Коробочка бенто

Сергей Тюленев

…я открываю мою черную с перламутровой инкрустацией снаружи, алую, как плоды сакуры, изнутри лакированную коробочку бенто, и ко всякой всячине в ней – кусочку рыбы-сакана или, особенной зимой, гю-, бута- или торинику, к полупрозрачной рисовой лапше, зеленым водорослям и щепотке холодного риса, посыпанного семенами кунжута, – добавляется обещание истории, которая на несколько минут унесет меня куда-то в далекую страну, в чужую жизнь…

Аллигаторова груша

Этиологический миф

Неспешно расшевеливался очередной обещающий быть жарким и душным день. Ничего особенного. Джунгли на то и джунгли, чтобы в них было жарко и душно, особенно днем. И аллигаторам именно это здесь и нравилось. С утра они лежали на берегу, ждали, пока солнце разогреет их парализованные ночной прохладой тела, потом оживлялись и тогда уж принимались за охоту.

Наевшись, они снова заваливались на теплый прибрежный песок и дремали; время от времени сытно и зычно отрыгивали, слегка вздрагивали и на мгновение просыпались — влажная, цвета тины пленка разъезжалась, и выпучивались удивленные глаза. Но вот до увальня медленно доходило, что источник толчка — его собственное пищеварение, и тогда его зрачки снова ныряли куда-то на дно, под тину, он снова засыпал, и сдувающиеся и раздувающиеся мехи боков оставались единственным, что двигалось у впавшего в летаргию тела.

Вот и сегодня один из аллигаторов, выполнив исправно, как ритуал, все, что должен был по закону предков: отогрелся, движимый инстинктом, надушегубился и улегся на заслуженный отдых. Минуту назад быстрый, как молния, хищник превратился в гору плоти, которую можно было принять, если бросить взгляд (но не задерживать, поскольку тогда — помним: — можно будет заметить колебание мехов), за мертвую тушу.

Разлитым медом медленно текло полуденное время. Тягучая его масса склеивала и подминала под себя все: в грязнооранжевое желе превратилась умолкнувшая река (иссякли всплески рыби и прочей плавучей твари, овосковели бурые водоросли, залег под камень бурый речной краб); превратившись в кисель, река недовольно подбурливала только там, где ей приходилось обтекать уши и ноздри добровольно утопших гиппопотамов, на которых сидели стайками цеце и думали, пососать крови сейчас или попозже. Замер и друг-брег реки песчаный, как сказал поэт; на нем опало и сникло все скакавшее и истошно кричавшее, шелестевшее и благоухавшее в ночи — зверье, зелень, арахны, стрекозы, тапиры, вампиры и даже бутылконосая гамадрила, живейшая из всех живых.

Но вернемся к границе оранжевого и желтого — к кромке воды. Здесь, среди ссутулившихся лопоухих пальм, росло дерево авокадо. Оно, послушное общему закону, после полудня тоже размякло и повяло. Ничто не предвещало, казалось бы, того, что, непредвещанное и не могшее быть предвещанным, тем не менее…

…произошло!

В томной тишине вдруг раздался шелест, свист и глухой шлепок…

Что бы это могло быть?

А вот что: авокадо задремало, ослабило бдительность, и вот один из его плодов, то ли тоже задремавший, то ли просто на мгновение потерявший равновесие и не поддерживаемый родителем, сорвался и полетел прямиком вниз с положенным в таких случаях ускорением. И угодил он аккурат в нашего аллигатора. Угодил ему прямо в голову, но не поранил: во-первых, плод был уже слегка перезрелый (что, может быть, и было еще одной, дополнительной — а, может статься, и основной, — причиной его падения), а потому слегка расквашенный с лопнувшей на боку кожицей; во-вторых, на траектории его движения случились два листа нижних уровней, которые, естественно, подгадили до того проходившей идеально в соответствии с открытыми Галилеем законами динамике полета. Итак, шлепнулся он на аллигатора мягко, не набрав энергии даже для одного подскока. Часть внутренней массы выдавилась из дыры в боку и, оставляя салатово-маслянистый след, груша сползла с головы вздрогнувшего от испуга аллигатора на песок.

Казалось, тут и сказочке конец: с тех пор, мол, авокадо называют аллигаторова груша (а вовсе не потому, что кожа у них похожая!). Ну и все. Что тут еще могло случиться! А в том-то и дело, что по какому-то неведомому закону физики случилось… И очень даже!

Большинство атомов авокадо не повлияло на атомы той части тела аллигатора, на которую упал плод. Скорее вынужденная ньютоновым законом к противодействию совершаемому действию, туша вяло (и, конечно, почти незаметно для глаза) подалась на траектории по направлению к груше, но тут же обмякла и повлияла на полет последней лишь формально-минимально.

Но!

Но один из электронов одной из молекул как раз после падения (из-за падения? post/propter hoc?) на долю наномéтра, в общем, строго говоря, все еще на уровне своей облакообразной орбиты, лишь качнулся в сторону от ядра, на своем, то есть, оставаясь уровне, ну по крайней мере, надеясь тут же, незамедлительно, через какую-то наномилисекунду на него вернуться.

Однако «вдруг» и «не тут-то было»! (Не все в природе случается, как нам хочется или как мы планируем или ожидаем, слишком доверяясь опыту, т.е. виденному и пережитому раньше и потому принятому за закон.) Электрон тут же заарканило в зону своего притяжения протонно-нейтронное ядро соседней молекулы. Добавление еще одного электрона превратило аллигаторову молекулу в молекулу тоже живого существа, но другого типа, занимающего другую ступеньку на эволюционной лестнице — в сущности, конечно, спирали, витой лестнице. Эта изменившаяся молекула вызвала перераспределение вещества среди соседних молекул (по принципу, знакомому широкой публике под названием «эффект домино»), которые в свою очередь стали так же влиять на свое окружение. И пошло, и поехало.

Что тут и говорить, случилась самая настоящая цепная, доминирующая реакция (и в смысле «домино», и в смысле «доминировать», ведь реакция в мгновение ока стало доминировать над статикой). Сначала на атомно-молекулярном уровне. Но ведь он связан с более высокими уровнями: и результат не заставил себя долго ждать. Стали пересоставляться ткани организма экс-аллигатора, перераспределяться количества массы вещества в теле, некоторые ткани качественно изменились до неузнаваемости, в конце концов — стал переформировываться, т.е. метаморфизироваться (простите мне, как говорится, т.е. как сказал поэт, невольный прозаизм), видимый облик. Жирные бока начали уплощаться; избыточная жировая масса превратилась в мышечно-хрящевую и была распределена по конечностям. Передние удлинились, нарастили бицепсы и трицепсы, лапа расширилась по сравнению с предплечьем, налилась мышечной массой с рекоподобными картографичностями кровеносных сосудов, когтистые обрубки бывшей крокодильей культяпы превратились в кисть с длинными пальцами с красивой, продолговатой формы ногтями. Правда, один, безымянный, палец получился длинноват. Но — пока — с этим разбираться мудрая и терпеливая природа не стала.

Пошла — пока — дальше: начала отделывать, по-микель’аджеловски отсекая ненужное, оттачивая, торс. Вот, появилась талия; вот, округлились ребра, а под торсом и бедра. Существо оказалось стоящим на четвереньках. Поднялось. Вернее, уже — поднялся. Все еще в крокодильей коже на берегу уже стоял настоящий красавец витязь скандинавского типа.

Тут-то и дошла очередь до удлиненного безымянного пальца. Локализованная цепная реакция довершила свое антропоморфное дело — палец стал уменьшаться, сравнялся с указательным, оставив первенство за средним, третьим из пяти. Что до оставшейся от бывшего избытка живой материи, то за неимением иных вариантов (ведь, напомним, реакция локализовалась, а значит, вещество ни в какую другую часть тела уже пойти не могло) сначала утолщилась вторая фаланга, потом она все-таки, будто передумав, вытянулась, спустив лишнюю массу вниз, первой фаланге — ведь та все равно и так толще, и потому ей-де все равно, быть на сантиметр-пару толще или уже. Но и первая фаланга отторгла избыток, послав составляющие его (избыток) клетки «на заклание», то есть, в переводе на биохимический — на неорганизацию. Поясним, что слово это — не антоним организации, а название процесса превращения органического в неорганическое. И действительно, через пару секунд в природе в очередной раз был зарегистрирован процесс ракохода (обратного хода) от живого к неживому: на первой фаланге образовался нарост, который сначала потемнел, став коричневым, потом вдруг начал осветляться и наконец засверкал золотым кольцом.

Вновь образовавшаяся молодая, но, уже по всему было видно, вполне половозрелая особь мужеска человечья пола, которая, конечно, сама ничего удивительного не заметила и тем более не обратила внимания на такие чудеса, как органический метаморфоз и золотая неорганизация (она-то в отличие от нас не свидетель, а субъект приключившегося: ведь сознание у новоиспеченного человека начало существовать только с момента поднятия с четверенек, а значит, всего субатомарно-клеточного «волшебного» превращения он не мог осознавать). Отряхнувшись от песка, как ни в чем не бывало особь зевнула, подошла к уронившему на аллигатора свою грушу дереву авокадо и, будто в отместку — но на самом деле, конечно, нет, отломила ветку погибче, ловко вырвала полосу из коры ствола, согнула ветку и привязала к ее концам полосу. Получилось подобие лука. Собственно, самодельный лук. К нему через секунду были добавлены стрелы из веточек потоньше и попрямее. Мужчина поднял кусок аллигаторовой кожи, отторгнутый новым, меньшим по объему телом, и валявшийся у него под ногами на песке, и подвесил себе на бок в подобие кармана-колчана из крокодильей кожи, куда и сложил стрелы. Потом огляделся вокруг, потом впервые за все свое суммарное аллигаторо-человечье существование поднял голову (благо теперь образовавшаяся шея позволяла), улыбнулся солнцу (новые лицевые мышцы добавили к способности по-крокодильи плакать над жертвой способность выражать и другие эмоции) и радостно ни с того ни с сего, приставив ко рту интуитивно желобком свернутую ладонь, заголосил: «Огогогогооооо!».

А потом он поднял лук, вправил в него стрелу и запустил ее ввысь. «Тьюить!» — воскликнула тетива. «Прхххх,» — ответила ей свечой взвившаяся стрела. И, простившись с луком и лучником, стрела пустилась в путь, который в конце концов приведет ее аж в три-девятое царство-государство, где-то на севере.

А наш витязь, предусмотрительно сняв золотое кольцо с безымянного пальца и спрятав его в свой боковой карман-колчан к стрелам, через полчаса, лишь наскоро перекусив чем натура послала (как то: двумя авокадо, стрясеннными с известного читателю дерева; диким кабанчиком, на охоту за которым были употреблены еще две стрелы, а на приготовление — вязанка засохших лиан и ворох бурых листьев нижнего яруса деревьев, из которых в безопасном для проведения пикников месте на песке у реки был разложен костер; да двумя сладкими картофелинами, испеченными в золе), — наш витязь, зычно икнув, пустится вслед за стрелой на поиски суженой…