Приручить Сатану

Софья Бекас, 2023

Это история о добре и зле, о том, что все мы с вами так хорошо знаем… А ещё о душах, которые никогда не жили так, как обычные люди, и которые надеялись до самого конца.

Предисловие

Дорогой читатель!

Спасибо Вам, что читаете сейчас эти строки — мне, как автору, это очень приятно, — и, будьте так добры, дочитайте до конца это вступление (как видите, оно совсем короткое), чтобы у нас с Вами не было недопониманий. Мой долг как автора предупредить Вас. Пожалуйста, если Вы глубоко верующий, религиозный человек и понимаете, что представление Сатаны в положительном ключе может быть для Вас оскорбительным, то лучше закройте книгу на этой странице и не читайте дальше, дабы у автора и читателя не было напрасных разногласий. Считаю так же своим долгом обратить Ваше внимание на то, что «оправдание» Дьявола не означает преуменьшения достоинства святых: как ни как, одна из главных тем этого произведения — «добро всегда побеждает зло». Это всё, что я хотела бы сказать перед началом произведения.

Приятного прочтения!

С уважением, Автор

О милое зло, что так искренне ласкается к праведнику…

Глава 1. Пятница

А боги смеялись всё утро и вечер:

Смешила их фраза «случайная встреча».

Квартира была полностью охвачена мраком, и только один маленький островок света всё ещё существовал среди этой всепоглощающей тьмы. Стол и настольная лампа, освещающая словно высеченное из белого мрамора лицо. Вдруг длинные ресницы дрогнули; две секунды, и взгляд полностью сфокусировался на лежащей рядом книге. Все страницы давно перевернулись, и её обладательнице ещё долго придётся искать то место, на котором она остановилась.

Девушка неохотно проморгалась. За окном было темно, насколько это возможно в мегаполисе, и непривычно тихо. Деревья стояли, не шелохнувшись, только шелестели где-то далеко машины на эстакаде. Она посмотрела на часы: всего семь вечера. Действительность постепенно возвращалась в сонный мозг, как волна, мягко подбирающаяся к берегу. Окончательно проснувшись, девушка тут же схватила телефон в ожидании заветного сообщения. Надо признать, она уже особо и не надеялась, однако в этот раз засветившийся экран заставил девушку подпрыгнуть от радости.

«Добрый вечер, Ева. Я пишу по поводу объявления, размещенного Вами. Понимаю, Вы рассчитывали на другую должность, но мне сейчас необходима няня. Сможете? Если Вы согласны, то мы можем обсудить все подробности при встрече.

С уважением, всегда Ваш, Саваоф Теодорович Деволи́нский»

Ева замерла в сомнениях, но её замешательство продлилось всего секунду.

«Добрый вечер! Да, я согласна. Когда Вам будет удобно?

С уважением, искренне Ваша, Ева Викторовна Саровская»

Незнакомец написал адрес и время встречи, и беседа на этом закончилась. Ева мысленно поблагодарила его за то, что поставил над фамилией ударение, и со спокойной душой отправилась на кухню. Пока закипал чайник, Ева подошла к окну и выглянула на улицу: действительно, было удивительно темно и тихо, что очень не характерно для большого города, во дворе только светились фары оставленной кем-то машины; фонари не горели. В доме напротив зажглось единственное окно, и силуэт человека потянулся, чтобы задернуть занавески, но вдруг замер. Некоторое время Ева тупо рассматривала его, пока не поняла, что человек рассматривает её в ответ. Несмотря на то, что силуэт был полностью черным, девушка физически ощутила его взгляд: прожигающий, цепкий, колючий. Вдруг свет в квартире напротив погас, и она увидела его глаза. На выкате, они выглядели на мертвенно-бледном лице до ужаса инородно и смотрели зло, исподлобья; кривая усмешка медленно расплылась на бесцветных губах, обнажив ряд неровных зубов. Ева испуганно отпрянула от окна и задернула шторы.

На крыше дома напротив стояла чья-то тёмная фигура и рассматривала девушку в окне. Ни один человек с обыкновенным зрением не разглядел бы того, что происходило в квартире где-то далеко внизу, однако на крыше стоял вовсе не человек, а потому он спокойно наблюдал за нечётким силуэтом. Когда шторы закрылись, мужчина, немного постояв в задумчивости, вдруг шагнул вперёд и камнем начал падать вниз. Где-то на уровне десятого этажа его силуэт потерялся, и только пролетела в свете чьей-то квартиры маленькая летучая мышь.

***

Заветная для Евы пятница длилась неимоверно долго. Незнакомец больше ей не писал, однако девушка часто заходила в полупустую беседу и подолгу, сидя на подоконнике и обняв себя за колени, задумчиво смотрела на подпись, отчего-то обратившую на себя её внимание. «Саваоф. Теодорович. Деволинский». Ева думала, что у неё символичная фамилия, но, глядя на имя перед собой, понимала, что и не такие совпадения бывают в жизни. Мысли о предстоящей встрече как-то невольно привели её к далёким-далёким воспоминаниям, как иногда тропа вдруг выводит из леса к необычайной красоты озеру: она вдруг почему-то вспомнила, что должна была родиться на Пасху, но родилась в Страстную пятницу. Этот факт периодически всплывал у неё в памяти и заставлял видеть в себе пока непонятное для Евы предзнаменование… А может быть, она уже нашла ему объяснение.

К счастью для Евы, нужный дом был на расстоянии всего пары станций метро, поэтому незадолго до назначенного времени она уже была на месте. Это был совсем пограничный район, практически за пределами города, где новостройки перемежались с коттеджами, а вдаль простирался тёмный лес, разделяемый пополам широкой полоской шоссе. Нужный дом, втиснутый между двумя похожими, девушка нашла довольно быстро. Приходить раньше назначенного времени было некрасиво, поэтому Ева решила скоротать его, прогулявшись по парку.

Узкая асфальтовая дорожка уходила по прямой вдаль и терялась среди темноты деревьев, но что-то тревожное было в этой обстановке. Что-то неестественное, напряжённое. Ева обернулась вокруг: она знала этот лесопарк, другим своим концом он упирался практически в её дом, но здесь она никогда не была, и даже темные деревья, казалось, шелестели на ветру как-то холодно и надменно. Вдруг от одного ствола отделилось большое черное пятно и, плавно покачиваясь, переползло на другой. Ева изумленно замерла. Может быть, ей показалось, но из-за старой, посеревшей от времени сосны высунулась чья-то чёрная лохматая морда и посмотрела прямо на неё своими белыми глазами светлячками, отчего Еву передернуло. Позади послышался звук тормозящей машины, и существо легкой дымкой кинулось в густоту парка.

— Ева?

Девушка обернулась. Позади неё стоял мужчина средних лет в строгом официальном костюме с короткой, но достаточно густой козлиной бородкой и усами. Он был высок и немного полноват, однако это вовсе не портило его, а скорее наоборот, добавляло солидности. Чёрные, как смоль, зачёсанные назад волосы блестели в лучах вечернего весеннего солнца, и в них иногда сверкала серебряными нитями редкая седина. Ева пробежалась взглядом по внешнему виду мужчины, поднялась выше, встретилась с ним взглядом и испуганно замерла: глаза были разного цвета.

— Ева Викторовна, полагаю? — с учтивой улыбкой повторил он, так и не дождавшись ответа.

— Да, это я, — она посмотрела на часы, но на них было только без двадцати.

— Саваоф Теодорович, — мужчина взял девушку за руку и слегка пожал. — Я увидел Вас, когда подъезжал. Подумал, что не можете найти нужный адрес.

— Благодарю, — коротко ответила Ева, улыбнувшись. — Я решила немного осмотреться до назначенного времени, но, раз мы уже встретились…

— Предлагаю пройти в дом, — перебил ее Саваоф Теодорович и, галантно взяв из её рук сумки, пошёл впереди.

Внутри всё было достаточно просто и минималистично. Оказавшись в небольшой уютной гостиной, Ева увидела пожилую женщину, которая сразу поспешила им навстречу. Она перекинулась парой фраз с Саваофом Теодоровичем на непонятном для девушки языке, после чего наскоро оделась и ушла.

— Присядьте.

Ева села.

— Видите ли, так уж сложилось в жизни, что мне не с кем оставить ребёнка. Её зовут Ада. Последнее время с ней сидит моя бывшая коллега, — он показал головой на входную дверь, — но она уже стара и не всегда справляется с поставленной задачей, — Саваоф Теодорович стянул пиджак и повесил его на спинку стула. — Ада не трудный ребёнок, только очень активная, — тут Саваоф Теодорович сделал паузу, явно для того, чтобы Ева осмыслила информацию. — Мне нужно, чтобы Вы сидели с ней по субботам и воскресеньям. Сможете?

— Да, но только если Вы готовы взять за неё ответственность на себя. Напоминаю, что я подавала объявление не на должность няни, — ответила Ева, секунду поразмыслив. Саваоф Теодорович слегка прищурился и усмехнулся.

— Вы хорошая девушка, Ева… — начал он, обходя стол по кругу. — Такая правильная…. Такая чистая… Такая… праведная… — Саваоф Теодорович сделал ударение на слове «праведная», отчего Еве стало не по себе. — По-другому и не скажешь! Но во всём есть изъян, верно? Недаром ведь говорят, что в тихом омуте черти водятся.

— K чему вы это? — Ева искоса посмотрела на приоткрытую входную дверь. Саваоф Теодорович, заметив это движение глаз, как-то надменно усмехнулся, и в то же мгновение дверь с громким звуком захлопнулась.

— А что такое, Ева? Боитесь? — Саваоф Теодорович прищурился, напомнив своим видом огромного хитрого и кровожадного змея.

— Бояться — это естественно.

— Бояться — это естественно, не спорю, — повторил за ней Саваоф Теодорович. Еве очень хотелось отвести глаза, но она сдерживала себя: у мужчины был слишком колючий взгляд. Слишком цепкий. Слишком проницательный, и выдержать его было тяжело. — Ну-ну, не тряситесь, как кролик перед удавом, — Саваоф Теодорович ядовито улыбнулся одним уголком губ. — Я Вас не укушу и не съем. Может быть.

— Ближе к делу, или я ухожу, — с внезапной твердостью в голосе вдруг сказала Ева, намереваясь встать. Саваоф Теодорович, очевидно, не ожидал подобной реакции, но приятно ей удивился.

— Вот это другой разговор! — вдруг сказал он веселым голосом, как будто не он только что шипел и извивался, как змея. — Просто нужно быть чуточку смелее и увереннее в себе, Ева. Не сердитесь на меня за мою странную проверку, просто без нее Вы бы вряд ли справились с Адой. Не желаете с ней познакомиться?

Ада оказалась маленькой девочкой примерно четырёх или пяти лет с большими глазами зелёного цвета — как и у отца, они были первым, на что обращали внимание. Эти два ярких изумруда сияли на ее лице, словно звезды, но их свет был какой-то приглушенный и даже тусклый, и пока Ева смотрела на маленькую девочку, ей казалось, что в этих зрачках отражается страшное, холодное равнодушие к жизни. Ева испугалась её взгляда не меньше, чем взгляда Саваофа Теодоровича.

— Я бы не сказала, что она очень активная, — сказала Ева, когда они спускались со второго этажа, где была детская, на первый.

— Это пока, — пробормотал себе под нос Саваоф Теодорович, приглашая девушку пройти на кухню, — а когда чуть-чуть привыкнет, не угонитесь.

— Сколько у Ады было нянь? — спросила Ева, опускаясь на краешек стула.

— Много, — ответил со вздохом Саваоф Теодорович, поправив волосы. — Хотите — верьте, хотите нет, но лишь немногие продержались дольше месяца, поэтому считаю своим долгом сказать Вам, что Вы можете отказаться от Ады в любой момент.

— Спасибо Вам.

Саваоф Теодорович поднял на неё свой раздвоенный взгляд и тихо усмехнулся.

— Думаю, не за что. Так Вы согласны?

— А у меня есть выбор?

Саваоф Теодорович медленно откинулся на спинку стула, не спуская глаз с Евы. Ей снова стало не по себе: ей вдруг представилось, как из этого красивого, статного мужчины вылезает огромный черный наг, готовый проглотить ее целиком.

— Вы задаете правильные вопросы, Ева, — он хищно улыбнулся, слегка приподняв уголки губ, но глаза его, пусть и разного цвета, остались холодны и пусты. — Действительно, а есть ли у Вас выбор?

Саваоф Теодорович все-таки отвел взгляд, отчего Еве сразу стало гораздо легче, и посмотрел куда-то в окно. На несколько мгновений повисло молчание. — Знаете, у меня к Вам просьба. Вы сможете побыть с ней уже сегодня? — Ева хотела что-то возразить, но он не дал ей этого сделать. — Я знаю, что мы об этом не договаривались, и пойму, если Вы откажетесь. Подумайте.

Некоторое время внутри Евы шла борьба, но, наконец, она глубоко вздохнула и положительно кивнула.

— Отлично, — Саваоф Теодорович направился к входной двери и накинул сверху тонкую ветровку. — Когда будете уходить, закройте дверь, пожалуйста.

В окно Ева видела, как Саваоф Теодорович сел в машину и, проехав сквозь дворы, вывернул на шоссе. Девушка ещё раз глубоко вздохнула.

Ада сидела на полу и играла с большим кукольным замком. Когда Ева, осторожно постучавшись, вошла в комнату, девочка даже не обернулась: казалось, она вообще не замечала ее присутствия, полностью погрузившись в свой личный мир, пусть вымышленный, но от того не менее прекрасный. Ева тихо подошла к Аде и опустилась рядом на колени. Девушка совершенно не знала, с чего начать, а потому просто наблюдала за играющим ребёнком, не желая вмешиваться в его личную идиллию. Наконец Ада отложила куклы и повернула голову к Еве.

— Мы будем гулять сегодня? — тихо и как-то грустно спросила она.

— Конечно, — встрепенулась Ева. — Хочешь, пойдем прямо сейчас?

На улице было довольно тепло, однако девочку пришлось нарядить в куртку и шапку, несмотря на то что сама Ева была в одной кофте. Выйдя на улицу, Ада оживилась и сама повела Еву на свою любимую площадку, которая оказалась неподалеку от входа в парк.

— Как тебя зовут? — спросила Ада, пока девушка качала ее на качелях.

— Ева.

— И теперь ты будешь моей няней?

— Да. Я буду приходить к тебе каждую субботу и воскресенье.

Девочка кивнула каким-то своим мыслям и замолчала.

— У тебя красивое имя.

— Спасибо, — Ева смущенно улыбнулась, продолжая покачивать качели.

— Папа говорит, что с этого имени началась его карьера.

«С этого имени началась его карьера, — задумчиво повторила про себя Ева, скупо зевая. — Главное, чтоб не закончилась».

Вдруг девочка спрыгнула с качелей, и Ева, погруженная в свои мысли, не сразу среагировала, а когда обернулась, Ада уже бежала среди деревьев.

— Стой! Вернись!

Конечно, девочка не услышала, и Ева побежала в ту сторону, где исчезла Ада. Как бы странно это ни было, но девушка никак не могла догнать маячивший впереди силуэт, периодически пропадавший за стволами деревьев. Казалось, Ада специально ее дразнила, и чем быстрее бежала Ева, тем дальше виделся ребенок, но как только девушка замедляла темп, тем медленнее шла Ада. Сколько бы Ева ни звала девочку, та либо её не слышала, либо не хотела слышать. Она совсем было выдохлась, когда вдруг Ада завернула за большой тополь и, заливисто засмеявшись… Исчезла.

— Ада? Ада!

Всё было тихо: ни топота маленьких ножек, ни смеха. Где-то совсем близко шумело шоссе, к которому Ева и вышла. Оно было отделено от парка глухим забором, пробраться за который не было никакой возможности даже маленькому ребенку. Немного переведя дыхание, Ева пошла вдоль ограды, предположительно, в ту сторону, где был выход.

— Ада!

Через некоторое время Ева заметила узкую тропинку. Сначала она шла параллельно железной решетке, во многих местах заржавевшей, но потом свернула от шоссе в противоположную сторону и углубилась в парк. Большие деревья, видавшие на своём веку многое, как будто смотрели с высоты своего роста на маленькую Еву и указывали ей путь своими старыми, ослабевшими ветвями-руками. Ева не знала, куда шла. Она никогда не была здесь, а потому каждый поворот, каждый камушек казались ей чужими, неизведанными, и для них Ева, в свою очередь, тоже была чужой, неродной. Дорога пошла вверх, и вскоре девушка поднялась на высокий холм, с которого, как на ладони, был виден весь парк. Уже успевшие позеленеть после зимы деревья простирались далеко-далеко; вдруг они обрывались, и дальше начинался коттеджный посёлок вперемешку с недавно построенными высотками, откуда она недавно пришла.

Надо ли объяснять чувства Евы? Девушка растерянно оглянулась вокруг и уже собиралась уходить, когда вдруг увидела позади себя маленькую старую часовенку. Влекомая надеждой, что внутри кто-нибудь есть, она открыла ветхую деревянную дверь и заглянула внутрь. Когда глаза немного привыкли к полумраку, Ева увидела кладку из больших, местами плесневелых белых камней; у дальней стены стоял подсвечник с единственной зажжённой свечой, чье пламя горело ровно и стройно, освещая лик находящегося за ним святого. Ева подошла ближе. Иисус смотрел на неё спокойным, чуть укоризненным взглядом, и пламя свечи отбрасывало глубокие тени вокруг его измученного, уставшего лица. Еве казалось, будто она чувствует легкое, почти невесомое дыхание, а тепло исходит вовсе не от маленького огонька напротив неё. На сквозняке скрипнула дверь, и наваждение мгновенно рассеялось.

Ева сама не заметила, как сердце перестало отбивать бешеный ритм. Монументальное спокойствие Христа охладило разум, и теперь девушка думала, как лучше поступить. Даже не мысль — уверенность — совершенно четкая и ясная вдруг расцвела в ее голове, и Ева твердым шагом направилась к выходу из часовни. Алое зарево заката уже тронуло верхушки деревьев, когда она вышла на центральную аллею. Ни души: ни родителей с колясками, ни просто случайных прохожих. Вот и детская площадка. На качелях, как и три часа назад, сидела Ада.

Опомнившись после секундного изумления, Ева подбежала к девочке. Та смотрела на неё долгим изучающим взглядом, словно ничего не произошло, и беззаботно болтала ногами.

— Покачаешь меня ещё? — спросила Ада, когда Ева опустилась рядом с ней на корточки.

— Где ты была?

Ада ничего не ответила. Ева глубоко вздохнула и поднялась.

— Пойдём домой.

Оставшуюся часть пути до дома Еве пришлось вести Аду в коляске, потому что девочка очень устала и, забравшись, тут же заснула. Ева еле переставляла ноги, то и дело спотыкаясь, глаза слипались от усталости, но вот, наконец, показался нужный дом. Солнце уже село, и он посмотрел на Еву своими пустыми окнами с каким-то особым безразличием.

— Добрый вечер, Ева, — сказал Саваоф Теодорович, встретившись с девушкой на кухне. Вид у него был тоже уставший, но довольный.

— Добрый вечер, Саваоф Теодорович, — наверное, сейчас Ева выглядела не лучше, чем он. Саваоф Теодорович опустился на стул напротив.

— Как успехи? — спросил он, кивнув головой на Аду, которая сразу полезла к нему на руки.

— Теперь я понимаю, почему та женщина не справлялась.

— Что она уже успела натворить? — строгим голосом поинтересовался Саваоф Теодорович, сразу расплывшись в добродушной улыбке.

— Бегает… Очень быстро.

— Маленькие дети такие шустрые, — он взял Аду на руки и понес на второй этаж. — Нам, взрослым, за ними не всегда получается угнаться.

— Благодарю Вас, Ева, что смогли посидеть с ней сегодня, — сказал Саваоф Теодорович, когда вернулся в гостиную. — Наша договоренность еще в силе?

— О чем Вы? — непонимающе переспросила Ева.

— Вы согласны быть ее няней?

Повисла пауза. Тихо тикали часы, но в наступившей тишине их равномерный ритм звучал особенно громко. «Если Вы не согласитесь, — как будто говорил взгляд Саваофа Теодоровича, — тогда я совершенно случайно буду постоянно мерещиться Вам в толпе и, в конце концов, столкнусь с Вами на одной лестнице».

— Да. Я согласна.

— Что ж, я очень рад, — Саваоф Теодорович улыбнулся каким-то своим мыслям, словно от слов Евы зависели все остальные его планы. — Тогда жду Вас завтра.

Приняв это за приглашение уйти, Ева попрощалась с Саваофом Теодоровичем и уже скоро шла к метро по тёмной весенней улице. Саваоф Теодорович долго провожал девушку взглядом, даже тогда, когда, казалось бы, её уже нельзя было видеть. Вдруг в доме погас свет, и среди черноты только ярко засветился зеленый огонек.

Ева сидела в вагоне метро и, прикрыв глаза, слушала музыку, сквозь которую едва доносилось равномерное постукивание колес о рельсы. Чух-чух, чух-чух, чух-чух, чух-чух. Поезд выехал из тоннеля и теперь пересекал черную пропасть, отражающую в себе огни оживлённой набережной. Вдруг сквозь всю эту симфонию звуков Ева совершенно четко услышала душераздирающий крик и резко открыла глаза. Вагон был по-прежнему пуст: никого, кроме ещё пары человек. Прямо напротив Евы сидел человек, и, подняв глаза, девушка с ужасом узнала в нем силуэт из окна в доме напротив. При свете ламп он уже не выглядел столь по-мертвецки бледно, но страшные глаза навыкате, словно жившие на лице своей собственной жизнью, смотрели всё так же колюче и зло.

— Кто-то кричал. Вы слышали? — встревоженно спросила Ева, вытаскивая из ушей наушники. Пару мгновений он сканировал Еву нечитаемым взглядом, а после сухо ответил:

— Никто не кричал. Вам показалось.

Поезд снова въехал в тоннель, и свет на некоторое время погас, а когда включился, то человека уже не было.

День выдался очень насыщенным, а потому, когда квартира встретила ее бархатной темнотой, Ева почти сразу легла спать. У мозга уже не было сил анализировать всё произошедшее за сегодня, однако он отчаянно пытался это делать. Как только голова коснулась подушки, мысли превратились в бессвязные обрывки и совсем не хотели сплетаться в единое целое. Саваоф Теодорович…. Ада… Человек в окне… Где-то на грани между явью и сном Еве показалось, будто край кровати прогнулся под чьим-то весом. Реагировать на это сил уже не было; подтянув колени чуть ближе к груди, она наткнулась на преграду, что только подтвердило наличие в комнате постороннего человека.

— Ева, — сказал Саваоф Теодорович, — Ева. Трудно тебе придется, — девушке показалось, будто чья-то рука погладила ее по волосам. — Никто в этом мире не знает, что тебя ждёт, — Саваоф Теодорович тихо и раскатисто засмеялся, — кроме меня. Я знаю. Нас ждёт интересное времяпрепровождение.

Ева испуганно распахнула глаза. Комната была пуста.

Глава 2. Чёрная кошка в тёмной комнате

«Очень трудно искать чёрную кошку в тёмной комнате,

особенно, если её там нет».

Радостное весеннее солнце, иногда выглядывающее из-за дымки облаков, напоминало спелое яблоко или персик, неуклюже плывущий по небу. Желтогрудые синицы звонко пели под окнами свою повторяющуюся из года в год песню, и казалось, будто всё в этом мире лениво просыпается от глубокого сна.

Ева стояла на автобусной остановке в прекрасном настроении и смотрела прямо в дымчатое небо, провожая долгим взглядом огромные серые перья, когда вдруг рядом с собой заметила, как она про себя окрестила, «человека в окне». Он вглядывался в даль между домами, словно видел там что-то особенное, и курил, при этом весь дым сносило ветром в сторону Евы. Закашлявшись, девушка отошла от него подальше, однако это не имело никакого результата: ветер словно нарочно поменял направление, и дым всё равно летел в её сторону. Ева зашла за остановку и некоторое время стояла там, пока снова не почувствовала едкий запах табака.

«Человек в окне» тоже решил отойти назад, видимо, чтобы не мешать другим людям, и тогда Ева вернулась обратно, тут же наткнувшись на курящего. Так продолжалось довольно долго, пока терпение Евы не закончилось.

— Простите, пожалуйста, — обратилась она к нему как можно дружелюбнее. Парень лениво повернул голову в ее сторону и молча окинул её взглядом с ног до головы. — Вы не могли бы курить в другом месте? Весь дым сносит в сторону остановки.

Человек странно посмотрел на нее и сухо ответил:

— Я не курю.

— Простите, пожалуйста… — снова пробормотала Ева, но тут подошел автобус, и человек исчез среди толпы пассажиров.

Еву одолевали сомнения. Давно забытые чувства вдруг ожили в ее груди, заметались в ней, как испуганные птицы в клетке, обвили своими стеблями сердце и проросли тонкими колосками в разуме. Страха не было, было что-то другое… Обречённость, что-ли? Она медленно обвела взглядом дома вокруг себя, остановку, людей, куда-то летящие по шоссе машины и саму дорогу, на которой можно было задохнуться. Всё такое знакомое вдруг показалось ей совершенно чужим, как будто она видела это в первый раз, и едкий, удушливый запах гари снова ударил в нос и заполнил легкие. Ева начала задыхаться.

В метро ей стало легче. Метро она вообще любила больше, чем любой другой вид транспорта, по крайней мере, в городе: ей нравились трамваи, поезда, электрички — всё то, что передвигалось по рельсам, уезжало куда-то далеко-далеко в неизведанную страну и забирало ее с собой. Почему-то именно тихий стук колёс о рельсы и быстро сменяющийся пейзаж за окном успокаивал её, убаюкивал покачиванием из стороны в сторону и дарил надежду на лучшее.

К Саваофу Теодоровичу Ева приехала вовремя. Мужчина сразу открыл ей дверь, словно знал о её приходе, хотя девушка даже не успела позвонить.

— Добрый день, Ева, — любезно поздоровался он, приглашая внутрь. — Мы как раз пьём чай. Присоединитесь к нам?

— С удовольствием, — честно ответила Ева, которая ещё не успела поесть.

— Тогда это будет небольшой расплатой за вчерашний день, — шепнул ей Саваоф Теодорович, принимая лёгкое пальто девушки. — Чувствуйте себя как дома.

За столом сидели Ада и пожилая дама, бывшая коллега Саваофа Теодоровича, и пили чай.

— Прошу, — мужчина отодвинул стул рядом с собой, обозначая таким образом место Евы. Дама не обращала на девушку особого внимания, а если и смотрела, то делала это вполне ласково и дружелюбно. Ада тоже слегка улыбнулась и помахала ей рукой. — Вы где-то учитесь, Ева? — спросил Саваоф Теодорович, наливая чай.

— Да, уже четвёртый курс.

— И на кого?

— Искусствовед.

— Интересно, — хмыкнул он, словно это было что-то действительно необычное. — В религиях, наверное, разбираетесь?

— Есть такое, — Ева робко улыбнулась, не совсем понимая, похвала это или нет.

— И в христианстве? — Саваоф Теодорович лукаво улыбнулся и слегка прищурил глаза.

— Да, конечно.

— И как, по-вашему? Правдоподобно?

— Простите?..

— Видите ли, я тоже неплохо разбираюсь в этой сфере, — Саваоф Теодорович издал странный смешок, вовсе не соответствующий сказанному, — и могу дополнить некоторые Ваши знания. Библия верна, спору нет, но и в неё вместилось… не всё: существуют притчи и легенды, о которых мало кто знает. Могу рассказать потом. Если Вам интересно, разумеется…

— Что Вы, очень интересно! — улыбнулась Ева в ответ на его заинтересованный взгляд. — Я с удовольствием Вас послушаю.

— Приятно слышать… — протянул Саваоф Теодорович и переключился на разговор с женщиной.

Ева долго вслушивалась в их речь, стараясь понять язык, но попытки оказались тщетны. Это был явно язык не южной или восточной страны, какой-то европейский. Создавалось впечатление, будто Ева его знала, но никак не могла догадаться, какой именно. Заметив настороженность девушки, собеседники тут же замолкли и уставились на неё.

— Я пыталась понять язык, — неловко оправдалась уличённая Ева под строгим взором Саваофа Теодоровича. Тот тихо усмехнулся и отпил из своей кружки.

— Зря стараетесь. Это латынь.

— Латынь?.. — Ева переводила округлившиеся глаза с одного на другую. — Но ведь это…

— Мёртвый язык.

Дальше они продолжили беседу, словно разговаривать на латыни в современном мире — совершенно обычное дело, а Ева стала задумчиво разглядывать содержимое чашки. Латынь… Почему латынь? Красивый язык, безусловно… Язык медицины… Язык католической церкви… Но всё же мертвый язык. Очнулась она, только когда Саваоф Теодорович и женщина поднялись из-за стола, явно закончив чаепитие.

— Простите, пожалуйста, — тихо обратилась девушка к Саваофу Теодоровичу, когда тот собирал со стола чашки, — как мне лучше к ней обращаться?

Саваоф Теодорович на пару мгновений задумался.

— Зовите её… М… Как бы лучше перевести, — совсем тихо пробормотал он, однако Ева услышала. — Обращайтесь к ней просто Мария, но, я думаю, Вам это ничего не даст.

— Мария? — почему-то переспросила Ева, посмотрев на женщину. Имя «Мария» подходило ей меньше всего.

Вдруг послышался треск лопающейся лампы: в доме пропал свет, и всё мгновенно погрузилось в темноту.

— О, простите, пожалуйста! Сейчас я всё исправлю… — послышался откуда-то голос Саваофа Теодоровича.

Потом наступила тишина.

«Почему так темно? — подумала Ева, пытаясь нащупать руками мебель. — День же за окном… Опять ты играешь со мной, да, разум? Надеюсь, что нет… Ты молчал четыре года, с чего бы тебе начать говорить? Не думаешь ли ты, что это плохая идея?»

Казалось, Ева прошла уже четыре гостиных и три кухни, но всё вокруг как будто вдруг куда-то исчезло: не было ни мебели, ни людей, ни стен — ничего.

— Саваоф Теодорович!.. — крикнула она в темноту.

— Да-да, я здесь. Одну секунду, Ева, — ответил ей где-то совсем рядом мужской голос. Ева, вытянув руки, пошла вперёд, но никого не нашла.

— Где Вы? — снова позвала она, но вокруг будто была не красиво обустроенная кухонька, а бескрайний космос. Где-то справа послышался частый цокот копыт о бетонный пол и звук настраиваемого баяна.

— Погодите немного, Ева. Пробки, наверное, выбило. Я сейчас всё сделаю, не волнуйтесь.

Девушка медленно, слепо вглядываясь в темноту, нашарила руками пол и осторожно опустилась вниз. Под её ногами был голый, холодный, сырой бетон.

«Пробки выбило, — повторила про себя Ева, обнимая руками колени. — Что это значит? Без понятия. Разве пробки может выбить? Почему пробки, и зачем их выбивать? — её мысли начали путаться, но она этого не замечала. Где-то закапала вода. — А… Наверное, пробки из-под шампанского… Они тоже… Вылетают… Но не выбивают же. Зато с таким же звуком, как лопается лампочка. А ведь, если неудачно открыть бутылку, вылетевшая пробка может разбить лампу. Тогда свет тоже погаснет…»

Время шло, но ничего не происходило.

— Саваоф Теодорович! — крикнула девушка, и в её голосе послышались нотки страха.

— Буквально минуту, Ева! — снова ответил мужской голос. — Скоро уже дадут электричество…

Послышался приближающийся цокот копыт. «Цок-цок, цок-цок, цок-цок», — почти бежал к ней кто-то, скрытый темнотой. «Судя по звуку, животное небольшое, — подумала Ева, пытаясь найти во мгле источник звука. — Баран или козёл… Правда, почему-то складывается ощущение, будто он идёт на двух ногах, а не на четырёх».

В правом ухе вдруг кто-то громко заиграл на баяне, отчего Ева дёрнулась всем телом. Она никого не видела. Музыка, вначале задорная и весёлая, всё ускорялась и ускорялась, пока не превратилась в ужасный набор звуков: кто-то уже не играл, а просто в каком-то странном остервенении раздувал меха. Хотелось, чтобы всё оказалось страшным сном.

Прошло ещё некоторое время, прежде чем послышался звук чиркающей спички, и зажжённая свеча осветила чьё-то жуткое, чахоточное лицо. В отдалении стоял «человек в окне», и пламя рисовало глубокие чёрные впадины на его и без того худом лице. Он смотрел на Еву пронзительным, немигающим взглядом; казалось, будто в воздухе парила только одна голова, а тела вовсе не существовало, однако, когда глаза немного привыкли к полумраку, Ева разглядела его фигуру.

Паренёк опирался локтями на стол и рассматривал девушку со спокойным любопытством во взгляде, если так можно было сказать про его смотрящие в разные стороны глаза. Несмотря на жёлтый свет, его лицо было таким же мертвенно-бледным, как в первый раз, а глаза, пусть и не вселяли прежнего страха, жили собственной жизнью.

— Я слушаю Вас.

Голос глухой, надтреснутый.

— Как Вы здесь оказались?

— Я тут живу.

— Но тут только что были другие люди.

— Это не мешает мне сейчас, в данный момент времени здесь находиться.

Ева хотела было подняться, но потом передумала.

— Я не слышала, когда Вы пришли.

— А я никуда и не уходил. Я всегда рядом — в ливне, снегопаде, грозе, — даже если Вы этого не видите.

— Где Саваоф Теодорович?

На лице «человека в окне» отразилось искреннее недоумение.

— Где… кто?

— Саваоф Теодорович. Вряд ли Вы его не знаете, раз тут живёте.

— Отчего же? В нашем доме много жильцов, всех не упомнить.

— Каких жильцов? — теперь уже была очередь Евы удивляться. — Это частный дом.

— В таком случае, Вы ошиблись адресом, девушка. Тут тысячи квартир, и с каждой смертью их количество растёт. Откуда уж мне знать, в какой квартире живёт… Как Вы сказали?

— Забудьте, — Ева зябко поёжилась, потому что становилось прохладно. — Кто играл на баяне?

— О, вот это я знаю, — улыбнулся «человек в окне», обнажив ряд неровных зубов. — Это мой сосед, козёл.

— Всё-таки козёл, — пробормотала себе под нос Ева, даже не удивившись ответу. «Человек в окне» весело хмыкнул.

— А Вы думали, кто?

— Я думала баран.

— Нет-нет, у нас только волк и козёл. Баранов в чистом виде нет.

— Что значит…

Ева хотела спросить, что значит фраза «баранов в чистом виде нет», как вдруг справа, там, откуда слышался цокот копыт, зажёгся прожектор и осветил фигуру огромного чёрного козла, стоящего на задних ногах, с баяном в лапах. Козёл стоял неподвижно и смотрел жёлтыми, неприятными глазами с горизонтальными зрачками прямо на замершую Еву. Козёл сделал один шаг, другой. «Цок. Цок», — отразились они эхом от голого бетонного пола. «Ну же, давай, — почему-то подумала Ева, глядя на козла. — Сыграй мне…»

И тут козёл начал быстро-быстро раздувать меха, словно хотел сломать баян, а не сыграть давно знакомую, родную мелодию. Ева вздрогнула от резкого звука и отползла назад.

— Тебе страшно? — кровожадно улыбнувшись, спросил «человек в окне». — Прямо как тогда?

— Да, — прошептала севшим от страха голосом Ева. — Прямо как тогда.

— Значит, мы угадали с программой! — весело воскликнул «человек в окне» и хлопнул в ладоши. — Мы благодарим за выступление господина козла, но теперь нам бы хотелось послушать мистера волка…

Прожектор погас, и всё снова погрузилось во тьму. Даже свеча куда-то пропала.

— Саваоф Теодорович?.. — прошептала Ева, оглядываясь по сторонам. Всё было тихо.

— Его здесь нет, — ответил из темноты чей-то низкий, на первый взгляд добродушный голос. — Не ищи его, это бесполезно: он растворяется в темноте. Он и есть тьма.

— Кто Вы?

— Я?.. М… Я всего лишь бедный музыкант, живущий по соседству с козлом.

Его речь прервал странный звук, как будто кто-то резко провёл смычком по струнам.

Еву передёрнуло.

— Где Вы?

— Слушайте внимательнее, и, может быть, в шелесте листвы Вы услышите пароль — конечно, если у Вас богатое воображение. Вам бы стоило понять логику этого места: чем раньше её поймёте, тем проще Вам будет. Вокруг Вас темнота, Вы ничего не видите, а потому и меня не существует. Но стоит Вам пролить хоть капельку света, как она создаст меня, и я стану реальностью.

Где-то щёлкнул прожектор, и поток яркого белого света упал на огромную фигуру волка, сидящего на стуле. На нём был чёрно-белый концертный костюм с большой бабочкой, повязанной на толстой шее; в одной руке он держал смычок, а второй придерживал за гриф виолончель.

— Да здравствует Ева, наш новый герой! — начал волк, между слов проводя смычком по змееобразным струнам совсем не под настроение читаемых им строчек. — В фате королева, в вуали король! Как шахматы, будут на поле они: рука игрока их от смерти хранит!

Свет снова погас, и всё погрузилось в темноту.

«В фате королева, в вуали король… — повторила про себя Ева, слепо шаря рукой впереди себя. — Пешка, которая становится ферзём… И ставит королю мат».

Вдруг вдали замаячило большое пятно света. Постепенно приближаясь к нему, Ева разглядела каминную решётку, а потом и кирпичную кладку вокруг, но больше ничего.

— Добрый вечер, Ева.

Мужчина сидел в высоком кресле боком к пламени и слегка щурился, рассматривая прибывшую гостью. Вокруг всё было совсем темно.

— Где мы?

— А это имеет значение? — спросил Саваоф Теодорович, закрывая лежащую на коленях книгу. В свете огня его зелёный глаз переливался из мохового в жёлто-салатовый.

Ева обвела взглядом темноту вокруг и даже опустилась на колени, чтобы потрогать её руками. На ощупь она была похожа на ковёр с очень мягким ворсом.

— Тьма привлекательна, не правда ли? — глухо спросил Саваоф Теодорович, наблюдая за действиями Евы. — Она, как и любое живое существо, может быть тёплой и ласковой, а может быть холодной и опасной. Что ты чувствуешь?

— Она тёплая и ласковая. А ещё мягкая и очень пушистая… — ответила Ева, зарываясь пальцами в глубокий ворс.

— Хорошо…

— Кто все эти люди? И люди ли?

— Сложно сказать, — пожал плечами Саваоф Теодорович, неотрывно глядя в одну точку. — Душа есть, а это главное. Не страшно, когда человек умирает телом — страшно, когда мертва душа.

— Где Ада?

— Оставим её пока, — отрезал Саваоф Теодорович и наклонился куда-то за спинку кресла. За ней кто-то тихо мяукнул, и мужчина вдруг достал оттуда пушистую чёрную кошку.

— Какая хорошая! — по-детски воскликнула Ева, глядя на кошку. — Можно?

Саваоф Теодорович брезгливо поморщился, но всё же отдал ей кошку. Ева с некоторым трепетом взяла её на руки, осторожно, чтобы никак не навредить, перехватила поперёк живота и прижала к груди. Саваоф Теодорович погрузился в изучение какой-то другой книги, и так они сидели некоторое время, находясь мыслями в разных измерениях. Наконец, он оторвался от чтения и перевёл взгляд на Еву. Она сидела на коленях перед камином, подставив спину огню, и запускала пальцы в густой чёрный мех, чем-то напоминающий окружающую их темноту. Светлые волнистые волосы отливали жидким золотом, а в нежно-голубых глазах появились оранжевые искорки. Саваоф Теодорович задумчиво пролистал ещё несколько страниц, пробежался по ним глазами, словно знал их содержимое наизусть, и отложил книгу на рядом стоящий маленький столик.

— Ты такая красивая, — вдруг сказал Саваоф Теодорович, смотря пустым взглядом на Еву. — Что ты забыла на земле, маленький ангел? Разве твоё место не среди облаков и лазурных равнин, именуемых небесами? И глаза, и волосы, и душа — всё в тебе прекрасно… Даже портить не хочется. Но знаешь, ты бы стала достойным украшением моего дома. Правда, у меня уже есть одна Ева… Но ничего страшного, пусть будет ещё одна. Ты бы заняла почётное место на полке рядом с Иудой и Каином… Только по другую сторону от меня. Не тебе стоять рядом с предателями и убийцами, не тебе…

Где-то гулко напольные часы пробили двенадцать ударов. Саваоф Теодорович встрепенулся.

— Время не ждёт, и нетерпеливый механизм уже отбивает полночь! Мне пора, маленький ангел. Набирайся сил, ведь нам предстоит не один бой! И ведь тебе потом предстоит превратиться из пешки в королеву…

Саваоф Теодорович поднялся и, лукаво усмехнувшись, ушёл за камин, а через секунду его уже не было: он растворился в темноте.

Всё смолкло, даже камин позади Евы как будто стал тише. Девушка была одна около рыжего весёлого огонька, пляшущего за каминной решёткой, а вокруг неё не было ничего, кроме бесконечной беспросветной тьмы. В её руках мяукнула кошка. Ева опустила глаза вниз и наткнулась на слишком осмысленный и внимательный взгляд ярких зелёных радужек с большими круглыми зрачками. «Какая прелесть, — подумала Ева, ласково прижимая кошку к груди и поглаживая её за ушком. — Какое замечательное, милое животное… Разве может оно приносить несчастья?» Кошка снова мяукнула, и в этот раз ей послышалось чьё-то неразборчивое имя.

— Кого ты зовёшь, котёнок? Уж не меня ли? — кошка ещё раз мяукнула, глядя прямо в лицо Евы. Отчего-то её глаза показались Еве знакомыми.

— Прости, я не знаю, что ты хочешь сказать. Людям не дано понимать язык животных — ну, или животным не дано говорить по-человечески…

— Е… в…

— Ты зовёшь меня? Зачем?..

— Ева… Ева!

И кошка вдруг стала стремительно принимать человеческие черты, пока окончательно не превратилась в Аду.

— Ева! Проснись!

— Что?.. Что такое?..

Ева медленно поднялась. За окном уже садилось солнце, окрашивая небо в зеленоватый цвет и заливая гостиную рыжим светом.

— Лопнула лампочка, — сказал Саваоф Теодорович, осторожно присаживаясь на край дивана. — Вы потеряли сознание, видимо, от испуга…

— О, простите…

— Не стоит извиняться, главное, что с Вами всё в порядке.

— Это моя вина… Наверное, мне стоило предупредить…

— Пожалуйста, только не волнуйтесь. Давайте я почитаю Вам стихи, и мы закончим этот день на приятной ноте.

Ева большими глазами смотрела на Саваофа Теодоровича, не веря своим ушам. Стихи, словно музыка, обволакивали пространство вокруг и сплетались в единую замысловатую паутину. У Саваофа Теодоровича был приятный, мягкий бас, и его голос постепенно усыплял уставшее от избытка пережитых эмоций сознание. Поэзия слилась в единый монотонный фон, глаза закрылись, а тело, словно тряпичная кукла, полетело в темноту наступающего сна. Находясь где-то на границе между сном и реальностью, Ева лениво наблюдала, как Саваоф Теодорович закрыл книгу, опустил Аду на пол и, подойдя к ней, укрыл сверху тонким пледом.

Еве снилось, будто она шла по вечерней улице и, пританцовывая, тихо напевала мелодию:

— Сможешь найти чёрную кошку в тёмной комнате?

Одного человека в многомиллионном городе?

Иголку в стоге сена? Сказать, что было раньше: курица или яйцо?

Выковать мне из света обручальное кольцо?

Не трудись, я знаю, что это невыносимо сложно,

Я не прошу тебя делать то, что заранее невозможно,

Просто теперь после этих невыполнимых задач

Я не увижу опустившиеся руки и разочарованный плач.

Лёгкий бриз шелестел листьями деревьев, на которых росли разные экзотические фрукты; кипарисы надменно возвышались над небольшой аллеей, уходящей прямо к морю, где далеко-далеко на водной глади виднелась маленькая белая яхта.

— Так вот как для тебя выглядит рай.

Мощёная набережная с оставшимися после короткой летней ночи огоньками извивалась вдоль береговой линии. Большинство встречали на море закат, и лишь немногие видели его в часы рассвета. Сейчас был именно такой момент. Маленькое солнце показалось из-за покрытых тёмным лесом гор, заливая белым золотом ещё не очнувшуюся после глубокого сна морскую пучину. Белый парус на фоне полутёмного неба смотрелся очень свежо, и утренний ветер надувал его новыми бодрящими силами. Морская вода, словно повидло, растёкшееся вдоль причала, так и манила опустить в себя руки.

Еве хотелось взлететь, почувствовать весь вкус утреннего бриза. Она побежала по аллее, окрылённая чувством необыкновенной лёгкости, и вдруг… Действительно взлетела! Ветер ударил в лицо, расправляя за спиной белые крылья, и солнце встретило её широкими объятиями. Некоторое время Ева висела высоко над водой и просто смотрела на этот завораживающий пейзаж. Наконец, она сложила крылья и стрелой полетела навстречу глубокой синеве. Вода сомкнулась над ней, заключая в цепкие путы и увлекая далеко вниз, но Еве было необыкновенно хорошо и спокойно, несмотря на то что свет постепенно отдалялся всё дальше и дальше, пока не стало совсем темно.

Ева проснулась с необъяснимым чувством свежести — ни следа от былой усталости. Часы рядом с кроватью показывали половину первого ночи. Ева осмотрелась вокруг: её комната, залитая тонким лунным светом, была едва видна из-за непривыкшего к темноте зрения.

Глава 3. Жанна д’Арк 2.0

— Вы можете отказаться, если хотите.

— Благодарю, я помню.

— И что же?

— Предпочту остаться.

— И Вас ничего не беспокоит? Если что, не молчите, говорите.

Ева и Саваоф Теодорович сидели за круглым обеденным столом и пили чай. За окном громыхала гроза, изредка посвёркивая иссиня-белыми вспышками молний и освещая потемневшее серое небо, и глухой гром вторил им, как будто отвечал на заданный природой вопрос; дождь лил с самого утра и, кажется, не думал прекращаться.

— Что-то рано грозы в этом году начались, — заметил Саваоф Теодорович, устало разминая спину. — Обычно-то в мае, а тут… На целый месяц раньше.

— Всё в этом мире меняется, — флегматично заметила Ева, делая большой глоток из своей чашки и горячим чаем обжигая себе горло. — Природные катастрофы, катаклизмы… Скоро уж смерч посреди мегаполиса станет для нас привычным.

— Или просто у одного демона сегодня зашкаливают эмоции, — Саваоф Теодорович недовольно покосился на улицу, где ему в ответ ярко сверкнула молния, а вслед за ней над высокими домами раздался оглушительный треск. — Держать себя в руках надо.

— А может, и так… — задумчиво протянула Ева, не особо вникая в смысл слов Саваофа Теодоровича. — Кто знает, может, вся наша жизнь — сплошная игра несколько легкомысленных, но всё же чертовски умных богов.

— Кто знает, — с лёгкой усмешкой на губах повторил Саваоф Теодорович, откидываясь на спинку стула. — Вернёмся к предыдущей нашей теме. Я понимаю, что, может быть, уже надоел Вам со своим вопросом, но Вы всё-таки хотите остаться с Адой?

— А Вы так не хотите, чтобы я это делала?

— Нет, что Вы. Я был бы очень рад.

— Тогда в чём дело? — несколько резко спросила Ева, пристально вглядываясь сначала в лицо Саваофа Теодоровича, а затем проплывающих мимо окон прохожих. — Вы предложили мне эту роль, я на неё согласилась. Ответственность на Вас.

— Понял — больше не спрашиваю Вас об этом.

Ева грустно усмехнулась.

— Пройдёт немного времени, и Вы сами захотите меня убрать.

Саваоф Теодорович несколько стушевался.

— В каком смысле?

— В прямом, — пожала плечами Ева, катая в пальцах большое чёрное кольцо Саваофа Теодоровича. — Вы первыми захотите, чтобы я ушла, и я уйду.

— Очень в этом сомневаюсь, — хмыкнул Саваоф Теодорович и задумчиво забарабанил пальцами по столу, отбивая какой-то своеобразный ритм. Шум дождя практически заглушал звук телевизора, настолько он был сильным. — Вы правы — насчёт роли, я имею в виду: я Вам её предложил, и Вы на неё согласились. Было бы невежливо отбирать её у Вас.

— Вежливо или невежливо… Кто-то сейчас ещё руководствуется подобными понятиями? По-моему, они канули в небытие, если вообще когда-то существовали на этом свете.

— Но Вы же руководствуетесь.

Ева подняла на Саваофа Теодоровича снисходительный взгляд: его раздвоенные глаза, один мёртвый и чёрный, а второй зелёный и живой, смотрели на неё удивительно спокойно, без лукавства, хитрости и насмешки — только спокойствие и равнодушный интерес.

— Не хочу показаться высокомерной, но я исключение, — сказала наконец Ева, чуть отодвигая от себя кольцо. Наверху спала Ада, и с каждым ударом грома Ева думала, что она проснётся, но потом вспоминала, как хорошо спится под прохладный дождливый аромат грозы, и успокаивалась. — Даже не знаю, хорошо это или плохо.

— Почему Вы так думаете?

— Думаю что?

— Что Вы исключение.

— А разве нет? Среди моих знакомых мало людей следует всем правилам морали, если следует правилам вообще.

— Вы плохо думаете о людях.

— Я? Нет. Я лишь говорю, что вижу.

— Вообще… — Саваоф Теодорович вдруг почему-то тихо усмехнулся себе под нос и спрятал взгляд смеющихся глаз на дне кружки. — Такое должен был говорить я, а не Вы.

— Почему?

— Вы сейчас высказали скорее моё мнение, чем своё.

Ева слегка нахмурилась.

— Не поняла.

— Видите ли, — протянул Саваоф Теодорович, несколько склонив голову в сторону окна: там дико выл ветер, очевидно, стараясь склонить к самой земле, — обычно так рассуждаю я. Вы так обычно не думаете.

— Откуда Вам знать?

— У Вас на лице написано, — Саваоф Теодорович как-то размыто показал на лоб и засмеялся. — Хорошо. Может быть, Вы так думаете, но это не мешает Вам любить людей.

— Возможно.

— Не возможно, а так и есть. Ещё чай?

— Да, пожалуй. И, может, сыграем во что-нибудь?

— Во что, например?

— Например… — Ева обернулась и обвела внимательным взглядом полупустые книжные полки гостиной. — Например, в шахматы.

Играть в шахматы с чашкой чая в руке за круглым столом в тёплом жёлтом свете электрической свечи, когда за окном громыхала гроза, шумел весенний ливень, а этажом выше спал ребёнок, было удивительно хорошо. Всё было на своих местах. Вообще-то Ева должна была уже уходить, но начался действительно сильный дождь, и Саваоф Теодорович уговорил её остаться, чтобы переждать ураган. Ева не особо отказывалась, хотя и была сегодня немного не в духе.

— Вернёмся к предмету нашего разговора.

— Какому из?

— Почему я должен захотеть избавиться от Вас?

Ева глубоко вздохнула.

— Вы читали досье?

— Читал.

— И?

Саваоф Теодорович пожал плечами.

— Не заметил там ничего такого, что бы меня смутило.

— Значит, Вы невнимательно его читали.

— Навряд ли, — Саваоф Теодорович пробежался глазами по шахматному полю и передвинул фигуру. — Я всегда внимательно читаю досье, особенно когда дело касается близких мне… Людей. Ваш ход.

— И Вас не смутила строчка с моими болезнями?

— Ничуть.

— А зря, — Ева опустила взгляд на доску и сосредоточилась на игре. — Подобное пренебрежение может плохо для Вас обернуться. Для Вас и для Ады.

Саваоф Теодорович тихо засмеялся, хотя Ева не сказала ничего смешного.

— Позвольте мне самому решать, подходите Вы мне или нет. Поверьте, если бы Вы меня чем-то не устраивали, Вы бы не получили моё смс накануне пятницы.

— Но я больна. Возможно.

Саваоф Теодорович сначала замер, а потом с опасным блеском в глазах наклонился вперёд.

— Я предложил Вам должность? Да. Вы согласились? Да. Какая Вам разница, почему я это сделал? Какое. Вам. Дело? — прошипел он ей почти в лицо с лёгким змеиным прищуром. Взгляд Евы остался холоден и пуст. — Вы согласились. Всё. Точка. Тема закрыта.

— Минутная слабость, — выдохнула полушёпотом Ева, но Саваоф Теодорович услышал.

— Сомневаюсь, — усмехнулся он, двигая фигуры на шахматном поле. — Скорее безысходность, причём не просто безысходность, а многолетний поиск отдушины.

— И выхода, — кивнула своим и его мыслям Ева, выдавая настроение одними только глазами. — Ваш ход.

— Я не хотел Вас задеть. Простите.

— Да нет, всё нормально. Это правда, не более и не менее. Просто будьте готовы к странным выходкам с моей стороны…

— Мы уже это обсудили и закрыли тему, — нетерпеливо перебил её Саваоф Теодорович. — Ваш ход.

— Да-да, простите.

— Давайте лучше поговорим об Аде.

— Аде? — с удивлением переспросила Ева. Саваоф Теодорович показал глазами наверх, и Ева понятливо кивнула.

— Как она Вам?

— Не знаю, — пожала плечами Ева и скосила глаза в окно. Там всё ещё шёл дождь. — Как и с Вами, мы знакомы всего… Три неполных дня. Нигде раньше мы с Вами не встречались, если мне не изменяет память.

— Не прикидывайтесь. Я спрашиваю про Ваше впечатление. Неоднозначное впечатление.

Ева прищурилась.

— Как Вы узнали?

— У Вас написано на лице, — Саваоф Теодорович неопределённо махнул рукой перед своим лбом и снова засмеялся. — Так что?

— Ей точно пять лет?

— Юридически — да.

— Что значит «юридически»?

Саваоф Теодорович откинулся на спинку стула и поднял свои раздвоенные глаза к потолку.

— Один, два, три, четыре, пять. Всего лишь цифры! Что они вообще значат?

— Количество прожитых лет.

— Да. Но возраст человека определяет не количество прошедших годов — я сейчас говорю про настоящий возраст, возраст души, — а события, которые случились за это время. Что заставляет нас становиться старше? Умнее? Не обязательное условие, но трагедии подходят для этого лучше всего…

— Так у Вас случилась трагедия? Поэтому Вам не с кем оставить Аду?

— Может быть, — размыто ответил Саваоф Теодорович, возвращаясь к игре. — Ваш ход.

— Хорошо, а Мария? — спросила Ева спустя какое-то время тишины. Саваоф Теодорович вопросительно поднял на неё глаза.

— Что — Мария?

— Кто это? Вряд ли просто бывшая коллега.

— Друг, пожалуй. Почему нет?

Ева усмехнулась.

— Как-то не похоже.

— Придётся поверить. Да и вы толком не виделись — как Вы можете о ней судить, если не видели её истинное лицо?

— Истинное лицо? — скептически выгнула бровь Ева, делая ход. — А оно есть?

— Вы сегодня не в настроении.

— Вы тоже.

— Да, оно есть, и очень красивое, если хотите знать, — Саваоф Теодорович встал из-за стола за чайником. — Чай?

— Если можно. Она правда Ваш друг?

— Да. Что Вас так удивляет?

Ева откинулась на спинку стула и глубоко вздохнула.

— Не знаю. Она — именно она — не похожа на друга.

— Нет, ну Вы определённо сегодня не в духе. Где Ваша привычная светлость?

— Привычная? Вы со мной не знакомы.

— Бросьте, Ева. Вчера и позавчера Вы такой не были, и вряд ли ещё когда-то будете такой.

— Что поделать — настроение не всегда бывает хорошим. Оно не плохое, и это уже замечательно.

— Вы слишком мнительны.

— А Вы?

— М?

— А Вы мнительны?

— Есть такое. И суеверен.

— Например?

Саваоф Теодорович усмехнулся.

— Я бы привёл парочку случаев, но, боюсь, они Вас испугают.

— Не Вам и не мне говорить о страхе. Рассказывайте, раз уж начали.

Саваоф Теодорович хмыкнул и сделал ход.

— Моё сообщение разбудило Вас. Вы спали.

— Да. Не буду даже спрашивать, откуда Вы это знаете.

— Да уж, не утруждайтесь. Более того скажу, что Вы заснули над Библией. Вы читали её, верно?

— Скорее освежала в памяти. И что с того?

Саваоф Теодорович пожал плечами.

— Ничего. Я вижу в этом светлое предзнаменование, но Вы — вряд ли.

— Какое предзнаменование?

— Светлое, — глаза Евы холодно прищурились. — Вы не доверяете мне.

— А есть причины доверять?

— Но ведь я Вам нравлюсь. Симпатизирую, во всяком случае.

Ева раздражённо поджала губы.

— Это тоже написано у меня на лице?

— Для меня — да. Так же как и то, что в ночь на пятницу Вам снился сон.

— Удивительно. И как же Вы догадались?..

Саваоф Теодорович хотел было что-то сказать, но промолчал.

— Вы, как вижу, не суеверны.

— Не приходилось пока видеть правдивость примет.

— Это правильно… — Саваоф Теодорович задумчиво поднял пешку и, пару мгновений рассматривая поле, опустил её на следущую клетку. — Иногда и глазам не стоит верить. Кому, как не Вам, это знать.

— Так в чём Вы видите предзнаменование?

Саваоф Теодорович промолчал.

— Архангел Михаил — один из тех, кто, по легенде, отправил Жанну д’Арк на священную войну.

— Это сейчас к чему?

— Ну, может, Вас тоже кто-то направил. Или направляет. Сейчас.

— Кто и к кому? — Еву начал немного раздражать весь этот разговор с видениями, суевериями и приметами, особенно учитывая, что их центром была она сама.

— А может, никто не направляет. Как там говорят? Мы сами кузнецы своего счастья…

— Да к чему Вы это?! — невольно воскликнула Ева.

— Пока ни к чему. Не будем загадывать.

За окном промелькнула большая тень, и Ева успела заметить странное чёрное существо, обвившееся дымом вокруг дерева напротив дома. Белые глаза-светлячки приглушённо сверкнули в сумраке грозы.

— Кто это?.. — тихо спросила Ева, указывая глазами на существо. Саваоф Теодорович посмотрел туда, куда был направлен её взгляд, но, кажется, никого там не увидел.

— Вы про кого? Про молодого человека?

— Какого мол…

Ева перевела взгляд чуть левее и столкнулась глазами с «человеком в окне», отчего сердце невольно ухнуло и будто замерло: он стоял в опасной близости от дома и, нисколько не стесняясь, заглядывал через запотевшее мутное стекло в полутёмную гостиную. Намокшая под проливным дождём белая рубашка прилипла к телу, и оттого ещё заметнее стала его ужасная худоба, граничащая с ненормальной; большие на выкате глаза смотрели в разные стороны и жили на лице своей собственной, отдельной жизнью, пока остальные мышцы застыли, словно погребальная маска, с этой жуткой неестественной улыбкой от уха до уха. Большие неровные зубы пожелтели от времени, а кожа, кажется, побледнела, несмотря на приглушённый серый свет пасмурного дня.

— Странный он какой-то, — выдала Ева, поднося к губам кружку. Саваоф Теодорович хмыкнул куда-то себе в усы.

— Не меньше, чем Вы, я и кто-либо другой в этом мире, — парировал он, не отрывая взгляд от шахматной доски. — Ведь взять даже Вас, Ева… Прекрасная девушка. Добрая. Честная. Терпеливая. Все семь добродетелей нашли в Вашей душе приют. Вашему внутреннему миру можно было бы посвятить отдельную книгу… Но только не душе. Голова — вот главный герой Вашего воображаемого романа. Возьмись за него перо, и ему не было бы равных в сюрреалистичном мире иллюзий, галлюцинаций и бреда. Пока все рыцари сражаются с драконами, со злом, что похитило принцессу, Ваш воин борется с самим собой… И проигрывает в схватке со страхом. Ведь так, Ева? Страх стал Вашим спутником на последние десять лет? Он такой верный, никогда не оставляет… Его преданности можно позавидовать.

У Евы закружилась голова. Ей показалось, будто глаза Саваофа Теодоровича, обрамлённые тонкой линией чёрных ресниц, вдруг увеличились, и по-змеиному сузившиеся зрачки хищно впились в её светлое чистое лицо. Он говорил что-то ещё, но вся его речь слилась в одно неразборчивое змеиное шипение, словно перед ней сидел не мужчина лет сорока, а огромный чёрный наг с ваксой вместо души. Ева почувствовала, как картинка медленно ускользает от неё.

«Почему Жанна д’Арк? — подумала Ева, с трудом сфокусировавшись на шахматной доске. «Человек в окне» всё так же стоял на улице под проливным дождём и с безумной улыбкой на лице всматривался в интерьер комнаты по ту сторону стекла. — Причём тут вообще Жанна д’Арк? Что за глупые шутки…» В небе взорвался гром, и от неожиданности Ева вздрогнула, как от удара током; дождь не прекращался. «А ведь и правда, мне же сон снился… странный, — вспомнила вдруг Ева, как будто до неё только что дошёл смысл слов Саваофа Теодоровича. — Ну да, я же заснула над Библией. Вот и снится потом… Не пойми что».

— Ева, Ваш ход.

«Как будто не от мира сего, — всё думала Ева, судорожно цепляясь взглядом за фигуры на поле. — Вот где мы сейчас? На маленьком островке жизни посреди бесконечного потопа. А там стоит этот бедный молодой человек… Какой он худой, просто ужас! Откормить бы его. Может, впустить? Нет, он страшный… Почему он так смотрит? Что уж скрывать, я его боюсь. Тоже не от мира сего».

— Ева, Вы ходить будете?

— Зубы мне заговариваете, Саваоф Теодорович.

— Я? Заговариваю зубы? Да никогда в жизни!

— Дайте мне минутку подумать.

— Да хоть целую вечность, мы ведь не на время играем.

— Минутку подумать в тишине.

— Извольте. Больше ни слова!

«Жанна д’Арк… Жанна д’Арк… — думала Ева, опустив голову на сцепленные в замок ладони. — Да что с ней не так-то? Почему именно она? Что?.. Я чего-то не вижу? В чём предзнаменование, в чём символ? Или я напрасно сейчас ломаю голову?.. Конечно. Замудрили тут, от игры хотели отвлечь… Напрасно».

— Есть какие-то планы на будущее?

— Никаких.

— Серьёзно?

— Абсолютно.

— Что ж, прямо…

— Саваоф Теодорович!

— Ладно, думайте. Не мешаю.

«Откуда он знает про Библию? — Ева слегка скосила глаза в окно, где стоял молодой человек, но он уже ушёл, только на дереве всё ещё сидело какое-то большое чёрное мохнатое существо и смотрело прямо на неё своими белыми глазами-светлячками. Вспыхнула на мгновение какая-то по-мертвецки бело-синяя молния и осветила мрачную фигуру: Еве показалось, что на ветвях сидит огромная чёрная обезьяна с бесчисленным количеством лап и пристально следит за ней, как будто в её обезьяньем мозгу есть мысли, как будто она думает и идёт именно за ней, за Евой. — И откуда узнал про сон? И сон-то такой странный… Что мне снилось? Удивительно, но я помню его даже лучше, чем некоторые события из реальной жизни. Ко мне приходил Иуда, Иуда Искариот; он мне что-то рассказывал… Уже не помню, что… Неужто меня и правда можно прочитать, как открытую книгу? Ну не настолько же! Это… Это же невозможно! Наверное, я где-то проболталась и сама не заметила. Бывает, что поделать».

— Ева…

— Да?

— Вы будете ходить?

— Конечно. Что за вопрос?

— Просто мне кажется, что Ваши мысли сейчас несколько далеки от шахмат.

— Это у меня тоже на лице написано?

— Да. Крупным шрифтом.

«Пусть читает, мне не жалко, — мысли бежали в голове и путались, словно распуганная стайка рыбок на мелководье, когда чей-то мяч случайно упал прямо в воду. — Так… Что-то не сходится… Вот же ж! Буду теперь постоянно думать об этой Жанне д’Арк… Что он хотел этим сказать? Может, я придаю этому слишком много значения? Да, скорее всего. Не может же быть такого, чтобы меня сам архангел Михаил благословил на священное противостояние с какими-нибудь демонами. Абсурд».

— Шах и мат, Саваоф Теодорович.

Глава 4. Круги на воде

Что мы чувствуем, когда проходит неделя? Месяц? Год? Наверное, то, как быстро течёт время. Недели, месяца и года идут, и мы не чувствуем их плавного неспешного течения, но стоит часам пробить время, как мы с ужасом понимаем, сколько минут и часов утекло с их предыдущего боя. Но вот куранты затихают, и мы снова забываем о невидимой реке, что так неспешно течёт сквозь пространство вселенной, мы её практически не ощущаем, только где-то за горизонтом солнце встаёт и садится, только темнеет и светлеет за окном, только листва на деревьях опадает и снова появляется, только кто-то рождается и умирает… А так ничего не меняется.

К чему это было? К тому, что прошла неделя, а точнее пять дней с последней встречи с Саваофом Теодоровичем, и вот Еве снова нужно было идти… туда. Куда это — «туда»? В дом на окраине столицы, в её любимый полузаброшенный парк, граничащий с дикостью природы так же, как и с бурной городской жизнью, к маленькой девочке с не по-детски уставшими глазами и мужчине с раздвоенным взглядом, твёрдо убеждённому в чём-то своём. Да, именно туда.

Ева подошла к окну и выглянула на улицу. Солнце проглядывало сквозь предрассветную дымку, заливая пустынные улицы косым светом, и пускало в лужах, оставшихся после грозы, маленьких солнечных зайчиков. От мокрого после ночного дождя асфальта поднимался горячий пар, образовывая вдоль домов лёгкий полупрозрачный туман, и ещё по-зимнему голые деревья стояли в нём, не шевелясь, словно глиняные скульптуры, оставшиеся на просушке после того, как их вылепил мастер. На улице было на редкость хорошо.

Ева шла по ещё пустому весеннему парку и наслаждалась приятной природной тишиной, давая ушам отдохнуть от назойливого городского шума, когда вдруг в кого-то врезалась; она чуть было не упала, но сделать это ей не дала вовремя протянутая рука.

— Смотри, куда идёшь! — недовольно воскликнул смутно знакомый голос. Ева подняла взгляд на того, с кем она столкнулась, и с досадой увидела лицо «человека в окне», который, кажется, был не очень доволен тем, что в него кто-то врезался.

— Простите…

— А вот и не прощу! — зло воскликнул он, сжимая кулаки. Из его ноздрей двумя большими грязными клубами вырвался дым, превратившись в стадо маленьких серых барашков, и сквозь его пелену Ева успела увидеть недобро сверкнувшие глаза. — Не прощу, и всё! Я и так худ, как тростинка, едва на ногах держусь, а тут ещё ты…

— Как Вам будет угодно, — почти шёпотом сказала Ева, примиряюще подняв руки, и поспешила уйти, оставив «человека в окне» наедине с собственным недовольством и грязно-серыми облаками дыма. Невольно на задворках памяти всплыл его образ в насквозь промокшей рубашке, облепившей его тело, и впечатление, оставленное этим образом: даже на расстоянии, даже за мутным окном, даже в одежде его рёбра можно было пересчитать без особых усилий.

Ева пошла дальше. Всё было тихо, спокойно… Гадко. Еве вдруг в одно мгновение перестало нравиться здесь, как будто всё то, что её сейчас окружало: тихий утренний час, серовато-голубое небо городского рассвета, спящие мокрые деревья, ещё не проснувшиеся после зимы, влажные дорожки, запах прели — стало каким-то ненастоящим, фальшивым, особенно в сравнении с жуткой, почти ненормальной худобой этого странного и немного пугающего «человека в окне», который изо всех сил старался не показывать, насколько он слаб.

Ева едва успела затормозить перед летящей ей навстречу на самокате девушкой. Она быстро соскочила с самоката, уворачиваясь от удара, но всё-таки по инерции влетела в Еву, повалив и её, и самокат, и себя на сырую после дождя землю. Впрочем, девушка быстро оправилась, поднялась на ноги и помогла встать Еве.

— Смотри, куда идёшь!

Ева подняла глаза на девушку. Внешне она ничем не выделялась: смутно знакомые чёрные волосы, зелёные глаза, которые ей кого-то напоминали, простое чёрное длинное платье… И почему-то голые ноги.

— Простите, я не хотела…

— А вот и не прощу! — обиженно воскликнула девушка, гневно сверкнув на Еву глазами. — И так все ноги исколоты, а тут ты ещё…

Ева снова посмотрела на голые ноги девушки: они были на удивление чистыми, но вместе с этим все в царапинах, так что не оставалось сомнений, что она долгое время шла босиком.

— Простите, но где Ваша обувь?..

— Не твоё дело, — уже более спокойно, но всё же несколько сердито сказала девушка, снова запрыгивая на самокат. — Просто в следующий раз внимательнее смотри на дорогу.

— Как скажете… — пролепетала Ева вслед девушке, которая уже скрылась за поворотом. — Ещё раз простите…

Ева пошла дальше. Она опустила взгляд на тропу у себя под ногами и как будто только сейчас увидела, какой на самом деле она была: это была широкая дорога, протоптанная когда-то уже очень давно, когда этот парк был ещё лесом; мелкие острые камушки частым калейдоскопом рябили в тёмной, практически чёрной после зимы земле, и большие колкие опилки, привезённые сюда неизвестно откуда и зачем, валялись иногда по краям этой лесной тропы. «А что, если…» — подумала Ева и воровато оглянулась. Убедившись, что на неё никто не смотрит, она сняла туфли и ступила на холодную сырую землю голыми ступнями, и тут же острый камень впился в обнажённую кожу.

— Ай! — тихо воскликнула она и подпрыгнула на месте от боли, как вдруг что-то большое и живое сбило её с ног, повалив на землю.

— Смотри, куда идёшь! — воскликнул чей-то голос над ней. Ева удивлённо посмотрела на того, кто врезался в неё уже третий раз за утро (или это она врезалась в них), и схватилась за протянутую руку в попытке подняться.

— Простите, пожалуйста… — прошипела, хватаясь за ушибленный бок, Ева. Слегка полноватая высокая женщина, которая столкнулась с ней, отряхнула себя и её от пыли, подняла с земли упавший велосипед, поставила его и уже собиралась было ехать дальше, как вдруг её насмешливый горделивый взгляд упал на её голые ноги.

— Ты чего без обуви? — с удивлением в голосе спросила она, поднимая глаза на Еву. Та пожала плечами.

— Не знаю… Захотелось.

— Ну-ну, — хмыкнула женщина, ставя ноги на педали. — Там дальше озеро есть — умойся, что ли…

Ева проводила женщину долгим внимательным взглядом, а затем, окинув себя с ног до головы и оценив масштабы бедствия, пошла в ту сторону, куда она показала. Ева углубилась в чащу парка, где уже не было фонарей, и разве только изредка попадались сырые после дождя скамейки; тропа здесь петляла между стволами, как случайно брошенная лента, и местами вздымалась небольшими горками, где под ней пролегали толстые, массивные корни деревьев.

Вдруг между чёрными, ещё влажными стволами мелькнуло что-то серебристое. Ева, ведомая искренним любопытством, пошла туда, и вскоре её взору открылось невиданной красоты озеро. Вокруг него были проложены дорожки, стояли лавочки и небольшие беседки; высокие фонари обрамляли его, словно жемчужное ожерелье, и солнце, уже успевшее подняться достаточно высоко в небо, превращало водную поверхность в жидкое серебро.

Ева спустилась к воде. Озеро было необыкновенно чистое, будто сделанное из стекла, и девушка сумела различить каждую песчинку на его охристом сероватом дне; маленькие рыбки, незнакомые с шумом парка, подплывали настолько близко к кромке воды, что, казалось, их можно было поймать руками. Ивы здесь не росли, зато озеро окружали плотной стеной от внешнего мира, словно богатыри, крепкие дубы. Ветер, даже если бы очень хотел, не смог бы долететь сюда, запутавшись в высоких кронах, а потому над озером стояла полная тишина, не прерываемая даже щёлканьем клёста.

— Красиво, не правда ли?

Ева заозиралась в поисках чужого голоса, прозвучавшего где-то очень близко, но рядом никого не было. Вглядевшись в водную гладь, девушка заметила тёмный полупрозрачный силуэт рядом с её отражением, как если бы на берегу стоял человек, но берег был пуст. Судя по движению в воде, силуэт положил руки в карманы и, запрокинув голову кверху, посмотрел в синее-синее небо над собой.

— Я не напугал Вас?

Тень отошла от берега, и на некоторое время была видна только макушка её головы у самой кромки, но потом обошла Еву и снова появилась рядом с ней, но уже с другой стороны.

— Простите?..

— Прощаю, — добродушно усмехнулся силуэт. Голос был очень мягкий, ласковый и вкусный, если так вообще можно выразиться про голос, но совершенно незнакомый Еве.

— А Вы где?

— Совсем рядом — настолько близко, что Вы меня не замечаете. В жизни часто так бывает: то, что у нас под носом, остаётся незамеченным.

Её странный собеседник глубоко вздохнул и, судя по отражению в воде, опустил голову, ковыряя мыском ботинка лежащий в песке камешек. Ева подозрительно посмотрела на широкий дуб позади себя и уверенным шагом направилась к нему.

— Нет-нет, не стоит меня там искать, — остановил её голос за спиной. Не найдёте.

Ева неспешно развернулась и снова подошла к кромке озеро.

— Почему я Вас не вижу?

— «Самого главного глазами не увидишь…

–…Зорко одно лишь сердце»*, — понятливо хмыкнула Ева, стараясь разглядеть хоть кого-нибудь… Но вокруг никого не было.

— Совершенно верно. А потому, если сердце тянется к тьме, не стоит противиться ни ей, ни самой себе. Главное — не забывать оставаться добром.

Девушка уставилась взглядом в одну точку, думая, что бы могли значить эти слова, а образ в воде поправил тонкий длинный платок на шее и медленно прошёлся вдоль кромки воды.

— Вы часто здесь бываете? — продолжал загадочный голос где-то слева. — Я работаю здесь, на манеже… Лошади успокаивают, Вы знали? Да что там, не только лошади: и быки, и львы, и лебеди… Сюда прилетает пара лебедей, правда, сейчас их нет, а вот ближе к лету они обязательно вернутся, я Вам обещаю.

— Кто Вы? — спросила Ева, оглядываясь по сторонам. Вокруг неё всё так же никого не было, только в воде отражался чей-то тёмный, размытый силуэт.

— Если бы я знал, я обязательно бы Вам сказал… — со вздохом ответил голос. Судя по отражению, силуэт наклонился к земле и что-то подобрал, и в этот же миг плоский круглый камешек сам по себе поднялся в воздух. Тень замахнулась, и камень со всей силы полетел в озеро. Раз, два, три, четыре, пять — бултых! — Да что ж такое, снова пять раз… Никак не хочет больше, — пробормотал про себя силуэт, озираясь по сторонам в поисках ещё одного плоского камня. Большие круги на воде, оставленные проскакавшим по озёрной глади камнем, разошлись едва заметными волнами и вскоре совсем стихли, как будто их и не было.

— Что не хочет больше? — спросила Ева, оглядываясь в ту сторону, где, предположительно, кто-то стоял.

— Ай, да забудьте, — отмахнулся он и глубоко вздохнул. — Мне пора, пожалуй — не буду больше пугать Вас беседой с невидимкой, однако надеюсь встретиться с Вами ещё в скором времени. Быть может, что-нибудь изменится… Хорошего дня Вам. До свидания, — и Ева увидела, как силуэт, слегка склонив голову на прощание, развернулся и пошёл от берега прочь… прямо по воде, и от каждого его шага на хрустальной глади озера расходились широкие, едва заметные круги.

— До свидания…

Путь от озера до дома Саваофа Теодоровича не занял много времени. Когда девушка выходила из другого конца парка, где уже был ряд коттеджей и знакомая детская площадка, она обернулась назад. Может быть, ей показалось, но в темноте парка стоял, понурив голову, одинокий полупрозрачный силуэт: руки лежали в карманах, и ветер развевал его тонкий шейный платок.

Саваоф Теодорович опять открыл дверь, не успела ещё Ева позвонить, и сразу проводил за стол, словно знал, что девушка голодна. Он был просто в превосходном настроении, будто всё это время гулял по парку вместе с ней: в его глазах играли весёлые искорки, и мужчина то и дело молодецки взбадривал волосы, проводя по ним рукой.

— Сегодня замечательное утро для прогулок по парку, — воодушевлённо начал он издалека. — Вы, я так понимаю, только что оттуда? В отличие от Вас, Ева, я не был сегодня там. Что насчёт того, чтобы прогуляться вместе?

Теперь это был уже другой парк. Тот был предрассветный, матовый, ещё не тронутый шумными посетителями, и всё в нём было искусное, изящное и тонкое. Этот же парк, хоть и был такой же немноголюдный, в особенности со стороны дома Саваофа Теодоровича, всё же стал более глянцевым, и всё в нём жило, пело, двигалось, и чувствовалась в нём какая-то особенная, свойственная югу широта. Вскоре Саваоф Теодорович уехал по своим делам, и Ева с Адой осталась одна.

Всё это время Ева ни на минуту не забывала про волшебное озеро, которое хотела показать Аде. Найти его снова оказалось достаточно сложной задачей, но вот, несколько поворотов спустя, показались знакомые дорожки, затем раскидистые дубы, и вскоре серебряный пруд, такой же, каким его видела сегодня утром Ева, неожиданно появился из-за толстых стволов деревьев. Ада сразу побежала к воде, радостно разбрызгивая её во все стороны, а Ева только устало опустилась на берег около самой кромки воды, подставляя лицо дыханию холодного ветра.

Пока Ада бегала вокруг озера, Ева вдруг поймала себя на мысли, что всё вокруг кажется ей знакомым. Озеро что-то отдалённо напоминало ей, только она не могла понять, что именно: то ли прозрачная хрустальная вода, слабо ударяющаяся о берег, то ли лента фонарей вокруг озера, то ли дубы, загораживающие этот пруд от остального мира, когда-то были в её жизни, но почему-то потерялись…

Её размышления прервал незваный гость. По кромке озера прогулочным шагом к играющему ребёнку приближался «человек в окне». Он тихо напевал мелодию, смутно напоминающую свист пересмешника, и иногда скидывал в воду мыском ботинка мелкие камешки. Руки небрежно лежали в карманах, что-то в них постоянно перебирая, и это что-то громко звенело, словно связка огромных ключей о монеты. Человек совсем близко подошёл к Аде, заставив Еву мгновенно насторожиться, и что-то ей сказал. Девочка весело засмеялась и кивнула.

— Отойдите от ребёнка, пожалуйста, — Ева встала у Ады за спиной, буравя взглядом стоящего напротив паренька, на что тот лишь издевательски зацокал языком:

— Прошу прощения, мисс, если нарушил Ваши личные границы, однако не беспокойтесь, ничего выходящего за рамки приличия я не предложил.

— Отойдите, пожалуйста, — настойчивей повторила Ева, притянув Аду к себе, но та ловко вывернулась и отбежала за спину незнакомца. — Ада! А ну вернись!

— Ева, не надо, — жалобно поговорила девочка, держа человека за рукав. — Он хороший. Правда.

— Ада, вернись, пожалуйста, я тебя очень прошу.

— Ну что же Вы так, девушка. Она же ещё маленькая, — ухмыльнулся «человек в окне» и погладил Аду по голове, чем возмутил Еву до глубины души. Она бросилась вперёд с намерением забрать ребёнка, но тот быстро отпрыгнул назад, подхватив девочку подмышки. Безумное выражение лица снова появилось на нём, словно туча на ясном синем небе.

— В догонялки, так в догонялки…

Не успела Ева опомниться, как незнакомец зашлёпал ногами по воде, направляясь вглубь озера, истерично засмеялся и вдруг, вскочив на убегающую от него волну, как на доску для сёрфинга, побежал дальше по воде, как будто там не было никакой глубины, а лишь не видное с берега мелководье. От его шагов по озеру пошли большие широкие круги.

Повторить подвиг «человека в окне» у Евы не получилось: едва она ступила дальше, как с ужасом почувствовала, как её нога проваливается куда-то в темноту, и ледяная озёрная вода уже хватает её за горло морозным тугим ошейником. От неожиданного холода мышцы сразу свело судорогой, и Ева едва не захлебнулась, погрузившись под поверхность озера с головой: вода сомкнулась над ней, как смыкаются ворота средневекового замка после очередного сражения, и насквозь промокшая одежда гирей потянула её вниз, навстречу невидимому дну.

Ева нашла в себе силы сделать широкий взмах до боли сведёнными судорогой руками, и несколько рваный вдох эхом прозвучал в тишине над безмолвной спящей водой. Ева обвела взглядом молчаливую поверхность озера, жмурясь и фыркая, когда тонкие струйки стекали со лба ей на лицо, и тут же вздрогнула от страха и неожиданности, наткнувшись на чужой недружелюбный взгляд: голова «человека в окне», замершая на одном месте, качалась вместе с едва ощутимыми волнами, как поплавок, и смотрела на Еву немигающим взглядом раскосых мутных глаз, живущих на его лице своей собственной жизнью. Как бы ни было сейчас страшно Еве, она взяла себя в руки и поплыла ему навстречу.

Кажется, голова удивилась подобной смелости, потому что тонкие, непонятного цвета болотной мути брови чуть дёрнулись наверх, когда Ева, пересилив страх и холод, сделала первое движение к нему; наверное, «человек в окне» не ждал подобной реакции на свою выходку. Под водой что-то зашевелилось, и через пару мгновений на поверхности озера появился он целиком, протягивая Еве руку. Со стороны, наверное, это выглядело весьма и весьма странно: прямо по середине озера на воде стоял какой-то худой паренёк и ждал, пока до него доплывёт им же заманенная в озеро девушка.

— Где Ада? — спросила Ева, как только оказалась достаточно близко от «человека в окне». Тот нагло хмыкнул и схватил её за руку.

— Я слышал ваш разговор на прошлой неделе. Как вода?

— Где. Ада? — ледяным тоном переспросила Ева, когда села на воду рядом с пареньком, не обращая внимание на всю абсурдность ситуации. «Человек в окне» непонимающе нахмурился и чуть наклонил голову в сторону.

— Ты хоть чего-нибудь боишься? — спросил он, задумчиво выпуская в сторону густое облако дыма. — А то у меня сложилось впечатление, что, предстань перед тобой сам Сатана, ты и его лишь спросишь, который час.

— Слушай, ты… — Ева так и не смогла придумать, кто именно. — Зачем ты забрал девочку? Хочешь поиздеваться — издевайся надо мной, но не над…

— Над кем? — лукаво прищурившись, спросил «человек в окне». Ева смерила его уничтожающим взглядом.

— Над Адой.

— Над Адой, говоришь? — хмыкнул «человек в окне», отправляя к небу целый караван серо-белых мутных колец. — А я её знаю как Аглая.

— Не знаю я никакой Аглаи, — вскинулась Ева, пытаясь подняться на ноги. Как только она попробовала это сделать, её тело в один момент ухнуло куда-то вниз, так что «человеку в окне» снова пришлось её вытаскивать на поверхность. — Куда ты дел девочку?

— Допустим, вот она. Тебя устроит?

Ева посмотрела туда, куда он показывал, и увидела, что из-под самой кромки озера на неё смотрит черноволосая зеленоглазая девушка и хитро улыбается; в девушке Ева признала ту, что сегодня утром сбила её с ног на самокате.

— Это не Ада.

— Ну, так а я о чём! — непринуждённо воскликнул «человек в окне» и, запрокинув голову, выпустил огромное облако белого дыма. С минуту оно повисело над озером, не теряя своей формы, а затем медленно расползлось в густой белёсый туман, в котором утонули и дубы, и берег, и всё остальное, кроме него самого.

Ева снова перевела взгляд на девушку под водой и непонимающе нахмурилась. Те же чёрные волосы, те же зелёные глаза… Может, это и правда Ада, только… Взрослая? Девушка под водой, заметив её внимательный взгляд, широко улыбнулась и, кажется, засмеялась. «Человек в окне», тоже улыбнувшись, сунул руку в озеро, и девушка, схватившись за протянутую ей руку, оказалась на поверхности рядом с пареньком и Евой.

— Потанцуем? — ласково улыбнувшись, спросил у неё «человек в окне». Девушка по-лисьи прищурила глаза и, положив ему руку на плечо, слабо кивнула.

Они танцевали красиво — Ева даже на мгновение забыла, где она и почему. На черноволосой девушке, как и утром, почему-то не было обуви, и Ева в мельчайших подробностях видела частые короткие порезы, оставленные дорожными камнями, острыми осколками стёкол и древесными щепками на бледной, если не сказать белой, коже ног. Что-то колдовское было в их танце, как будто огромная таинственная магия вселяла в Еву новые силы, дарила желание и смысл жить, и с каждым новым поворотом, с каждым резким движением в ней рождалась новая вспышка энергии. Будь её воля, она бы вечно смотрела на их танец, забыв, что она и где.

— Ты что-то хочешь спросить? — поинтересовалась мимолётом у Евы девушка.

— Есть такое.

— Спрашивай, не стесняйся.

— Кто Вы?

— Для тебя пока что никто.

— А для него? — Ева показала головой на «человека в окне». Тот, заметив это, про себя усмехнулся.

— Он делал мне предложение когда-то, — бросила девушка на очередном повороте танца. — Я отказала.

— Почему? Ах да, простите, не моё дело.

— Пожалуй и так. Ещё что-нибудь?

— Почему Вы без обуви?

— Прочувствовать каждый шаг долгого пути.

— Зачем?

Девушка вздохнула.

— Каждый шаг — это время. Когда ты стоишь на одном месте, не чувствуешь, сколько времени прошло: один только ориентир — солнце, да и то ненадёжный. А если его нет? Если ты один посреди вселенной и стоишь на одном месте? Время-то идёт, просто ты его не ощущаешь. А начинаешь идти, и время начинает идти с тобой. Но что такое время? Всего лишь единица ушедших часов. А вот если ты идёшь босиком, если каждый твой шаг стоит хоть каких-нибудь усилий, то время начинает иметь цену. Понимаешь, о чём я?..

Что-то резко дёрнуло Еву вниз, под воду. Что-то тёмное, страшное, что-то, у чего были белые глаза-светлячки, схватило её за ноги и тащило на дно, заставляя задыхаться от нехватки кислорода. Лёгкие начинало жечь; казалось, ещё мгновение, и она не выдержит, сделает полной грудью один большой неосторожный вдох, и холодная озёрная вода вольётся в неё, уничтожая то единственное пустое, что было до этого в озере.

Ева пыталась скинуть с себя цепкие лапы… чего-то, что представляло из себя нечто бесформенное, тёмное и лохматое, но, конечно, всё было тщетно: тьма держала её крепко, и страх, вселяемый её белыми слепыми глазами заставлял сердце биться чаще, почти что в конвульсиях. В конце концов, Ева почувствовала, что не выдерживает, и большие прозрачные пузыри воздуха поплыли прямиком от её рта к поверхности озера. Где-то наверху по водной глади разошлись широкие тонкие круги.

Ева почувствовала, как ледяное озеро вливается в её лёгкие, пропитывает их собой, как губку, страстно желая заполнить образовавшуюся пустоту, и мокрая одежда тянет её вниз, дальше ко дну. Ноги коснулись шёлкового, мягкого, бархатного песка. Тьма отпустила её и вынырнула прямо перед ней, практически сливаясь с окружающей мглой озера, только мерцали белёсые слепые глаза без зрачков. Ева подняла глаза: где-то там, наверху, большим светлым пятном расплывался по поверхности озера полупрозрачный солнечный луч, постепенно растворяясь в глубине и теряясь среди живой и вязкой мглы. Кто-то тронул её за руку.

— Ты как здесь? — спросил её певучий мелодичный женский голос. Ева обернулась и увидела Марию.

— Вы говорите по-русски? — почему-то первым делом спросила Ева. Пожилая женщина стояла от неё в паре метров и смотрела на девушку слегка раскосым, плывущим взглядом — впрочем, может быть, всё дело было в воде.

— Это ты сейчас говоришь на латыни.

— Я? Я не знаю латынь.

— Все, кто умирает, начинает говорить на латыни.

— Но я не мертва!

— Кто знает… — как-то флегматично заметила Мария и посмотрела наверх: там, на едва ощутимых волнах, качалось солнце. — Я тоже когда-то не сразу поняла, что случилось.

Ева пару раз сморгнула, чтобы убедиться, что ей не мерещится: лицо пожилой женщины постепенно начало преображаться, разглаживаться, молодеть, и вот перед ней стояла уже красивая дама лет сорока, если не тридцати, с крутыми бараньими рогами на голове.

— Что… Что случилось?

— Что случилось? — как будто сонно повторила женщина, качаясь из стороны в сторону вместе с течением. Она подняла связанные на запястьях руки с прицепленной к ним гирей и показала Еве. — Меня утопили. Взяли и утопили. Даже не спросили, хочу я этого или нет.

— Что Вы несёте?!

— Тяжкое бремя бесконечности существования, — равнодушно ответила женщина. Веки чуть опустились, и теперь она словно действительно спала с открытыми глазами, смотрящими и в пустоту, и на что-то конкретно одновременно. — Ты понимаешь меня.

— Нет, не понимаю.

— Понимаешь, не спорь! — вдруг вспыхнула женщина, и правда загораясь. — Врёшь сама себе. Всегда. Постоянно.

— В чём?! — практически со слезами на глазах воскликнула Ева, чуть отплывая назад. Она уже ничего не понимала. — Я ни в чём себя не обманываю.

— Ложь! — крикнула женщина и вскинула бараньими рогами, как будто боднула кого-то невидимого. — Было. Всё было.

— Что было? — уже не надеясь на нормальный ответ, почти прошептала Ева себе под нос и тут же об этом пожалела: в глазах женщины мгновенно вспыхнули жёлтые янтарные огоньки.

— Оно — бремя существования, которое ты хотела скинуть. Так ведь? Так ведь? Отвечай!

— О чём Вы?..

Ева расплакалась: ей было очень страшно. Тут вдруг мохнатая вязкая тьма, которая до этого качалась на невидимых волнах вместе с озером, выплыла из-за спины Евы и большим чёрным облаком перетекла к женщине, принимая какую-то более-менее очерченную форму.

— Ты пугаешь её. Ей страшно.

Женщина, кажется, даже немного ожила и вопросительно подняла брови.

— Это моя прерогатива. Оставь этот труд мне, — сказала тьма и протянула женщине руку. Та посмотрела на мглу приятно удивлённым взглядом, слабо усмехнулась, буквально одним уголком губ, и вложила свою ладонь в чернильную сажу ночи. — Тебя только что утопили. Наверное, это тяжёлая работа — умирать. Тебе стоит отдохнуть.

Женщина с бараньими рогами на голове сначала опустила взгляд вниз, на дно, некоторое время рассматривала бурый охристый песок у себя под ногами, очевидно, что-то обдумывая, а затем снова подняла глаза на угольно-чёрное облако рядом с собой и улыбнулась уже шире, но всё равно как-то коротко, как будто даже надменно и высокомерно.

— Ладно. Пусть будет по-твоему.

— Тогда потанцуем? — улыбнулась одним голосом тьма.

Они тоже танцевали красиво — особенно красиво это выглядело на фоне тёмной глубинной синевы озера и мутного зеленовато-бурого песка с редкими вкраплениями водорослей. Можно было бы подумать, что женщина танцует сама с собой, если бы вокруг неё не кружилось большое чернильное пятно с двумя блестящими глазами-светлячками. Ева, медленно облегчённо выдохнув, опустилась на дно озера и сложила ноги крест накрест.

— У тебя есть вопросы, — кинула как бы невзначай женщина с бараньими рогами на голове, когда пара стремительно промелькнула рядом с Евой. — Спрашивай.

— Вас правда утопили?

— Было дело. Относительно недавно.

— Где?

— В Неве.

— За что?

Женщина глубоко вздохнула и положила голову с тяжёлыми рогами тьме на плечо.

— Просто за то, что я была — пожалуй, больше ни за что. Ещё вопросы?

— С кем Вы танцуете?

— Со своим мужем. Дальше.

— Зачем?

Женщина снова вздохнула, как будто Ева спрашивала что-то очевидное.

— Чтобы немного отвлечь тебя от страха, а то, когда боишься постоянно, он несколько приедается и становится не таким уж и страшным, а так, после небольшой передышки, бояться всегда в разы страшнее. Так ведь?

Тьма кивнула.

— Он знает в этом толк, поверь. Он вселяет страх. Он и есть страх.

— А Вы кто?

Женщина усмехнулась.

— Я? Я его жена.

— И всё?

— Любимая жена. Единственная душа, которую он полюбил… — женщина на мгновение замерла, глядя затянутыми изнутри пеленой воспоминаний глазами куда-то вдаль, а потом тихо сказала: — А он — единственная душа, которую полюбила я. Полюбила всем сердцем, понимаешь? — сказала она больше тьме, держащей её за руку, чем Еве. — Всей своей тёмной, состарившейся душой. И другого не надо — другого просто не может быть.

В глубине озера что-то шевельнулось. Что-то большое, тёмное — что-то, что было даже больше и темнее тьмы, танцевавшей сейчас с женщиной. Это что-то было величественное, могущественное, древнее и беспросветное, как космос до большого взрыва, как ночь без звёзд, как чёрная дыра. Вдруг в её мраке ярко вспыхнул зелёный огонёк; постепенно мгла отступила назад, и перед Евой предстал Саваоф Теодорович, взглянувший на неё лукавым, насмешливым и несколько высокомерным взглядом.

— Потанцуем? — спросил он её, протягивая руку. Ева хотела было отшатнуться назад, отплыть подальше от всего этого кошмара, но какая-то неведомая сила резким потоком воды заставила её подняться со дна и вложить в ладонь Саваофа Теодоровича свою. — Ты боишься? Право, не стоит. Пока это ни к чему.

— Что Вы такое? — тихим шёпотом спросила Ева, со страхом глядя на Саваофа Теодоровича. Тот лишь снисходительно улыбнулся одними уголками губ и закружил их обоих в стремительном танце.

— Трудно сказать. Наверное, плод твоего воображения, не более. По крайней мере, сейчас.

— Как Вас зовут?

Саваоф Теодорович удивлённо поднял брови.

— Ты забыла моё имя?

— Не обманывайте, — с какой-то странной обидой в голосе нахмурила брови Ева. — Это не Ваше имя. Оно не может быть настоящим. Фамилия отражает Вас лучше.

— У меня много имён, Ева, — чуть посерьёзнел Саваоф Теодорович, но всё же не смог сдержать коварной ухмылки. — Все знать не обязательно, да и вряд ли ты их запомнишь. Думаю, Саваофа Теодоровича Деволинского будет тебе на первое время вполне достаточно.

«Фальшь», — вспышкой промелькнуло в голове Евы.

— Я тебе нравлюсь? — с лукавым прищуром спросил Саваоф Теодорович на очередном повороте. Разноцветные раздвоенные глаза смотрели на Еву с лёгким оттенком надменности.

— Не сейчас.

Саваоф Теодорович досадливо хмыкнул.

— Теряю хватку — обычно перед моим обаянием мало кто может устоять. Впрочем, ты не исключение.

— Думаете? — от быстрых движений у Евы давно уже всё перепуталось, и теперь единственным ориентиром в пространстве было огненное пятно где-то наверху, как будто это алое зарево пожара, а не закатное солнце окрасило вечно спокойные воды в кровавый цвет.

— Уверен на все сто. Я умён, красив — что ещё нужно?

— Поменьше спеси во взгляде, — позволила себе чуть улыбнуться Ева на очередном повороте. Саваоф Теодорович непонимающе нахмурился, но всё же тоже улыбнулся.

— Например, вот так? — и он посмотрел на Еву такими ласковыми, такими любящими глазами с тонкой ноткой грусти во взгляде, что девушка невольно поразилась такой быстрой перемене. Его глаза смотрели сейчас на удивление чисто и искренне, словно не они только что смеялись над её растерянностью и страхом, не они кололись и искрились, как шипы розы и жидкие капли обжигающего фейерверка; любовь, причём любовь искренняя, чистая — вот что сейчас отражалось в разных глазах Саваофа Теодоровича, даже в том, что, казалось бы, потемнел от времени и давно умер на лице. — Я вижу, ты удивлена. Ты определённо недооцениваешь меня.

— Определённо… — прошептала Ева и вдруг почувствовала себя неимоверно тяжёлой, словно ей на шею повесили большой камень, который тянул её снова ко дну. Ева хотела было покрепче вцепиться руками в ткань пиджака Саваофа Теодоровича, но её пальцы прошли сквозь воду и сжались в кулаки, не обнаружив на пути препятствия. Ева подняла глаза на Саваофа Теодоровича и увидела, как он, лукаво подмигнув ей на прощание, расплылся в озёрной воде большим чернильным пятном, среди которого посвёркивала салатовым боком маленькая зелёная рыбка.

Вдруг какая-то неимоверная сила, словно извержение вулкана, потянула её наверх, и что-то невидимое, но осязаемое, взвизгивая и щёлкая, словно дельфины, потянулось вместе с ней, окружая её плотным хороводом. Смутное огненное пятно на поверхности постепенно приближалось, и чем ближе оно становилось, тем сильнее Ева ощущала нехватку кислорода в лёгких. Почти перед самой кромкой она, наконец, ожила и старалась грести сильнее. Что-то, увидев её старания, подхватило её за плечи и потащило наверх.

Ева глубоко вдохнула и сразу закашлялась, хлебнув приличное количество воды. Она едва держалась на поверхности, барахтаясь, словно воробей, но что-то тащило её в какую-то сторону, и это давало некое ощущение опоры. В какую именно сторону её везли, она определить не могла, потому что глаза оставались плотно закрытыми, ну или у Евы просто не было сил их открыть. Наконец, тело почувствовало берег, и её втянули на сушу. Её трясло, как в лихорадке; чьи-то руки, такие тёплые и ласковые, гладили её по голове, щупали пульс и прикладывали свои ладони ко лбу. Ева попыталась нащупать обладателя этих рук, слепо шаря по берегу, но кто-то плавно отвёл её кисти в сторону.

— Как Вы меня напугали, — прозвучал чей-то голос совсем рядом над головой. Вынырнув из некого забытья и приоткрыв глаза, она сфокусировала взгляд на человеке над собой и через несколько попыток узнала в нём Саваофа Теодоровича. Дыхание полностью восстановилось. Ева отвела взгляд от лица мужчины и огляделась вокруг. Она лежала на берегу озера настолько близко к воде, что можно было протянуть руку и коснуться её. Закатное солнце сделало оранжевыми верхушки дубов, и в их кронах запутался лёгкий ветер. Внезапно о чём-то вспомнив, девушка резко выпрямилась, но у неё сразу закружилась голова, и Саваоф Теодорович уложил её обратно на покрывало.

— Не стоит, — и, словно прочитав её мысли, добавил: — С Адой всё в порядке.

— Простите…

— Не нужно извиняться. Вы ни в чём не виноваты.

— Однако…

— Не надо. Давайте просто помолчим.

И ещё долго перед глазами Евы стояла эта прекрасная картина: заходящее солнце, просачивающееся сквозь многовековые дубы, вечерний, дышащий предстоящим летом воздух, Саваоф Теодорович, тёплая земля под спиной и потемневшее, отражающее ночное небо озеро.

*Антуан де Сент-Экзюпери «Маленький принц»

Глава 5. Метель

Мчатся тучи, вьются тучи;

Невидимкою луна

Освещает снег летучий;

Мутно небо, ночь мутна.

А.С. Пушкин

В воскресенье с погодой творилась настоящая чертовщина. Вчерашнее тепло, словно мимолётное наваждение, развеялось, дав зиме напомнить о себе на прощание. Сначала шёл мелкий снег с дождём, не особо обращавший на себя внимание прохожих, но ближе к полудню он превратился в настоящую метель. Дома, машины, улицы — весь город занесло белой пеленой, за которой не было видно даже рядом стоящего здания. Деревья мгновенно покрылись снежными шапками и превратились в белые шары, словно сделанные из ваты, а едва раскрывшиеся розы испуганно съёжились под натиском обезумевшей природы. Зима буйствовала, словно в последний раз — хотя, может, так оно и было.

Ева сидела на кухне и смотрела в окно с некоторой надеждой, что, когда придёт время ехать к Саваофу Теодоровичу, природа немного умерит свой пыл. Её надежды оказались напрасны: вьюга не только не прекратилась, но и начала завывать с двойной силой. Наблюдать за снегом, конечно, было очень интересно: снежинки летели то вправо, то влево, то по диагонали, а то и вообще вертикально вверх. Иногда ветер заворачивал снежные потоки в белые колечки, похожие на овечьи, и тогда вся метель, весь снег на этой земле становился похож на одну большую овцу, которая своей мягкой, но холодной шерстью укрыла наш земной шар. И тепло миру в начале зимы под этой холодной шерстью; укроет она белым покрывалом умирающую природу, словно покойника, завесит тонким льдом озёра-зеркала, тихо споёт колыбельную, и сладко спят под неё мёртвым сном голые деревья; но худо тем, кто не заснул под монотонные завывания ветра: жестока будет с ними матушка-зима, запугает колючим ветром, погибнут они с первыми крещенскими морозами, и только греет посреди непроходимой метели своим ласковым огнём горячая русская вера. Но плоха зима с наступлением весны, потому что чувствует природа, что слабеет разъярённый зверь, и оставляет когда-то суровая зима после своего последнего удара только чёрный снег и мокрые дороги.

В метро было пустынно, как всегда бывает пустынно по воскресным дням. Всё было сонное, ленивое, и как будто даже поезда ехали как-то медленно. Голос объявляющего был вязкий, словно патока, и называл следующие станции очень неохотно. Кроме Евы в вагоне никого не было.

Поезд въехал на уже когда-то упомянутый метромост. В нормальную погоду с него можно любоваться набережной с фонариками и рекой с шустрыми речными трамвайчиками, но сейчас всё было затянуто белой сплошной стеной, а потому и набережная, и фонарики, и трамвайчики исчезли в снежной вьюге. Поезд ехал сквозь белое небытие, и в нём не было ни дна, ни верха — ничего.

Среди метели Еве показалось какое-то маленькое чёрное облачко. Оно двигалось длинными дугами и издали напоминало большого во́рона. Когда облачко приблизилось к вагону, девушка разглядела в нём непонятное существо, полностью чёрное, с длинным хвостом, короткими рожками и копытами на задних конечностях. «Чёрт, — подумала Ева, облокотившись корпусом на стеклянную дверь, — настоящий чёртик». Чёрт тем временем взбивал копытами снег, словно подушку, из которой перьями вылетали большие снежные хлопья. По всей видимости, это был совсем маленький чёртик, потому что он прыгал и резвился, как козлёнок, переворачиваясь на спину и выписывая в воздухе неимоверные фигуры.

Вдруг капюшон с головы Евы сорвал порыв сильного холодного ветра. Отодвинувшись от окна, она оглянулась и с удивлением увидела, что вагон практически исчез, а вместо него образовался снежный коридор из завывающего вихря, поглощающий в себя всё то, что по несчастью попалось ему на пути. Белая воронка начиналась прямо посередине вагона, бросая на пустые кресла колкие снежинки, которые сразу же таяли в тёплом воздухе метро.

Ева осмотрелась вокруг — никого. Ни в её вагоне, ни в предыдущем не было ни одного пассажира, только медленный, вязкий голос объявил у неё над головой следующую станцию. Осторожно ступая по хрустящим льдинкам, девушка как можно ближе подошла к снежному жерлу, и тут же сильный ветряной поток затянул её в самый центр воронки. Ева полетела верх тормашками, тщетно пытаясь зацепиться за поручни, пока вскоре не упала в плотную пелену снега, который сразу забился ей за воротник, в сапоги и широкие надутые рукава. Ева огляделась. Север, так внезапно пришедший в город в середине весны, простирался во все четыре стороны, и сложно было сказать, город ли это вообще. Никого, и только монотонная песня ветра, с яростью хлестающего белые перины снега, словно кнутом. «Мчатся тучи, вьются тучи; невидимкою луна освещает снег летучий; мутно небо, ночь мутна», — вспомнилось Еве, когда она, кое-как поднявшись, пробиралась сквозь сугробы. Ноги увязали глубоко в снегу, который то и дело захватывал их в свой плен и возрастал с каждой минутой в геометрической прогрессии.

Дорога пошла вверх, и преодолевать метель стало тяжелее. Пурга будто назло удвоила силы, очень настойчиво пытаясь сбить девушку с ног, но та только упорнее продолжала свой путь. В отдалении показалась скала, угрюмо возвышающаяся над расщелиной, потом ещё и ещё, пока наконец пейзаж вокруг не перестал быть бескрайней северной пустыней. Ева была в горах.

Вдруг где-то вдали мелькнул и сразу пропал маленький огонёк. Вьюга, выдохнувшись после своей большой работы, ослабла, ветер стих, и снег пошёл уже более спокойно, падая на землю крупными хлопьями. Скалы медленно расступились, снова замаячил вдалеке рыжий огонёк, и Ева увидела занесённый почти до самой крыши дом. Это был дом Саваофа Теодоровича. Сугробы, словно свернувшиеся калачиком белые медведи, отдыхали под его окнами, жёлтый камин внутри, казалось, еле теплился, и вот-вот его должна была задуть суровая метель. Дверь скрипнула в пригласительном жесте, и тонкая полоска света упала на белое полотно.

Как только Ева зашла в дом, её обдало жаром растопленного камина, и снег на воротнике куртки сразу растаял и повис маленькими неприятными капельками. Дом существенно преобразился: всё стало будто старомоднее, и вместе с тем крепче и надёжнее. Терпкий запах хвои смешался с копчёным дымком сгоревших еловых шишек; на стенах висели головы животных, между ними иногда встречались большие сушёные веники или связка грибов. Напротив дубового обеденного стола с одной стороны находилось ружьё, а с другой на гостей смотрела большая и страшная голова чёрного козла.

Скрипнула соседняя дверь, и в гостиную вошёл Саваоф Теодорович. На нём был всё тот же неизменный офисный светло-серый костюм, только рубашка под ним сменилась на тёмно-синюю. Брови были хмуро сдвинуты к переносице, так что Ева сразу как-то оробела, хотя он ещё ничего не сделал. Заметив Еву, его лицо немного разгладилось, но всё равно не до той степени, чтобы сказать, что он рад её присутствию.

— Доброе утро, Ева, — устало вздохнул Саваоф Теодорович. Он отодвинул стул и грузно опустился на него, положив одну руку на стол, а другую запустив в волосы. Ева, не зная, куда себя деть, осталась стоять в дверях.

— Что же Вы стоите? Садитесь, — он указал рукой на стоящий рядом с ним стул, который под его пристальным взглядом сразу отодвинулся. Ева села напротив.

— «Мчатся тучи, вьются тучи; невидимкою луна освещает снег летучий; мутно небо, ночь мутна», — пробормотал Саваоф Теодорович, глядя в окно. — Вот это погодка! Не думал, что такая ещё будет в середине весны.

— Что-то случилось? — осторожно поинтересовалась Ева, наблюдая за его выражением лица.

— Нет, просто настроение плохое. Ну или да, — поспешно исправился он, опершись лбом на сложенные домиком руки. — В такую погоду у меня обычно болит голова. И несмотря на это, мои слуги продолжают её устраивать!

— Что устраивать? — не поняла Ева.

— Метель!

В подтверждение его слов окно на кухне громко хлопнуло, впуская в помещение морозный воздух, и сразу испуганно закрылось, встретив суровый взгляд Саваофа Теодоровича.

— Безобразие, — обречённо вздохнул мужчина, прикрывая глаза. — И в такую погоду моя дочь хочет гулять.

— Не думаю, что это хорошая идея, — тихо сказала Ева и, подойдя к окну, задёрнула занавески.

— Я уже пробовал объяснить ей это, причём на двух языках. Не получилось.

— Кстати, Саваоф Теодорович, можно Вас спросить?

— Да?

— Почему Ада и Мария говорят на латыни? Разве это имеет какое-то практическое значение?

На её вопрос Саваоф Теодорович только устало махнул рукой, массируя виски с закрытыми глазами.

— Билингва…

На этот раз Еве пришлось самой немного похозяйничать. Порывшись с разрешения мужчины на полках, она заварила чай и накрыла на стол, так как Саваоф Теодорович сейчас явно не был способен на гостеприимство.

— Как у Вас здесь интерьер поменялся… — заметила Ева, рассматривая животных на стенах.

— Это не надолго, — хмуро ответил мужчина, размешивая ложкой сахар. — Козла и волка оставлю, а вот остальных уберу куда-нибудь.

— Отчего же так? Медведь неплохой.

— Неплохой, только кусается.

Ева даже не сразу поняла, к чему это относилось.

— А волк не кусается?

— На волка намордник можно надеть, да и он почти как собака.

На это странное заявление Ева не нашлась, что ответить, поэтому просто уткнулась в свою кружку, рассматривая кружащиеся чаинки на дне.

— А где сейчас Ада? — спросила девушка после некоторого молчания.

— У себя в комнате, наверху. Играет, наверное. Можете сходить, посмотреть.

На втором этаже было довольно сумрачно. Свет шёл от единственных окон в начале и конце коридора, но тёмные деревянные стены постепенно поглощали его, не оставляя к середине ни крупицы. Ева подошла к дальней двери и осторожно постучалась.

Ада сидела на полу и играла с большим кукольным замком. Раскрытое настежь окно печально скрипело на ветру, запуская в комнату большие хлопья снега, и дерево стучало своими тонкими ветками, слово лапами, о подоконник, почти залезая к ребёнку в комнату. Девушка закрыла раму.

— Почему у тебя открыто окно? Ты можешь заболеть, — недовольно спросила Ева, опустив тюль.

— Я сама открыла, потому что мне можно, — капризно ответила девочка. — К тому же дядя Бугимен приносил мне игрушки, а как он попадёт в комнату, если окно закрыто?

— Какой дядя Бугимен?

Ада молча показала на окно, где на ветру качалось из стороны в сторону большое дерево, чьи ветки были действительно так похожи на длинные лапы. Ева примирительно вздохнула.

— Давай ты больше не будешь открывать окно дяде Бугимену? Если надо, он может передать игрушки мне.

— Ладно, — буркнула девочка, продолжая расставлять куклы. — Мы пойдем сегодня гулять?

— Боюсь, что нет. Сегодня очень плохая погода, и гулять в неё опасно.

— Но я хочу гулять! — Ада капризно поднялась и затопала ногами. Ева смотрела на неё с холодным равнодушием и глубоким спокойствием, вопросительно подняв одну бровь — Позови папу.

— Как скажешь.

Ева снова спустилась на первый этаж, где было подозрительно тихо. Ни на кухне, ни в гостиной никого не было.

— Саваоф Теодорович?

— Вышел, — прозвучал откуда-то сверху грубоватый бас. Подскочив от испуга, Ева обернулась и увидела только волчью голову на стене, которая, впрочем, зашевелилась из стороны в сторону и глубоко зевнула. — Что? — спросил волк, когда увидел, что Ева, онемев от удивления, смотрела на чучело круглыми глазами и только открывала рот, силясь что-то сказать.

— Де-е-вушка привыкла к более уважительному отношению, — проблеяла голова козла с противоположной стороны. — Где твои мане-е-е-ры?

— Я сошла с ума, — вполголоса пробормотала Ева, прислонившись спиной к стене, чтобы не упасть.

— Занято! — рявкнул кто-то над ней, и острые зубы щёлкнули прямо рядом с ухом. Ева отскочила, как ошпаренная, и взглянула наверх.

— Осторожнее, девушка, — опять зевнула голова волка, подёргивая ухом. — Это медведь, он у нас кусается.

— Дурдом какой-то, — прошептала Ева, сползая на стул.

— И не говорите, — добродушно заметил волк, поднимая голову в попытке почесаться. — Вчера из-за него Саваоф Теодорович весь день провозился: больше часа пытался на место повесить.

— И это не считая оленя, чьи рога оказались слишком большими и постоянно мешались, — заметил с противоположной стены чёрный козёл. — Не то что мои — просто идеал рогов.

— Зато ты никак не мог найти себе места, и Саваофу Теодоровичу пришлось перевешивать тебя по всей кухне и гостиной, пока «Его Величеству козлу» не понравилось.

Козёл обиженно надулся и тряхнул длинной бородой.

— Кстати о нём, — немного приободрилась разговорчивостью волка Ева, так как остальные чучела оказались не особо расположенными к беседе. — Вы не знаете, где он?

— Пошёл в сарай за дровами, а то камин скоро погаснет.

Вдруг входная дверь настежь распахнулась, сильный порыв ветра поднял всё, что было можно, на воздух, и пламя костра, пару раз попытавшись противостоять, потухло.

— Ну вот, погас, — грустно заметил козёл, провожая взглядом своих горизонтальных зрачков тонкий дымок.

— Как Вы сказали? В сарае?

— Сразу от дверей налево, — понял волк и показал головой в сторону, где, предположительно, был сарай. Ева уже было направилась к дверям, но на пороге о чём-то задумалась. Тут она быстро взбежала по лестнице на второй этаж, а минут через пять появилась вместе с одетой Адой, и они вместе вышли на улицу.

— Слышал, как она ко мне обратилась? На «вы», — похвалился волк, гордо подняв нос.

— Не только к тебе, — хмыкнул козёл, после чего два чучела начали обсуждать, для чего вообще сюда приехала эта странная особа, и какое отношение она имеет к Саваофу Теодоровичу.

Крепко прижимая к себе Аду, Ева пробиралась сквозь сугробы. Прикрывая второй рукой глаза от колких снежинок, она пыталась рассмотреть где-нибудь сарай, но всё кругом было белым-бело и ничего не видно. Вдруг вдалеке показался тёмный силуэт, также пробирающийся сквозь снег. В правой руке он держал топор.

— Саваоф Теодорович!

Силуэт остановился, будто прислушиваясь, не показалось ли ему, но вскоре продолжил идти.

— Саваоф Теодорович!

— Ева!.. Это Вы?!..

— Да, это я! — кричала она, стараясь заглушить голос метели. — Подождите нас!

— Что?!.. Не слышу!..

— Подождите!

— Не слы-ышу-у!… Уууууу!!! — подхватил ветер, и снег, будто разозлившись, стёр тёмное пятно, означавшее Саваофа Теодоровича, со своего белого листа.

Идти было тяжело. Ева взяла Аду на руки, прижимая к себе, словно драгоценный оберег, хотя ребёнок тянул к земле, словно камень. Ветер сбивал с ног, часто меняя направление, и свистел, как закипающий на огне чайник.

— «Мчатся тучи, вьются тучи; невидимкою луна освещает снег летучий; мутно небо, ночь мутна», — прозвучал то ли в мыслях, то ли наяву голос Саваофа Теодоровича. Звук шёл откуда-то с неба, а может быть, это Ева бредила, уступая место стихии.

— Ещё чуть-чуть… Ещё немного… — шептала она, судорожно прижимая Аду.

— «Еду, еду в чистом поле; колокольчик дин-дин-дин… Страшно, страшно поневоле средь неведомых равнин!» — продолжал читать Саваоф Теодорович, и было непонятно, это его бас ещё звучит между зеркалами гор, или это ветер гудит в кронах сдавшихся сосен.

— Не могу больше… — выдохнула Ева в плечо Ады. Девочка обхватила холодными руками её лицо, заставляя посмотреть на себя, и тихо сказала:

— Немного осталось. Совсем чуть-чуть.

Это было сказано с такой искренностью и осознанностью, что Ева поверила. Собрав все силы, она, еле переступая, пошла дальше, стараясь не думать о том, сколько ещё это будет длиться.

— «Эй, пошел, ямщик!..» — «Нет мочи:

Коням, барин, тяжело;

Вьюга мне слипает очи;

Все дороги занесло…

Вдруг вдали появились чьи-то очертания. Фигура быстро приближалась, становившись всё отчётливее и отчётливее. Это была женщина; уже опустившись на колени, Ева ползла ей навстречу, в надежде, что та её видит. Через некоторое время фигура приблизилась настолько, что ошибиться уже было невозможно — это была Мария. Она протянула к Еве руки, показавшиеся девушке в тот момент такими добрыми, нужными, и Ева, не совсем понимая, что происходит, с чистой совестью отдала ей Аду. Мария взяла её за ручку, и они вместе пошли в самое сердце метели. Ева осталась одна.

— Вьюга злится, вьюга плачет;

Кони чуткие храпят;

Вот уж он далече скачет;

Лишь глаза во мгле горят…

Собравшись с мыслями, Ева попыталась подняться, но ветер с ненавистью откинул её назад. Гулкий удар прозвучал где-то в горах и волной рассеялся между снежными валунами. Вдруг то справа, то слева стали вырастать длинные столбы воздуха, взвивающие снег вверх. Подняв голову, Ева до того удивилась, что рассмеялась, как ребенок: это шли большие снежные слоны! Их тело полностью состояло из мелких белых мошек, быстро летающих туда-сюда, и, когда они опускали свои толстые, словно стволы деревьев, ноги, раздавался тот самый глухой удар, как при сходе лавины. Маленький слонёнок пробежал мимо, выпустив из хобота тонкую струйку снега, и вскоре потерялся среди сородичей.

— Бесконечны, безобразны,

В мутной месяца игре

Закружились бесы разны,

Будто листья в ноябре…

Стадо слонов ушло вперёд. Ева без сил откинулась на спину, и белое небо, словно мантия, раскинуло над ней свои длинные полы. Сердце бешено стучало, но в голове было пусто и спокойно, как во время кошмара, конец которого знаешь наперед.

— Не лежи на снегу — простудишься.

Ухмыляющееся лицо «человека в окне» появилось перед остекленевшим взором Евы и тут же исчезло, чтобы снова заглянуть сбоку.

— Пить хочется. И спать.

— Спать? Могу сделать одеяло из снега — в этом я мастер. А если хочешь пить, то можно съесть снег.

— Не хочу я есть снег. Он грязный.

— Ну-ну, ты меня обижаешь, — в самом деле обиделся человек, обойдя Еву с другой стороны. — Мой снег самый чистый.

Внезапная догадка пришла в голову девушки, и она, чуть повернувшись, заглянула ему в глаза:

— Так это на тебя жаловался Саваоф Теодорович?

— А он жаловался? — с интересом прищурился «человек в окне» и опустился рядом на корточки.

— Сказал, что «его слуги продолжают устраивать метель, несмотря на то что у него в такую погоду болит голова».

— Ничего не знаю. Она стояла сегодня по плану, — сказав это, он взмахнул обеими руками, и два столба снега взвились высоко в небо. — Знаешь ли, устроить такую грандиозную метель одному бесу не так уж и просто. Но ты посмотри на эти масштабы! Впечатляет, не правда ли?

— Впечатляет…

— Так что? Сделать тебе одеяло из снега?

Не дождавшись ответа, «человек в окне» зачерпнул обеими руками горсть снега, подул на неё, и на Еву мгновенно обрушился сильный снежный поток, погребя под своей толщей её хрупкую фигуру.

Всё смолкло. Дикий сумасшедший смех «человека в окне», завывания ветра, скрип высоких горных сосен, словно корабельных мачт, глухой топот слоновьего стада где-то вдали узкого ущелья — всё занесло снегом, всё умерло. Точнее нет. Это Ева умерла, ушла за грань нынешней реальности, и всё остальное в этом мире — и дикий сумасшедший смех, и топот слонов, и скрип сосен — теперь звучало для неё непривычно приглушённо. Было спокойно, тихо. Сердце успокоилось. Вдруг где-то далеко-далеко Еве послышалась мелодия.

— А-а-а-а… А? — будто спросила музыка, на секунду прервавшись. Она показалась Еве такой родной, такой близкой, будто она всегда её знала.

— Ты, река ль, моя реченька, ты, река ль, моя быстрая…

Зима ли пела колыбельную уснувшей природе, или это Мария укладывала спать неугомонную Аду, Ева не знала. Наяву ли звучал этот приятный женский голос, или это у неё в голове слышалась русская народная песня? Ева закрыла глаза. Она была погребена под плотным слоем снега, но что-то всё ещё грело её, как греет каждого человека на этой земле. Может быть, вера. Но во что? В светлое прекрасное будущее или в уверенность в завтрашнем дне, в то, что завтра утром всё так же взойдёт холодное солнце, в спящий по берегам широкой реки лес или в свист жаворонка в предрассветной дымке? А может быть, и в то, и в другое, а может, ни во что из этого, а во что-то своё, исключительное, уникальное, что есть в душе у каждого человека.

— Ты течёшь, не колыхнешься…

***

Вокруг было темно, но тепло и уютно. Где-то тикали часы.

— Где я?..

— Дома мы. Дома.

Глава 6. Болезнь

Надо ли объяснять, что на следующий день Ева лежала в постели с температурой под сорок? Сразу после того, как она очнулась в доме Саваофа Теодоровича и он отвёз её на машине домой, Ева легла в кровать и не вставала до вечера следующего дня.

Ева выглянула в окно. Вчерашняя зима теперь выглядела так жалко, что не верилось, будто день назад она была причиной многих аварий и хоронила под своим снегом целый город. Вода обильными ручьями бежала по обочинам дорог, снег весь скрючился, скукожился, почернел, и робкое солнце редко выглядывало из-за плотной пелены низких облаков. Осмелевшие розы расправили свои нежные лепестки, трава позеленела, но осторожные деревья пока не спешили раскрывать свои набухшие почки: черёмуха ещё не цвела.

Ева грустно шмыгнула заложенным носом и в очередной раз осмотрела комнату в поисках, чем бы себя занять. От чтения кружилась и без того свинцовая голова, фильм тоже не доставлял нужного удовольствия. Есть не хотелось, да и еда потеряла свой вкус, также как и Ева — свойственный ей аппетит. Делать было нечего.

В конце концов, Ева задремала. Спала она чутко, но крепко, без сновидений, и только изредка сквозь пелену сна ей слышался гул машин, долетающий с далёкой эстакады. Ей казалось, что она падает, летит куда-то в бесконечно глубокую пропасть, а вокруг нет ничего, кроме каменных голых стен гигантского колодца. Где-то на его дне плескалась чёрная вода, и влажный холод, отлетающий от невидимых волн призрачным дыханием, сковывал мышцы и морозил сердце. День незаметно перешёл в ночь, заснул модный пригород бодрствующего мегаполиса, и все ближайшие дома разом, словно по команде, погасили жёлтые окна, только лифтовые шахты горели ровным белым светом и в одной квартире всё-таки тлел тусклым огоньком оранжево-красный ночник. Ева сладко потянулась и сразу схватилась за неприятно пульсирующую голову. Слегка пошатываясь, она села за свой рабочий стол и посмотрела на часы — половина шестого утра. Темнота ещё лежала чёрной сажей на улицах, редко пропуская сквозь себя жёлтый свет фонарей, и, словно черная ленивая кошка, заглядывала из-за угла своими яркими глазами-звёздочками. Ева кое-как нашла пряжу и, забравшись обратно в кровать, принялась вязать и вязала до тех пор, пока робкий луч солнца не заглянул в её комнату.

В болезни прошёл первый день, второй, третий. Утром Ева с температурой тридцать восемь выползала на кухню, ближе к вечеру ложилась в постель с температурой уже под сорок. В пятницу девушка с сожалением поняла, что до завтрашнего дня точно не выздоровеет, поэтому она, десять раз обойдя квартиру по кругу в поисках телефона, написала Саваофу Теодоровичу, чтобы предупредить о своём отсутствии.

«Жаль. Поправляйтесь», — только и был ответ.

«Я постараюсь быть в воскресенье. Давайте я посмотрю, как буду чувствовать себя завтра, но не могу ничего обещать», — зачем-то написала Ева вдогонку: наверное, она ждала большей реакции от Саваофа Теодоровича.

Отправив сообщение, Ева отложила телефон и устало откинулась на подушку. От экрана закружилась голова, на глаза будто навалилась неимоверная тяжесть. Она снова взяла вязание и под монотонное постукивание спиц погрузилась в собственные мысли. Из них Еву вырвал громкий звонок в дверь, и, набросив поверх пижамы серый халат, она пошла открывать.

— Кто?.. Саваоф Теодорович?!

— Добрый вечер, Ева, — мужчина улыбнулся, словно чеширский кот, которого почесали за ушком, и протянул Еве маленький тортик. — Я просто не мог прийти в гости к девушке без гостинца.

Почему-то от того, что появился Саваоф Теодорович, потеплело на душе. Ева искренне ему улыбнулась и пустила внутрь.

— Решили проверить, действительно ли я болею? — беззлобно спросила она, провожая гостя на кухню, но мужчина обиженно надулся.

— Решил навестить больную, — сумрачно ответил он и поставил на стол маленькую коробку с тортом.

— Не сердитесь, — улыбнулась Ева, доставая чашки. — Будете пить чай?

— Если позволите, я сам его сделаю, — отозвался Саваоф Теодорович, принимая из рук Евы чайник. — Как никак, Вы у нас пострадавшая.

Девушка села за стол, устало положив голову на руки, и наблюдала за тем, как мужчина заваривает чай.

— Я прошу прощения, что всё так обернулось, — сказал он после длительного молчания, когда они уже ели торт.

— Ничего страшного, — ответила Ева, с трудом проглатывая кусок. Она всем сердцем верила, что торт был вкусный, но сейчас даже самые любимые вещи казались ей пресными. — Это я виновата, что пошла за Вами в метель. Как… Ада?

— Всё в порядке, — заверил её Саваоф Теодорович, отрезая себе ещё один кусочек. — Знаете, я так испугался, когда нашёл Вас в снегу. Долго не мог нащупать пульс.

— Значит, хорошо, что всё обошлось, — просто заметила Ева, отодвигая тарелку. — Простите, Саваоф Теодорович, я уверена, что торт вкусный, просто сейчас есть не могу.

Мужчина усмехнулся, но настаивать не стал и убрал всю посуду, оставшуюся после чаепития. Тут он залез в свой портфель, достал маленький чёрный проигрыватель и, нажав на кнопку, протянул руку облокотившейся на стену Еве. Та вопросительно подняла брови.

— Позвольте пригласить Вас на танец, — широко улыбнулся он.

— При всём уважении, Саваоф Теодорович, у меня кружится голова…

Однако мужчина её не слушал, с силой потянул на себя, и Ева вдруг оказалась в его объятиях. Тут зазвучала приятная неспешная музыка, и они закружились по кухне в медленном вальсе.

Сначала Еве было плохо. Она судорожно вцепилась в пиджак Саваофа Теодоровича, боясь потерять и без того хрупкое равновесие, и постоянно что-то бормотала про своё плохое самочувствие, но мужчина, казалось, вовсе её не слышал. Постепенно она вошла в ритм, почувствовала музыку и стала двигаться уже более уверенно, по крайней мере, перестала сжимать ткань его пиджака в пальцах. Саваоф Теодорович, заметив это, самодовольно улыбнулся, но промолчал и только продолжил вести Еву в медленном танце. Тут мелодия сменилась на более быструю, пара закружилась скорее, и вдруг Ева узнала в музыке свой любимый вальс.

— Это же вальс «Метель»! — воскликнула она и залилась тонким серебряным смехом. Саваоф Теодорович улыбнулся одним уголком губ, но снова ничего не ответил, а только продолжил кружить девушку в стремительном танце. Всё вокруг смазалось от быстрого темпа, и Ева окончательно забыла про свою болезнь, полностью отдавшись вальсу. Да, она любила танцевать.

Прозвучали последние ноты, музыка стихла, и Ева, уставшая, но довольная, обессиленно облокотилась на спинку стула. Саваоф Теодорович, казалось, совсем не запыхался, в отличие от сидящей напротив тяжело дышащей девушки, которая, прикрыв глаза, пыталась остановить головокружение.

— Вам нужно отдохнуть, — сказал наконец он, поднимаясь. Саваоф Теодорович выглянул в окно, хмуро оглядывая внутренний двор и окна противоположного дома. Внизу практически никого не было, и лёгкий ветер тихо шелестел полумокрыми ветками, словно перебирал струны на невидимой арфе. Снова заморосил дождь, и холодный воздух предсмертным дыханием зимы влетел в открытую форточку, поднял белую прозрачную занавеску и хлопнул открытой дверью. Ева поёжилась.

— Давайте я провожу Вас в кровать, — тихо сказал Саваоф Теодорович, повернувшись к Еве. — Всё-таки, Вы ещё не выздоровели.

В комнате девушки царил полумрак: шторы были плотно задёрнуты, серое низкое небо висело над городом полутёмным куполом, и мелкий дождь барабанил в железные подоконники многоэтажек. Ева забралась в постель, и Саваоф Теодорович укрыл её доверху тёплым пуховым одеялом, пододвинул к постели стул и сел рядом.

— Вы любите скрипку?

Ева даже не сразу поняла, зачем он спрашивает, но вдруг она заметила в его руках чёрный футляр, из которого мужчина достал элегантную скрипку красного дерева.

— Очень, — призналась Ева, и Саваоф Теодорович удовлетворённо кивнул. Он осторожно потрогал пальцами смычок, повертел какие-то рычажки и пару раз тихо задел струны.

Саваоф Теодорович положил скрипку на плечо. Смычок едва коснулся тонких струн, как в комнате разлилась неописуемой красоты музыка. Ева лежала, затаив дыхание и закрыв глаза от удовольствия, а Саваоф Теодорович сосредоточенно смотрел куда-то в пол, тоже наслаждаясь собственной музыкой. Постепенно мир вокруг стал затихать, стирать с лица земли свои живые бойкие звуки, пока совсем не смолк, и только в голове девушки пела одна из самых прекрасных мелодий на свете.

Еве снился сон. Она сидела в саду среди необычайных цветов, окружённая ровными рядами стройных кипарисов, и тёплый морской бриз развевал её длинные волосы. Невиданные птицы перелетали с ветки на ветку шустрыми стайками, и в их пении Ева снова услышала ту замечательную мелодию. Она поднялась, и кусты раздвинулись перед ней в пригласительном жесте.

С момента начала сна девушку не покидало липкое чувство дежавю. Более того, пройдя по узкой аллее в окружении гордых и надменных кипарисов, Ева убедилась в том, что здесь уже была, ну или, по крайней мере, этот сад ей уже снился. Впрочем, она была не против, потому что парк был действительно красивый. Чтобы проверить свою догадку, Ева побежала вперёд, и вот вскоре вдали что-то сверкнуло, ещё раз, ещё, потом заблестело уже отчётливей, и через некоторое время девушка на всех парах выбежала к морю. Позади каменными великанами синели горы, покрытые тёмным лесом; яблочное солнце лениво поднималось над кромкой потухшего вулкана, освещая его склоны неровными пятнами и рисуя на них причудливые фигуры. Пустынная, но ухоженная набережная тонкой змейкой уходила вдоль берега и направо, и налево, и на морской глади не было видно ни одной даже самой маленькой лодочки. Высокие кипарисы и кедры ровной стеной ограждали таинственный сад, простирающийся куда-то вглубь, туда, где уже большой синей крепостью начинался горный хребет.

Ева растерянно замерла на набережной, думая, куда ей идти. Тёмные волны тихо звали её спуститься к ним, но парк, так загадочно темнеющий пустынными аллеями, манил сильнее. Серый соловей вынырнул откуда-то из сетки ветвей и, опустившись на посыпанную гравием дорожку прямо у ног девушки, громко запел, словно звал её за собой. Ещё немного неуверенно помявшись, Ева наконец аккуратно раздвинула розовые кусты и побежала туда, откуда пришла.

Солнце косыми треугольниками освещало сад, половина которого ещё оставалась в сумерках, и медленно катилось по небу, словно спелый, упавший с дерева персик; широколистные платаны большими прохладными куполами раскинулись на островах-полянах, и на траве под ними ещё блестела маленькими слезинками роса. Кроваво-красные розы, скрытые предрассветной тенью, казались бурыми и почти чёрными, зато те, на которые уже упали первые лучи солнца, светились изнутри полуматовым блеском. Соловей летел впереди крупными петлями, и Ева, поддаваясь какому-то неведомому чувству, бежала за ним, стараясь не упустить из виду его еле заметный образ.

Тут птица взмыла высоко в небо, и Еве пришлось растерянно остановиться. Она проводила взглядом его удаляющийся силуэт, а когда он совсем исчез за деревьями, огляделась. Невысокие можжевеловые кусты создавали небольшую поляну, за ними иногда возвышались крепкие кедры или вечнозелёные сосны. Посередине поляны рос большой платан, один из немногих лиственных деревьев в этом саду, кроме вишен и яблонь. Ева неуверенно подошла к нему и подняла голову. Огромная крона плыла на фоне ясно-голубого неба, светлый ствол уходил высоко-высоко, и Ева рядом с ним почувствовала себя совсем крохотной, словно маленькая бабочка, потерявшаяся в этом огромном мире.

Ева опустилась на траву и прислонилась спиной к дереву. Горная тень ограждала её от медленно восходящего солнца, и лёгкий полумрак ещё лежал липким туманом в глубоких ущельях. Девушка посмотрела вниз и с удивлением увидела свои голые ступни: туфель на них не было. Шёлковая трава приятно расстилалась под ногами мягким ковром, и редкие опавшие листья иногда покалывали пальцы своими сухими краями.

Из ветвей платана снова вынырнул соловей и приземлился на ближайший розовый куст, громко чирикнув. Слегка склонив голову набок, он задумчиво рассматривал Еву маленькими чёрными глазами-бусинками, и его взгляд показался девушке смутно знакомым. Соловей принял для себя какое-то решение и, подлетев ближе, затянул ту мелодию, которую играл Саваоф Теодорович.

Солнце уже поднялось высоко в небо, а соловей всё пел и пел. В груди поселилась лёгкая тревога, и Ева, с некоторым сожалением оставив певца, побрела дальше вглубь сада. Бесконечные однообразные аллеи переплетались, словно паутина, им не было видно ни конца ни края, и хотелось идти по ним ещё и ещё: хотелось остаться тут навсегда.

Солнце перевалило за середину и медленно, но верно спускалось к синей кромке моря. Ева не на шутку испугалась: во сне время не текло быстрее или медленнее, казалось, будто действительно прошёл целый день, а она никак не могла проснуться. В панике Ева подбежала к высокому кедру и, ухватившись руками за нижние ветки, кое-как подтянулась, чтобы снова упасть на землю. Ничего. Она не проснулась. Ещё несколько раз она проделала подобную операцию, но от этого не было никакого толку. Когда она в очередной раз упала на траву, Ева устало раскинула руки и посмотрела в быстро темнеющее небо над головой. Там уже зажглись первые летние звёзды, яркими светлячками блестевшие между редкими белёсыми облаками. Сжав кулаки, Ева вздохнула и крепко зажмурилась.

— Я сплю, — сказала она сама себе. — Сейчас я открою глаза и проснусь.

Но она не проснулась. Девушка села на колени и растерянно оглянулась. В вечерних сумерках сад был всё также красив, только чёрными контурами отчётливо выделялись на фоне голубого неба деревья. Солнце, сверкнув коротким лучом на прощание, скрылось за горизонтом, и только был виден над морской гладью его золотой нимб. Грудь стянуло тугим обручем, сильно захотелось плакать, и Ева, опустив голову на колени от безысходности, тихо всхлипнула:

— Кто-нибудь… Разбудите меня… Пожалуйста…

— Ева? Ева, проснитесь…

Ева медленно открыла глаза, и сад, будто нехотя, растворился на задворках подсознания. Саваоф Теодорович стоял рядом, тревожно вглядываясь в её лицо.

— Сколько я спала? — хрипло спросила Ева, пытаясь рассмотреть время на циферблате.

— Минут двадцать, не больше. Я отошёл на кухню и тут услышал, как Вы меня звали.

— Вас?..

— Да, а что-то не так?

Еве показалось, что он немного слукавил, но тогда ей было не до этого, и, откинувшись обратно на подушку, она тихо сказала:

— Такой сон странный приснился… Вроде и не кошмар, а так страшно стало…

— А что Вам снилось?

Саваоф Теодорович присел на край кровати, и Ева пересказала, насколько это было возможно, свои сновидения. Он внимательно слушал, хитро прищурившись и слегка улыбаясь уголками губ, и, когда девушка закончила, задумчиво произнёс:

— Знаете, Ваши описания напоминают мне одно место… Пока я не уверен, так что я должен его проверить. Выздоравливайте, Ева.

Девушка проводила Саваофа Теодоровича, и где-то минут через пять, стоя у окна, она увидела, как он вышел из подъезда и сел в свою чёрную машину, махнув ей рукой на прощание. А на следующее утро Ева была абсолютно здорова.

Глава 7. Старая-старая сказка

— Расскажешь мне сказку? — спросила Ада Еву, когда та села к ней на диван. За окном было пасмурно, серо, хмуро и холодно.

— Обязательно, — ответила она, закидывая ногу на ногу. — Про кого хочешь послушать?

— Не знаю… Хочу какую-нибудь сказку, которую я ещё не слышала.

Ева задумалась. Много было в этом мире историй, которые Ада никогда не знала, но все они вдруг разом куда-то расползлись, и она не могла вспомнить ни одной.

— Может, я Вам смогу помочь? — поинтересовался Саваоф Теодорович и сел с другой стороны на диван. Ещё вчера Ева лежала с температурой в постели, а сейчас сидела, совершенно здоровая и весёлая, в его гостиной и придумывала для Ады новую историю. — Есть одна сказка… Очень старая.

— Да? И про кого же она? — улыбнулась Ева, чуть подвигаясь и уступая место. За окном барабанил дождь, и сидеть сейчас в тёплом доме, закутавшись в плед, было как никогда хорошо. Саваоф Теодорович хитро прищурил глаза и усмехнулся.

— Про невесту Дьявола!

— Ого! Страшная, наверное?

— Вот Ада послушает и скажет, страшная или нет.

— Не боишься? — спросила Ева у Ады. Та покачала головой.

— Я люблю страшные истории, — сказала она, поднимая глаза к потолку. — Сначала они пугают, но потом страх уходит, и остаётся только знание, что может причинить тебе вред… Как говорится, предупреждён — значит, вооружен.

Ева с удивлением посмотрела на Аду, но та не замечала её взгляда.

— А куда делись чучела? — сменила тему Ева, внимательно окинув взглядом гостиную. Всё было как прежде: никакие головы животных не висели на стенах и не перебрасывались друг с другом колкими репликами, непонятные сушеные веники не украшали деревянные срубы, и кровожадный камин не облизывался в поисках дров. Саваоф Теодорович только неопределённо пожал плечами и скупо ответил:

— Болтливые были слишком, немного мешались, поэтому отправил их в подвал.

Ева оставила это замечание без внимания. В тот момент ей стало совершенно не до этого: она вдруг почувствовала, как мир, такой прекрасный, чёткий, ясный, мир, которым она наслаждалась всего четыре года, расплылся в её глазах, превратившись в мутное сероватое пятно без очертаний и красок, и от осознания, что она совершенно ничего не может сделать, ей захотелось плакать.

— Ева? Ева!

Ева, будто заворожённая, смотрела на плывущий силуэт Саваофа Теодоровича перед собой, и какое-то странное плохое предчувствие неотвратимой беды расползалось неприятными червяками по всему телу, а тот, в свою очередь, наблюдал за ней пристальным взглядом своего зелёного глаза, пока другой, чёрный и мёртвый, безжизненно потускнел на лице.

— Вам плохо, Ева? Может, прилечь?

«Может… прилечь…» — эхом отозвалось в голове Евы. Вдруг странная вспышка промелькнула перед её глазами: ей вдруг почудилось, что она сидит в старом, давно заброшенном, полуразрушенном доме на порванном, покрытом плесенью диване вместе с двумя насквозь проеденными червями трупами. Их пустые глаза с поплывшими зрачками и тёмными пятнами на желтоватых яблоках неподвижно следили за ней и, казалось, смотрели прямо в её душу, отчего по спине пробегал неприятный холодок, а от ледяной закоченелой кожи веяло лёгким замогильным морозцем. Резкая волна отвращения прошлась по всему её телу.

— Всё хорошо… Вот так…

Краем глаза Еве мерещились странные вещи: то силуэт Саваофа Теодоровича расплывался в непонятную тень, то голова Ады раздувалась до невероятных размеров, напоминая тыкву, а то тусклый торшер рисовал на их лицах жуткие узоры в непонятной игре света. За окном потемнело, зашумел ветер, и дерево наклонилось почти до самой земли, стуча по стеклу тонкими ветвями, которые напомнили Еве длинные руки Бугимена. По подоконнику ещё громче забарабанил дождь, и вспышка неожиданной молнии осветила тёмную фигуру в углу кухни, которая своей макушкой доставала до потолка.

— Как Вы себя чувствуете, Ева?

— Ничего… Ничего, нормально… — пересохшими губами прошептала она, хотя сама сейчас вряд ли понимала, что происходит вокруг. В ушах звенело и шумело, а картинка перед глазами то расплывалась, то становилась чересчур резкой и контрастной.

— Полежите, отдохните… Сознание… Теряете… — говорил где-то голос Саваофа Теодоровича, но его самого она не видела: вместо него на полу, закрутившись в несколько больших тяжёлых колец, лежал громадный чёрный змей и наблюдал своими неподвижными зелёными глазами за фигурой на диване. За окном резко потемнело.

— Хочеш-ш-шь, я рас-с-скажу тебе сказ-с-ску?.. — прошипел змей, опуская свою приплюснутую треугольную голову рядом с лицом Евы, так что его холодный раздвоенный язык почти коснулся её кожи. — Старую-старую сказку… Готов поклясться, ты её не слышала.

— Расскажи, если тебе так хочется, — Ева осторожно протянула руку и погладила кончиками пальцев змеиную чешуйчатую голову. Змей как будто ухмыльнулся, приподнялся и уполз куда-то за диван, прямо через Еву, придавив ту своим весом. Прошла секунда, и на его месте снова появился Саваоф Теодорович.

— Когда-то давно, когда небо ещё не отдалилось от земли, алмазные звёзды расцветали на огромных чёрных деревьях и, падая, исполняли людские желания, а вместо солнца скакал по облакам огненный лев, жила в далёком городе Илиополе девушка по имени Евдокия…

— Как это? — услышала Ева на периферии сознания голосок Ады, больше походивший на кошачье мяуканье. — Небо когда-то лежало на земле?

Саваоф Теодорович засмеялся.

— Нет, конечно, нет. Но когда-то небожители были ближе к людям и часто ходили к ним в гости… То время давно прошло, люди выросли и стали жить сами, и небо, чтобы не мешать им, поднялось ещё выше.

— А разве звёзды могут расти в саду?

— Только так и могут! Высоко над землёй есть большой чёрный сад: там стоят чёрные деревья, и на их чёрных ветвях созревают звёзды. Сад чёрный, чтобы ничто не затмевало света его плодов. Так вот… Эта девушка была необыкновенной красоты, но не доброты: она вела блудный образ жизни, а её богатства, по слухам, превосходили императорские. В Аду её знали как самую желанную грешницу и в народе называли «невестой Сатаны», потому что не было на свете греха, которого бы она не совершила.

— «Не было греха, которого бы она не совершила»! — воскликнула зеленоглазая чёрная кошка рядом с Евой. — Разве так бывает?

— Бывает, Ада, бывает. Всё бывает.

— Что ж, прям все-все грехи? И ни одного не осталось?

Саваоф Теодорович на минутку задумался.

— Нет, пожалуй, всё-таки был один грех, который она не совершала, но собиралась сделать в скором времени. Вот… Однажды летел из дальних северных стран журавль; ему предстоял долгий путь на юг, он очень устал и хотел немного передохнуть. Журавль опустился на крышу дома, в котором жила Евдокия, и уже сомкнул было веки для сна, как вдруг услышал, как кто-то гадко смеётся прямо у дверей. Посмотрел журавль и видит: стоит на пороге Дьявол, потирает руки и приговаривает: «Семь смертных грехов скушено, десять заповедей нарушено, теперь лишь почить осталось…» Понял журавль, что это Дьявол за Евдокией пришёл, и стало ему страшно. Ударился он с другой стороны дома камнем о землю и превратился в тощего старичка, опустился на колени и стал громко молиться…

— Как это — «ударился камнем о землю»?

— Ну, это значит, что он упал.

— Упал с крыши дома? Как же он не разбился?

— Ну так он специально это сделал, чтобы превратиться в старца.

— А почему он превратился в старика? Разве он был старый?

— Нет, журавль был вовсе не старый, иначе бы он не преодолел свой долгий путь с севера на юг. Просто старики умные, они много чего видели в этой жизни, и люди охотнее их слушаются, когда идут за советом, поэтому журавль и превратился в него. Так вот, на чём я?.. Ах, да. Евдокия услышала молитвы, выглянула в окно и спросила у старика: «Кому ты так горячо молишься, старец?» Старик молчит, от молитвы не отрывается. Евдокия ещё раз спросила — молчит. Только когда старик закончил молиться, он повернулся к Евдокии и сказал: «Я своему Богу молюсь, чтобы он спас меня от Дьявола, который стоит на пороге твоего дома. А отрываться от молитвы грешно». Сказал, обернулся опять журавлём и улетел, а Евдокия в тот же вечер пошла и раздала все свои богатства нищим и обездоленным.

— Что же? Взяла и всё отдала?

— Да.

— Прямо всё-всё? Копейки не осталось?

— Ни гроша. Так вот. Семь ночей не выходила из дома Евдокия, и все семь ночей каялась в своих грехах, а Дьявол всё стоял у её дверей и ждал, когда же она выйдет. В седьмую ночь прилетел к Евдокии орёл и говорит: «Покаявшемуся грешнику рады мы не меньше, чем истинному праведнику. Верен твой путь, Евдокия, иди по нему и ничего не бойся: Бог с тобой». Сказал это и улетел. Только вот под окном стоял Дьявол и слышал эти слова. Злоба перекосила его лицо. «Семь грехов скушено, десять заповедей нарушено, Рая тебе не сужено, теперь лишь почить осталось…» — подумал Дьявол и обернулся Филостратом.

— Кто такой Филострат?

— Её друг, но так как Евдокия стала праведницей, он теперь был её врагом.

— А как это Дьявол им обернулся?

— Ну, он в него вселился. «Открывай, Евдокия, Филострат пришёл!» — сказал Дьявол. «Нет здесь больше Евдокии, только страшная грешница! Уходи, Филострат, тебе здесь не рады!» — услышал он в ответ. «Что ж плохого в деньгах, Евдокия? На них живут, и каждый достаёт их, как может», — продолжал Дьявол, как вдруг Евдокия выглянула в окно, и он упал замертво.

— Как это? Дьявол упал замертво?

— Нет, не Дьявол, а Филострат, в которого он вселился. Выполз Дьявол из-под камня чёрным змеем и около груди мёртвого в клубок свернулся, думает, как бы ему Евдокию обратно на грешный путь вернуть. Тут он вдруг услышал, как молится Евдокия у мёртвого тела. Глядь — а Филострат встал и прочь пошёл, будто и не умирал. Решил тогда Дьявол письмо императору написать…

— Отчего же Дьявол сам не пошёл к императору?

— Да ведь к правителям только по особо важным случаям пускают, да и скажи Дьявол сам, император, глядишь, не поверил бы чужаку, а так в письме зерно сомнения посеял. Червячок мнительности юркий, он впивается в затылок, ты его не видишь, не знаешь о нём, а он уж полголовы изъел. Вот… Написал, значит, Дьявол письмо императору. Давно слухи ходили, что у Евдокии богатств больше, чем в царской казне, только вот сам царь их не видел. Прочитал император, что Евдокия свои богатства утаить от него решила, и послал отряд воинов к её дому, а Дьявол обернулся вороном и сел на крышу в ожидании расправы. Только вот не дошли воины до её дома: все, как есть, замертво по дороге упали.

— Почему же они все умерли?

— А кто знает! Может, сила какая на защиту Евдокии встала… Разозлился Дьявол не на шутку, но времени терять не стал: полетел к императору и первым сказал ему о гибели всех его воинов, а заодно окрестил Евдокию ведьмой. Послал тогда император новый отряд, а в его главе — своего сына, но той же ночью царский наследник упал с лошади и умер, так и не доехав до дома Евдокии. Опечалился император. Тут пришёл к нему воскрешённый Филострат и говорит…

— А как же Дьявол?

— Что — Дьявол?

— Он не стал ничего делать?

— Ну… Он отвлёкся, наверное. Пришёл, значит, Филострат и говорит: «Не ведьма Евдокия, не грешница, а великая святая. Обратись к Богу, попроси у Евдокии прощения, и твой сын придёт к тебе живой и здоровый». Велико было горе императора, и сделал он всё так, как сказал ему Филострат: обратился к Богу, написал письмо Евдокии, в котором молил о прощении, и перед тем, как отдать его посланнику, положил на грудь умершего сына. Каково же было его изумление, когда сын вдруг открыл глаза и встал перед отцом, живой и здоровый. Счастью императора не было конца, только Дьяволу, который увидел всё это, было не до радости, и полетел он обратно к дому Евдокии. Глядь — а на окне орёл сидит, да не просто орёл, а сам архангел Михаил, и Евдокию с собой уводит. «Семь грехов скушено, десять заповедей нарушено, Рая ей не сужено, теперь только почить осталось…» — сказал Дьявол архангелу Михаилу, но тот подхватил Евдокию к себе на спину и улетел в небо, а Дьявол так и остался ни с чем.

Ева в каком-то странном состоянии открыла глаза и посмотрела перед собой: ей чудилось, будто в окружающей её темноте растут большие раскидистые деревья, а на их ветвях созревают яркие алмазные звёзды. Подул ветер, и светящийся тяжёлый шар сорвался с дерева, рассекая иссиня-чёрный небосвод белой тонкой линией, исполняя на земле чьё-то заветное желание. Ева хотела было потянуться к усыпанной гроздьями звёзд ветке, сорвать ещё один волшебный плод, но тело её не слушалось: она вдруг стала вся какая-то лёгкая-лёгкая, совсем бестелесная, как будто ничего не весила, и в тоже время неимоверно тяжёлая, такая тяжёлая, что каждое движение давалось ей с трудом. Где-то на окраинах сознания плыл голос Саваофа Теодоровича.

— Говорят, и по сей день Евдокия искупает свои грехи… А большой орёл прилетает к ней из-за моря, чтобы проведать её.

По широкому тёмному саду длинными размашистыми скачками бежал, перепрыгивая с облака на облако, огненный лев, и шерсть из его густой пламенной гривы падала на землю солнечными лучами, разбиваясь о стекло моря на мириады бликов. Море… Высоко-высоко вверху парила какая-то большая птица: то ли журавль, то ли орёл, и мрачная тень от её силуэта скрывала собой чёрного зеленоглазого змея, недовольно шипящего где-то в ущелье на мир вокруг. Стемнело. Из-за горизонта послышался волчий вой ветра, и огненный лев, рыкнув напоследок на небо и показав свою кроваво-красную пасть, утонул в бездонном чёрном море, уступая место одинокому полярному волку. Еве казалось, что она растворилась: она забыла имена всех, кого когда-либо знала в этой жизни, а затем и своё собственное, осталась только суть, да и то полупрозрачная, едва видная простому человеческому глазу. Ей было ни хорошо, ни плохо: казалось, что её вообще не было, а на её месте остался только лёгкий невесомый воздух, развеянный над бездонным океаном шумным звериным дыханием медведя. Этот большой мохнатый медведь, обросший за тысячи лет сосновым бором и каменными уступами, когда-то пришёл из далёких северных земель в поисках покоя и опустился у самого берега, убаюканный монотонной песней моря, да так и остался, склонив свою тяжёлую вытянутую голову прямо к его волнам. Полярный волк-одиночка неспешно взобрался на потемневший ночной небосвод и грустно завыл на опустевший звёздный сад, и, будто по его зову, на иссиня-чёрных деревьях начали распускаться ослепительно-белые цветы, слабо мерцая на невидимых ветвях, словно светляки, или это маленькие земные жучки лучились подобно плодам небесного сада. На берег вышла девушка: она была необыкновенной красоты, её рыжие волосы, как языки неукротимого пламени, плясали в потоках сонного медвежьего дыхания, а синие ультрамариновые глаза сверкали в ночной тишине, отражая круглый силуэт одинокого белого волка, который всё шёл и шёл вслед за огненным львом, редко, но всё же встречаясь с ним на одной дороге. Девушка взглянула на небо, и полная луна показала невыплаканные слёзы в её глазах; наверное, она плакала о содеянном, ведь о чём ещё ей было плакать? Совсем недалеко стоял большой белый дом, такой белый, что, кажется, он светился в темноте, словно жемчужина, поймавшая взгляд небесного волка в тёмную ночь. На пороге дома, прислонившись плечом к остывшей за вечер каменной стене, стоял длинноволосый крылатый юноша с зелёными глазами и задумчиво смотрел на пламенную девушку у берега моря; наверное, это был Дьявол. В руках он держал венок из белых засохших роз и длинную рваную фату, местами проеденную молью, как будто в нём ещё тлела тёмная, злая надежда. Но девушка не возвращалась: она стояла на большом скользком камне, и дикие волны, как голодные бешеные псы, кидались на неё, пытаясь разорвать на части древнюю скалу, помнившую ещё то время, когда буйный нрав земли вырывался на поверхность вязким огнём. Дьявол вздохнул и, заметив в небе громадного зоркого орла, парящего большими кругами над одиноким домом, положил у двух едва тлеющих свечей рваную фату и завядший венок. Свечи были старые, сальные, горевшие, очевидно, уже очень давно; Дьявол затушил их, и по воздуху поползла тонкая струйка серо-белого дыма. Его становилось всё больше и больше, пока дым окончательно не превратился в седой туман и не похоронил в себе горы, море и берег, а вместе с ним и рыжую синеглазую девушку. Дьявол сел на крыльцо и, свернувшись толстым чёрным нагом на прогнивших ступеньках, задумчиво положил голову на хвост, вглядываясь в белёсую мглу. «Прошли былые дни, погасли и огни, не видно ничего за шалью дыма, и только в ещё тлеющий туман уходит лет неспешный караван…» — подумал Дьявол и устало прикрыл глаза.

— Ева!

Ева вздрогнула. Над ней обеспокоенно склонился Саваоф Теодорович, но в полумраке комнаты она плохо видела его лицо.

— Как Вы себя чувствуете?

Ева ничего не ответила. Она лежала на диване, укрытая сверху тяжёлым пледом, а за окном вовсю бушевала гроза, и чёрное небо, затянутое тучами, не переставая, порыкивало раскатами грома.

— Нормально… Не до конца ещё вылечилась…

«Что это было? — вымученно подумала Ева, садясь на диване. — Потеря сознания? Сон? Конечно, сон — что же ещё? Но что я вообще тут делаю? Я не должна быть здесь, меня сюда не звали».

— Кошмар приснился? — сухо поинтересовался Саваоф Теодорович, отходя от дивана, и в его голосе Ева уловила какие-то странные стальные нотки: он был не в духе.

— Не знаю… Пожалуй и да. Мне приснилось, что я умерла.

— Страшно было?

— Да не то чтобы… Просто как-то странно. Меня не было, и всё. Не могу объяснить.

Ева всё-таки встала. Саваоф Теодорович стоял у плиты и смотрел в окно, о чём-то напряжённо думая. Зубы были плотно стиснуты, и на его лице иногда играли желваки; Ева заметила, как язык медленно прошёлся по внешнему ряду зубов и исчез за другой щекой.

— Что-то случилось?

Саваоф Теодорович повернулся к ней. Второй глаз, до этого ярко-зелёный, превратился в угольно-черный.

Глава 8. Картинная галерея

На кухне стояла звенящая тишина, нарушаемая только тиканьем часов, которое казалось сейчас до неприличия громким. Ева поднялась из-за стола, чтобы достать кружки и налить чай себе и Саваофу Теодоровичу, который уже несколько минут задумчиво рассматривал графин с водой. Ужин в его тарелке, приготовленный Евой, давно остыл, но он, казалось, и вовсе не замечал его присутствия.

— Раньше у меня оба глаза были зелёными, — наконец нарушил тишину Саваоф Теодорович, всё-таки обратив внимание на еду у себя под носом. Ева в это время вернулась с чайником и налила ему в чашку горячий напиток. — Как сейчас у Ады.

Девушка села за круглый обеденный стол напротив мужчины и размешала металлической ложкой сахар; та зазвенела, словно колокольчик на дуге лошади, запряженной в быструю русскую тройку. Саваоф Теодорович поднял глаза на Еву и долго посмотрел на неё, только он посмотрел как-то мимо, будто не видел её, находясь в собственных глубоких мыслях. Наконец он заметил чашку около себя, тихо размешал сахар, не касаясь ложкой керамических краёв, и отпил, приходя в чувство.

— Я сейчас немного плохо вижу правым глазом — тем, что почернел, — но завтра уже будет всё в порядке, — сказал Саваоф Теодорович больше себе, чем Еве. — Надо только закапать капли, и тогда всё будет хорошо…

Её рука случайно коснулась его кончиков пальцев, и в этот момент Еву вдруг сильно обожгло, словно она дотронулась до раскалённого металлического чайника. Она медленно втянула носом воздух, но руки не отдернула, чтобы не выглядеть невежливой. Саваоф Теодорович, почувствовав чужое прикосновение, встрепенулся, с интересом посмотрел на кисть девушки и, взяв ту в свою большую руку, перевернул ладонью вверх. Жжение прошло, поэтому Еве осталось лишь с недоумением наблюдать, как Саваоф Теодорович выискивает что-то в её руке, с любопытством водя пальцем по ладони.

— У Вас довольно длинная линия жизни, — наконец сказал он, отпуская её руку. — И судьбы тоже.

— Вы умеете гадать? — с удивлением спросила Ева, рассматривая свою ладонь, хотя линии совершенно ни о чем ей не говорили.

— Да, есть такое, — протянул Саваоф Теодорович, разминая спину. — Когда-то давно заинтересовался этой темой, а потом как-то привязалось. Умеете играть в карты? — вдруг спросил он, заглянув ей в лицо.

— Только в обычного «дурака», — ответила немного растерянно Ева, не совсем понимая, к чему был задан этот вопрос.

— В обычного «дурака», так в обычного «дурака»… — задумчиво протянул Саваоф Теодорович. Он собрал со стола тарелки, поставил их в раковину, затем прошёл к одному из книжных шкафов в гостиной и вынул из ящика толстую колоду карт.

— Будете? — спросил он, перемешивая карты.

— Только не на что-то, — с сомнением в голосе ответила Ева, подозрительно поглядывая на руки Саваофа Теодоровича, которые ловко перетасовывали колоду.

— О, нет-нет, что Вы. Сыграем просто так, — заверил Саваоф Теодорович, раздавая карты.

Сыграли. Ева все три раза проиграла, даже тогда, когда, как ей казалось, победа была на её стороне. Саваоф Теодорович, снисходительно хмыкнув, собрал карты обратно в коробку.

— Не расстраивайтесь, Ева. Не повезёт в картах — повезёт в любви.

Девушка, поблагодарив Саваофа Теодоровича за совместный ужин, начала собираться домой, но на улице в это время началась самая настоящая буря: ветер опрокидывал мусорные баки, цепляя бумажки и пакеты за ветки деревьев, гнул короны чуть ли не напополам и даже снёс с маленькой мороженой будки крышу.

— Вы меня, конечно, извините, Ева, но в такую погоду я Вас на улицу не пущу.

— Ну что Вы, Саваоф Теодорович, я как-нибудь дойду…

— Нет, ни в коем случае. Я приготовлю Вам комнату.

Ева не горела сильным желанием ехать в такую погоду домой, поэтому особо не отказывалась, к тому же она боялась, что ей снова может стать плохо. Она сняла туфли обратно, поставила их в прихожей и прошла за Саваофом Теодоровичем по тёмному коридору, который раньше как-то и не замечала.

Как оказалось, слева от лестницы, ведущей на второй этаж, был узкий проход. За первой дверью была ванная, а вот за ней располагалась гостевая комната, которую Ева никогда не видела, и ещё одна лестница куда-то вниз.

— У Вас есть подвал?

— Да, а Вы что… Ах, точно, ведь у Вас не было полноценной экскурсии по дому, — сказал Саваоф Теодорович, открывая дверь внутрь. — Что ж, нам выпал прекрасный случай это исправить.

— Чёрт возьми, Ева, что с Вами случилось?.. — с ужасом спросил он, когда девушка повернулась к нему спиной. Ева с удивлением посмотрела на себя в зеркало и только сейчас заметила, что подол её платья был испачкан уличной грязью и местами даже порван.

— А, да так, — отмахнулась она, рассматривая разодранную ткань. — Ничего страшного.

— Нет, это не дело. Сейчас я принесу Вам полотенце и новую одежду, — сказал Саваоф Теодорович и скрылся в темноте коридора.

Пока он ходил за вещами, Ева прошла в ванную и осмотрела себя в зеркало. Да, платье действительно выглядело не очень красиво в мокрой земле и разводах от проливного дождя; к нему даже кое-где приклеились оторванные ветром листочки — наверное, остались после утренней прогулки с Адой.

— Полотенце и чистая одежда, — Саваоф Теодорович протянул девушке стопку чего-то выстиранного и выглаженного и закрыл дверь. — Умывальные принадлежности возьмите на третьей полке, — глухо донёсся его голос откуда-то снаружи.

— Благодарю Вас, Саваоф Теодорович! — крикнула Ева в неизвестность, но ей уже никто не ответил. Тогда, скинув с себя грязное платье, она залезла в большую ванную и включила воду.

Саваоф Теодорович стоял рядом с комнатой, опершись лбом на стену, и внимательно слушал, что происходит за дверью. Вот зашумела вода; мужчина развернулся и коснулся затылком холодной поверхности. Странная девушка. Мало того, что она ничего ему не говорит, так даже в её голове нет ни одной плохой мысли о нём. Саваоф Теодорович вынул из нагрудного кармана маленькое зеркальце и внимательно посмотрел в него. Два чёрных, как угольки, глаза смотрели на него в ответ как-то сурово и грустно одновременно; радужка была настолько тёмной, что зрачок сливался с ней. Вдруг в глубине карих глаз появились красные искорки, словно до этого холодный металл раскалили до предела. Радужки засветились, постепенно окрасились в вишнёвый цвет и так же медленно потухли, оставив после себя лишь лёгкое послевкусие тепла.

Ева закончила мыться и вышла из ванной комнаты. Платье, которое дал ей Саваоф Теодорович, было очень удобным и подходило по размеру, хоть и немного старомодным, как будто не из их века, так что оставалось только гадать, откуда оно у него взялось. Травянисто-зелёный цвет платья странно подчёркивал её небесно-голубые глаза и светлые волнистые волосы. Ева любила свою внешность, но иногда ей почему-то казалось, что такое сочетание придаёт глупый или детский вид, хотя ей скоро должно было исполниться уже двадцать пять лет.

Раздался стук в дверь, и Саваоф Теодорович позвал Еву на экскурсию по дому.

Прямо напротив двери временной комнаты девушки была лестница, уходящая куда-то вниз, в темноту; она располагалась точно под лестницей на второй этаж, поэтому Ева раньше её не замечала. Далее находились уже знакомые ей кухня и гостиная, ничем не разделённые между собой, маленькая прихожая, в которой Ева недавно оставила свои туфли, а также подъём наверх.

На втором этаже было довольно много дверей, но ни в одну из них, кроме детской и ещё одной ванной Еве так и не довелось зайти. Саваоф Теодорович достал из кармана брюк связку ключей и отпер одну из дверей с правой стороны. Девушка увидела маленькую, но добротно обставленную комнату: мебель из тёмного, почти чёрного дерева, такой же тёмный паркет, сероватые обои, явно сделанные на заказ. Посередине, чуть придвинутый к стене стоял большой рабочий стол, на котором аккуратными стопочками громоздились разные бумаги, папки, отчёты и прочие документы; стены по бокам рабочего стола украшали шкафы-уголки, битком заполненные книгами. Ева с искренним любопытством и некоторым уважением разглядывала комнату, пока внезапно не почувствовала, что Саваоф Теодорович показал ей нечто очень личное и неприкосновенное, что не показал бы другому человеку и куда, возможно, не пустил бы даже Аду. Ева развернулась к Саваофу Теодоровичу и наткнулась на его хитрый изучающий взгляд.

— Это Ваш кабинет? — спросила она, пока мужчина запирал дверь обратно на ключ.

— Именно так, — ответил он и убрал связку обратно в карман брюк. — Там моя спальня, — Саваоф Теодорович показал на последнюю дверь в конце коридора напротив детской. — Думаю, в ней нет ничего интересного, поэтому предлагаю посетить подвал.

Они спустились по лестнице на первый этаж и прошли к тёмной лестнице. Саваоф Теодорович щёлкнул выключателем, и чернота сразу превратилась в светлые и удобные ступеньки, приглашая девушку к себе в гости. Мужчина прошёл первым, нащупал ещё один переключатель, и — щёлк! — в подвале зажёгся свет.

— Вы пока осмотритесь, а я, если Вы не против, проверю Аду.

Ева коротко кивнула, и Саваоф Теодорович исчез на освещённой лестнице. Девушка огляделась. Подвал был больше, чем она представляла: от комнаты, в которой она оказалась, в противоположные стороны, направо и налево, вели два довольно широких для подвала коридора. Помещение, в котором сейчас стояла Ева, представляло из себя то, что и должно было представлять — традиционную кладовку, правда, педантично обставленную шкафами. Гаражные полки стояли здесь, как в библиотеке, в несколько рядов, а именно в три, и каждая из них была плотно забита разными книгами. Тут же Ева нашла две головы животных, козла и волка, которые раньше висели в гостиной. «Точно, — подумала она, разглядывая неподвижные фигуры, — Саваоф Теодорович говорил, что перенёс их в подвал». Слева от лестницы был камин, напротив которого стоял небольшой уютный диван; чёрный ковёр из чьей-то шкуры лежал перед ним, раскинув лапы в разные стороны. Смутное чувство дежавю посетило Еву, и она сразу вспомнила, где видела похожую обстановку: во второй свой день, когда разговаривала с Саваофом Теодоровичем в темноте. Эта мысль так потрясла её, что она ещё несколько раз обежала подвал, дабы убедиться в её правдивости. Да, вот и это кресло слева от камина, на котором сидел Саваоф Теодорович! Ева тоже села в него — удобное. Немного понежившись под мягкое потрескивание камина, девушка наконец обратила внимание на два белых пустынных коридора, уходящих в разные стороны, прямиком к ним.

Это была картинная галерея.

Всё было как в музее. На белой стене слева висели через равный промежуток небольшие картины, освещаемые сверху лампами на изогнутых ручках. Полумрак, парящий в воздухе между полотнами, прерывался островками света, треугольниками спадающими с потолка на пол.

Ева подошла к первой картине. На ней был изображён Саваоф Теодорович, сидящий в большом чёрном кожаном кресле, при этом здесь он был явно моложе: оба глаза ещё были зелёными, а сам мужчина немного худее. Ева с некоторым удовольствием отметила, что нынешний Саваоф Теодорович нравится ей гораздо больше. «С.Т. Деволинский», — было подписано на маленькой железной табличке под картиной.

На следующем полотне была изображена молодая пара, стоящая где-то в английском парке на фоне белой каменной беседки. Худощавый высокий парень в белой рубашке и тёмных брюках на подтяжках, с клетчатой кепкой на голове согнул в локте руку и подставил её своей спутнице. Глаза у него были немного раскосые, на выкате, и смотрели колко и цепко даже с картины. Приглядевшись, Ева с удивлением узнала в нём «человека в окне» и сразу с ужасом отпрянула, будто он мог сейчас же сойти с полотна и протянуть девушке руку. Молодая спутница человека была одета в чёрное платье с таким же чёрным тугим корсетом, затянутым на спине; чёрные, как смоль, локоны крупными волнами спадали по спине, и ярко-зелёные глаза, будто светящиеся изнутри, задумчиво и как-то печально смотрели на зрителя. Девушка держала своего спутника в сгибе локтя и едва заметно улыбалась, явно по просьбе художника. Подписи у картины не было.

Далее шло изображение младенца, лежащего в довольно широкой колыбели: чёрные волосы коротким пушком обрамляли голову, словно шапочка, а ярко-зелёные глаза выделялись на лице двумя большими изумрудами. Справа от картины была медная небольшая табличка: «Аделаида Саваофовна Деволинская».

Ева медленно прошла ещё несколько портретов. Вот маленькая девочка всё с теми же зелёными глазами стоит в парке вместе с Саваофом Теодоровичем и держит его за руку. Вот школьница лет семи с чёрными волосами ниже плеч и большим букетом в руках сидит на кожаном диване, очевидно, в гостиной, а вот на вид девятиклассница с длинными чёрными косами и ярко-зелёными глазами в простом чёрном платье показывает невидимому художнику красный аттестат.

Ева прошла дальше. «Аделаида Саваофовна Деволинская», — гласила маленькая надпись на позолоченной раме. На картине была изображена красивая молодая девушка лет семнадцати с длинными, чуть кудрявыми чёрными волосами и ярко-зелёными, как у отца, глазами. Она смотрела на Еву весьма осмысленно и исподлобья, со злой хитринкой во взгляде, словно её юная душа уже успела познать все тайны грешного мира. Уголки немного пухлых губ сердечком грустно опустились, а сцепленные в замок ладони побелели от напряжения. На девушке было красивое платье иссиня-чёрного цвета, на котором тонким белым узором были вышиты кружевные розы.

На следующей картине была изображена зрелая женщина на вид лет тридцати. Чёрные соболиные брови хмуро сведены вместе, острый взгляд всё тех же ярко-зелёных отцовских глаз. Женщина сидела в кресле, вальяжно положив руки на подлокотники, а у её ног лежало большое чёрное мохнатое нечто. «Аделаида Саваофовна Деволинская», — было написано мелким почерком на табличке рядом с картиной.

Ева подошла к следующему полотну. Статная пожилая женщина с чёрными волосами, уже тронутыми у корней сединой, строгой аристократической осанкой и суровым взглядом потемневших от времени зелёных глаз стояла рядом с фортепиано, положив на него руку. Чёрное струящееся платье практически в пол подчёркивало её худую фигуру, которая сливалась со стоящим позади лакированным роялем и тёмным, очевидно, мраморным полом. Её ноги закрывало какое-то большое мохнатое существо, отчего почти вся картина сливалась в чёрное нечёткое пятно, на фоне которого выделялось болезненно бледное лицо женщины. «Аделаида Саваофовна Деволинская».

Вдруг в начале коридора Ева услышала громкий детский плач. Не совсем понимая, откуда он исходит, девушка двинулась в начало, пока не вышла в ту комнату, откуда пришла, но теперь крик как будто звучал позади неё. Ева вернулась. Непонятное движение слева, замеченное боковым зрением, привлекло её внимание, и, повернув голову, она в упор посмотрела на картину, отчего глаза сразу расширились в немом страхе и удивлении: младенец на ней широко открывал рот и корчил рожицы, сжимая маленькие кулачки и дрыгая ножками. Ева осторожно протянула руку к поверхности полотна, но пальцы коснулись твёрдого холста, очень искусно исписанного красками.

— Ева, ты разбудила ребёнка! Как неуважительно! — воскликнул знакомый голос где-то слева, но, обернувшись, Ева никого не увидела. — Попробуй теперь её успокоить!

Девушка подбежала к первой картине, и её догадка подтвердилась: молодой Саваоф Теодорович возмущённо поднялся с кресла и теперь опирался спиной на раму, скрестив руки на груди. Зелёные глаза тускло мерцали, а мыс ботинка раздражённо водил по деревянному паркету.

— Я сейчас всё исправлю… — пролепетала она, отходя подальше к противоположной стене, где не было картин.

— Ничего ты не исправишь! — прозвучал противный скрипучий голос с соседнего полотна, за которым последовал безумный истеричный смех. «Человек в окне» как будто подошёл к невидимому стеклу, которое держало его в границах картины, и, опершись руками на колени, внимательно посмотрел на Еву из-под козырька своей клетчатой кепки. Его спутница отошла куда-то вглубь полотна, к беседке, и что-то делала там из собранных полевых цветов, совершенно не обращая внимания на девушку и молодого человека.

— Есть зазеркалье, а есть ли закартинье? — вкрадчиво спросил человек Еву. Вдруг он перегнулся через раму, ухватился руками за её края с внешней стороны, и вот уже его торс находился в коридоре. Он протянул вперёд руку в надежде схватить Еву за запястье, но та, оправившись от ужаса, побежала дальше по картинной галерее под его гневные возгласы. Остальные портреты тоже что-то кричали ей вслед, она даже видела, как чёрное мохнатое существо с полотна с женщиной собирается сделать прыжок, но не остановилась ни на секунду и не обернулась, пока не выбежала, пройдя картинную галерею по кругу, из другого коридора в просторную комнату с камином. Тут Ева, немного отдышавшись, прислушалась — нет, она всё ещё слышала голоса портретов. Она уже было кинулась к лестнице, когда её окликнул чей-то голос:

— Су-у-умочку забы-ы-ыли.

Голова козла, которую Саваоф Теодорович перевесил из гостиной в подвал, показала на маленький кошелёчек в кресле рядом с камином.

— Благодарю Вас… — едва слышно прошептала Ева и, схватив сумку, выбежала из подвала.

***

Саваоф Теодорович сидел в большом кожаном кресле у себя в кабинете и внимательно смотрел какие-то бумаги, хмуро сведя брови к переносице.

В кабинет без стука зашла молодая девушка на вид двадцати лет. Она была красива, но это была мрачная красота: ярко-зелёные глаза смотрели то по-детски наивно, ставя в ступор своей чистотой, то слишком зло и остро, как два только что наточенных кинжала, и чёрные, как смоль, волнистые волосы придавали им странную тёмную тень. На девушке было длинное чёрное платье, правда, несколько старомодное, как будто она взяла его из реквизита какого-то театра; обуви на ней не было.

— Чем занимаешься? — вопросительно хмыкнула она, заглядывая Саваофу Теодоровичу через плечо.

— Тебя не учили стучать? — казалось бы, в этой фразе должно было звучать недовольство, но его не было.

— Не припомню такого. Пусть Ева стучит, когда входит в кабинет, а мне это ни к чему, — капризно ответила она, беря в руки какие-то документы. Саваоф Теодорович, сердито зыркнув, отобрал у неё бумаги, на что девушка недовольно цокнула и закатила глаза.

— Кстати, как она тебе? — спросил мужчина, не отрываясь от документов.

— Очень даже ничего, только слишком правильная. Аж тошно.

— Она такой и должна быть.

— Если у нас удастся склонить её на нашу сторону, это можно будет считать одной из самых больших наших побед… — задумчиво протянула девушка, складывая из какого-то заявления бумажную лягушку. Саваоф Теодорович легонько шлёпнул её по рукам, и лягушка мгновенно развернулась обратно в документ. — Кстати, а где сейчас Ева?

— Спит в гостевой комнате.

Саваоф Теодорович тихо открыл дверь и заглянул внутрь. Ева лежала на кровати, натянув одеяло до подбородка; её золотистые волосы отливали серебром в свете полной луны, робко выглядывающей из-за облаков. Тёмная комната, казалось, была безжизненной, но вот в дальнем углу что-то бесшумно зашевелилось, скользнуло бархатным сумраком по стене, вырисовываясь в чью-то высокую тень. Саваоф Теодорович пригрозил пальцем силуэту, и тот в понимающем жесте кивнул, покорно сворачиваясь обратно в сгусток тьмы. Мужчина, ещё раз окинув взглядом спящую фигуру, закрыл дверь.

Глава 9. Гражданин Бесовцев

«Не противься тьме, но не растворяйся в ней… Не противься тьме, но не становись её частью… Не дай ей поглотить тебя…»

Еве снилась немного изменённая встреча у озера несколько недель назад, когда она чуть не утонула, только теперь девушка видела своего собеседника: тонкий шейный платок развевался на ветру, длинные каштановые волосы, завязанные в низкий хвост, волнами закрывали шею, а серые глаза, с отражением неба показавшиеся Еве совсем белыми, задумчиво и как-то грустно смотрели на прозрачную хрустальную воду, где робкими стайками плавали не знающие людей рыбки. Было раннее утро, как тогда, когда она только нашла это озеро, и парк вместе с ним ещё не успел проснуться. Вода была спокойная, будто повидло, и чем-то напоминало море в самые первые часы рассвета.

— Почему я сейчас Вас вижу, а тогда не увидела? — спросила Ева, опускаясь рядом с человеком на берег почти у самой кромки, так что мыски её белых туфель практически касались воды.

— Ну, — её странный собеседник усмехнулся и неопределенно пожал плечами, словно тоже не знал, почему она его не увидела. — Тогда Вы ещё мало что знали, мало что пережили, а сейчас, наверное, поверили в меня.

Он замолк, думая о чём-то своём, поднял с земли более-менее плоский камешек и кинул в озеро — тот оставил на водной глади пять «блинчиков» и нырнул на дно. Всё это время Ева, совершенно не стесняясь, с интересом разглядывала своего нового знакомого; наверное, так рассматривать людей не очень прилично, но девушке было действительно любопытно узнать того, кого она не увидела в первый раз, к тому же внешность у него была довольно специфичная. Густая, но короткая щетина на лице умело сбивала с толку того, кто хотел определить его возраст: на первый взгляд он показался Еве ровесником, но потом она заметила какие-то особо печальные и немного уставшие глаза, явно не свойственные людям её возраста. Затем Ева неожиданно подловила себя на мысли, что его лицо кажется ей знакомым, будто она где-то уже случайно его видела: то ли в толпе метро, то ли где-нибудь в магазине, а может, он был похож на какого-то известного актёра, только все артисты как-то разом выскочили из головы, и никто не приходил на ум. Давно уже чувствуя на себе внимательный взгляд девушки, молодой человек повернулся к ней, и в его глазах не читались ни осуждение, ни упрёк, а лишь какое-то фундаментальное спокойствие, одобряющее интерес Евы.

— Давайте сыграем в игру, — предложил мужчина, пуская по воде ещё один «блинчик». — Я попробую отгадать Ваше имя, а Вы — моё.

— Давайте, — легко согласилась девушка, обрадованная разговорчивостью нового знакомого. — Тогда будем отгадывать по очереди: если сказали неправильное имя, уступаем следующий ход. Хорошо?

— Хорошо, — так же быстро согласился он и развернулся к Еве лицом, и только тогда она вдруг заметила, что на его ногах не было обуви: тёмные штаны до середины икры не скрывали голых белых ступней с красными мозолями по бокам, словно он прошёл пешком огромное расстояние, но при этом сам ничего не весил, так что ноги стёрлись не очень сильно. Подняв глаза на своего собеседника, Ева встретила всё тот же спокойный заинтересованный взгляд, никаким образом не показывающий смущения или недовольства, и поняла, что он ждёт её.

— Кто первый?

— Давайте Вы, — просто предложил он, и Ева без каких-либо раздумий согласилась, ещё более внимательно разглядывая мужчину напротив. Иван… Алексей… Алексей, может быть. Олег… Он тоже принялся пристально рассматривать девушку, будто прикидывая, какое имя ей больше подойдёт.

— Михаил? — наконец спросила Ева, следя за его реакцией. Тот по-доброму усмехнулся и почесал затылок.

— Михаил? — повторил он, будто пробуя имя на вкус. — Хорошее имя, но нет, меня не так зовут. Моя очередь.

Он тоже долго на неё смотрел, а Ева всё гадала, какое имя он ей предложит.

— Анастасия? — спросил он и сразу понял, что неправ. Ева улыбнулась, но покачала головой.

— «Анастасия» и правда мне идёт, но нет.

Это оказалось довольно интересно. Каждый из них предложил ещё по нескольку вариантов, но все они были неправильными, так что у Евы, несмотря на обилие имён, скоро закончились идеи. Был её ход, и она уже минут десять пыталась подобрать какое-нибудь подходящее имя, в то время как молодой человек спокойно её ждал и только пускал по воде «блинчики». Вдруг одно не очень популярное имя пришло ей в голову, и почему-то ей показалось, что именно так и должны звать её нового друга, чему Ева несказанно обрадовалась.

— Кристиан! — воскликнула она и широко улыбнулась, потому что нисколечко не сомневалась в правильности своей догадки. Мужчина сразу оторвал взгляд от водной глади и удивлённо посмотрел на Еву, заранее довольную своей победой.

— Да… Да, меня зовут Кристиан… — ответил он немного растерянно, будто совершенно не ждал, что она догадается. Тонкий шейный платок затрепетал на утреннем упругом ветерке, и молодому человеку пришлось ещё раз обернуть его вокруг шеи, чтобы не мешался. — Тогда Вас — Ева.

Тут уже пришла очередь Кристиана наблюдать удивлённое лицо девушки и улыбаться своей удаче. Да, ей шло это имя, такое простое, но при этом напоминающее маленькое ватное облачко, немного подкрашенное предрассветными лучами в кремовый цвет.

— Вам бы ещё подошло имя Евгения или Евдокия, — задумчиво пробормотал Кристиан, запустив в воду очередной плоский камень. Тот пропрыгал практически до середины озера и только тогда нырнул вертикально вниз куда-то на дно.

— А Вам бы подошло имя Олег, — добродушно заметила Ева, наблюдая за скачущими по поверхности озера камушками. На некоторое время каждый из них задумался о чём-то своём, и девушка вдруг вспомнила его странные слова, сказанные в их первую встречу. — Кристиан, — окликнула Ева молодого человека, привлекая его внимание, и тот вопросительно хмыкнул, показывая, что слушает. — Почему Вы сказали мне, что не стоит противиться тьме?

Кристиан грустно усмехнулся, покачал головой, будто Ева спросила какую-то элементарную истину, которую, почему-то, кроме него никто не может понять.

— Многие люди, — заговорил он, словно учитель, терпеливо объясняющий в сотый раз один и тот же материал, — ошибочно полагают, что любить зло — грех, однако это не так. Любовь — это чистое и хорошее чувство, и ничего плохого в нём нет, к кому бы оно ни проявлялось. Наоборот, хочешь победить зло — будь к нему добр, быть может, оно просто не знает любви. Жестокость порождает жестокость. А вот если объект нашей любви заставляет нас встать на путь зла, и мы поддаёмся его уговорам, вот тогда да, это мы совершили грех. Решил Вам сказать, мало ли…

Кристиан поднялся, подал руку Еве и помог встать. Девушка отряхнула платье, снова задумавшись над его словами, и не заметила того момента, когда тихое «до свидания» скромно прозвучало в воздухе, а когда Ева подняла глаза, Кристиан уже шёл по воде, оставляя на ней еле различимые круги, словно под его ногами была не хрупкая поверхность озера, а всё ещё твёрдая земля. Его тонкий шейный платок опять развязался, и теперь утренний ветерок белым флагом развевал его над хрустальным повидлом.

— До свидания!.. — крикнула Ева ему вдогонку, и эхо отзеркалило её голос. Кристиан обернулся, опустил голову в вежливом поклоне, улыбнувшись одними краешками губ, и пошёл дальше. Тут Ева почувствовала, что всё вокруг начинает ускользать от неё, распадаться на мелкие осколки, и…

Ева крепко зажмурила глаза и сладко потянулась. Лучи солнца робко пробивались сквозь полупрозрачные занавески и, отражаясь от зеркальной поверхности игривыми зайчиками, окрашивали комнату в яркие пятна. Половина восьмого утра. Девушка повернулась на бок и с интересом оглядела свою временную спальню: широкая двуспальная кровать была придвинута к стене и явно предполагалась для одного человека. В противоположном углу стоял небольшой и абсолютно пустой стол, так что по нему можно было с уверенностью судить о двух вещах: помимо того, что Саваоф Теодорович был педантом, гостей у него бывало не очень много. Огромный гардероб, как показалось Еве, способный вместить в себя все её вещи, занимал почётное место рядом с дверью, а сбоку от него располагалось высокое зеркало с подсветкой в полный человеческий рост.

Ева переоделась во вчерашнее платье, которое одолжил ей Саваоф Теодорович, и вышла в коридор. На кухне кто-то гремел и, судя по аппетитному запаху, разносившемуся по всему первому этажу, готовил завтрак, тихо насвистывая какую-то знакомую мелодию. Ева невольно покосилась на подвальную лестницу: первые две ступеньки как будто светились, залитые солнечным светом, а остальные были скрыты в темноте, так что казалось, что лестница ведёт в бездну. Передёрнув плечами от нахлынувших воспоминаний, девушка вышла в гостиную.

Саваоф Теодорович стоял за плитой и что-то помешивал в небольшой кастрюльке, изредка бросая туда заранее приготовленные ингредиенты. Ада лежала на диване, укрытая сверху тонким пледом, и, видимо, досыпала свой законный воскресный сон. Ева хотела тихонько кашлянуть, чтобы обозначить своё присутствие, но Саваоф Теодорович сам будто почувствовал её и, не оборачиваясь, сказал:

— Доброе утро, Ева! Как спалось на новом месте? Ничего не тревожило? — на кастрюлю опустилась стеклянная крышка, и он наконец повернулся к девушке лицом. В солнечных лучах его тёмные глаза казались двумя большими маслинами, в глубине которых иногда вспыхивали янтарные искорки.

— Благодарю Вас, Саваоф Теодорович, спалось просто прекрасно! — весело ответила Ева, присаживаясь на край дивана и гладя по голове Аду, которая сначала хотела перевернуться на бок, но, заметив сияющее лицо девушки, нехотя открыла глаза. — Ах, мне снился такой яркий сон! — продолжала она, когда всё семейство уже было за столом. — Будто я сидела на берегу озера и разговаривала с…

Ева замолкла, не зная, как описать своего собеседника.

— Разговаривали с кем? — непринуждённо переспросил Саваоф Теодорович, кладя себе в тарелку кусочек сливочного масла.

— Даже не знаю… Я никогда не видела его в жизни или не помню этого, но первое более вероятно.

— Нам никогда не снятся просто люди. Всех тех, кого мы видим во снах, мы видели хотя бы раз и в жизни, — заметил мужчина.

— Да, я знаю. Может быть, я видела его где-то в метро… Не помню. Ещё во сне он сказал мне, что его зовут Кристиан.

Ева не заметила, как рука Саваофа Теодоровича замерла на полпути, а взгляд потемнел и будто похолодел. Правда, напряжение через миг прошло, и на лице мужчины осталось только суровая серьёзность.

— А Вы помните, как он выглядит?

Ева рассказала. Саваоф Теодорович угрюмо отпил из своей чашки кофе — выглядел он довольно расстроенно.

— Что-то не так?

— Жаль, что я́ Вам не снюсь, — ответил он и глубоко вздохнул. «Но это мы исправим».

Ева виновато улыбнулась и опустила глаза.

Завтрак подошёл к концу, и вскоре Саваоф Теодорович удалился в свой кабинет, а девушка осталась в гостиной с Адой, где по просьбе девочки они вместе стали читать сказки.

За мужчиной с лёгким щелчком закрылась дверь, и он сразу облокотился на неё, подняв голову вверх. Какая-то противная злоба и досада разъедали грудную клетку и противно ныли где-то глубоко внутри, постепенно изводя, словно зудящий над ухом комар. Отвратительное чувство. После завтрака настроение стало паршивейшим, поэтому Саваоф Теодорович поспешил уйти и всё относительно спокойно обдумать. Он прислонился спиной к книжному шкафу и задумчиво посмотрел в окно, где яркое весеннее солнце отражалось от оставленных вчерашней грозой луж солнечными зайчиками. Кристиан. Раздражение новой волной поднялось в груди, поэтому Саваоф Теодорович отвернулся от окна и стал рассматривать нечто более спокойное, например, свой кабинет. Ему нравилась эта комната, напоминала тот, что у него там, только габариты, конечно, другие. Ева… Ева не виновата, Ева тут не причём. Да. Ева тут не причём. Подумав о девушке, Саваоф Теодорович вдруг что-то вспомнил и растворился в воздухе.

Появился он, впрочем, совсем недалеко: в соседней комнате, а именно в своей спальне. Она была выполнена в таком же стиле, как и рабочий кабинет, но всё-таки была более уютной по сравнению с ним и гораздо больше. Саваоф Теодорович посмотрел в угол и сразу нашёл то, что искал: на небольшом трёхногом мольберте был прикреплён лист формата А3 с почти завершённым образом белокурой девушки, которая смотрела на него спокойным нежным взглядом голубых глаз. Сама собой в его руке нарисовалась кружка крепкого кофе, и он приступил к работе.

Ева и Ада медленно шли по парковой аллее. Солнце весело смеялось у них над головой, просачиваясь жидкими золотыми каплями сквозь листву, и покрывало мокрые после ночной грозы дорожки жёлтыми светящимися пятнами. Утренний ветер шелестел где-то высоко в кронах, запутывался в них и вскоре оставлял всякие попытки выбраться из тонких ветвей, прочной клеткой окружавшие верхушки деревьев; облака бумажными корабликами плыли по голубой реке неба, и на её фоне, словно стайки маленьких рыбок, резвились звонкоголосые птицы.

Жидким серебром блеснуло озеро, и ноги сами понесли Еву к нему, словно эта вечно спокойная гладь притягивала к себе магнитом. Всё было тихо. Лёгкий шелест волны заглушал всякие попытки ветра прорваться сквозь дубовые стены — такая тишина стояла над озером. Ева расстелила покрывало, отпустив Аду бегать по берегу, и разложила вещи: термос с горячим чаем, любимые конфеты и всё остальное, так же приготовленное Саваофом Теодоровичем. Странно. Он ведь не особо пьёт чай, но готовит такой вкусный. И откуда-то знает, какие она любит конфеты, хотя сам предпочитает на сладкое только выпечку. Знает, что она наверняка захочет посидеть у этого озера, поэтому предложил взять с собой толстое покрывало и солнечные очки, чтобы не слепило глаза. А ещё он знает, что травянисто-зелёный цвет хорошо подчёркивает её голубые радужки и золотые волосы, поэтому платье сегодня утром было официально подарено ей с немного грустными словами «всё равно она его не носит».

— Доброе утро.

Ева заозиралась в поисках обладателя этого мягкого голоса, который слышала уже дважды, но рядом никого не было.

— Кристиан?

— Откуда Вы знаете, как меня зовут? — около девушки появилась чья-то тень и, судя по движениям, подошла практически к самой воде. Да, это был он. Тонкий шейный платок едва заметно трепетал на неосязаемом ветру, так что Ева подумала, а не шевелится ли он сам по себе.

— Вы знаете, сегодня мне приснился сон, в котором мы разговаривали и пытались угадать имена друг друга. И я отгадала, — ответила девушка, наблюдая за тем, как тёмное отражение в воде наклоняется и поднимает что-то с земли.

— Мне тоже сегодня снился сон, — тихо сказал Кристиан, и по поверхности озера поскакал плоский камень, — Как будто я запускал «блинчики» и ходил по воде.

— Есть такое…

Оба замолчали. Ева с интересом наблюдала за размытым силуэтом, который один за другим бросал в озеро плоские камушки; почему-то смотреть на то, как предметы сами собой поднимаются в воздух, а потом со всей силы летят куда-то вдаль, было не страшно. Словно прочитав её мысли, Кристиан спросил:

— Вас не пугает, что Вы разговариваете с невидимкой?

— Странно, но почему-то нет. Может быть, потому что я видела Вас во сне и представляю, как Вы выглядите.

Кристиан тихо хмыкнул. Он хотел запустить ещё один «блинчик», но вдруг остановился, и плоский камешек как-то грустно упал обратно в траву.

— Ничего. Придёт время, и Вы обязательно меня увидите.

***

Саваоф Теодорович поднялся со стула и критически осмотрел своё творение. Голубоглазая девушка в травянисто-зелёном платье полубоком сидела на берегу небольшого хрустального озера и смотрела на зрителя спокойным ласковым взглядом; скромная полуулыбка на тонких губах казалось совсем призрачной, но в то же время никуда не девалась, оставаясь неким обязательным аксессуаром. Саваоф Теодорович аккуратно снял картину с мольберта, довольно ухмыльнулся и куда-то понёс, оставив дверь в свою спальню приоткрытой. Он спустился по лестнице, прошёл сквозь гостиную, нырнул в длинный тёмный коридор и вскоре оказался перед спуском в подвал. Щёлкнул выключатель, и комната наполнилась ярким электрическим светом, открывая вид на висящие картины. Саваоф Теодорович встал между своим портретом и изображением молодой пары, о чём-то сосредоточенно думая. Вдруг стена между ними стала разъезжаться, расширяться, и вскоре образовалось новое место для полотна, куда мужчина и повесил недавно нарисованный шедевр. Под картиной появилась бронзовая табличка с коротенькой надписью: «Ева». Портреты по соседству зашептались, но сразу замолкли и застыли, когда Саваоф Теодорович строго погрозил им пальцем и, довольный собой, ушёл к себе в кабинет.

Он уже было потянулся к связке ключей, когда вдруг заметил в своей спальне из-за приоткрытой двери странное шевеление. Мужчина нахмурился — он не ждал гостей — и заглянул внутрь: молодой человек с раскосыми глазами и штанами на подтяжках улыбался от уха до уха. Увидев его, Саваоф Теодорович хитро прищурился и тоже криво усмехнулся, протягивая ладонь для рукопожатия.

— Ну, добрый день… Как Вас?..

— Саваоф Теодорович.

***

Кристиан поднял с земли камень и пустил его по воде: пять равных кругов разошлись по глади озера, после чего камушек нырнул вертикально вниз. Пока побить рекорд пяти прыжков не получалось, хотя размытый силуэт, отражающийся в воде, долгое время усердно тренировался и стал в этом деле настоящим профессионалом. Продолжить попытки не удалось: ветер, наконец-то выпутавшийся из ловушки дубовых крон, взрыхлил до этого такое гладкое озеро и пустил по нему череду мелких, но достаточно высоких волн, так что очередной камень не проскакал и двух раз, как пошёл на дно, сбитый поднявшейся из ниоткуда водяной стеной.

— Вы часто сюда приходите? — спросила Ева, когда Кристиан раздосадованно положил руки в карманы и отошёл от края озера.

— Достаточно. Я здесь провожу всё своё свободное время, когда таковое появляется. Место такое… Хорошее.

— Да, хорошее, — согласилась Ева и замолчала. Ада уже сполна набегалась и наигралась, поэтому теперь без сил лежала на покрывале, отгородившись от остального мира большим полотенцем. — Наверное, мы скоро пойдём, — зачем-то сказала Ева в ту сторону, где предположительно стоял Кристиан.

— Да, мне тоже пора. До свидания, Ева.

— До сви… Погодите, откуда Вы знаете моё имя?

Но ей никто не ответил, только ветер подул сильнее, нагоняя на небо лёгкие облачка. В другой раз Ева бы подумала, что весь разговор с Кристианом ей померещился, но тогда она была уверена: два раза показаться ей не могло.

Дом Саваофа Теодоровича встретил Еву с такой же заботой, как и перед уходом, а вот самого хозяина дома нигде не было видно. Усадив Аду за обеденный стол и вручив ей в руки какую-то булочку, оставленную ещё после завтрака, девушка поднялась на второй этаж и аккуратно постучала в дверь рабочего кабинета. Внутри были слышны чьи-то голоса: солидный бас Саваофа Теодоровича и чей-то ещё, глухой и надтреснутый, будто его обладатель много курил или имел серьёзные проблемы со связками. Получив разрешение Саваофа Теодоровича в виде приглушённого «да-да», Ева зашла внутрь и замерла на половине пути.

— Познакомьтесь, — сказал мужчина, указывая рукой на собеседника. — Гражданин Бесовцев. Мой старый коллега и просто хороший приятель.

Человек сидел вполоборота к двери, так что девушка хорошо видела его раскосые глаза на выкате, худощавое сложение, впалые щёки… Паренёк с интересом обернулся на гостью и хищно, с искорками безумия улыбнулся, увидев Еву. У «человека в окне» теперь было имя.

— Саваоф Теодорович… — робко начала девушка, кивнув визитёру в знак приветствия. — Ада очень хочет есть после прогулки, что насчёт обеда?..

За столом все о чём-то оживлённо разговаривали, все, кроме Евы, которая пока переваривала не только очень вкусную карбонару, но и неожиданное знакомство с тем, кого до этого видела в своих страшных явлениях. Гражданин Бесовцев, видимо, действительно был очень близок с семьёй Деволинских, так как, несмотря на то что обращался к Саваофу Теодоровичу по имени-отчеству, говорил с хозяином дома на «ты». Ада тоже очень обрадовалась, когда увидела, кто пришёл к ним в гости, так что Ева сразу почувствовала себя немного лишней в компании старого семейного друга.

Когда трапеза подошла к концу, Саваоф Теодорович подошёл к уже известному шкафу и вынул из какого-то ящика колоду карт, ловко проделывая с ней разные фокусы.

— Будете играть? — спросил он из темноты гостиной, пропуская из одной руки в другую «пружинку».

— Я всегда «за», — ответил Бесовцев, опрокидывая в себя остатки чая. Саваоф Теодорович вопросительно посмотрел на Еву.

— Я не против, но только если не на что-то, — сказала Ева, задумчиво создавая ложкой в кружке маленький смерч из чаинок.

— Ну… — протянул Бесовцев, нагловато положив ногу на ногу. — Так не интересно. Предлагаю сыграть на желания.

— Только не на желания! — сразу воскликнула Ева: играть на желания ей хотелось меньше всего.

— А на что же? На деньги?

— Нет, почему. Можно… На конфеты, например.

Саваоф Теодорович и Бесовцев коротко переглянулись, а затем разразились добрым, искренним смехом. Ева потупила глаза и обиженно надулась.

— Ладно, — Саваоф Теодорович отодвинул в сторону вазу с конфетами, чтобы раздать карты. — Если желание Вам не понравится, можете не выполнять.

Ада тоже хотела поиграть со взрослыми, но её в итоге не взяли, поэтому ей пришлось довольствоваться пресловутыми конфетами и возможностью смотреть в карты отца.

Играли всего пять раз; не все пять раз проиграла Ева, два раза умудрился проиграть и гражданин Бесовцев, но девушка уже заранее обрадовалась, что взяла себе некую «акцию». Получалось так, что Ева должна была два желания Бесовцеву и одно Саваофу Теодоровичу, а Бесовцев, в свою очередь, по одному каждому из них.

— Дамы вперёд, — учтиво намекнул хозяин дома, убирая карты обратно в коробку. Молодой человек с немного косым взглядом откинулся на спинку стула в ожидании своего вердикта и выпустил в воздух тонкую упругую струйку дыма, которая сразу превратилась в почти идеально овальное облачко. Сигареты в его руке Ева снова не заметила, а Саваоф Теодорович ничего не сказал по этому поводу, поэтому девушка только молча поджала губы. Она всерьёз задумалась над тем, что бы загадать относительно новому знакомому. Ничего путного и более интересного, чем мешок конфет, ей так и не пришло в голову, поэтому она просто назвала то, что давно хотела.

— Серьёзно? Куст белой розы? — Бесовцев даже поперхнулся, когда услышал её желание: признаться, он ждал нечто более экстравагантное. Ева пожала плечами и только сказала, что он может и не выполнять её просьбу, на что Бесовцев презрительно фыркнул, нагнулся под стол и, как факир, вынул оттуда маленький шипастый кустик в глиняном горшке. Расширенные от удивления глаза Евы остались незамеченными, как и её скромное тихое «спасибо».

— Ну что ж, — гражданин Бесовцев довольно потянулся, хрустнул пальцами и кровожадно улыбнулся в предвкушении улова. Ева постаралась выглядеть спокойной, но на самом деле внутри она очень волновалась. — Я хочу, чтобы ты… Однажды поздней ночью посмотрела в окно. Сможешь выполнить?

Ева снова удивлённо на него посмотрела, но на этот раз её непонимание встретили хитрые глаза Бесовцева.

— Да, но ведь Вы никак не проверите выполнение желания…

— О, поверь, мне это не нужно. Так что, ты согласна? И да, избавь меня, пожалуйста, от своего вежливого обращения на"Вы" — чувствую себя стариком.

— Как скажешь. Я согласна.

— Отлично, — Бесовцев довольно потёр друг о друга ладони, придумывая ещё одно желание, и, видимо, забывшись, выпустил тонкую струйку дыма, сразу превратившуюся в маленькую серенькую птичку. Саваоф Теодорович, до этого не вмешивающийся в их разговор и думающий о чём-то своём, слегка махнул рукой, заставляя птичку рассеяться в полупрозрачное облачко, и строго посмотрел на Бесовцева, который под его взглядом сразу вернулся с небес на землю.

— И… Спой нам что-нибудь.

— Спеть? Что именно?

— На твоё усмотрение, — Бесовцев лукаво посмотрел на хозяина дома и как бы невзначай сказал: — Саваоф Теодорович прекрасно играет на скрипке, ты знала?

— Да, доводилось слышать… Очень красиво.

— Поверь, с его сопровождением даже самые ужасные звуки будут казаться прекрасной песней, но, я думаю, ты и так неплохо поёшь, — сказал Бесовцев, выпуская под нос слабый дымок, так что он стал похож на китайского дракона с длинными усами. Саваоф Теодорович шуточно закатил глаза, поражаясь его наглости, но всё-таки встал со стула и пошёл за скрипкой, шепнув Еве на ухо, чтобы она пока выбрала музыку. Девушка знала наизусть не так уж много песен, так что вариантов было немного.

— «Пшеничные волосы», — сказала она, когда Саваоф Теодорович вернулся со скрипкой. Тот понимающе кивнул и попробовал пару нот.

— «Снова всходит луна, предвечерние полосы

Освещают надеждой пшеничные волосы…»

Как только прозвучали первые строчки песни, Ева совершенно забыла про какое-либо волнение: Саваоф Теодорович отлично играл, будто всю жизнь учил именно эту партию.

— «…Что струятся в руках, словно жидкое золото,

Словно мёд, наконец-то застывший от холода.

Я люблю эти волосы цвета пшеницы,

Что качаются в поле под щебет синицы,

Что хранят чёрно-белое дерево, трепет,

Когда думают, что их никто не заметит.

Они лентой песчаной вдоль берега вьются,

Как змея, с пересохшей пустыней сольются,

И не шелест волны мне мерещится снова —

Это волосы шепчут подобия слова.

Я смотрю и не вижу пшеничные пряди,

Потому что они развеваются сзади,

Потому что они, словно ангел-хранитель,

Раскрывают свои обнажённые крылья.

Я их ласковый шёлк пропускаю сквозь пальцы;

Заплетаются волосы в собственном танце,

И тугая копна распадается ворохом

Между тихой землёй и расплавленным воздухом.

Расцветают в воде белобрысые лотосы,

Расцветают надеждой пшеничные волосы,

И качаются в поле немые колосья

Вокруг собственной тонкой невидимой оси».

Прозвучала последняя нота, и всё стихло. Ада уже давно спала на коленях Саваофа Теодоровича, совершенно не обращая внимания на разговоры взрослых, поэтому мужчина аккуратно, чтобы не разбудить, отнёс её в детскую. Бесовцев тоже о чём-то задумался, периодически выпуская изо рта небольшие клубы дыма, и в этот момент он выглядел таким серьёзным и взрослым, словно позади у него была длинная тяжёлая жизнь, проблемы которой преследуют его до сих пор.

— Ты очень красиво поёшь, — тихо сказал он после некоторого молчания, задумчиво разглядывая ногти. Ева тихо поблагодарила и вдруг заметила, что его глаза смотрят ровно, не косо, хотя, может быть, ей так просто показалось под определённым углом.

— Саваоф Теодорович, осталось Ваше желание, — сказала Ева, когда мужчина вернулся в гостиную. Тот посмотрел на неё долгим, пронзительным взглядом, от которого Еве стало не по себе, и наконец сказал:

— Я не буду ничего загадывать, по крайней мере, сейчас. За Вами будет должок, — Саваоф Теодорович откинулся на спинку стула и вздёрнул рукав правой руки, чтобы посмотреть время. — Уже довольно поздно. Наверное, Вам пора.

Когда Ева пришла к себе домой, то сразу легла спать, потому что чувствовала себя как выжатый лимон — слишком много слишком ярких событий. Настолько много, что Ева забыла, что гражданин Бесовцев жил в доме напротив.

Глава 10. Куда приводят желания

С воскресенья и знакомства с гражданином Бесовцевым прошло несколько дней. Ева честно помнила про желание и каждый раз, ложась спать, обещала выполнить его, когда она случайным образом проснётся посреди ночи. Пока такой ситуации не происходило, поэтому совесть Евы была чиста, однако когда наступила среда, а ночи всё так же пролетали как одно тёмное мгновение, девушка твёрдо решила исполнить желание, чтобы не быть должной перед Бесовцевым. Если быть честным, то Еве просто стало интересно, зачем он загадал то, что не сможет проверить, и что же такого может произойти, если она посмотрит ночью в окно.

Любопытство сгубило кошку.

Ева ложилась спать, когда в очередной раз вспомнила про обещанное желание. Непоколебимая решимость, поселившаяся ещё днём где-то глубоко внутри, заставила девушку завести будильник на час ночи вопреки собственному желанию хорошо и спокойно поспать. Да, ради исполнения чужих мечт иногда приходится жертвовать своими.

Ева повернулась на бок. Глаза уже немного привыкли к полумраку, так что теперь её маленькая комнатка, освещённая оранжевым ночником с прикроватной тумбы, казалась нарисованной угольно-чёрными резкими тенями и рыжими пятнами света. За занавешенными плотными шторами жил город, долетая до уставшего сознания Евы размазанным неясным шуршанием, от которого только больше хотелось спать, и непонятными всполохами огней. Бойкий, электрический город, который так и искрится от перенапряжения. Ева прикрыла глаза и подумала, что, на самом деле, всё это ей нравится: метро, пролетающее со скоростью сапсана, машины, бесконечно стоящие в пробках на огромных магистралях, запутанная паутина эстакад, огни, вспыхивающие всеми цветами радуги, невозможные небоскрёбы и белое электричество, бьющее, словно вода, в каждом движении. Вот оно — будущее. Если бы город был человеком, то определённо бы стал противоположностью Евы. Волосы, жидким золотом разлившиеся по подушке, в свете одинокого ночника казались совсем рыжими, а голубые глаза какими-то болотно-зелёными, но от этого не менее красивыми. Ева вдруг вспомнила знакомство с Саваофом Теодоровичем, когда в очень похожей обстановке ей пришёл ответ на её объявление, и какое-то ноющее чувство, словно горячий чай, растеклось по груди — она была рада, что познакомилась с ним.

Очень неприятная, пресная и однообразная музыка зазвучала у Евы под ухом, заставив её недовольно зашевелиться и открыть глаза. Оранжевый ночник брошенным маяком горел в тёмной комнате, которая показалась Еве ещё чернее и мрачнее, чем раньше, словно вся вселенная вдруг обратилась в темноту, среди которой одиноким островком существовали только небольшая кровать и рыжая лампа. Отключив будильник, Ева встала и пошла на кухню, потому что подумала, что уже наступило утро, но, взглянув на циферблат, поняла, что сейчас только час ночи. Где-то на задворках сознания зашевелились воспоминания, и неохотно всплыла давно терзающая девушку мысль: «Желание». Ева про себя усмехнулась: хоть она и не была феей-крёстной, и волшебной палочки у неё тоже не было, исполнить загаданное гражданином Бесовцевым она могла.

Ева подошла к окну и нырнула за штору. Ничего особенного за окном не происходило, поэтому девушка сонно принялась разглядывать ночную улицу, почему-то не спеша возвращаться в свою тёплую и уютную постель. Было что-то завораживающее во всегда таком энергичном, а сейчас тихом переулке: фонари горели как-то по-мертвецки, заливая бело-жёлтым светом пустынное пространство, ночной ветер не шелестел полуголыми ветвями деревьев, успевших накинуть на себя парочку едва раскрывшихся почек, и поэтому они отстранённо молчали, словно кто-то высосал из них всю душу. Многоэтажный дом напротив тоже стал каким-то безжизненным и пустым, превратившись в одну лишь мёртвую оболочку, в которой горели белым слепым светом лестничные площадки, напоминая безмозглые тупые глаза глубоководной рыбы-удильщика.

Ева опустила взгляд на стройные ряды припаркованных во дворе машин, как вдруг увидела человека, стоящего посреди дороги. Ничего необычного в нём тоже не было, он… просто стоял, и всё. Девушка на мгновение задумалась, зачем ему находиться на улице в такое время: может быть, у него самолёт или поезд, и сейчас он ждёт такси, а может быть, просто предпочитает ночное время суток. Мужчина тем временем будто почувствовал на себе чей-то взгляд и, обернувшись, посмотрел куда-то в сторону её окна, хотя Ева не была уверена, что в темноте он заметил чью-то фигуру. Словно в подтверждение или, наоборот, опровержение её мыслей, молодой человек полностью развернулся лицом к дому и вдруг… Начал подниматься. Сначала Ева и не поняла, что он делает, но когда силуэт совершенно точно парил уже где-то на уровне третьего этажа, волна ужаса окатила её с головы до ног. Быстро заперев раму и задёрнув шторы, девушка кинулась к себе в комнату и залезла под одеяло, пытаясь успокоить бешено стучащее сердце. Ей показалось, ей просто привиделось… Ева на всякий случай проверила, закрыты ли окна у неё в спальне, плотнее сдвинула тюль и выключила ставший слишком ярким ночник. Мысли, как перепуганные мальки на мелководье, летели в разные стороны и не хотели собираться в единый поток, заставляя девушку волноваться ещё больше. Когда сердцебиение всё же постепенно успокоилось, а дыхание стало почти ровным, довольно громкий и настойчивый стук в окно заставил Еву подскочить на кровати. Стук. В окно. На двенадцатом этаже. Звук повторился, и девушка, не помня себя от страха, как была, в одной пижаме, без тапочек, выпрыгнула из постели и залезла в стоящий в коридоре большой гардероб. Ничего лучше она не придумала, поэтому ей только оставалось, затаив дыхание, напряжённо прислушиваться к звукам пустой квартиры. Всё было тихо, поэтому более здравые мысли стали потихоньку приходить ей в голову: например, почему в окно не мог постучать голубь или какая-нибудь другая городская птица? Уже было остановившись на этой довольно правдоподобной версии и собравшись выходить из шкафа, Ева снова подскочила от неожиданности, когда раздался настойчивый звонок в дверь, сопровождаемый чьим-то страшным угуканьем, словно на лестничной площадке сидела гигантская обезьяна. Звонок на некоторое время прервался, и за ним последовал такой же настойчивый как и в окно стук. «А вот это точно не голубь», — подумала Ева, пытаясь замаскировать себя толстыми куртками и пуховиками так, чтобы её было не заметно, а ей, в свою очередь, было видно происходящее в коридоре. Тут к её ужасу дверь в квартиру медленно бесшумно отворилась, и на пороге показался бледный, как смерть, Бесовцев. Он на мгновение застыл, исподлобья осматривая незнакомую для себя территорию, а затем неслышно, как пантера, двинулся дальше по направлению к спальне. За ним в квартиру с громким в наступившей тишине угуканьем прошло нечто, что Ева наконец-то смогла рассмотреть поближе: монстр напоминал большого чёрного орангутанга с косматой шерстью и белыми глазами-светлячками. Угу, угу, угу-гу. Бесовцев резко обернулся на него и приложил палец к губам, на что обезьяна сразу замолчала; Ева обратила внимание, что в этот миг глаза у него были абсолютно нормальные, без косоглазия и безумия, как тогда, после исполнения песни. Наблюдая за Бесовцевым, девушка упустила момент, когда орангутанг ушёл и потеряла его из поля зрения, как вдруг наверху что-то зашипело, зашуршало, и по гардеробу вертикально вниз стало спускаться странное существо. Когда обезьяна остановилась прямо перед коридорным шкафом, Ева насчитала у неё восемь, как у паука, лап, четыре из которых, впрочем, куда-то рассосались или втянулись обратно в тело. Орангутанг тихо угукнул и уполз в сторону кухни.

— От кого прячемся?

На плечи Евы опустились две тяжёлые ладони, и чей-то хриплый низковатый голос прозвучал прямо у неё над ухом, отчего девушка, громко взвизгнув, выпрыгнула из гардероба и, не оборачиваясь, выбежала из квартиры под тихий раскатистый смех, доносящийся из глубины шкафа.

Ева перелетала сразу через несколько ступеней, стараясь создавать как можно меньше шума. Первый этаж, второй, третий, четвёртый… Бежать по лестнице вниз было, конечно, гораздо проще, чем наверх, поэтому Ева достаточно быстро добралась до выхода из дома. Плитка непривычно холодила голые ноги, а когда тротуар закончился и девушка побежала по асфальту, несколько камушков сразу неприятно впились в обнажённые ступни. Ева не знала, куда она бежит. Через несколько минут дом остался позади, погони не наблюдалась, и девушка растерянно остановилась на обочине шоссе, под которым Ева почувствовала сердцебиение столичного метро. Машины как ни в чём не бывало сновали туда-сюда, и один водитель даже мельком посмотрел на неё со смесью непонимания и жалости. Боже, что она творит… Ева только сейчас осознала, как это выглядело со стороны: девушка посреди ночи в одной пижаме, без обуви выбежала из квартиры и теперь стояла на обочине шоссе, не зная, что на неё нашло. Ночная не особо высокая температура дала о себе знать, и Ева уже собралась возвращаться домой, но вспомнила свой неподдельный страх, когда вкрадчивый голос из глубины шкафа прозвучал у неё над ухом; когда глаза гражданина Бесовцева, такие цепкие и колючие, сканировали её квартиру, а потом он бесшумно, как настоящий хищник, двинулся в её спальню. Ева представила, что было бы, если бы она не спряталась в тот момент в гардеробе, и ей снова стало страшно.

Фонари яркой лентой вились по обе стороны дороги, убегая куда-то далеко-далеко, и терялись из виду между двумя треугольниками леса. Навстречу Еве неслись машины, разрезая воздух, когда они соколами пролетали совсем близко от неё, и каждый раз девушка провожала взглядом их тёмный, будто нарисованный углём силуэт. Ночной ветер шёлковым платком растрепал её длинные золотые волосы, и Ева, невольно поёжившись, задумчиво побрела вдоль обочины. На мгновение она подняла глаза наверх: бело-жёлтый свет косым дождём падал на шоссе, разгоняя темноту над асфальтовым полотном, и казалось, будто за этим треугольником ничего нет, только чёрные нарисованные деревья неподвижно стоят за полуразвалившейся железной оградой, и чёрные птицы иногда перелетают с одной стороны на другую. Мелкие камни неприятно резали голые ступни, когда Ева осторожно ступала по холодной земле, но девушка старалась не обращать на это внимания, задумавшись о чём-то своём. Непонятно почему, но идти в квартиру ей совсем не хотелось, поэтому вариант возвращения сразу был исключён и даже признан абсурдным. Можно было дойти до Саваофа Теодоровича, но его дом находился через две станции метро, что посреди глубокой ночи показалось Еве просто огромным расстоянием, да и было неясно, будет ли хозяин рад такому позднему визиту. После нескольких минут колебаний, когда ноги уже окончательно закоченели, девушка всё-таки решила идти к нему хотя бы потому, что идти было больше не к кому.

Казалось, что прошла целая вечность. Ева уже не чувствовала ни ступней, ни рук, но упорно продолжала идти, игнорируя короткие взгляды водителей, которые с подозрением иногда смотрели на идущую вдоль обочины девушку. Что ж, их можно понять. Ева подняла глаза на небо и увидела искристый тёмный ковёр, усеянный мириадами звёзд: они мерцали, словно светлячки в густой траве, и будто тихо пели, периодически закрываемые полупрозрачными полосками облаков. Ева прошла одну станцию метро, оставалась ещё одна.

Лесопарк неподвижно стоял по обе стороны дороги, заворожённый собственным величием, словно граница между реальным миром и вымыслом. Воображение Евы то и дело рисовало невозможные картины: вот между двумя ветвистыми елями ей показался Бесовцев, смотрящий на неё безумным взглядом исподлобья, вот какая-то женщина на вид лет сорока расположилась на развилке толстых дубовых стволов, раскладывая пасьянс, а вот гигантская обезьяна чёрным облаком перетекла с одного дерева на другое, и только мерцали в темноте её безликие глаза-светлячки. Грудь будто стянуло тугим обручем: хотелось плакать, но слёз не было, и от этого становилось ещё тяжелее.

Ева с удивлением оторвала глаза от земли и осмотрела шоссе — никого. Все машины разом куда-то делись, а может быть, это она упустила момент, когда странная, непривычная для дороги тишина повисла в воздухе, как разряд шаровой молнии. Над парком прокричала какая-то ночная птица, похожая на сову, и, тяжело оторвавшись от верхушки ели, полетела прочь. Ева ещё раз оглядела шоссе и, не увидев вблизи ни одной машины, неуверенно вышла на асфальтовое полотно, так как идти по колючей грунтовке было больно и неприятно. На мгновение ей показалось, что между деревьями промелькнула девушка: она бросила на Еву пронзительный взгляд, выражая этим своё пренебрежение к странной особе в пижаме посреди дороги, быстро подняла длинный подол старомодного чёрного платья и убежала в противоположном от шоссе направлении. Ева про себя подумала, что они обе хороши: что она в пижаме и без обуви, что та девушка в странном платье и красном бархатном плаще.

Вдруг справа от дороги что-то зашевелилось: чёрная тень медленно отделилась от высокого ствола сосны, густым туманом сползла вниз, на землю, и остановилась у его подножия. Ева замерла, внутренне надеясь, что монстр её не заметит, но существо резко повернуло голову в сторону девушки и, неуклюже повернувшись, направилось прямиком к ней. «Угу, угу, угу-гу», — издавало звуки стремительно приближающееся чудовище, у которого вдруг вместо четырёх лап оказалось восемь. Девушка, пару раз споткнувшись, со всех ног побежала прочь.

Пробежала она немного: закоченевшие ступни заплетались, то и дело цеплялись за невидимые рытвины, дыхание сразу же сбилось. Псевдоорангутанг не отставал, но и не догонял Еву, будто двигая её в нужном направлении, что, по правде говоря, пока отлично у него получалось. Девушка на секунду обернулась, чтобы посмотреть на монстра, а в следующее мгновение с размаху врезалась во что-то тёплое, большое и явно живое. Толстые женские руки аккуратно отстранили Еву от себя, и та растерянно отошла на пару шагов назад, с подозрением оглядывая попавшуюся ей навстречу женщину. Перед ней стояла солидная дама лет сорока, с большими волообразными глазами, которые смотрели на девушку с заметной хитринкой и каким-то особым удовольствием, словно коварная хищница почувствовала будущую достойную жертву, губами, растянутыми в нескрываемую усмешку, крупными тёмно-каштановыми локонами, уложенными в каре до середины шеи, и длинными некрасивыми чёрными ногтями, которыми она, едва дотрагиваясь, проводила по бледной коже.

— Какая милая девушка… Что случилось? — дама по-лисьему облизнулась и только сильнее растянула губы в ухмылке, видя растерянность Евы. — Мне показалось, ты от кого-то убегала, не так ли?

— Да… — девушка обернулась назад, но никакой обезьяны там, конечно, не было. — Простите, что я в таком виде…

— О, ничего-ничего. Ты наверняка замёрзла, бедняжка. Пойдём ко мне в машину, у меня есть плед.

Несмотря на абсурдность ситуации, Еве было приятно встретить в такой час кого-то живого, и хотя здравый смысл кричал, что не надо садиться в машину к незнакомому человеку, эта дама показалась девушке вполне миловидной, и Ева пошла вслед за ней. Надо сказать, что женщина была довольно высокой, ну или это девушка имела небольшой рост, тем не менее, разница между ними составляла почти голову.

Дама подошла к припаркованной на обочине огромной красной машине, открыла заднюю дверь и показала Еве рукой, чтобы та садилась, параллельно выискивая под сиденьями толстый плед. После холодного воздуха ночной улицы салон машины обдал девушку волной горячего воздуха, как будто кто-то включил мягкий невидимый фен и направил его прямо на Еву, так что она мгновенно растаяла и потеряла бдительность. Женщина не нашла плед под сиденьем, поэтому вылезла из салона, обошла машину сзади, открыла багажник и принялась в нём копаться. Если бы Ева в этот момент обернулась назад, то непременно бы заметила вывалившуюся оттуда чёрную мохнатую руку, которую дама немного нетерпеливо заправила назад, но так как девушка наслаждалась теплом и уютом после изнуряющей погони, то подозрительное содержимое багажника осталось для неё в секрете.

Тем временем женщина нашла плед и укрыла им и без того разморённую Еву. Девушка положила голову на спинку сиденья, закрыла глаза и зачем-то подумала, что было бы хорошо сейчас заснуть, а проснуться у себя в кровати, и чтобы жуткий визит гражданина Бесовцева вместе с погоней и чёрным орангутангом оказался лишь очередным ночным кошмаром. Однако вечерний ветер всё ещё неприятно холодил грязные поцарапанные ноги, которые Ева не осмелилась поставить на идеально чистую кожаную обивку и оставила свешиваться с бортика, а колючий плед давил своей тяжестью на уставшее тело и сознание. Всё это время женщина задумчиво и как-то слишком пытливо рассматривала Еву, словно её лицо казалось ей знакомым, но она не могла вспомнить, кого именно оно ей напоминало. Опустив взгляд на ноги девушки, дама щёлкнула пальцами, и сразу вся грязь и царапины куда-то исчезли, не оставив после себя и следа, но Ева этого не почувствовала.

— Подбросить тебя, детка? Называй адрес, — Ева встрепенулась и вопросительно посмотрела на женщину. — Или предпочитаешь идти пешком от Архангельска до Москвы, как Ломоносов?

— О, Благодарю Вас, — смутившись, Ева подтянула ноги внутрь, и дверь машины сразу захлопнулась, а дама опустилась на место водителя.

— Оставь свои благодарности до того момента, как мы приедем. Ну так? Куда ехать?

Ева уже хотела назвать адрес своего дома, но в последний момент перед глазами всплыл жуткий образ Бесовцева, стоящий напротив гардероба. Вот сейчас он повернёт голову, вот сейчас он посмотрит своим пронзительным взглядом прямо ей в глаза, увидит её сквозь узкую щель между дверцами… Решив придерживаться своего изначального плана, Ева назвала адрес дома Саваофа Теодоровича.

За окном промелькнула одна машина, вторая, третья, и вот уже по шоссе мчался безудержный стремительный поток. Ева снова опустила веки, и теперь, когда красный автомобиль проезжал мимо высоких фонарей, перед глазами девушки плыли мутные оранжевые пятна. Женщина не стала мучать её расспросами, за что ей была отдельная благодарность от Евы, хотя, может быть, в другой раз она бы и захотела объясниться. Шум колёс по асфальтовому покрытию убаюкивал не хуже поезда или дождя, поэтому вскоре, несмотря на отчаянные попытки девушки сопротивляться, тонкая полудрёма накрыла её, словно тёплая шаль.

Проснулась Ева от неприятного чувства холода и сырости под собой. Открыв глаза, девушка не сразу поняла, где находится: почему-то она, завёрнутая в старый порванный плед, лежала прямо на асфальте практически у проезжей части. Распущенные длинные волосы, конечно, бесповоротно спутались и были все в грязи, напоминая больше рваную половую тряпку, чем золотую шевелюру. Ева медленно поднялась и огляделась: низкие редкие тучи неохотно плыли по небу, словно осетры по речному дну, и, как камыши, качались на ветру печальные деревья. Моросил промозглый дождь, который, казалось, должен был навсегда остаться где-то в октябре, и голые мокрые ветви были тому подтверждением. Нет, это не апрель… Сырые многоэтажки, словно бездушные оболочки, скупые на яркий жизнерадостный свет, темнели в глубине квартала, будто их только что построили. Ева перевела взгляд налево: там стояло полуразрушенное обветшалое здание, явно заброшенное много лет назад. Трава, не встречая на своём пути преград, разрослась так, что доставала до середины первого этажа и даже пробралась внутрь; прогнившая крыша в одном месте провалилась, и теперь сквозь эту дыру ветер бросал туда всякий мусор; окна местами были выбиты, оставив после себя по краям острые осколки, а где-то и вовсе отсутствовали, будто их там никогда и не было. Одним словом, это была обычная заброшка, каких, наверное, много на свете, но что-то в ней не давало Еве покоя, и она вскоре догадалась, что именно… Это был дом Саваофа Теодоровича.

— О боже… Нет… Нет, не может быть! — девушка, забыв про всякие меры предосторожности, кинулась к тому месту, где предположительно должна была быть дверь, и оказалась права, правда, вместо двери там находился один только пустой проём, заросший крапивой. Ева здорово обожглась, но, не обратив на это никакого внимания, стала осматривать помещение. Да, это он, сомнений быть не могло: на круглом обеденном столе, за которым ещё не так давно она играла с Бесовцевым в карты, стояла маленькая хрустальная вазочка с покрывшимся плесенью букетиком; вода, конечно, выпарилась, оставив после себя некрасивый белый налёт. Ева медленно прошлась по захламлённой гостиной, чувствуя, как в горле наворачивается ком, как вдруг она обо что-то споткнулась. Это оказалась голова козла, о чьи рога девушка и зацепилась; любимое чучело Саваофа Теодоровича тоже было насквозь пыльное и местами поеденное молью. На какую-то долю секунды Еве показалось, что жёлтые глаза с горизонтальным зрачком дёрнулись и внимательно посмотрели на неё, но наваждение тут же пропало, не успела девушка его увидеть. Её губы скривились, задрожали, она прижала к себе голову козла со всё ещё мягкой шерстью и заплакала.

— Нет… Нет!.. Нет!!!

Медленно приходя в себя, Ева даже не сразу осознала, что проснулась. Горячие слёзы образовали мокрое пятно на одеяле, которое она крепко прижимала к себе, и в то же время холодили пылающие щёки. Девушка попыталась вдохнуть заложенным носом, но у неё не получилось. Забытый ночник на прикроватной тумбе раскалился до невероятной температуры и молил, чтобы его выключили, однако Ева и не подумала об этом.

Она долго ещё не могла успокоиться и понять, что же вызвало у неё такую бурную реакцию. Однозначно не неожиданный визит Бесовцева со своей странной зверушкой, хотя он, конечно, сильно её взволновал… Не приятного вида женщина, которую она встретила на обочине дороги и которая любезно согласилась её подвезти… Неужели разрушенный дом? Ева вспомнила то чувство, которое она испытала при осознании своей потери, и снова заплакала. Значит да — разрушенный дом. Осознание, что, может быть, она больше никогда не встретится с Адой… С Бесовцевым… Со всей этой странной компанией, что так откровенно влияла на её жизнь, даже не стесняясь скрывать свою принадлежность к тем тайнам и загадкам, что она подбросила ей… С Саваофом Теодоровичем… Да. Именно с ним.

Ева всё-таки решила пощадить ночник и уже хотела нажать на кнопку, чтобы его выключить, как вдруг увидела под ним узкую записку и с интересом прочитала, после чего по её спине пробежал лёгкий холодок. Желание было выполнено.

Глава 11. Стая бешеных собак

Той ночью Ева так и не уснула. Неприятное чувство волнения, которое заставляло её нервно переворачиваться в постели с боку на бок, наконец заставило и вовсе покинуть её, чтобы быстро одеться и, наспех накинув тонкое вельветовое пальто, спуститься вниз.

Прохладный ночной воздух дунул в лицо Еве приятным запахом прелой листвы, так что она невольно замерла посреди тротуара и медленно вдохнула его полной грудью. Лёгкий ветерок, словно увидев знакомую фигуру, подбежал к ней радостной собакой и завилял хвостом в знак приветствия, отчего едва позеленевшие ветки закачались вверх-вниз и будто зазвенели, напоминая музыкальные подвески. Весна в этом году определённо задерживалась, потому что был уже конец апреля, а черёмуха ещё не цвела.

Ева быстрым шагом направилась в сторону шоссе и, взглянув на часы, поджала от досады губы: метро ещё было закрыто, а ночные автобусы не ходили в тот район, где жил Саваоф Теодорович. Задумавшись над тем, стоит ли вообще ехать к нему в такой поздний час, Ева мысленно усмехнулась: она собственными руками превращала свой ночной кошмар в реальность, правда, на этот раз никто не вламывался к ней в квартиру и не стучал в окно; после страшного сна осталось только непонятное чувство тревоги, которое и двигало сейчас Евой.

Когда девушка проходила по двору, за ней увязалась какая-то бездомная собака и не отставала до самого подземного перехода. Хотя пёс производил не самое приятное впечатление — свалявшаяся, местами вырванная грязная шерсть, глаза в разные стороны, нестриженные когти, которые стучали об асфальт не хуже лошадиных подков, — Еву не особо смутило его появление. Она никогда не боялась бездомных собак, и даже такой облезлый и явно не в себе пёсик не произвёл на неё должного страха, а скорее сочувствие.

Уже подходя к шоссе, по которому летели со скоростью ветра автомобили всех мастей и пород, а точнее марок, Ева наконец-то почувствовала что-то неладное, а именно чей-то испепеляющий взгляд, который буквально прожигал дырку в её спине. Девушка резко обернулась и внимательно осмотрела пустынное пространство между двумя новостройками — никого. Спящие машины по бокам узкой проезжей части, спящая детская площадка, напоминающая оазис между мёртвыми искусственными скалами, спящие магазины в первых этажах, спящее всё, и всё-таки чей-то цепкий, смутно знакомый взгляд наблюдал за ней, оставаясь невидимым. Подними Ева глаза чуть выше, то непременно увидела бы стоящего в тёмном окне Бесовцева, который с непривычной для себя задумчивостью следил за девушкой и вившейся рядом с ней собакой, однако Ева так никого и не заметила. Увязавшийся пёс призывно и громко гавкнул, на что девушка, повернув голову в его сторону, смерила собаку спокойным, но немного недовольным взглядом и, несколько мгновений думая о чём-то своём, быстро исчезла в подземном переходе.

Ева уже давно скрылась из поля зрения, а Бесовцев всё стоял и отсутствующе смотрел в одну точку, ковыряя заусенцы на тонких пальцах, что говорило об успешно идущем мыслительном процессе. Сложенные в позе Наполеона руки в отблеске уличных фонарей казались белыми, словно лист бумаги, а волообразные глаза с непонятного цвета радужкой почти чёрными. Темнота кухни, в которой находился Бесовцев, и свет улицы, проникающий сквозь стекло практически осязаемым туманом, мягко контрастировали, отчего худоба его лица была заметна ещё сильнее, а скулы становились такими острыми, что о них можно было порезаться. При этой мысли уголок его рта слегка приподнялся; чтобы подтвердить свою догадку, Бесовцев вынул из кармана брюк небольшой лист бумаги и провёл им по щеке: бумага распалась на две части, будто её разрезали ножницами.

— Она не боится бродячих собак? — спросил Саваоф Теодорович, наблюдая, как половинки медленно сгорают в воздухе.

— По всей видимости, нет, — тихо шикнул Бесовцев, когда дёрнул очередной заусенец. Мужчины понимающе переглянулись между собой и снова принялись наблюдать за бездомной собакой, которая, не решившись спуститься вслед за Евой в подземный переход, растерянно переминалась с ноги на ногу у самых ступенек. Вдруг в неё словно вселился бес: она истошно завыла, защёлкала пастью, пытаясь схватить кого-то невидимого, задёргалась, и со всех концов района послышался истеричный ответный вой. Саваоф Теодорович и Бесовцев довольно улыбнулись.

— Давай, ты первый, я за тобой, — шепнул Саваоф Теодорович, подталкивая в спину своего друга, к которому снова вернулось косоглазие. Бесовцев настежь открыл окно, ловко взобрался на подоконник и без каких-либо сомнений прыгнул наружу с высоты двенадцатого этажа, а ещё через секунду по двору бежала огромная бешеная собака. Саваоф Теодорович проследил, как она добралась до уже начавшей собираться стае, коротко усмехнулся, когда пёс завертелся волчком в попытке поймать собственный хвост, и вдруг, обернувшись большим чёрным вороном, тяжело взмахнул крыльями и вылетел через открытую раму.

***

— Такси! Такси!

Ева тщетно пыталась поймать автостопом хоть какую-нибудь машину, но никто не останавливался, и даже такси, которые изредка проезжали мимо неё, были уже с пассажирами. Добраться куда-либо в ночное время суток оказалось сложнее, чем она думала, но идти пешком почти семь километров до дома Саваофа Теодоровича ей совсем не хотелось, несмотря на нарастающую в душе тревогу, поэтому она упорно продолжала сигналить. Едкая мысль, что Бесовцев специально заставляет её всё это делать, а она слепо ведётся у него на поводу, незаметно прокралась к ней в голову; подумав о коллеге Саваофа Теодоровича, Ева вдруг вспомнила один простой, но почему-то забытый факт: ведь Бесовцев живёт в доме напротив! Эта мысль так поразила её, что она не сразу заметила большой красный автомобиль, свернувший на обочину.

— Детка, ты вроде сигналила? Или предпочитаешь идти пешком от Архангельска до Москвы, как Ломоносов?

Ева медленно моргнула и через силу сосредоточила взгляд на обладательнице насмешливого голоса, прозвучавшего откуда-то из глубины салона. Девушка, как во сне, подошла ближе к машине и заглянула внутрь; сомнений быть не могло: на неё смотрела женщина из ночного кошмара и так же хитро улыбалась, словно тоже помнила Еву. В голову неуместно пришла мысль о том, как возникает чувство дежавю и вещие сны.

Тем временем даме, по всей видимости, надоело ждать, и она, передвинувшись с водительского кресла на соседнее пассажирское, опустила окно и два раза щёлкнула перед носом девушки пальцами. Ева моргнула и непонимающе посмотрела на женщину.

— Проверяла, не сомнамбула ли ты, — пояснила она, открывая дверь. — Ну что, ты ехать будешь?

Салон, как и во сне, встретил Еву приятным теплом. На дальнем сидении, насколько смогла разглядеть в зеркало заднего вида Ева, лежал тяжёлый плед с огромной прожжённой дырой посередине, и неприятное ощущение голого асфальта под собой заставило девушку скупо поёжиться.

— Говори адрес — я не умею читать мысли, — беззлобно поддела Еву женщина, снова выворачивая на шоссе. Замелькали фонари, замелькали машины, замелькали тёмные деревья лесопарка вдоль обочины, как иногда мелькают мысли в возбуждённой голове, и девушка, прикрыв глаза от удовольствия, медленно втянула электрический воздух живущей столицы.

— О, ты знаешь Саваофа Теодоровича? — удивилась женщина, когда Ева назвала адрес.

— Да. Я няня Ады, его…

— Дочки, я знаю, — она чему-то усмехнулась про себя, но промолчала. — Ну и как? Сложно?

— Да нет, — честно ответила Ева, провожая взглядом фонарные столбы. — Милая девочка. Бывают иногда небольшие проблемы, но это так… Несерьёзно…

— Несерьёзно?! — искренне удивилась женщина, будто знала, о чём идёт речь. Обе обменялись непонимающими взглядами. Дама хотела ещё что-то добавить, что, наверное, должно было объяснить её реакцию, но вместо этого спросила: — Как тебя зовут?

— Ева. А Вас?

— Ева… — задумчиво протянула женщина, сворачивая в правый ряд. — С этого имени началась его карьера, ты знала?

— Да, мне говорила Ада ещё в первый день нашего знакомства. Кстати, не скажете, кем он работает?

— А сама-то как думаешь? — они остановились в небольшой пробке перед светофором, что позволило Еве получше рассмотреть свою новую знакомую: та слегка постукивала по рулю длинными чёрными ногтями.

— Я полагаю, у него свой бизнес, но какой именно, затрудняюсь ответить…

— Тогда тебе лучше самой спросить у него при удобном случае.

Зажёгся зелёный свет, и машина тронулась. Некоторое время в салоне царило обоюдное молчание, так что Еве даже захотелось задремать, но вовремя вспомнив, что случилось во сне, когда она заснула, девушка сконцентрировала всё внимание на дороге.

— Так как Вас зовут?

Женщина растерянно поджала губы, словно не знала, как ответить.

— М… Мария, — неуверенно сказала она, приподнимаясь в кресле, чтобы осмотреть дорогу перед машиной.

— Очень приятно, Мария.

Они въехали на мост, и тёмная река засверкала под ними тысячей огней большого города; фонари вдоль петляющей набережной отражались в чёрной воде, удваивая, утраивая, удесятеряя количество света и без того яркого мегаполиса. Мимо машины пронёсся поезд метро, словно сбежавшая по небосводу ледяная электрическая комета, завибрировал от напряжения мост, и Ева снова ощутила в груди приятный трепет: она чувствовала биение столичного сердца. Тук-тук, тук-тук… Это стучит поезд, или перекачивает кровь по артериям и венам столичное сердце? Тук-тук, тук-тук… Это гул машин, что несутся по нескончаемым дорогам, или пульс ни на миг не засыпающего города? И не разберёшь, не поймёшь, потому что это всё вместе. Всё вместе…

— Приехали, красавица. Иди скорее, пока Саваоф Теодорович не лёг спать.

Ева очнулась от своих философских мыслей и выглянула в окно: на кухне горел приглушённый свет, превращая немного полноватого мужчину, разговаривающего по телефону, в сплошной чёрный силуэт. Бывшая решимость, с которой Ева ехала к Саваофу Теодоровичу, мгновенно улетучилась, так что она уже не была уверена, стоит ли вообще к нему идти.

— Сомневаешься? — Мария лукаво прищурила глаза, наблюдая за её нерешительностью. Ева коротко кивнула. — Знаешь, чего я тебе точно не советую, так это отступать. Раз уж мы… Всё это затеяли, — женщина добродушно улыбнулась и медленно кивнула каким-то своим внутренним мыслям, — то надо идти до конца. Или хотя бы плыть по течению.

Ева вышла из машины и широко улыбнулась Марии на прощание; женщина весело подмигнула ей, и вскоре красный автомобиль скрылся где-то в новообразованных дворах, оставив после себя странное чувство спокойствия и уверенности.

Саваоф Теодорович медленно открыл дверь и ещё долго вглядывался в лицо Евы, словно пытался что-то вспомнить, пока некое подобие удивления не появилось в его глазах.

— Ева, Вы немного рано… Три часа ночи, — было видно, что он валился с ног от усталости, но врождённые манеры не позволяли ему выпроводить девушку за порог. — И сегодня среда.

— Уже четверг, — неловко поправила его Ева, смущённо улыбаясь. — Ради Бога, простите, что я приехала к Вам среди ночи…

— Давайте я Вас прощу, но не ради Бога, — хмуро перебил её Саваоф Теодорович и шире открыл дверь, приглашая внутрь. — Будем отталкиваться от того, что, раз Вы здесь, на то была причина…

— Причина… Мягко сказать, странная, — заговорила Ева, сидя на диване в гостиной напротив телевизора. Саваоф Теодорович, поминутно зевая, разбирал какие-то бумаги и явно слушал девушку не очень внимательно. — Мне приснился кошмар, как будто с Вами что-то случилось…

— В смысле? — мужчина погасил маленькую лампочку над кухонным столом и сел на диван рядом с Евой. Теперь во всём доме горел только высокий торшер.

— Мне приснилось, будто Ваш дом разрушен, а Вы все куда-то исчезли. Вы… Ада… Мне стало так страшно.

Саваоф Теодорович ещё раз широко зевнул, выдвинул какой-то ящик под диваном, достал оттуда тяжёлый, но мягкий плед и укрыл им Еву.

— Простите мне моё любопытство, но… Вы что, каждый день допоздна работаете? — тихо спросила Ева и тоже зевнула.

— Нет, что Вы, обычно в это время я уже сплю, просто сегодня был сложный день… Сложный и важный. Но результат того стоил… — вполголоса пробормотал он, уже начиная погружаться в густую дремоту. — Вы не волнуйтесь за нас, Ева… С нами-то уж точно ничего не случится… Это наверняка… Это я Вам обещаю…

Ева уже давно закрыла отяжелевшие веки и тихо наслаждалась своим необычным спальным местом. Диван не был кожаным, как в большинстве домов, а с каким-то тканевым покрытием, так что лежать на нём было одно удовольствие, особенно если использовать в качестве подушки подлокотник… На задворках сознания промелькнула мысль, что, наверное, стоило хотя бы попытаться вернуться домой и не оставаться так неприлично в гостях, однако в тот момент эта идея показалась Еве настолько смешной, что даже совесть, постоянно что-то комментирующая, на этот раз молчала и, видимо, тоже спала.

***

Утро Евы началось не только с затёкшей шеи, ноющей спины и отлёжанной руки, но и непрозвонившего будильника. Большие круглые часы неумолимо показывали десять утра, как бы непозволительно жестоко это ни было. Саваоф Теодорович, вопреки своей привычке вставать рано, тоже ещё спал, подложив под голову согнутую в локте руку и накрывшись сверху таким же как у Евы пледом, который, однако, грозил окончательно сползти на пол от любого неосторожного движения. Несмотря на бушующую в душе панику, девушка не спешила собираться: она весьма медлительно и неохотно прикидывала в голове, стоит ли ей вообще торопиться, и, если она всё-таки поторопится, к какому времени прибудет в нужное место. Мысленно пробежавшись по своему списку дел, Ева совершенно справедливо рассудила, что спешить ей, в общем-то, некуда и, выкопав из оставленной около дивана сумки телефон, погрузилась во что-то своё.

Спустя минут пять или семь её расслабленное состояние прервала пришедшая от кого-то смс-ка. Ева весьма наивно подумала, что это ей написал кто-то из знакомых, и открыла сообщение.

«Как спалось?»

Неизвестный номер. Девушка уже начала было волноваться, как делала всегда, когда ей писал или звонил кто-нибудь незнакомый, но вдруг на её лице почему-то появилась задорная и, можно даже сказать, игривая усмешка.

«Бесовцев?»

«А ты сообразительная:)»

Ева победно хмыкнула и добавила номер в контакты. На секунду она задумалась о том, что, получается, все называют его по фамилии, а имени она не знает.

«Я выполнила твоё желание.»

«Я знаю:)»

«Откуда?»

«Я живу в доме напротив, забыла?)»

«Нет, не забыла, но ведь вряд ли ты целыми ночами следил за моей квартирой.

Погоди, или?..»

«Бессонница, знаешь ли. Всё равно делать нечего.

Кстати, ты помнишь, что должна ещё одно желание Саваофу Теодоровичу?»

«Да, но он пока ничего загадал, так что моя совесть чиста.»

«Несмотря на внезапный визит?)»

«Откуда ты знаешь? Тоже следил?»

«Не преувеличивай, у меня нет мании следить за людьми: мне сказал Саваоф Теодорович, что ты у него. Кстати, не говори ему, пожалуйста, про эту переписку.»

«Почему?»

«Ревновать будет;)»

На этом весьма странном заявлении беседа оборвалась, вызвав в Еве целую бурю эмоций. Саваоф Теодорович? Ревновать? С чего бы это? Сделав вполне убедительное умозаключение, что Бесовцев просто пошутил, Ева отложила телефон и только тогда заметила внимательный взгляд тёмных, как маслины, глаз.

— Доброе утро, Ева, — широко улыбнулся Саваоф Теодорович, легко поднимаясь с дивана. Девушке даже стало немного завидно, что у него, в отличие от неё, видимо, мало что болело. — Вы не спешите, — заметил мужчина, сворачивая покрывала и убирая их обратно под диван.

— Решила сделать себе выходной, — неуверенно ответила Ева, уже начиная сомневаться в удачности своего решения.

— Это правильно, — продолжал тем временем Саваоф Теодорович, приводя себя в порядок. — Надо иногда давать себе отдыхать. Я вот тоже решил сделать себе небольшой выходной: вчера у меня был весьма насыщенный день, и я, признаться, очень доволен результатом. Что насчёт прогулки? — спросил вдруг он, застёгивая часы на правой руке. — Не буду скрывать, я мало провожу времени с Адой… По крайней мере, меньше, чем следовало бы, — задумчиво поправил сам себя Саваоф и поднял глаза на Еву. Та молча ждала, что он скажет. — На сегодня, при условии, что всё пройдёт гладко, у нас была запланирована прогулка, и раз уж так получилось, что и у Вас выходной, почему бы Вам не присоединиться к нам?

— Я только «за»…

Когда они втроём входили в парк, Ева подумала, что в нём, несмотря на будний день, будет много народу, потому что обычно так оно и было, однако сегодня все пенсионеры и родители с малолетними детьми решили изменить себе и погулять где-нибудь в другом месте. Ада безостановочно бегала вокруг Евы и Саваофа Теодоровича, словно маленький козлёнок, отчего вскоре у обоих зарябило в глазах, однако та, несмотря на замечание, и не думала останавливаться. Через некоторое время на их пути попалась детская площадка, и Ада весело убежала играть с другими детьми, оставив взрослых одних.

— Ева, — заговорил Саваоф Теодорович, пока они медленно обходили по кругу площадку. Он и сейчас был в своём излюбленном строгом и исключительно деловом костюме, состоящего из светло-серого пиджака и белой рубашки в крупную клетку. — Я бы хотел сделать Вам одно предложение. Думаю, Вам известно, что у таких людей, как я, приняты рауты, званные вечера… — «У каких «таких» людей?» — со страхом подумала Ева, но промолчала. Саваоф Теодорович дождался, когда Ева утвердительно кивнёт, и продолжил: — Вчера мне удалось договориться об одном из таких вечеров: он будет в ночь с субботы на воскресенье. Нечто наподобие бала, если так Вам будет понятнее, а на такие «балы» принято являться с дамой. Для меня эта встреча будет носить сугубо деловой характер, но для Вас это прекрасная возможность отдохнуть. Ну? Как Вам моё предложение? — пытливо спросил Саваоф Теодорович, наблюдая, как Ада вместе с какой-то девочкой качается на качелях.

— Но я никогда не была на подобных мероприятиях и совершенно не знаю, как себя вести…

— Как обычно. Учитывая, что Вам не нужно заводить полезных знакомств и связей, Вам не нужно и соблюдать каких-то особых правил. Естественный этикет, подразумевающий под собой элементарное приличие: дресс-код, манера общения и так далее. Больше от Вас ничего не требуется, кроме наслаждения вечером в приятной компании, — видя, что Ева всё ещё колеблется, он добавил: — В крайнем случае, я почти всегда буду рядом и смогу помочь. Не обещаю, что всегда, потому что, как я уже говорил, этот вечер будет иметь для меня деловой характер. Да и к тому же, Ева, когда ещё Вы сможете побывать на светском рауте?

Аргументы, которые приводил Саваоф Теодорович, были весьма весомыми, поэтому в итоге Ева согласилась, и на лице мужчины появилась победная улыбка.

— Подробности пришлю сообщением, скорее всего, завтра, — сухо сообщил он, как вдруг на чём-то остановился взглядом и испуганно крикнул, показывая рукой в сторону площадки: — Ева, смотри!

Девушка повернула голову туда, куда он показывал, и застыла от ужаса: Ада в каком-то необъяснимом приступе каталась по полу, схватив за подол платья молодую женщину, отчего ткань уже наполовину порвалась и грозила разойтись дальше, если девочка её не отпустит. Из её горла вырывались жуткие, непохожие на человеческие завывания, а глаза сверкали и вращались, как у бешеной. Ева подбежала к женщине и с большим трудом отцепила от неё ребёнка, лопоча какие-то извинения, которые, естественно, никто не слышал, но тут девочка вывернулась из её рук и с неописуемой злостью впилась зубами в запястье. Ева вскрикнула от боли, но сразу замолчала, наблюдая новую страшную картину: ноги и руки Ады удлинились, став примерно одного размера, и покрылись редкой сероватой шерстью, лицо, а именно челюсть вытянулась в цилиндрическую форму и со всей силы щёлкнула, демонстрируя острые и явно нечеловеческие зубы. Существо закричало (или завыло, было непонятно) смесью детского голоса и собачьего воя и, кое-как поднявшись, стало медленно приближаться к Еве. Из оцепенения, в котором до этого момента пребывала девушка, её вывел целый хор посторонних голосов, донёсшихся откуда-то из-за деревьев, словно огромная свора собак откликнулась на зов своего предводителя. Как выяснилось позднее, Ева была не так далека от правды.

В кустах вспыхнули ярко-жёлтым огоньком глаза, затрещали ветки, и вскоре на детской площадке стали собираться бродячие псы всех пород и мастей, окружая девушку плотным кольцом, впрочем, Ева не обращала на них никакого внимания. Её главной заботой была Ада, — Ада ли? — которая в каком-то лихорадочном припадке то тряслась всем телом, словно от холода или страха, то пыталась подняться на задние лапы и выпрямиться во весь рост, чего не позволяли сделать тонкие собачьи конечности. Платье, в котором выходила на прогулку девочка, смотрелось теперь особенно сюрреалистично на существе, застрявшем своей формой между человеком и животным; Ева заплакала от переполнявших её бессилия и страха.

В бок девушки впилось что-то острое: большая лохматая и порядком ободранная собака держала в зубах ветку и тыкала ею Еву, требуя, чтобы та обратила на неё внимание. Впрочем, совсем скоро девушка стала сомневаться, что ей от неё что-нибудь нужно: пёс был явно не в себе, как и множество других бродячих животных, которых, к слову, становилось всё больше и больше.

Очнувшись от первичного шока и взяв себя в руки, Ева огляделась. На площадке никого, кроме неё и целой стаи бешеных собак, не было, даже Саваоф Теодорович куда-то бесследно испарился, словно не ходил и не разговаривал с ней пять минут назад. Ева ещё раз посмотрела на существо, которое когда-то было Адой и сейчас пыталось выговорить что-нибудь человеческое (что, по правде говоря, звучало довольно жутко), и задумалась. Ведь такого не бывает, этого… Не может быть… Облегчённая, но неестественная и неуместная в данной ситуации улыбка, словно полупрозрачный луч солнца, выглянувший из-за дымки облаков, появилась на её лице: этого не может быть! Это всё её личный, персональный бред! Ева медленно поднялась, отряхнулась и тихо засмеялась. Много лет назад она уже думала, какое чувство испытывает безумец в своих галлюцинациях и может ли им противостоять, осознавая, что всё, что он видит — иллюзия, нарисованная собственным воображением, и уже имела случай узнать ответ на это вопрос. Галлюцинации бывают визуальные, бывают слуховые, но не бывает осязаемых галлюцинаций… Тактильных… Разве только очень и очень редко, так редко, что можно сказать никогда. Ева стала осторожно подходить к корчившемуся на земле существу и протянула руку. Перед тем, как дотронуться до странного подобия собаки, в памяти девушки почему-то всплыли слова Марии: «Раз уж мы… Всё это затеяли, то надо идти до конца. Или хотя бы плыть по течению». Ева положила ладонь на голову существа и сразу отпрянула, вполне ясно ощутив тепло и мягкость шерсти. Это был не бред.

Собакам тем временем надоело бездействовать. Они разом требовательно взвыли, зарычали и вдруг… Поднялись на задние лапы, как люди. Пёс с веткой в зубах, который до этого тыкал девушку в бок, положил свою грязную лапу ей на плечо и заупокойным голосом спросил:

— Ты в квартире живёшь? В тёплой квартире? Аккуратной и чистой? А мы вот по подворотням бродим, как неприкаянные… И ты нас не боишься. Пошли к нам в гости?

Остальные собаки тоже заголосили, вполне дружелюбно убеждая её пойти с ними, однако Ева их не слышала и дружелюбного тона не замечала. Крик застрял где-то в горле; она сбросила лапу со своего плеча и кинулась прочь, расталкивая вставших плотной стеной псов, которые, впрочем, перед ней мгновенно расступились. Ева бежала, не смея обернуться, и как-то вскользь думала, что у всех них были косые глаза и одинаковый немного потрёпанный вид.

Никакой погони за ней не было, но девушка всё равно продолжала бежать, пока аллея не вывела её на пустынную набережную. Солнце, делающее из асфальтовой дорожки шкуру леопарда, светило сквозь растущие по бокам огромные кусты сирени и казалось в тот момент Еве каким-то совсем нереалистичным и неправильным. Ведь так не бывает: не бывает, чтобы можно было испугаться при свете, как говорится, средь бела дня. Утро было по-летнему тёплое, поэтому девушка смело стянула лёгкое вельветовое пальто и пошла уже медленней, постоянно оборачиваясь на каждый шорох. По реке шустро проплыл маленький катерок, огласив окрестности протяжным гудком; вспененная вода, выпрыгивающая из-под него мелкими волнами, окрасила поверхность в белый цвет. Позади Евы прогремел метромост, по которому она теперь каждые выходные ездит к Саваофу Теодоровичу, прогудели машины, уставшие стоять в вечных пробках, прошелестели волны под очередным пароходом… Жизнь била ключом, а на её фоне таким странным образом стояли перед глазами Евы говорящие собаки на задних лапах.

Ева никак не могла знать того, что произошло после её ухода на детской площадке. Когда она кинулась прочь, куда глаза глядят, бешеные псы, жутко вращая глазами, сначала потянулись за ней, вовсе не собираясь оставлять девушку в покое, но вдруг с дерева неподалёку прямо в центр толпы, где только что стояла Ева, слетел большой чёрный ворон, который, однако, через пару мгновений выпрямился и, встав в полный рост, оказался Саваофом Теодоровичем. Собаки растерянно остановились в ожидании, что он скажет.

— Не надо, — как-то мрачно и отрешённо произнёс он, поднимая правую руку в предупреждающем жесте. — На сегодня хватит.

Псы непонимающе переглянулись, но ничего не сказали. Самая большая и лохматая собака, которая держала в пасти ветку, вдруг стала принимать человеческие черты и через несколько секунд превратилась в гражданина Бесовцева с ржаным колосом во рту.

— Что случилось? — тихо спросил он так, чтобы другие не слышали. Саваоф Теодорович не посмотрел на Бесовцева, словно чего-то стыдился, хотя само такое явление как стыд было явно не про него.

— Перегнули палку, — скупо бросил Саваоф Теодорович, медленно обводя взглядом стоящую перед ним стаю бешеных собак. — Не сейчас. Послезавтра бал… На нём можно. Да. Послезавтра бал… — ещё раз тихо повторил про себя мужчина, кивая каким-то своим загадочным мыслям. — Ну так я вас всех на него приглашаю! — крикнул вдруг он в порыве необъяснимого возбуждения. — Слышите вы, бродяги? Всех вас! Всех до единого!

Его слова потонули в громком собачьем вое, который постепенно преобразился во вполне человеческие восклицания, только Бесовцев думал о чём-то совершенно другом и не поддерживал всеобщей радости. Вдруг и на лице молодого человека блеснула таинственная ухмылка, словно в его голове промелькнула какая-то догадка, о которой он, естественно, ещё подумает на досуге. Все, включая Бесовцева, стали расходиться, пока Саваоф Теодорович не остался один посреди опустевшей детской площадки.

Никто, даже Бесовцев, не узнал о том, что было дальше: они устроили себе настоящий выходной. Ева всё так же задумчиво шла по пешеходному мосту через реку на другую сторону, когда её вдруг нагнал Саваоф Теодорович и стал сумбурно объяснять, что произошло с Адой, однако спустя некоторое время растерянно замолк, увидев на лице девушки искреннюю улыбку и смеющиеся глаза. Потом они ещё долго гуляли по парку, гуляли прямо до дома Евы; Саваоф Теодорович поделился, что никогда здесь не бывал, потому что не хватало времени. Потом они вместе зашли к ней домой, пили чай и смотрели телевизор. Всё это время с того момента, как они встретились на мосту, у Евы было впечатление, будто Саваоф Теодорович за что-то извиняется, только ей было непонятно, за что…

Глава 12. Вальпургиева ночь

«Завтра в пять часов вечера я буду ждать Вас у подъезда. Приходить к Аде не нужно. Сам бал начнётся в семь вечера, но, так как я хозяин заведения и организатор раута, надо прибыть на место заранее, и Вам, как моей паре, тоже.

С уважением, С.Т. Деволинский

P.S. Я желал бы увидеть на Вас колье»

Такое сообщение получила Ева, когда во второй половине пятницы возвращалась к себе домой. Известие, что Саваоф Теодорович, оказывается, сам устраивает званный вечер, да ещё и в собственном ресторане, и на неё таки будут возложены какие-никакие обязанности, очень её взволновало, из-за чего весь вечер Ева провела, в нервных размышлениях, как нужно вести себя на «балах». Немного успокоившись, девушка вдруг обратила внимание на слово, так неосторожно употреблённое Саваофом Теодоровичем и которое её несколько смутило и вызвало на губах лёгкую улыбку: «бал». Не раут, не званный ужин, не вечер, а именно бал. Ева даже в шутку обиделась: конечно, она ничего в этом не понимала, но не настолько, чтобы заменять слова «деловая встреча» «балом». Тогда ей и в голову не могло прийти, что это была лишь случайность.

Колье, про которое писал Саваоф Теодорович, взялось не откуда-нибудь, а было подарено им же накануне в знак извинения за ситуацию с Адой. По правде сказать, Ева ещё не до конца поняла, что именно там произошло и почему Саваоф Теодорович был в таком весьма странном для себя возбуждённом состоянии, но он говорил так скоро и неразборчиво, что Ева наконец добродушно махнула на это дело рукой. Когда они вечером сидели на кухне и пили чай, Саваоф Теодорович вдруг, как фокусник, вынул из кармана пиджака изящное колье и протянул Еве. Та в своей манере сначала долго отказывалась принимать подарок, сочтя это невежливым, пока предложение не начало переходить в лёгкую ссору, и Ева не подумала, что, вполне возможно, её отказ, в свою очередь, тоже выглядит невежливым, поэтому в конце концов колье осталось в её шкатулке с украшениями.

Ева вынула подвеску из коробочки и задумчиво посмотрела на неё. Ничего сверхъестественного: тонкая серебряная цепочка с маленьким кулончиком в виде пёрышка, правда, настолько филигранно сделанного, что было видно его каждую ворсинку, точно это настоящее перо, покрытое металлом и сильно уменьшенное в размере. Ева забрала волосы, надела колье прямо поверх старенькой домашней кофты и подошла к зеркалу: перо сверкнуло, поймав луч горящей настольной лампы, словно яркая падающая звёздочка на юном летнем небосклоне.

***

Первая половина субботы пролетела так, будто её и не было. Часы показывали около трёх дня, а Ева уже была готова покорять все светские вечера и званные ужины, какие только были на свете. Девушка находилась в смешанных чувствах: она и волновалась за предстоящее мероприятие, и была в предвкушении, и радовалась, сама не зная чему, и одновременно с этим грустила, тоже неизвестно из-за чего. Всем этим чувствам было объяснение, которое читатель узнает чуть-чуть попозже.

Стрелка на циферблате то ползла предательски медленно, то перепрыгивала сразу через несколько засечек, и проходило не пять минут, как думала Ева, а полчаса, отчего девушка нервничала ещё больше, но вот, наконец, настало время, когда она должна была идти. Ещё раз оглядев себя в зеркало и оставшись полностью довольной собой, Ева заперла дверь и уже через пару минут стояла у подъезда.

Саваоф Теодорович был, как всегда, пунктуален. Чёрная машина расположилась прямо напротив выхода, а рядом уже ждал сам хозяин торжества и держал открытой переднюю дверь, ещё издали заметив спускающуюся по ступенькам Еву. На секунду в его глазах проскользнуло неподдельное восхищение, вызванное видом того ангела, что подходил сейчас к его машине, но вскоре скрылось за светской учтивостью и теми изысканными манерами, за которыми редко можно понять настоящие чувства. Ева, вежливо кивнув в знак приветствия Саваофу Теодоровичу, опустилась на переднее сиденье, и через мгновение автомобиль уже выворачивал на шоссе.

Ехать пришлось довольно долго, почти час. Первое время Ева отслеживала их местонахождение, вчитываясь в названия улиц и районов, однако спустя половину пути она сбилась и уже не смогла бы сказать, где они сейчас едут. Весенний день постепенно отвоёвывал у зимы свои часы, поэтому, когда Саваоф Теодорович и его прекрасная спутница прибыли на место, над столицей висела та пелена, что сочетает в себе тёмное небо ночи и бело-жёлтый цвет заката.

Ресторан «Вальпургиева ночь» встретил своих хозяев именно так, как это может сделать только элитный, но при этом лишённый богатого гламура и лоска ресторан. Здесь определённо собирались люди, считающие свои и нередко чужие деньги, люди, которые понимают свою позицию и позицию посторонних в обществе, и именно те, кто учтиво обращается как с вышестоящими людьми, так и с простыми случайными посетителями. Находиться здесь было комфортно и серьёзным бизнесменам, идущим сюда в поисках новой золотой жилы, и тем, кто абсолютно ничего в этом не смыслит (например, таким, как Ева). Если Вы войдёте в «Вальпургиеву ночь» с главного входа, то первым делом окажетесь в довольно большом и просторном зале, заполненном элегантными круглыми столиками; в центре располагался фонтан, из которого била ключом хрустально чистая вода и на дне которого всегда блестела какая-нибудь пара монеток. Фонтан украшали изящные мраморные статуи Персефоны и Аида: два древнегреческих божества стояли друг к другу спиной с поднятыми к небу головами; они касались друг друга затылками, а их пальцы были переплетены между собой. Ева долго рассматривала скульптуру, поражённая её чувственностью и особой красотой.

— Необычное видение мифа, согласитесь, — тихо сказал Саваоф Теодорович, заметив, что девушка заинтересовалась статуей.

— Да, — так же тихо ответила Ева, склонив голову на бок: ей хотелось увидеть оба выражения лиц, и Аида, и Персефоны, одновременно.

— Предлагаю пройти наверх: именно там будет проходить вечер.

Саваоф Теодорович подставил Еве левую руку, за которую она без тени сомнения взялась, и повёл на второй этаж.

Наверху располагался банкетный зал, специально предназначенный для таких мероприятий, как сегодняшнее. Весь он, как и помещение под ним, был отделан чёрно-белым мрамором, между которым то тут, то там искрились, будто показалось, тонкие золотые прожилки. Высокие окна в пол выходили в сад, где тонули в вечерней саже круглые кусты сирени, пионов и роз; на фоне прозрачного неба, которое уже начинало проявлять на себе белые крапинки звёзд, словно неаккуратные линии карандашом, чернели ветки с едва распустившимися листочками. Ева хорошо знала и очень любила это мимолётное состояние весны, когда деревья только-только оживали и стояли в лёгкой зелёной вуали; завтра наступит май, и эта свежая зеленоватая дымка, сквозь которую ещё просвечивают влажные тёмные ветки, спадёт, рассеется и уступит место более настырной листве.

Когда они поднялись наверх, Саваоф Теодорович оставил Еву осматриваться, а сам ушёл куда-то ещё выше, где, наверное, располагалась администрация и его кабинет директора. Вдоль двух боковых стен в шахматном порядке стояли высокие полупустые столики, покрытые белой скатертью, которые уже постепенно начинали заполняться. Официанты сновали туда-сюда с подносами в руках, так что Ева вскоре отошла к стене, чтобы не мешать им. К её большому удивлению, весь персонал, когда проходил мимо неё, вежливо кланялся, на что девушка немного рассеянно отвечала таким же кивком головы: по всей вероятности, Саваоф Теодорович уже успел оповестить, кем будет его пара.

Надо сказать, что банкетный зал был довольно большим: перед окнами оставалось обширное незанятое пространство, явно предназначенное для танцев; далее шла так называемая зона отдыха, где вперемешку стояли маленькие диванчики полукругом, низкие кофейные столики и высокие клумбы с фикусами или диффенбахиями; ещё дальше, за двумя широкими винтовыми лестницами, располагалась вип-зона, видимо, предназначенная для «переговоров». Ева расположилась на одной из кушеток, окружённой плотным кольцом зелени, и стала лениво наблюдать за бегающими туда-сюда работниками; все они были в строгой чёрно-белой форме и явно приподнятом настроении, потому что в разговоре часто слышался короткий звонкий смех.

До начала бала оставалось где-то около пятнадцати минут. Ева слышала под собой шум толпы и нестройный хор голосов, доносящийся с первого этажа, где, видимо, уже собирались гости. Саваоф Теодорович неспеша спустился по винтовой лестнице и, отыскав глазами девушку, направился к ней; он был великолепен: чёрный смокинг, ненавязчиво украшенный серебряными запонками, производил потрясающее впечатление и был именно таким, от которого всегда остаются в полном восторге; тёмные волосы были аккуратно уложены и зачёсаны назад. Саваоф Теодорович по-лисьему прищурился, осматривая Еву: он явно был доволен собой и своей спутницей.

— Вы готовы, миледи? — спросил он, протягивая руку.

— Несомненно.

Саваоф Теодорович кивнул, и два лакея, стоявшие у каждой винтовой лестницы, быстро сбежали вниз и, судя по нарастающему гулу, объявили начало бала под семикратный бой часов.

Сказать, что Ева волновалась — ничего не сказать. Гости хлынули в банкетный зал, как больше не сдерживаемый поток воды, и сразу рассредоточились по всему помещению. Так как Саваоф Теодорович и Ева стояли на неком возвышении в конце зала, им было видно всех и каждого, так же как и гостям — их. Не все, но многие подходили здороваться с хозяином вечера; здоровались и с Евой, но исключительно из уважения, потому что никого из этих людей она не знала.

Однако вскоре среди толпы Ева с радостью увидела и знакомые лица. Сквозь гостей к Саваофу Теодоровичу пробирался со своей парой гражданин Бесовцев, выглядевший сегодня не просто хорошо, а шикарно, и единственным, что немного портило его аристократичные острые черты лица, было явное косоглазие. Девушка — это была та самая девушка с картины, Ева не могла ошибиться, — с которой Бесовцев пришёл на бал, поражала своей красотой и изяществом: чёрные непослушные локоны сдерживались тонким ободком, украшенным миниатюрной серебряной веточкой, ярко-зелёные глаза смотрели очень проницательно и даже свысока, и в то же время ласкали, будто извинялись за свою вспыльчивость. На девушке было чёрное старомодное платье, какое носили в восемнадцатом или девятнадцатом веке, и красная бархатная накидка.

— Прекрасно выглядишь! — воскликнул Бесовцев и широко улыбнулся, обнажая ряд больших кривых зубов. Ева робко улыбнулась в ответ.

— Ты это кому, позволь спросить?

Бесовцев усмехнулся.

— Каждому, кто сегодня позволит себе отдыхать после тяжёлого года работы! Будьте счастливы!..

Бесовцев и Саваоф Теодорович обменялись рукопожатиями, девушки коротко кивнули друг другу, и после всех остальных формальностей, которые обычно соблюдают при таких встречах, пара растворилась среди толпы и остальных желающих поздороваться. В последний момент, перед тем как исчезнуть среди гостей, девушка вдруг обернулась, посмотрела прямо в глаза Еве и весело подмигнула; надо отметить, что они были примерно одного возраста, может быть, Ева была чуть-чуть постарше… Аделаиды? Ева наклонилась к уху Саваофа Теодоровича и тихо спросила:

— А как зовут девушку, которая пришла с Бесовцевым?

Саваоф Теодорович поджал губы, словно пытался припомнить её имя, и наконец ответил:

— А… Аглая.

— Аглая, Аделаида… Не хватает Александры, и у нас соберутся все отпрыски Епанчиных, — ядовито заметила Ева, наблюдая за «Аглаей».

— Не хватает Адама, и у нас соберётся вся Библия, — парировал Саваоф Теодорович, однако вскоре с досадой понял, что это был камень в собственный огород.

Тем временем из гостей выплыла очередная пара, один из членов которой был Еве знаком, а точнее знакома: это была Мария, которая позавчера ночью подвозила девушку к дому Саваофа Теодоровича. Сегодня она с лёгкостью покоряла всех собравшихся в зале одним только взглядом, настолько красивой она была; её огненный темперамент, и без того производящий неизгладимое впечатление, подчёркивал более чем достойный наряд, которым восхищались не только господа, но и дамы. Её сопровождал несколько нескладный мужчина, своим видом очень напоминавший небольших размеров гориллу или орангутанга, одетого по воле случая в человеческую одежду; чёрная растительность на его лице вряд ли знала руку цирюльника, а если и знала, то не поддалась ей; стальные, почти белые глаза смотрели на окружающих тем взглядом, каким смотрят серийные убийцы на свою будущую жертву, а именно с холодным расчётом расправы и предвкушением кровавого пира. Еву передёрнуло от этого взгляда. Мужчина был невысок, ниже своей спутницы примерно на полголовы, и довольно сильно сутулился, что делало его ещё ниже, особенно рядом с крупного телосложения дамой, какой являлась Мария. При всех этих качествах, описанных выше, нельзя не отметить, что своеобразный джентльмен был всё-таки гораздо больше Евы; о росте девушки читатель может судить сам.

— Дамы и господа! — громко обратился Саваоф Теодорович ко всем присутствующим, когда желающие поздороваться закончились, и гости начали болтать между собой; в зале мгновенно воцарилась мёртвая тишина, словно все только и ждали какой-нибудь торжественной речи от хозяина вечера. Может быть, так и было. — Я хочу сказать Вам, что сегодняшний бал посвящён не только такому замечательному и всеми нами любимому празднику, как Вальпургиева ночь, но и дню рождения моей прекрасной спутницы! — он показал рукой на Еву, и все взоры тотчас обратились на неё. Люди захлопали в ладоши, а девушка, не ожидавшая столь пристального внимания к своей персоне, засмущалась и совершенно не знала, как реагировать. — Наслаждайтесь, дамы и господа! Я объявляю бал открытым!

Зал взорвался аплодисментами и радостными возгласами, и все гости, как по взмаху волшебной палочки, пришли в движение, налетая на столы и прочие представленные на этом празднике жизни удовольствия. Саваоф Теодорович пару мгновений наблюдал за оживлением в зале, а затем, вежливо поклонившись Еве, ушёл к двум ожидавшим его джентльменам в строгих чёрно-белых костюмах, оставив девушку одну.

Конец ознакомительного фрагмента.