Любовь сильнее чумы

Софи Кортес

Флоренция, XIV век. Черная Смерть губит тысячи жизней. Но юный художник Лоренцо ведет неравный бой с Чумой — силой искусства и любви. Вдохновленный прекрасной Беатриче, он творит шедевры, что спасают души от отчаяния. Но когда недуг уносит возлюбленную — Лоренцо ждет последнее испытание. Лишь истинная страсть, явленная в красках, может воскресить угасшую Музу. Сага о великом мастере эпохи Возрождения — о том, как любовь и творчество побеждают саму смерть.

Глава 2. Черная Смерть

Солнце едва поднялось над куполом Санта Мария дель Фьоре, а длинные тени домов уже расчертили мостовую. В обычный час улицы были бы запружены народом, гомонящим на все лады — монахами, спешащими к заутрене, зеленщиками, выкатывающими тележки, шумными кумушками с корзинами.

Но нынче Флоренция словно вымерла. Редкие смельчаки перебегали из дома в дом, бросая опасливые взгляды по сторонам. Даже птицы молчали, и лишь горькая полынная горечь разлита была в неподвижном воздухе.

Лоренцо и Бартоло неслись сквозь этот застывший, недобрый мир, чувствуя, как леденеет кровь. Зловещие слухи, что текли вчера по городу, обрели плоть. Чума! Бич божий, погубивший уже пол-Европы! Значит, правдой были рассказы о черных кораблях, приплывших из Кафы, о крысах-разносчиках, о страшных карбункулах, чернеющих на теле обреченных.

«Неужели и Джотто сразила Черная Смерть? — в смятении думал Лоренцо, перепрыгивая через лужи. — Он ведь так берегся, окуривал мастерскую можжевеловыми ветками! Или мор не щадит никого — ни бедных, ни богатых, ни гениев?»

На виа делла Скала их встретила толпа перепуганных учеников и подмастерьев. Многие рыдали, иные громко молились. У дверей боттеги дежурил одетый в черное лекарь — его костяной клюв, набитый целебными травами, наводил ужас одним своим видом.

— Пропустите! — крикнул Лоренцо, расталкивая сгрудившихся людей. — Я должен видеть маэстро!

Толпа расступилась, и он вбежал по узкой лестнице, ведомый страхом и любовью. Влетел в знакомую дверь, пахнувшую краской и деревом. И замер, схваченный за горло ледяной рукой.

Посреди мастерской, среди незаконченных полотен и эскизов лежал Джотто — могучий, жизнелюбивый Джотто. Лежал на узкой монашеской койке, укрытый до подбородка одеялом. Лицо его пожелтело, черты заострились, а в глазах плясали безумные огоньки.

— Лоренцо… — просипел он, силясь приподняться. — Это ты, мальчик мой?

— Я, маэстро! — юноша кинулся к ложу, упал на колени. — Я здесь, с вами! Молю вас, не умирайте! Без вас я пропаду… мы все пропадем!

Джотто искривил губы в слабом подобии улыбки. Пожелтевшая рука с набухшими венами легла на склоненную голову ученика.

— Глупый… Разве я властен над смертью? Теперь я в руках Господа, и, видно, пробил мой час. Но ты, Лоренцо… Тебе еще жить. Жить и творить!

— Какое творить! — отчаянно вскричал юноша. — Какой смысл, если вы покинете нас? Кто поведет меня, направит мою руку и сердце? Я слаб, я ничтожен без вас!

— Не кощунствуй! — неожиданно твердо произнес Джотто. В помутившихся глазах вспыхнул знакомый огонь. — Ты — мое лучшее творение, Лоренцо. Плод моего духа, моя надежда. Я верю в тебя… Ты обязан выжить. Выжить — и прославить наше искусство.

Он закашлялся, изо рта потекла темная кровь. Лоренцо в ужасе вскрикнул, схватил учителя за плечи. Но тот с неожиданной силой вцепился в его руку.

— Слушай… Слушай меня, глупый мальчишка! Я не все тебе передал, не все тайны открыл. Но в тебе есть главное — искра божия, священный огонь. Так пронеси же его через годы! Твори… Дерзай… Люби!

Последнее слово Джотто выдохнул с мукой и нежностью. По его лицу прошла судорога, взгляд остекленел. Кисть руки, державшая Лоренцо, разжалась и упала на одеяло.

— Маэстро! Маэстро! — истошно закричал юноша, тряся учителя за плечи. Но тот уже не дышал. Великий Джотто, титан Проторенессанса, гений живописи — умер на руках потрясенного ученика.

Лоренцо завыл раненым зверем, припав к остывающей груди. Боль и отчаяние разрывали его, мир померк, утратил смысл. Как жить дальше? Как творить — без этих рук, направлявших его, без этого сердца, делившегося с ним пламенем?

Он не помнил, как добрался до дома, как рухнул на постель, разразившись рыданиями. День сменился ночью, а Лоренцо все лежал, сжавшись в комок, мечтая об одном — умереть вслед за учителем.

Но на вторые сутки явился Бартоло, весь заплаканный, и принялся трясти его за плечо:

— Вставай, Лоренцо! Одумайся! Или ты не слышал последний наказ маэстро? Ты должен жить, должен творить! Сам Джотто благословил тебя!

Юноша поднял измученное лицо. В красных от слез глазах зажглась безумная решимость:

— Да, ты прав! Я не смею предаваться слабости. Учитель верил в меня… Я обязан оправдать его надежды. Даже если сама чума станет мне поперек дороги!

Он вскочил, зашагал по комнате, лихорадочно размышляя:

— Нужно действовать, Бартоло! Собирать учеников, подмастерьев. Кто-то должен продолжить дело Джотто, сохранить боттегу. Иначе искусство во Флоренции зачахнет, погибнет вместе с людьми.

— Но как? — испуганно пролепетал мальчик. — Город охвачен ужасом, многие бегут прочь. Да и кто станет слушать нас — безвестных юнцов?

— Станут! — глаза Лоренцо сверкнули лихорадочным блеском. — Я заставлю их слушать! Пойду к самому Синьору, к Совету…

Он принялся в спешке одеваться, что-то бормоча себе под нос. Бартоло испуганно взирал на него, чуя неладное.

— А как же Беатриче? — вдруг вспомнил подмастерье. — Ты же собирался закончить ее портрет! И мессер Портинари обещал тебе покровительство…

Лоренцо осекся, застыл на полпути. Лицо его исказила мука.

— Беатриче… О господи, я и забыл о ней! Как я могу думать о любви, когда город в опасности? Когда искусство гибнет? Нет, сейчас не время…

Он зажмурился, мотнул головой, отгоняя видение златовласой красавицы. Сердце кровью обливалось, но разум подсказывал — есть дела поважнее. Сейчас он нужен Флоренции, нужен боттеге. Личное должно подождать.

— Прости меня, любовь моя, — прошептал Лоренцо, прижимая руку к груди. — Я вернусь к тебе, клянусь. Но сперва я должен исполнить свой долг. Долг художника и гражданина.

Он решительно затянул пояс, набросил плащ. Глаза его горели мрачным огнем. Бартоло смотрел на него с испугом и восхищением.

— Идем, малыш, — бросил Лоренцо, шагая к двери. — Прочь страхи и сомнения. Когда город в беде — все средства хороши. Мы должны действовать, и будь что будет!

Он решительно вышел на улицу, Бартоло засеменил следом. Флоренция встретила их зловещей тишиной и запахом гари. Небо заволокло тучами, где-то вдали глухо громыхнуло. Но Лоренцо, казалось, не замечал этих недобрых знамений. Уверенно, твердым шагом он направился к ратуше — туда, где заседал Синьор со своим советом.

«Я убежу их, — думал он, стискивая кулаки. — Я добьюсь своего, чего бы мне это ни стоило! Боттега Джотто должна жить. Искусство должно выстоять. А там, глядишь, и чуму одолеем. И тогда, Беатриче, я приду за тобой… Я стану достойным твоей руки!»

С этими мыслями он вошел под мрачные своды Палаццо Веккьо. Путь его отныне лежал не к любви — но к славе. И молодой художник готов был вступить на него, осененный последним напутствием великого Джотто…