Золото лепреконов

Снорри Сторсон

Книга Снорри Сторсона «Золото лепреконов» – первая книга в серии романов из цикла «Хроники Граданадара». Это мир, где действуют свои законы: Луна и Солнце вываливаются каждый день из икающей Большой Головы и летают по небу в любом удобном для них направлении, длина года зависит от того, когда просыпаются инеистые великаны, магия заменяет науку, здесь нет борьбы между добром и злом, боги не вмешиваются в жизнь людей, а люди… люди живут рядом с гномами, эльфами и… лепреконами.

Большая Голова

На улице за голенища сапог забивалась холодная слякоть, было хмуро и сыро, но в таверне «Свинячий бивень» уютно горел камин, пахло специями и готовкой. Обеденный зал набился битком: пьяницы-завсегдатаи, усталые крестьяне, пришедшие пропустить кружку-другую, ремесленники, приехавшие на осеннюю ярмарку с товаром, и просто путники, нашедшие здесь приют и тепло. Прислуга деловито сновала туда-сюда, разнося пиво, жареную колбасу и кашу, и повар валился с ног от усталости. Он почти не спал уже второй день — в такое время нужно ловить монету и не зевать. В конце концов, отоспаться можно будет в солнечные деньки, когда большинство сегодняшних посетителей вернётся к своим обычным делам. А сегодня таверна гудела оживлёнными голосами, и звон монет ободряюще действовал на взвинченные бессонницей и работой нервы повара. В уголке, на своем любимом месте, сидел, попивая винцо, мастер Затриндель в окружении детишек и слушателей постарше. Сегодня в слушателях недостатка не было. Перед Затринделем стояла огромная тарелка с мясным рагу и три кувшина.

— Итак, уважаемые слушатели, маленькие и не очень, что бы вы хотели услышать на этот раз: легенду, сказку, правдивую историю о битвах прошлого или, может быть, спеть вам что-нибудь?

— Ох, насчет песен вы погорячились, мастер сказочник. В вашем-то возрасте уже, наверное, сложновато… с подобающим пению напряжением, — хихикнул толстый мельник.

— Почтенный сквайр, — усмехнулся менестрель, — я знаю, что вы пишете неплохие стихи и, вполне возможно, что кое-что можно было бы положить на музыку. Думаю, я в состоянии это сделать, как вы считаете?

— О… уважаемый бард, я… я ни в коем разе не хотел вас обидеть, — засуетился мельник.

— Ничего страшного, дорогой Робин, ведь я помню вас еще мальчишкой, слушавшим мои сказки. Вы, наверное, правы, я стар, и голос мой уже не тот. Но если не песню, то что вы хотите услышать?

— Я бы послушал какую-нибудь легенду, — улыбнулся мельник, допивая свою кружку и кивнув девушке, чтобы принесла еще два кувшина.

— Я бы тоже с удовольствием услышал что-нибудь о том, как зародился наш мир, — важно кивнул сидевший рядом с мельником тучный мужчина. Это был Лафли Соллик, небезызвестный толлейвудский сыровар. Вместе с мельником он приехал на ярмарку и пережидал в «Свинячьем бивне» непогоду.

— А я хасю пра лебедев и маленькую девацьку! — заревел самый маленький из слушателей.

— А вот тебе сладкий медовый леденец и помолчи немного, — сказал мельник, доставая откуда-то огромный пахучий медовый пряник.

— Это не леденес, это пляник! — нахмурился малыш.

— Могу и сам съесть, если ты такой придирчивый, — притворно нахмурился сквайр.

— Нет! Давай сюда! — мальчишка выхватил пряник из рук мельника и довольно засопел, разгрызая корочку.

— Что ж, легенда, так легенда…. А знаете ли вы, почему Солнце и Луна выпрыгивают из Большой Головы и падают каждую ночь в океан?

— Так устроен наш мир, что в этом такого? — пожал плечами сыровар.

— Ха! Что такого! — передразнил менестрель. — Неужели вы думаете, что не могло быть как-то по-другому? К примеру, почему бы Солнцу и Луне не двигаться по небосводу ровно, выплывая каждый день из-за края мира и возвращаясь обратно? Наше Солнце скачет по небу как ошпаренное, и я даже знаю существ недалеко от Драконьих гор, которые умеют его приманивать.

— Ну, это сказки! — хихикнул кто-то из слушателей.

— Пускай даже сказки, — не унимался почтенный бард, — но неужели вы не чувствуете всю прелесть того, что могло бы быть как-то иначе? Да будет вам известно, что когда-то давно, в стародавние времена, Солнце и Луна не выпрыгивали из Большой Головы. Они крутились по небу как хотели, только изредка прячась за Большие Горы. Это было не очень удобно, так как ночь и день длились всегда по-разному и никто не высыпался, как следует.

— Но это же полная чепуха! — воскликнул долговязый молодой человек, — я ученый и знаю, что такого просто не может быть!

— Но так было, — просто ответил сказочник.

Давным-давно, в стародавние времена, когда никого из вас еще на свете не было, жил-был один трактирщик. Его таверна, как и наш «Свинячий бивень», располагалась в очень удобном месте — на пересечении важных торговых путей — и всегда приносила доход.

Надо сказать, что трактирщик тот… как же его звали,… не помню, забыл. Так вот, трактирщик был еще тот фрукт. Честно говоря, до омерзения жадным был этот трактирщик. Если бы по жадности проводили соревнования, то он, безусловно, был бы чемпионом из чемпионов. Но в наибольшей степени его жадность распространялась на то, что мы запихиваем внутрь себя три — а то и пять, — тут бард покосился в сторону мельника, — в общем, несколько раз в день. Проще говоря, он любил поесть и выпить. И он экономил на всем, что касается съестного! Обеденные порции в его таверне были такие малюсенькие, а цены на них такие высокие, что многие путешественники предпочитали вообще не есть, хотя бы из принципа. Но некоторые ели. Потому что, надо признать, что готовил он вкусно, просто пальчики оближешь. И от этого было еще хуже, так как после обеда посетитель оставался не просто голоден — ему хотелось есть даже сильнее, чем до обеда. Трактирщик готовил сам и каждую порцию «проверял», слизнув или откусив что-нибудь из тарелки. К счастью, посетители не знали об этой его привычке, а не то он нарвался бы на серьезные неприятности, и мы с вами никогда бы не получили ту смену дня и ночи, каковые наблюдаем теперь, друзья мои.

Ага, я вспомнил, как его звали…, его звали Брингли Проглот. Таверна ему досталась по наследству. И вот за те несколько циклов, что он хозяйничал после смерти родителей, Брингли умудрился изрядно подорвать свои дела. Жадность мешала ему содержать таверну в надлежащем виде. Посетители старались обходить дорогое и неприятное место стороной, заглядывая туда разве что в такую погоду, как сегодня. Путников не привлекала грязь и неряшливость обстановки. Мебель и кухонная утварь разваливалась от старости, но Брингли не собирался тратиться на обновки. Слуги и подмастерья больше седмицы не задерживались, покидая Проглота с проклятиями и насмешками. В конце концов, таверна окончательно пришла в упадок, уступив место открывшейся неподалёку гостинице с вполне приличным столом.

Вы, конечно, понимаете, что подобное положение дел не могло не отразиться на самом хозяине трактира. И что бы вы думали? Вы думаете, он изменился? Как же! Брингли Проглот отреагировал еще большим приступом жадности. В его изъеденной алчностью голове роились планы мести соседям, один страшнее и гаже другого. Он ждал, когда гостиница до отказа заполнится посетителями, чтобы поджечь ее одной прекрасной ночью. Он хотел поубивать и съесть хозяев, он даже подумывал о том, чтобы уйти в дикий лес, отыскать там дремучее зло и напустить его на всех людишек. А пока бездействовал и ждал подходящего момента…

А тем временем в его собственную таверну ещё заходили случайные и редкие гости, и они требовали еды, питья и места для ночлега. Вы только подумайте, какая страшная трагедия, какое напряжение изводило бедолагу! Его одолевала жадность, ему хотелось съесть и выпить все самому, а затем уснуть сладким спокойным сном сразу на всех кроватях во всех комнатах своей гостиницы. Но своим противоречивым и больным разумом он всё же понимал, что посетители приносят доход. Они дают ему деньги, на которые он сможет купить больше еды и питья. Это противоречие доводило Проглота до исступления. Ему приходилось приятно улыбаться и говорить всякие милые глупости, которыми так дорожат путники, но при этом изнутри его раздирала жгучая ненависть, замешанная на бездонной жадности. Кто-то сказал бы, что Брингли одержим демоном зла, но это было не так. Брингли сам был странным демоном, существом в человечьем обличии. Он был самим воплощением алчности. Это была его единственная страсть, смысл его существования, если можно так выразиться…

В то время великий маг Борн пребывал в одной из своих пятидесятицикловых магических практик самоуглубления. Он сидел в горах неподалеку от таверны Брингли в течение пятидесяти циклов. Изможденный, но довольный, Борн закончил свою длительную медитацию и в очередной раз очнулся в нашем мире. В тот раз, кстати, Борн постиг устройство мироздания. Как этого, так и многих других.

— А разве есть другие эти… здания? — встрял один из мальчишек.

— Хороший вопрос, — ухмыльнулся Затриндель, — спроси об этом у самого Борна, а я… лишь рассказываю историю.

Борн постиг мироздание, его устройство и вдруг понял, что оно несовершенно, что можно многое изменить. К примеру — Солнце! Оно так бестолково крутится по небу, что мешает медитировать. А ведь могло бы двигаться более прилично, упорядоченно. Волшебник крепко задумался, отряхиваясь от налипшей за пятьдесят циклов пыли, проникшей в его защитный кокон, несмотря на самые сильные заклинания. Пыль проникает везде и всюду, и нет от нее спасения, как и от насморка! Улыбнувшись сам себе, Борн выбрался из горной пещеры и зашагал куда глаза глядят.

Спустившись с гор, он оказался возле гостиницы Брингли Проглота. «Зачем я здесь?» — подумал великий маг. «Может быть, для того, чтобы применить на практике полученные знания? Может быть, дело в том, что… хочется поесть, выпить вина и отдохнуть в уютной гостинице? Нет… тут кроется что-то более значимое! Хотя поесть и выпить тоже было бы неплохо…».

Было жарко, солнце пекло нещадно. Борн отправился на постоялый двор. Уже издалека великий волшебник со свойственной ему наблюдательностью подметил множество свидетельств запустения и упадка. Двор был не убран. Тут и там приходилось перешагивать через целые кучи мусора и помоев. Входная дверь покосилась, но из окна кухни, расположенного сбоку от входа, пахло довольно-таки приятно. Брингли Проглот — как всегда — готовил сам. В гостинице скопилось на удивление много посетителей, причем кое-кто из них был явно с деньгами, и приступы жадного бешенства одолевали трактирщика при мысли о том, сколько чудесных продуктов съедят сегодня эти мерзкие обжоры.

От запахов кухни у Борна потекли слюнки. Представляете, как можно проголодаться, если обедать всего один раз в пятьдесят циклов!? Маг подошел к окну и увидел, как потный от усердия Брингли фарширует жирных окуней, одной рукой запихивая в них коренья и травы, а другой периодически помешивая бадью с густой мясной подливой. Окуни эти были одним из главных источников процветания таверны. Они в изобилии водились в пруду неподалеку и хорошо ловились сетью. Проглоту эти окуни ничего не стоили, зато с посетителей за них трактирщик драл втридорога. Хотя, надо признать, что были эти окуни.. ммм… вкусны… и все их охотно заказывали, несмотря на цену…

— Вы так говорите, мастер Затриндель, будто сами там бывали и пробовали этих окуней! — усмехнулся молодой ученый, подвигая сказочнику кружку с вином.

— Дааа… сегодня вы не найдете ни той таверны, ни этих прекрасных окуней… — менестрель отхлебнул из кружки и задумался. Его взгляд устремился куда-то вдаль, в какие-то одному ему ведомые глубины прошлого. Казалось, что во взгляде старика на мгновение промелькнула сама Вечность, взглянула не бренный мир и скрылась в неведомое.

— Так вот! — встряхнулся сказочник. — Борн смотрел через открытое окно на трактирщика, а тот увлеченно и сосредоточенно закидывал окуней на огромную сковороду, ничего не замечая вокруг. Волшебник громко кашлянул, дабы привлечь к себе внимание, но Брингли Проглот то ли не хотел отвлекаться, то ли действительно не видел ничего, кроме кипящей подливы и фарша. Он уложил рыбу, накрыл ее крышкой и, сладострастно вздохнув, помешал подливу. Из-под кипящего соуса тут и там выглядывали соблазнительные кусочки мяса. Трактирщик густо посыпал подливу перцем, чихнул и отложил половник на небольшую, специально приспособленную для этого дела тарелку.

Борн за окном еще раз кашлянул — настойчиво и призывно. Не услышать такого искусственного кашля было невозможно. Но Проглот не услышал! Именно в этот момент он сам разразился злобным кашлем. Борн кашлянул еще раз и услышал кашель в ответ… Тогда волшебник концом своего посоха громко постучал о ставню. Никакой реакции. Брингли только чихнул и даже не повернулся. Стало понятно, что, скорее всего, он делает это нарочно, но полной уверенности не было. Ситуация сложилась странная и неловкая и зависла в воздухе вопросительным знаком. Маг растерялся, не понимая, как реагировать — рассердиться или кашлянуть еще разок…

А дело было в том, что Брингли Проглот заметил странного старичка еще издалека. Жирный трактирщик не любил нищих — тех, кто берет что-либо и не платит за это. Надо сказать, что маг в тот момент действительно походил на нищего попрошайку. Одет он был не лучшим образом: шляпа, остроносые сандалии и гетры за время, проведенное в медитации, испортились и сгнили. Маг был весь в пыли, а простой халат, расшитый звездами, выглядел старой, вонючей тряпкой. Брингли ненавидел попрошаек лютой ненавистью и часто развлекался тем, что натравливал на них своих вечно голодных псов. Среди несчастных скитальцев таверна слыла самым ужасным местом. Если у вас нет денег, вам не стоит связываться с Проглотом: вы не найдете ни жалости, ни сочувствия.

Краем глаза трактирщик следил за немытым прохвостом, нагло кашляющим под окном. В первый момент Брингли был слишком сосредоточен на готовке и просто отмахнулся от посетителя, но вот в его утробе жадным огнем разгорелась злоба, которая всегда накатывала на него внезапно и мощно, и Проглот решил позабавиться. «Надо будет обязательно спустить на него собак, но не сразу…» — подумал трактирщик, решив сыграть с попрошайкой в свою обычную игру. Для подобных случаев у него была выработана своя манера поведения, своеобразная игра, в которую толстяк играл с самыми докучливыми бродягами. Азарт заключался в том, как долго и как искусно удастся Брингли Проглоту игнорировать собеседника, ставя того во все боле и более неловкое положение. Результатом, конечно же, всегда становилась травля собаками, но перед этим бывали действительно интересные моменты. Бывало даже, что трактирщику удавалось возбудить у нищих чувство возмущения, злобы и даже гнева!

Как и большинство бедолаг, великий Борн так и не понял — заметили его или нет. Хотелось есть, чего-нибудь выпить, но, в принципе, сейчас волшебник был бы согласен и на ломоть свежего хлеба с капелькой душистой подливки, которую готов был принять прямо через окно… Он уже хотел что-нибудь сказать, но никак не мог придумать, с чего начать. Он потоптался и решил еще раз постучать. Но, как назло, именно в тот момент, когда он опять стукнул посохом по ставне, странный повар с той стороны окна застучал кастрюлей. При следующем стуке прохвост чихнул, затем кашлянул и даже запел громким и фальшивым тенором что-то невнятное именно в тот момент, когда волшебник наконец-то решился его окликнуть.

Неловкость внутри мага нарастала. Можно было просто уйти, но для этого не было достаточных оснований. Можно было бы разгневаться и превратить жирнюгу в борова, но что, если этот просто глух и пострадает невинно? Все последующие попытки волшебника достучаться до странного человека за окном странным же образом и пресекались. Можно было бы свалить все на случайность, но в конце концов волшебник заметил, что краем глаза толстяк внимательно наблюдает за его реакцией. Как только он это заметил, Брингли Проглот резко повернулся к нему и широко заулыбался — то ли довольный своей проделкой, то ли действительно заметив его. Борн не мог понять — возмущаться ему или смеяться нелепой шутке. В конце концов, он решил просто выкинуть все из головы.

— Послушайте, любезнейший, — начал Борн, — не могли бы вы мне дать чуточку хлебца с той чудесной подливкой, что так вкусно пахнет? А еще не мешало бы туда положить кусок мясца и… зелени.

От такого заявления у Бринги даже настроение поднялось. Он уже почти решил спустить собак, как вдруг его озарила новая идея. В огромной голове метались мысли — одна гаже другой, но все они были недостаточно мерзкие. Кроме одной. Обдумав эту мысль, он решил дать этому нищему то, чего тот хочет… а уж потом спустить собак. Это было необычно, пришлось бы разориться на продукты, но… похоже, развлечение того стоило.

Удивляясь самому себе, Проглот наблюдал, как его рука потянулась к душистой буханке плоского черного хлеба. Странно раздвоившись, трактирщик будто со стороны смотрел на то, как его собственная рука отламывает огромный ломоть, как другая рука поливает этот прекрасный хлеб ароматной подливой, кладет туда здоровенный кусок мяса, которого хватило бы на три, нет — на четыре порции… лук… ох… В этом было что-то настолько извращенное, что травля собаками показалась ему незначительным наказанием за дерзость попрошайки. Этого нищего нужно накормить, напоить, спеть ему колыбельную или, наоборот, веселую песенку… а потом его придется четвертовать, содрать кожу живьем, посадить на кол, вырвав предварительно внутренности, но так, что бы он был еще жив… а уж потом спустить собак, да, собак!

Впервые не попробовав еду, с улыбкой на лице, Брингли Проглот протянул хлеб в сторону окна. Он улыбался и думал: «Похоже, что уже очень скоро я самолично забью эту гадину той самой палкой, которая стоит у меня в каморке…». Так думал в тот момент странный трактирщик, наблюдая за движением своей руки, за тем, как рука наглого хапуги тянется ей навстречу. Вот их руки все ближе… ближе…, почти дотянулся… НЕТ!!! Брингли оказался неспособен отдать еду даже ради своего собственного развлечения. В последний момент, когда Борн уже почти коснулся вожделенного хлеба, Проглот отдернул руку с бутербродом, повел ноздрями и… откусил сам — вгрызся в пахучий свежий ломоть хлеба, облитый подливой…

Брингли жадно пожирал хлеб, понимая, что променял более изысканное удовольствие на примитивную жадность. Ему было досадно и обидно за самого себя… перед самим собой. На лице проявилось выражение конфуза, которое со стороны было похоже на злость.

«До чего же злобная тварь!» — подумал волшебник.

«Все равно надо бы спустить собак», — подумал Брингли.

Проглот засвистел в специальный свисток, призывающий собак, но от возмущения даже не сразу смог выдуть из него приличный свист. Наблюдая за тем, как хлеб с подливой пропадают в пасти прожорливого толстуна, волшебник увидел его душу так, как это могут делать только самые великие волшебники — всю. Борн увидел, что Брингли Проглот бесконечен в своей жадности, как бесконечен океан в своем прибое. Борн хотел есть, хотел чего-нибудь выпить и немного поспать, но все это стало неважно. Важно было не разозлиться, не упустить плоды пятидесятицикловой медитации. Но как это сделать, когда видишь, что на тебя спустили злобных псов?

«Да чтоб ты своих псов сожрал!» — вырвалось у Борна — и это было ужасно…

Рука Борна, отделившись от туловища, прыгнула через окно. Хлопнув Проглота по физиономии, она схватила оставшуюся буханку хлеба, стащила со сковороды жареного окуня, кастрюлю подливы, бутыль вина и вернулась к хозяину. Странный нищий разломал буханку пополам, одну половину выбросил, а на другую опрокинул кастрюлю с подливой так, что большая часть мяса оказалась на земле. Надо сказать, что сэндвич у него получился гигантский! Когда прибежали собаки, они кинулись не на нарушителя, а на упавшее мясо с хлебом. Все, что мог поделать трактирщик — это свистеть в свой свисток. Он и свистел. Тем временем бродяга — прямо на глазах у потрясённого Брингли Проглота — откусил громадный кусок, зачавкал и… преспокойно пошел прочь.

«Все должно было произойти совсем не так!» Брингли хотел кинуться за нарушителем, но не смог. Щемящее и роковое нечто захлестнуло Проглота с головой. Это было похоже на голод, но это было сильнее. Оно было громадным и всеобъемлющим, как небо над головой. И таким же опустошающим. Брингли Проглот уже не принадлежал самому себе…

В первую очередь бедняга съел все, что было на кухне. Он быстро сожрал окуней, несколько буханок хлеба, остатки подливы, выхлебал даже помои из ведра. Голод вроде немного угас. Сильно встревоженный, Брингли побрел в свое самое заветное, самое любимое помещение гостиницы, единственное место, где он всегда чувствовал себя спокойно и хорошо — в погреб. В погребе были припасы и вино. Он надеялся отсидеться здесь и слегка перекусить, пока не вернуться душевные силы. Но, как только Проглот увидел ряды копченой колбасы, звериный голод вернулся, усиленный во сто крат. Это было как удар, как нашествие гоблинов, как рой рассерженных злобных диких ос. Брингли накинулся на колбасу. Он жрал и жрал, поглощая все, на что падал его алчный взгляд. Он уже съел всю колбасу, слопал десяток сырных голов, но голод не стихал. Упав под огромную бочку с вином, Проглот повернул кран — и вино хлынуло в него, как водопад падает в горное бездонное озеро. Выпив всю бочку, трактирщик рыгнул и… принялся за копченые окорока…

Он ел и ел, и ел, и ел… Опустошив погреб, обжора ворвался в обеденный зал и стал жрать еду прямо из тарелок посетителей. При этом от него исходил такой ужас, что все, кто был в таверне, кинулись к выходу. Не осталось даже прислуги. Проглотив все, вылизав тарелки, Проглот на мгновение остановился, присел и прислушался к ощущениям. Голод не стихал. Самое ужасное было в том, что Брингли Проглоту НРАВИЛОСЬ! Ему нравился сам процесс поглощения таких огромных масс, и не хотелось останавливаться. Он и не останавливался. Голодная пустота внутри должна была быть заполнена безотлагательно. И неважно — чем. Повертев в руке вылизанную до зеркального блеска тарелку, Проглот подумал, что это хороший метод чистки — не надо возиться с водой. Пожав плечами, он отправил тарелку в пасть, сочно похрумкав глиняными черепками. В дело пошли тарелки, кружки, кувшины, табуретки и вся мебель. Сожрав мебель, изрядно увеличившийся в размерах Проглот на миг задумался о том, как же он теперь выйдет из таверны? В конце концов, он просто отломил дверной косяк и съел его, как лакричную палочку. Быстренько сожрав здание до фундамента, он подумал… и, выковыряв фундамент из земли, сожрал и его. Затем Брингли огляделся по сторонам в поисках того, что мог бы поглотить своей утробой. Он уже вырос до великанских размеров. Голод не стихал. Трактирщик попробовал есть землю, но она оказалась слишком пресной на вкус. А вот лесок неподалеку вроде ничего. Ухватив по дороге чью-то карету вместе с лошадьми и содержимым, Проглот добрался до леса и принялся уничтожать одно дерево за другим. Он уже не был похож даже на великана, но все еще продолжал расти. Вместе с габаритами трактирщика рос и его голод, будто подпитываемый всем съеденным.

Он все ел, и ел, и ел…. Поглощая все вокруг, Брингли стал похож на гору, но двигался при этом легко и сноровисто. Дикий, ни с чем несравнимый голод не давал ни секунды передышки. Чем больше он ел, тем больше ему хотелось есть. Он уже не понимал, кто он или что он такое, не соображал, где находится и что делает. Лишь одна страсть, одна мания заполонила всё существо Брингли Проглота. Вероятно, он хотел съесть весь мир и, возможно, при другом раскладе ему бы это и удалось…

Изнуренный голодом и жаждой, Проглот одним глотком выпил самую большую реку Плоского Мира, реку Гарь. Теперь, как вы знаете, на этом месть лежит глубокий каньон. А когда-то там была река… Выпив Гарь, Проглот еще больше захотел есть. Он шагнул к Драконьему хребту и грызанул хребет. Теперь на том месте, как вы знаете, Перевал дождей, по которому гоблины с Той Стороны делают набеги на Варну, Береговину и Осторган. В тех местах до сих пор можно увидеть гору, напоминающую сломанный зуб. Она так и называется — Сломанный Зуб. Это зуб Брингли Проглота. Проглот всерьез решил подзакусить Драконьими горами, но когда он сгрыз одну из самых высоких вершин (ту, которую после этого стали называть Отгрызенным Пиком), бывший трактирщик запрокинул голову и увидел солнце. Солнце так приковало его внимание, ему так захотелось его съесть, что Проглот в два шага оказался на другом краю мира и потянулся к солнцу. Как я уже говорил, солнце в те времена было более подвижным, чем сегодня. И хотя это другая история, надо сказать, что солнце тогда было живым. И оно испугалось. Оно отпрыгнуло от трактирщика и попыталось спрятаться в океане. Но там, где солнце собиралось укрыться от жадной пасти, уже пряталась луна, которая была хитрее солнца и давно смекнула, что к чему… Таким образом, солнце не только не смогло спрятаться, но еще и раскрыло тайник луны. Тут-то луне и пришел конец! Солнце увернулось от лапищи Проглота, но луна не смогла. Прожорливый монстр заглотил луну, рыгнул, схватил солнце за длинный луч и с довольным стоном отправил его в пасть вслед за луной. Стало темно, хоть глаз выколи. Голод отступил. Проглот отяжелел так, что даже сказать нельзя как. Своими размерами он стал сравним с самим Плоским миром. Что делать дальше такому огромному существу?

И в этот момент край мира, на котором стоял великан, не выдержал, отломился и рухнул в океан. А вместе с ним и несчастный трактирщик. Бедный Проглот не смог переварить солнце. Жуткий солнечный жар опалил его исстрадавшиеся внутренности. Океан зашипел…

Измученный Брингли стоял в океане, и вода доходила ему до подбородка. Его ноги увязли в морском песке, в руках не осталось сил, а в голове — ни одной мысли. Неспособный пошевелиться, Проглот стоял и икал. Его немного мучила изжога, хотелось пить, но соленая вода не утоляла жажды, а только еще больше вызывала икоту. Он стоял и икал, глупо моргая глазами. Он икал все сильнее и сильнее, что-то рвалось изнутри. Желая освободиться от помехи, Проглот икнул как-то уж особенно сильно — и из его утробы вырвалось солнце, медленно поплыв по небосводу — величественно и ровно, почти по прямой. Проглот икнул еще раз и — вслед за солнцем — вылетела обновленная и яркая луна. Догоняя солнце, она раскрывала за собой звезды и синь ночного неба. Вечерело….

С тех пор люди уже и не помнят про Брингли Проглота. Все зовут его просто — Большая Голова. Да… вот таким оригинальным образом Борн и применил свой план по переустройству небесных светил. Так и повелось теперь, что каждый день солнце, а вслед за ним и луна исправно выпрыгивают из Большой Головы, пролетают по небу и падают в болота по другую сторону гор…

Мастер Затриндель замолчал, подлил вина. Взгляд его был устремлен куда-то вдаль. Он чему-то улыбался — чему-то древнему и большому, чему-то, что, как казалось, было известно ему одному…