Endless Coven. До раскола луны: Липирия

Сергей Сергеевич Поздняков, 2021

Endless Coven – это вселенная в тёмном фэнтези. "До раскола луны: Липирия" является первой книгой из цикла "До раскола луны" и первой книгой по самой вселенной. В ней будет затронут период до развития основного сюжета вселенной и момент её начала. В Endless Coven планируется передать всю атмосферу тёмного фэнтези, не сглаживая углов. Грубость, жестокость и ужасы, которые только могут быть, должны быть переданы в полной мере, во всех цветах. Дальнейшее развитие вселенной можно будет проследить в одноимённой группе ВК, Сайте и Discord'e. Содержит нецензурную брань.

Глава первая

— О чём ты жалеешь больше всего?

— О том, что не был рядом.

— Ты никогда не был рядом.

— Именно об этом и жалею.

— Лифендир, о чём ты думал?

— О том, чего боюсь, — ответил он, — о том, что работа стала моей жизнью. Я совершенно не думал о тебе и о нём.

Раздался тихий скрип стула, после которого последовали шаги. Старый ветеран уже ничего не видел, но по приближающимся звукам понял, что голос любимой будет звучать более чётко.

— Ты даже сейчас думаешь не о том, — произнесла она, — и тогда не думал.

— О чём же я должен был думать?

— О сыне, Лифендир.

— Я был с ним, — сказал он возмущённо, — я проводил с ним время.

— А что ты ему дал? Твои истории забили ему голову. Воспитание, которое ты ему дал, лишь приблизило его к тому, кем ты был.

— Был, — подметил он, — ты тоже понимаешь, что был!

— Поздно, твоё прошлое достаточно повлияло на то, кем ты стал и что сделал с сыном.

— Он не повторит моих ошибок, — уверенно произнёс Лифендир, после чего сильно закашлял.

— Я постараюсь исправить твои ошибки, — сказала она.

Кашель прекратился, и за ним последовала тишина. Ветеран водил рукой по своей груди, стараясь приглушить боль и остановить кашель. В этот момент шаги становились тише. Он понимал, что остался один в комнате, наедине со своими мыслями и самим собой. Но тишина не длилась долго, как и размышления, Лифендир снова закашлялся. С каждой секундой кашель становился всё тяжелее и тяжелее, пока вдыхать воздух стало невозможно.

В момент предсмертной агонии, старый боец думал не о смерти, а об ошибках, которые совершил. Он не хотел, чтобы его сын, воодушевлённый историями отца, совершил его ошибки. Когда смерть уже прикоснулась к нему, прежде чем испустить дух он хотел увидеть свет в последний раз. Его желание исполнилось, хоть и не так, как он этого хотел. А в этот момент зародилось новое желание, но уже в сознании его сына.

Когда дети идут по стопам родителей — это всегда вызывает чувство гордости. Особенно если это уважаемая и востребованная должность. Быть блюстителем закона — куда больше, чем просто работа. Более того, если близиться война — ты становишься боевой единицей. Именно такую работу и выполняет леторий в Липирийском королевстве.

Одним из таких леториев был Лифендир — липинец прошедший великую войну за объединение Липирии. Он был участником боевых действий на востоке, когда узурпаторы, из военного совета развалившейся республики, прибрали к своим рукам все восточные селения. С полной уверенностью в победе и верности идеям он шёл под предводительством Клавдира. А когда война закончилась, Лифендир продолжил нести службу в Логем-Ирсуме. В последние годы жизни он занялся воспитанием сына, перебравшись в небольшое селение Кибил, где и жил его сын, на воспитании матери. Там Лифендир и провёл оставшиеся годы. В этот период Липирия расцвела во всей своей красе.

Отец покинул мир в возрасте сорока пяти лет, его место собирался занять его сын — Акефамий. Воодушевлённый рассказами отца о тех победах, которые он, совместно с другими бойцами, одерживал на войне, сын летория мечтал пойти по стопам отца.

С самого детства Акефамий посвящал жизнь помощи отцу и подготовке к несению службы в Лагриме, столице Липирии. Он мечтал стать руководителем армии, как Клавдир, несмотря ни на что, хотя мать желала видеть в сыне не летория, не люрра, а медика, которых так не хватало в селениях.

На момент смерти отца Акефамию было четыре года. Он был прекрасно развит как солдат, а когда в Логем-Ирсуме, ближайшем крупном городе, узнали, кем был его отец, его мечты стали ближе к исполнению. Когда ему исполнилось пять лет, его взяли помощником на склад. Помощь на складе вызывала не меньше уважения, чем служба леторием.

***

Логем-Ирсум был городом, который кормил всё королевство. Помимо плодородной почвы, там разводили фокилл. Это единственные животные, которые водились в землях Липирии.

Внешне похоже на крысу, размером со взрослую лисицу. Они были покрыты короткой шерстью. Снег, который покрывал земли Липирии, лишь половину месяца снегов, примерно пятьдесят — пятьдесят пять дней. И даже в снежные дни температура была не настолько низкой, чтобы фокиллы замерзали. У них было шесть лап и длинные уши, достигавшие своими кончиками до задних лап. Хвост короткий, размером с палец липинца.

Лишняя пара лап объяснялась тем, что у них были очень слабые мышцы, а насекомые, которые входили в их рацион, обитали на верхушках деревьев, питаясь листвой. Фокиллам нужно больше цепких лап, чтобы взбираться на деревья и удержаться на них.

В голодные годы, когда не было ни ягод, ни насекомых, фокиллы, пользуясь лишней парой лап, которая помогала докопаться до корешков, спасала их от голодной смерти. Жители Липирии обратили на это внимание и тоже признали их съедобными, так как голод часто сопровождал жителей королевства на протяжении всей истории.

В Логем-Ирсуме не было ничего кроме полей, небольших жилых домов, склада и общей столовой. Это было вызвано тем, что после великой войны, чтобы избежать внутреннего разделения, во всех городах, кроме Лагрима, были снесены лабелы.

Высокие здания с четырьмя отростками наверху, похожими на колья. Никто не знал и не понимал, чем была обусловлена такая форма. Прошло более половины века с момента, как такое здание было впервые возведено. Сменились уже десятки поколений, и никто не мог объяснить причину такой причудливой формы лабела.

Все здания, включая жилые дома, были цилиндрическими, с округлой крышей. Изменялся только их объём или высота, но лабел имел более аккуратную форму. Сверху, помимо кольев, он был плоский и имел выход наверх. Сама же фигура лабела была плавной, слегка сужающейся к середине.

Ранее они были символом власти в городах и обменным центром. Каждый житель мог туда принести какую-либо вещь и взамен получит алпи. Больше всех, в этом плане, выигрывали кузнецы и шахтёры. Добывая руду, из которых и чеканились алпи, они получали половину веса, обеспечивая себя на месяц вперёд. Справедливости ради, стоит учесть, чтобы добыть юр на одну монету, уходило более четверти дня. А за эту монету можно обеспечить семью, из четырёх ртов, едой на целый день.

Пускай помощник склада и леторий получал в разы меньше кузнеца или шахтёра, но мечта остаётся мечтой и греет душу лучше, чем дополнительные пять монет в день. Важно было не сколько ты получал, а с кем ты знакомился, пока работал на складе.

На протяжении всей истории, между лиардинцами и липинцами шло соперничество, которое перерастало в войны. Но в последних конфликтах виной была не религиозная раздробленность, а ошибки и страх перед линирцами. В свою очередь, на складе, лиардинцы успешно и мирно сотрудничали с липинцами. Пока первые выполняли всю тяжёлую работу, вторые вели учёт, записывая всё, что было привезено и увезено со склада.

Липинцы, в силу истории, имели чуть больший социальный статус, благодаря чему имели право обучиться письму и чтению. Лиардинцы же, по причине гонений первые три сотни лет, были лишены возможности обучиться чтению и письму. Поэтому, и не только, они не прибывали в Лагриме. Но никто из лиардинцев не мог обозначить все причины, только старики говорили, что это, также, было связанно с их верой.

В вопросе веры лиардинцы были куда проще, чем липинцы. Пока первые изучают мир, вторые придерживаются закрытости и традиций. Самое главное различие в их убеждениях — это главенство одного божества над другими. Липинцы убеждены, что всеотец, Липир, создал их и своих дочерей. А лиардинцы убеждены в всемогуществе и божественности его дочери, Лиардии, которая была наказана за убийство сестры и отправлена на Грэм, к созданиям своего отца. Но из-за отсутствия письменности в древности, никто не помнит всех различий в убеждениях. В повседневности их отличает лишь консерватизм, любопытство, традиции и имена главных богов, от чего складывается впечатление кардинальной разности конфессий.

Свет на всё могли пролить луберги, священнослужители липинцев, которые хранят их историю, передавая из уст в уста, из поколения в поколение. Но они живут отдельно от всех в священном городе, покидая его лишь в период празднества или похорон липинцев.

Благо во время работы никого не волновала вера, главное, чтобы ты выполнял всё точно и чётко. А в вопросе выполнения работы лиардинцам не было равных. Пусть внешне они никак не отличались от липинцев, не имели волос на теле и голове, а ушные раковины были длинные, вытянутые, врастая обратно в голову, на затылке. А глаза имели либо жёлтый, либо зелёный оттенок. Тела их были худые и точёные, а черты лица — суровые и строгие, различала их только мускулатура. Липинцы не работали тяжёлым трудом, а лиардинцы всю жизнь подвергались гонениям, суровым условиям жизни и подчинялись липинцам, выполняя всю тяжёлую работу за них. Посему в Логем-Ирсуме их было больше, чем липинцев.

На самом деле происхождение названия «Логем-Ирсум», объясняет степень гонения лиардинцев. Когда на них только началась охота, они все сбегали в деревню Логем. Почва деревни была плодородная, а вблизи неё был лес, от чего жизнь лиардинцев не была такой сложной, какой могла сложиться. Луберги же прозвали деревню Логем-Ирсум. Ирсум означало «Предатель». Так они хотели обозначить их причастность к жизни остальных липинцев, клеймя всех лиардинцев предателями. Клеймя в буквальном смысле. Всех лиардинцев, которых ловили в Лагриме, клеймили двумя ромбами. Верхний был меньше нижнего, вместе они были похожи на грубую, прямоугольную цифру восемь. Клеймо же наносилось на лицо, таким образом, чтобы глаз лиардинца был в середине верхнего ромба.

Но ещё со времён республики, клеймение прекратилось, а после великой войны никого не беспокоило религиозная принадлежность. Конечно, оставались фанатики идей Леттелира, но и те быстро отправлялись в город-тюрьму Киллингер.

***

Акефамий был примером лояльного и спокойного идеалиста единого королевства, посему его не волновали подобные мелочи. Работая на складе, он часто слушал истории старого лиардинца, который знал о его отце. Старик всегда поддерживал Акефамия в его идее — стать леторием.

— Будешь как твой отец, — с улыбкой произносил лиардинец, — и о тебе будут говорить с уважением.

На том же складе, Акефамий, встретил Лаэрдия. Взрослого липинца, ведущего учёт всего, что привозят и увозят со склада, более десяти лет. В свободное время он обучал Акефамия письму и чтению, вот только свободного времени на работе не было, и научить Акефамия чему-то большему, чем знанию букв, не удавалось.

В течение дня склад более походил на муравейник, а из-за отсутствия способностей к чтению и письму, Акефамий разгружал всё, что привозили на склад. Хоть он и был прекрасно развит физически, но не мог составить конкуренцию лиардинцам его же возраста. Ему доверяли переносить небольшие мешки, не переживая за их целостность.

Проведя на складе три года, к своему совершеннолетию, Акефамия отправили сопровождать телеги с хлебом до Лагрима. Лаэрдий передал ему бумажку, с которой он должен был прийти в лабел. На вопрос: «Что там написано?», — Лаэрдий ответил коротко:

— Это билет к твоей мечте, — произнёс он с улыбкой, — иди, попрощайся с друзьями.

У Акефамия не было друзей. Он не умел начинать диалог первым, не говоря уже о заведении дружбы. Даже старик, лиардинец, начал диалог с Акефамием, перепутав его с хулиганами, которые воровали хлеб со склада. Лаэрдий же, на момент прихода Акефамия, претендовал на пост руководящего складом. Он был обязан знать всех, кто там работает и их возможности, поэтому он и пытался обучить его грамоте, чтобы осуществить мечту Акефамия и повысить его статус на складе, а его место передать лиардинцу. Лаэрдий всегда преследовал идеи практичности и эффективности.

Поблагодарив руководителя складом, он отправился к телегам. Его ждал путь в три дня. Телеги тащили лиардинцы, на каждую телегу выделялось по трое, которые сменяли друг друга в течение дня. А работа липинцев состояла в том, чтобы следить за верностью маршрутов и целостностью груза.

Уверенно шагая в изношенных, кожаных сандалиях и отряхивая одежду, которая больше походила на мешок с отверстиями для рук и головы, от пятен муки, он начал мечтать о том, что его ждёт. Пускай внешне он не совсем соответствовал тому образу, который выстроил в своей голове, но это не мешало репетировать на ходу своё триумфальное шествие. Акефамий, так задирал свой нос, что слегка заметные ноздри были видны всем. А детские, искренние глаза были закрыты, пока не начинал слышать приближение телег или других липирийцев.

Подходившего к телегам, в мечтах своего триумфального шествия, Акефамия остановил один из сопровождающих липинцев:

— А ты куда? — недоумевающе произнёс один из них. — Двоих уже определили следить за перевозкой, а на лиардинца ты не похож. Решил устроить себе отдых?

— Нет, — скромно ответил Акефамий, избегая контакта с жёлтыми глазами перевозчика, — меня Лаэрдий отправил, чтобы я до Лагрима добрался, желаю стать леторием.

— Я тебя спросил, почему ты от работы увиливаешь, — со злостью в голосе, произнёс сопровождающий, — а ты мне тут детские сказки рассказываешь. Иди обратно на склад, работу выполняй.

— Кавелий! — окликнули возмущённого липинца. — Умерь пыл, он идёт с вами! — прокричал Лаэрдий, стоящий у входа на склад.

— Мне его что, запрячь тащить телегу? — воскликнул Кавелий. — Так он помрёт до того, как мы полпути пройдём!

— Ничего он тащить не будет, пусть на столицу посмотрит, он заслужил.

— Чем же!? — продолжал возмущаться Кавелий, направившись к складу. — Я более пяти лет работаю перевозчиком и ни разу не видел с твоей стороны такой щедрости к кому-либо другому!

— Вспомни, откуда ты родом, — прозвучали слова Лаэрдия с холодом и призрением, — кем были твои предки?

— Ты не имеешь права судить меня за поступки моих предков, — произнёс Кавелий.

— А вот судить по поступкам его отца — я могу, и именно поэтому он отправляется с вами.

— Что его отец такого сделал?

— Его отец защищал этот город и был участником восточной компании, а он желает пойти по стопам своего отца…

— И стать убийцей, именно это и заслуживает уважения! — перебил, Кавелий, руководящего склада.

— По-твоему лучше перевозить рудэлиз с самого детства? — спросил Лаэрдий, заставив Кавелия резко поменять свой тон. — Ещё хоть одно слово и ты отправишься в Киллингер, а не в Лагрим.

— Понял… начальник… — прорычал перевозчик сквозь зубы.

Развернувшись и направившись к телегам, он не отрывал взгляда от Акефамия. Последняя часть разговора оставалась известна лишь Лаэрдию и Кавелию. Желание не терять свою свободу было выше него.

Акефамий же был далёк от вопросов места рождения и важности рода. Отец всегда учил его оставаться собой и следовать правилам, а не задавать лишних вопросов. Он был воспитан по всем традициям липинцев. Только одно его отличало от большинства — это отсутствие ненависти к лиардинцам.

К южанам, в свою очередь, все относились с опаской, сочувствием, либо подозрением. Республика начала распадаться после того, как юг прибрала к своим рукам семья Алпи-Кин. Они запомнились всем своей жестокостью, жадностью и методами удержания власти. Только они решились на объединение военной и рабочей силы в леодинериев. А чтобы леодинерии и простой народ не создавали проблем, их подсаживали на наркотик, который превращал каждого в послушную марионетку.

Заметив пронизывающий насквозь взгляд Кавелия, Акефамий решил, что его хотят о чём-то спросить.

— Закрой рот и просто иди вместе со всеми.

— Хоро…

— И ни единого звука, — перебил его Кавелий.

Молча кивнув, Акефамий встал возле телег, в ожидании движения.

Пока перевозчики с Акефамием ожидали остальных лиардинцев, второй перевозчик обратился к Акефамию.

— Зеленоглазый, в Лагрим собрался, леторием стать хочешь?

— Да, — воодушевлённо ответил Акефамий.

— А с чего вдруг, если не секрет? Получают они чуть больше алпи, чем мы, но и работа там в разы тяжелее и ответственнее.

— Мой отец был участником восточной компа…

— Да, это я слышал, но почему ты решил податься в летории, если почтить честь отца, то так и скажи, — произнёс он, нагло перебив Акефамия.

— Хочу быть таким же уважаемым, нести порядок и защиту, — произнёс поникший Акефамий.

— Посмотрите, обиделся, что я тебя перебил? Тогда в какие летории ты собрался? Будешь так же маршировать, задирая нос? Там ты даже вопрос задать не имеешь права, если правильно не обратишься. Также ты обязан выполнять всё, что скажут, — поведал он Акефамию.

Перевозчик продолжал перечислять все те ограничения, которые ждут юного летория.

— А если всё совсем плохо будет, переведут в леодинерии. Будешь работать наравне с лиардинцами, а право отказаться ты уже не имеешь, — закончил он перечисление всех недостатков службы летория.

Акефамий на мгновение призадумался, но чувства долга перед отцом и королевством отбросило все сомнения. С уверенностью и воодушевлённостью он произнёс:

— Меня это не остановит, я хотел пойти по стопам отца с самого детства, и нет ничего, что сломит мо…

— Я кому говорил не произносить ни звука? — прорычал Кавелий, направившись в сторону Акефамия. — Может ты и сын летория, который в почёте у здешних юрпилинов, но я сын бывшего логкина! Не забрав бы эти дети фокилл всё моё наследство, я бы не унижался и не работал перевозчиком! — возмущённо воскликнул он.

Пнув телегу и продолжив кричать, но уже на лиардинцев, которые не спешно двигались с перевозчиками, Кавелий походил на обезумевшего старика.

Непонимающий Акефамий спросил у второго перевозчика:

— Что за юрпилин, что за логкин? — произнёс он шёпотом.

— Не думай об этом. На юге совершенно другое видение вещей и менталитет, — ответил он Акефамию, вздыхая и сожалея о том, что случилось. — Если коротко, то он назвал всех, кто живёт в Логем-Ирсуме ничтожными рабочими, а он сын одного из богатых жителей юга.

— И почему у него забрали наследство? — робко спросил Акефамий.

— А вот это мне не известно и не интересно, — ответил перевозчик, сделав небольшой шаг назад, явно не желая говорить об этом.

Их тихую беседу прервал Кавелий, сообщив о начале движения. Акефамий предвкушал приключение и пейзажи, которые его ждут. Он представлял, как будучи одетым в доспехи, идёт по главной улице Лагрима. Ни один житель не отрывает от него взгляд, аплодируя и выкрикивая его имя. Хоть он ещё и не додумал, за что его личности так много внимания и уважения, но это его мало волновало в данный момент.

***

Покинув Логем-Ирсум, Акефамий не прекращал воображать то будущее, о котором мечтал. А участники перевозки просчитывали припасы на дорогу. Их больше волновали места ночлега и невредимость груза. Не то чтобы кто-то мог его намеренно испортить, но каждая, случайно выпавшая, булка хлеба могла приблизить лиардинцев и перевозчиков к наказанию. Никто не хотел лишиться даже одного алпи, не говоря о более крупных суммах. А безмятежность Акефамия лишь играла на нервы, запряжённым лиардинцам и перевозчикам.

На протяжении первого дня в головах членов перевозки зарождалась идея «напомнить» Акефамию, что в отличие от него, все остальные несут ответственность за перевозку. Никто не хотел сбиться с маршрута, из-за излишней мечтательности будущего летория.

Его приходилось подгонять, требовать замедлить шаг, прекратить пинать камни. Телеги и так ехали по ухабистой дороге, так любой лишний камушек, попавший под колесо, мог моментально всё испортить. Когда же Кавелий не выдержал он резко остановился и выставил руку, перед замечтавшимся Акефамием. Столкновение не заставило себя долго ждать. Акефамий упал и недоумевающе смотрел на перевозчика.

— Вот что бывает, если не смотреть куда идёшь, — произнёс Кавелий, ехидно улыбаясь. — Если же ты такой глупый и непонятливый, то принеси хоть небольшую пользу, найди подходящее место, где можно остановиться на ночь.

— Моя мама живёт в Кибиле, мы можем вернуться туда и переночевать.

— Мы до него ещё не доехали, — огорчённо произнёс перевозчик, понимая всю сложность ситуации. — Неужели всё и в правду так плохо? Ты вообще ничего не понимаешь?

— Всё я понимаю, ты остановил меня, потому что я замечтался, а ты хотел попросить меня найти место, где можно переночевать, — сказал Акефамий, вставая с земли и отряхиваясь.

— Нет, всё хуже, чем мне казалось… Знаешь… — протянул Кавелий, отворачиваясь от Акефамия, потирая затылок. — Просто покажи, где находится дом.

После чего перевозчик отвернулся от Акефамия, продолжая движение и рассчитывая оставшееся время до ночи. Он понял, что будущий леторий просто не понимает происходящего. Пусть он уже и совершеннолетний, но умом явно остался ребёнком. Кавелий чувствовал вину за отношение к нему, после чего осознал причину доброты Лаэрдия к Акефамию.

«Тяжело ему будет» — подумал перевозчик, обернувшись посмотреть на Акефамия. — Он ведь и в правду не понимает, что происходит. Как его вообще отпустили одного?

Перебирал он варианты того, почему Акефамия отпустили молодым парнем в соседний город, работать на склад, но быстро отбросил эти мысли и вернулся к своей работе. Рассчитав, что еды им хватит ровно на три дня пути, а на третий день они будут ночевать в Лагриме, большим вопросом оставалось место сна на второй день. Кавелий ни раз уже ночевал под временным навесом, во время перевозок, но с ним ещё не было дурачков, которые не покидали своих фантазий. Он не хотел проснуться и потерять Акефамия, пускай это и стало бы облегчением для него и всех остальных участников перевозки. Руководящий складом наверняка пожелает убедиться в том, что с Акефамием ничего не случилось, и он добрался до Лагрима.

Так причина нервозности перевозчика стала одной из главных грузов, который обязан прибыть в Лагрим целым и невредимым.

Добравшись до Кибила, Акефамий воскликнул:

— Вот, мы добрались! Хочу удивить маму своим приездом, она не видела меня три года! — сказал он, радостно побежав к родному дому.

Подойдя к нему и начав стучать в дверь, долгое время никто не открывал. Тогда сосед увидел Акефамия и подошёл к нему. Услышав шаги соседа, Акефамий бестактно спросил:

— Не знаете, где сейчас мама, уже солнце село, она должна быть дома.

С печалью в глазах Акефамию сообщили, что его мать умерла год назад. На момент, когда он покинул Кибил, его матери было сорок два года. Липинцы не живут более сорока трёх лет, его родители не были исключением. А то, что в таком позднем возрасте они завели ребёнка — следствие вызвано фанатичной службой отца. Он был так любим жителями Логем-Ирсума, потому что оставался там даже после войны. Только к моменту, когда стоять на посту было невозможно из-за возраста, он вернулся в Кибил, завёл ребёнка и воспитывал из него того, кем был сам.

Объяснив всю тяжесть ситуации, радость покинула Акефамия. Перевозчики, подойдя к дому и увидев, как радостный Акефамий начал захлёбываться слезами, сразу всё поняли. Их решением было остаться возле въезда в город и не тревожить Акефамия до восхода солнца.

Картина, которую увидел Кавелий, расставила все точки над i. Акефамий и в правду остался в сознании маленьким и впечатлительным ребёнком. Никто не знал, что с ним станет в Лагриме.

— Когда по приказу, будучи леторием, ему придётся убивать… — произнёс Кавелий.

— Весь его мир рухнет, а он станет бессознательным монстром, о которых говорили на юге… — дополнил второй перевозчик.

— Ты знаешь о келинирах? — удивлённо спросил Кавелий. — Я думал о них известно только жителям юга.

— Нас в детстве пугали сказками про них, что они приходят по ночам, оставляя кости, помечая свой будущий дом. Когда мы с братьями вели себя плохо, у двери в дом мы находили кость. Родители говорили, что если мы будем послушными, то Липир прогонит келиниров. Только спустя годы я понял, что это были кости фокилл, которых подкладывал отец, — рассказал перевозчик, явно скучая по детству.

— Стой, ты же липинец, вам нельзя есть мясо, — недоумевал Кавелий.

— А ты с юга, но не поклоняешься алпи, я же ничего тебе не говорю, — отшутился перевозчик. — И вообще, не тебе меня упрекать.

— Вот поэтому я с тобой и дружу, Аринфий, — произнёс Кавелий с облегчением, — ты всегда можешь перевести все в комедию.

— И только ты вечно злой и недовольный, переводящий все в трагедию, — повторно отшутился Аринфий. — Вообще для дружбы не нужны причины, ты же понимаешь? — спросил он Кавелия.

— Знаю, всё я знаю, вот только, что делать с этим дурачком? — задумчиво произнёс Кавелий.

— Ты не о нем сейчас думай, уже глубокая ночь, а мы с тобой под навесом, ведём милые беседы.

— Ты прав, — это должно решаться утром.

— Не утром, а с рассветом, — поправил его Аринфий. — До рассвета, — произнёс он, зевая, и закрыл глаза.

***

Ночи в Липирии были настолько тихими, что можно было услышать биение собственного сердца. Бескрайние степи, простирающиеся по всей заселённой территории Липрии, были обыденным видом. Только каменистый север и песчаный, не заселённый юг вызывали эмоции у жителей городов и малых селений, но большим наслаждением были леса Логем-Ирсума, плавно переходящие, к югу, в холмы. Именно в тех лесах и обитали дикие фокиллы, которых было проще приручить, чем охотится за столь проворными животными. Конечно, на востоке, также были леса, но их поглотила божья кровь, которая вынудила древних липинцев покинуть свой дом.

Кто-то утверждал, что божья кровь — это кровь убитой дочери Липира, а кто-то считал, что это живой организм. Но все знали, что божья кровь несёт только смерть. В истории были периоды, когда путешественники приносили её с собой, обрекая на смерть многих жителей королевства. Чтобы избежать распространения, тела сжигали, а после закапывали в землю. Так как божья кровь заражала не только живые организмы, но и покрывала жидкими бляшками дома и деревья, попав в почву, она имела возможность распространяться дальше. Те, кто выживал после неё, походили своим поведением на сказочных келиниров. Они лишались возможности говорить, думать, и были агрессивны ко всему. Оставались исключения, когда переболевшие жители прибывали в здравом уме, но становились затворниками, изолируя себя от всех.

После последней пандемии родился Демон Крови Кипелин. Такое прозвище было дано ему из-за внешности и поступков. Уши имели два листовидных отростка, верхний был длинный, как у всех остальных липинцев, только они не врастали в затылок. Кончики были заострены, а нижний был в разы короче, не доходил до края нижней челюсти. На голове его росли волосы, а глаза имели багровый оттенок.

Он был в силах сотворить огонь из ничего, укреплять одежду на столько, что ни один меч летория не мог ему навредить. Родился он до развала республики и жив по сей день.

Многие винят его в том, что республика была уничтожена. Он сжёг предпоследнего руководителя, Леттелира, который славился своей религиозной фанатичностью. Он был близок объявить повторную охоту на лиардинцев и Кипелина. А перед великой войной он прогнал всех из Лагрима, кроме себе подобных линирцев и леториев, во главе с люрром, Клавдиром. До этого заставил всех в лабеле построить и обеспечить для его нужд академию. Он убеждал всех в том, что она необходима всей республике, а не только ему.

По сей день он живёт и работает в своей академии, вместе с остальными линирцами, обучая их рунологии.

Справедливо будет заметить, что после отстройки линирской академии, письму и чтению обучались многие прибывшие в Лагрим, не смотря на их происхождение и род деятельности. Продолжительность жизни увеличилась, а смерти от ран и травм сократились. Но все достижения академии не могут оправдать Кипелина.

***

С рассветом Акефамий проснулся в своём доме, не имея возможности вспомнить, как он оказался внутри. Обойдя весь дом, он так и не нашёл свою мать. Приняв случившееся и собрав важные ему вещи, Акефамий покинул дом в поисках перевозчиков. Те уже ждали его у выхода из Кибила.

— Ну что, отправляемся? — холодно спросил его Кавелий.

— Отправляемся, — ответил ему без былого задора, Акефамий.

Молча, они продолжали своё движение в сторону Лагрима. Перевозчики также сверяли маршрут с картой, изредка переговариваясь на счёт припасов и времени. Акефамий же шёл в шаг с ними, не отставая и не обгоняя.

По нему было видно, что потеря родителя была для него неожиданностью. Скорее всего он даже и не предполагал, что такое могло случиться. Пусть и очевидная вещь, но молодой и мечтательный ум не задумывается о подобных вещах, пока они не застанут его в более сознательном возрасте.

Нельзя было сказать, что группа расслабилась, когда пыл Акефамия поубавился, но понимание ситуации не давало им возможности радоваться отсутствию его энергичности.

Самой неприятной ситуацией стало осознание, что следующая остановка будет около огромного кладбища. Всё складывалось так, будто Акефамия подготавливают к ещё более тяжёлым ситуациям, которые будут ждать его на службе леторием. Кавелий, перебирая эти мысли в голове, начал переживать.

— Не может же быть, что начнётся новая война…, — повторял он себе под нос.

На службе летория самым ужасным и сложным может быть лишь война. Их будни — это соблюдение порядка на улицах, проверка телег на въезде в город и перевозка заключённых в Киллингер.

Кавелий метался от идеи ускориться и проехать кладбище, но не знал, как мотивировать лиардинцев, к идее замедлится и не доезжать до кладбища, но в таком случае они могут не успеть в Лагрим. Взвешивая все за и против, просчитывая путь и еду, закат настал их у начала кладбища.

— Липир, за что…, — произнёс Кавелий с опаской, — неужели нас и в правду ждёт что-то ужасное…

— Что? — спросил с изумлением Аринфий, — как давно ты обращаешься к Липиру, ты же с юга, разве для вас он что-то значит?

— Замолчи, мне не нравится то, как всё складывается.

— Впервые ночуешь возле мертвецов?

— А ты что, каждую ночь с ними проводишь?

— Если бы от меня так же разило, как от тебя, после перевозок…

— Не в этом дело, — сказал Кавелий сквозь зубы, отведя Аринфия от всех. — Ночь у кладбища будет слишком тяжело для Акефамия.

— С чего вдруг ты начал о нём так волноваться? Кто вчера был готов его разорвать и на чью руку он наткнулся, когда замечтался?

— Всё не просто так.

— Прекращай и раскладывай навес, либо сам тащи дальше телеги, а мы посмотрим, — С насмешкой ответил ему Аринфий.

После беседы, они направились к тегам и взялись раскладывать навесы. Как бы жутко не было, но усталость валила с ног всех, кроме Акефамия. Он даже не придавал значения тому, где они остановились и как долго им ещё идти.

На протяжении всего пути он обдумывал всё случившееся с ним. Вспоминал слова и отношение к нему Кавелия с Аринфием, который так и не назвал своё имя. Пытался понять, почему он не мог завести друзей и начать разговор первым. В его маленьком мирке фантазий что-то случилось. Мечты об уважении, на службе леторием, исчезли, его впервые начало беспокоить не то внимание, которое он желает получить, а то, за что это самое внимание и уважение получают.

Он вспоминал истории старика, лиардинца, в которых упоминался его отец.

— Я был моложе него и всегда удивлялся тому, что он с утра до ночи нёс службу, ночуя в военном навесе. В его глазах не было страха, усталости, вообще ничего не было… Иногда казалось, что для него война ещё не закончилась и он ждёт прихода врага, чтобы дать очередной бой.

Акефамий считал, что отец целиком и полностью отдавался Липирии и её защите. Никогда не знаешь, что может случится через секунду, а когда на тебе лежит ответственность за других, ты не имеешь права медлить.

Задумчивый Акефамий даже не обращал внимания на то, что навес уже готов и лиардинцы уснули крепким сном. Он бы и простоял всю ночь, продолжая вариться в своих мыслях, если бы Аринфий не отвлёк его от дум.

— Эй, сейчас не твоя очередь следить за телегой, ложись спать.

Акефамий медленно повернувшись в сторону Аринфия, взглянул на него и молча подошёл к свободному месту, лёг и смотрел куда угодно, но не на навес. Акефамий пытался поймать глазами те участки неба, на которые он смотрел с матерью, когда не мог уснуть. Ему было легко узнать те звёзды, о которых она ему рассказывала, давая имена и придумывая им истории. Вот только смотря в даль, он не нашёл ни одну, на которую смотрел по ночам.

Звёзды скрывал навес, который должен был их спасать от дождей, шедших с середины месяца солнца, по конец рыжего месяца. Хоть и стоял месяц солнца, но никто не мог предугадать погоду. Лишь в месяц дождей и в первую половину рыжего месяца можно было знать наверняка, когда начнётся дождь.

Долго ворочаясь в поисках, Акефамий не выдержал. Освободив место, он вышел из-под навеса, чтобы найти заветные звёзды. Заприметив первую, он быстро нашёл вторую и третью, и все остальные. Акефамий стоял под небом и смотрел на них, пока не вспомнил все данные им имена и истории.

Спустя время он так и не хотел ложиться спать. В нём не было ни усталости, ни энергии, которая его разрывала в первый день пути. Недолго думая, Акефамий решил пройтись вдоль стены кладбища. Его должны были заметить лиардинцы, сторожащие телеги, если бы неудачные сторожа не спали на телегах. В какой-то степени это был очень своеобразный метод стоять на охране. Никто не сможет их увезти или вытащить содержимое, не разбудив сторожащего. На крайний случай увезут вместе с телегами.

Акефамий, не знавший возле чего они остановились, продолжал идти. Он просто шёл, не думая не о чём. Им двигало даже не любопытство, а непонимание и неприятие происходящего вокруг него. Летая в своих фантазиях и мечтах, он даже не обращал внимания на течение времени. Смерть матери для него было чем-то запредельным, чем-то, что не могло с ним произойти. В период его работы на складе, смерть старика была для него естественным течением времени. Но когда ему поведали об уходе из жизни родителя, внутри него что-то остановилось. Нет, поломалось, внутри него образовался скол.

Дойдя до входа на кладбище, Акефамий остановился в изумлении. Перед ним выстроились длинные ряды из могильных табличек с именами, причиной смерти и названиями городов. При всём желании он бы не смог обойти их всех за то время, которое он находился в пути.

Одного вида кладбища хватило, чтобы прийти в себя. Акефамий не представлял себе его размеры. До недавних пор тема смерти никогда не затрагивала его жизнь. Единственным исключением было его детство, когда отец умер от старости.

Акефамий, обретя ясность сознания, решил вернуться под навес. Его шаг стал уверенным, он явно видел поставленную перед ним цель и осознавал всё, что вокруг него происходит. Скорее всего, это был шок, который на время вернул его в реальный мир. Добравшись до группы перевозки, он снова лёг на занятое им ранее место.

На очередном рассвете Акефамия разбудил Кавелий. Открыв глаза, он увидел стоящего над ним перевозчика. Из-за жёлтых глаз и орлиного носа, Кавелия можно было перепутать с хищной птицей, если бы такие обитали в Липирии. Но подобный вид, ранним утром, мог поднять любого, ранее не знакомого с ним, липинца.

Проснувшись, Акефамий, не дожидаясь объявления о продолжении пути, решил впервые начать беседу. Он весь дрожал, а его лицо говорило о готовности разрыдаться. Акефамий даже не знал с чего начать и о чём говорить он просто хотел впервые начать диалог.

Всю жизнь он занимался своими делами, выполнял поручения или летал в облаках. Единственные, с кем он мог начать беседу, так это с матерью, старым лиардинцем, со склада, и аплодирующими жителями Лагрима, в своих фантазиях.

Обративший внимание на дрожащего Акефамия Кавелий, испугано обратился к нему:

— Всё хорошо, ты чего дрожишь?

Акефамий, моментально придя в себя, не говоря ни слова, просто кивнул. В тот же момент резко поник, осознав, что начать разговор он никак не может.

После объявления о продолжении пути, Кавелий постоянно посматривал на Акефамия. Он выглядел лучше, по сравнению с минувшим днём, но дрожь свидетельствовала о том, что не всё так просто.

Продолжая раздумья, Акефамий всё меньше прибывал в фантазиях и больше уходил в рассуждения. Он начал обращать внимание на то, что ему говорили в первые дни пути, на одинаковую одежду, которую носил он и все остальные жители, и работники склада. Пытался вспомнить, как выглядел его отец и мать. На секунду Акефамий поймал себя на мысли, что, прибывая в своих мечтах, не обращая внимания на настоящий мир, он забыл своих родителей. Он даже не имел навыков общения с другими жителями селения, в котором он родился.

«Что со мной не так?», — спросил самого себя, не привлекая других. «Что мне теперь делать?»

Стараясь вспомнить момент, когда он делал то, что не мог никогда ранее, он продолжал идти со всеми. Его шаг был ровным, а взгляд устремлён вперёд, будто пытался поймать момент, когда на горизонте появится Лагрим. На его лице не было никаких эмоций. Неожиданно для самого себя он всё-таки вспомнил, что, задав вопрос соседу о своей матери, Акефамий заговорил первым. Осознав, что он может выстраивать общение с другими, по своей инициативе, хоть и прибывая в очень ярких эмоциях, Акефамий улыбнулся.

— Что, Лагрим увидел? — спросил его Аринфий.

— Что? — растерянно спросил Акефамий.

— Ты весь путь шёл с каменным лицом и смотрел вперёд дороги. Мы уже идём по камням и пескам, а ты всё также смотрел вдаль. Я подумал, что тебе уже не терпится добраться до столицы.

— Нет, я… просто думал.

— О чём?

— Следи за грузом, — строго прорычал Кавелий, — вот дойдём, тогда и поговорите.

— Нам идти ещё половину дня, если тебе так нравится разглядывать камни на карте, и следить за каждым куском хлеба в мешках, то это твоё право, — отшутился Аринфий.

Растерявшийся Акефамий не мог ничего сказать. Он уже понял, что если просят молчать и двигаться вместе с телегами, не отставая и не перегоняя, то лучше так и сделать. В нём начала формироваться основа летория, который выполняет приказы, не задавая лишних вопросов.

Работая на складе, перенося небольшие мешки, он всегда мог о чём-то фантазировать, поэтому первый день был для него настолько непривычен.

— Ну, раз молчишь, — произнёс Аринфий, сбавив темп, чтобы выровняться с Кавелием.

После чего Акефамий всё-таки придал значение той местности, по которой они шли. Песок, в пересмешку с крупными камнями, покрывал всю территорию северной части Липирии. Если бы дороги, объединявшие города, не были протоптаны, то телеги сломались бы через минуту после того, как группа перевозчиков преодолела степи. В какой-то степени это объясняло отсутствие животных на территории Королевства. В степях не было ничего, кроме травы, а ягоды росли лишь в лесах.

Если бы, в период переселения, у липинцев не было запасов еды, то они бы не выжили. А есть созданий Липира им запрещено. Поэтому их рацион — это хлеб, корешки и ягоды. Лиардинцы же не ограничены в еде, именно они и разводят фокилл. Из-за такого скудного и сезонного питания, многие липинцы выбирают выживание, нежели веру. Но больше всего вопросов взывает питание лубергов. Они не покидают святого города, неизвестно чем заняты и не контактируют с другими, без особой важности. Чем они питаются, привозят ли им еду, и как они выглядят — это вопросы, которые волнуют каждого липинца, не нарушающего правил.

***

Тишина сопровождала перевозчиков остаток пути. Пока Акефамий продолжал размышлять о том, что он делал не так, как это исправить и что теперь ему делать, Кавелий с Аринфием перешёптывались:

— Тебе не кажется, что он из одной крайности, бросился в другую? — спросил Аринфий.

— В каком смысле? — задал встречный вопрос, Кавелий.

— В первый день он походил на маленького ребёнка, а сейчас идёт, будто солдат, убивший по приказу десяток лиардинцев. Сам посмотри, на его лице нет никаких эмоций, смотрит вперёд не отводя взгляда.

— Извини, я камушки на карте рассматриваю, да и какое мне дело? — хладнокровно отшутился Кавелий. — Он жив, мы почти дошли до столицы, а то, что он уже похож на того, кем хотел стать — хороший знак.

— Пусть ты мой друг и я был свидетелем многих низких поступков с твоей стороны, но сейчас мне противно больше, чем обычно.

— Ты не луберг, не тебе говорить мне о том, что можно, а что нельзя. Если так хочется ему помочь, то оставайся с ним, я передам в Логем-Ирсуме, что ты тоже решил податься в летории.

— Это что, ревность или ты просто решил устроить мне представление?

— Я тебе всё сказал.

— Мы с тобой четыре года работаем вместе, я не замечал с твоей стороны такой резкой и необоснованной агрессии в мою сторону.

— Тебе больше всех это надо? — сказал Кавелий сквозь зубы, начав прожигать взглядом Аринфия.

— Ты на себя не похож, успокойся, — ответил ему Аринфий, пройдя чуть вперёд.

Он начал двигаться возле второй телеги, которая шла впереди, чтобы не контактировать остаток пути с Кавелием.

В это время Акефамий, раздумывая, поймал себя на мысли, что желание стать леторием — это желание быть похожим на отца. Быть может, на самом деле, Акефамий не желал этого, а слепо следовал каждому наставлению, данное отцом. С другой стороны, он не знал к чему идти по собственному осознанию. Все его мечты и фантазии были связаны с карьерой летория, Акефамий не видел и не представлял себе иного будущего.

Тот скол, который образовался внутри него, был вызван не потерей матери, а разрушением выдуманного мира, в котором он жил. Упущенные им годы на складе, закрывшись в своём собственном мире, и оборвав добровольный контакт с миром — он остановил время для самого себя. Когда момент достижения своей мечты и цели близился с каждой минутой, реальная жизнь напомнила ему, что время невозможно остановить.

В течение всего пути, до столицы, он подвергался нападкам, пережил потерю последнего родителя и признал свою неспособность в общении с другими. За три дня, которые он провёл в пути, Акефамий успел повзрослеть, наверстав годы пребывания в мире фантазий.