Маленькие и неприметные – 3. Холодное блюдо в багажнике

Сергей Семипядный

В автомобиле Марины Бояркиной обнаружен труп бизнесмена Козюкова. Напуганная Бояркина переводит стрелки на Дмитрия Подлесного. И он вынужден скрываться как от представителей правоохранительных органов, среди которых его старый знакомый Гольцов, так и от работников службы безопасности погибшего Козюкова. Помочь Подлесному соглашается небескорыстная авантюристка от журналистики Лариса, и они приступают к опасным для жизни поискам заказчиков и исполнителей преступления.

ОРИГИНАЛЬНЫЕ ЧЁТКИ ПОКОЙНИКА

Ещё в течение некоторого времени посовещавшись, Евгений и компания сошлись во мнении, что лучшим вариантом развития событий явилось бы процессуальное, по протоколу, изъятие чёток. И Женя вновь позвонил Василию Александровичу.

— Василий Александрыч, мы тут в эту треклятую «Нимфу» наведались, — представившись, начал Женя. — И вот какое дело…

— Я уже слышал о ваших делах-делишках, — язвительно ответил Василий Александрович. — Как раз выезжаем. И будем разбираться на месте.

— Она позвонила?

— Да. Вы что устроили? Что за самоуправство? На кичу захотели? Из какого оружия стрельба велась?

— Оружие моё, зарегистрированное, Василий Александрыч. Самопроизвольный выстрел. Раз в году, говорят, и палка стреляет, — пытался оправдаться Женя.

— Разберусь и посажу. Быть на месте. Оружие изыму и отправлю на экспертизу.

— Василий Александрыч, тут кое-что другое изымать надо. Мы у неё видели чётки босса, те самые, которых при нём после убийства не оказалось.

— Которые из зубов, ты говорил? — недоверчиво произнёс Василий Александрович. — А она что поясняет?

— Да ничего она не поясняет. Мы её и спросить-то не успели.

— Как палить из всех видов оружия начали, — вновь съязвил Василий Александрович. — Приеду, разберусь, посажу. Ждать меня.

Когда прибыл Василий Александрович и с ним ещё двое, всей делегацией отправились в офис салона Бояркиной.

— Что тут произошло? — обратился Василий Александрович к Бояркиной, в трагически-монументальной позе застывшей посреди приёмной.

— Меня хотели похитить. Похитить и убить, — дрожащим голосом произнесла Бояркина. — Сначала — похитить. Но когда я оказала сопротивление, то пытались убить. Вот этот человек. — И она театральным жестом указала на Евгения.

— Василий Александрыч, клевета! — возмущённо вскричал Женя. — Мы только собирались взглянуть на те чётки, о которых я вам говорил по телефону. И нарвались на яростное противодействие.

— Ха! Ха! Ха! — троекратно продекламировала Бояркина и указала на стоявших позади неё Людмилу Александровну и Катю. — У меня есть свидетели.

— Да, так, — выступила вперёд Катя. — Ворвались без разрешения, закрыли дверь и стали стрелять. Марина Григорьевна подала сигнал, и я стала стучать в дверь.

— Какой сигнал подала? — спросил один из коллег Василия Александровича по фамилии Гольцов, невысокого роста молодой мужчина с очень серьёзным и сосредоточенным лицом.

— Звуковой. Голосом. И я стала колотить в дверь. Потом мы с Людмилой Александровной выбили дверь и едва не угодили под пули.

— Хотели поговорить, а она подняла визг. Ну, эти и принялись в дверь ломиться, — изложил свою версию происшедшего Женя. — Кстати, у меня тоже двое свидетелей имеются.

— Не свидетелей, а бандитов! — злобно поправила Бояркина.

— Ладно, разберёмся. И где эти чётки, из-за которых сыр-бор? — обратился к Бояркиной Василий Александрович.

— При чём тут чётки? — возмутилась Бояркина. — Меня чуть не подстрелили, как куропатку! Вот эти вот бандиты!

Женя приблизился к Василию Александровичу и шепнул:

— Они у неё в кармане или в кабинете.

Василий Александрович окинул Бояркину цепким взглядом — пиджачок с тремя карманами и юбка, как минимум, с двумя. И он равнодушным голосом проговорил:

— Что за чётки у вас, Марина Григорьевна, интересные появились?

— Дались вам эти чётки! — Бояркина с недоумением обвела присутствующих взглядом округлившихся глаз. — Да в чём дело?

— Позвольте взглянуть, — настаивал Василий Александрович.

— Пожалуйста! — продолжала недоумевать Марина Бояркина. Она направилась в свой кабинет, остальные последовали за нею. — Заодно и на дырки в стене поглядите. А стол пускай мне новый покупают — там скол совершенно непотребный. Устроили мне разгром по Фадееву. Я сказала, чтобы тут ничего не трогали до вашего прихода. Вот, сами полюбуйтесь. Я сидела за столом, когда они ворвались и потребовали, чтобы я отправилась с ними. В заложники, очевидно, на пытки и жестокую смерть. Я, естественно, воспротивилась. Результат — стрельба и едва ли не убийство. Три дырки в стене — я даже не знаю, чем их заделывать. А стол? С таким столом я должна вип-клиентов принимать?

— Позвольте взглянуть на чётки, — повторил Василий Александрович.

— Чётки? Где же они? — осматривая поверхность стола, проговорила Бояркина. — Что-то я их не вижу. Между прочим, я была в настолько безысходном положении, что вынуждена была запустить пепельницей в окно. Чтобы привлечь внимание. Я даже думала, что придётся самой в окно выбрасываться. Для той же цели. Да, чтобы привлечь внимание к тому, что здесь творилось.

— Похоже, улика ликвидирована, — высказал предположение Гольцов и с сожалением покачал головой.

— Но мы их видели! И опознали! — вскричал Женя. — Так что…

И он посмотрел на Бояркину не предвещающим ничего хорошего взглядом.

— Не надо самодеятельность тут разводить, — досадливо поморщился Василий Александрович. — Проведём обыск и найдём.

— Обыск?! — опешила Бояркина. — Что вы искать собрались? Да что тут происходит, чёрт возьми?!

Василий Александрович надул щёки и приосанился.

— Марина Григорьевна, вам предлагается добровольно выдать оружие, а также иные предметы, имеющие отношение к убийству господина Козюкова. У следствия, в частности, имеются основания полагать, что в данном помещении находятся чётки, представляющие собой соединённые… — Василий Александрович обернулся к Жене. — Каким образом там?..

— На шнурке. На чёрненьком шнурочке! — подсказал тот.

— Так вот… — продолжил Василий Александрович. — Да, речь, в частности, идёт о чётках в форме так называемых человеческих зубов на чёрного цвета верёвочке.

— Но какое отношение имеют они к убийству? Мне их подарили. Мне их наш сотрудник подарил, — растерянно проговорила Бояркина.

— Есть основания полагать, что они принадлежали господину Козюкову. Где они? Их видели у вас сегодня.

Бояркина обежала вокруг стола, заглянула под стол, потом начала выдвигать один за другим ящики и заглядывать в них.

— Ничего не понимаю, — потерянно приговаривала она. — При чём тут Козюков, когда мне их Лев Николаич дал? И куда они подевались? Я же говорила, ничего здесь не трогать. Катя, заходил кто-нибудь сюда? Ведь я же просила, чтобы никто… Чтобы никто и ничего не касался!

Катя принялась уверять, что никто ничего здесь не трогал. А заходить, конечно, заходили. Но только, кажется, свои. И то из любопытства, а не для того, чтобы что-нибудь взять. Бояркина, до которой постепенно доходило осознание всей серьёзности положения, смотрела на Катю теперь с ненавистью во взгляде.

Но в отношения директора и секретаря вмешался Василий Александрович. Попросив Бояркину остаться, он велел всем сотрудникам салона занять свои рабочие места, а Жене, Никите и Сёме пройти в приёмную. Необходимые распоряжения он отдал и своим спутникам. Оперативно-следственная машина завертелась.

Завертелась, повертелась с часик, а потом начала пробуксовывать. Пробуксовывать в том смысле, что никто не мог сказать, куда исчезли чётки. Обыск также ничего не дал.

Было, однако, установлено, что пропавшие чётки, по всей видимости, в полной мере идентичны чёткам Козюкова — описания их, сделанные как Бояркиной и её подчинёнными, так и козюковцами совпали.

***

Мышенков замороженно сидел в своём кабинете и ждал. Ему дано время на то, чтобы подумать, поразмыслить и что-нибудь сообразить. Но что тут придумаешь? Он сейчас как белогвардейский генерал эпохи гражданской войны, проигравший последнюю в своей жизни битву, которому ничего не остаётся иного, как только лишь написать прощальное письмо жене и детям, а затем пустить себе пулю в висок.

Однако тем генералам было проще. Во-первых, у них было огнестрельное оружие. Во-вторых… Да, им, суровым и гордым генералам, вероятно, не так сильно хотелось жить, как хочется жить и долго-долго не умирать ему, Льву Николаевичу Мышенкову.

И действительно, что за жизнь тогда была! Холод, голод, разруха! Ни телевизора, ни радио, ни компьютера, а удобства зачастую — во дворе!

Мышенков выскочил из-за стола. Нет, надо что-то делать, что-то предпринимать! Необходимо извернуться и вывернуться! Чётки нашли в его кабинете. Но где! На полу! Они валялись на полу. Почему? Их кто-то выронил. А кто? Да неизвестно. Ему, по крайней мере, это не известно. Может, Марина Григорьевна и выронила, когда тут зверствовала. Или кто-то другой, из миротворцев, например.

И Мышенков принял решение. Он будет утверждать, что они появились тут, в его кабинете, именно после той их ссоры с мордобоем. А раньше их не было, и быть не могло.

Откуда он это знает? Да хотя бы потому, например, что как раз перед нападением на него Бояркиной он уронил свою паркеровскую ручку и вынужден был весь пол облазить, чтобы её отыскать. И не было там никаких посторонних предметов! Уж чётки-то он бы заметил. Два глаза плюс две линзы всё-таки.

Вошёл Василий Александрович. Мужик мужиком. Ему бы не пиджак с галстуком, которые на нём словно на корове седло, а косоворотку с пояском или, на худой конец, робу сталевара. Однако — власть. Мышенков вежливо улыбнулся и чуть-чуть приподнялся в кресле.

— Прошу располагаться, где вам будет удобно.

Василий Александрович, усевшись в кресло напротив Мышенкова и бросив на стол чёрную папку, некоторое время смотрел на Льва Николаевича молча, затем развёл руками в стороны и произнёс:

— Ну-с, я вас слушаю.

— Простите, не понял, вы задали какой-то вопрос? — живо откликнулся Мышенков.

— Да, о всё тех же чётках.

— Но я не знаю, куда они подевались! Так что прошу прощения.

— Откуда они взялись? Это-то, надеюсь, вам известно?

Мышенков сделал недоумённое лицо и пожал плечами.

— Должен, к сожалению, вас разочаровать, Василий Александрович, мне и это не известно.

— Как? — удивился Василий Александрович. — Вы, как мне тут рассказали, подарили их Марине Григорьевне. Разве не так?

— Увы, — вздохнул Мышенков, — это заблуждение. Марине Григорьевне я их не дарил. И я не мог этого сделать по той простой причине, что они мне не принадлежат и никогда не принадлежали.

— Но ведь имеются же свидетели, в присутствии которых это, так сказать, и имело место быть!

Лев Николаевич снисходительно улыбнулся.

— Василий Александрович, должен повторить, что это глубочайшее заблуждение. Я впервые увидел те несчастные чётки в ту минуту, когда на них обратил внимание кто-то из наших сотрудников. Или сотрудниц. Если не ошибаюсь, это была Людмила Александровна. Это, как вам, наверное, уже известно, произошло в момент случившегося в нашем коллективе конфликта. Марина Григорьевна, понимаете ли, позволила себе разгневаться из-за какого-то пустяка и… В общем, она предприняла попытку воздействовать на меня физически. Я, естественно, стал уворачиваться, благо в контракте случаи рукоприкладства, к счастью, не предусмотрены. И, что тоже вполне предсказуемо, коллеги вступились за меня, они попытались остановить неправомерные действия…

Василий Александрович не вынес многословия собеседника и перебил:

— Короче говоря, Бояркина стала вас избивать, а коллеги этому воспрепятствовали. Что из этого следует?

— Да как же! Ведь после всего случившегося и была обнаружена та оригинальная вещица! Их нашли на полу!

— И?.. Что из этого следует, я не понял? — повторил Василий Александрович.

— Но это так понятно и объяснимо! Мне даже неловко пояснять! — Мышенков смущённо улыбнулся. — Кто-то обронил их.

— Кто же?

— Вот этого я, к сожалению, не видел. И не мудрено, Василий Александрович, ведь я был в те страшные мгновения в таком состоянии, которое, если говорить искренне…

— Почему же все утверждают, что это именно ваши чётки, что это именно вы их подарили Марине Григорьевне? — с недоверием в голосе проговорил Василий Александрович.

— Да что вы! — всплеснул руками Лев Николаевич. — Какие подарки? Я был в таком состоянии! Бог с вами, Василий Александрович! Да и будучи подвергнут незаконным репрессиям, я и помыслить не мог о подношении подарков. В результате тех неприятных событий случился беспорядок, в связи с чем, возможно, у кого-то и создалось впечатление, что эта вещь — атрибут моего кабинета. Однако это, уверяю вас, не так! Эта вещица появилась там именно в момент той заварушки!

— И не раньше?

— Ну-у-у, — нахмурившись, протянул Мышенков, — нет же, Василий Александрович. Это полностью и совершенно исключено. Между прочим, как раз перед тем, как Марина Григорьевна позволила себе столь экспрессивно ворваться ко мне, я уронил авторучку. И очень долго, обратите внимание, её искал. Я облазил весь кабинет, обследовал исключительно каждый сантиметр пола, пока отыскал своего «паркера». И где бы, вы думали, я нашёл её?

— Где? — холодно произнёс собеседник.

— Да у самых дверей! Вон там, слева, за ножкой шкафа. Я и помыслить не мог, что она способна вот отсюда и — туда!

— А где были найдены чётки?

— Ой, этого я не знаю. Лучше спросить у того, кто их нашёл, Василий Александрович. Где-то в этом вот районе, то есть где и происходили те неприятные события.

Воцарилось молчание. Василий Александрович и Мышенков сидели и глядели друг на друга. Лев Николаевич смотрел на Василия Александровича честным и открытым взглядом, Василий Александрович — хмуро, исподлобья.

— Что ж, хорошо, — сказал после паузы Василий Александрович. — Сейчас запишем ваши объяснения и будем разбираться дальше. — И он пододвинул к себе чёрную папочку.

Спустя четверть часа, когда с формальностями было покончено, Василий Александрович, покидая уютное кресло, с сожалением в голосе проговорил:

— Боюсь, однако, не всем ваши утверждения, Лев Николаич, покажутся убедительными.

— Не всем? Разве не вы ведёте это дело, Василий Александрович? — слегка встревожился Мышенков.

— Ну, во-первых, не я один. Хотя и я, если говорить откровенно, не склонен вам доверять безоговорочно. И потом, они же ведут, как вы, очевидно, заметили, и самостоятельное расследование.

— Кто?

Василий Александрович движением головы указал на дверь.

— Да вот они, сегодняшние гастролёры с пистолетом. Хотя пистолет мы изъяли, конечно, но, как вы понимаете… — И Василий Александрович окинул Мышенкова сочувственным взглядом.

— Вы полагаете, что… — Лев Николаевич растерянно замолчал.

— Возможно, они захотят вам задать несколько вопросов, — пояснил Василий Александрович.

— Но почему?! Как же тайна следствия? — Мышенков также поднялся на ноги и выбежал из-за стола.

— Вчерашняя тайна сегодня уже не тайна, сегодняшняя тайна завтра уже не тайна, — направляясь к двери, беспомощно развёл руками Василий Александрович. — Так что…

Когда дверь за посетителем закрылась, Мышенкову стало по-настоящему страшно. А ну как сейчас войдут эти трое, которые ничуть, судя по всему, не лучше тех, что убили их начальника, да и начнут задавать вопросы, предварительно надев ему на голову целлофановый пакет? Так что же делать-то? Рассказать всю правду?

А если им покажется мало? Скажут, что это не вся правда, по их мнению, и… И что тогда? Снова пакет на голову, пока не задохнётся, что с его-то слабыми лёгкими может случиться непредсказуемо рано?

Словно волк, впервые угодивший в клетку, он метался по кабинету и не находил себе места, а в голове его бились мысли, причиняя едва ли не физическую боль. Необходимо искать и найти выход!

Неожиданно взгляд его наткнулся на дверь. Да, надо срочно сматываться отсюда, чтобы хотя бы временно снять остроту проблемы! И не ночевать сегодня дома. А к завтрашнему утру попытаться что-нибудь придумать.