Золото лепреконов

Снорри Сторсон

Книга Снорри Сторсона «Золото лепреконов» – первая книга в серии романов из цикла «Хроники Граданадара». Это мир, где действуют свои законы: Луна и Солнце вываливаются каждый день из икающей Большой Головы и летают по небу в любом удобном для них направлении, длина года зависит от того, когда просыпаются инеистые великаны, магия заменяет науку, здесь нет борьбы между добром и злом, боги не вмешиваются в жизнь людей, а люди… люди живут рядом с гномами, эльфами и… лепреконами.

Золото лепреконов

Клурикон (clurichaun) — «ночная» форма лепрекона, решившего выпить после завершения дневных дел.

В серой унылой комнате сегодня вечером было особенно грустно. И дело даже не в том, что грустно было всегда, а в том, что сегодня Миха продул в кости свой последний башмак. Да и выпивка кончилась. Миха уныло пнул протяжно зазвеневший пустой жбан из-под бражки, но оттуда посыпалась лишь какая-то давно засохшая вонючая мякоть. Выпивка кончилась основательно. В том смысле, что выпить было нечего, не на что было купить выпить, не было возможности одолжить на выпивку, и не было даже возможности забродить какие-нибудь помои или отходы, которых тоже не осталось. Миха задолжал всем и каждому. «Еще посадят в Долговую Яму…» — подумал башмачник, но тут же пришел к выводу, что таких беспробудных пьяниц даже в Яме содержать «на халяву» никто не будет. Просто выгонят из города, да и все. В Граданадаре не терпят неудачников.

В свои сорок циклов Михаэль Зава выглядел на все шестьдесят. Он уже пропился в хлам и собирался пропиться еще основательней. А ради чего жить?! Ради сапог да туфель? Так ведь Зава и шить-то толком не умел, все больше чинил. Ради жены или детишек малых? Тоже не сложилось — ни жены, ни детей у Михаэля Завы не было.

Михаэль — «сапожник-неудачка» — выдохнул глубоко и жалобно так, что воздух со скрипом вырвался из пересохшей глотки. Судорожно зевнул и тупо уставился на последнюю оставшуюся в комнате вещь — на старый клавесин. Он бы и его давно пропил, но клавесин был штукой не из легоньких, тащить его куда-то одному несподручно, а делиться выпивкой с помощником не хотелось. Вот так и получалось, что пропив даже стулья и стол, Михаэль остался с… клавесином.

— Вытащу его на улицу, заиграю и буду милостыню просить… на выпивку, — просипел Зава, облизывая пересохшие губы.

Вполне возможно, что эта шутка так бы и осталась всего лишь шуткой, если бы не повлекла за собой ряд неожиданных обстоятельств.

— Как же его сдвинуть-то? — продолжал вслух Зава, подходя ближе к музыкальному инструменту.

— Не надо двигать! — отозвался ни в чем не повинный клавесин.

От неожиданности Миха завалился на пол, потеряв дар речи. Он сидел с раскрытым ртом и соображал, что музыкальные инструменты, издавая звук, должны играть, а не разговаривать.

— Не надо его никуда двигать, ты и так уже все пропил. Прятаться больше негде, а в клавесине у меня дом!

Откуда-то сбоку, из-за ножки клавесина, выбрался человечек с крупной головой и чрезмерно красным носом. Он был одет в старый пыльный фрак с длинными полами, в руках нервно комкал маленький черный цилиндр и жалостливо смотрел из-под густых бровей. Всем своим видом лепрекон напрашивался на сострадание, не понимая, что вот как раз этого-то чувства уже давно не осталось в жалком пьянчужке, сидящем на голом полу в пустой комнате.

— А ведь с тобой можно на улице выступать не хуже, чем с клавесином, — смекнул Миха и попытался схватить коротышку.

— Не надо меня ловить! — заорал карлик, прячась обратно в свое единственное убежище.

Башмачник рванулся к клавесину, вмиг отодвинул его, но лепрекона уже и след простыл. Быстро обследовав пол, Зава обнаружил несколько дыр и понял, что мелкий ускользнул в одну из них. В пылу погони, он забыл про клавесин, хотя человечек недвусмысленно дал понять, что живет именно в нем. Отдышавшись, Зава решил поставить несколько ловушек вокруг нор. На мгновение задумавшись, он заметил, что желание выпить отступило — ловить лепрекона было интересно. «В хорошем цирке мне за него отвалят кучу монет», — оптимистично прикинул Зава.

С детства, башмачник слышал множество историй о малом народце. Везде говорилось о том, что у каждого лепрекона есть горшок с золотом, которое никогда не кончается, сколько его оттуда ни черпай! Это было настоящее волшебство. Зава понял, что готов караулить здесь, у клавесина, столько, сколько понадобится, тем более, что заняться-то, в общем, все равно нечем. Только вот, на что ловят лепреконов? Что нравится этой мелюзге? Конечно же — золото! С золотом у Михи были вполне понятные трудности. «Едят ли они что-нибудь?» С едой тоже было не ахти. Не было серебра, не было колбасы или сыра, не было ни одной табуретки, ложки или пары старых трусов. Был только клавесин, грязный пол, закрытое окно, стены, дверь и сам Михаэль Зава.

— Придется ловить руками! — вздохнул Зава, понимая всю бессмысленность подобной затеи.

— Не надо ловить руками, я не прячусь, — послышалось откуда-то из недр клавесина.

Тихо, стараясь не спугнуть, башмачник потянулся к музыкальному инструменту.

— Не надо тянуться…

Башмачник отдернулся.

— Не надо дергаться!

Зава вздрогнул.

— Я тебя насквозь вижу и знаю, — сказал лепрекон, выбираясь на верхнюю крышку клавесина. — Ты, Зава, в некотором роде, мой хозяин. Уже давно. А я твой клурикон.

— А, по-моему, ты лепрекон, — не нашелся, что ответить Миха.

— Много ты понимаешь в лепреконах! — хохотнул человечек, усаживаясь на край клавесина, свесив ноги и болтая ими как маленькая школьница. — Клуриконы, это «ночная» форма лепреконов. Но если у тебя хозяин пьянь, то у тебя всегда «ночная» форма. К тому же, есть еще ряд отягчающих обстоятельств…

Клурикон заерзал, скривил грустную рожицу и Зава понял, что карлик так же глубоко несчастен, как и сам башмачник. Зава определил в одиноком существе собрата по несчастью.

— Эх! Выпить бы с тобой, да потолковать по душам!

— Давай выпьем, я только ЗА!

— В этом доме пить нечего, — обреченно проскрипел башмачник, роняя слезу.

— У меня в клавесине есть запасы! Между прочим, меня зовут Вицли Шмель и я из линии преемственности Аден-Туанов.

— Так ты, типа, знатный?

Лепрекон несколько покраснел и ответил гордо:

— Я из линии первых лепр-и-конов, осевших в Граданадаре много циклов тому назад, еще во времена Превила Мудрого. До того, как нас начали называть лепр-е-конами. Моя прабабка была второй любовницей Председателя, а мать моя — Принцесса.

— За это надо выпить! — обрадовался Зава такому значительному поводу. Он даже не съязвил о том, что знатный лепрекон осел в пустой халупе бедняка.

В клавесине было много всего. По меркам лепреконов, там был целый склад, но и для одной хорошей человеческой пирушки хватало и вина и закуски. Запасливый лепрекон хранил вино в круглых бочонках из-под специй, размером с рюмку. «Так вот почему этот клавесин казался мне таким тяжелым — он был полон вина. А я и не знал!» — с восторгом подумал Зава. Вся еда сохла на нитках, свешиваясь пучками с проржавевших струн. Здесь был сыр, гора орехов, сухарики и еще что-то такое, о чем человеку лучше не задумываться. Но Миха задумался:

— Так ты, морда лепреконская, меня все это время обкрадывал! — Зава попытался схватить человечка, но тот вытащил из ножен шпагу, больше похожую на иглу.

— Только попробуй это сделать, и я клянусь, что проделаю в твоей пропитой головенке несколько лишних отверстий!

Шпага выглядела не то чтобы устрашающе, сильно напоминая старую сапожную иглу, но Миха предпочел не связываться.

— Я тебя не обкрадывал. Просто брал крошечку… время от времени. По человеческим меркам это ничто, но мне-то много и не надо, — попытался оправдаться Вицли Шмель. — К тому же, здесь почти все не твое, а нашего соседа, включая и вино.

— Вино у него доброе! — согласился Миха, сменив гнев на милость.

Ему все больше нравился этот маленький человечек. Было такое чувство, как будто напротив сидел второй Миха.

— Почему же я тебя раньше не видел? — спросил Зава, откупоривая первый бочоночек с вином. Его кадык нервно задергался в предвкушении, губы мучительно сжались и тут же расслабились, когда вино полилось в глотку.

Залпом опорожнив рюмку-бочонок, Миха не стал тянуться за второй. Он понял со всей очевидностью, что вина достаточно и удовольствие можно растянуть. — Так почему же ты, Вицли Шмель, показался мне только сейчас?

— Потому, что ты хотел продать мой дом, — скривился лепрекон.

— Э-э… ну, да… логично, — кивнул Зава. — Но, все же, мне кажется, что это не единственная причина. В крайнем случае, ты мог бы перебраться под пол. С такими-то запасами, без проблем можно перекантоваться седмицу и дождаться нового хозяина, который въедет сюда, когда меня заберут в Долговую Яму.

Длинная тирада утомила, и захотелось выпить еще. Миха посмотрел на лепрекона. Тот приглашающим жестом дал добро и Зава схватил два бочоночка. Один из них он, аккуратно раскупорив, поставил перед Шмелем, а второй любовно зажал у себя в кулаке.

— Так выпьем же за встречу! — крикнул башмачник, глотая вино.

— Под полом крысы, но есть и более серьезная причина оставаться в клавесине… ну, не в клавесине, а с тобой, — кивнул лепрекон, продолжая разговор. — Дело в том, что ты, Миха, в каком-то смысле, со мной связан и мне не хотелось бы вовсе остаться одному. Во всяком случае, сейчас, когда…

Лепрекон не договорил и, вытащив откуда-то увесистую кружку, сделанную из наперстка, зачерпнул из своего бочонка.

— Нам уже давно надо серьезно поговорить, — продолжил лепрекон, приглашающим жестом давая понять, что Миха может пить сколько хочет, не придумывая бесполезных тостов. — Проблема, Миха, в тебе. Видишь ли, я… как бы это сказать, закреплен за тобой навечно. Ну… или пока наше руководство не издаст новых постановлений на этот счет.

— Меня такое соседство не пугает, — поспешил заверить Зава.

Он вдруг понял, что лепрекон, в каком-то смысле, идеальный собутыльник — он маленький и много не выпьет, с ним поговорить можно… к тому же, он много не выпьет, и поговорить можно, да и не пьет много… — Зава словил себя на том, что уже изрядно захмелел.

— Дело вот в чем, — продолжил лепрекон, — я закреплен за тобой навечно потому, что это мое наказание такое. Когда-то давно я… впрочем, это несущественно. Главное то, что мы связаны одной ниточкой. Или, если угодно, то — бутылочкой.

— За это и выпьем, — поддержал Зава.

Они чокнулись и выпили, потом еще… и еще. Вечер плавно сменился ночью. Вино текло рекой. Не осталась без внимания и закуска.

— Друг мой, лепрекоша, — любовно шептал Михаэль Зава, пьяно клянясь в любви и дружбе.

— Я тебя тоже люб… ик… лю, — согласился Вицли Шмель.

— А давай, лепрекоша, выпьем!

— А давай, Михаэша… ик!

Утро выдалось хмурым и суровым. Миха очнулся на пустом полу. Рядом храпел Вицли Шмель. «Надо бы его в цирк сдать», — подумал больной головой Зава и схватил валявшийся радом бочонок. Бочонок оказался полным. Миха заглотил его одним глотком, привстал, протер глаза, потянулся и зевнул, понимая, что наступило еще одно бессмысленное, кошмарное утро, за которым последует еще один тупой и безрадостный день, а закончится все унылым бездарным вечером, пока не придет долгожданный сон. «Так зачем ждать?» — подумал Михаэль, — «Не лучше ли уснуть сейчас?» Зава отметил, что в клавесине осталось всего пару бочонков вина. Он выпил их оба, один за другим, затем прислонился к стене и захрапел так, что разбудил этим маленького человечка.

Вицли Шмель проснулся от храпа своего «хозяина». Так у лепреконов называется человек, прикрепленный к тебе пожизненно. Он брезгливо и хмуро посмотрел на спящего. Башмачник стонал во сне и чмокал губами, как будто пил вино. «Все мои запасы сожрал за один присест», — подумал лепрекон, но не обиделся, а лишь махнул рукой. Он огляделся по сторонам и понял, что со вчерашнего дня ничего не изменилось. Да и чему было меняться в абсолютно пустой комнате? Уныние и скука овладели лепреконом, а выпить уже было нечего. Вицли Шмель залез в клавесин, достал оттуда клочок бумаги, чернильницу и маленькое перо, переделанное из какой-то булавки. Тяжело вздохнув, он уселся прямо на пол и написал письмо следующего содержания:

«Милейшая дева ясноокая, мать моя, принцесса, товарищ, Ле Улиншпиль фон Шмель! Пишет тебе твой, давно забытый, Вицли. Понимаю, что за грехи мои тяжкие я писать бы не должен, но! Нет у меня выхода в этой безвыходной ситуации, кроме как сообщить тебе о своем плачевном положении здесь… на поверхности. У вас там… на пятом уровне, сейчас, небось, харчи в час обеденный, а у меня тут нету ничего. Хозяин мой сожрал и выпил все до донышка. Он вообще тип нудный и сильно пьющий, я из клуриконской формы не вылезаю. Печальны обстоятельства жизни. Так, что я решился вернуться в семью и… пусть меня лучше Бабуля крысам скормит. Таков выбор. Жду твоего ответа-решения, без надежды на благоприятность.

Твой бывший сын, Вицли Шмель»

Он запечатал письмо, сложив его в какую-то хитрую конфигурацию, и как-то особенно протяжно свистнул. Из дыры в полу высунулась крысиная морда.

— На пятый, — сказал Вицли Шмель и сунул письмо прямо крысе в зубы. Та понимающе кивнула и скрылась, а лепрекон задумался, обхватив голову руками.

Через какое-то время полной тишины, прерываемой лишь назойливым храпом, в дверь настойчиво постучали, и Вицли Шмель спрятался в клавесин. Стучали долго, что-то кричали. Затем последовал мощнейший удар, за ним еще один — похоже, кто-то собирался снести дверь с петель. Но дверь не поддавалась. Почему? Потому, что открывалась в другую сторону. Наконец, с той стороны это сообразили и подергали за ручку. Дверь оказалась не заперта и гостеприимно открылась без всяких проблем.

— Вы идиот, констебль!

— Виноват, господин Шмык! Кто ж знал, что у него дверь открывается не как у всех! — огрызнулся полицейский.

Полицейские быстро растормошили Заву, привели его в чувство при помощи холодной воды и нескольких затрещин. Пьяньчужка отбрыкивался и дерзил до тех пор, пока не заметил того, кто стоял несколько позади. Будучи замеченным, человек приблизился и произнес:

— Вы, Михаэль Зава, должны мне пятьдесят золотых! Не стану скрывать, что это сумма незначительная. Но, если каждая пьянь будет воровать у меня золото, согласитесь, тогда любой на моем месте пойдет по миру. Не правда ли?

— Дааа… — нехотя выдохнул Зава.

— Ну, а раз вы так легко со мной соглашаетесь в этом, то, надеюсь, вы так же легко согласитесь и предоставить… вернуть мне занятую вами давеча сумму, согласно договору, в положенный срок. Сегодня.

— У меня нету… — пискнул Зава, но тут же заметил, как нахмурились брови и приподнялись полицейские дубинки. — С собой нету! — добавил он.

— И где вы, позвольте узнать, храните сбережения? — продолжил импозантный джентльмен.

Из клавесина Вицли Шмелю было все хорошо видно. Он заметил, что полицейские заискивают перед знатным вельможей. А то, что это вельможа, было видно невооруженным глазом: элегантный, шитый золотом фрак, черепаховое пенсне и цилиндр, — этот человек был самим воплощением достатка и власти. Кроме того, от него явственно несло неволей и смертью, причем насильственной. «Я бы не стал с таким связываться. Может быть, это судья какой-то… или пытных дел мастер», — подумал лепрекон и его передернуло.

Импозантный вельможа, без замаха, пнул Заву блестящим башмаком и тот засипел, скорее от безысходности, чем от боли.

— Простите, не расслышал… так, где вы сказали? — ухмыльнулся господин, занося ногу для еще одного пинка посильнее.

— Я пока не говорил… ой! — не понял юмора Михаэль Зава, за что и получил, — Я все понял! Я отдам!

— Когда?

— Завтра!

— И где же вы возьмете деньги?

Что-то дернулось в душе у Завы. Тонкой натурой алкоголика он ясно почуял запах халявной выпивки.

— Вот, что… Я вам все отдам, даже с процентами. Деньги есть. Но мне нужен аванс… эээ… на их добычу. Деньги у моей бабушки. Видите ли… я отсюда перезжаю… к ней. Тут вот, уже даже мебели не осталось — все у нее, у бабули моей… И деньги там. Я бы давно уже их взял у нее, но случилось так, что я должен ей купить лекарство, а у самого-то меня, как вы знаете, в данный момент денег нет. А она очень… очень раздражительная особа и… эээ… может просто не впустить меня к себе в дом… без лекарства…

— Хорошо, — господин направил свое пенсне прямо в глаз Завы.

— Хорошо? — не поверил своей удаче Миха.

— Сколько вам нужно на лекарство?

— Эээ… два золотых, — ляпнул Михаэль, и тут же подумал, что погорячился — ни одно лекарство не стоило так дорого.

— Вот вам два золотых, мой завравшийся друг. Но если вы, Михаэль Зава, завтра к закату не расплатитесь… не отдадите мне мои деньги… я посажу вас в Яму. А если вы и там не расплатитесь… я…

Господин вытащил откуда-то тонкий и, похоже, весьма острый стилет. Он ловко ухватил Заву за ухо и одним коротким движением отсек его. В первое мгновение, Зава даже ничего не почувствовал. Вельможа аккуратно запихал отрезанное ухо Михаэлю в нагрудный карманчик, вытер стилет о Заву, поправил пенсне и, криво улыбаясь, покинул комнату. За ним подались восвояси и полицейские.

— Кажется, я обделался… а переодеться не во что, — пискнул Зава, и тут боль накрыла его.

Кровь хлестала из того места, где только что было ухо. Вицли Шмель выбрался из клавесина. Зава с воплями забегал по комнате в поисках чего-нибудь, чтобы унять боль. Вицли посоветовал ему разрезать последнюю рубаху и сделать перевязку…

Через некоторое время, друзья сидели на залитом кровью полу и печально смотрели на отрезанную часть тела, лежащую между ними. Вицли Шмель не к месту подумал о том, что ухо почти размером с него самого и, что если бы он рос из черепа Завы, то сейчас бы лежал отрезанный, но совсем целехонький. Видимо, происходящее затронуло его сильнее, чем он думал — мысли были какими-то совсем уж ненормальными.

— Мое ухо, — всхлипнул Зава.

— А завтра тебе отрежут второе, — приободрил Вицли Шмель.

— Но сегодня мы можем выпить, — констатировал Зава.

Утро выдалось как всегда нелегким. Вицли Шмель подумал, что это даже и не утро, а день… или даже вечер. Сегодня должны были отрезать второе ухо его другу.

Был ли Зава его другом? Возможно, что и не был, но собутыльником был точно… и, к тому же — единственным оставшимся существом во всем Плоском мире, с которым Вицли еще мог общаться. Или не единственным? А, что если лепреконы не примут его обратно? Если сегодня Михаэля Заву заберут в долговую тюрьму? Тогда Вицли Шмель останется совсем один!

Синяя тоска охватила лепрекона. Он весь сжался — то ли от этой тоски, то ли от нахлынувших последствий вчерашнего кутежа. Его стошнило маленьким комком отравленных вином эмоций и вчерашних деликатесов — два золотых были пропиты подчистую. И в этот момент в дверь громко постучали. «Вот и все!» — подумал лепрекон…

Стучали долго. За это время, Михаэль Зава успел проснуться, посинеть, позеленеть и, в конце концов, прийти во вполне приличный вид. Казалось, что предчувствие неминуемой гибели его взбодрило. Однако стук прекратился. Что-то зашевелилось, заскреблось, под дверь просунули конверт. «Это был всего лишь почтальон» — догадался Вицли Шмель.

Зава недоверчиво подполз к конверту и, чихнув, прочитал адрес отправителя.

— Ну! Не томи. Это наследство от давно пропавшего родственника или приглашение на банкет к королю… Может быть это из банка, где ты, наконец-то, выиграл в одну из тех лотерей, которые проводятся без твоего участия? Или это дальние друзья зовут тебя погостить у них, и мы можем отправиться в путь прямо сейчас, куда-нибудь в… на Пиратские Острова?

— Это тебе, — оборвал его Зава.

Зава мутным взглядом оглядел место вчерашнего пира. Погуляли не хило. Понимание того факта, что они делают это в последний раз, придавало сил и задора всю ночь, так, что вырубились они с лепреконом только к утру. Весь пол был завален мусором и объедками — на два золотых можно было купить много. Но, как ни странно, похоже, что съели они не все — то ли не смогли, то ли не захотели, еды оставалось еще вдоволь. Как и выпивки. Зава ухватил открытую и уже выдохшуюся бутылку с элем и одним залпом осушил ее до дна. Ему стало легче, и он задумался о будущем.

— Я несчастный и конченый человек, — заревел, обливаясь слезами, башмачник, — Мои бедные уши… я останусь без уше-е-е-ей!

Он глянул на лепрекона в поисках сочувствия, но тот сидел с отсутствующим выражением на лице. Очевидно, что новости в письме были не утешительные. Зава схватил письмо и прочитал следующее:

«Дражайший отпрыск мой, Вицли. В ответ на твое душевное письмо, пишу тебе свое официальное письмо, которое, как ты знаешь, отправляют по почте. Думаю, ты понимаешь, что это означает его особую важность, так сказать — окончательность? Хотя, писать особо нечего. Возвращаться совсем не резон. Лучше помри на поверхности, чем тут подвергнешься издевательствам и пыткам, с дальнейшим умерщвлением… Бабуля тебя убьет не сразу: для начала, превратит во что-либо недостойное, затем отрубит все, что можно отрубить… или отгрызет. А уж потом, возможно, что и убьет. И смерть эта будет мучительна. Так что, милый мой, бывший сын, мри спокойно и сюда не суйся».

— Что ж это за родственнички такие! — возмутился Зава.

В горле у Вицли першило и жгло. То ли от выпитого, то ли от печальных новостей. Не то чтобы он ожидал теплого приема и приглашения вернуться — лепреконы никогда не простят его проступков — но он не ожидал, что его собственная мать таким вот образом отвернется от него. В конце концов, он не ждал теплых слов или заверений в родительской любви — у лепреконов так не принято, но в письме не было ровно никаких подробностей, это была сухая констатация фактов. И вот это было действительно страшно. Это было окончательно.

Он вдруг осознал, что остался совсем один. С совершенной ясностью лепрекон понял, что теперь он навсегда оторван от своего племени, изгнан, что он больше не лепрекон! И вся тяжесть последствий его проступков, которую он до сих пор не осознавал, весь ужас его теперешнего положения вломились в маленький череп с такой силой, что голова просто не выдержала, ножки подкосились, и Вицли Шмель свалился как подкошенный.

— Я больше не лепрекон. Это факт. Но кто же я теперь? — хныкнул Вицли, лежа в ладони у Завы и принимая вино из пипетки, каким-то чудом сохранившейся у башмачника.

— Ты просто алкаш… как и я — еще один простой солдат этой вечной, неуничтожимой армии отчаянных и несокрушимых воинов, воюющих против вина… за вино… и не побеждающих никогда, — ухмыльнулся Зава, капнув каплю лепрекону прямо в рот.

— Но, что же нам делать? — лепрекон был безутешен, но «лекарство» потихоньку действовало и мысли прояснялись.

— Мы пойдем на ярмарку и будем там тебя показывать за деньги, — ляпнул Зава. — Ты умеешь петь… или танцевать?

— Не особо, — нахмурился Вицли Шмель.

— Фокусы показывать?

— Знаю пару трюков, но это скорее магия, чем фокусы.

— Ты же понимаешь, что старый башмачник своими плясками быстрее распугает, чем привлечет? Одна надежда на тебя и твою миниатюрность.

— Что ж… если другого выхода нет, то я попробую. Но ты тоже, надеюсь, понимаешь, что мы не соберем пятьдесят золотых за пару часов? — скривился Вицли.

— А я и не жду… я думаю, что какой-нибудь знатный купец или вельможа заинтересуется тобой, и мы тебя ему продадим, — Зава хихикнул, довольным своим коварным планом.

— Ты думаешь, что я стою пятидесяти золотых? — нахмурился лепрекон, не понимая — то ли злиться на Заву за предательство, то ли радоваться тому, что его так дорого оценивают.

Утро потихоньку перебралось в день. Погода была солнечная, но холодная. Осень набирала обороты, и синее небо отражалось в золотой листве деревьев. На самой большой ярмарке королевства было, как всегда, не протолкнуться. Зава сглотнул слюну, увидев лоток с разливным яблочным сидром, но денег не было. Приткнувшись рядом с каким-то жонглером-неудачником, у которого постоянно падали горящие факелы, он достал из кармана Вицли Шмеля и удобно расположил его у себя на локте. Вицли уселся в локтевую впадину, нахлобучив цилиндр на глаза, как бы пытаясь таким образом скрыться от любопытных глаз, но у него ничего не вышло — моментально образовалась толпа зевак, желающих поглядеть на маленького человечка. Кто-то пытался тыкнуть в него пальцем, кто-то покормить, а кто-то — даже и плюнуть. Первых Зава награждал суровых взглядом, вторых приветствовал, а одного нахала, попытавшегося плюнуть в лепрекона, наградил таким пинком, что тот, под хохот толпы, влетел в кучу навоза и, перемазанный, исчез навсегда в неизвестном направлении.

Довольно быстро друзья заработали несколько медяков, которых им вполне бы хватило на выпивку, но, с учетом висящего долга, это было все равно, что ничего. Такими темпами пятьдесят золотых накопились бы циклов этак за сто, при условии, что они не будут есть, а главное — пить. А выпить хотелось все сильнее. В конце концов, закруглив лавочку, Зава с лепреконом отправились в ближайший кабак, предварительно напившись таки яблочного сидра. В кабаке их и взяли под арест.

В долговой Яме было темно и сыро. Башмачник сидел на склизком полу в конической комнате, стены которой, были вырублены прямо в скале. Никаких дверей, ниш или щелей — только каменный мешок с дырой наверху, откуда жидкий луч света высветлял кусок грязной веревки и небольшое пятно на грязном полу. В пятне света стояло ведро — то ли для испражнений, то ли для еды. Воняло вокруг настолько нестерпимо, что, похоже, испражнялись здесь местные «квартиранты» где хотели. Видимо, они полагали, что надолго не задержатся, и это было правдой, так что, скорее всего, ведро было не для испражнений.

— Я думал, что «Яма» это название тюрьмы, а оказалось, что это действительно яма, — хмуро сказал Михаэль, вытаскивая Вицли Шмеля из кармана.

— Меня в твоем кармане чуть не задушили.

— Я ведь еще даже толком и не пожил! — запоздало опомнился башмачник.

— А я…

— А тебя не повесят и уши твои на месте…

Поток сожалений был прерван — решетка над люком сдвинулась и сверху сказали:

— Вылазь, гад!

Вниз спустили шаткую лестницу. Башмачник запихал лепрекона в карман и, трясясь как лист на ветру, взобрался наверх. Но вылезти полностью ему не дали — остановили пинком в голову. Голова от удара отлетела в бок, и Зава чуть не свалился обратно, но удержался. Где-то на самой глубине души он понимал, что все происходящее не так уж и не заслуженно и это давало ему некоторое подобие стойкости. Зава понимал, что человек он конченый и хотел лишь одного — чтобы все поскорее свершилось. В свете дымящего факела, мгновенно заплывшим глазом, он разглядел страшного вельможу.

— Где мои деньги? — незамысловато поинтересовался знатный господин.

Зава промолчал, но, похоже, что богач и не ждал ответа. Он вытащил свой нож и отрезал Заве второе ухо. Зава дернулся и свалился вниз.

— Повесьте его завтра поутру, — последнее, что услышал башмачник прежде, чем потерять сознание. И он еще успел подумать, что наконец-то… завтра… все это кончится.

Михаэль Зава очнулся в полной темноте и далеко не сразу смог понять, где он и кто он. Было похоже на то, как бывает после крутой попойки, но по-другому. В первую очередь из-за вони. Болела голова и ребра. Инстинктивно Зава потянулся к уху, но уха на месте не было. Второго уха тоже не было. Комок слизи в том месте, где когда-то было ухо, говорил сам за себя. Зава все вспомнил и застонал от ужаса. Хмель выветрился и реальность происходящего разорвала Заву на куски. Он протяжно завыл от безысходности, не в силах справиться с животным инстинктом самосохранения.

— А ну прекрати выть! — запищал кто-то, и Михаэль Зава вспомнил про лепрекона.

Присутствие Вицли Шмеля, как ни странно, успокоило. Зава затих. Внутри у него наступил штиль, как будто все мысли разом покинули настрадавшуюся голову, давая передышку нервам. «Наверное, так бывает у всех висельников перед смертью», — подумал Зава.

— Жутко здесь… в темноте, — проскрипел лепрекон. — А… ладно уж…

Вицли что-то промычал и в воздухе возник светящийся зеленый свет. Возможно впервые за свою ужасную историю, долговая яма озарилась призрачным сиянием, и башмачник подумал, что лучше б уж они сидели в темноте — комната наполнилась коричневато-пурпурными тенями, дрожащими в отблесках непостоянного света.

— Зачем мне свет? Все равно помру, а выпить нечего, — всхлипнул Михаэль Зава, вытирая окровавленным рукавом что-то у себя из носа.

— Ты, Зава, выглядишь и вправду не очень. Без света, конечно, умирать легче, но мы еще не на виселице, — откликнулся лепрекон. — Видимо, пришло время применить мою магию и вытащить нас отседова.

— Да что ты можешь!? Жизнь моя бессмысленная… кончена.

— То, что она бессмысленна, это, пожалуй, верно, но то, что она скоро закончится… с этим еще не все ясно, — хмыкнул лепрекон, оглядываясь.

— Ты смотришь… как будто сквозь стены смотришь, — удивился башмачник.

— Я и смотрю, — констатировал Вицли Шмель.

— И видишь ты там такой же ужас, как и здесь, — кивнул Зава.

— Не совсем… там еще хуже. Но, есть тут вариант, хотя он тебе и не понравится.

— Да, что может быть хуже нашего положения! — разозлился Миха.

— Хуже нашего положения — только выход из этого положения. Почему? Потому, что единственный выход отсюда, за исключением виселицы, на которую ты, надеюсь, не стремишься — это выход через отхожее место вон там, в углу, — указал лепрекон.

Зава огляделся, но не заметил ничего похожего на место для отправлений естественных нужд.

— Да тут везде такое место, — пожал он плечами.

— А вот и нет. Там… есть яма. И эта яма является канализационным стоком, который ведет в соседнее помещение. Если мы хотим уйти…

— То выбираться нам придется, ныряя в нечистоты… лучше я на виселицу — нет желания захлебнуться в… тем, что там плавает.

Лепрекон молчал какое-то время, о чем-то напряженно думая. Зава сидел тихо и перед его глазами проносились картины насильственной смерти — одна страшнее другой.

— Не стану тебя уговаривать, хозяин, но скажу лишь только то, что на виселице дохнут не внезапно. Сначала у тебя там чего-то ломается в шее, потом ты гадишь под себя, потом твоя жизнь перед глазами…

— Ладно! Убедил!

Михаэль Зава заметил, что лепрекон употребил слово «хозяин» по отношению к нему, и это было жутковато. По-видимому, ему было по-настоящему страшно. А раз страшно лепрекону, значит самому Заве должно быть еще страшнее — ведь умирать-то предстояло ему. Но страшнее не было. Было никак.

— Аааа… ну и ладно! Тонуть или спастись… все одно лучше, чем сидеть тут, — вздохнул башмачник, потирая шею, на которой он вдруг отчетливо почувствовал затягивающийся узел грубой веревки.

Лепрекон спрыгнул с колена Завы и жестами показал следовать за ним. Он подошел в самый угол и уставился куда-то вниз, в глубину дрожащей и пузырящейся в лучах зеленого магического света зловонной жижи.

— Вот сюда тебе и предстоит нырнуть.

Зава подошел к самому краю. У него ныли отрезанные уши, першило в горле, болели ребра, колени. Задохнуться в нечистотах почему-то стало не так уж и страшно.

— Задержи дыхание и плыви… точнее протискивайся там, в глубине, сколько сможешь. Там будет в одном месте возможность вынырнуть и глотнуть воздуха. Советую ей воспользоваться. Потом снова ныряй и плыви еще.

— А ты?

— А я поверху пойду, — хмыкнул лепрекон и исчез.

Зава нахмурился. Нырять в нечистоты было даже не омерзительно, а как-то панически брезгливо. Но тут сверху зашумели, загомонили. В камеру полился желтый свет фонаря, смешался с магическим зеленым и Зава, испугавшись, нырнул в мерзкую, вязкую воду, стараясь не думать о том, что в ней плавает. Последней была мысль о том, что ушей у него уже нет, но, если поймают, то отрезать могут еще много чего. В яму спустили ведро с едой…

Башмачник плыл долго, слишком долго, но сдаваться не собирался. Он искал обещанную лепреконом отдушину, но ее все не было и не было. Между тем, плаванием можно было это назвать только с натяжкой. Больше походило на протаскивание своего тела сквозь весьма узкую щель, и отверстие становилось все уже и уже. В конце концов, Зава застрял. Нахлынула паника, воздух кончился, и Михаэль заметался, как окунь в силках. Он дернулся и оказался над водой, ударившись головой о свод. В каменном мешке спертый, старый воздух живительной струей влетел в больные легкие. Зава задышал, как первый раз в жизни, но воздуха было совсем мало и нужно было плыть дальше. Но он застрял. Дело происходило в полной темноте. Снизу была вода, а сверху невысокий каменный купол. Стены давили в ребра, рукам не за что было зацепиться. Он развернулся, медленно выдохнул, и почувствовал себя свободнее, заглотил остатки воздуха и поплыл дальше. Через несколько секунд, стены расступились в стороны, и Зава пробкой выскочил в узком канализационном стоке, который показался ему широким, как каньон Бурь. Посредине стока протекала «река», откуда он только что вынырнул, а с двух сторон были сухие, удобные «берега». На одном из них, в паутине, посеребренной лучом пробивающегося откуда-то света, сидел Вицли Шмель, и зрелище это было прекрасно.

— Воняет от тебя, Зава, как от помойного ведра.

— Я тоже рад тебя видеть, маленький уродец, — отплевываясь и откашливаясь, простонал башмачник.

— Добро пожаловать на верхний ярус канализационных стоков столицы королевства! — возвестил лепрекон. — Отседова у нас есть два пути: вверх на поверхность или вниз к лепреконам.

В наступившей тишине было слышно, как парочка крыс шуршит своими хвостами, попискивая о чем-то своем крысином, где-то текла вода, сверху доносился приглушенный каменными сводами уличный шум, откуда-то снизу волнами накатывала духота и вонь. В канализационных стоках все было как всегда, и только два необычных посетителя совершенно не знали, что им дальше делать. Вроде бы, побег удался, но, что дальше? Возвращаться домой, чтобы их опять забрали в Яму? Бежать в другое герцогство? Так там у них и своих алкашей хватает. Тоска и безысходность. Зава сидел на сухом «берегу», не имея сил даже вытащить ноги из мутного, бурлящего нечистотами потока.

— Наверх нам нельзя — убьют, но и вниз… тоже не хотелось бы.

— Выпить бы чего, — вздохнул Зава.

— Бедные мы… бедные…

— Охохо…

Слезы ручьями текли у Завы по щекам. Заплакал и Вицли Шмель. Они сидели и плакали, и слезы капали в жижу, смешиваясь с канализационными стоками. Сколько прошло времени — неизвестно. Скудный свет, сочащийся откуда-то сверху, постепенно иссяк. Наверху наступила ночь. Огня не было. Зава завалился на бок и уснул обессиленный. Рядом уснул лепрекон.

Пробуждение было тягостным. Отрезанные уши болели так, что Зава пожалел, что до сих пор жив. Лепрекону вчерашние «прогулки» дались несколько легче, но было видно, что и он устал. Было достаточно светло, но холодно. Хотелось есть и пить. Нужно было что-то делать.

— Положение наше — безвыходное, — вздохнул Зава. — Помрем мы тут, в этой канализации, а я так и не узнаю, почему ты прилип ко мне, как банный лист. Что заставляет тебя, Вицли Шмель, терпеть это вместе со мной? Ты мог бы сидеть, в тепле и праздности в чьем-нибудь клавесине… пить вино из наперстка, курить трубочку и наслаждаться. А ты, вместо этого всего, мокнешь в вонючей грязюке. Вот я и говорю: зачем ты здесь?

Михаэль Зава повернулся к нахохлившемуся лепрекону.

— Я бы не хотел об этом говорить. По крайней мере, сейчас, — туманно пролепетал Вицли.

— А почему бы не сейчас? У нас, что… есть дела какие-то неотложные? Может быть, нас где-то ждут? Может быть, кому-то мы нужны? Нет, никому мы не нужны, никто нас не ждет и никуда не нужно нам спешить. Так ответь мне на вопрос: кто ты такой, в конце концов, и в чем заключается твоя беда? Зачем ты вместе со мной мучаешься?

— Да не могу я от тебя отстать! — заорал Вицли Шмель.

У лепреконов почти человеческие семьи, или уж скорее — линии преемственности, как у гномов. Но, если у гномов линии преемственности никак не связаны с понятием «мать» и «отец», хотя бы потому, что большинство гномов вылупливаются из яиц в недрах гор, то у лепреконов есть и мамаша, и папаша, и целая куча «родственничков», которые, в целом, и составляют «линию преемственности». Надо сказать, что лепреконов, даже в одном Граданадаре, не сосчитать. Их очень много, и все они складываются в линии преемственности, а каждая линия тяготеет к фигурам, во главе которых стоит Председатель лепреконов. Лепреконы записывают свое происхождение в специальные книги, и книг этих, со временем, накопились целые библиотеки. Книги хранят на самых нижних уровнях, в самых недрах лепреконских хранилищ, и ценятся они дороже всего — дороже лепреконского золота, дороже магических артефактов. Председатель лепреконов единственный имеет право входа в библиотеки родов, линий и фигур. Он правит племенем лепреконов в течение пяти циклов, а потом его можно переизбрать. По закону, ему бросает вызов достойный и побеждает в честной схватке. Победитель становится новым главой, новым Председателем. В принципе, все просто, вот только честных схваток не бывает.

Ныне, во главе фигур стоял Хмырь из линии Уленшпилей, взявший себе всех жен по линии Аден-Туанов. Ему, собственно, нужна была именно эта линия. Почему? Потому, что благодаря древности происхождения (это одна из семи ветвей, пришедших в Граданадар и заселивших его) линия имела все права на престол Председателя. Породнившись с Аден-Туанами, Уленшпили становились знатью, а сам Хмырь получал возможность побороться за престол, что он, в общем-то, и проделал — поборолся и победил всех, да так, что отбил охоту оспаривать это право на многие циклы — он зубами загрыз трех претендентов, не вытаскивая кинжала. А еще говорят, что использовал какую-то нечестную, неправильную магию, после которой у остальных внутри поселился ужас.

Таким образом, Хмырь стал Председателем, а мама Вицли Шмеля — его Принцессой, т.е. главной женой и первой дамой. Вицли Шмель много думал про эту «неправильную» магию и пришел к выводу, что без Бабули там не обошлось. Сам Вицли при этом автоматически получал множество привилегий, которыми в молодости пользовался на всю катушку. Председатель его не любил, видел в нем будущего соперника и, скорее всего — врага. Вицли же Председателя, не то, чтобы любил… скорее уж обожал. Близость к Его Великолепности давала кучу привилегий и свобод — Вицли Шмель был вхож в любые норы любых уровней, кроме Бабулиной пещеры и библиотеки.

— Бабуля… она, как бы и не бабуля совсем. Ну, мне-то уж точно бабушкой не приходится. Бабуля — это ее звание. Это у нее работа такая. У нас есть: Председатель, мать моя — Принцесса, есть еще Мудрец-советник, Палач есть… Дуралей-потешник… кто еще… ну, и Бабуля — она, вроде как ведьма. Боятся ее все… и есть за что. Может в жука превратить, а может так колдунуть, что от тебя только мокрое место останется, это в лучшем случае. Мне, короче, туда хода нет.

— Подожди-ка, дружище, — перебил Зава, — к чему ты это все? Я же тебя не о Бабуле спрашиваю. Я у тебя конкретно спросил: «Зафига ты за мной тянешься»!

Отсутствующие уши у Михаэля Завы болели все сильнее, его трясло от сырости, дыхание то и дело прерывалось. Похоже, что канализация убьет не хуже виселицы, только медленней.

— Я скоро помру здесь, а ты, лепреконская морда, отправишься себе восвояси, как ни в чем не бывало!

— Да не могу я уйти! Ты дослушай, все равно ведь делать нечего! Вот сиди и слушай, может, чего услышишь, — возмутился Вицли Шмель.

Таким образом, молодой Вицли Шмель, всячески потакая своей лепреконской натуре, счастливо и беззаботно проводил время на вечеринках, балах, а то и просто — оргиях, которые лепреконы устраивали то там, то сям. Везде ему были рады, везде имелась возможность выпить и закусить. И так это дело Вицли Шмелю пришлось по душе, что бывало, он не просыхал по нескольку седмиц кряду, переходя с банкета на банкет. Пристрастившись к бутылочке, Вицли амбиций не потерял, но все они свелись лишь к одному — к дегустации. Вицли стал экспертом. Он был способен отличить вино не только по вкусу, но и по запаху, запросто мог сказать — откуда вино, из какого винограда или другого какого фрукта, сколько и в каких бочках выдерживалось, он даже мог отличить бочку от бочки при одном и том же вине. И все это по запаху! Его нюх был безупречен и очень быстро Вицли Шмель сколотил приличное состояние, выиграв на спор изрядное количество золотых монет. И все было бы хорошо, если бы однажды он не забрался в погреба самого Председателя.

Однажды вечером, прогуливаясь с уровня на уровень по одному ему известным тропам, в уже изрядно подвыпившем состоянии, Вицли Шмель заблудился и, через некоторое время, обнаружил себя возле странной маленькой двери, на которой было написано: «Входа нет».

— Если тут написано то, что тут написано, то это невозможно, — проговорил сам себе Вицли, — ведь кто-то же должен сюда входить! А, если не должен, то зачем тогда дверь? Если есть дверь — значит, есть и вход.

Вицли окончательно убедился в своей правоте и решительно дернул дверь на себя. Дверь не поддалась. Тогда он толкнул ее от себя. Дверь никак не хотела открываться. Вицли надавил посильнее и, сквозь открывшуюся щелку, уловил тончайший аромат необычных вин. В тот же момент, любые сомнения, опасения и осторожность были отброшены напрочь и Вицли Шмель, сотворив заклинание отпирания, вломился в погреб. А через седмицу, разъяренный Председатель обнаружил пьяного Вицли Шмеля в своих погребах, валяющегося в куче испорченных родовых книг, залитых лучшим председательским вином. К тому моменту он успел изрядно выпотрошить запасы, вылакав столько, что Его Великолепность даже не мог понять — то ли ему сердиться, то ли восхищаться. Он предпочел рассердиться, и Вицли Шмель был отдан Палачу для глумления и пыток. Повезло, что Палач приболел, и за Вицли Шмеля взялась Бабуля. Она его не пытала, не била, но наложила заклятие и навсегда выгнала на поверхность. Вицли Шмель умудрился не только выпить море вина, но он еще и испортил несколько родовых книг, а это уже серьезное преступление. С тех пор, Вицли Шмель из рода Аден-Туанов намертво был закреплен за самым пропойным пьяницей королевства Михаэлем Завой. И теперь, если умрет Зава — умрет и Вицли Шмель.

— Назад хода мне нет! — бодро заявил Вицли. — Или мы с тобой помрем или…

— Или, что?

— Или сдохнем, — грустно хихикнул лепрекон.

— Но вместе, — согласился башмачник.

Наступила неловкая тишина. Михаэль Зава чувствовал себя виновным за то, что выпытал из лепрекона его постыдный секрет, а Вицли Шмель думал о загубленной карьере и пирогах с черникой.

— Выпить даже не хочется, — не выдержал Зава.

— А мне хочется, — не согласился Вицли Шмель.

— Вот бы нам сейчас в погреб твоего Председателя! Хоть помрем нетрезвыми!

— Помрем трезвыми… и под пытками. Палач-то уже давно выздоровел. Не… я туда не хочу, ты не знаешь, как лепреконы пытают, это тебе не люди.

Вицли Шмель повел плечами с таким откровенным ужасом, что Заве очень захотелось оказаться на поверхности, причем, как можно дальше от Граданадара. Видимо, лепрекон заметил это и принялся его успокаивать:

— Ты не боись, тебе бояться смысла нету, если здесь не убьют, то наверху уделают. Так и так помирать придется. А, раз выхода нет, то и бояться нечего. В общем, я предлагаю вот как сделать: надо нам ко мне в нору смотаться. Там у меня золото припрятано. Только один я туда не сунусь — без тебя меня магия не пропустит. Да и за первым же поворотом стража захоботит… а с тобой мы, возможно, что и прорвемся.

— Я драться не умею.

— Зачем драться? Ногами дави.

— Эээ… и это ты так о своих товарищах?

— Мне они не братья! Ненавижу их всех! Эти твари хуже людей, а хуже людей в этом мире могут быть только лепреконы!

Вицли разъярился не на шутку. Он схватил какую-то ветку и размахивал ей, как мечом. Было видно, что соплеменники его бесят, и он был бы счастлив, если бы нашлась такая болезнь, которая истребила бы весь лепреконский род, включая всех его родственничков.

— Хорошо, — просто сказал Михаэль Зава.

— Что хорошо?

— Мы пойдем и раздобудем твое золото.

Спускались долго, все ниже и ниже, уровень за уровнем. В какой-то момент стало почти невозможно дышать, воздух кончился, а зловоние осталось.

— Это коридоры Гиры-Мульхиры, — пояснил лепрекон, — В этих местах кроме него никто не живет… и даже не ходит. Сейчас опустимся ниже и задышится легче.

И действительно, спустившись еще на один уровень, друзья почувствовали приток свежего воздуха. «Это как-то неправильно, ведь мы уже глубоко под землей. Откуда здесь воздух?», — подумал Зава. Он сделал несколько глубоких вздохов и в голове прояснилось.

— Тише, не греми так, — зашипел лепрекон.

— Я не могу — я ничего не слышу, и голова болит.

— Постарайся.

Из-за поворота показался лепрекон. Он был одет во что-то похожее на рыцарские латы. В руке держал копье. Увидев Заву, лепрекон замер в оцепенении.

— Вонючка! — захохотал Вицли Шмель. — Вонючка, это ж я — Вицли-Шмицли! Здоровчек!

— Тыыы…

Вицли подскочил к оторопевшему лепрекону и крепко обнял его. Лепрекон никак не мог прийти в себя. Он хлопал глазами и мычал что-то нечленораздельное. Миха устало опустился на землю, закрыв глаза и зажав голову руками. В голове стучали молотки гномов. Кровь пульсировала в отрезанных ушах. Усталость и нервное напряжение накатили так, что Зава вдруг понял, что тонет. Он всхлипнул и потерял сознание.

Пробуждение было тягостным и болезненным. На мгновение показалось, что он все еще в Яме — вокруг были необработанные каменные стены, заросшие мхом. Пещера освещалась рассеянным светом светляков, разбросанных по своду группами тут и там. Было красиво. Света хватило, чтобы понять, что они снова в плену. Зава попытался сесть, но руки и ноги оказались закованы в кандалы и он со стоном повалился на пол. Рядом обнаружился стул нормальных человеческих размеров и Заве кое-как удалось на него взгромоздиться. В пещере так же оказался стол, а на столе — кувшин с водой и пару кружек. Зава схватил кувшин и жадно напился. На столе сидел Вицли Шмель.

— Пришел в себя? — поинтересовался лепрекон. — Ну и зря…

— Что… что произошло?

— Вонючка нас заложил. Когда ты так некстати вырубился, он заорал. А на его ор сбежалась стража. Теперь Вонючка герой дня, а мы — в пещере Бабули. И скоро она к нам заглянет. Так что лучше бы ты помер, не приходя в сознание, дорогой мой Зава.

— Зачем… ну зачем мы вообще сюда поперлись, а? Ну повесили бы меня в Яме — уже б отмучился. А может и налили бы стакан — там же последнее желание исполняют. А теперь твоя эта Бабуля нас замучит.

Было видно, что Вицли Шмель не на шутку испугался. Таким испуганным он не был даже в Яме. «Скорее всего, это от того, что опасность сейчас грозит ему напрямую», — подумал Зава. Он хотел сказать что-нибудь ободряющее, но в этот момент лепрекон, то ли от ужаса, то ли от висящей в воздухе пыли, оглушительно чихнул.

— Бабуля уже тут, — сказал Вицли Шмель.

Говорят, что ожидание смерти — страшнее самой смерти. Бабуля была страшнее ожидания смерти. Дверь отворилась, на пороге показалось нечто настолько уродливое, что Михаэль Зава сразу и не понял, как реагировать — трястись от ужаса или дрожать от омерзения. Уродство это было того сорта, когда внешние качества не играют главной роли. Она была намного выше любого лепрекона, прямо таки гигантских размеров — практически одного роста с Михаэлем. И, тем не менее, она была настоящим лепреконом — это было видно по особому строению лица с выступающими скулами и кривому носу. На нее было тяжело смотреть, но намного тяжелее было просто находиться рядом. От Бабули, волнами, исходили ужас и злость. Комок концентрированного Зла ввалился в комнату. Изнутри этого клубка ненависти и злобы раздался мелодичный и довольно таки приятный голосок:

— Кого я вижу? Мой любимый племянник Вицли и Михаэль Зава! Добро пожаловать в мои владения. Не бойтесь, я вас не обижу. Сегодня у меня хорошее настроение.

Что-то произошло, и Бабуля изменилась. Эманации Зла втянулись куда-то внутрь, морщинистая кожа разгладилась, вонь исчезла. Буквально за мгновение Бабуля превратилась в обычную маленькую старушку. Старушка двинула рукой, и Зава оказался свободен от оков, кандалы просто исчезли.

— Не дрожи Вицли Шмель, я не собираюсь съедать вас живьем. Я уже перекусила. Я просто хочу знать, почему ты здесь? И не один. Почему ты раз за разом нарушаешь все мыслимые и немыслимые законы лепреконов? Почему с тобой так много проблем и почему ты, в конце концов, не издох благополучно на поверхности? Не молчи, ответь же что-нибудь, а то я уже начинаю сердиться.

Вицли Шмель был так напуган, что не смог бы выговорить ни слова, даже если бы хотел. Но сказать ему было абсолютно нечего, и он молчал, издавая что-то среднее между мычанием и стоном. За него вступился Зава.

— Послушайте, Бабуля, Вицли Шмель тут ни при чем. Это все моя вина, я безрадостный алкаш-неудачка, я задолжал…

— Тебя я хорошо знаю, Михаэль Зава, — Бабуля говорила спокойно и даже с улыбкой, — я тебя знаю потому, что ты привязан к этому лепрекону так же, как он привязан к тебе. Ваши жизни скованны Судьбой. Я время от времени развлекаюсь, наблюдая за твоими попойками. А теперь скажи мне, Михаэль Зава, что ты знаешь об этом лепреконе?

— Я знаю, что Вы его выгнали за то, что он вел себя не очень хорошо.

— И это все?

— Все, — простодушно кивнул башмачник, растирая затекшие от оков руки.

Старушка захохотала. Она тряслась от смеха и не могла остановиться. Казалось, что сама пещера трясется от хохота вместе с ней. Она смеялась долго, так долго, что Зава уже даже устал бояться. Он успел успокоиться, растереть затекшие в кандалах руки и тайком расправить спину. Ему сильно хотелось есть, но еще больше хотелось выпить… хотя бы воды, но, лучше бы — вина. Лепрекон же, наоборот — с каждым новым переливом бабулиного хохота, делался все испуганнее и испуганнее. Наконец Бабуля отсмеялась и задумалась. Она замерла, уйдя в себя.

— Ладно… я не стану тебе ничего объяснять, Михаэль Зава. В конце концов, если сам Вицли Шмель тебе не объяснил, то и я не буду. Настроение у меня хорошее, я давно уже так не смеялась… да вообще никогда! И я не желаю вам смерти. Но и оставить вас безнаказанными тоже нельзя. Так как же быть? — Бабуля замолчала, видимо, ожидая ответа на свой вопрос. Повисла неожиданная пауза.

— Э-э-э это был вопрос или… — не удержался Зава.

— Да уж, это был он самый — вопрос! — рассвирепела Бабуля. — И я таки жду на него ответ!

— Ну… может это… отпустить? — неловко предложил башмачник.

— Кого?

— Меня… и… его…

Очередной приступ веселья не заставил себя ждать. Старуха рыдала от смеха и не могла остановиться. В конце концов, она, измученно всхлипывая, просто махнула рукой, развернулась и исчезла за дверью. Зава отметил про себя, что дверь она не заперла.

Лепрекон сидел на столе, уткнувшись взглядом в одну точку, с совершенно непроницаемым лицом. Заве вдруг стало нестерпимо любопытно — почему Бабуля так развеселилась.

— А скажи мне, Вицли Шмель, почему это Бабуля так развеселилась?

— Я не знаю.

— Но она явно не держит на тебя зла.

— Ты не знаешь ее. Все она держит. Она злая на всех уже просто потому, что она та, кто она есть — она Бабуля! Я только не пойму, почему она нас до сих пор не убила.

— И дверь не заперла.

— Нет смысла нас запирать. Отсюда не убежать — это тебе не Яма. Кто-то идет!

Дверь открылась, и вошло несколько лепреконов в полном вооружении. Одним из них был Вонючка. А вслед за ними вошла лепреконша преклонного возраста в белом платье.

— Мамаша! — воскликнул Вицли Шмель и, ловко спрыгнув со стола, кинулся к ней в объятия.

Обняться с матерью ему не дали, охрана перегородила дорогу копьями. Вицли Шмель с размаху заехал Вонючке по физиономии, Вонючка в долгу не остался, и завязалась драка. Лепреконы двигались так быстро, что Зава не успевал за ними следить. Единственной неподвижной фигурой в клубке вопящих, мельтешащих фигурок была принцесса фон Шмель. Дело обходилось без оружия и Зава решил не вмешиваться. Вицли уложил трех стражей и остался один на один с Вонючкой. Ему изрядно досталось, он еле дышал, но и Вонючка получил сполна — из носа текла кровь, одна рука болталась обездвиженная. Мать Вицли Шмеля спокойно наблюдала за дракой. Похоже, ей было даже интересно, чем все закончится. Вонючка не выдержал и потянул кинжал из ножен.

— Вот так, да? — съязвил Вицли Шмель.

— А ты первый кинулся!

— Так не надо друзей предавать, вот, что я тебе скажу, подлый ты лепрекон.

Вицли рванул вперед, Вонючка отпрыгнул, доставая кинжал. Вицли посторонился, и двинулся по кругу, выгадывая лучшую позицию для атаки. Как-то незаметно в его руке тоже нарисовался клинок одного из поверженных противников.

— Я тебя не предавал!

— Да? А кто орал и подмогу звал?

— Я подмогу не звал, я просто орал. Потому… испугался и не ожидал, а я когда испугаюся… всегда ору.

— А ну, стоп! — Оборвала поединок Принцесса лепреконов. Голос ее был наполнен властью настолько, что противники тут же остановились и повернулись, вытянувшись чуть ли не «во фронт». Точнее, вытянулся Вонючка, а Вицли просто встал ровнее, выказывая тем самым некоторое уважение.

— Зачем ты вернулся, ведь я тебя предупреждала?

— Мать, так уж вышло.

— У тебя всегда «так уж вышло»! — Разозлилась Ле Улиншпиль фон Шмель. — Зачем ты бил бедного Вонючку? Он же тебе сказал, что не виноват, а это правда. Даже, когда мы вас загребли, он ничего не хотел говорить. И это я настояла на том, чтобы он вот сейчас сопровождал меня сюда. Ты всегда сначала делаешь, а потом думаешь, а иногда ты и не думаешь, и не делаешь! Вот, в чем твоя проблема. Много горя принес ты всем лепреконам, а нашей линии, так особенно. А теперь… теперь ты во власти Бабули. Как я, собственно, и предсказывала.

Разгневанная, она развернулась и выбежала из пещеры. И, похоже, что один только Миха успел заметить слезы на ее глазах. Вицли Шмель не смотрел на мать. Сначала ему было просто стыдно, а потом она повернулась, и он так и не увидел ее лица. Вицли плюнул Вонючке под ноги и полез обратно на стол. Вонючка собрал своих солдат и, шатаясь, компания вывалилась из пещеры.

— Опять, Вицли, все у нас наперекосяк, — заметил Миха.

— Ничего, скоро придет Бабуля. Ненавижу ее…

— Бабулю?

— Свою мать!

— За что?

— За все!

— А я свою даже и не помню, — вздохнул башмачник.

Они сидели, понуро уставившись куда-то в одну точку. Хотелось есть, хотелось выпить, но, похоже, что никто не озаботился кормежкой пленников.

— Было бы неплохо чего-нибудь поесть, — не выдержал Зава.

— И выпить, — согласился Вицли Шмель.

— Ты уверен, что мы не можем отсюда выбраться, ведь нас не закрыли и кандалов, вроде как не надевают?

— Не знаю. Может и можем.

— Бабуля, кстати, намекала на то, что ты мне не все рассказал.

— Давай попробуем просто уйти отсюда! — лепрекон ловко спрыгнул со стола и бодро засеменил к выходу.

Никаких магических препятствий у двери не оказалось. Охраны тоже не было. По широкому коридору деловито сновали лепреконы. Михе приходилось идти согнувшись, но, в целом, даже для него здесь было вполне просторно. На Вицли и Заву никто не обращал внимания. Друзья все дальше удалялись от места своего заключения, но их никто не останавливал.

— Погоди, Вицли. Куда мы идем-то?

— Не знаю, мне все равно.

— Неужели у тебя тут выпить негде?

— В моей норе можно, но там, наверное, уже живет кто-то другой.

— Давай проверим?

Они свернули в боковой ход, потом свернули еще раз и оказались перед небольшой, в два роста Вицли Шмеля, дверью.

— Это моя бывшая нора, но ты туда не влезешь. Это только основные ходы тут просторные, а норы-то у нас небольшие.

— Ты это… ты проверь там…

Вицли толкнул дверь от себя каким-то особым образом и скользнул внутрь. Он вернулся довольно быстро с улыбкой во всю лепреконскую морду.

— Там все по-старому и никого нет! Щас я принесу попить.

Он снова исчез внутри, но вернулся еще быстрее, толкая перед собой бочонок вина. Миха жадно схватил бочечку, щелчком выбил донышко и, с остервенением, опрокинул в себя содержимое. Жидкость обжигала.

— Э! Ты полегче! Это же вилейкский эль! Штук пять таких «рюмочек» даже такую тренированную пьянь, как ты, Зава, запросто отправят в нокаут.

— Вилексс… эль, — блаженно прохрипел Миха, чувствуя, как огненный вихрь стекает вниз по горлу, расплавляет напряжение в животе и легких, заполняет легкостью руки и ноги. Он мягко осел на каменную кладку коридора, прислонившись к шершавой стене. — Вот и все… теперь и умереть спокойно можно…

— Умирать рано, тут еще полно всего, — захихикал лепрекон. — Ну-ка, помоги мне выбить дно из этой бочки!

Мимо пробегали спешащие куда-то лепреконы, но друзьям не было до них никакого дела. Они сидели у входа в нору, пили, пели и закусывали. Запасов оказалось более чем вдоволь и друзья пировали, понимая, что возможно, это их последняя пирушка в жизни, похоже, перепавшая им от Матушки Судьбы абсолютно на халяву. Миха ел и пил, пил и ел, пока не захотел выпить простой воды. Такое бывало очень редко и означало, что он реально устал.

— Вицли, я хочу пить… ик…

— Щас прикачу!

— Не… я хочу воды.

— Чего?!

— Ик… воды…

— Значит, пора спать, — философски констатировал лепрекон.

Миха открыл один глаз, понимая, что сейчас ему станет очень плохо, но плохо не стало. Он открыл второй глаз, приподнялся и огляделся. Сидел он все там же, где и уснул — возле норы Вицли Шмеля. Мимо проходили лепреконы, брезгливо перепрыгивая ногу Михаэля Завы. Вицли храпел на пороге своей бывшей норы, головой подпирая не закрывшуюся дверцу. Зава ткнул пальцем в лепрекона.

— Сейчас, сейчас, только домою… — всхрапнул Вицли.

— Эй, братко… воды бы… — просипел охрипшей глоткой Зава.

— Воды нету, но есть пиво, — выдохнул лепрекон, открывая один глаз.

— Можно и пиво, — кивнул башмачник.

Они напились пивом и перешли опять на вино. Хотели уже спеть, но в разгар попойки появилась Бабуля. Она была все той же «милой бабушкой», что и вчера, только сегодня к образу добавился кокетливый передник, как будто она вот-вот испечет вам пирожок. Пирожков Бабуля не принесла, но выражение ее лица злым не было.

— Пьете? — кивнула Бабуля и заулыбалась.

— Бабуля, почему вы на нас не сердитесь? — Пьяным голосом полюбопытствовал Вицли Шмель.

— Вы себя сами так убиваете, что мне тут работы нету. Так за что прикажешь на вас сердиться?

— Но… я же…

— Зава, этот маленький пройдоха так и не рассказал тебе, за что тут все на него так злятся? — Удивилась Бабуля.

— Не…

— Видишь ли, Зава… твой собутыльник отказался стать Председателем.

— Да не отказывался я!

— Ну, конечно, ты просто не явился на коронацию! А почему? А потому, что валялся бездыханно пьяным и нетранспортабельным в подвалах Председателя на груде залитых его лучшим вином священных книг, — Бабуля хихикнула, кокетливо прикрывшись передничком.

— А зачем мне туда было являться, если понятно, что Хмырь меня просто убьет на дуэли одним ударом? Лучше уж упиться вдрызг его собственным вином, чем быть насаженным как крыса на вертел!

— Вот в этом весь ты, Вицли. Ты предпочитаешь упиться… всему остальному. Твоя безответственность и алкоголизм бесконечны, и сравнимы только с одной вещью в этом мире — с алкоголизмом твоего приятеля, сидящего сейчас рядом! Вот поэтому, дорогой мой «внучек», вы сейчас и вместе! Да, если хочешь знать, никто и не накладывал на тебя заклятий. Ты жил там наверху у этого пьянчужки просто потому, что это тебе нравилось. Ты стал его клуриконом сам, по собственной воле! Это не наказание — это твоя сущность, твоя судьба. И, если хочешь знать, Хмырь вовсе не собирался тебя… на вертел.

— Неправда!

— Что именно в этом кажется тебе неправдой? Лично я тебя не заколдовывала… может, кто-нибудь другой? — Бабуля притворно огляделась. — Не… никто. От этих вечных попоек устал весь наш лепреконский род! Когда Председатель Хмырь любезно предложил тебе продолжить его дело и стать новым председателем, что ты ему ответил?

— Я ему ответил: «Иди ты в…», — кивнул Вицли. — И правильно сказал. Мне совсем не улыбается становиться правой половинкой его задницы. Лучше уж я буду пьянью подзаборной на поверхности!

— Хмырь уже не тот… ему нужен помощник и у него закончился срок председательствования. Если бы ты хоть на минуту протрезвел, то смог бы поговорить с ним и выяснить, что убивать тебя никто не собирается, что ты нужен живой и здоровый, но… трезвый.

— Ха! Да, лучше сдохнуть, чем прожить эту жизнь без вина!

— Ну вот, ты и выбрал свою судьбу. Сам только что это подтвердил.

— Да! И я бы сделал все точно так же снова!

— Хмырь тебе не враг, ты сам себе враг. Хотя… ты даже себе не враг, ты просто маленький никчемный лепрекон. Ты считаешь меня злой, хотя я не зла, это… просто по работе… Ты считаешь плохой свою мать за то, что она с Хмырем общается. Считаешь Председателя врагом, а он о тебе всегда отзывается хорошо… Цыц! Не перебивай старших! Ты всех вокруг, даже друга своего Вонючку, который заорал тогда лишь от неожиданности, врагами считаешь. У тебя все плохие, а ты пьешь и бездельничаешь. Так знаешь, что? Знаешь, что я с тобой сделаю? — Бабуля вздохнула протяжно и жалостливо.

Вицли похолодел, в ожидании расплаты. Зава зажмурился, судорожно зажав в руке бочонок с вилейкским элем.

— Я не сделаю с тобой ровным счетом ничего. Почему? Да потому, что ты ничего не сделал. Да. Ты не сделал ничего — ни дурного, ни хорошего. Ты просто беспечный, тупой лепрекон, способный качественно делать лишь одну вещь — пить вино. А за это не наказывают, за это оставляют в покое и предоставляют угробить себя самостоятельно. Вот так я и поступлю. Я еще раз выгоню тебя на поверхность. Даже не выгоню — ты сам уйдешь. Потому, что Михаэлю тут не место, он тут не выдержит. Ты сам по себе, а тебе другого-то и не надобно. Короче — убирайтесь вы отседова!

— Нам наверх нельзя! — вмешался Зава, то ли заступаясь за приятеля, то ли, что более вероятно, опасаясь за себя самого. — Там наверху есть один человек… он отрезал мне уши.

— Наверх нельзя только тебе, Зава. Клурикону ничего не грозит. А за тебя я не в ответе, ты вообще не нашего племени, — пожала плечами Бабуля.

— А я… мне без Завы вообще делать нечего! — в отчаянии вскричал Вицли. — Вот возьму, и соглашусь стать Председателем. А потом возьму и объявлю пьяный закон! Придумаю такой закон, что любой, кого поймают в трезвом виде — станет преступником. Вот тогда вы все у меня попляшете! Или возьму и… пойду войной на соседей. Или… вообще заставлю всех ходить в юбках. Да мало ли чего придумать можно! Вы еще меня не знаете! А если Председателем не сделают…

— Ну, ладно! — оборвала его Бабуля. Было видно, что она уже еле сдерживает раздражение. Однако Бабуля понимала, насколько беспомощным будет Вицли Шмель без Завы и с этим тоже нужно что-то сделать.

— Ну, хорошо. Вот, что вы сделаете. Ты ведь знаешь, Вицли, что у меня в пещере есть Заколдованная комната?

— Комната исполнения желаний? Кто ж про нее не знает, — хмыкнул Вицли Шмель.

— А ты знаешь, что там находится?

— А вот этого не знает никто, кроме тебя.

— Ну… не совсем так, но… в общем, я хочу дать вам двоим еще один, последний шанс стать счастливыми и найти себя. В этой комнате есть то, что исполняет желания. Вам нужно просто… загадать желание. Проблема в том, что желание исполняется не всегда именно то, которое вы загадали. Точнее, исполняется не то желание, которые вы хотите — исполняется то, что вам действительно необходимо, ваша Судьба. Если ты, Вицли Шмель должен стать Председателем лепреконов, если это твоя настоящая судьба, то ты им и станешь. Если ты Зава должен умереть без ушей на виселице — ты и умрешь там. В Заколдованной комнате ничего нельзя гарантировать. Потому-то туда и не ходят все подряд. Вообще никто не ходит. Но для вас, похоже, это единственный выход сейчас… или вход.

Бабуля вздохнула и повернулась, собираясь уходить.

— Идите в мою пещеру. Щелкните три раза пальцами у дальней стены и идите вовнутрь. Там вы загадаете ваши желания и исполните свою судьбу. Это мой вам последний дар. Больше мы не увидимся.

Бабуля кряхтя исчезла за поворотом коридора. Вицли Шмель и Михаэль Зава долго сидели неподвижно. В коридоре никого не было. В конце концов, Вицли поднялся, собираясь сходить за вином в нору, но Зава его остановил.

— Вицли, мне кажется, что нам надо выяснить, насколько права твоя Бабуля.

— Она мне не бабушка! Я же тебе говорил.

— Дело не в этом. Дело в том, что я устал бегать от своей судьбы. Я… хочу на виселицу.

В коридоре, где сидели друзья стало совсем тихо. Зава заметил, что с того времени, как здесь побывала Бабуля, все лепреконы куда-то подевались. Они были абсолютно одни. Тишина стояла такая, что это было похоже на могильный склеп. Заву передернуло.

— Предлагаю выпить… воды… и пойти в эту… как ее… комнату, — просипел Зава пересохшим ртом.

— Ага… — согласился лепрекон.

Вицли Шмель щелкнул пальцами и часть стены растворилась в воздухе. С той стороны была небольшая комната полная золота и драгоценных камней.

— Ох, ты ж… Вицли, а давай мы сейчас наберем тут золота и свалим! Это ж решит все наши проблемы, — не выдержал Миха.

— Не решит. Тебя все равно повесят. Отберут золото и повесят.

— Сбежим.

— Найдут и…

— Да понял я, понял!

— К тому же, вполне возможно, что это золото заколдованное. Иначе, его тут уже давно бы не было. Не одни ж мы такие умные, как ты думаешь?

— А по мне, так одни мы умные, — Зава пожал плечами, предпочитая не вникать во все эти тонкости.

— Берем желание, а золото не берем, — отмахнулся лепрекон.

Они осторожно вступили в Заколдованную комнату, инстинктивно стараясь не шуметь.

— Ну… давай… задумывай желание! — прошептал Зава.

— А почему я? — так же шепотом отозвался лепрекон.

— Потому, что это же… тут же все лепреконское, причем здесь вообще я?

— Как это «причем»?! Притом, что это по тебе виселица плачет, а не по мне. У тебя уши отрезали. И именно ты у нас вообще без гроша в кармане оказался!

— Можно подумать, у тебя сильно много твоих лепреконских грошей в карманах завалялось. Как эта штука загадывается?

— Да бери просто и загадывай. И… валим отсюда поскорее.

— Знаешь, Вицли, я думаю, что загадывать мы должны оба. Бабуля это очень четко подметила. Не загадаешь сам — комната загадает за тебя. Так что не отлынивай и давай тоже загадывай что-нибудь. Глядишь и сбудется.

— А, что я могу загадать, — вздохнул Вицли Шмель. — Чтобы все вернулось обратно и меня не выгоняли? Так, похоже, что меня и сейчас не выгоняют — я сам уйду… Чего я хочу? Золота хочу! Загадаю гору золота. Хочу, чтобы у тебя в доме, Миха, когда мы вернемся, была гора золота посреди комнаты. Вот! Вот мое окончательное желание! Все.

— А я… а я хочу уши обратно! И… хочу… стать бургомистром. Хочу, чтобы тот гад, который мне уши обрезал, наизнанку бы вывернулся и собственные уши сожрал. Хочу, чтобы Яму песком засыпало, чтобы…

— Эй, у тебя всего одно желание было! Смотри — уши-то твои на место встали.

Зава приложил руки к голове и почувствовал уши под ладонями. Голова совершенно не болела, а недомогание прошло.

— Знаешь, Зава, а я себя как-то очень хорошо чувствую… и трезво… — удивился лепрекон.

— Ухи… ухи мои… — заплакал башмачник.

— Пойдем, дружище. Похоже, что желания наши, так или иначе, но уже исполнились, остается только разгрести их последствия — тебе пора отрезать твои новые уши и на виселицу, а мне…

— Не, погоди. Глянь! — Зава указал пальцем на маленький столик, появившийся прямо в куче рубинов величиной с куриное яйцо. На столике стояла бутылка вина. Простая глиняная бутылка, какие можно приобрести за пару монет в любой винной лавке.

— Думаю, надо ее прихватить с собой, — сказал лепрекон.

Был вечер. Михаэль Зава и Вицли Шмель сидели на полу в доме Завы. Комната была совершенно пуста, за исключением злополучного клавесина. Никакой кучи золота не было. Миха сидел, смотрел на бутылку вина, прихваченную из Заколдованной комнаты, и совершенно не волновался о своей дальнейшей судьбе. Все эти приключения повлияли на него как-то неожиданно — Зава перестал бояться смерти. Ему было все равно. На душе было светло и спокойно, впереди маячила перспектива дегустации и долгожданный сон.

— Больше всего на свете я хочу спать. Вицли, может быть, это и было моим самым сокровенным желанием — выспаться? Вот прямо сейчас мы выпьем этот бутылец, и беспечно завалимся спать, и все невзгоды останутся позади.

— О, да. А завтра тебя повесят в Яме. И я… а я даже не знаю, что буду делать потом, — всхлипнул лепрекон.

— А, да ну его все! Наливай.

— Ты наливай, я же маленький.

Они пили вино. Зава отхлебывал прямо из горла, не забывая наполнять наперсток Вицли Шмеля. Вино было вполне обычным, не очень хорошим, но и не плохим. Странным было только то, что его не становилось меньше. Сколько они ни пили, бутылка не заканчивалась.

— Она все время остается наполовину полной, — хихикнул лепрекон.

— А по мне, так она наполовину пуста.

— А ты, Зава, пессимист. Но, дело не в этом, дело в том, что наша бутылка — это наше желание. Похоже, что мы оба хотели одного — вот эту заколдованную бутылку, которая теперь всегда будет оставаться наполовину полной, сколько из нее не пей.

— Наполовину пустой!

Они пили и пили, а вино все не кончалось…