Безымянная скрипка

Стелла Фракта

Виктора, музыканта из ночного клуба в Нью-Йорке, преследует мужчина в маске и черном плаще – чтобы забрать Безымянную скрипку Архитектора, фамильную реликвию. Все вокруг помешались на культе Расщепленной Звезды, центре мультивариантной Вселенной, ищут способ обрести вечную жизнь во множестве версий параллельных реальностей – с помощью скрипки.Цепочка роковых событий – и Виктор становится участником жестокой Игры, влюбляется в незнакомку, узнает семейные тайны с помощью мистической силы музыки.

17. Сон про Рождество

Мне снилось Рождество — праздник, который все дети так любят. На Рождество дарят подарки, на Рождество все желания сбываются.

Я стоял напротив пушистой елки, надевая на разлапистые ветви сверкающие игрушки. Ель была настолько большая, что мне, семилетнему Виктору, было не достать даже до ее верхней половины — макушка уходила ввысь, и на ней не было ни сияющего ангела, ни Вифлеемской звезды.

Я знал, что надо делать, я притащил стоящий неподалеку стул и залез на него. Весь мир стал на порядок меньше, а верхушка елки — теперь досягаемой. Я чувствовал себя взрослым: я был высоким и храбрым принцем, который сейчас спасет заточенную в высоченной башне принцессу…

Но вместо принцессы у меня была только высокая елка и коробка игрушек, и меня это не смущало. А как же созидающая сила мысли и игра воображения?

Я изо всех сил тянулся к верхушке, встав на носки, но она была по-прежнему далеко. Я держал звезду и наклонял елку на себя, стараясь достать до верхней ветки…

— Виктор, иди обедать, — прозвучал голос совсем рядом, но я, как и все заигравшиеся дети, решил делать вид, что не слышу.

Как же — у меня величайшая миссия, и спасти принцессу положено мне. Как же я могу оторваться от такого важного дела на какой-то обед?

Я притворился, что не заметил оклика мамы — а это была, несомненно, она, — и продолжал тянуться к верхушке, стараясь надеть звезду на елку. Я был упрям, но и елка была с характером.

Тихие шаги замерли у меня за спиной, и я знал, что теперь мама наблюдает за мной, и я тем более не должен облажаться. Я старался изо всех сил, я вытянулся по струнке, и схватив елку за ветку, я потянул на себя. Когда игрушка заняла свое место на самой высокой части елки, я удовлетворенно улыбнулся, оборачиваясь, разворачиваясь на стуле.

Ее темные глаза были теплыми, она улыбалась мне. Она была молода и прекрасна, и мне почему-то казалось, что она и есть та принцесса, которую я спас только что. Мне очень хотелось, чтобы она похвалила меня, и я молча указал в сторону украшенного дерева за спиной, приглашая рассмотреть результаты моих трудов.

— Мой милый, какая красота. Но не делай вид, что ты не слышал, как я тебя звала.

Она не разговаривала со мной строго — она улыбалась, но мне почему-то стало стыдно.

Я опустил голову и вздохнул, спускаясь со стула. Когда я вновь на нее посмотрел, она уже обходила меня, чтобы подойти к елке. Ее пальцы прикоснулись к стеклянной игрушке на ветке, и она смотрела на меня.

— У нас сегодня будут гости, — сказала она, взмахнув длинными темными ресницами.

— Гости? — удивленно переспросил я.

У нас давно не было гостей, и как я ни старался, я не мог вспомнить, кто же к нам может прийти.

— Да, — согласилась мама, и ее взгляд прошелся по моему лицу. — Если не хочешь обедать, иди переоденься.

Я не хотел оставлять елку — мне нравилось перебирать красочные игрушки в картонной коробке, к тому же, я еще не закончил…

Сделав умоляющее выражение, я заныл:

— Ну ма-а-а-м…

Я почему-то знал, что это действует безотказно, и она потрепала меня по волосам. От ее прикосновений по спине пробежали мурашки. Они были настолько приятными, что я разочарованно вздохнул, когда она убрала руку.

— Хорошо, Виктор, но только не долго, — и она, улыбнувшись, ушла.

…Я иду в гостиную — я был уверен в направлении, — и до меня доносятся голоса. Меня мучает любопытство: какие гости могут быть у нас на Рождество? Я в предвкушении праздника ступаю по коридору, и свет из освещенной комнаты сквозь дверной проем кажется теплым и уютным.

Я вошел. Большой зал, залитый сиянием свечей, стоящий слева рояль, предметы интерьера не из современной эпохи… Отчего-то я точно знаю, что в кабинете отца, музыканта и архитектора, еще больше любопытных вещиц, нотных листов.

Она стоит передо мной, но кроме нас в комнате никого нет. Я в нерешительности подхожу ближе, и пламя свечей отбрасывает тени, похожие на черные щупальца, ползущие по стенам. Она смотрит на меня.

Но теперь я не гляжу на нее снизу вверх: теперь я высокий и взрослый — как настоящий принц, — и ее красивое лицо обращено ко мне. Я затаил дыхание. Мне кажется, что если я сделаю что-то не так, то моя иллюзия развеется дымкой, рассыплется в прах, и я лишь осторожно делаю еще один шаг навстречу.

Сердце колотится в горле, ладони потеют, и я сжимаю кулаки — она так близко и одновременно так далеко. Мне хочется спросить: «Мама, где наши гости?», но я понимаю, что это меня уже больше не заботит.

Нам не нужны гости — нам хорошо и вдвоем. Мы вместе будем наряжать елку каждое Рождество, и я буду дарить ей подарки, а она будет дарить мне… Мне хочется, чтобы она снова, как и тогда, погладила меня по голове, но я не смею просить… Я все еще боюсь, что она уйдет.

— Виктор, — шепчет она, и ее молодое лицо озаряет мечтательная улыбка, когда взор темных глаз направлен на меня.

Я вижу собственное отражение в ее распахнутых глазах, я вижу себя, но на миг мне кажется, что это одновременно и не я.

Я тянусь к ней, и еще секунда — и мои руки ложатся на ее плечи. Я чувствую тепло ее тела, и я знаю, что она настоящая, она никуда не уйдет…

Холодная рука коснулась моей щеки, по телу разлилось приятное тепло, опускающееся тянущим жаром в паху. Я прижимаюсь губами к ее пальцам и часто дышу.

Я отбрасываю прочь призрачное ощущение, что это неправильно. Холодные пальцы ложатся мне на затылок, кровь закипает, я облизываю губы и сглатываю слюну, наполняющую рот. Мелкая дрожь нетерпения, приводящее в странный восторг головокружение…

Она притягивает меня к себе, и я покорно наклоняюсь, крепко сжимая ее плечи. Я не понимаю, что происходит, и, кажется, кроме нас в мире никого нет — только я и она. Желание становится таким нестерпимым, что я только тогда осознаю: я хочу впиться губами в ее рот, хочу стать частью нее…

Я судорожно вздыхаю в последней попытке сопротивляться, но не могу оторвать ладони от ее плеч. Она запускает пальцы в мои волосы на затылке, электричество, прошедшее по телу, рассыпается искрами на ладонях.

Наваждение. Она оттягивает мою голову назад, но потом вновь привлекает к себе…

— Виктор, — снова шепчет она, почти требовательно, призывно, вкладывая имя мне в рот, и я ловлю губами ее губы.

И нет в мире никого, кроме нас, и нет ничего, кроме нас, и я отдаюсь в ее руки, и я становлюсь покорным, как ягненок, как ласковый кот… Мне не хватает воздуха, я задыхаюсь, но не могу оторваться от нее — я хочу ее, и она будет моей.

Меня кружит в водовороте безумия, и огонь в крови — один на двоих, — и я едва сдерживаю стон, и эта горько-сладкая мука сводит с ума. Я не могу остановиться.

Уже окончательно проснувшись, я понял, что кончил во сне. Какого…

Уткнувшись носом в простыни, перевернувшись на бок, я так и продолжал лежать на кровати, голый, каким вышел из душа. Мне не было холодно. Остатки искр еще гуляли в крови, и разгоряченное, вспотевшее тело не желало поверить, что это всего лишь сон.

Ну и сон!

Хорошо, что это сон.