Навсегда оставлю в прошлом

Стелла Александрова, 2019

Георгий, добившись материального благополучия, не имеет личного счастья. И не надеется. Марина хотела иметь семью, чтобы быть защищенной. Но оказалось, семья и надежность не являются синонимами. Тогда она решила полагаться только на себя. В поисках счастья Георгий сталкивается с Мариной, ищущей независимость.Содержит нецензурную брань.

Глава 1

«Тоска, — пришло первое на ум Георгию, когда он открыл глаза на прозвучавший истошно трель будильника. Он мог еще добавить, глубокая зеленая тоска. Это точнее характеризовало состояние его души, длившееся уже несколько недель, и ничто не могло вытравить ее из него.

Она навалилась внезапно и не в то время, когда он был в одиночестве дома и выслушивал нежеланный ответ бывшей жены, а посреди толпы и веселья. На сцене заливался Сергей Минаев бодрой энергичной песней «Братец Луи», призывая пуститься в пляс. Под столом, заставленным деликатесами и дорогими блюдами, об ногу терлась женская ножка, которая должна была вызвать в нем сексуальные желания. Но почему-то ничего из предложенного в душе Георгия не вызывало заинтересованного отклика. Все было наоборот — скучно и тоскливо, до неимоверной тошноты.

«Сука!!! — вырвалось в его душе безмолвное восклицание и неизвестно, сколько бы он еще костерил бывшую жену, если бы не звонок сотового телефона.

— Георгий Георгиевич, я подъехал, — доложился его водитель.

— Через пятнадцать минут выйду, — отбросив терзавшие его эмоции, сухо ответил Георгий.

С выработанным за годы автоматизмом, он принял душ, надел костюм, как униформу, на ходу выпил чашку кофе и, выходя из квартиры, бросил взгляд в зеркало шкафа-купе. В нем было отражение того же человека, что год назад, что вчера. Та же трехдневная темная щетина на лице, костюм известного бренда, итальянская обувь ручной работы. Завершали ансамбль модная верхняя одежда и портфель из натуральной кожи в руке. Но схожесть эта была только во внешности. Выражение глаз разительно отличалось от взгляда того Георгия, заявившего, что пришло время претворять в жизнь вторую часть его жизненного плана.

Но удача от него почему-то отвернулась. От понимания, что он все же не настолько непробиваем, как казалось, Георгий послал горькую усмешку своему отражению и вышел из квартиры.

По дороге в офис холдинга «МукКон», он снова предался размышлениям о своей судьбе и в итоге впал еще в более мрачное расположение духа. Угрюмое выражение его лица дало ему возможность быстро дойти до своего кабинета, отвечая лишь на приветствия сотрудников. Но за пару метров до него, Георгий все же был остановлен раздавшимся за спиной оживленным приветствием:

— Comment vivez, mon cher ami Georg!? (Как поживаете, мой дорогой друг Георгий? — произнесенный знакомым голосом.

Георгий обернулся. Перед ним стоял, широко улыбаясь, его закадычный приятель, а ныне и партнер по бизнесу Ильфрид Батыршин.

— Salut, monsieur (Привет, господин) Ильфрид! — воскликнул радостно Георгий, и ткнул кулаком ему в плечо, — vous avez fait un bon voyage (С приездом)!

— Je suis content de vous voir (Я рад вас видеть)! — последовал ответный увесистый удар в плечо.

Затем обмен физическими любезностями сменился довольным мужским смехом и крепкими объятиями давно не видевшихся друзей.

— Ну, что к тебе или ко мне? — спросил Ильфрид.

— Мой ближе, — кивнул на дверь своего кабинета Георгий.

— К тебе, так к тебе, — согласился он, — кстати, твоей Галочке я презент привез.

— Она не моя, шут, и чем в этот раз ты попытаешься вызвать у своей Галочки удивление на лице?

— Увидишь, — подмигнул ему Ильфрид, открывая дверь.

Галочка, работавшая главным секретарем-референтом у Георгия, была симпатичной светловолосой девушкой двадцати шести лет. В отличие от анекдотов о безмозглых длинноногих блондинках, она была не меру серьезна, умна и не строила глазки боссу, оголяя ножки. Была у нее только одна слабость — до безумия любила национальные сувениры, и к этому времени у нее набралось их великое множество из разных стран и государств. Хоть музей открывай. Потому удивить ее можно было разве только фигуркой черта лысого, помешивающего кочергой горячую смолу в котле.

Увидев двух главных акционеров холдинга на пороге, Галочка подскочила со стула.

— Здравствуйте, Георгий Георгиевич, — кивнув головой, поприветствовала она своего непосредственного начальника. Но когда перевела взгляд на Батыршина, чтобы поздороваться и с ним лично, то слегка зарделась. — С приездом Ильфрид Закиевич, — произнесла она.

— Здравствуйте, Галина Владимировна, — водрузив на ее стол внушительный кожаный портфель, довольно проговорил он и, щелкнув замками, добавил, — я тебе тут в твою коллекцию одного приятеля привез.

— Ой, зачем Вы так беспокоились, — залепетала со смущением Галина, но в глазах уже горели искорки любопытства.

Его слова заинтриговали даже Георгия, и он с интересом уставился на друга.

Под затаенное дыхание Галочки, Ильфрид воскликнув:

— Опля! — извлек из портфеля картонную коробку яркой расцветки.

Георгий улыбнулся. Батыршин гостил у родителей в Башкирии, совмещая полезное с приятным. Он попутно изучал потребительский рынок республики. «Что такого оригинального можно привезти оттуда? Сырую нефть в бутылке? — размер, как раз соответствовал».

Но спустя мгновение взору присутствующих предстал вырезанный из светлого дерева медведь с бочонком в руке. Надпись на ней гласила — «Башкирский мед».

— Ой, какая прелесть! — восторженно воскликнула Галина. — Такого сувенира мне еще никто не преподносил. А что там и правда мед находится? — разглядывая сувенир, спросила она.

— А это мы сейчас проверим с чаем, — ответил Ильфрид.

— Ой, а Вы не съедите весь мед? — с настоящим беспокойством поинтересовалась девушка.

— Галочка! Если его станет мало, ты пригласи меня, и я бочонок наполню снова, — с улыбкой чеширского кота, заявил даритель.

Георгию после этих слов захотелось дать приятелю хороший подзатыльник. Нечего старому ловеласу соблазнять его секретаршу. Потому от греха подальше, не стоит из-за женщин ссориться с приятелем, он только слегка толкнул Ильфрида.

— Хватит расшаркиваться, дела ждут. А ты, Галина, организуй нам чай. Мед себе можешь оставить. Настоящий башкирский мед — большая ценность.

— Ну, что, как там наша дорогая Франция? Договор продлен? Сложностей не возникло? — спросил серьезным тоном Ильфрид, после того как удобно устроился в кресле кабинета Георгия.

— Франция на месте. Партнеры рады нас видеть больше, чем мы их. Так что вопрос о кремах, можем закрыть на три года. А если качество не будет соответствовать, то открыть, — усевшись напротив, проговорил с задумчивым видом его друг.

— Не слышу тона удовлетворения в твоей речи.

— Обычная рутина. Сам знаешь, сколько еще договоров на поставку того и другого надо будет заключить под конец года, — отмахнулся Георгий. — Лучше, я тебя послушаю. Как там наш родной край? Родители?

Повторять вопрос дважды, чтобы сменить тему разговора не пришлось. Глаза собеседника заблестели, выражение лица мгновенно преобразилось. Подавшись слегка вперед, он с эмоцией произнес:

— Жора, не нужно никакой заграницы для отдыха, когда есть Башкирия.

— Остынь, отпускник, — улыбнулся Георгий, — по существу давай. Мы можем выйти на его рынок? Какое материальное положение народа? Какой потребительский уровень? Отпускные цены на муку, сахар? Встречался с кем?

— А, завалил, — разочарованно протянул Ильфрид, откинувшись на спинку кресла. — Ладно. Дела, так дела. На рынок Башкортостана мы почти вышли.

— Почти. Ты что там семечками на базаре начал торговать?

— Ага, шутник. Кроме, семечек, тортами, пирожными и хлебом с булками. Я взял на себя риск и прикупил, походя, один кондитерский цех и один хлебобулочный. Магазины при них имеются, правда, рентабельность сего приобретения почти на нуле. Но иначе, их никто и не выставил бы на продажу. Так, что, поздравляю, партнер. Наш холдинг шагнул и на Урал. Надо отправить дельного сотрудника в Уфу, чтобы эти цеха привел в порядок. Там работы непочатый край. Хозяин выжал из них все, что мог, чтобы играть в казино. Видел бы ты его, ведь был человек, как человек, пока не шагнул за порог чертовой автоматной богадельни.

— Сам не хочешь туда поехать? Все же Родина?

— Э, нет. У меня тут свои личные интересы на этот период имеются.

— Кстати, о личных интересах. Галину, оставь в покое. Мне с ней работать. На стороне на твой вкус девушек и женщин завались, — хмурясь, высказался Георгий.

— Ты что-то не в духе. Проблемы, что ли какие навалились, Гер? Нигде нас не зажимают?

— Нет. С этим все в порядке. Все печется, а затем раскупается, — отстраненно ответил он.

— Понял, — с воодушевлением произнес Ильфрид, — ты просто устал. Как насчет того, чтобы оттянуться по поводу моего приезда? Постоянную пассию еще не завел?

— Я что похож на человека, который готов собственноручно надеть петлю на шею? — усмехнулся Георгий.

— Тогда сегодня в семь вечера встречаемся, забираем девочек на стороне, как ты выражаешься, и будем прожигать жизнь в течение нескольких часов.

— А надо ли? — прозвучал вопрос скептически.

— Надо, Федя, надо! — высказался крылатой фразой из фильма «Операция «Ы» и приключения Шурика» Ильфрид. — Ты совсем забыл о себе из-за работы.

— Заботливый выискался!

За работой Георгий и не заметил, как наступил вечер. Оторвался он от изучения документов, только когда в кабинете прогремел возмущенный голос Ильфрида.

— Эй, ты, чем это до сих пор занимаешься? У нас же был договор на этот час.

Георгий снова хотел отказаться. Желания таскаться по общественным местам не было, но, подумав, что работать до ночи, а затем сидеть дома в одиночку со своими размышлениями — тоже не выход побороть мрачное настроение, согласился. Правда, при этом выражение его лица было таким, будто ему предлагали съесть лимон без сахара, о чем не преминул заметить Ильфрид.

— У тебя вид человека идущего не в кабак, а на казнь! Сделай лицо попроще, не то при виде тебя девчонки тотчас сбегут, — рассмеявшись над своей шуткой, он хлопнул его по плечу, и попросил, — шевелись, приятель, а то шампанское нагреется.

Ресторан, выбранный Ильфридом, был шикарен, девушки недурны, ужин вкусно приготовлен. Но настроения, как не было, так и не появилось. Наоборот, наблюдая за щебетаньем, улыбками и ужимками спутниц, с каждой минутой становящихся под влиянием шампанского все веселее и развязнее, Георгий мрачнел. Он с видом обреченного человека держал в руке уже третий бокал с вином, размышляя, какого черта Ильфрид заказал эту шипучку, от которой никакого эффекта. Голова, как была ясной, так и оставалась, а Георгию сейчас было нужно забыться от угнетавших его тяжелых мыслей. Он отыскал взглядом официанта.

— Водки! — отрывисто произнес он, как только тот возник возле него и слегка наклонил голову. — Побыстрее!

Девушки, услышав его голос, вздрогнули. Мгновенно замолчали и переключили свое внимание на него. С самого начала вечера они слышали от Георгия лишь несколько слов, произнесенные безразличным тоном, и почувствовали его нежелание общаться с ними. А здесь столько эмоций!

Батыршин обеспокоено взглянул на него.

— Tout est tellement mauvais, mon ami (Все настолько плохо, мой друг)? — задал он приятелю вопрос. Не стоит других посвящать в проблемы.

Рты девиц приоткрылись.

— Il n'arrive pas plus mal (Хуже не бывает), — горько усмехнулся Георгий. Резко поднялся со стула, — je demande pardon. Je me suis un peu fatigué (Прошу прощения. Я немного устал), — обратился он к девушкам и широкими шагами направился на выход.

— Des lignes prends (Черт возьми)! — пробормотал Ильфрид, глядя в его спину. — Le soir excellent (Отличный вечер)! — с сарказмом добавил он, кривя губы, а появление официанта со злополучной водкой, заставило его еще раз чертыхнуться, но уже на русском языке.

Он взглянул на девушек, не произнесших за это время ни одного слова, чтобы принести извинения. Но, увидев в их глазах блеск, усмехнулся:

— Eh bien, eh bien! Les femmes, la femme (Ну, ну! Женщины, женщины).

Развернувшиеся события его собеседниц отлично развлекли. Так что саркастический выпад насчет вечера оказался правильным.

Понимая, что приятеля в таком состоянии нельзя оставлять одного, Ильфрид заказал еще шампанского и попросил счет. Блеск в глазах девушек тут же потух. Губки надулись.

— Илья! Вечер только начался, — возмутились они.

— Извините, девочки, но я должен срочно уйти. Где бы вы хотели еще сегодня повеселиться? Я вас отвезу.

Девушки обменялись взглядом.

— Мы посидим еще немного здесь. Надеемся, ты нам компенсируешь испорченный вечер.

Не надо было быть человеком семи пядей во лбу, чтобы понять в каком эквиваленте должна быть компенсация. Ильфрид положил перед ними двести долларов.

— Merci (Спасибо), — услышал он под шелест банкнот исчезающих в дамской сумочке.

— S'il vous plait. Adieu (Пожалуйста. Прощайте). — парировал он в ответ, широко улыбаясь. Потеря двухсот долларов было малым из всех зол случившихся за этот вечер.

К тому времени, когда Ильфрид вышел на улицу, Георгия след уже простыл.

— Гер, ты где? — позвонил он ему на сотовый телефон.

— Еду домой.

— Я к тебе сейчас подъеду, — произнес Ильфрид, останавливая такси.

— Не стоит. Я буду занят.

— Чем?

— Пока, — сказал Гера и отключился, так и не ответив на вопрос.

Этот разговор заставил Ильфрида еще больше забеспокоиться. В таком настроении Геру он давно не видел. Под давностью подразумевалось тринадцать лет. С тех пор жизненная позиция приятеля всегда давала возможность глядеть в будущее с оптимизмом.

«Что угнетает Геру? — размышлял он, направляясь к нему домой. — Последние несколько лет он работал на износ, желая чтобы сбылась одна заветная мечта. Он потерпел крах в ее осуществлении или что-то другое его терзает?» Проезжая мимо супермаркета, он попросил водителя такси остановиться, и спустя полчаса снова ехал, но уже с двумя полными пакетами. Один из них содержал двухлитровую бутылку водки.

Дом, где жил Георгий, был построен и оснащен по последнему слову цивилизации. В квартиры, которые занимали полностью этаж, доступ осуществлялся через двери лифта. Гостям надо было ожидать согласия хозяина, чтобы войти в лифт. В противном случае его двери вообще не открывались.

Консьерж, позвонивший по внутреннему телефону по просьбе Ильфрида, не дождавшись ответа, положил трубку и с легким недоумением пробормотал:

— Странно.

— Ничего удивительно, — достал сотовый Батыршин. Его ожидание, что Гера не жаждет общества, подтвердилось.

— Ну, — ответил приятель глухим раздраженным тоном.

— Двери лифта открой, — не церемонясь, проговорил Ильфрид.

— Я же сказал, что занят! — вновь отмахнулся от него Георгий.

— Ясно чем, — едко усмехнулся Ильфрид, слыша в голосе друга пьяные нотки. — Я тоже этим хочу заняться. Давай открывай дверь. Вместе будет веселее.

— Ты что и подружек с собой привел? — спросил Георгий с негодованием. — Шли их к черту! От этих баб одни проблемы.

— О! Как все у тебя запущено, — протянул Ильфрид, — если на мой счет в твоей голове такие мысли появились. Лечение тебе точно не помешает.

— Я уже начал лечиться, — мрачно захохотал его приятель. — Правда, лекарства оказалось маловато.

— А у меня, его завались, — рассмеялся он.

— Ну, тогда сам Бог тебя ко мне послал. Поднимайся.

— Таможня дала добро, — сказал Ильфрид консьержу и направился к лифту, двери которого спустя несколько секунд приветливо распахнулись.

— Bonsoir, mon bon ami (Добрый вечер, мой добрый друг)! — с кривой ухмылкой на лице встретил его Гера. — Ты уверен, что твоего лекарства хватит, чтобы мне вылечиться?

Ильфрид протянул ему пакет. Тот, заглянув, восхищенно присвистнул:

— Да, такое количество и меня вылечит, и тебя вылечит.

Через минут пять за мраморным кухонным столом под емкий тост: «Будем» раздался звон хрустальных рюмок. Не прошло и шестидесяти секунд, как прозвучало очередное: «Будем». Между последующими звяканьями хрусталя паузы росли в арифметической прогрессии, но в стойкой тишине. Мужское молчание прервалось только после того, как бутыль опустела на пол-литра.

— Вот и жизнь наладилась, — значительно хмыкнул Георгий, слегка заплетающимся языком.

— Ага, — согласился с ним Ильфрид, глядя на него осоловевшими глазами. — И стал мир вокруг еще прекраснее, давай за это выпьем, — разлил он водку по рюмкам.

— Мир прекраснее, — выпив, оскалился в злой улыбке Георгий, — а моя бывшая жена еще большей сукой! — и со всей силой поставил на стол хрупкий хрусталь, так что его ножка с тонким звуком подломилась.

— Бабы к миру не относятся, — философски изрек его собутыльник, выставив указательный палец. — От них одни войны на земле.

— Ты прав, приятель! Ты такой умный! За это я тебя всегда уважал! Дай лапу, — протянул Гера ему руку, — и я хочу выпить за это. За тебя! Черт, рюмка-то вышла из строя. Ладно, и бокал сойдет.

Щедро плеснув в него водки, он мутными глазами посмотрел на мелкую хрустальную посуду приятеля. Отодвинул ее и придвинул тару объемнее.

— Вот это для нас, для мужиков.

— Лишка не хватим? — Засомневался в своих силах Ильфрид. Он уже сидел, опираясь локтями о стол, остро чувствуя притяжение земли.

— Давно я хочу лишка хватить. Да все никак не могу время выбрать. — Гера поднял бокал. — И вот оно нашлось, — захохотал он, — как только Настя сказала, что никогда не отдаст мне Тоню, — и залпом выпил сто грамм водки.

Ильфрид к своей порции не притронулся. Проблеснули остатки сознания в помутневшем разуме. У каждого человека есть слабые места. У Геры это была дочь. Оперируя ее именем из него можно было вить веревки, что и делала его бывшая жена.

— На-ка, закуси, — придвинул он приятелю тарелку с нарезанными салями, хлебом и лимоном. Гера был нужен ему не в бесчувственном состоянии. Надо дать ему выговориться. Высказать все, что терзает его душу и сердце. Только после этого он получит облегчение. Иначе от этой пьянки никакого лечения не будет. — И расскажи, что ответила тебе Настя.

— Эта сука! — со злостью выпалил Георгий.

— Стоп, — помахал рукой Ильфрид, — в начале закуска, потом разговор. Мне спешить некуда, я готов слушать тебя всю ночь и оказать поддержку в трудной ситуации.

— Если бы ты мог, — печально пробормотал его приятель. Откусил лимон, сморщился, но больше не от фрукта, а от мыслей о жене. — Я десять лет добивался всего этого, — Гера мотнул головой в сторону гостиной, — чтобы она перестала вопить, что я нищий. Теперь я могу позволить купить себе и личный пароход, и личный самолет. Но только не могу взять к себе своего ребенка. Ты слышал бы, каким она смехом рассмеялась, когда я сказал, что дочь, может жить у меня. Для этого есть все условия. — Георгий посмотрел грустными глазами на друга и прошептал устало, — я ее застрелю. Весь смысл моей жизни был перечеркнут ее смехом. Ее идиотским смехом! — Он ударил кулаком об стол. Тарелки вместе с бокалами подпрыгнули, весело звякнули.

— Да, дело дрянь, — протрезвел Ильфрид. — Но убивать, если ты еще способен думать, нет смысла. Тоню это огорчит. Она же любит мать, какой бы стервой та для тебя не была.

— Любит, — качая головой, подтвердил Георгий. — Тоня ничего не знает о том, что ее мама попросту меня доит, манипулируя ею. Я думал, что когда буду богат, как Крез, она отдаст мне дочь. Зачем она ей? Только мешает ее увлечениям с мужиками.

— Гера, Гера, — усмехнулся Ильфрид. — Ты такой большой, а до сих пор не понял. Тоня для Насти крупный банковский билет в будущее. При том, валютный. Как можно добровольно отказаться от такого куша?

— Я устал, Ильфрид. Я сильно устал от жизни, смысл которой заключается, как можно больше сделать денег. Устал от общения с людьми, оценивающими тебя по размеру банковского счета. Но деньги не могут помочь мне достичь моей цели, — и Гера, закрыв лицо руками, упал на стол.

В душе Ильфрида боролись два чувства. Сочувствие и злость. Сочувствие, что приятель не смог добиться опеки над дочерью. Злость, что он пал духом из-за этого. Потому, если Гера ждал слов сострадания, то жестоко ошибся. Негоже мужчине слезы лить, надо продолжать бороться. Для того, чтобы он снова был готов к борьбе, надо хорошенько его встряхнуть, чтобы принял стойку защиты. Кувалда здесь, конечно не подойдет, голова не выдержит, а вот сарказм будет в самый раз.

— Конечно, наш Георгий Георгиевич сильно устал. Он устал считать деньги, подписывать банковские чеки на миллионные суммы и смотреть на людей с высоты пятнадцатого этажа через светоотражающее стекло размером три метра на три.

Георгий от такого тона друга даже слегка протрезвел и, приподняв голову, с удивлением посмотрел на него.

— Что не нравится? — язвительным тоном спросил Ильфрид, а в глазах плескалась ярость. — Не кажется ли тебе, что ты слишком вознесся, мой друг, сидя в своем навороченном кабинете, катаясь в тачке за сто тысяч долларов? А знаешь ли ты, что для большинства людей покупка нашего торта является праздником? Знаешь, что я тебе скажу, мой страдающий друг? Ты зажрался! — Он схватил бокал с водкой, выпил одним глотком. — Он устал считать деньги, — пробормотал Ильфрид, покачивая головой. — Он устал считать деньги, — повторил он, и силой стукнул кулаком по столу, так что тарелки с бокалами вновь подпрыгнули. — Как же ты быстро забыл тот задрипанный пароход ползущий по вонючим каналам. Себя, работающим матросом ради того, чтобы добраться до Марселя. А сейчас ты кем себя возомнил? Куда вознесся? Крылышки не жжет? Не окропить водичкой? — поинтересовался ухмыляясь.

Ответа он не дождался. Вместо него прозвучал в начале короткий сдавленный смешок, а потом густой раскидистый хохот. Держась за край стола руками, Георгий зашелся в приступе смеха. Ильфрид в изумлении уставился на друга. Не такой он реакции от него ожидал.

— Нет, ты что ржешь, как конь? Я что неправду сказал? — разозлился еще сильнее он. — Вот скажи мне, когда ты в последний раз видел людей живущих на зарплаты. Нет, не тех, которые работают в нашем холдинге. Обыкновенных работяг. Прекрати смеяться!

Георгий выдавил.

— Крылышки. Ну, ты и рассмешил меня.

— Вот уж не думал, что мне можно работать и клоуном, — пожимая плечами, проговорил Ильфрид. — Спустился, что ли с небес? — увидев, что приятель перестал смеяться.

— Спасибо, тебе большое. Вправил мне мозги, — откинулся на спинку стула Георгий. Вздохнул, закрыл глаза, открыл. Окинул взглядом стол. — Мы не слишком тут с тобой разошлись?

— Так ты же лечился! — хмыкнул Ильфрид.

— Не, — мотнул головой Гера, — это я распустился. Правду ты сказал, оторвался я от народа.

— Не хочешь вернуться в массы? Жизнь снова забурлит в тебе.

— Ты что предлагаешь мне пойти в менеджеры по продажам. С клиентами близко общаться?

— Не, эта должность уж слишком мала для тебя. Грех распыляться твоими знаниями на таком уровне.

— Так, товарищ клоун, не темни. Чем и где ты собрался меня долечивать?

— Ты еще помнишь, что мы в Уфе приобрели два цеха?

— А ты как думаешь? Я что, сильно пьян? — усмехнулся Георгий.

— Ну, тебя, чтобы свалить не пол-литра только нужно. Так что давай, собирай чемодан и завтра дуй в Башкортостан. Там твои мозги, если ты еще их до конца не пропил, — поддел его Ильфрид, — ой как нужны, потому что оба цеха находятся в полном дерьме.

— Так зачем ты их тогда купил?

— Ты в своем уме? Тебя, что надо заново учить маркетингу. Ты хотел ощутить интерес к жизни. Момент настал. Уфа тебя ждет. Или тебе слабо занять должность заведующего цехом?

— Бред какой-то. Сейчас я все брошу и начну возиться с технологами, и кондитерами.

— Что, не царское это дело общаться с простолюдинами?

— Да, не в этом дело? — огрызнулся Георгий. — Как я могу надолго уехать от дочери?

— Вот потому ты и пришел к сегодняшнему вечеру, а проще говоря, занялся пьянством. Но водка твоей проблемы не разрешила. Я прав? — задал он вопрос, глядя на него самодовольно.

— Я прав, я прав. Что ты заладил, как прокурор на суде? — взвился Георгий. — Как можно оставить дочь с этой стервой надолго?

— Сказать, в чем твоя ошибка во всей этой истории Жора?

— Скажи! Хватит из себя строить господа Бога.

— Ты чересчур сильно опекаешь дочь, находящуюся возле матери. Так что, твоей жене, пардон, бывшей, делать нечего. Она только снимает, как татарский хан дань с тебя и живет в свое удовольствие. Уезжай, не сообщая им ничего. Оставь их одних. Твоя Тонька не ангел. Через пару дней Настя взвоет от постоянного общения со своим чадом. Вот увидишь, не пройдет и полгода твоя бывшая благоверная сама прибежит к тебе. Христом и Богом будет умолять, избавить ее от такого чудовища.

— Ты уверен? — с сомнением спросил Георгий.

— Вот, знаешь, друг, когда дело касается твоей семьи, я смотрю, ты становишься сентиментальным, как тургеневская барышня и тупым, как сибирский валенок, — искренне высказался Ильфрид.

— Ты что это серьезно, говоришь? — растерянным голосом от такого заявления задал вопрос Гера.

— А то нет! Только твоя позвонит, что надо бы дочь туда-сюда сводить, ты тут же на задние лапки становишься и рысью, рысью к ней, — распалился его приятель и без прикрас выкладывал наболевшее. — Обидно за тебя, как за мужчину. Где ты монстр, акула бизнеса, а где… — не договорив, чтобы не обидеть совсем друга, он махнул рукой.

Облокотившись об стол, Георгий обхватил руками голову.

— Неужели, я так всегда по-дурацки выглядел, когда она звонила?

— Не обижайся. Но это было так. Тонька твоя Ахиллесова пята.

— Мне не хотелось, чтобы дочь считала, что я пренебрегаю ей.

— Итог такого поведения оказался для тебя плачевным. Теперь они крутят тобою, как хотят, — покачал головою Ильфрид.

Звонок сотового телефона Георгия прервал их доверительный разговор.

— Помяни черта, — буркнул Батыршин.

— Да, — прорычал Гера в трубку. Видно крепко задело признание друга. — Нет, не могу. Меня здесь нет. То есть, меня нет в Москве. А где я? Далеко. Какая разница? В Уфе, дорогая, если это тебя так интересует. Где это? Бог, ты мой. Ты что в школе не училась, Настя? Уж, точно Уфа не на Канарах находится и не на Мальдивах. Я не издеваюсь, mon cher. Нет, это не Мордовия и не Марий Эл. Вот это верно. Уфа находится в Башкирии. Мне приятно знать, что ты не совсем круглая…. Я не оскорбляю тебя, я еще ничего не сказал. Прости. Ты права, ты не заслуживаешь. Не знаю. Не скоро. Хорошо. Звони. Пока.

У Ильфрида, изображавшего скуку в начале речи приятеля, на лице сейчас присутствовало выражение потрясения. И как только тот, отключил телефон, он выпалил.

— Ты это серьезно? Ты едешь?

— Но ведь, если не поеду, ты первый назовешь меня слабаком.

Ильфрид рассмеялся.

— Назову.

— Ну, что настало время для меня не только ждать дивиденды с акций. Тряхнем молодостью, кинемся на подъем целинных угодий. Поднимем рост и благосостояние рабочего народа, — с театральным пафосом продекламировал Георгий лозунг советского времени. Но и в наше время он был актуален.

— Полгода хватит тебе, чтобы поднять производство? — улыбнулся его приятель.

— Я еще не видел, что за фабрики ты там купил, так что не провоцируй меня на необдуманные обещания.

— Слышу слова крутого бизнесмена.

— Не язви. А то передумаю.

— Нет, уж друг, назад тебе дороги нет. Ты дал слово, — воскликнул Ильфрид, и резко схватив за руку Георгия, крепко пожал ее. — А теперь и по рукам договорились, — заявил он, прищурив глаза.

— Я знал, что ты хитрый татарин, — захохотал Гера, — но не до такой же степени.

— Извини, сам вынудил. А сейчас можно рассказать, что представляют собой мои приобретения в Уфе. Ты знаешь, с чего тебе не мешало бы начать деятельность там?

— Заменить печи? Купить хорошие миксеры? — В кондитерском деле, это было самой важной деталью.

— Нет, mon cher ami(мой дорогой друг), все намного банальнее. Надо в первую очередь заменить унитазы, Не то от вида тех, что там стоят, тебя точно стошнит, и пожалей сотрудников цеха.

Веселью Ильфрида не было предела, когда он увидел, какими глазами на него смотрит Гера.

— Даю тебе, честное пионерское слово, что скучать ты там не будешь, — хлопнул он, его по плечу, продолжая смеяться. — Так, что давай, выпьем за то, чтобы только замена унитазов стала для тебя самой глобальной проблемой из всех, чем тебе там придется столкнуться.

— Да, сантехником я еще не работал, — пробормотал Георгий.

— Какие твои годы! — прокомментировал Ильфрид.

Пригубив водку из бокала, теперь уже казавшейся слишком объемной, Гера подмигнул ему.

— Allons enfants de la Patrie

Le jour de gloire est arrive

(Давайте пойдем сыны отечества

День славы, прибудь ), — красивым баритоном затянул он. Эти слова, хоть и на французском языке отражали его состояние.

Ильфрид улыбнулся и присоединился к его пению. Марсельезу, песню французских революционеров, им невольно пришлось выучить за время пятилетнего проживания во Франции в Марселе.

— Contre nous de la tyrannie

L'etendard sanglant est leve

L'etendard sanglant est leve

Entendez vous dans les campagnes

Mugir ces feroces soldats

Ils viennent jusque dans vos bras,

Egorger vos fils, vos compagnes

(Нам не нужного злотого кумира

Ненавистен нам царский чертог

Мы пойдем к нашим страждущим братьям

Мы к голодному люду пойдем

С ним пошлем мы злодеям проклятья

На борьбу мы его позовем).

Песня была длинной, но к их чести, друзья не забыли ни одного куплета. Они допели ее до последней строчки, засмеялись, пожали друг другу руки в знак уважения. Через минуту они были уже серьезными и стали обсуждать производственные вопросы холдинга. Лишь глубоко ночью Ильфрид, несмотря на уговоры товарища, заночевать у него, собрался домой. Зайдя в лифт, он широко улыбнулся.

— А хорошо, мы с тобой Гер, оттянулись по поводу моего приезда! — и нажал кнопку первого этажа.

Пока лифт опускался вниз, из него доносилось торжественное пение Марсельезы.