Взаперти

Софья Кайс

Это история о девушке, что похитили двое неизвестных людей. Они заперли ее в тесный деревянный ящик в подвале. Каждый день ей приходится терпеть ужасающие пытки. Но чем усерднее она старается сбежать, тем ближе становится смерть.

11 сентября

Это худший день в моей жизни. Он затмил собой все предыдущие дни, что я лежу здесь. Потому что они пришли. Они оба. Каннибал и Горгона. С такой болью ничто не может сравниться. Они изверги. Кроме них, нет на свете людей, способных на такое!

Ужасно, ужасно. До сих пор меня пробивает дрожь. Я не могу посмотреть на свои руки. Вместо ногтей на кончиках пальцах — мясо. У меня были длинные ногти, по их словам — «редкой красоты». Они связали мне ноги, чтобы я не вырывалась. Уже тогда я заподозрила неладное, так как Каннибал держал что-то вроде плоскогубцев, но с чересчур длинными зубцами. Я орала сквозь пластырь. Мотала головой из стороны в сторону. И тогда он меня ударил. Я затихла. Было больно, но не так, как стало позже.

Они развязали мне руки. И пока она держала меня, он зацепил зубцы за ноготь и одним резким движением оторвал его. Из моих глаз непроизвольно катились слезы. Сползали по щекам, заливали уши. Каждый нерв в моем теле кричал. Так продолжалось несколько ужасно долгих минут. Кровь стекала по пальцам, капала на ящик. Боль проходила быстрой вспышкой, а потом становилась ноющей. Из последних сил я дергала рукой, старалась отнять у него инструмент для пыток (так я назвала плоскогубцы), но за попытку получала только удар в живот.

Мои глаза были устремлены на Каннибала и Горгону. Они не улыбались, но в глазах проглядывали веселые искорки.

Они не люди, они звери, ничегошеньки не знающие о любви и милосердии. Имеющие крайне смутное представление о жалости и о том, что чувствуют другие. Они — воплощение уродства.

Я терпела. И наконец на моих руках не осталось ни одного ногтя. До этого я не смотрела на свои руки, а теперь то, что еще оставалось в животе, грозилось вырваться наружу. Ненавидящим взглядом я смотрела на моих похитителей, словно ожидала чего-то. Жажду на фоне боли от вырывания ногтей я практически не замечала.

А потом они сказали, что принесут мне еды, но, если я скажу хоть слово, ее мне не видать еще долго. Потом, когда закрыли ящик, добавили, что это плата за пытку.

Я ждала. Я была уверена, что они говорили правду.

Скоро они пожалеют об этом. Пожалеют о том, что совершили.

Они заставили меня понервничать. И очень сильно. Даже еда и вода не избавили меня от мысли, что они имели в виду. Снова стало страшно.

Еда была вкусной. Рис недоваренный, но я съела его весь. И мясо. Оно было жестким, именно таким, какое я люблю. Вода была в кружке. Не сомневаюсь, они налили ее из-под крана. Все время, что я провела без пластыря и с несвязанными руками, я молчала и незаметно осматривалась. Может быть, я в самом деле найду что-нибудь, что поможет мне сбежать?

Естественно, я ела в подвале. Я заставила их ждать долго-долго, пока доем. Они не возражали. Стояли рядом, Каннибал справа, чуть ли не касаясь телом ящика, а Горгона слева. И они не сводили с меня глаз. Это напрягало.

Я прислушивалась, не исключено, что услышу машину. Ни одной. Сомнений не осталось, стены звукоизолированы.

Ловушки, кругом сплошные ловушки. Они продержат меня здесь всю жизнь, если я не сбегу. Это будет не очень долго, потому что скоро я умру. Сегодняшний день я вытерпела. Даже не потеряла сознание. Но что будет завтра? Что они еще сделают?

Я доела. Мои руки дрожали, когда я подносила ложку ко рту. Это все из-за боли. Они даже не дали мне повязку, чтобы обвязать вокруг пальцев. Боюсь, как бы не началось заражение.

Я вновь лежала. Руки мне связали, а ноги развязывать не стали. Мол, скоро мы придем еще и, чтобы не делать лишние действия, не будем тебя развязывать. Абсурд. Я была сердита и шокирована. Как мне хотелось кинуть какую-нибудь фразочку или попросить их отпустить меня, а я взамен не сказала бы никому ничего. Конечно, наврала бы, но они-то этого знать не будут. Это я и сказала, когда они хотели опять залепить мне рот. Вернее, жалобно промямлила. Поначалу голос сипел, пришлось откашляться. Но фразу я завершила.

Они смотрели на меня долго. Потом настроение у них изменилось. Ничего не сказав, они грубо и слишком туго залепили рот и ушли. Что-то внутри подсказывает, что в ближайшие два дня я снова буду без воды и еды.

Возможно, это самообман, но, как только я осталась одна, кончики пальцев стало жечь огнем. Я хотела уснуть. Во сне не чувствуешь ни боли, ни голода. Сопли мешали дышать. Левую ноздрю заложило. Это все из-за слез. Сегодня я плакала куда больше, чем в последние три дня.

В итоге поспать не получилось. Я лежала с закрытыми глазами, в основном размышляла, но иногда не думала ни о чем. Я не засыпала, я знала, что все еще нахожусь связанной в ящике. Я вспоминала все хорошие моменты из жизни. Потому что, когда находишься в таком положении, где ни о какой радости не может быть и речи, хочется думать о хорошем. То хорошее, что уже прошло, помогало скоротать время и поднимало настроение. А плохие воспоминания лишь делали хуже.

Я вспоминала, как мне нравилось играть на фортепиано. Я самоучка, но за эти годы научилась многому. Я любила изменять музыку, чтобы в них ясно выражались, например, гнев или радость. Играя измененную музыку друзьям, они говорили, что она странная. Я спрашивала, в чем именно заключается странность. А они не знали, что ответить, не знали, как это описать. Они меня расстраивали. Ничего не смыслили в искусстве. В обычной музыке нельзя разглядеть душу, ты видишь только поверхность, а что скрывается в глубине, то недоступно твоим ушам. Я же пыталась разрушить эту поверхность. Не скажу, что все получалось. Даже, наоборот, чаще всего мне не нравились мои изменения, я рвала листок с нотами и выбрасывала. Люди слишком мало видят. И в теперешней ситуации я типичная их представительница.

Снова думаю о моем положении. Я пленница, лишенная возможности совершенствоваться. Они держат меня в заточении, в изоляции. И я не имею ни малейшего представления о происходящем в мире. За три дня могло случиться всякое. Я испытывала по отношению к этому смертельный ужас.

Как я теперь буду играть без ногтей? Мне больно даже пошевелить пальцами, не говоря уже о том, чтобы жать по клавишам. Но, возможно, мне больше не придется играть. Я застонала. Пугает будущее, а точнее, его неизвестность. Что со мной случится через пять лет? Они меня отпустят, я умру или меня найдет полиция? За кого я выйду замуж, как отреагируют знакомые на мое нахождение и смогу ли я завести детей? Меня похитили в самый неудачный момент жизни. Момент, когда еще не женщина, но и уже не маленькая девочка. Момент, когда пора задумываться о личной жизни и будущем. Создавать свою семью.

К вечеру пальцы стали заживать. Внешних изменений я не видела, но боль уменьшилась. Не думаю, что уже привыкла к ней, по-моему, к боли вообще нельзя привыкнуть. Снова хотелось есть и пить. С последнего приема пищи прошло часов одиннадцать. Но если ради еды мне придется терпеть ту же боль (в конце концов, остались еще ногти на ногах), я отказываюсь.

Тем не менее от такого нельзя отказаться, это просто невозможно. Они придут, когда им будет угодно, и сделают то, что пожелают. Как бы не потерять сознание от боли. Меня все еще беспокоит, что они могут сделать с моим телом, когда я в отключке. А если быть точным — Каннибал.

Три часа не хотелось думать. Голова отдавалась ноющей болью. Руки тоже. У меня затекли ноги и долго не могли отойти. Другой раз возникало желание начать продумывать план к отступлению. Потом мешала слабость. Я была полна ненависти к ним. Они эгоисты. Слишком трусливы, чтобы развязать мне хотя бы ноги. Ведь я знаю: когда начинаю думать, все чувства, а в особенности ярость, обостряются. А когда спокойно лежу, а перед глазами темнота, я успокаиваюсь.

Ну вот. Я вспомнила злосчастный момент, когда они вырывали ногти. Думаю, у меня низкий болевой порог. Другой бы человек уже потерял сознание. Разумеется, не скажу, что я держалась молодцом, да и до потери сознания, я уверена, меня отделяла тонкая нить, но все же…

Не знаю, чего я хочу. Жизнь в заточении — это не жизнь. Я не могу даже ударить дверь ногой. Поднимать обе сразу тяжело, и удар не удар вовсе, а прикосновение. Ударять руками я не рискну. Пока пальцы не заживут, я беззащитна. Кто знает, быть может, я осмелюсь убить себя. Лучше так, чем умереть от дикой боли, сегодняшняя пытка с которой и близко не стоит.

Каннибал и Горгона на удивление ведут себя со мной странно. То они дружелюбные, то злые. И эти перемены происходят настолько быстро, что я не успеваю за ними следить. И все же им ненавистно мое присутствие. И видит Бог, это взаимно.

И опять безрезультатная попытка уснуть. Глаза словно слипаются, а вот мозг бодрствует. Я действительно стараюсь ни о чем не думать, но у меня не получатся.

Прошлая осень. Одно из лучших и часто посещаемых мной мест — озеро посреди леса. На машине туда было не доехать, в лесу только одна тропа для пешей прогулки. Протяженность ее была три километра. Но это того стоило. По пути мне не встречался ни один человек. Не очень популярное место, все же некоторые люди, что там побывали, — в восторге от красот. Я и сама узнала о нем случайно, не помню как, скорее всего, мельком от кого-то услышала. Озеро, огромное озеро, что дальний берег практически незаметен. Температура на улице в то время стояла около двадцати двух градусов. Я специально выбирала такое время для путешествий. Сев на корточки, я потрогала воду. Она оказалась ледяной. Я хорошо помню мое желание искупаться. Этого я так и не сделала. Ушла оттуда спустя три часа. Не жалею ни о чем, ведь я запомнила каждый миг того времени.