Пассажирка с «Титаника»

Наталья Солнцева, 2014

Так устроен человек: он изобретает либо эликсир вечной жизни, либо совершенное средство для мгновенной смерти. И все ради того, чтобы получить Власть и Деньги… Откуда могла знать девочка из далекого, всеми забытого поселка о том, что станет орудием в руках такого человека? Он окунул ее в пучину прошлых воспоминаний, заставил вытащить оттуда самые чудовищные образы и приказал убивать ради любви. Ее мир раздвоился на прошлое и будущее, а она изо всех сил пытается стать счастливой и любимой в настоящем.

Глава 6

Дневник Уну

Мы покинули поселок в машине обладателя перстня — я и еще две девушки, отобранные для непонятного шоу. Что это за «представление», мне по дороге объяснили мои товарки. Их звали Дина и Люба. Мы поневоле подружились, ведь нам предстояло провести вместе много часов в салоне минивэна, который принадлежал нашему боссу.

Мы назвали его Хозяином. А он дал нам трем смешные прозвища: Хаса, Тахме и Уну. Последнее, самое некрасивое, досталось конечно же мне.

— Он не русский, — шепотом заметила Дина-Хаса. — Может, нас везут вовсе не в Москву, а в Турцию? Чтобы продать в гарем?

— Ага! — скривилась Люба-Тахме. — В Арабские Эмираты! Чтобы выдать замуж за шейхов! Все, что нам светит, это дешевый публичный дом. На большее мы не годимся. Но я и этому рада. Мой отчим пьет и постоянно тащит меня в постель. Клиенты хотя бы будут платить нам деньги, а этот норовил бесплатно попользоваться.

— Мать ревнует?

— Еще как! Грозилась выгнать меня из дому, если я стану крутить перед ним задницей.

— А ты крутила?

— Нужен он мне, слизняк вонючий! Глаза зальет и лапает своими клешнями. Бр-р-ррр! У меня аж мурашки по коже.

— Кто знает, какой клиент попадется? — зябко поежилась Хаса. — В борделе выбирать будем не мы, а нас.

— Почему вы решили, что нас отобрали для борделя? — не выдержала я.

— А для чего же? По-твоему, нас возьмут в кино сниматься? Или в шоу-бизнес определят? Ты на себя в зеркало смотрела, малявка?

— Я ненавижу зеркала.

— Не мудрено! — захихикали девушки. Они освоились, осмелели и расслабились. Будущее казалось им далеким и туманным, как горные вершины в ночной мгле. Зато поездка сулила массу удовольствий.

— Не понимаю, чем ты ему приглянулась, — искренне недоумевала Хаса по поводу меня. — С твоей внешностью даже в борделе делать нечего.

— Я не хочу в бордель.

— Ты, небось, целка еще? Кто на тебя позарится? С братьями не кувыркалась? Они у тебя бандюги и наркоши. Неужели ты с ними не…

— Нет! — взвизгнула я, ошалев от такого предположения. Братья меня дразнили, третировали, понукали, отбирали накопленные копейки, но иного себе не позволяли. — Ничего не было! Мне нельзя!

— Нельзя ей, — беззлобно бросила Тахме. — Уймись, дура!

— Пошла ты…

— Ого! Она огрызаться умеет. Ты слышала, Хаса?

Девушки быстро привыкли к своим прозвищам, как будто их с детства так звали. Лишь я не сразу научилась откликаться на Уну. В этой новой жизни мне все давалось с трудом.

Когда Хозяин повел нас в районный универмаг покупать одежду, я дольше всех возилась в примерочной. Меня подгоняли, надо мной посмеивались. Наконец мы переоделись. Я с наслаждением сбросила поношенные лохмотья и облачилась в темные брюки, серый свитер и курточку.

— На кого ты похожа? — переглядывались девушки. — На облезлую мышь! Ничего поярче не нашлось?

Хозяин не вмешивался в наши перепалки, ни за кого не вступался, никого не одергивал. Он заранее предупредил нас, что драк не потерпит и забияку незамедлительно вернет домой. Худшей угрозы нельзя было изобрести. Поэтому мы не переступали черту.

Денег у нас не было, и мы находились на полном иждивении Хозяина. Он нас кормил, снимал нам номер в придорожных гостиницах — один на троих. Не знаю, как другие, а я была счастлива. Впервые за свою короткую жизнь я мылась в нормальном душе, вытиралась чистым полотенцем и спала на свежих простынях. Это казалось мне раем. Если бы не мысль о борделе, которую заронили в мой ум Хаса и Тахме, я бы ощущала истинное блаженство.

Я не только не выносила зеркал. На секс с мужчиной тоже было наложено внутреннее табу. Я еще не ведала, почему. Моя мать не стеснялась заниматься «этим» с собутыльниками после совместных возлияний. Дети ей не мешали. Она с животной простотой отдавалась на наших глазах таким же пьяницам, как сама. Мы относились к сексу с пониманием. Это была часть нашего существования, от которой никуда не деться.

Я не смотрела в Интернете порно по причине отсутствия у нас компьютера и денег на посещение компьютерного салона. Зато акт соития множество раз совершался в моем присутствии, и я питала к нему отвращение, но не смущение. Слово «бордель» всколыхнуло воспоминания и активизировало мое табу. Секс так же выходил за рамки моей судьбы, как и зеркала.

Я была малограмотна и туповата, но знала, что такое проституция. Неужели моя мечта вырваться из нищеты разобьется о продажный секс? Я едва вошла в пору отрочества, и мои мысли были наивны, примитивны с нынешней точки зрения. Но даже тогда я опиралась на собственное кредо и подчинялась собственной логике. Эта логика говорила мне, что я не смогу стать проституткой, сколько бы мне ни платили. Мое кредо подразумевало нравственную и телесную чистоту. Я обязана была хранить себя для чего-то иного. Вопросом «Для чего именно?» я до поры до времени не задавалась.

У меня был один выход — улучить подходящий момент и бежать. Куда я пойду? На какие средства буду жить? Это отошло на второй план по сравнению с побегом. Сначала надо вырваться от Хозяина, а потом думать, как быть дальше.

Я приступила к подготовке. Вместо того, чтобы тратить время на пустую болтовню со своими спутницами, я сидела и размышляла. Прежде чем уснуть, я придумывала способ за способом, которые затем отметала. Ни один не казался мне надежным.

— Грустишь, Уну? — заметил Хозяин. — По матери соскучилась?

— По сестрам, — выкрутилась я. — Как они там без меня? Небось, голодают.

— У каждого — свой путь.

— Мне их жаль…

— Ты лучше себя пожалей.

Я хотела спросить про бордель, но слова застревали у меня в горле. Если Хозяин догадается о моих планах, мне не удастся их осуществить. Он не из тех, кто упускает добычу.

— Почему вы отправились за нами в такую даль? Типа, в Москве мало народу?

— Москва кишит людьми, — рассмеялся Хозяин. — Ты ахнешь, когда увидишь.

Я нахмурилась, потому что он ушел от ответа. Мне стало страшно.

— Ты огорчена, Уну?

— Меня вообще-то зовут Инна.

— Инна… Уну… звучит похоже.

— Я бы не сказала. Человеку дают имя при рождении. Зачем его менять?

— У человека может быть несколько имен. И несколько рождений.

— А смертей?

— Девять, как у кошки, — пошутил Хозяин. — Не грусти, малышка. Ты еще совсем ребенок. Кстати, тебе стоит подружиться со смертью.

— Как это? — оторопела я.

— Когда существует нечто неизбежное, лучше примириться с этим заранее.

Я вообразила, что он собирается бросить трех несчастных девчонок на растерзание диким зверям. Может, наша смерть и есть то самое шоу, ради которого нас отобрали среди других претенденток? Этакий экстремальный цирк, где звери не пляшут под дудочку дрессировщика, а рвут на части человеческую плоть?

У Хозяина были холодные бесчувственные глаза. Такой способен на все. Ради денег, ради выгоды, ради сладкой жизни. Не зря же он прикатил на вербовку в забытый Богом поселок? Не зря побывал в наших семьях и убедился, что никто нас искать не будет! Что мы не только не нужны родителям, но даже мешаем им. Что они будут рады от нас избавиться. Не зря он заплатил за нас деньги, словно покупал себе рабов.

Какой там бордель?! Нам уготована более жуткая участь: мучительная кончина на потеху богатой публике. Ничего нового. Я видела по ящику современную испанскую корриду и кровавые зрелища, которыми развлекался Древний Рим.

Вероятно, мои горячечные мысли отразились на моем лице.

— Что с тобой? — спросил он, взял меня за подбородок и прищурился. — Чего испугалась? Побледнела. А тебе идет бледность.

— Вы… нас убьете?

Он сначала не понял, откуда в моей голове возник этот вопрос. Потом захохотал. Долго, раскатисто. Словно по комнате рассыпались мириады острых льдинок. Смех его оборвался внезапно, и наступила гнетущая тишина.

— Ты чертовски догадлива, Уну. Пожалуй, я не ошибся в тебе.

— Значит, убьете?

— Я работаю со смертью, — сухо молвил он. — Мы в некотором роде сообщники. Я служу ей, она — мне.

Мое желание бежать после этого разговора еще сильнее укрепилось. Я не хотела становиться мясом для чужих забав. Оказывается, мне было что терять. Я оценила то, чем раньше пренебрегала. Я думала, жизнь — это пытка. Но мне стало жаль прекращать свои страдания!

Я ничего не сказала девчонкам. Пусть надеются, что им светит перспектива продавать свое юное тело похотливым мужикам. Да они бы мне и не поверили. Они считали меня тупицей и чучелом. Я заплатила им молчанием.

С того момента, как Хозяин обмолвился о смерти, я закрыла рот на замок. Меня перестали обижать поддразнивания Хасы и Тахме. Это было мелко и незначительно по сравнению с тем, что я узнала. Теперь меня заботило одно: побег…

* * *

Лавров не поверил своим глазам, когда увидел на кладбище… Глорию. Ее-то каким ветром сюда занесло?

«Она следит за мной! — обдало его жаром. — Хотя вряд ли. Я выдаю желаемое за действительное. Это со мной не впервые, когда дело касается Глории. Однако нужно подойти к ней…»

Он обрадовался, что не взял с собой Катю. Та настаивала, но он решительно отказал. Его не поколебал даже весомый аргумент, что Дора обидится.

«Ей не до обид, — возразил он. — А ты свяжешь мне руки. Мало ли как развернутся события».

Катя нехотя согласилась. Она боялась повредить тонкую ниточку, которая, завязавшись, обещала снова соединить их.

«Я делаю это только ради тебя, — сказал он Кате. — Ради твоей дружбы с Дорой. Просто погляжу, не придет ли на церемонию кто-нибудь подозрительный».

Чего он никак не ожидал, так это встретить здесь Глорию. Она держалась поодаль от одетой в траур толпы и выглядела опечаленной.

На похороны Генриха Семирадского собралось много людей. Лавров уже выяснил, что тот имел отношение к стоматологии и весьма преуспел на этом поприще. Из родственников у него были мать и брат, которые по закону наследовали имущество покойного.

Судя по репликам, Генрих на здоровье не жаловался, и его скоропостижная смерть вызвала недоумение и самые разные толки.

Вскрытие показало, что Генрих умер от остановки сердца. Лавров поговорил с экспертом, и тот не оставил камня на камне от его предположений.

«Никаких признаков отравления. Никаких следов от инъекции. Об убийстве забудь, Рома. Разве что погибшему подмешали в еду или питье какой-нибудь сильнодействующий яд, который распадается в организме без остатка. Особый сердечный препарат, например. Однако действие такого препарата не мгновенно. А соответствующий яд в аптеке не продается, его достать надобно. Зачем такие ухищрения, когда есть куча простых способов убрать человека?»

«Может, провести повторное исследование? — не сдавался Роман. — Более тщательное? Использовать какие-нибудь новые реактивы? Я понимаю, что это денег стоит, но…»

«Господин Дудинский заплатил за самую тщательную экспертизу, — перебил патологоанатом. — Мы сделали все по совести. Можешь не сомневаться. Смерть жениха была естественной. Не повезло мужику. А тебя что, наняли вести расследование? Зря, ей-богу! Никакого криминала ты не нароешь, поверь моему опыту. Я в судебной медицине не первый день».

Лавров и сам это понимал не хуже эксперта. Но Катя умоляла его разобраться, и он дал слабину, согласился искать умысел там, где его не могло быть.

Теперь вот околачивался на кладбище, слушал слезливые речи и ловил фразы присутствующих. Вдруг что-нибудь проскочит?

Солнце слепило, но не грело. Дул ветер. Листья на кустах и деревьях только начали распускаться. Из мокрой земли лезли посаженные на могилках нарциссы и тюльпаны. Все позднее, мелкое, робкое. Дамы, которые стремились даже в трауре соперничать друг с другом, то и дело поправляли шляпки. Многие были в темных очках.

Священник махал кадилом, что-то долго гнусавил над гробом. Потом гроб опустили в яму и принялись засыпать. Комья земли с глухим стуком падали на крышку. Кто-то всхлипывал, кто-то бормотал слова прощания. Дору на церемонию не пустили врачи. У нее случился нервный срыв, и жениха хоронили без нее.

— Бедняжка… — перешептывались женщины. — Вместо свадьбы пришлось поминки заказывать…

— Говорят, в том же ресторане…

— Кто бы мог подумать…

— Черная вдова…

Лавров обернулся на голос, выглядывая, кто это сказал. Черная вдова — роковая женщина, которая губит влюбленных в нее мужчин. После смерти Генриха к Доре приклеится репутация «черной вдовы», и ее шансы на замужество сойдут на нет. Никто не захочет рисковать.

— Первый-то ее тоже… сыграл в ящик…

— Разбился в горах…

— И второй, — тихо обменивались репликами за спиной у Лаврова.

— Утопился…

— Генрих — уже третий!..

— Ох, беда! Беда…

— Доре надо в монастырь ехать, к вещему старцу… грехи отмаливать…

— К экстрасенсам надо идти… они помогут…

— Попробуй найти настоящего специалиста, а не мошенника…

— У меня адресок есть…

— Нынче жулья развелось, хоть косой коси…

— Лапшу вешают да денежки стригут…

Роман медленно пробирался к Глории. Она стояла со скорбной миной и делала вид, что не замечает его. Прямая, в элегантной черной накидке, в черном кружевном платке. Накидку развевал ветер, непослушные пряди волос выбивались из-под платка.

— Здравствуй! — бросил он и взял Глорию под руку. — Тебе идет траур.

— Как ты здесь оказался? — сердито покосилась она.

— А ты?

— Генрих Семирадский — мой однокашник. Учились вместе.

— Какая удача. То есть… прости, я не то хотел сказать.

— Смерть удачей не назовешь!

— Ну да, — кивнул Лавров. — Прости.

— Ты расследуешь убийство?

Дородная дама в черных очках повернулась в их сторону. Она уловила слово «убийство» и навострила уши.

— Позволь-ка… — сыщик отвел Глорию в сторону, к помпезному памятнику из серого мрамора. — Я отвлеку тебя буквально на пару минут. Ты близко знала покойного?

— Мы были студентами, изредка встречались на вечеринках, только и всего.

— Ты пришла на похороны…

–…потому что хотела увидеться с тобой, — опередила его вопрос Глория. — Ты куда-то пропал. Как идея с частным агентством? Продвигается?

— Пока нет. Я не уверен, что сыск — мое призвание.

— В таком случае что ты делаешь на кладбище?

Лавров смущенно отвел глаза. Она права. Что его привело сюда?

— Мне нравится процедура, — усмехнулся он. — Напоминает о бренности жизни и суете, в которой все мы погрязли.

— Да ладно…

— О каком убийстве ты говорила? Разве Генрих умер не своей смертью?

— Если бы он умер от остановки сердца, тебя бы здесь не было.

— У меня возникли сомнения, — согласился с ней Роман. — Ты их развеешь или…

— Или!

— Значит, жениху помогли покинуть этот мир, юдоль печали и рассадник греха?

— Не кощунствуй, — возмутилась Глория. — Ты на похоронах, как-никак.

— Ты что-нибудь слышала о Доре Дудинской?

— Только то, что покойный собирался жениться на ней.

— Эпатажная особа. Называет себя свободной художницей, вращается в богемных кругах, прожигает родительские денежки и тешит себя надежной на развитие таланта. Говорят, над ней тяготеет проклятие. Это реально?

— Что угодно реально.

— Проклятие настигает любого, кто рискнет предложить Доре руку и сердце?

— А что, были прецеденты?

— Целых два…