Падение

Сергей Ситдиков

«Что плохого может произойти в гостях у шумных, весёлых и, казалось бы, дружных родственников? Лучше бы не ездил, лучше бы не знал…»Любовь к себе и безразличие к окружающим. Стремление привлечь внимание и нежелание услышать даже собственных детей. Как часто всё это прячется от нашего взора в нас самих?Книга написана в память о тех, кого равнодушие мира толкнуло на суицид, в память о жертвах террористических актов в учебных заведениях, в память о тех, кто безразличен – в память о каждом из нас.

© Сергей Ситдиков, 2023

ISBN 978-5-0059-5939-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

2 мая

Мокро. Вечер первого майского дня выдался прескверным. Чёрный кот, прищурив глаза и раздувшись в большой пушистый шар, сидел на лавке перед выходом из вокзала. Мелкий моросящий противный дождь не особо раздражал его, равно как и гудки приближавшихся поездов — он был к ним абсолютно равнодушен. Кот уже давно привык под стук колёс товарных составов наблюдать за тем, как в суете, нервничая, пассажиры спешат на свой поезд.

«К третьему пути второй платформы…» — под голос из динамика, пару лет уже как ставший чётким, а не бубняще-мычящим, приближался поезд Москва — Абакан, и казалось, что чем ближе он оказывается к перрону, тем сильнее становился ветер. Большинство пассажиров, так неистово желавших наконец попасть в тёплый вагон своего поезда, уже находились на второй платформе. Кто-то, впрочем, ещё переходил по путям и перетаскивал свои тяжёлые чемоданы. Казалось, что чем тяжелее и больше вещей у человека, тем позже он приходил на вокзал, а те, кто передвигался налегке, пришли за полчаса до отправления своего состава. Все пытались предугадать, где же остановится их вагон, но, судя по хаотичному движению на перроне, возникшему после остановки поезда, правильно угадывало малое число пассажиров.

Абаканский поезд останавливался на станции в 22:30, но в 22:33 на второй путь всё той же переполненной второй платформы медленно, словно гружёный мул, прибывал поезд Чита — Москва, и пассажиры оказывались как бы в ловушке между двумя поездами. «Абаканцам» нужно было либо за эти три минуты успеть перебежать переполненную платформу и пути, либо ждать 10 минут на холоде, когда читинский поезд уедет. Но, перебегая пути под непрекращающиеся гудки приближавшегося поезда, они сталкивались с пассажирами, желавшими попасть на поезд в Москву. Я, честно говоря, так и не разобрался, как можно было попасть на поезд Чита — Москва, в котором, к слову, мне и предстояло провести ночь, если ты не пришёл на вокзал ещё до его прибытия. Обойти поезд было проблематично, так как на выходе из вокзала в темноте не было видно, где начинается и заканчивается четырнадцативагонный состав. Хочется верить, что составление такого, мягко говоря, неудобного расписания на ***-ской станции не было вызвано желанием помучить пассажиров.

Я достаточно часто ездил на этом поезде и, как и черного кота, меня уже не раздражали ни суета толпы, ни ругань уставших пассажиров. Вагон был новый: чистый, с кондиционером, биотуалетом и даже электрическим табло. Печалило то, что плацкартные места сами не изменились. На верхнюю полку было всё так же неудобно забираться. Впрочем, когда тебе двадцать лет, это не особо напрягает. Через что проходят, когда взбираются наверх, люди старшего возраста, представлять страшно. В поезде было многолюдно. Все три моих попутчика уже спали, и, расположившись наверху, я заметил, что никого не разбудил.

Пока я набирал СМС родителям с текстом, что уже в вагоне, за стенкой грузный мужчина с хриплым криком «хоба», разбудив половину вагона, взобрался на свою койку и со стуком ударился об перегородку. Мужчина, стоявший передо мной в очереди в вагон, бегал по коридору, неся в руках то чай, то заваренную лапшу быстрого приготовления. Всем известный запах заполнил вагон. Не знаю, из какой такой любви к этому продукту он стал его есть, не успев ещё толком расположиться на своем месте. Кое-где раздавалось шуршание обёртками, постукивание ложкой об стаканы, запах лапши боролся с запахом пирожков. Что за традиция такая — не успев сесть в вагон, начать есть? Создавалось впечатление, что теперь едят в поездах гораздо больше и чаще. Раньше в вагонах частенько катались подвыпившие люди. Теперь же пьяниц как будто и не было, но были вечно жующие — словно водку и пиво заменили курица и лапша быстрого приготовления. Либо ты спишь, либо, когда в сон не клонит, ты пьёшь, либо ешь. Больше соображений по поводу того, как провести свободное время, у русского человека нет. Почему нельзя было поесть дома и не мучаться в поезде? Хотя, может, это только мне доставляет неудобство приём пищи в поезде. Долго же я уговаривал маму, чтобы она не давала мне что-нибудь на дорожку. Покупая билеты, я стараюсь выбирать поезд, который идёт ночью, и беру места на верхней полке, чтобы, забравшись туда, уже не спускаться и никому не мешать, а главное, чтобы и мне не мешали.

Я не заметил, как состав тронулся с места; в новых вагонах вообще куда-то пропала романтика постукивания колёс. Лишь изредка издаётся этот кого-то успокаивающий, а кото-то чересчур раздражающий звук. Не встречалось и раскачивание вагона — такое происходило, только когда состав двигался по тем рельсам, которые, казалось, были проложены на разном уровне, и вот тогда поезд заметно кренился. Пока проводница — приятная женщина лет сорока с короткой стрижкой и в новой униформе — проверяла билеты, мужчина с лапшой успел два раза пробежать по коридору, очевидно, в поисках добавки.

Спать не хотелось. Однажды кто-то громко раскашлялся, а потом был звук, словно этого человека стошнило. Но, как оказалось, это был как бы последний аккорд — этот инцидент поставил точку в многообразии звуков в поезде. После него в вагоне стало заметно тише, никто не бегал, не ел, не шуршал, не падал и не ударялся об сидения. На мгновение показалось, что я в полном одиночестве нахожусь в тесной коробке. В голове прокручивался страшный эпизод, свидетелем которого я стал месяц назад.

Солнечный свет робко пробивался сквозь серые облака и нежно освещал деревья в школьном саду. Благодаря дождю, шедшему вчера весь день, сугробы из грязного снега на территории школы стали гораздо меньше, но гора у северной стены здания всё так же полностью перекрывала и без того узкую асфальтовую дорожку. Эта груда из снега, грязи и льда образовывалась здесь каждый ноябрь с момента возведения школы, и ничто и никто не могли справиться с ней. Мальчики, начиная с шестого класса, каждый раз с декабря по апрель на уроках труда брали старые тяжёлые лопаты и пытались сделать тропинку, но у них ничего не выходило каждый год. Гора была слишком высока. В 14 году она доходила до крыши спортзала, и пятеро ребят с её помощью забрались на крышу, полюбовались, если можно так сказать, видом на стадион и заснеженные гаражи и через семь минут спустились обратно. Все знали, что бороться с громадиной руками школьников было бессмысленно, но никто ничего не менял: преподаватели, потому что детей нужно было чем-то занять на 40 минут, сами дети, потому что можно было как бы невзначай во время «работы» швырнуть в друга грязным снегом, да и после хоть и бессмысленного, но весьма энергозатратного труда обед в школьной столовой казался особенно вкусным. Пару лет назад, правда, мама одного из ребят возмутилась из-за этой ситуации и того, что её ребенок заболел после одного из таких уроков. Высказалась тогда она только директору и классному руководителю, но грозилась пойти дальше. Спустя месяц половина горы была благополучно ликвидирована трактором, но так как его вызов потребовал много согласований, денег, да и вообще телодвижений, решено было вообще не бороться с этим снегом. В этом году гора побила свой рекорд 14 года.

Я возвращался домой из магазина, проходя через свою родную школу. Какие-то по-особенному тёплые воспоминания проскальзывали в голове каждый раз, когда я обходил столовую, спортзал, снежную гору и школьное крыло, в котором располагался кабинет, в котором я учился первые четыре года. Сейчас, на втором курсе университета, школьные дни казались такими далёкими. Те, кто уже учился в институте, пока мы учились в десятом классе, часто говорили, что эти годы мы будем вспоминать по-особенному, что они будут самыми лучшими. Боясь контрольную по геометрии и подготавливаясь к ЕГЭ, мы понятия не имели, о каком это прекрасном времени они говорят. С одной стороны школы был лес, в котором зимой в пятом и шестом классах мы катались на лыжах. Со временем лес огородили и стали вырубать.

На детской площадке было много детей. Кто-то беззаботно прыгал по лужам, кто-то обкидывался снежками из грязного снега. Я жил вместе с родителями в панельном доме, который располагался рядом с недавно построенными многоэтажками. В новом микрорайоне, построенном на месте леса у школы, как и положено, не было лавочек у подъездов. Микрорайон был огорожен забором и, разумеется, был с малым количеством мест для парковки автомобилей. На двух парковочных местах, предназначенных для инвалидов, как всегда, стояли белоснежный джип и ржавый седан. Проходя через один из подъездов, я услышал наверху негромкий хлопок. С козырька подъезда посыпалась гранитная крошка. Как будто мешок с камнями сбросили сверху на козырёк. Дети, находящиеся поблизости, перестали играть, взрослые негромко о чём-то переспрашивали. Женщина с коляской отметила, что видела, как что-то чёрное резко упало вниз. Что произошло, никто так и не понял, и через пару минут все вернулись «на свои позиции».

Лишь после ужина я узнал, что произошло. Бывший одноклассник, Бегишев Максим, учившийся сейчас в медицинской академии и постоянно отправляющий картинки с какими-нибудь жуткими медицинскими операциями, переслал сообщение одной из групп с текстом: «Это же рядом с твоим домом!» — и множеством восклицательных знаков и ужасно удивлённых смайликов. В сообщении перед фотографией подъезда, к козырьку которого была поставлена лестница и перед которым на тротуаре лежало как будто человеческое тело, прикрытое простынкой, было написано, что в Жуковском микрорайоне неизвестный человек выпрыгнул из окна. Поначалу было трудно связать тот «упавший на меня мешок» с этим фактом. Как-то странно становилось от мысли, что практически на меня чуть не упал человек. Сам же факт суицида не особо удивил, потому что в прошлом году два человека сделали подобное в соседних домах. Даже в какой-то степени дурная слава уже успела закрепиться за микрорайоном, рядом с которым я жил.

Сказав, что стал почти даже свидетелем этого инцидента, последующее бурное любопытство Макса я не смог удовлетворить, потому как, кроме падающих камней, ничего не видел. На следующий день я выходил из подъезда немного с опаской. Но на детской площадке всё также играли дети, кто-то кого-то подрезал, пытаясь выехать со двора, лишь неубранная гранитная крошка упоминала о вчерашнем происшествии. Придя на пары, я совершенно забыл об этой трагедии, чему поспособствовала контрольная по высшей математике.

Вечером мама сообщила весьма удивительные подробности по этому делу. Работая медсестрой в республиканской больнице, мама часто рассказывала порой интересные, а порой и откровенно прескверные случаи с работы. Преобладали же истории про жуткие травмы хронических алкоголиков и удивительные случаи их спасения, казалось бы, в безнадёжном состоянии. Рассказ был начат со словами: «Ты представляешь, а ведь эта сволочь выжила!» Кличка «эта сволочь» закрепилась за пьяным водителем джипа, который в прошлые выходные вечером на окружной дороге, обгоняя, врезался лоб в лоб в седан, в котором ехала семья из пяти человек. На фотографиях с места происшествия практически невозможно было узнать автомобиль отечественного производства. «Мужчина и женщина тридцати шести лет, пятнадцатилетний мальчик, восьмилетняя девочка и женщина 1962 года рождения погибли во время страшной аварии», — таким сообщением начинался выпуск местных новостей на следующее утро.

— Вот почему так? Зла на него не хватает, — с явной агрессией сказала мама после описания сложной операции и, сделав паузу, перешла к другой истории:

— Прыгунья вчерашняя в нейрохирургии лежит, представляешь? Тоже жива. Переломы, лицо в кашу, но жить будет. Двадцать четыре года, вся в татуировках… Вот что их толкает прыгать?

Конечно, удивительно было слышать, что человек выжил после падения на козырёк подъезда; судя по звуку удара, выпрыгнула она чуть ли не с крыши. В следующие дни известий о состоянии её здоровья я не получал: девушка лежала, не приходя в сознание, в реанимации — рассказывать маме было нечего.

Как неожиданно в тот раз на меня сверху посыпались камни, так же неожиданно спустя три недели я получил уведомление, в котором говорилось, что мне следует явиться в местное РОВД. Я совершенно не знал, по какому поводу меня вдруг приглашают в отделение полиции. Здание только снаружи выглядело весьма сносно, внутри же казалось, что ремонт не делали полвека. Внутри перед турникетом располагалось что-то наподобие бойницы ДОТа; в ней не хватало только пулемёта, выставлявшегося из окошка. Внутреннее убранство помещения, КПП со строгими охранниками в бронежилетах и эта амбразура действительно производили впечатление, словно я пришёл в какой-то хорошо охраняемый бункер. Разобравшись, куда мне следует идти, я зашёл в кабинет следователя.

— Здравствуйте, младший лейтенант Рудаков, присаживайтесь, — двадцатипяти-тридцатилетний на вид мужчина лишь на мгновение устало взглянул на меня. Он выглядел, как студент, просидевший весь день на прескучных парах с одним и тем же бубнящим себе под нос преподавателем.

— Здравствуйте…

Лейтенант взял у меня паспорт и начал что-то переписывать в компьютер.

— А по како… — я не успел сказать.

— Второго марта вечером, возвращаясь домой, что вы видели, проходя мимо подъезда дома номер пять на Красногеройской улице? — лейтенант держал правой рукой какой-то документ и смотрел на него, а левой протирал свой лоб.

— Второго… Это в тот день, когда…

— Да, да, да, — лейтенант нервничал.

— Я подходил к подъезду и слышу вдруг: что-то упало на крышу, ну, на козырёк… камни посыпались, штукатурка. Постоял немного, оглянулся, да и домой пошел.

— Что упало, вы видели?

— Нет, не видел, я подумал, кто-то мешок с камнями скинул на подъезд. Да и, похоже, никто из окружающих не видел.

— Сколько человек было рядом?

— Дети бегали, где-то пятеро, наверное… Женщины двое или трое что-то обсуждали… Точно не помню.

— До этого что-нибудь подозрительное в подъезде или во дворе происходило? — сейчас же каждое слово давалось следователю с трудом, и он постоянно трогал своё лицо руками.

— Нет, всё, как обычно.

— Кого-нибудь подозрительного видели?

— Да нет…

— Вы знаете этого человека? — он показал фотографию весьма симпатичной слегка улыбающейся девушки лет шестнадцати-восемнадцати, не больше, блондинки с короткими волосами, в футболке.

— Нет, не видел, не знаю, — по правде сказать, у меня скверная память на лица, но мне показалось, что если б мы встречались где-то, то я бы её узнал — взгляд девушки и выражение лица явно располагали к себе.

— Понятно, — следователь явно готов был продать душу за час хорошего сна.

— А она до сих пор в больнице?

— Она умерла на месте, — сделав паузу и взглянув на меня широко открытыми глазами, ответил лейтенант.

— Как же… но ведь в республиканской больнице…

— В больни… там другая… она из соседнего дома, — он начал что-то печатать на компьютере. — Постарайтесь вспомнить как можно больше про тот вечер, — сделав паузу, не отрываясь от компьютера, вновь обратился он.

— А что… да всё вроде рассказал… давно это было, месяц уже прошёл, да и не было ничего… примечательного.

— Совсем ничего? — как-то даже жалобно посмотрел он на меня.

— Ну, шлепок… ну, камни посыпались…

— Хорошо, подождите немного, — он опять начал что-то печатать, теперь уже медленно.

Немного продлилось чуть больше часа.

— Ознакомьтесь и подпишите — лейтенант передал мне листок бумаги с моими данными и якобы моим описанием тех событий. Было очень много каких-то деталей окружения и моментов, которые, по сути, картину и не проясняли, но в совокупности выглядели нелогично. Бегло пробежав глазами по тексту, я подписал. Самое главное, что меня ни в чем не подозревали.

— А как вы узнали, что именно я проходил тогда у подъезда? Женщины на площадке уж точно знать меня не могли.

— По камерам. Вас опознал один ваш товарищ.

Чертовски хотелось домой, поэтому уточнять я ничего не стал… Я так и не понял, зачем, собственно, меня вызывали, раз они уже просмотрели камеры, по видеозаписям которых и так было ясно, что я ничего существенного не видел, а главное, что девушка зашла в подъезд одна, ни с кем не пересекалась и выпрыгнула с межподъездного балкона на четырнадцатом этаже самостоятельно. Все эти видео были в сети уже на второй день после происшествия.

Не знаю, почему я вдруг вспомнил все эти события сейчас. Переживать всё это, пытаясь уснуть на верхней полке поезда, было тяжело.