Искупление Габриеля

Сильвейн Рейнард, 2013

Перед вами третья часть цикла про любовные отношения студентки Джулии и профессора Габриеля Эмерсона, ради которой он уходит из университета. Впереди новая жизнь, и влюбленные готовы к любым испытаниям, которые готовит для них судьба. Джулии предстоит выступить с лекцией в Оксфорде, где не все приветствуют ее роман с профессором. Самая темная тайна Габриеля под угрозой раскрытия, но он не собирается сдаваться. Пытаясь узнать больше о своих биологических родителях, Габриель запускает цепь событий, последствия которых необратимы. «Очень трудно не привязаться к мрачному и таинственному Габриелю, по которому вы обязательно будете пускать слюни». – Waves of Fiction

Глава 1

Июнь 2011 года. Селинсгроув, штат Пенсильвания

Профессор Габриель Эмерсон стоял в дверях кабинета, засунув руки в карманы, и с нескрываемой страстью смотрел на свою жену. Он был рослым, атлетически сложенным мужчиной с запоминающейся внешностью и ярко-синими сапфировыми глазами.

Они познакомились, когда ей было семнадцать (ему — на десять лет больше). Габриель влюбился в нее с первого взгляда. Потом время и обстоятельства разлучили их. Не последнюю роль в этом сыграл его необузданный богемный образ жизни.

Но небеса оказались к ним благосклонны. Через шесть лет они вновь встретились в Торонто, когда она пришла аспиранткой на его поток. Их отношения возобновились, получили дальнейшее развитие, и через полтора года они поженились. Завершался шестой месяц их супружеской жизни, а любовь Габриеля к жене только крепла. Он завидовал воздуху, которым она дышала.

Габриель и так достаточно долго ждал того, чем собирался заняться. Скорее всего, жену требовалось соблазнить, а Габриель был опытным соблазнителем и этим очень гордился.

Пространство дома наполняли звуки «Mango» — песни Брюса Кокберна. Мелодия навевала воспоминания о Белизе, куда они ездили еще до женитьбы. Им понравилось заниматься любовью под открытым небом, в разных местах, включая пляж.

Джулия сидела за письменным столом, не замечая ни музыки, ни пристального взгляда мужа. Она стучала по клавишам ноутбука. Вокруг громоздились книги и две коробки бумаг, которые Габриель услужливо принес ей с первого этажа. Когда-то этот дом принадлежал его родителям, а теперь являлся летней резиденцией супругов Эмерсон.

В Селинсгроув они приехали неделю назад — передохнуть от напряженной жизни в Кембридже, штат Массачусетс. Габриель занимал должность профессора в Бостонском университете. Джулия недавно закончила первый курс докторантуры. Ее руководительницей была замечательная женщина, блестящий ученый, много лет проработавшая в Оксфорде. Уехать в Селинсгроув супругов Эмерсон заставило не только желание передохнуть. В их доме на Гарвард-сквер шел грандиозный ремонт, создававший невыносимые условия для жизни.

Еще до их приезда в Селинсгроув старый дом Кларков подвергся коренной реконструкции, замысел которой был тщательно разработан Габриелем. Бо́льшая часть мебели, оставленная здесь Ричардом (его приемным отцом), перекочевала на склад. Если эстетические вкусы Габриеля тяготели к темному дереву и коже сочных коричневых тонов, Джулия предпочитала яркие цвета, как в домах на морском побережье. Ей нравились белые стены, белая мебель и насыщенно-синие тона интерьера.

В кабинете Джулия повесила репродукции картин, украшавшие их дом на Гарвард-сквер: «Встречу Данте и Беатриче на мосту Санта-Тринита» Генри Холидея, «Весну» Боттичелли и «Мадонну с младенцем и двумя ангелами» Филиппо Липпи, на которую сейчас и был устремлен пристальный взгляд Габриеля.

Можно сказать, что эти картины иллюстрировали стадии отношений супругов Эмерсон. Первая символизировала их встречу и нараставшую страсть, которая охватила Габриеля. Вторая — стрелу Купидона, поразившую Джулию прямо в сердце, когда в первый день аспирантских занятий Габриель ее не узнал, а также их последующие бурные отношения и женитьбу. Лик Мадонны на картине Филиппо Липпи выражал чаяния Габриеля.

Вот уже третий вечер подряд Джулия плотно занималась подготовкой к своей первой публичной лекции, которую через месяц ей предстояло прочесть в Оксфорде. Четыре дня назад они занимались любовью прямо на свежевыкрашенном полу спальни, поскольку мебель им еще не привезли.

Оба измазались краской, и Джулия решила, что отныне «телесная живопись» станет их любимым развлечением.

Воспоминания о том вечере и нараставший темп музыки подхлестывали Габриеля. Его терпение иссякало. Как-никак они молодожены, и он не позволит Джулии игнорировать выполнение супружеских обязанностей.

Габриель на цыпочках подкрался к жене, отвел ее длинные волосы и приложился к шее. Легкая щетина на щеке делала поцелуи более страстными.

— Идем, — прошептал он.

Кожа Джулии покрылась пупырышками. Длинные тонкие пальцы Габриеля плавно скользили по ее шее. Он ждал.

— Я еще не закончила с лекцией, — поворачивая к мужу свое прекрасное лицо, сказала Джулия. — Не хочу разочаровывать профессора Пиктон. Как-никак это она меня туда пригласила. Среди участников я самая молодая.

— Ты ее не разочаруешь. И времени на лекцию у тебя еще предостаточно.

— Время мне нужно не только на лекцию. Надо ведь и дом привести в порядок. Через два дня приедут твои родственники. — Они не мои родственники, — сверкнул глазами Габриель. — Они — наши родственники. А для уборки я найму прислугу. Бери плед и идем.

Обернувшись, Джулия увидела очень знакомый плед. Он висел на спинке белого мягкого стула, стоявшего у окна. За окном темнели кусты, которые росли по периметру двора.

— Я буду тебя охранять.

Габриель помог ей встать, обнял за талию и прижал к себе.

Сквозь тонкое летнее платье она почувствовала тепло его тела. Приятное, будоражащее тепло.

— И что тебя так тянет в этот сад, когда темно? — задала провокационный вопрос Джулия.

Она сняла с мужа очки и положила на стол. Габриель и без очков смотрел на нее так, что его взгляд мог бы растопить снег.

— Когда я внутри тебя, мне хочется видеть, как лунный свет разливается по твоему обнаженному телу, — прошептал Габриель.

Он слегка закусил ей мочку уха, а затем стал целовать ее шею.

От его поцелуев и покусываний сердце Джулии забилось еще сильнее.

— Декларация желания, — прошептала она.

Только сейчас она услышала музыку, а ноздри уловили запах Габриеля — смесь мяты и одеколона «Арамис».

Габриель отпустил ее, как кот ненадолго отпускает мышь, продолжая следить за каждым движением.

— Думаю, Гвидо да Монтефельтро немного подождет, — сказала Джулия, поглядывая на свои тезисы.

— Уже более семисот лет он обитает на том свете. Уж что-что, а ждать он научился.

Джулия ответила мужу улыбкой и взяла его протянутую руку.

Они спустились вниз и пошли через двор. Настроение Габриеля заметно улучшилось.

— Ты когда-нибудь раньше занималась любовью в саду? — игривым тоном спросил он. Джулия вытаращила глаза и покачала головой. — Тогда я рад, что я у тебя первый.

— Габриель, ты у меня последний, — возразила она, стискивая ему руку. — Ты мой единственный.

Габриель быстро пересек двор и, когда они вошли в сад, включил фонарик. Габриель шагал впереди, указывая Джулии корни и кочки.

Июнь в Пенсильвании выдался очень теплым. Листва деревьев и высоких кустов почти не пропускала свет луны и звезд. Весело щебетали вечерние птицы. Неутомимо стрекотали кузнечики.

Вскоре они оказались в центре сада, который успел зарасти и сейчас больше напоминал цветочный луг. В дальнем конце темнели силуэты старых яблонь. Позади них Габриель посадил новые. Саженцы прижились и теперь тянулись к небу.

Напряжение, владевшее Габриелем, начало спадать. Может, это место действительно было священным, ибо всякий раз, придя сюда, он успокаивался.

Джулия наблюдала за его приготовлениями. Габриель аккуратно расстелил плед, затем выключил фонарик. Их сразу же окружила бархатная темнота. Полная луна скрыла свой лик за стайкой облаков. Над головой перемигивались островки звезд.

Прежде чем снять с жены платье, Габриель коснулся ее рук и скромного выреза.

— Как мне это нравится, — прошептал он.

Он неспешно любовался красотой Джулии, заметной даже в сумерках: изгибами ее скул, линией рта и большими выразительными глазами. Потом он осторожно приподнял ей подбородок, и их губы соединились.

Это был поцелуй пылкого любовника, возвещавшего о своем желании. Габриель прижал к себе миниатюрное тело Джулии. Его пальцы заблудились в ее мягких каштановых волосах.

— А вдруг нас кто-нибудь увидит? — настороженно спросила Джулия, прежде чем засунуть свой язык в его рот.

Она ласкала мужа и ждала ответа.

— Это частная территория, — сказал Габриель. — И потом, как ты верно заметила, сейчас темно.

Он коснулся ямочек на ее щеках, словно те были его любимыми опознавательными знаками, а потом его руки скользнули к плечам Джулии. Он медленно снял с нее платье, и оно упало на плед. Одним молниеносным движением Габриель расстегнул ее лифчик.

Эти движения опытного любовника слегка рассмешили Джулию. Она прижала к себе свой черный кружевной лифчик, довольно прозрачный и оттого еще более сексуальный.

— А у тебя это здорово получается, — заметила она.

— Что именно? — спросил Габриель, ласкавший груди жены сквозь кружевную ткань.

— Снимать лифчики в темноте.

Ответом ей было подчеркнутое молчание Габриеля. Он не любил, когда ему напоминали о прошлом.

Джулия встала на цыпочки и поцеловала мужа в острый подбородок:

— Я ведь не жалуюсь. Как-никак теперь все твое умение достается мне.

Габриель слегка сжал ей груди:

— Джулианна, отдаю должное твоему белью, но сейчас я предпочитаю видеть тебя обнаженной.

— Сомневаюсь, что мы выбрали подходящее место, — сказала она, внимательно оглядывая сад. — Мне все время кажется, что сюда кто-то ворвется.

— Посмотри на меня. — (Она послушно посмотрела на него.) — Мы здесь совершенно одни. А от зрелища твоего обнаженного тела у меня захватывает дух.

Габриель оставил в покое груди жены, и его руки отправились странствовать по холмам и долинам, ведущим к ее бедрам. Прикосновения были легкими, едва ощутимыми.

— Я тебя заслоню, — пообещал он.

— Чем? Этим пледом?

— Своим телом. Даже если кто-нибудь и набредет на нас, обещаю: я не позволю никому любоваться тобой.

Уголки ее губ приподнялись в улыбке.

— Ты все продумываешь.

— Просто я думаю о тебе. А ты для меня — все.

Губы Габриеля прильнули к ждущим губам Джулии. Кружевной лифчик наконец-то полетел вниз. Габриель неторопливо и даже чуть лениво путешествовал внутри ее рта. Затем для Джулии настал черед расстаться с трусиками.

Теперь его Джулия стояла полностью обнаженной. В их саду.

«Боги садового секса, — мысленно взывала Джулия, — пожалуйста, сделайте так, чтобы никто нам не помешал».

Она сняла с Габриеля рубашку. Несколько секунд поиграла завитками волос на его груди, после чего расстегнула его пояс.

Вскоре и Габриель освободился от одежды. Он обнял Джулию, и она невольно вздохнула.

— Хорошо, что вечер теплый, — прошептал он. — А то у нас только один плед.

Улыбаясь, Джулия легла. Габриель накрыл ее своим телом, осторожно сжав ладонями ее лицо. Даже в темноте его глаза оставались пронзительно-синими.

— «Ее, зардевшуюся, как заря, повел я в кущу брачную; влиянье благоприятное дарили нам все небеса и сочетанья звезд счастливые…»^[3]

— «Потерянный рай», — прошептала Джулия, трогая щетину на его подбородке. — Но в этом месте я могу думать только про обретенный рай.

— Зря мы не поженились здесь. Вот где мы должны были впервые познать друг друга.

— Зато мы пришли сюда сейчас, — сказала Джулия, гладя его волосы.

Габриель снова поцеловал жену. Она с радостью ответила на его поцелуй. Вспыхнувшая страсть набирала силу.

За месяцы супружеской жизни их желание не притупилось, равно как и их занятия любовью не обрели черт привычности. Все слова превращались в движения и ласки благословенной телесной любви.

Габриель знал все любовные стадии своей жены: пробуждение желания, любовную взбудораженность, нетерпение и мгновения экстаза. Они занимались любовью, окруженные темнотой и зеленым покровом жизни.

Старые яблони, помнившие более целомудренную любовь этой пары, сейчас деликатно отводили взгляд.

Когда наконец шквал страстей утих и к ним вернулось спокойное дыхание, Джулия лежала на пледе, ощущая себя невесомой, и с восхищением разглядывала узоры звезд.

— А у меня кое-что есть для тебя, — вдруг сказал Габриель.

Он нашарил фонарик, включил, чтобы отыскать брюки, а затем повесил на шею Джулии что-то прохладное. Нагнув голову, она увидела ожерелье, составленное из колечек. С него свисали три талисмана в виде сердца, яблока и книги.

— Какая красота, — выдохнула Джулия, поочередно касаясь всех предметов.

— Из Лондона. Серебро. Только сердце золотое. Оно олицетворяет нашу встречу.

— А книга?

— На ее обложке выгравировано: «Данте».

Джулия озорно взглянула на мужа:

— Неужели я забыла о какой-то дате?

— Нет. Мне просто нравится делать тебе подарки.

Джулия крепко его поцеловала. Габриель повернул ее на спину и погасил фонарик.

Когда они вновь утолили свою страсть, он коснулся плоского живота Джулии, поцеловав впадинку под своим пальцем:

— А сюда я хочу поместить своего ребенка.

Эхо вернуло из темноты его слова.

— Что? — переспросила Джулия, застыв от изумления.

— Я хочу зачать с тобой ребенка.

У нее перехватило дыхание.

— Так рано?

— Мы никогда не знаем, сколько времени нам отпущено, — сказал Габриель, задумчиво водя пальцем по ее коже.

Джулия подумала о Грейс — приемной матери Габриеля — и о своей родной матери, которую звали Шарон. Обе женщины умерли далеко не старыми, но при разных обстоятельствах.

— Данте потерял Беатриче, когда той было двадцать четыре года, — продолжал Габриель. — Для меня потерять тебя — это был бы конец всему.

— Перестань говорить страшные вещи. — Джулия погладила ему ямочку на подбородке. — Особенно здесь, на празднике нашей любви.

Габриель густо покрыл поцелуями ее живот, затем лег на бок.

— Я почти пережила возраст Беатриче, и я здорова. — Джулия дотронулась до татуировки на его груди: кровоточащего сердца, внутри которого было начертано женское имя. — Ты боишься повторения истории с Майей?

— Нет, — сухо ответил Габриель, но его напрягшееся лицо говорило другое.

— Твои опасения вполне оправданны.

— Я знаю, что она счастлива.

— Я тоже в это верю.

— Ты хотела еще что-то сказать? — спросил Габриель, уловивший в ее тоне недоговоренность.

— Я думала о Шарон.

— И что?

— Такой матери, как она, не хочется подражать.

— Ты будешь прекрасной матерью, — заверил жену Габриель, целуя ее в губы. — Ты добрая, любящая и терпеливая.

— Не уверена, что у меня все получалось бы правильно.

— Но ты же не одна. Мы бы оба искали решения. Уж если кому и беспокоиться, так это мне. Мои настоящие родители — классический пример неблагополучной семьи. Да и я сам вел отнюдь не благочестивую жизнь.

Джулия покачала головой:

— Ты замечательно ладишь с малышом Тэмми. Даже твой брат это признает. Но нам с тобой еще рано думать о ребенке. Мы женаты всего полгода. И потом, мне хочется защитить докторскую диссертацию.

— Если помнишь, я ведь не возражал, — заметил Габриель, проведя пальцем по ребрам Джулии.

— Супружеская жизнь — это замечательно. Но нам обоим нужно к ней привыкнуть.

— Согласен. — Палец Габриеля замер. — Однако мы должны думать и о будущем. Чем раньше я начну консультироваться с врачами, тем лучше. С тех пор как я сделал вазэктомию, прошло достаточно времени. Кто знает, сумею ли я вернуть детородную функцию.

— Но ведь это не единственный для нас способ иметь детей. Есть и другие варианты. Наконец, мы могли бы взять ребенка из францисканского сиротского приюта во Флоренции… Когда настанет время.

В словах Джулии звучала надежда.

Габриель отвел прядь волос с ее лица:

— Мы можем испробовать все варианты. После конференции я хочу забрать тебя в Умбрию. Побудем там до открытия флорентийской выставки. Но когда мы вернемся из Европы, я намерен встретиться со своим врачом.

— Хорошо.

Габриель притянул жену к себе. Теперь Джулия лежала на нем. Он дотронулся до ее бедер, и по ее телу пронесся странный электрический разряд.

— Когда ты будешь готова, мы начнем пробовать варианты.

— Нам понадобится обширная практика, — улыбнулась Джулия.

— Вне всякого сомнения.

Примечания

3

Джон Мильтон. Потерянный рай. Книга 8, стихи 510–511. Перевод Аркадия Штейнберга.