раздробленное нечто. Вскоре, один за другим, молодые люди покидали заведение. Коренастый вышибала не забывал брать плату с каждого, бесцеремонно роясь по карманам. Впрочем брал он ровно столько, сколько нужно — сдачу бросал обратно на лежавших мешками пацанов едва-едва за восемнадцать.

— Первый раз в тёмном?

Мы с Эриком подпрыгнули на месте и повернулись на голос. Мне он показался знакомым. Навевал какие-то неприятные воспоминания. Я узнал его не сразу. Это был главный «Вурдалак» из трёх бесседующих со мной в отделении. Я и не заметил, что он был в том же баре, я не заметил и как он подошёл. Эрик тоже не заметил. Это ему не понравилось. Он сначала нахмурился. Я потом растянулся в широченной улыбке.

— Григорьич! У тебя самая не говорящая фамилия из всех. Хренли ты Громов, если ты Страхов? Или Ужасов?

У меня челюсть отпала, когда они по-приятельски обменялись рукопожатиями и обнялись.

Эрик ткнул в меня пальцем: «Ты чё сразу мне его не описал как полагается? Тебя бы хоть пораньше отпустили. И пытать скорее-всего не стали бы».

Громов кашлянул: «Проводить беседу. Мы не пытаем. Мыж не душегубы какие».

У меня заболели плечи, я вспомнил «трамвай».

— Можно? — спросил Громов указывая на свободное место за нашим столиком.

— Нужно ответил Эрик и заказал повторить.

— Мне вот, Вартанович, интересно, какого хрена, когда где-то, даже в таких ебенях происходит какой-то блудняк, ты тут как тут? Это как понимать?

— Я арестован? Это и есть твои знаменитый «допрос»?

— Не ёрничай. А-то и до этого дойдёт.

Мы обсудили всё ещё раз. Я изложил свою версию событий, как на духу. Громов и Эрик обсудили что-то.

— А где Алексеич? — Спросил Эрик, — его тоже к вам сюда сослали?

— А ты не в курсе? — Начал Громов, нахмурившись.

— Убили его. Жестоко убили. Кто-то из братков откинулся, и счёты свёл.

Эрик потерял лицо. Я его таким хмурым ещё не видел, хотя мы и знакомы-то всего ничего. Может это обычное его состояние.

— Похоронили где?

— Соджа.

— Вот блять!

Эрику понадобилось минут пятнадцать-двадцать это переварить. Потом он сделал запись на своей тарабарщине и попытался вернуть беседе первоначальный настрой. Но видно было, что новость грызёт его изнутри.

Закончили мы под вечер.

Выпивка и вкусная еда, непринужденная беседа и обмен новостями, немного нас сблизили. Вечер закончился нормально. Мы попрощались и Громов испарился по своим делам. Мы же отправились в мою квартиру.

***

Эрик переговорил с хозяином квартиры, которую я снимал.

— Теперь она наша. Доки только оформят. Надо обзавестись новой мебелью. Закупить фуража и всё по списку. Но это завтра. Я чёт подзаебался сюда ехать. Сегодня будем дрыхнуть, — сказал Эрик. Я и не возражал. Мы насколько хватило запала продолжали пить. Потом Эрик уполз спать. А я снова остался в одиночестве. Смолить и думать.

***

Странно, но сколько бы я не пытался заговорить с Эриком о том, что это вообще было, он всегда соскакивал с темы.

— Тебе пока в этот пиздец лезть рано. Скоро, может быть, если всё пойдет хорошо, сам всё узнаешь.

Про свои загадочные записи он тоже ничего конкретного не сказал. Я отложил это до лучших времён. Придёт время — узнаю.

Думать, правда, про это перестать у меня не получилось.

Эрик быстро освоился на новом месте.

Купил неплохую машину у местных — бордовый «Логан» 2009 года выпуска. Спортивные сумки с «Инвентарём» поселились в багажнике. Дома Эрик разместил верстак — купил его в местном инструменте. Он служил ему и рабочим столом и по назначению, и барной стойкой. Спрашивать про деньги было не удобно. Я решил и не спрашивать. Раз он их с такой лёгкостью тратит, значит есть возможность. Хотя это и смущало. Мои сбережения по кусочку подтаивали, но пока ничего критически заметного не было. А вот ситуация с работой, делом и дальнейшими перспективами смущала сильно. Я часто просыпался среди ночи от вопроса: «А дальше что?» Перед сном мучился похожими мыслями. Перебирал цепочки событий, варианты действий. От этих мытарств не помогали ни выпивка, ни ночные моционы, ни физкультура.

***

— Объясни-ка мне ещё раз, зачем мы прёмся к ним домой? Ты думаешь они будут нам рады? — спрашивал я Эрика. В руках у меня был торт в прозрачном пластике, в пакете несколько палок сырокопченой колбасы, хлеб, балык, пара сыров, дорогущие конфеты.

— Не, развлекать и радовать их мы не будем. Просто извинимся. Скажем, что нам очень жаль. А ещё, мне нужно осмотреть место, где ты оказался. Если я найду там то, о чём я думаю, то надо будет подумать, как мы уговорим их сжечь дом.

— Что?!

— Ну или придумать что-то менее радикальное.

Дверь открыл отец семейства — хмурый-прехмурый, тощий мужик за сорок пять. Средние волосы с проседью, зачёсаны назад. Бритое лицо с правильными чертами. Его сын — копия отца, стоял поодаль и пасмурно глядел на меня. Мне стало как-то не по себе.

Говорить я не мастак. Поэтому переговорную миссию взял на себя Эрик.

Я узнал что отца зовут Павел Васильевич Серов, тёзка стало быть, сына звать Егором, живут без матери. Мне даже их как-то жалко стало.

Павел Васильевич проявил верх радушия, пригласил войти, познакомится. Видимо чары Эрика сработали. Если бы я припёрся один или с менее обаятельным товарищем, мне бы ещё и по роже настучали, я по глазам Егора это понял.

Эрик объяснил всю странность ситуации.

— Час от часу не легче. У нас тут и так чёрт-те-чё твориться. Даже не знаю, как на вахту ехать. Пацан самостоятельный, но больно уж лихо тут. Стрёмно. Вам не рассказывали?.. — сказал Павел Васильевич.

Эрик налегал на угощения. Сыпал комплименты. Я тоже был в восторге от местной гречки и простенького салата, но старался есть сдержанно, хотя хотелось наброситься на угощение диким кабаном.

За трапезой мой тёзка рассказал жуткую историю, про каких-то оборотней, маньяка, похищающего детей, преследующего Егора, про стрёмное проникновение на чердак частного дома и непонятное исчезновение. Деталей я особо не запомнил, но почувствовал терпкую вину. Она начала жечь меня изнутри. Какая-то часть моего сознания говорила, что я не совсем в этой ситуации виноват, но погасить разгорающееся пламя я уже не мог.

Мы, как могли рассказали свою версию происходящего. Рассказ получался странный. Чертовщина, мистика, словно чей-то бэд трип вырвался в реальность, и немного её пошатнул.

Расстались мы, впрочем на тёплой ноте. Эрик обещал помочь со всем, чтобы только не понадобилось семье. На последок попросил заглянуть в подполье или куда я там свалился по своей тупости. Павел Васильевич разрешил. Меня это удивило. Подпол пристройки для нас приоткрыли, в воздухе всё ещё пахло чем-то остреньким. Доски пола присыпаны чёрно-серой землёй. Ничего интересного. Эрик подсветил на потолок. И когда в свете фонаря появилось знакомое чёрное пятно, нахмурил брови.

— Что-то не так? — спросил Серов старший.

— У вас тут плесень. Настоятельно рекомендую заменить доски потолка. А вот эти — он указал на чёрное «битумное» пятно, — вот эти я вам трогать не рекомендую, разве что в перчатках… Хотя в перчатках тоже, по возможности лучше не трогать. Просто замените эти доски, а старые сожгите. И не подпускайте к этой штуке никого. Могу помочь.

— Странно, я как-то и не замечал. Как, говорите, она называется?

— Научного названия не помню, но эта штука крайне въедливая. Скорее-всего в крови моего друга нашли её споры, а они, между прочим, способствуют появлению рака. Организм от них самостоятельно очиститься не может.

Павел Васильевич призадумался.

— Предложение помощи ещё в силе?..

***

Мы жгли кучу серых досок в огороде у Серовых. Младший притащил старую ржавую доску, где, очевидно, постоянно сжигался огородный мусор.

Мы смотрели на дико пляшущие оранжево-красное пламя и серьёзно делали вид, что не слышим тонкий, пронзительный писк. Словно жгли мы что-то пластиковое, или что-то вроде того, а не кучу подгнивших, тронутых какой-то странной мутью, досок.

— Эрик Вартанович? Всё правильно? — начал Серов Старший.

— Для друзей — просто Шутов, или Эрик, как вам удобнее будет.

— А на чердаке такая хрень завестись может?

Серов младший куда-то шмыгнул.

— Вполне, — ответил Эрик, — она не переносит сухости и огонька. А в остальном… Где угодно.

— Мне неудобно просить, но, кажется снова нужна ваша помощь, не поможете? Я заплачу…

— Не стоит. Помогу. Бесплатно. Итак мой друже наделал у вас тут шороху. Парню, я гляжу, и без нас досталось. Так что рад буду помочь.

Появился Егор с трёхлитровой банкой, внутри бумажные купюры и мелочь. Он протянул её в открытом виде отцу. Тот достал из нагрудного кармана рубашки лопатник, отщипнул три пятидесяти рублёвые купюры и бросил в банку.

— Это на будущее, — сказал он и подмигнул Егору.

Мы полезли на чердак. Здоровенная чёрная псина лаять перестала. Вместо этого она пускала слюни и недовольно бормотала. Почти как моя школьная учительница, когда я снова не выучил историю.

Пришлось гвоздодером вскрыть доски и оказались в тесном неуютном помещении. Хлам был распихан по углам. Местами валялись прозрачные пакеты, какая-то пудра покрывала картонные коробки и занозчатые деревянные ящики. Чуть поодаль от центра расплывалась странная лужа. На поверку оказалось, что это не лужа, а сырое выцарапанное пространство. Эрик занервничал.

— Стоп. Ближе не подходите, — зказал он, оттесняя нас назад.

Павел Васильевич напрягся. Серов младший на чердак не полез. Я его понимал. Мне тоже не хотелось.

— Это что-то серьёзное? — Спросил Павел Васильевич.

Эрик достал мобильник: «Пока я не уверен… Разрешите мне сделать пару снимков?»

Мой тёзка кивком выразил согласие. Эрик начал снимать странную хрень. Что-то бубнил про себя.

— Тут нашли тот алтарь, про который вы рассказывали?

— Что?

— Ну, убитых животных.

— Да, да. Тут этот ублюдок прятался. И отсюда же улизнул.

— Интересно… — Задумался Эрик.

Пол на чердаке оказывается был двойной. От дряни как раз пострадал первый, поверхностный слой. Под ним был утеплитель, чё-то типа опила, щебня и песка. Какая-то каша, вообщем. Ну, мы и вырезали этот овал. Застелили новыми досками, получившуюся пробоину, а сверху ещё и тонкий лист фанеры прихерачили. Так сказать, в прямом смысле залатали потолок.

Расстались мы с семейством Серовых тепло. Старший сказал, что всерьез подумает, над тем, чтобы поговорить с местным участковым о прекращении дела. Очков мне прибавил ещё и Громов, который заверил пострадавших в моей невиновности. Я уверен, что они продолжают за мной приглядывать. Иногда прямо чувствую их взгляд, но никого не вижу.

Мы пожали друг другу руки. Попрощались и разошлись. Я услышал, как за забором злющий пёс довольно перешёл в свои владения. Мне подумалось: «Какому вообще психу придёт в голову лезть в дом с такой собакой?» Судя по всему, я не заметил, как произнёс это вслух. Потому что Эрик ответил: «Тому, кто такими питается».

***

Ночка выдалась особенно тёмной. Мне снилась молодость. Я раньше и не замечал, насколько много дичи творилось вокруг меня в те годы. Бывало, я находился в двух местах одновременно: шёл домой привычной асфальтовой дорожкой, и наблюдал за эфемерной чёрной сранью в кустах, которая сверлила меня глазами — двумя тлеющими угольками. Было, блин, жутко.

Ещё лучше, когда мне вспомнилось, как мой дед, узнав, что я слопал все конфеты в одну каску, приложил меня головой к столу, зажал одно уха левой рукой, а правой стучал по нему, что есть силы. Ощущения неприятные. Не то,чтобы критично, но неприятные. С каждым ударом вселенная слоилась. Цвета психоделически переливались. Перед глазами вспыхивали радуга и фейерверки.

Потом мы катались на угнанной «Четырке», разбились, въехав в дерево. Пока приходили в себя, стрёмный старый тип в потёртой кепочке, резал себе загривок ножом. Надеюсь, он отдавал себе отчёт насколько это жутко и нездорово выглядит. Меня, уже взрослого мужика за тридцатник напугало. Хорошо, что ребёнком я его не видел. А то судьба моя могла бы сложиться немного иначе.

Ещё мне снился цирк, где всю программу составляли мертвецы, а здание снаружи было огорожено рвом-скотомогильником.

Чего только не снилось. Это всё на фоне того, как мужской голос сатира-трикстера рассказывал мне доброжелательным тоном, что конкретно теперь со мной будет. Рассказывал он на непонятном языке, но, что он говорит, я почему-то понял.

Меня разбудил Эрик.

— Ты бушуешь во сне.

Я не сразу понял кто я, где я, и кто этот тип в мешковатой толстовке передо мной.

— А? Не замечал за собой такого, — ответил я. Голос не слушался. Трещал, хрипел. Эрик изучал напильник. Зачем ему вообще напильник?

— А, я думал это у тебя нормальная практика, тогда всё в порядке. Спи. Завтра у нас трудный день.

Я не придал этому никакого значения. Сходил на кухню, открыл холодильник и отпил местного молока из пакета. Было вкусно. Из раковины капало. Я отложил задачу починить его куда-то в глубины подсознания. Пускай там вариться что-то ещё, кроме жуткой хтони и психопатов.

Остальная ночь прошла в том же духе. Живьём залитые в фундамент рабочие, шахтёры, самозабвенно разрушающие лифт, чтобы никто не выбрался, головы в новогодних коробках.

Вскоре, я сам устал смотреть и участвовать в этом всём. Первоначальный эффект — смесь ужаса, отвращения и паники куда-то подевался. Я стал независимым, хладнокровным наблюдателем. В таком состоянии и проснулся. Пожалел, что дел куда-то толкователь снов, интересно было бы прочитать, что значат королевские битвы, где каждый герой — наряженный клоуном психопат. Это было где на 333 странице. Или мне это тоже приснилось…

Мы позавтракали яичницей с беконом, запили это дело двумя банками светлого. Пить с утра не хотелось, но Эрик настоял. Я пытался завести разговор о зависимостях, но меня грубо оборвали: «Я не спал всю ночь. Поэтому не считается. Это у тебя утро сегодняшнего дня. А у меня ещё вчера. Вот ты и не пей. Пошли кофе бахнем. Где-то тут у них я видел кофейню».

Кофейня действительно была у нас во дворе. Работала с восьми. В основном там продавалась выпечка. Вывески и меню говорили о наличии разных напитков. Наповерку оказалось, что кроме чёрного, зелёного чая и «свежесваренного» кофе из горяченького ничего больше нет.

— Сейчас варю, — сказала кассирша — крупная дородная женщина с злющими глазами и широким носом. Мы явно её чем-то помешали. Она приняла оплату, повернулась к нам спиной и зашуршала баночками. Поставила чайник. Всыпала по ложке «Жокея» в картонные стаканчики и по паре сахара и стала слушать, как чайник начинает бурлить и клокотать, шипя, как три змеи.

— О, это хреново. Не люблю картонные стаканы. Меня потом тошнит, — сказал Эрик. У меня появилось сомнение — в стаканах ли дело?

На улице мы, давясь этой «амброзией» со вкусом кипяченых ношеных-переношенных носков обсуждали всякое.

— Кароч, есть вещи, о которых тебе пока что лучше не знать. Мир немного не такой, каким ты его себе представляешь, или каким нам изображают разные сумасшедшие. Есть такие вещи… Которые лучше не трогать тридцати трёх метровой палкой в перчатке и ОЗК, — говорил Эрик. Лицо его околдовал отвратительный кофе.

— А нафига мы тогда к ним лезем?

— А кто если не мы? Кто? Смотри, кроме тебя в червоточину или плесень эту с функциями червоточины провалилось семнадцать человек. И ни один не выжил. Ни один.

— О как… То есть и я мог?.. — мне стало как-то не по себе. До этого я по краю жизни и смерти не ходил. Сейчас меня захлестнула эйфория, как если бы мне в лицо выстрелили из заклинившего двуствольного охотничьего ружья.

— Вполне. Но выжил же. А это уже больше половины дела. Вход я сжёг. Выход мы сожгли. А вот то, что мы нашли на чердаке… Как бы тебе сказать?

— Напрямую?

— Это в десять раз хуже. Если из твоего первого пятна ничего не вылезет, то вот это… Эрик посмотрел вдаль, в сторону дома Серовых, эта срань полностью непредсказуема. Я вообще не уверен, что если её сжечь — дело сделано.

— Ты может мне объяснишь, что это всё вообще значит? Что за плесень? Что за пятна? Что за червоточины? Кто такой Моргл? — вот последний вопрос даже я сам не ожидал. Моргл? Что ещё за нахрен? Персонаж из видеоигры? Что за название? Кто это спросил?

Эрик посмотрел на меня.

— Хм, последний вопрос, ты, как я понимаю, задавать не хотел?

— Нет. Я не понял как это вышло. Просто с языка слетело.

— Угу. Плохо дело. Давай-ка заглянем в местный инструмент.

Эрик залпом осушил остатки кофе. Выкинул стаканчик в мусорку. Закурил. И мы двинулись в сторону магазина с инструментом.

«Арсенал» пополнился четырьмя штыковыми лопатами, двумя кувалдами, парой молотков, гвоздодёром, плоскогубцами, набором стамесок, двумя металлическими бейсбольными битами, топором с длинной рукоятью, топором с короткой рукоятью и десятью пачками жвачки с разными вкусами.

Всё это добро поселилось с остальным в багажнике «Логана». Дальше мы решили проехаться по округе и «подсмотреть за подозрительным» — как выразился Эрик. Подозрительного было немного. Я ничего не увидел, кроме крыш крытых где черепицей, где шифером, где металокровлей. В основном, конечно, последней. Заборы на все виды достатка и гул собачьего лая. Сонные жители никуда не торопятся. Хмурые мужики в телогрейках занимаются облицовкой кирпичного здания — судя по всему, коммерческого назначения. На столбах, стенах многоэтажек объявления о купле рогов и чаги, чтобы это не значило. Где-то в посёлке находилась нифиговая такая ярмарка, если верить бесконечным объявлениям о распродажах шуб, дублёнок и прочего. Мы, впрочем, её так и не увидели.

Эрик вдарил по тормозам: «Вот, падла!»

Я вышел из спячки. Встрепенулся. В багажнике забренчал инструмент.

— Что там? — я проследил взгляд Эрика.

— И до сюда эта мразь добралась… — Он кивнул в сторону вывески магазина с вэйпами.

Я выдохнул. Стало спокойнее.

— Тыж смолишь, как паровоз. Никогда не думал, выбрать альтернативу? — Спросил я.

Эрик так посмотрел на меня, что я решил никогда больше про это не спрашивать.

Местное и региональное радио Эрика не устроило. Он решил снабдить машину новенькой аудиосистемой. Заехав в местный сервис «По-братски» Эрик заказал замену электроники и доплатил за срочность. Попросил не трогать инструмент в багажнике. Дальше мы снова перемещались на своих двоих.

— Так мы нихера не найдём. У тебя есть ощущение, что на нас постоянно глазеют? — спросил он.

— Ну, здесь все друг друга знают. А мы явно лишние. Вот и глазеют. Но ты похоже скоро тут своим станешь. Когда там документы оформят?

— Не, это так… Когда живёшь в лесу, стоит завести побольше стоянок, никогда не знаешь, где окажешься и что может понадобится.

— А не дороговато стоянки обходятся?

— Жизнь дороже.

Я как-то не замечал до этого подобных выражений своего компаньона.

Закупив продовольствия и выпивки мы завалились обратно домой. Эрик засел за записи на тарабарщине. А я страдал бездельем. Думскроллил. Искал работу. Думал, что делать дальше.

День закончитлся очередной попойкой. Мы пили и ели, как в последний раз. Словно завтра больше не наступит. Эрик всё зубрил записи. Говорил нетипично мало. Я порывался узнать, что с ним, но не решался. Уж больно озадаченный был у него вид. По всей видимости, дело и вправду плохо пахло.

***

Утром пришёл Громов. Сначала затрещал дверной звонок. Потом по двери прошлась дробь. Я встал рано и уже не спал. Так и получилось, что я его встретил.

— Хорошие новости, Павел. Серовы от заведения дела отказались. Пара формальностей и всё будет хорошо. Но факт остаётся фактом: вы проникли на частную территорию. Нам придётся за вами приглядывать.

Смотрел он на меня — натурально удав на кролика. Я уже побывал на месте его клиентов. Второй раз мне не хотелось.

— Чай, кофе? — спросил я.

— Кофе, — согласился он и вошёл.

Эрик дрых без задних лап. У его койки стояло две бутылки — одна с минералкой, другая с спортпитом. Какой-то коктейль из апельсинового сока, растворимых солей, минералки и ещё чего-то там. Когда он вчера его намешивал, я не запомнил ни ингредиенты, ни последовательность.

Громов разулся, повесил кожанку и кепку на один крючок вешалки.

Я предложил ему перекусить, но он отказался.

— Только кофе. И разговор. Если разрешите.

— Насчёт кофе — сколько угодно, а насчёт разговора: у меня есть выбор?

— Выбор есть всегда.

Когда кофе был готов я достал всю сладкую снедь, что у нас была. Громов накинулся на шоколадные конфеты «Картошка» и запивал их добротными глотками.

— Как вы с Вартанычем познакомились?

Вопрос загнал меня в тупик. Я и сам толком не понял.

— Просто в магазине встретились. Выпивку покупали и разговорились.

— А в это всё он тебя как втянул?

— Сказал, что мне нужно хобби. Или что-то вроде этого.

— Хобби, это марки коллекционировать, собирать пазлы или стихи писать. А это не хобби. Это один сплошной кошмар, убийства и непонятная для нашего понимания муть. Я только это хотел тебе сказать. Одумайся, пока не поздно. Если вольешься в это всё, считай назад дороги нет. Ты меня понимаешь?

Месседж я уловил. Совета послушаться тоже хотелось. Я и сам не горел желания копаться и разбираться во всём этом, но когда тебя, против воли, бросает за тысячу с лишним километров от дома, ты теряешь работу, связи (в моём случае нет, но обычно так и бывает) и всю старую жизнь. Как-то вернуться к тому, с чем начинал, чем занимался до всего этого, сложновато.

— А у меня выбора теперь нет. Я всё потерял. Работу, скоро дом потеряю. Думал и со свободой распрощаюсь… А мне в тюрьму нельзя! Всё, стало быть. Абсолютно всё.

Громов опять по-своему на меня посмотрел. Странный у него взгляд. Такой не опишешь.

— Ещё кофе?

Громов посмотрел на часы.

— Да. Не откажусь.

Мы выпили ещё по одной. Я запил свою водой из-под крана. Не знаю чем они тут её обрабатывают, но она была очень хорошей. Ни запаха, ни привкуса, вообще ничего. Я когда-то в детстве, помниться, пил такую же из родника. А тут это сокровище течёт из крана.

Мы обсудили последние новости. Череда кризисов и потрясений сказалась на нас примерно одинаково — мы почти ничего не почувствовали, видимо, больно далеко находились от всего этого. Жить, парвада, становилось дороже и труднее. Это происходило постепенно, поэтому так не ощущалось. Хотя я бы и не удивился, если бы в один момент, придя в магазин за хлебом обнаружил пару лишних нулей в стоимости.

Громов показал мне фотографию бородатого мужика с собакой и спросил, не видал ли я такого. Я долго напрягал память, пытаясь вспомнить лицо или образ, но ничего похожего не нашёл.

— Если и видел, Владимир Анатольевич, так вспомнить, хоть убейте, не могу.

— Убийство не по нашей части. Я понял. Если увидите, дайте знать.

— Он что-то натворил?

— Детали дела разглашать не могу. Вам остаётся знать только одно: мы его ищем. И найдём. Рано или поздно, а найдём. О чём, мы, тобишь, там?

И мы продолжили обсуждать повестку.

За разговором мы и не заметили, как проснулся Эрик. Он опорожнил половину своего чудо-коктейля и был готов к свершениям нового дня.

— Даров, Анатольич, чем порадуешь? — сказал он, делая свою порцию кофе.

— Паша всё расскажет. Ты мне лучше скажи, что за Моргл?

— Моргл? Персонаж из игры, чтоль? Странная херня. Не знаю даже.

— Из азартной?

— Не, из компьютерной. По крайней мере звучит так, как будто оттуда. А чё такое? Ты в игроманы на пенсии податься решил?

— Да нет. Есть тут пара зацепок. И всё к этой хрени сводится.

Громов достал мобильник и показал странный символ. Какая-то чёрная сфера с странными каракулями, брызгающаяся во все стороны.

Эрик посмотрел с минуту.

— Скинешь? — попросил он.

— Да пожалуйста. Хоть десять. Ты меня просвети только, а то я уже все мозги об эту сектантскую придурь сломал. Мне кажеться это по вашей части.

Последняя фраза Громова меня зацепила. Что значит: «по вашей»? Это типо я и Эрик или кто-то из его знакомых? Или единомышленников по «хобби».

— Я пробью у своих. Они там растолкуют что к чему. Только ты сразу скажи, дело официальное? Нас не нахлобучат, если я к силовикам с этим сунусь.

— Да я и сам пока не понял. Лучше пока так. Из-под полы, без шума и пыли.

— Хорошо. Ещё что-нибудь из услуг нашего инфо-агентства? Серый импорт? Оружие? Может, что-нибудь запрещённое?

— Ты мне свои шуточки брось. Ладно я, но как только меня на пенсию спишут, придёт кто-нибудь другой. А новенькие в юмор не умеют. Не понимают. И шутить не любят.

— Есть, капитан. Так точно, капитан. Оставить юмор, капитан! А если серьёзно, у вас тут люди, часом, при странных обстоятельствах не пропадали? Подростки, скажем, или ещё кто?

— Друг у Серова младшего пропадал. Нашёлся. Почти труп. Похитили, обкололи какой-то синтетикой. Мучили несколько месяцев и то ли отпустили, то ли сам сбежал — теперь не разберёшь. В сознание не приходит. И людей шугается.

Эрик сложил два плюс два. Видимо анализировал и сравнивал версию Серовых с тем, что сейчас услышал. Снова брови свёл вместе. Я себя чувствовал лишним, странным типом на вечеринке, куда он попал по случайности. Что-то вроде, сел на хвост, и не отваливается. Как туалетная бумага к ботинку. Все обсуждали какие-то внутренние движения, а я не при делах. И не понимаю о чём тут разговоры.

***

Если вы когда-нибудь наткнётесь на странного типа, который предложит вам вернуть вкус к жизни с помощью нового увлечения — бегите. НЕ соглашайтесь. Не слушайте. Даже если он покажется вам славным малым. Даже если вы могли бы подружиться. Даже если новое увлечение — безобидное диггерство или сталкерство. Просто бегите.

Я думал об этом, когда пытался отмахиваться битой от двоих суровых мужиков. Больше всего пугали их глаза — две пары чёрных зенок. Ни зрачков, ничего, только всепоглощающая тьма. Оба что-то бубнили, пытаясь добраться до меня. Я даже хватил их пару раз битой. Одного по голове, тот, впрочем быстро оклемался, второму сломал предплечье. Оно безжизненно, неестественно болталось. Не смотря на ущерб, оба самозабвенно пытались подойти ко мне критически близко. Я плевался, задыхался, но продолжал отмахиваться. Спину холодила кирпичная стена. Меня это успокаивало — не надо думать о тылах. Где-то впереди, матерился Эрик. Он пытался оттолкнуть ещё одного — самого крупного из них, гвоздодёром. Выходило, судя по хрипам, паршиво.

— Всё в порядке! — говорил тот, что с повреждённой рукой.

— Спокойно, спокойно! — говорил второй. По лицу у него из рассеченного виска текла кровь.

А вот успокоится у меня не получалось. Я видел, как они забили какого-то доходягу шуруповертом и пытались сделать из него что-то. Узнавать, что именно, мне не хотелось. Мужик и сейчас остывал возле бордюра, на окраине свары.

Я пожалел, что не играл в бейсбол. Бита была тяжёлой. Размахивать ей было не удобно. Руки потели, и холодный металл, то и дело норовил выскользнуть. Мне не хотелось думать, что будет со мной, если я потеряю этот барьер между нашими отношениями.

Я начинал выдыхаться. Мужика с поврежденным виском, в кожанке и чёрных джинсах мне удалось хватить торцом в область носа. Рукоятка соскользнула и тот отплёвывался кровью и зубами. Его «Спокойно, спокойно!» превратилось в «фпакойна, фпакойна!», но повреждений он, словно и не замечал. Если бы мне так расквасили физиономию я бы уже визжал и пищал на всю округу, звал маму и валялся по полу. А этим хоть бы что.

Тип с повреждённой рукой в дутой чёрной куртке не по размеру вообще пытался использовать свою кисть в качестве кистеня. Месяц-два назад, если бы я такое увидел, меня бы, скорее всего стошнило. Я бы блевал дальше, чем видел. Сейчас, от вида болтающейся на коже кисти меня только немного мутило.

Когда сил отмахиваться уже не было, тип в чёрной куртке инстинктивно схватился за шею и завалился на спину — это Эрик повалил его, перекинув через шею цепь. Со вторым я разобрался достаточно быстро — пару десятков ударов свалили его на землю. Эрик к тому времени уже связал второго из нападавших пластиковыми хомутами и скотчем, верхняя часть которого была покрыта странными надписями. Второго мы тоже утихомирили этим же скотчем и пластиковыми стяжками. Когда Эрик наматывал скотч они поначалу брыкались, а потом успокаивались, оседали.

— Что это вообще было?! — спрашивал я, пытаясь отдышаться. Лёгкие горели, к горлу подступало что-то из желудка, а в виски била кровь.

— Проблемы. Теперь их нет. По крайней мере пока. — Говорил Эрик складывая троицу в один ряд, — Укусил меня! — сказал он, оглядывая прищуром правую кисть.

— Её теперь придётся отрезать? Ты станешь таким же?

— Фильмов насмотрелся?! Шутник херов! Я стану таким же, если буду ширяться, бить жену и вести аморальный образ жизни.

— Ты не говорил, что собираешься жениться, остальные два вроде уже есть…

— У тебя теперь юмор прорезался? Вот видишь! Я же говорил: тебе нужно новое увлечение!

На самом деле попытки в юмор — способ не сойти с ума. У нас всё ещё было целых три вяло ёрзающих проблемы.

— Что с этими делать будем?

— А ты как думаешь? Зачем нам лопаты? Прикопанем и всё. Можно пару раз огреть, чтоб не мучились.

Я напрягся. Расставаться с вновь обретенной перспективой свободной жизни не хотелось. Я не знал на сколько тянуло тройное убийство и сокрытие тел, но, думаю, на очень много. Больше, чем я смогу пережить в тюрьме.

— Расслабься, я стебусь. За ними скоро приедут, — сказал Эрик. Его ободряющий хлопок по плечу — чистая гомеопатическая припарка для ампутированной ноги.

Действительно, через два с половиной часа к нам вырулила машина скорой помощи. Единственная поправка — вместо санитаров были три бородатых мужика, хмурого, но знакомого до боли вида.

Они обкололи каждого из нападавших чем-то, упаковали убиенного бедолагу в чёрный плотный мешок и уехали, пожав нам руки.

— И что с теми тремя теперь?

— Реабилитация. Восстановление психики. Лечение. Да шут его знает, скорее-всего в дурке оставшуюся часть своей жизни проведут. Выпускать их всё равно никто не решиться.

— А с бедолагой, которого они убили?

— Он из них же. Не думаю, что его будут искать.

Эрик наспех обработал и перебинтовал руку. Закурил.

— С почином, получается. Но ты особо не обольщайся. Это так. Пыль. Вот если мы встретим ЕГО, или одного из НИХ, тогда да. Вот там мы так просто не отделаемся.

Мне как-то не хотелось встречаться с этим местоимениями. И уж тем более не хотелось знать, кто за ними скрывается.

— А имён у этих твоих НИХ нет?

— Есть, но они тебе ничего не скажут. Пойдём лучше выпьем.

И мы пошли. Снова в «Пенку». К коренастому вышибале прибавилась его мини-версия. Я не сразу узнал его. Это был тот же парень, которого я встретил одним из первых, когда попал в Тёмный. Он довольно скалился, того и гляди: на новый год приставку получил, или что там современные дети хотят в подарок?

Всё оказалось проще: ему просто выдался шанс подраться. Я подумал: вот кого надо на моё место. Ему только в радость будет…

Сам я не то чтобы любил драться. В жизни были моменты, когда по-другому решить проблемы не удавалось, но в целом, детство, юношество, молодость прошли спокойно. Беззаботно. Безоблачно. Эрик от драки отошёл быстрее меня. Лишь иногда шипел на руку. А меня до сих пор немного потряхивало.

— Тебе перед выпивкой надо пробежаться. Или отжаться. Кароч, физическая активность нужна, — сказал Эрик. Он залпом осушил 0,5 светлого и громка бахнул кружкой по столу.

— Да мне как-то хватило, знаешь, — и я действительно так думал. Думал, что хватило. Двигаться не хотелось. Меня просто потряхивало.

— Если бы хватило, тебя бы не трясло. Значит не хватило. Это на будущее. Если я внезапно пропаду, не тупи: бегай, приседай. Как вспотеешь, почувствуешь, что больше не можешь, настанет тишь. В голове штиль. А тело в порядке. Усёк?

— Усёк. Получается. Так что это всё-таки было?

— Я же уже говорил — Проблемы.

— Выглядели, как необычная, обсаженная чем-то гопота. Ты их проблемами называешь?

— Название рабочее. Да и не моё. Я бы ограничился просто: хуилы. Или чем-то вроде. Это тот, кто был до нас их так назвал.

— Так мы не первые? Это у вас типо орден?

— Хуёрден! Называй, как хочешь. Но когда твориться дичь, которой больше никто не хочет заниматься, ты кому позвонишь? Гадалке? Экстрассенсу? Или какой-нибудь потомственной ведьме? А если с ними проблемы возникнут? Не с теми, которые придуриваются и народ обманывают, а с реальными чертями…

— А такие есть?

— А хрен его знает, может и есть. Я уже ничему не удивляюсь. Ты вот, когда за тысячу километров через пятно плесени летел, не думал, что мир немного сложнее, чем нам рассказывают?

— Я не думал. Вообще. Просто сознание потерял. А когда пришёл — в подполе у Серовых оказался. Ну, дальше ты знаешь.

Эрик засмеялся.

— И какого тебе в роли бабайки?

Я перестал реагировать на подколы давно. Осадочек оставлася. Но я никому не показывал.

— Супер. На пенсии превращу это в работу. Буду пугать народ за символическую плату.

— Смотри, чтоб те, кто после нас за тобой не пришли. Это мы ещё аккуратненько действует. А вот во времена гражданской на сопутствующий ущерб вообще внимания не обращали. Такую троицу бы сразу в морг, а не в дурку заслали. И это было бы ещё хорошо. Зачастаю, просто прикапывали, где придётся. А у нас теперь работы в три раза больше.

Я, кажется начинал разбираться во всём этом. Помогал приём «Не думай». Правда с ним, казалось, что я в какую-то секту вступил. Надеюсь, что это не так.

— А как смерть и похороны кого-то в прошлом веке, на наш сегодняшний влияют?

— А ты не думай. И не узнаешь правды.

Вот тут и я удивился. Эрик мысли читает? Ну, ничего удивительного. Не думай.

Мы плотно ужинали. Я ел, даже несмотря на полное отсутствие аппетита. Братья вышибалы отличн следили за порядком. Всегда оставалось ощущение, что если начнёшь барагозить, то свет может внезапно погаснуть. Громова в этот раз не было. Мы доели. Эрик оставил Лене — официантке, — щедрые чаевые с просьбой передать комплимент повару. Мы вернулись в квартиру. Я почувствовал умиротворение, когда железная дверь за моей спиной хлопнула. Позже, глубокой ночью, уснуть мне всё равно не удалось. Я видел, как десятки, даже сотни людей с чёрными, блестящими глазами тянут ко мне руки. Они бормотали что-то невнятное. Делали страшные вещи. Теперь подобные картины я видел часто. Но в реальности они воплощались в меньшем масштабе. И хорошо. Я еле справился с двумя Проблемами. А что будет, если их наберётся сотня?

***

Наше пребывание в тёмном затянулось. Эрик хотел вернуться домой, но по какой-то причине медлил. Записи он мне так и не расшифровал. Что-то в них не сходилось и мы день за днём оставались на месте. Квартира натурально превратилась в штаб. Стопки бумаг. Блокноты. Фотографии. Целый арсенал хозинструмента, адаптированного под нужды самообороны.

Дровишек в огонь подбросили наши находки на брошенных зданиях: пятна «плесени», алтари из животных и странная символика.

Эрик, рассматривая очередную находку, сказал: «Это всё чушь собачья!»

— Что именно?

— То, с чем мы возимся. Человечество сейчас ходит по краю. Провода, электричество, бесконтрольное потребление… У меня ощущение, словно на нас что-то надвигается. Или это что-то затаилось за каждым электрическим щитом, в каждом высоком кабинете банка, в вышках, которые царапают небо. Я себя Серовым младшим чувствую.

— В смысле?

— Ты прикинь, за пацаном по пятам ходит непонятная срань, ещё и маньячило этот… Вот так и я. Отличие только в том, что у Серова есть референс, он примерно представляет с чем имеет дело, а вот мы… Мы в жопе. И из неё что-то следит за нами и ждёт.

— И чего оно ждёт?

— Температуры кипения.

— А потом?

— А потом мы все трупы. Наш мир — евро полуторка. Обжитая. Обставленная сранью из «Икеи». И на пороге у этого уютного нечта для обсуждения гнилых тем и складирования бессмысленных тел стоит что-то. Стоит, дышит и ждёт, подходящей температуры.

Теперь была моя очередь стыдить Эрика за псевдо философствования.

— Фильмов насмотрелся? Дерден хренов.

— Да иди ты! Я просто поделился. Чтобы ты лучше понимал, чего я сегодня хмурый такой. Сам же поутру спрашивал: «как дела?» А теперь что, отказываешься от интереса?

После тридцати секундной паузы он крякнул и засмеялся. Не могу привыкнуть к его этим разгонам и шуткам. Не понятно: когда он серьёзно, а когда нет.

Мы сфотографировали всё что можно было. «Подшили к делу» как выразился Эрик. Потом сожгли всё, что можно было сжечь. Вернулись домой.

Пока Эрик возился с записями я считал свои доходы/расходы. Так получилось, что всю вечеринку оплачивал Эрик, поэтому, кроме незначительных трат у меня расходов и не было. Но что делать дальше? Мне нужна работа. Я не помню времени, когда бы я не работал. Без работы нельзя. Без работы страшно. А заговорить об этом с Эриком я как-то не решался.

Вот и получалось, размышления на тему «что делать дальше?» сменялись построением цепи гипотетических событий: «А надо было так!» Это всё могло довести до полного опустошающего опизденения.

***

Стояла непогожая осенняя ночь. Лил дождь. Шёл мелкий, мокрый снег. Пятна «плесени» привели нас к заброшенному элеватору, далеко за городом. В нём было четыре этажа. Потолок третьего рухнул, утянув за собой два последующих. Всё это благолепие уже начали растаскивать на арматуру и бетонную крошку. Как результат — в центре элеватора кучи строительного мусора и три огромные, разлагающиеся плиты.

Эрик, согреваясь белым вином искал то, что нам нужно уничтожить. Я сегодня ограничился минералкой, но выпить всё равно тянуло.

Мы обошли всё здание, не нашли ничего. Осталась лишь ржавая, исписанная каракулями дверь в подсобку. Когда-то на ней красовалась табличка с надписью «Посторонним вход запрещён», теперь же от таблички осталось только пятно и уголки прибитые на мебельные гвозди.

Эрик встал напротив двери, пнул по ней. Она не открылась. Раздался глухой звук удара.

— Вскрывать будем? — спросил я.

— А-тож. Я либо найду эту падлу, либо сдохну. Зря чтоль мы столько по такой погодке шлялись?

Он достал гвоздодёр. С минуту покарячился поддевая дверь на уровне замка. Ещё с минуту напрягался. Дверь поддалась и мы зрительно шагнули в темноту. Подсветили помещение фонариком. Ржавые, пыльные стеллажи, картон, колбы, пустые бутылки, камни, битый кирпич. У стены с осыпающейся штукатуркой сидел человек. Ничего примечательного. Десять километров от ближайшего населённого пункта. Заброшенная халупа. Непогода. Впрочем, почему бы и нет? Хотя мы тут тоже ползаем не пойми зачем. Поэтому и нас можно тоже в чём-то нехорошем заподозрить.

Эрик подсветил на человека на корточках. Тот вообще ни на что не реагировал.

— Вам помощь не нужна? Мы тут сигнал SOS получили.

Человеческая фигура не шелохнулась, не повернула головы в нашу сторону. Я разглядел джинсовый костюм и серую толстовку с капюшоном. На ногах высокие кеды со звёздами. Одёжка явно не по погоде.

Руки скрыты за хозяйственными перчатками, некогда белыми, сейчас грязно-масляного цвета. А в руках… В руках я особо не разглядел. Что-то цвета мяса в левой, и красный канцелярский нож в правой. И то, и то прямо таки сочится красной жидкостью. Меня начинает мутить.

— Может вы отложите нож в сторону, и мы спокойно… — Начал было Эрик, но человек повернул к нам голову, — … Антон? Какого хрена?

Человек воткнул нож в предмет в левой руке. Дальше произошла самая странная хрень, какую я вообще видел. Мне подумалось, что кто-то наполнил воздушный шар кровью и воздухом, а потом лопнул. Охренительно большой воздушный шар. С охренительно огромным количеством литров крови. Или красной краски. Но краска бы пахла по-другому. Я же почувствовал металлический, едва уловимый тошнотворный запах. Ещё пахло чем-то кислым.

На месте фигуры было месиво, словно кто-то свинью разделывал. Или корову. И никого. И ничего.

У Эрика пошатнулась челюсть. Он непонимающими глазами искал что-нибудь, за что можно было бы зацепиться.

Я решил действовать на опережение. Зашёл в подсобку и стал искать другой выход. Не нашёл ничего. Захламленное помещение с одним входом — с тем, через который мы вошли.

— Чё это было? — пытался я оживить Эрика.

Тот опорожнил бутылку. Бросил её в пол.

— Ты, когда-нибудь живых мертвецов видел?

— Если ты про сериал, то да. А если в прямом смысле, то не особо. Я читал, что у трупов сокращаются мышцы, тогда они могут двигаться. Но, не уверен, что под понятие «двигаться», можно подогнать фокусы с исчезновением.

Эрик вышел из оцепенения. Мы сожгли ещё пару «пятен» горелкой. Сфотографировали всё, что можно было и решили мчать домой. В тепло, к еде и выпивке.

***

Дома мы первым делом переоделись. Одёжка безнадёжно вымокла. Я был в грязище по пояс.

Эрик снова возился с записями.

— Слухай, а что это всё-таки такое?

— Аналог стенографии. Чтобы лишние люди не смогли прочитать, что тут.

— Я тоже лишний?

— Нет, но тебе это пока не надо. У тебя голова от количества новой информации лопнет. Появятся сомнения. А сомнения — злейший враг. От сомнения до проблемы — два шага. Оно нам не надо. Пока что.

Меня разрывало любопытство. Но грузить товарища вопросами я не стал. Решил, что мне пора бы и о своей жизни подумать. Я залез на сайт биржи труда, и закинул в закладки пару сайтов с объявлениями. Искал что-нибудь подходящее. Гигабайты пустых объявлении. В основном хлам, скам и массовый набор. Всюду текучка. Непонятные требования, непонятные условия, непонятные фирмы и непонятные работодатели. Я даже позвонил паре-тройке, наткнулся на автоответчика и двух запуганных девушек HR-ов. Ничего конкретного. Собеседования через скайп, странные анкеты, прочие прелести поиска работы. Решил, что лучше схожу ножками. Только вот когда? В Тёмном оставаться мне как-то не хотелось. Остаток вечера провёл в пустых мечтаниях и планах на будущее.

***

С утра на меня навалилась усталость. Вставать не хотелось. По всему телу ползла разбитость, как будто я всю ночь кутил, или перед тем, как лечь спать, разгрузил пару фур.

Когда я набрался сил для марш-броска к чайнику, понял, что Эрика в квартире нет. Записок тоже не было. Я решил, что он ненадолго отлучился по своим делам, и что, пока его нет, я могу отдохнуть в своё удовольствие.

Удовольствие, на деле, вышло такое себе. Мысли о будущем душили. Не давали покая. И даже чаем насладиться, в полной мере, не вышло.

За окном продолжалась вчерашняя вакханалия. Лило нещадно. Размывало тротуары, пыль и земля превращались в сплошное месиво. Текли реки ручьёв. Повсюду появлялись лужи. Впору было обзаводится резиновыми сапогами.

Нужно было найти способ заработать денег. Да, у меня на счету всё ещё валялись кое-какие сбережения, но их не хватило бы ни на жильё, ни на безбедную пенсию. Если я сейчас слезу с соцобеспечения за счёт Эрика, то мой счёт быстро превратиться в огромную дохлую рыбину, и так же быстро сгниёт. Возможно я протяну годик-другой на картошке, но дальше меня ждёт только пустота.

Вдобавок к финансовой дестабилизации прибавились неприятные воспоминания о неравной драке, вчерашний инцидент и то, что скрывается за словом «Моргл». Почему-то, когда я продумываю это слово в сознании всплывает чёрная пузырящаяся сфера. Она разбрызгивает тьму в разные стороны и источает лепет. Или шёпот. Описывать подобные вещи трудно. Вот чёрного кота описать просто. А неведомую чёрную хрень, непонятного назначения, происхождения и вообще непонятную в целом, нелегко.

***

Я лежал, глядя в серое небо. Правый глаз видел тьму. Вся правая сторона головы горела. Морось покрывала лицо, как будто кто-то стрелял в меня из пульверизатора. Еслиб только узнать кто… Каждая капля причиняла боль. Я думал о жизни. Попытался повернуть голову, шея отозвалась болью. Заметил, что лужа, в которой я отмокаю окрашивается в тёмно-бордовый. Вернул голову на место. Вперился единственным взглядом в небо. Всё то же одеяло из дыма и облаков заволокло всю небесную ширь.

События последних дней то отходили на второй план, то всплывали перед глазами. Их сменяли стыдные воспоминания молодости.

Анализировать ничего не хотелось. Я слишком устал для всего этого. Зато хотелось расслабиться. Вдохнуть влажный осенний холод, сбросить напряжение с мышц, и выдохнуть сознание из тела.

Кончики пальцев на руках покалывало. Ног я вообще не чувствовал. В носу щекотало, как будто мне срочно нужно было чихнуть. Не так я представлял себе смерть. Я слышал ропот вокруг. Кто-то говорил: «Что делать?»

— Скорую вызывайте, — отвечал женский строгий голос.

Другой голос, моложе, снова спрашивал: «А что случилось?»

— Ему, кажется в лицо выстрелили. Или что-то вроде. Я только громкий хлопок слышала. Смотрю, а тут человек лежит.

— А кто стрелял?

— Не знаю.

Третий голос спросил: «И что теперь делать?»

Чем дольше я лежал, тем большая толпа собиралась у моей умирающей туши. Скорую я так и не дождался. В какой-то момент мне захотелось спать. И я отключился.

***

Видеть мир однил левым глазом было очень не привычно. Правый глаз (А был ли он у меня вообще) замотали бинтом. Руки чесались потрогать, пощупать, проверить, что там у меня, но до меня и под обезболивающими доходило, что это плохая идея. Правый висок стучал. С правой стороны затылка копилась боль. Она росла. Странное, жутковатое чувство. Что будет, когда я больше не смогу терпеть?

— Как вы себя чувствуете? — спрашивала молодая девушка в из-под маски. Мне запомнился белый халат и пастельно-розовые штаны. И прикольные тапочки, с диназаврами.

— Как будто мне в голову выстрелили. По касательной. И у меня теперь глаза нет. И половины лица, — мне показалось, что у меня даже голос изменился. Интересно, а правое ухо на месте?

— В целом, всё не так плохо. Вы поправитесь. Глаз спасти не удалось, но жить будете. Почти даже без последствий. Если бы хоть одна дробинка прошла левее, было бы не так хорошо. Так что не переживайте, — голос у неё был интересный. Так, наверное, говорит оперная певица в обычной жизни. Прямо музыка для ушей.

Мне дали ЦУ. Побольше пить, поменьше двигаться, больше отдыхать, меньше думать… Слишком много всего, я не запомнил. Там что-то про анализы было. Но я сказал:

— Знаете, я неважно усваиваю информацию. Особенно сейчас.

— Ничего страшного. Всё продублировано на бумажках. Пока что от вас ничего не требуется, мы уже со всем разобрались.

Мне поставили капельницу, наложили новую повязку. Вид чёрной крови в йодистых разводах немного смущал. Я старался не смотреть ни на бинты, ни на сосредоточенных медсестёр. Судя по возрасту, они тут практику проходили. Не повезло. Или повезло. Не знаю.

Телефона у меня не было. К больничным шмоткам привыкнуть было просто — мягкая синяя пижама. Даже тапочки дали. Еда неважная, зато полезная. Да и к ней я привык очень быстро.

Ко мне заходили Степан Алексеевич с Алексеем Степановичем, прояснили ситуацию и скрылись по своим рабочим делам. Потом заходила женщина дознаватель, её имени я не запомнил. Больно быстро и без чувства, толка и расстановки она его произнесла. В сущности, ей я повтрил то же, что и её коллегам.

Я не думал, что в таком маленьком посёлке будет такая приличная больница. Радушие персонала меня местами даже пугало. Из окон открывался вид на лесопарк и бескрайние поля. Кажется даже он мог тебя подлечить. Становилось спокойно. Голову переставали атаковать мысли о неудачном преследовании, жизни, пущенной под откос, и бесконечные вопросы.

Верхушки деревьев раскачивались как метроном, люди — чёрные, едва различимые точки сновали в тени, зелени и хвое. Паша смотрел на это долго. Часто сам не замечал, как идёт время.

Возможно из-за этого доступа к природе, он поправился быстрее. По крайней мере, быстрее, чем сам ожидал.

— Распишитесь, — говорила немолодая женщина, указывая обратной стороной ручки на поле в бланке.

Я поставил подпись, получил вещи. Выйдя из больницы с пакетом вещей, я вдохнул морозный предзимний воздух. После больничной теплоты он пьянил. Мне показалось, что а мной кто-то наблюдает. Я оглянулся. Никого не было. Но в сознании чётко всплыл образ мужчины средних лет с сатирской бородкой. Вместо ног — копыта. Но образ был не ясный. Менялся. Обретал черты женщин, мужчин, вся эта тысяча глаз была устремлена на меня. И более того, мне казалось, что оно (как нему обращаться я так и не понял) может читать мысли.

Я смахнул наваждение и отправился в квартиру. Пришлось поблуждать, прежде чем я вышел на знакомые улицы. Дверь в квартиру Эрика кто-то помял. Снизу виднелись царапины, то-ли от ключей, то-ли от стальных когтей, словно кто-то граблями пытался проскрести себе путь внутрь. Дома пахло пустотой, пылью, и закрытыми наглухо окнами. Эрика не было. И следов его пребывания тоже. В голову лезли нехорошие мысли. Я провалялся на больничной койке три недели. За три недели дома он, судя по всему,так и не появился. Что делать дальше? Звонить Громову? Пытаться прижучить тварь в одиночку? Последняя моя попытка погеройствовать сыграла со мной злую шутку. Я вряд ли смогу привыкнуть смотреть на мир только одним глазом.

На верстаке лежала записка на располовиненном листе А4. Корявый, испорченный спешкой почерк Эрика. «Я вернусь. Восстанавливайся и не лезь на рожон. У нас пиздец. Не дай им по…». Последнее предложение было не разобрать — почерк был совсем не читаемый. Пролитый на записку чай, кофе или коньяк ситуацию не улучшили.

Тревога стала привычной. С тех пор, как я провалился в плесневелую червоточину (?), я взглянул на вещи немного по другому. Хотя, как посмотреть… Может это вещи, которые я раньше не замечал смотрят теперь на меня, как на помеху, как на то, что может вытащить их из уютного мира, где можно делать свои мрачные вещи и расценивать людей как еду, или как муравьёв. Как нечто несущественное…

Я полуглянул во окно. Падал снег. Он старался укрепиться на земле, но температура была что-то около нуля, поэтому он таял. И падал. И снова таял. И снова падал. Что за Уроборос? Надо будет погуглить.

Эти странные слова неоновыми вывесками вспыхивающие в сознании немного раздражали. Вроде мух, лезущих не в своё дело.

По другую сторону улицы стояла знакомая фигура. Мужик с бородой в чёрном джинсовом костюме. Он передразнивал меня. Изображал муху. Тёр руки и мазал по лицу. Во мне закипала злость. Мне вспомнилось…

Флэшбэк о том, как Паша, не рассчитав силы, попытался поднять камень, который был ему не по силам, аки Сизиф, и, в следствие чего, потерял лицо. Или только глаз

Эрик с самого утра убежал «по одному срочному делу». Паше ничего не оставалось, кроме как влачить своё обычное существование — прокрастинировать и думать о будущем, вспоминать прошлое, и проклинать настоящее.

Сидеть дома Паше быстро надоело, в памяти ещё был свеж образ 19-ого года, когда всем приходилось сидеть дома. Он с детства боялся замкнутых пространств, чувствовал в них себя не уютно, пил, чтобы забыть о существовании четырёх стен. Сейчас для алкоголя время было неподходящее — десять утра не повод пить. Поэтому Паша сбежал из квартиры на улицу. Решил пройтись. Размять кости. Подышать воздухом, а заодно поизучать свое временное или постоянное новое место пребывания.

Тёмный жил своей жизнью. Коты всех цветов и оттенков лениво передвигали лапами — сказалась отвратительная погода. Местами пробегали стаи бездомных собак. Люди, кутались в дождевики и прятались под зонты, даже если с неба не лило. Как знать, когда снова пойдёт дождь?

Паша внимание на это не обращал. Думал: «Вроде как не сахарный, чего там». Прошёлся вдоль центральной площади — асфальтовое полотно 200 на 200. Местами треснувшее, местами поросшее теперь уже жухлой травой. В центре — ели средних лет, на грядках, огороженных бордюром. Дома чернотой взирающие на непогоду. Всё это Паше даже начинало нравится. Когда он свернул из центра на окраину, взял кофе в пекарне, чего делать зарекался ещё с прошлого раза, его взгляд привлёк странный бородатый мужик в чёрном джинсовом костюме. Одежда явно не по погоде. Странно, но грязь и влага словно отталкивались от него не желая с ним соприкасаться. Что было странного? Он дёргался, хохотал, читал мантры на непонятном языке. Люди его словно и не замечали. Паше вспомнил, как его рассматривали, когда он только-только оказался здесь. Вспомнил взгляды исподтишка, перешёптывания. А тут тип, ну чисто на прослушивании в театральное училище, эпатирует, орёт, изображает что-то, а никто даже ухом не ведёт.

Паша решил поиграть в детектива. Установил слежку с безопасного расстояния. Следить за случайным прохожим, хоть и странным в крайней степени, было далеко не лучшим развлечением, но что поделать? На безрыбье и рыба — рак. Так, забавного бородача Паша и обазначил, потому что тот, действительно решил изображать краба. Согнулся пополам, передвигался боком, и руками изображал клешни. Не хватало только музыкального сопровождения из какого-нибудь мультика.

Рак привёл Пашу на окраину. К заброшенному кирпичному зданию, частично оштукатуренному, а ныне гниющему под гнётом времени. Бородач сначала передвигался медленно, а потом занырнул в дверной проём. Паше следом лезть не хотелось. Он решил понаблюдать издалека. Остановился у ветвистого тополя, закурил, стал наблюдать за зданием издалека. Время шло. Паша выкурил вторую сигарету. Не происходило ничего интересного. Он начинал терять интерес к своей спонтанной затее, но из здания раздался женский отчаянный вопль. Паша вздрогнул. Вопили так, словно кого-то убивают. Он не хотел геройствовать, хотел позвонить в полицию, но ноги сами понесли его к заброшенному зданию. На подходе вопль повторился. Внутри он увидел спину бородача. Тот сидел на корточках и что-то делал руками.

— Всё в порядке? — спросил Паша. Голос не слушался. А инстинкты говорили ему бежать в противоположном направлении.

Бородач обернулся. Блеснули чёрные глаза. Паше показалось, что на него смотрит холод, тьма и пустота космоса. Бородач растянулся в усмешке. Потёр руки и размазал по лицу кровь. Паша щелчком выкинул телескопическую дубинку, хотя пускать её в дело не хотел. Он подумывал бежать, но коленки слишком сильно тряслись.

И действительно, побежал не Паша, а бородач. Паша рванул следом. Спотыкался о камни, дробил битый кирпич, еле-еле перевалился через пустую оконную раму. Кажется порвал куртец. Но продолжал бежать. Перелесок и кусты заканчивались дорогой окраины. Машин не было. Через дорогу сновали люди. Бородач резко остановился и развернулся. Паша по инерции налетел на него. Сбил с ног. Занёс дубинку для удара. Перед глазами всплыл образ того, что он увидел в недрах здания. Последствия разделки туши, или человека, он не рассмотрел. Это рождало желание ударить сильнее. Но последнее, что Паша рассмотрел — двойное дуло, направленное прямо в лицо. Раздался взрыв. Перед глазами полетели звёзды, а лицо обожгло напалмом. Паша рухнул навзничь, выронил дубинку. Кто-то мерзко хихикал десятком голосов. Лицо на ощупь было мокрым, тёплым, словно тёплую сырую курицу трогаешь. Была боль. Паша полз куда-то. Его оглушал протяжный звонкий писк. В конце концов он выбился из сил. Поймал себя ны мысли, что лежит. И смотрит в серое небо…

***

А сейчас это бородатое нечто передразнивает его.

— Я тебя закопаю, уёбище! — заорал Паша на окно. Он схватил штыковую лопату и выбежал под снег с дождём в том, в чём был — считай в халате и тапочках. На тротуаре напротив окна никого не было. Паша лихорадочно смотрел по сторонам. Матерился и отплёвывался, сжимая черенок.

— Всё в порядке? — спросил взявшийся из ниоткуда Громов, — видок у тебя хреновый, словно тебе пол башки снесло.

— Очень смешно! Ты бородача тут не видел? — Паша не помнил, когда они с Громовым успели перейти на ты, но сейчас его это не заботило. Его заботила тьма на половину мира. Его заботила потеря зрения и чернобородый утырок, выстреливший в него из обреза охотничьего ружья.

— Пойдём-ка лучше в дом. А то простудишься ещё, — сказал Громов, оглядываясь и хлопая Пашу по спине.

— Ты сейчас не суетись. И не высовывайся особенно. Не знаю, как там в вашей тусовке это зовётся, я бы назвал то, чему ты сел на хвост Огромной Жопой. Или Тотальный Локальный Пиздец. Вот что-то такое.

— А я думал это просто псих, убивающий и разделывающий людей. Такое название не подойдёт? И разве это не по вашей части? А что за тусовка? Мне чёт не говорили, что я теперь часть какой-то компашки, или тусовочки.

— В этом-то всё и дело. Не знаю, что тебе там показалось, но мы этот недостроенный магазин вдоль и поперёк излазили. Я имею в виду Мы. После Алексееча со Степанычем. И если мы ничего не нашли, то там, скорее-всего ничего и не было. А вот ситуация с твоим ранением вообще не ясна. Можешь подробнее описать этого твоего «бородача», а ещё лучше ствол из которого он стрелял, так мы его быстрее найти сможем. Хотя я думал, честно говоря, он сам объявится. Чтобы заявление на тебя писать, но, видимо, дело не чистое.

Я впал в замешательство. Что? На меня заявление писать? Это я чтоль кого-то на на кебаб и вырезку пустил?

— Ружьё. Вертикальное. Двуствольное. Обрезанное. Борода чёрная. Чёрный костюм джинсовый. Кеды непонятные, что-то американское. Или закос под американское, не разглядел. Ещё у него кровь была. Не его кровь. Больше особо ничего не запомнил. А хотя… Взгляд ещё. Глаза тёмные и стрёмные.

— Н-да, прямо скажем, не густо. Образ фактурный. Поищем. Найдём. Не переживай. Ну, или сам явится.

— А чего искать-то? Он напротив окна стоял, как раз перед тем, как мы встретились.

— А где стоял, не подскажешь?

Я показал. Подвёл Громова к окну и ткнул рукой в стекло: «Вон там, у фонаря. Он меня, как собаку дразнил».

Громов смотрел на ситуацию снисходительно. Слегка улыбался, словно выслушивал долгий пересказ сна, или наивный бред не опасного сумасшедшего.

Мы вдарили по кофе. Перекинулись парой новостей. Ну как перекинулись. У меня новостей не было, я почитай на три недели из жизни выпал. А вот у Громова новости были. В частности, Эрик уехал в региональную столицу. Там у него, «срочные дела». Странно, что он меня с собой не взял. Хотя, если подумать, в таком состоянии я бы вряд-ли много пользы принёс. Я вообще не уверен, что смог бы сейчас этой лопатой проломить хребет раковому бородачу. Я не уверен, что с крабовой палочкой сейчас смогу расправиться, не говоря уж, о Проблемах или этой Непонятной Мути, которая рвётся в мой мир (или уже ворвалась, смотря под каким углом смотреть).

Громов оставил очередной совет: «Будь осторожен. Следи за собой» и ушёл. С тем же успехом мог сказать просто: «Будь».

Я принялся за свои привычные занятия, попутно выглядывая в окно бородача или что-то, на чём можно сорвать злость.

***

— Что это с вами? — спрашивал мальчуган, в чей дом я не по своей воле вломился.

— Порезался, когда брился.

— Тогда я не буду бриться.

— А вот это лишнее. Девчонки не любят бородатых.

— Да ну, моей нравится Крис Эванс. А он вроде бородатый, периодически, по крайней мере.

— Ну, она же не трётся об него лицом, я надеюсь.

— Да ну вас. Вы стали агрессивнее.

— Прости, малой, потеря дома, работы, лица, глаза… Перечислять долго. В общем, есть у меня право побыть смурным мудилой?

— Мой дядя учит меня не быть мудилой вне зависимости от обстоятельств.

— Твой дядя учит тебя правильным вещам. На практике, поступать правильно получается не всегда.

Я сказал это. И у меня холодок по спине пробежал от воспоминаний, как Эрик при мне пробил голову битой мужику, который кинулся на нас с ножом. Он тогда сказал что-то вроде: «Это ты видишь мужика с ножом. Для меня… Как бы тебе это сформулировать, это отвратительно-уродская вурдалачья падаль». Совсем не описательное название. Я решил, что самооборона — достаточный повод. Сомнения оставались всё равно. Их рассеяли санитары «Скорой Помощи». Мне начинало казаться, что это действительно не Скорая Помощь. В особенности, когда они обмотали тело мужика скотчем с чёрными символами на неклеющейся стороне. Вот тогда-то я и начал подозревать, что Эрик мне точно врёт. Потому что на носилки положили тело мужика, замотанного в скотч с надписями. А в машине, на этих же самых носилках я увидел женщину, бритую под ноль и с ломанным-переломанным носом.

Из воспоминаний меня вырвал пацан: «С вами всё в порядке?»

— Да, а что, плохо выгляжу?

— Мы на этом светофоре уже третий зелёный сигнал пропускаем. Это странно.

— Чёрт, и вправду странно. А тебе разве не надо в школу? Или ещё куда? Твой дядя не учил тебя, что разговаривать с незнакомыми людьми опасно?

Пацан картинно достал руки из карманов, в правой был перцовый баллончик, в левой нож. Я вспомнил как горело лицо, когда в прошлый раз меня угостили этой специей. Повторения не хотелось.

— Учили, но, мы, вроде как, уже познакомились. Да и отец и один мой друг сказали, что вы вроде как нормальный тип. Со странностями, но в пределах нормы. Вот у нас физик есть, это тот ещё фрукт…

Мы начали переходить через дорогу. Пацан рассказал про своих учителей в таких подробностях, что впору в личное дело вносить. На месте Громова, я бы парочкой из них точно заинтересовался, они если и никого не убили, то скорее всего сделают это на днях. Завтра, например.

Мы дошли до магазина. Пацан пошёл в сторону центра, а я за продуктовыми запасами. Вчерашний день выдался продуктивным. Я жрал, спал и ничего не делал. Никаких странностей больше не было. Никаких бородачей, стреляющих тебе в лицо и разделывающих людей. Никаких меняющихся, когда ты моргнёшь, тварей. Только отдых, криминальные комедии и кофе. Чтоб я так жил…

За всё надо платить. И я платил. Пришлось выйти из уютной квартиры в морось. Приложить телефон к терминалу. Переться обратно в тепло и уют квартиры. У подъезда я встретил толстого типа на велосипеде, с леопардовым зонтом и колонкой. Он слушал габбер и что-то мурчал себе под нос. Странный тип. Я бы присмотрелся к нему, но никакого желания повторять инцидент с бородачом не было. Да и повязку на глазу надо было поменять.

Первая мысль: «А, блять!» Мысль вторая: «А-а, Блять!!! Что с моим лицом?!» Конечно же, я знал ответ.

***

— У меня сердце, секунду, — сказал черноглазый старик. Он полез во внутренний карман куртки, достал цилиндр с таблетками. Закинул две в рот. Мне подумалось, и что, это так и работает? А когда он влез в это дело, типо продался тёмным силам, он тоже таблетки пил? Или проблемы с сердцем начались вследствие мрачнухи, которую пришлось творить в угоду ИМ.

Эрик, чисто ребёнок на новогодней ёлке. Современный ребёнок, я имею в виду. Скучал. Выждал, пока старик придёт в себя.

— Где ты был вчера? — спросил он, после небольшой паузы, — между восемью и девятью вечера.

— Дома. Да, был дома. А у вас ордер, ориентировка или повод вообще есть такое спрашивать?

Эрик не выдержал первый раз, ударил старика по задней части шеи ребром разделочной доски. Я ожидал чего угодно, просьб так больше не делать. Криков. Мольбы. Да чего угодно. Но старик только крякнул и улыбнулся. Эрика такое положение дел устраивало. Он открыл холодильник. В нём у деда натурально повесилась мышь. Хотя, вернее будет, утопилась в водке. Початые бутылки, целые бутылки, буылки! Одни бутылки объёмом в семь десятых литра.

— О как! — Сказал Эрик, — Ты посмотри, какова красота! На моих слабостях решил поиграть, уёбище?

Старик продолжал улыбаться. Из глаз ползла тьма. Или мне так казалось.

— Вы даже не представляете во что лезите. Когда Он придёт, вами он займется в последнюю очередь. Вы увидите всё, прежде чем из вас сделают цирковых уродцев. А может просто убьют, — от старого трескучего голоса ничего не осталось. Дед словно через мегафон начал говорить. Мне это не понравилось.

Эрик разозлился. Перевернул холодильник. Бутылки и стеклянные полки посыпались на пол. Я почувствовал пары спирта. Можно напиться через нос?

— Хорошо, мудила! Я пытался по хорошему, теперь будет так, как надо.

— И что ты сделаешь? Будешь бить меня? Что мне твои попытки мне навредить? Это всё равно, что пытаться убить слона чайной ложкой.

Меня проняло. Старик явно потешался над нами. Но Эрик явно что-то задумал. Он знал об этой хрени больше, чем показывал.

— Кстати о ложках! — Сказал Эрик и порылся на кухне. Те приборы, что ему не подходили, он отбрасывал в сторону. Остановился на большой столовой. С ловкостью фокусника-иллюзиониста выудил из кармана пакетик с какой-то чёрной дрянью. Зажег комфорку. Начал громить кухню в поисках чего-то. Нашёл пачку шприцев.

— Смотри как удобно! Я думаю, ты со временем поймёшь, что беспомощный старик-сердечник, не лучшая маскировка, — Сказал Эрик плавя чёрный кубик на ложке. Старик никаких эмоций не выказывал. Улыбка сползла с лица. А к черноте глаз прибавилась озадаченность, удивление, заинтересованность. Вот, что-то такое.

— Пашь, подержи-ка нашего пациента. Мы его сейчас от всех бед излечим.

По кухне, пополз запах тухлых яиц. Я достал наше новое приобретение — ролер скотча с символами, значение которых мне так и не разъяснили. Дед не особо сопротивлялся, пока я его заматывал. Лишь когда я оборвал достаточное количество он взвыл.

— А-а-а, вот оно что! Не ожидал, мудила? Передавай Гогсурву, что я и за ним приду, если он не перестанет слать ко мне своим выблядков. Передай, что я нашёл тысячу и один способ украсить его вечную жизнь прекрасными муками. Он же любит пытки? Вот, я ему парочку новых подкину, будет, чем, вас уебанов, развлекать.

Эрик набрал жидкости в шприц. Я думал, он будет выбивать пузырьки воздуха, но он не стал. Пахло скверно. Словно кто-то смачно пустил газы.

Эрик не стал обрабатывать место укола спиртом. Вознал шприц в шею извивающегося старика и ввёл жидкость.

Я до этого не видел, как человек горит изнутри. Это был мой первый раз. Место укола запузырилось. По телу старика кожа начала плавится. Половина лица сползла. К спирту, тухлым яйцам и пыли прибавился запах горелого мяса и палёной шерсти.

Когда старик перестал дергаться и активно поджариваться, перешел к тлению, Эрик уже разносил полуторку в поисках чего-то.

Я стоял увальнем, не знал куда себя деть.

— Что мы ищем?

— Сферу. Чёрную. Шар размером с кулак, выглядит так, словно сделан из стекла, — говорил Эрик, раздалбливая кухонный гарнитур.

— Вон ту? — спросил я показывая за стекло шифоньера. На подставке из шлифованного камня находилась чёрная шарообразная стеклянная хрень. Внутри кипело что-то оранжевое.

— Оно самое! — сказал Эрик, не переставя громить мебель.

Мы вышли из квартиры. Эрик бросил ключи в мусоропровод. Сферу он сунул в карман.

— Думаю, спрашивать бессмысленно?

— Да, долго рассказывать. Пойдём лучше выпьем.

И мы пошли в Пенку. День подходил к концу. Я начал привыкать к взглядам со стороны. Замотанная белым бинтом голова — тот ещё манок к нежелательному вниманию. Может кепку купить?

— Ага, будешь уродец с замотанной башкой в кепке, — сказал Эрик.

Я уже перестал удивляться тому, что он буквально слышит, что я думаю.

— Не парься. Заживёт, замутим тебе протез. Будет лучше прежнего.

— Но видеть-то им я всё равно не смогу.

— Да херня это твоё видеть. Вот ты сейчас видел кого? Голого мужика? Пацанёнка лет четырнадцати, которого я с помощью смертельной инъекции довёл до полного разложения?

— Вообще-то старика, с чёрными глазами, и, по моему, он поджарился изнутри…

— Вот видишь! Зрение — крайне не надёжная штука. Вспомни, как вчера я попросил тебя найти спицу, а ты перерыл всё, а она на столе лежала. Прямо. Перед. Глазами. Ну, то есть глазом. Можно ли на такое полагаться? Это всё равно, что в медведя зубочисткой тыкать в надежде найти ту самую болевую точку, чтоб он расслабился, а ещё лучше сдох и перестал хотеть тебя сожрать.

— Я бы предпочёл остаться со зрением, чем совсем без него, если ты об этом…

Эрик осушил поллитровую кружку тёмного и смачно рыгнул.

— Да забей нахрен. Хочешь, когда мы найдём, этого твоего бородача, устроим ему «Око за око»?

— Я бы предпочёл просто его прикопать где-нибудь. А на месте захоронения посадить дерево. Ёлку там, или пихту.

— Ты где у нас пихты-то видел?

— Ну вот, одной больше будет.

Мы хлопнули по бургеру. Заправились салатом, взяли ещё по паре пива и, с чувством выполненного долга отправились отдыхать.

— Я тут пацанёнка встретил, — сказал я под руку Эрику, тот крепил на биту колючую проволоку, матерился.

— И что? Твоя ориентация пошатнулась? Мне стоит поискать отдельную хату?

— Да иди ты! Хотя, хату поищи. Я бы не отказался. Мне много не надо: отдельный домик с коммуникациями, инетом и в шаговой доступности до местного алкомаркета меня устроит. Я вообще-то про того говорил, к которому я в дом рухнул.

— И чё он?

— Я ему, если честно завидую. Точнее, его выдержке. Держится молодцом, не смотря на всю ту муть, которая к нему липнет.

— Да я о тебе тоже самое хочу сказать. Был у меня до тебя такой ученик. Лишился мизинца на левой руке и съехал с темы. Я ему: ты-ж им даже не пользуешься, нахрена тебе эта палка из плоти? А он: я урод, буэ-буэ-буэ! На меня теперь никто не посмотрит, буэ-буэ-буэ.

— И что с ним стало?

— Да чё с ним будет-то? В блогеры-хуёгеры подался. Ведёт канал про «паранормальщину», как будто она существует.

— То есть, ты хочешь сказать, что вся та дичь, что тут твориться, это не паранормальщина?

— Это и хочу сказать. Тут всё обычно. Закономерно. Просто мы, как суетливые приматы нихера одуплить не можем. Понимаешь?

На самом деле, кажется, нет.

— Ну да. Но нам и не надо, как мне кажется.

— Естественно. Это только в ужастиках герои стремятся всё объяснить, хер его знает, чем там эти писаки/режиссёры/игроделы думают, когда создают какую-нибудь ультра-мега-страшную ебень, наделяют её мотивацией в наших, человеческих мерках. На деле же, мы вообще не ебём что хочет та или иная падаль. Всё сводится к тому, чтобы либо убить нас, либо сожрать, либить убить, а потом сожрать.

— А то, от чего мы только что избавились, что хотело?

— Ты вообще не всёк, о чём я говорю!

— Ну, ладно. Буду думать, что пончиков. Или имбирный пряник с зелёным чаем. А мы садюги-аскеты навязали ей свои образ смерти.

— Сдаётся мне, ты начинаешь,что-то смекать, — улыбался Эрик.

***

— Валим, — сказал Эрик и двинулся в противоположную сторону.

Я же сверлил взглядом патлатого пацана только-только за двадцать. Тот довольно пересчитывал наличку. ТОлько что на наших глазах он продал странную хрень толпе типов призывного возраста. И сейчас, наверняка, чувствовал себя королём.

Я пошёл прямо к нему, намереваясь сделать ему больно.

Избиения в одностороннем порядке не вышло. Он быстро пришёл в себя, после поставленного удара в челюсть. На деле он пришелся в ухо. Какой-то сустав в моей кисти противно хрустнул. В ответ он ударил меня пару раз. Было больно, но в конце концов, против моей тактики неистовой ярости он не устоял. Я правда, пару-тройку раз промахнулся и вдарил по стене, потом по присыпанному снежком асфальту. Из тридцати-сорока ударов руками и ногами цели достигли около двадцати. Парню хватило. Он отключился. Пришёл в себя. Пускал кровавые слюни. Видимо ловил бабочек или ещё что-то в этом же духе.

Я встал, оттоптал ему кисть. Отряхнулся.

— Я бы его ещё и обоссал. Но сейчас не хочу. Доволен собой? Пойдём, — сказал Эрик потирая руки.

На обратном пути я подумал, что стоило бы его сдать Степанычу с Алексеичем.

— Возможно и стоило бы. Да только максим, что ему светит — это батин пиздюль. Он школотронам зелёный чай, мёд и грязь из-под ногтей под видом гашиша продаёт. Громов за ним уже давно наблюдает. Ничего нового. Ничего интересного.

Я тёр кисть,и не мог поверить своим ушам. Что, теперь и слух в ненадёжные источники информации записывать?

— Можешь и записать. Но кисть ты зря повредил. Он теперь подумает, что ты просто недовольные клиент. Или ещё что-то в этом роде. А давно ты у нас в мордовороты заделался? Драться понравилось?

— Не, совсем нет. Я бы предпочёл не драться вообще. Просто…

Тут должна была быть слезливая история про младшего брата, пострадавшего от излишек наркотрафика. Эрик прослушал. Покивал головой. Сочувственно похлопал меня по плечу. Мы больше к этой теме не возвращались.

***

— Рыбалка? Серьёзно? А дальше что? Самогонный аппарат в подсобке соберём? — спрашивал я у Эрика, когда тот притащил набор коротких зимних удочек и наживку.

— Идея хорошая, запиши куда-нибудь. На потом. А так да, что плохого? Знаешь какая это медитация? Сидишь, смотришь как качается кивок, делаешь руками вверх-вниз, вверх-вниз. Выпить можно. Опять же.

У меня явно не было шмоток для рыбной ловли. Нужен был какой-нибудь тёплый зимний костюм. А я выперся в новеньких зимних ботинках, тяжёлых, высоких, в которых, несмотря на утеплитель, всё равно мёрзли ноги.

Надел старый шерстяной свитер и тёплые штаны. В балонь ни я, и Эрик лезть не стали. Фить, фить, фить при ходьбе было нам никчему. А если придется улепетывать? Фить-фить-фить-фить-фить… Ну уж нет!

Мы проехали через лес. Выбрались на лёд. Я набрал рогоза и валежника. На стоянке вытоптал место под лагерь. Не то, чтобы я любил отдых на природе, но руки, отчего-то сами знали что делать, а ноги, знали куда идти. Костёр развели на сырной ржавой жестянке. Хотя можно было и без неё. Мне просто так захотелось.

К удочкам мы так и не притронулись. Даже коловорот из чехла не достали. Пили, дождались углей и стали жарить мясо.

Наевшись я совсем заскучал. Эрик что-то высматривал в стене деревьев, в кустах камыша и заснеженных далях.

Я бы удивился, глядя на то, как из воздуха появляется мусор, словно открылась невидимая дверь, откуда в наш мир закинули одноразовый стакан с кофе и мусорный мешок с пустыми пивными банками, но такие вещи перестали меня удивлять. Вот мир без уёбков… Я бы на такое посмотрел. Эрик достал чёрную сферу и зашвырнул в сторону, откуда появился мусор. Раздался оглушительный гул.

Откуда-то вопили люди, один из них, одетый явно не по погоде — белая рубашка, чёрный галстук, туфли начищенные до блеска собирают снег, чёрные брюки со стрелками — появился из воздуха и побежал к нам, но щупальца оранжевого пламени схватили его и утащили обратно в ничто. Со стороны выглядело дико. Появляющиеся из ничего вещи, и пропадающие в ничто люди.

Эрик облегченно выдохнул.

— Мы не на рыбалку пришли, да?

— Рыбалка? Ты чё, издеваешься? А дальше что? Будем в шахматы во дворе на деньги играть и мучить разговорами о прошлом незнакомых пиздюков? Мне только-только сорок. Приходи через двадцать лет.

***

Я не удивился, когда нашёл точно такую же сферу, от которой мы, казалось бы избавились, дома. На той же самой подставке, на той же самой полке старого компьютерного стола. Туда следовало, по крайней мере по задумке того, кто этот стол проектировал, поставить колонки, но компьютера у нас не было. Да и мне, вроде как, не шестнадцать.

— Блять, — сказал Эрик, глядя на сферу.

— Что будем с этим делать?

— Да, то же что и всегда: потом разберёмся.

***

В это же время на чердаках и в подвалах Тёмного пылью летали споры. Если поймать одну такую, рассмотреть её под микроскопом, можно увидеть всю кратковременность человеческой истории.