Трещина

Сергей Федорович Смирнов

Действие повести происходит в начале восьмидесятых годов. Студент мединститута Стас Смидович решается прервать учебу, чтобы пройти службу в армии. Ему кажется, что для него нет недостижимых целей. Но в реальности все далеко не так. В армии он песчинка в огромном механизме, и шестеренки этого механизма почти раздавили его. Но случай, помогает ему подняться наверх. Стаса ждут взлеты и падения, любовь и смерть, подлость и доброта людей. В конце повести он получает неожиданный приз.

Часть 1. Отвесное падение

Весь ужас своего положения Стас понял, когда работник военкомата забрал у него паспорт и другие документы. Старший лейтенант после этого сразу изменился, никаких «вы», а сразу на «ты», в глазах холод, в голосе командные ноты.

— Если нужно в уборную, вон толчок, — сказал он, указывая на желто-зеленый покосившийся домик, — не вздумай употреблять спиртное, сиди и жди перекличку. Дважды повторять не будут, не заберут сегодня, ночевать будешь на плацу. Шагом марш. Стас ответил:

— Понял, спасибо, — и побрел осмотреться.

Стояла поздняя весна, середина мая, а на улице было очень холодно. Апрель, побаловав теплом, запустил бурный рост растений, все зацвело, зазеленело. Но в мае холодный арктический фронт накрыл область снегопадами и заморозками. Люди, не зная, что одеть, делали выбор в пользу зимней одежды. Но сегодня выглянуло яркое солнце, и, припекая как летом, заставило щуриться и расстегивать верхнюю одежду.

Сборный пункт, это заасфальтированный участок земли с двухэтажным домом — конторой, куда входили и выходили военные, неся кипы документов, и уличный туалет. В стороне из земли торчала водяная колонка. Окружен он был кованным металлическим забором, высотой метра два, увенчанным погнутыми пиками, и въездными воротами, возле которых стояли солдаты с повязками дежурного по КПП. Позади забора местами росли раскидистые деревья, создавая тень молодой листвой. На плацу на вещмешках и чемоданах сидели и лежали призывники, некоторые расположились в тени деревьев, где-то бренчала расстроенная гитара. Только сейчас Стас обратил внимание на людей, стоявших за забором. Наверное, родители новобранцев, подумал он. Изредка оттуда кто-то выкрикивал фамилии и названия населенных пунктов и деревень, им отвечали и подходили к ограде. Слышались негромкие, в основном женские голоса, иногда кто-то всхлипывал.

— Как на войну провожают, — подумал Стас. Окинув взглядом призывников, желая найти собеседника, он не смог ни за кого зацепиться взором, это была не его аудитория. В основном это были жители деревень, почти все были одеты в старые фуфайки и телогрейки, из прорех которых торчала вата, да в старомодные потертые пальто и овчинные, засаленные полушубки. На ногах были разного рода кирзовые и резиновые сапоги, грубые ботинки и ботиночки «прощай молодость» из войлока с замочком по центру. В общем, все то, что можно было без жалости, потом выбросить. Некоторые были уже пострижены наголо. Почти все что-то жевали, доставая из вещмешков, каждый себе, домашние заготовки, кто сало, кто печенье. Запивали молоком, налитым в водочные бутылки и заткнутые свернутой газетой, сырой водой, налитой из колонки, а кто-то с осторожностью, и выпивал. В нескольких местах играли в карты на «щелбаны», радостно отщелкивая, по лбу друг друга, костяшками пальцев.

Стас заприметил двух парней, отличавшихся от других. Прилично одетые они сидели на своих сумках, курили, и наблюдали за происходящим. Один из них был высокий в красной куртке — ветровке и потертых джинсах, другой среднего роста, с длинными волосами, одет в короткое черное двубортное пальто и серые расклешенные брюки с кепкой на голове. Стас подошел к ним и сказал:

— Привет, можно присесть? — парни кивнули.

— Ты откуда? — спросил высокий.

— Из меда, — ответил Стас, отсрочку потерял.

— Я из политехнического, такая же ерунда.

— А ты?

Парень в черном пальто неохотно ответил:

— Окончил художественное училище, и вместо обещанной работы загремел в армию. Повисла небольшая пауза.

— А что здесь происходит? — спросил Стас.

— Покупатели из воинских частей отбирают себе бойцов, как наберут нужное количество, будет перекличка, и повезут в разные стороны, — ответил художник.

— А повлиять на выбор можно как-нибудь, может, я хочу в Германию.

— Шутишь, — ухмыльнулся высокий парень, — это конец весеннего призыва в армию, всех, кого надо было набрать в нормальные войска, уже набрали. Остался один стройбат и желдорбат, туда забирают всех остальных. Хромых, косых. Но лучше пойти в стройбат, можно хоть денег заработать.

Станислав это уже понял, хотя и был раздосадован, что не узнал этого раньше. Когда он рассматривал собравшихся здесь призывников, тогда еще подумал, как можно за два года сделать что-то из этого материала. Заскрипели ворота, открываемые солдатами, и на территорию въехали четыре автобуса.

— Стас, Стасик, — услышал он знакомые голоса. Подняв голову, он увидел у забора небольшую компанию людей, просунув руки между прутьями, махали чьи-то белые ладошки. Он встал, взял в руки сумку, и пошел к ограде. На глаза навернулись слезы, молодцы, не забыли, пришли. Но по мере приближения к ним, он вдруг ощутил, что между ними уже как будто выросла стена, что они смотрят на него, как на зверя в зоопарке. Они там, на свободе, едят пломбир, смеются, а ты как лев, бегаешь внутри клетки. Возможно, ему это просто показалось, ребята весело махали ему и были искренне рады. Проводить его пришли четверо парней, среди них гардеробщик Саша, и девчонки Аня и Лена.

— Ха-ха-ха, привет, еще не обрили, — сказал кто-то из парней, — куда повезут служить? Автомат дали? Почему штаны без лампасов?

Лишь девчонки спросили:

— Ты что-нибудь ел, не голоден?

Оказавшись в кругу друзей, после долгого молчания Стаса прорвало, и он, без перерыва, рассказывал им анекдоты, почему прапорщики не едят соленых огурцов, сколько надо прапорщиков, чтобы завернуть лампочку и другие шутки. Все дружно покатывались со смеху, было весело и время летело незаметно. Лена сделав знак рукой, поближе наклонилась к решетке, Стас наклонился к ней. По всему было видно, что, Лена имела высокое социальное положение, она выгодно отличалась от других. Среднего роста, светлые волосы подстрижены под «Сэссун», правильные черты лица, в ушах и на пальцах рук сверкали бриллианты. Ослепительно белый пиджак с надставными плечами, имел трапециевидную форму, под ним короткая синяя юбка в крупную складку, на ногах светло-голубые лосины до щиколоток и белые туфли-лодочки.

— Ты все решил? — спросила она.

— Да, — быстро ответил Стас.

— Я говорила с отцом, он, конечно, удивлен твоим полетом фантазии, — Лена сделал паузу, — у него на тебя были большие планы. Может, еще передумаешь? Пока не поздно.

— Я все решил, — ответил он. Лена нервно пожала плечами.

— Что там за секреты от нас? — раздались голоса ребят.

Внезапно на плацу все пришло в движение, призывники вставали, слышались громкие голоса, из конторы выходили военные с коробками документов.

— На чем я остановился? — бодро начал Стас, но увидев происходящие перемены на призывном участке, осекся на полуслове. Быстро погрустнев, сказал:

— Ну, все друзья, мне пора, скоро увидимся, пока. Саша собери все, что осталось от наших дел у себя, потом разберемся, обратился он к гардеробщику. Девочки всех целую.

Стас решительно повернулся и пошел к центру плаца. В голове мелькнула мысль, поскорей бы они ушли, не смотрели бы на печальную сцену загона скота в «скотовозку».

А на плац из конторы выходили военные, офицеры и прапорщики, а с ним несколько сержантов. Они тащили огромные картонные коробки с документами, формулярами, папками. Разделившись на четыре группы, и разойдясь в стороны, военные поставили коробки на асфальт. Начиналась перекличка. Чтобы не было путаницы, каждая группа дожидалась конца переклички предыдущей. Сержант первой группы, взяв в руки мегафон, стал выкрикивать фамилии. Услышав свою фамилию, призывник подходил к старшему офицеру. Прокричали очередную фамилию, и знакомый Стаса, тот, который высокий, взяв свои вещи, пошел к своей группе. Огласив весь список и собрав всех, призывников повели к автобусу. Стас, и художник, молча, ждали своей участи. Сержант с мегафоном начал новую перекличку. Послушно, как заколдованные люди, услышав свою фамилию, вставали и шли к центру.

— Смидович, — выкрикнул сержант. Стас безучастно сидел, потом внезапно подскочил, сказал зачем-то:

— Я, — и, взяв вещи, пошел к своей группе. Закончив сбор, всех повели к автобусу. Закрыв заднюю дверь, и поставив возле нее сержанта, прапорщик со списком встал у передней двери, второй сержант стоял позади ватаги призывников, контролируя тылы.

— Как в кино. Не хватает только лающей овчарки и фашиста с автоматом, — подумал Стас. Прапорщик снова выкрикивал фамилии, и призывники загружались в автобус. Сержант с тыла покрикивал:

— Быстрее, не задерживаться, — и люди, недавно спокойно, даже вальяжно сидевшие и лежавшие в ожидании отправки, внезапно побежали. Быстро заскакивая на подножку, и преодолевая ступеньки, запинались, падали, заволакивая свой скарб внутрь транспорта. Сержанты, почувствовав свою власть, покрикивали уже в проходе автобуса:

— Плотнее садиться, не курить, не распаковывать вещи.

Призывники присмирели, и лишь крутили головами по сторонам, протирая руками, запотевшие стекла окон и силились что-то увидеть в них. Двери закрыли, автобус поехал. В нос Стасу ударил сильный запах смеси перегара, старой овчины, грязных носков и дешевого одеколона. В обморок, конечно, он и не думал падать, на вскрытии в анатомке и не такое нюхал. Но все же, это вызывало ощущение того, что он не может уже ничего изменить, и нет возможности, ни на что повлиять самому. Его несло по течению.

Автобус приехал на железнодорожный вокзал, заехал на платформу в тупик и открыл передние двери. На путях одиноко стоял ободранный общий вагон, двери были открыты. Возле вагона переминались с ноги на ногу, дежурили еще два сержанта сопровождения. Вагон прицепят потом к поезду, подумал Стас. Не давая передышки, и видимо, чтобы избежать разбредания призывников по перрону, сержанты встали живым коридор между автобусом и вагоном. Прапорщик скомандовал:

— Переходим в вагон, вещи не оставлять, не задерживаться.

Раздались голоса:

— А покурить, дайте покурить.

— Покурите в вагоне, окна там откроем, — парировал прапорщик. Продвигаясь к выходу из автобуса Стас заметил того парня, художника, он шел впереди. Отлично, сяду рядом с ним, будет хоть с кем поговорить, подумал он. Выйдя на перрон, Стас понял, зачем нужна была та поспешность, с которой призывников запихивали в вагон. На перроне то тут, то там появлялись провожающие, это были уже не родители, а друзья — приятели. Все они были навеселе, громко разговаривали, некоторые откровенно пьяны, и в их сумках слышалось подозрительное позвякивание. Призывники, зашедшие в пока еще чистенький вагон, рассаживались по купе, распределяя свои вещи по полкам и рундукам, открывали окна, закуривали, выпуская наружу клубы дыма. Общаясь через открытые окна с провожающими, призывники то и дело принимали внутрь вагона звякающие сумки и пакеты, быстро пряча их в вещах. Сержанты, пытаясь пресечь пронос спиртного, ходили от одного купе к другому и кричали:

— Продукты питания, и алкоголь передавать запрещено. Произошла очередная метаморфоза. Призывники еще недавно покорно, как бараны, шедшие на заклание, теперь очутившись в просторном вагоне, и чувствуя свое преимущество в силе, по крайней мере, в общем количестве, осмелели и дерзко разговаривали с сопровождающими, оттесняя их от окон. Стас подсел в купе, где расположился художник, и, протянув руку, представился:

— Стас.

Парень, пожав руку, ответил:

— Анатолий, будем знакомы.

— Скорее всего, будем служить вместе, ты из города? — спросил Стас.

— Из пригорода, из Нахаловки, знаешь такое место? — ответил Анатолий.

— Да уж, место известное, можно сказать легендарное, ночью лучше туда не соваться, сплошные химики, да еще и зона, местное население весьма специфично, — ответил Стас. Он припомнил, как однажды ночью, зимой, в сильный мороз, в течение часа ловил там такси, чтобы добраться до дома, и несколько раз к нему подходили подозрительные типы, с просьбой закурить, но тогда пронесло. А еще у его знакомого, там отняли новенький мотоцикл «Ява». Потом, правда покатались и вернули. Да, было дело.

— А я там всю жизнь прожил, привык ко всему, — ответил Анатолий, нисколько не обижаясь на сказанное Стасом. Местные меня знают, не трогают, да и природа там красивая, лес, река, рыбалка. Там я научился писать природу, с училищем постоянно ходили на пленэр. Только делать там особо нечего, работы по моему профилю нет, разве, что афиши в клубе рисовать.

— Даа, — протянул Стас, — ладно, отдашь долг Родине и весь мир у тебя в кармане, живи, где хочешь, ты ведь не женат? Этот вопрос он задал потому, что парень выглядел постарше остальных.

— Бог миловал, — пробурчал Анатолий. Послышался характерный лязг и вагон дернулся, потом еще, и еще.

— Скоро поедем? Товарищ прапорщик, а куда нас везут?

Посыпались вопросы со всех сторон, к проходившему по проходу военному, одетому в полевую форму, в портупее и сапогах. Фуражки на голове не было, показывая идеальный пробор в набриолиненных волосах.

— Поезд следует на Восток. Будем в пути полтора суток, по приезду все узнаете, — остановившись, сказал он. — Во время следования поезда вам будет выдан сухой паек. Жалобы, пожелания есть?

— Нет, — не дружно ответил хор голосов.

— Напоминаю, — продолжал он, — что употребление спиртных напитков запрещено. Теперь вы в армии и подчиняетесь командирам.

— До принятия присяги можно все, — крикнул кто-то с дальнего купе.

— Кто тут такой умный? — нараспев произнес прапорщик. Никто не ответил. Поезд потихоньку катился, набирая скорость. При выезде из города, дома постепенно становились все ниже, обшарпаннее, на пригорках стояли разнокалиберные металлические гаражи. Показались башни элеватора, и наконец, замелькал дощатыми заборами частный сектор, с заросшими сорняками косогорами и кучами угля и мусора, затем промелькнули огороды и поезд выехал на простор. Притихшие призывники смотрели в окна, как бы на время, прощаясь с родными местами. В вагоне, на какое-то время повисла тишина, прерываемая постукиванием колес на стыках рельсов. Но, выйдя из оцепенения, как по команде все начали распаковывать свои сумки, открывать чемоданы и вещмешки и извлекать оттуда завернутую в газеты или в полиэтилен снедь, выкладывая ее на столики в купе. Там быстро образовалась гора из вареных яиц, шматков сала, вареной курицы, соленых огурцов и хлеба. Стас тоже достал из сумки свою долю, мать завернула в кальку три бутерброда с копченой колбасой и три бутерброда с сыром, отец сказал, что в дороге обязаны кормить. Быстро перезнакомившись, призывники опять накинулись на еду, как будто голодали трое суток. Пиршество длилось недолго, кто-то еще дожевывал, кто-то, взяв, сигарету в губы оглядывался, по сторонам: можно ли курить в купе? По вагону потянулся дымок. Сразу же появились сержанты, обходя все закутки и покрикивая:

— Курить в дальнем тамбуре, по одному.

В хвост вагона потянулся народ.

— Пойдем, покурим, — сказал Анатолий. Стас, молча, встал, достал из сумки пачку сигарет «Союз-Аполлон» и последовал за Толей. В тамбуре не было места от курящих призывников, стоял такой смог, что можно было и не доставать сигарету. Никто не разговаривал, а только жадно затягивались и выпускали дым. Без удовольствия выкурив половину сигареты, Стас вернулся на место. Призывники между тем, перемещались по вагону, знакомились, подсаживались то к одним, то к другим. В некоторых купе собирались большие кучки, человек по десять, втихаря выпивали, горланили песни под гитару, играли в карты. Прапорщик и сержанты недооценили количество спрятанного спиртного, и к вечеру разнося сухой паек, уже урезонивали особенно буйных. Многие, собрав со стола свою провизию, залезали на полки, раскатывали матрацы, клали под голову свои вещмешки, и засыпали, или просто лежали.

Стас решил пройтись по проходу, свет был притушен, во многих купе уже спали, с полок свешивались ноги в вязаных носках.

— Э, садись к нам, — услышал Стас хриплый голос. Он подошел к небольшой компании, игравших в карты при свете ночника парней.

— Будешь? — спросил усатый парень у окна, характерно оттопырив мизинец и большой палец.

— Можно, — ответил Стас.

— Налей, — сказал парень веснушчатому толстяку.

— Бажен, он не сдавал, — пропищал толстяк.

— Я те сказал, налей! — пьяно рявкнул Бажен. Толстяк нырнул под стол, и в полнейшей темноте налил пол стакана водки. Вынырнув, он сказал:

— Держи! — Стас принял засаленный граненый стакан, и посмотрел вокруг. Из полутемноты на него смотрели шесть пар глаз, застыв с картами в руках.

— Ну, за тех, кто в сапогах, — пытаясь сойти «за своего», сказал Стас, где-то услышанный тост. Закусив подмоченным печеньем, поставил стакан на край стола.

— Ты еще не в сапогах, — сказал Бажен, остальные недружно засмеялись.

— Если завтра хочешь еще, сдавай пятерку.

Стас сразу понял, что это цена глотка водки, но не стал выяснять отношения, а решил поторговаться.

— У меня только трояк.

— Сдай Хомяку, — сказал Бажен. Стас достал из наружного кармана заранее припасенную мелочь, набрал три рубля, и отдал ее Хомяку. Хорошо, что разложил деньги по разным карманам, подумал он. Во внутреннем кармане на молнии у него лежали пятьдесят рублей новыми десятками, припасенными на экстренный случай. Попрощавшись, он встал и пошел спать в свое купе.

Ночью всех разбудил страшный крик. Кричало несколько человек, слышалось топанье ног, звон разбитой посуды, удары об перегородки. Кто-то голосил:

— Сзади, сзади, пацаны, бей сержантов, — в ответ летел отборный мат. Проснувшиеся от криков и шума призывники, как пугливые пингвины, развернувшись головами в проход, наблюдали за событиями. Стас, свесил ноги с полки, и в темноте прислушивался к происходящему. Похоже, это происходило там, где ему наливали.

— Ой, ой, я те дам, ах ты гад, брось вилку, больно, больно, рука, рука, тащи веревку, все, больно, — слышались многочисленные голоса.

Выкрики и шум борьбы постепенно стихали. Прапорщик и сержанты, одержав локальную победу, ходили по проходу и кричали:

— Всем лежать на своих местах, отбой.

Хотя и так все уже лежали на полосатых, комковатых матрацах. Стас, подтянув ноги на полку, повернулся к стенке, и подумал: вовремя я оттуда слинял.

Наутро проснувшись и не открывая глаза, под мерное покачивание вагона, и знакомый с детства перестук колес, Стас подумал, что едет к морю, к солнцу. Но открыв их, он увидел все туже картину, призывников, жующих пищу.

— Стас, спускайся завтракать, принесли сухпаек, — сказал Анатолий, заметив движение на верхней полке.

— Угу, — буркнул он в ответ, — сейчас умоюсь.

Взяв с собой домашнее полотенце, он прошел в конец вагона к туалету. Весь тамбур был завален мусором и окурками, под ногами скрипело разбитое стекло.

— Кажется, я вчера многое пропустил, — подумал он. Толкнув дверь туалета, Стас отпрянул, в нос ударил резкий запах мочи и экскрементов. На полу в слое мочи и зеленых плевков, плавали скомканные газеты, унитаз был настолько загажен испражнениями, что к нему нельзя было подойти, не испачкавшись.

— Как я буду чистить зубы? — подумал он, пойду в туалет в начале вагона.

— А тот туалет открыт? — спросил он курившего у тамбура, махнув рукой в сторону начала вагона.

— Нет, — ответил тот, — прапор закрыл, там только для сопровождающих. С усилием воли умывшись, Стас вернулся в купе и, перекусив, решил немного походить по вагону, размять ноги. Пассажирский поезд, к которому был, прицеплен вагон с призывниками, останавливался на станциях, но из вагона никого не выпускали. Пассажиры этого вагона развлекали себя сами, как могли, где-то разгадывали кроссворды, где-то играли на гитаре и пели «блатняк», а в основном лежали на полках, тупо разглядывая потолок. Дойдя до вчерашнего купе и остановившись, он увидел ту же компанию в полном составе. У окна сидел Бажен, вокруг него свита. Левый глаз его сильно заплыл и был наполовину прикрыт, под глазом чернел огромный синяк, губа разбита, со следами запекшейся крови, из черного приоткрытого рта сверкали червонным золотом зубы. В руках он держал стакан с чаем, кулаки были сбиты, а на двух пальцах Стас увидел синеющие наколки. Остальная компания тоже была изрядно потрепана, у кого ссадина, у кого синяк. И только Хомяк выглядел свежим, и невинным.

— Всю водку забрали козлы, похмелится нечем, — шипел Бажен.

— Я думал, сегодня с утра на станции купим у проводников, сержанты не дали даже в тамбур зайти, — оправдывался Хомяк.

— И земляки вчера все допили, — сказал один из сидящих.

— Слышь, город, выпить есть? — спросил у Стаса Бажен.

— Откуда, пожал плечами Стас, и, чтобы быть на одной волне, соврал, — вчера все выпили.

— Он нам еще два рубля должен, — вставил Хомяк.

— Потом разберемся, — отмахнулся Бажен.

Между тем наступил вечер, и новобранцы приближались к станции назначения. Сержанты заходили по проходу, будили спящих призывников и командовали:

— Всем собрать вещи, сесть на нижние полки, приготовиться к перекличке, остановка поезда 15 минут, не задерживаться.

Поезд остановился, призывники, вышли на перрон, крутили головами, и оглядывались, пытаясь прочитать название станции. Их встретило темное небо без звезд и луны и сильная влажность воздуха как после дождя. Сбившись в кучу, они попытались на перроне присесть на свои котомки.

— Разобраться в колонну по три, вещи в правую руку, шагом марш. Бесформенная колонна вышла из вокзала, и пошла по краю дороги за прапорщиком.

— Командир, а где автобус? Долго идти? Скоро придем? — зазвучали голоса.

— До части три километра, идем строем, не растягиваться, — прикрикнул прапорщик. В полнейшей темноте, шли по дороге, освещаемой только фарами проезжающих машин. В строю замелькали огоньки сигарет. Почувствовав приближение части, сержанты начали чаще подавать команды.

— Отставить курение в строю, не растягиваться, шире шаг, держать строй.

Показались ворота со звездами на створках. Ворота открылись, и призывники недружно ввалились на территорию части. Тусклый свет фонарей уличного освещения позволял рассмотреть несколько рядов одноэтажных бараков. В части был уже отбой, поэтому кроме дежурного офицера и его помощника никого не было видно.

— Куда их? — спросил прапорщик.

— В первую роту, — ответил дежурный. Строй двинулся дальше. Внезапно в бараке открылась форточка, и высунувшаяся голова, нарушая тишину, возопила во все горло:

— Вешайтесь суки, вам конец пришел.

Стали открываться и другие форточки, рев голосов сливался в вой у-у-у:

— Вешайтесь, падлы!

Сержанты сопровождения, радостно ухмыляясь, усилили давление.

— Идем в ногу, раз — два, раз — два, держать строй, подтянись.

Призывники, ожидавшие услышать при встрече, как минимум марш «прощание славянки», втягивали головы в плечи, испуганно тараща глаза в сторону криков. Всех завели в помещение роты, развели по спальным комнатам, где на двухъярусных кроватях уже лежали матрацы и подушки, без простыней и одеял.

— На сегодня отбой, — приказал дежурный по части. Всем отдыхать, через пять минут будет потушен свет.

Стас прилег на кровать нижнего яруса, свернулся калачом, накрылся своей курткой и сразу же заснул.

Утро началось с команды:

— Подъем, выходи строиться, — зевая и почесываясь, разношерстная толпа вышла из помещения роты.

Всех призывников разделили на три взвода, а каждый взвод на три отделения. Отделение Стаса повели в каптерку, где каждому выдали трусы, майку, повседневную форму, портянки, сапоги, пилотку, ремень. Все, кроме трусов и маек было новенькое, и Стас быстро переодевшись, сидел на своей кровати и спичкой, окунаемой в баночку с раствором хлорки, подписывая свое обмундирование. Вид, конечно, у него был аховый, форма была великовата, и пузырилась в бедрах, рукава были чересчур длинны, а ворот широк. Кое-как, намотав новые жесткие портянки, он надел тяжеленные кирзовые сапоги, тоже великоватые, хлябающие в голяшке. Встав, попробовал пройтись. Все было неудобно и непривычно, как тяжелый водолазный костюм.

Построив новобранцев перед зданием роты, начали представлять командиров. Оказалось, у Стаса теперь с десяток командиров: командир отделения, зам комвзвода, командир взвода, старшина роты, замполит, командир роты. А есть еще и руководство части. Командир роты капитан Кадушкин, человек с кривыми кавалеристскими ногами, и косившим глазом, задвинул речь. Он говорил о том, что Родина поручила им служить в военно-строительном отряде, а коротко ВСО, это почетная обязанность каждого гражданина, этот отряд прошел большой трудовой путь, что им предстоит работать на строительстве химического комбината, где трудятся сотни и тысячи комсомольцев, коммунистов и беспартийных. Что партия и правительство ждут от них ударного труда. Объяснил принцип обращения военных друг к другу. Теперь надо было представляться при рапорте начальству, — военный строитель, рядовой такой-то. Наконец он объявил, что в роте объявлен карантин, призывники будут проходить в ближайшие десять дней курс молодого бойца, затем примут присягу, и в течение двух лет с лопатой наперевес, будут отдавать долг Родине. Затем старшина роты, построив повзводно, в колонну по три повел воинов на завтрак. Своей столовой в батальоне не было, а была она в соседней части тоже ВСО, примерно в километре от этой. Еще недавно пестрая, разношерстая толпа, ходившая гурьбой, вперевалку была переодета в единообразную форму, построена по росту, и, хоть и не в ногу, но послушно шла строем.

— Не так все и плохо, я думал, будет хуже, — подумал Стас, вышагивая в первых рядах взвода. Доведя личный состав до столовой, старшина передал командование ротой зам командирам взводов. По-другому их называли «замок», это были сержанты второго года службы. Началась потеха.

— Справа по одному, бегом в столовую, — проорал сержант первого взвода.

Призывники пошли шагом, но, только они зашли в помещение столовой, и скрылись от взгляда офицеров, как их уже ждали старослужащие. Сняв ремни и подгоняя ударами пряжек, погнали особо строптивых, те ускорялись и бежали, их поджидали новые засады со «стариками», и вновь свистели ремни, доводя бегущих бедолаг до исступления. Подбегая к столу, делясь, по десять человек на стол, они замирали, глядя на еду, а сержанты орали:

— На месте бегом, — и те стоя вокруг стола, невпопад топали ногами.

— Стой, сесть, приступить к приему пищи. Боец, сидящий с торца стола, черпаком, доставал из котла, и расплескивая, разливал по побитым алюминиевым чашкам, мутную бурду. Быстро хлебая из чашек и откусывая огромные куски хлеба, почти не жуя, салаги, старались освободить чашки для второго. Во втором котле была перловая каша под названием «кирза». Там же стоял огромный пятилитровый чайник с темной сладкой жижей, сильно отдававшей хлоркой. Торцевой начал было наваливать кашу в свободные чашки. Но раздалась команда сержанта:

— Прекратить прием пищи, встать, бегом на выход.

Кто-то не понял и продолжал, есть, но вокруг салаг уже толпились старослужащие, любители строгих армейских традиций, которые тут, же ловко щелкая ремнями, попадали им точно в мягкое место. Призывники ойкали, подпрыгивая от боли и бросив все, выбегали наружу. Там их уже ждали.

— Вешайтесь, вам конец, неслось отовсюду.

— Построиться, бегом марш в расположение. Добежав до роты, им дали пять минут на передышку, затем на плац. Занятие строевой подготовкой продолжалось два часа. Потом практические занятия. Сержант показывал, как надо заправлять кровать, как натягивать простынь и одеяло, как отбивать кромки, водрузив сверху взбитую в квадрат подушку. Получался идеальный прямоугольник. Причем у всех он должен быть одинаковый, чтобы в спальном помещении было единообразие. Затем, как наматывать портянки. Стас немного умел это делать, отец показывал ему, когда они ходили на рыбалку, и он надевал резиновые сапоги. После снова построение, строевые занятия. Взвод вывели на плац и под счет сержанта раз, два, левой, под палящим солнцем два часа маршировали. Потом обед. Все повторилось, опять не успев поесть, всех бегом погнали в роту. После обеда, — строевая подготовка. Ужин. Все тоже. После ужина свободное время. Надо почисть сапоги, подшить подворотничок, привести форму в порядок. И наконец, вечерняя поверка и отбой. Стас за этот день так устал, что моментального уснул.

— Рота подъем, — громко прокричал дневальный, вспыхнул яркий свет. Стас, ничего не понимая сел на кровать. Свист ремня и резкая боль в спине заставила его подскочить, и не о чем не думая быстро одеться.

— Выходи строиться, — в проходе роты, где построились салаги, прохаживались незнакомые старослужащие солдаты, со спущенными ремнями, в ушитых формах и фуражках на затылке.

Конец ознакомительного фрагмента.