Повелитель баталий

Сергей Самаров, 2014

Грузинские и американские спецслужбы планируют применить против России новейшее бактериологическое оружие. Чтобы сорвать безумные планы военных авантюристов, на территорию закавказского государства забрасывается диверсионная группа ГРУ, состоящая из трех человек. Один из бойцов – совсем еще молодой, опыта диверсионной работы у него еще нет. Но у солдата есть снайперская винтовка, которой он виртуозно владеет, и планшетник, на котором установлена информационная система военного назначения «Оператор»…

© Самаров С., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

Пролог

Командир взвода шагнул ко мне и спросил:

— Что сие значит, Волконогов? Земля холодная. Кишку простудишь. Чего разлегся?

— Не могу больше, товарищ старший лейтенант. Хоть стреляйте!.. Сил никаких нет.

Он усмехнулся и заявил:

— Когда мой знаменитый однофамилец режиссер Станиславский учил актеров правильно играть роль, он часто говорил одну фразу: «Не верю!». Вот и я тебе не верю. Ты себя жалеешь, и потому не можешь. Перестань плакаться, представь, что висишь на руках над пропастью. От того, сможешь ли ты заставить себя превозмочь усталость и подтянуться, зависит твоя жизнь. Подыхать не хочешь — сделаешь! Так же и здесь. Только ты от земли отжимаешься. Не жалей себя. Иначе не спасешься!

Чтобы не показаться умником, я не стал говорить, что знаменитый режиссер вовсе не однофамилец нашего командира взвода. Станиславский — это псевдоним, а настоящая фамилия у него Алексеев.

— Сколько раз осталось отжаться?

— До двухсот — три.

— А потом еще десять! Работай!..

Эти слова прозвучали предельно жестко. Не как уговоры, а как настоящий приказ. Количество отжиманий, назначенных старшим лейтенантом Станиславским, меня, признаться, чуть не убило. Но я живо представил себе, что повис на руках, уцепившись за шаткий камень, а под ногами, не имеющими опоры, — пропасть. Я видел собственное падение, чувствовал удары о камни, выступающие из отвесной стены. Мое разбитое переломанное тело билось о них, переворачивалось и падало в бездонную расщелину.

По телу пробежали мурашки. Не хочу так! В руках появилась сила. Я заставил себя отжаться один раз, потом второй и третий, в четвертый это получилось легче. При шестой попытке старший лейтенант наступил мне на спину и стал давить ногой.

— Продолжай! — приказал он.

Я вынужден был делать это. Думал, что сейчас умру, но работал, упирался. С каждым последующим отжиманием старший лейтенант Станиславский давил на мою спину все сильнее и сильнее. Мне показалось, что он вообще встал на меня, хотя вторую его ногу я видел периферийным зрением. Но я выполнил задание. Тяжелый башмак садиста нехотя, как мне показалось, убрался со спины.

— Двести десять! — сказал я с гордостью.

— Это можно признать успехом, хотя и с натяжкой, — заметил командир взвода.

— Почему с натяжкой, товарищ старший лейтенант?

— Потому что ты позволил себе отдых. Остальные отжались двести раз без перерыва. Тренируйся, буду проверять, — пообещал он.

В группе было восемь человек. После долгих испытаний Станиславский сам отбирал нас. При этом он основывался на каких-то своих соображениях и не говорил, для чего мы понадобились.

На естественный вопрос, который ему однажды задали, старший лейтенант ответил так:

— Могу только обещать, что не в отряд космонавтов.

Этим командир взвода показал, что вводить всех нас в курс дела он не намеревается. Старлей сообщил только, что из восьми останутся лишь два бойца, которые ему нужны. Он возьмет их с собой. Остальные вернутся туда, откуда пришли, то есть просто останутся во взводе.

С нами восьмерыми Станиславский работал сам, персонально и очень жестко. Занятия во взводе тоже мягкостью не отличались, но сравнить их с нашими, индивидуальными, было очень сложно.

Из восьми человек четверо были солдатами-контрактниками. Они, конечно, имели преимущество перед остальными. Тренированы лучше, опыта больше. Из четверых оставшихся я один был из последнего призыва, молодой солдат, совсем необстрелянный, не нюхавший пороха. Трое срочников уже бывали в командировке на Северном Кавказе, вернулись оттуда четыре месяца назад. Они не рассказывали об этом.

Услышав мои конкретные вопросы, эти парни только криво усмехались и говорили:

— Ничего хорошего. Не курорт. Пули вместо бабочек летают.

Нам уже казалось, что мы — подготовленные спецназовцы. В мышцах играла сила, в душе — гордость. Хотелось посмотреть и ощутить, как летают пули, проверить и проявить себя. Опытные парни понимали такое. Они тоже через это прошли. Большинство в новую командировку не рвалось. Хотя были и такие, кому нравилось.

Наш командир отделения младший сержант контрактной службы Чубо попросился к нам сам, хотя внешне совсем не походил на воинственного человека. Спокойный, невозмутимый парень, два слова из него не вытащишь. Натуральный уральский кержак^[1], из которых он и происходил. Надежный? как многовековое дерево, крепко держащееся корнями за землю. В любом деле основательный и неторопливый, при этом непонятным образом успевающий все делать быстро.

Я не знал, что толкнуло Чубо напроситься в нашу группу и почему его примеру последовали еще два контрактника. Эти сухопарые и злые парни в выносливости могли потягаться со степным волком, которого, как известно, только ноги и кормят. Оба были воинственны и агрессивны от природы.

Старший лейтенант Станиславский не допускал проявления агрессивности во взводе. Поэтому они искали возможности выпустить пар. По этой причине, наверное, эти ребята и попросились в группу.

После полутора недель занятий командир взвода никого еще не отсеял и даже не говорил, какие качества солдата его устраивают больше всего и особенно пригодятся в предстоящей командировке. Мы продолжали подготовку, стараясь даже не себя показать, а приобрести те навыки, которых нам явно недоставало. По крайней мере, со мной было именно так.

Конечно, я сам видел и чувствовал, что заметно уступаю другим по уровню боевой и физической подготовки. Я мог потягаться с сослуживцами и даже выйти победителем разве что в рукопашном бою и в стрельбе.

Рукопашный бой давался мне легко хотя бы потому, что я занимался им раньше, до того еще, как увлекся биатлоном, который научил меня стрелять. Конечно, спортивная винтовка имеет отличия от автомата. Кто-то скажет, что даже весьма существенные. Но принцип подготовки стрелка остается одним и тем же. Поэтому мне пришлось не переучиваться, а только осваивать кое-какие детали.

Это касалось и рукопашного боя. Спортивное единоборство имеет значительные отличия от боевого. В первую очередь по конечной цели. Победить в спортивной схватке и уничтожить врага — это разные вещи. Естественно, в армии добавилось и обязательное использование в качестве оружия всего, что под руку попадется. Поэтому в рукопашке мне пришлось переучиваться, хотя первоначальные навыки все же сгодились.

Но занимался я с удовольствием. Я всегда легко, без внутреннего сопротивления воспринимал все то, что было для меня новым. Это качество характера мне помогало часто, даже в спецназе. Особенно здесь, где приходилось переоценивать многие вещи, даже учиться иначе относиться к людям, забыть старые критерии.

У нас проводились динамические занятия по стрельбе. Это значит вот что. Тебе дается время для того, чтобы выбежать на исходный рубеж. Там следует залечь, дать максимум три очереди по двум поясным мишеням, а лучше обойтись всего парой.

Потом надо перекатиться на следующий рубеж, оттуда тоже дать три очереди по двум мишеням. Следом ты должен перебежать дальше, проехать брюхом по длинному столу, перевернуться, после кувырка дать две очереди по двум новым мишеням, забросить автомат за плечи, преодолеть деревянный барьер и взобраться на кирпичный забор.

Очередную мишень следует обстрелять прямо с забора, забросить оттуда в далекий окоп одну учебную гранату и спуститься. Снизу солдат должен послать вторую гранату в тот же окоп, который уже почти не виден, проползти под колючей проволокой, не порвав задницу в кровь, в самом конце перевернуться и лежа обстрелять две мишени у той кирпичной стены, которую он недавно преодолел.

Через двадцать метров нужно спрыгнуть в полнопрофильный окоп, перебежать по подземному коридору в соседний, выложенный кирпичом, оттуда выбраться, не прибегая к помощи рук, работая только ногами и лопатками. Лишь после этого следует скоростной рывок до финиша, где старший лейтенант Станиславский морщится перед секундомером, показывая всем своим видом, что бегать ты не умеешь, даже если удачно стрелял и послал в цель обе гранаты. Впрочем, моим бегом, как и стрельбой, он оказался вполне доволен.

— Если ты еще и отжиматься научишься, может, из тебя когда-нибудь и получится хороший солдат, — сказал мне командир, когда я развел в стороны руки и согнулся в поясе, восстанавливая дыхание.

— Стараюсь, товарищ старший лейтенант, — ответил я.

В это время командиру взвода кто-то позвонил на мобильник.

Он вытащил телефон, посмотрел на высветившийся номер и сразу ответил:

— Старший лейтенант Станиславский. Слушаю вас, товарищ подполковник. Так точно. Провожу занятие с кандидатами. Сегодня у нас динамическая стрельба. Конечно, товарищ подполковник. Вот он, только что дистанцию закончил. Рядом со мной стоит. Понял. Посылаю.

Разговор, как я подумал, шел обо мне. Наверное, старлей беседовал с комбатом. Это был единственный подполковник, с которым мне приходилось общаться за время службы в бригаде. Но я ошибся.

— Волконогов! — Командир взвода строго посмотрел на меня. — Тебя персонально вызывает начальник штаба бригады. Где он находится, знаешь? Не батальона, а бригады!..

— Так точно, товарищ старший лейтенант.

Штаб батальона располагался этажом выше нашей ротной казармы, и спутать я не мог. Штаб бригады находился около ворот, в трехэтажном здании.

— Не заставляй товарища подполковника ждать. Требует срочно. Где кабинет, знаешь?

— Никак нет. Не был в том штабе ни разу. Не вызывали.

— Третий этаж, налево по коридору, первый кабинет с левой же стороны. Дежурному внизу скажешь, что начальник штаба вызвал. Он должен быть в курсе. Дуй!..

Я дунул, не снимая бронежилета, не забрасывая ремень автомата на плечо. Из-за этого всем встречным-поперечным казалось, наверное, что я бегу в атаку. По крайней мере, именно это я прочитал в глазах солдат взвода, который маршировал мне навстречу. Но на чужие взгляды я внимания не обратил и даже скорости не снизил. Никто не спросил меня, кого я намерен атаковать. В подразделениях ГРУ не принято задавать вопросы, не касающиеся тебя самого.

— Волконогов? — сразу, не дожидаясь, когда я переведу дыхание, спросил капитан, дежурный по штабу, и не стал ждать моего ответа. — Третий этаж, налево, первая дверь с левой же стороны. Дуй!.. Подполковник Верходанов ждет.

Я дунул по лестнице, перескакивая через три ступеньки, и притормозил только между вторым и третьим этажами, чтобы отдать честь двум полковникам, спускающимся навстречу мне. Они ответили тем же, но козыряли небрежно, будто отмахивались.

Дверь кабинета начальника штаба была металлическая. Я постучал, как мне показалось, не сильно, но звук получился такой, что мог бы разбудить роту, спящую после тяжелых учений. Ответа я не слышал, тем не менее приоткрыл дверь. За ней был тамбур. Я уже тише постучал во вторую створку и тогда только услышал приглашение.

Начальник штаба бригады выглядел кубом, сидящим за столом. Настолько он был широк в плечах и, кажется, невысок ростом. Я видел его раньше на территории, но не знал, что это и есть новый начальник штаба нашей бригады.

Этого подполковника вроде бы перевели к нам из Москвы, где он рассчитывал на быстрый рост по службе. Ему предоставили такую возможность, посадили на полковничью должность, но только в бригаде, а не в столице. Впрочем, это были случайно подслушанные разговоры младших офицеров. Солдату трудно было судить, насколько они правдивы. Да это меня и не касалось.

Я начал доклад по уставной форме, но подполковник жестом остановил меня и распорядился:

— Садись, Волкогонов.

— Товарищ подполковник, моя фамилия Волконогов, а не Волкогонов.

— Да. Это у меня сослуживец был Волкогонов, потому и путаю. По привычке. Ты садись…

Я не стал говорить начальнику штаба, что путать — это плохая привычка. Просто не был уверен в том, что он поймет вариации русской лексики. Да и не в том звании я находился, чтобы поправлять аж начальника штаба бригады.

Я сел на краешек стула, не сильно расслабляясь и ногу на ногу не забрасывая. Я всегда был скромным. Особенно в армии, где это приветствуется.

Подполковник Верходанов взял в руки карандаш, перевернул его острием вверх и задумчиво постучал по толстому настольному стеклу. Наверное, это занятие помогало ему сосредоточиться.

— Вопрос у меня к тебе такой. Что твой отец делает в США?

— Он уже там? — спросил я с легким удивлением.

— Там.

— Я не знал. Два месяца тому назад отец писал мне, что его включили в группу программистов, которая будет работать над совместным проектом российской и американской армий по отражению кибератак. Он упоминал, что ему, видимо, придется часто выезжать в Штаты.

— Интересно!.. — сказал подполковник Верходанов. — Почему мы ничего не знаем об этом проекте, если в нем задействован отец нашего солдата? Тем более что это дело ведется совместно с нашим потенциальным противником.

— Не могу знать, товарищ подполковник. Я с отцом редко общаюсь. Это правительственный проект, как я думаю, не имеющий широкой рекламы.

— Понятно. Однако я знаю, что твоего отца Госдепартамент США внес в список десяти главных врагов своей страны. Как же они допустили его участие в совместной работе? Почему вообще дали визу? Обычно люди, фигурирующие в таком списке, могут въезжать в Штаты только по дипломатическим паспортам.

— Я не в курсе, товарищ подполковник. Я же говорю, что редко с отцом общаюсь. Отсюда, из армии, тем более.

— А что там он такого против США сотворил, что они его врагом признали?

— Краем уха слышал про какую-то программу для защиты ядерных центров Ирана. Он ее на заказ выполнял. Что-то там после установки этой программы у американцев обломилось.

— Да, что-то такое. Я тоже только в общих чертах слышал. Что-то там с Ираном связано. Ладно. Дело не в этом. Я смотрел твои документы. У тебя там нет характеристики на отца.

— Наверное, потому и нет, что я большую часть жизни прожил с отчимом, товарищ подполковник.

— Да. На отчима твоего характеристика есть. Но надо бы и на отца сделать. Тем более что он в США поехал.

— Я не знаю, товарищ подполковник, кто может дать характеристику на отца. Он владелец фирмы. Только сам на себя и может написать. Или те, кто отправлял его в Америку.

— А это кто?

— Я же говорю, правительственный проект.

— Ты хочешь сказать, что мы должны отправлять запрос в правительство?

— Разве я это предложил, товарищ подполковник?

— А если особый отдел запросит у нас документы на тебя? Что мы скажем?

— Извините, товарищ подполковник, я не в курсе всех тонкостей службы. Насколько я знаю, документы на меня готовились в военкомате. Почему особый отдел должен проверять их здесь, если это уже было сделано перед призывом?

— Потому что ты в командировку собираешься, — проворчал подполковник. — Здесь без особого отдела, я думаю, никак не обойдется. Короче говоря, хочешь в командировку, думай, как добыть характеристику на своего отца.

— Совместный проект двух армий. Думаю, кто курирует его с нашей стороны, тот и имеет характеристику на отца.

— Резонно мыслишь. — Верходанов пожал неестественно широкими плечами и опять постучал карандашом по стеклу. — Я подумаю. А ты тогда иди и продолжай занятия.

Раньше я как-то не особенно горячо относился к тому, что меня выбрали в число восьми претендентов на командировку. Теперь же, после того как со слов начальника штаба бригады узнал, что командировка эта очень важная, мне непременно захотелось попасть в число тех двух счастливчиков, которых старший лейтенант Станиславский возьмет с собой.

Во-первых, это удовлетворило бы мое самолюбие. Все-таки я — единственный молодой солдат из восьми претендентов. Попадание в избранные значило бы, что я за короткий срок достиг определенных кондиций и могу конкурировать даже с контрактниками.

Во-вторых, кому же не хочется быть избранным! Простая юношеская жажда познания, стремление к интересному толкали меня, усиливали мое желание.

Вернувшись во взвод, я сперва удивился тому, что старший лейтенант Станиславский не стал меня спрашивать, что понадобилось начальнику штаба бригады от какого-то рядового солдата, но потом понял, что это естественная для военного разведчика привычка не пытаться узнать лишнего. Наши офицеры с самых первых дней настраивали нас так, чтобы мы не совали нос не в свои дела. Естественно, их самих давно уже так воспитали.

После обеда занятия впервые проходили в компьютерном классе. Работали мы с обыкновенным планшетником, на который в дополнение к стандартным были установлены кое-какие армейские программы. Взвод в целом на такие занятия не ходил. Офицеры говорили, что они будут проводиться для всех, когда армию оснастят новой экипировкой «Ратник», в состав которой входит и планшетный компьютер. Пока же занимались только мы.

Не знаю, где командование бригады нашло такого инструктора-преподавателя, но, как мне показалось, он сам умел только клопа давить на персональном компьютере, да и то с самым обычным обеспечением. Планшетник же работает с операционной системой «Андроид». Я с ней знаком не был, как, кажется, и инструктор, но разобрался быстрее его.

— Волконогов! — сказал командир взвода. — А ты в институт что, не поступил?

— Даже не пытался, — сознался я. — Решил после армии.

— Странное решение. Отец у тебя программист, мать тоже, да и отчим с этими делами связан. Сам ты, судя по характеристикам, из-за компьютера не вылезал, а учиться дальше не пошел. Почему?

— Я же говорю, товарищ старший лейтенант, решил, что после армии поступлю.

Станиславский пожал плечами, не понимая моего решения. Но я не стал объяснять, что просто хотел оставаться самим собой, а не делать то, что за меня решили другие, пусть и близкие мне люди. У них свое видение моей судьбы, у меня — собственное. То, что они хотят видеть во мне продолжение самих себя, еще не говорит о том, что я желаю того же.

Да, я почти всю свою школьную жизнь провел за компьютером. Так за меня старшие решили. Да, я знал компьютер гораздо лучше своих сверстников. У всех было устойчивое мнение, что я обязательно пойду по стопам родителей. Так считали отец, осевший в Москве, и мать, живущая на Волге. Но я много раз слышал про детей знаменитых артистов, которые начинают карьеру благодаря славе своих родителей, а потом ничего не могут сделать сами.

Я хотел быть самим собой. Я знал, что отец у меня программист гениальный, а мать — посредственный. Я же серостью быть не хотел, но чувствовал, что мыслить как отец не умею. Я вообще не желал быть программистом, но говорить об этом всем и громко не собирался.

Занятия в компьютерном классе мне ничего, по сути дела, не давали, и ничему научить не могли. Беда была в том, что инструктор-преподаватель сам ничего в достаточной степени, как мне показалось, не знал и, естественно, не мог ничему научить не только меня, но и всех нас. Он даже стандартные армейские программы осваивал в другом варианте — когда они работают на обычном ПК, под иной операционной системой.

При новом интерфейсе инструктор начинал плавать и не умел нам ничего показать. Отыскивая нужную кнопку, он сам одновременно учился. Хотя, казалось бы, все эти программы однотипные, и систему управления можно понять интуитивно. Она изначально создавалась именно с таким расчетом.

Вслух я, конечно, никакой критики не высказывал, просто тихо попросил у командира взвода разрешения взять на вечер планшет с собой, чтобы разобраться с программами. Я обещал ему на следующем занятии в компьютерном классе доложить всем, в том числе и преподавателю, возможности программ.

Старший лейтенант Станиславский был человеком понимающим и, главное, рациональным. Он сам видел слабые стороны инструктажа, знал кое-что обо мне. Поэтому взводный наедине, чтобы не уронить авторитет офицера перед солдатами, поговорил с инструктором-преподавателем, назвал ему мою фамилию, весьма известную благодаря отцовским заслугам. Тот согласился, хотя и заставил меня написать расписку в получении планшетного компьютера для занятий в казарме.

А я вдруг понял, почему в список из восьми кандидатов включили меня, на мой взгляд, не достойного пока еще такой чести. В этой командировке важнейшую роль должно было сыграть умение владеть именно планшетным компьютером. Их уже давно обещают поставить на вооружение армии, но пока дело ограничивается только словами. Однако когда-то это произойдет, иначе потом придется догонять другие армии мира.

Теперь, кажется, началось. А это была, мягко говоря, моя стихия. Здесь я плавал не как наш преподаватель, а как корабль или хотя бы мощный катер. Я вполне мог выделиться этим среди других солдат, даже самых опытных, причем значительно. Отсюда и выбор в качестве кандидата. Осталось только слегка подтянуть обычные военные дисциплины. Для этого нужен был лишь характер. А его у меня хватало.

С программами я разобрался за час и планшетный компьютер освоил достаточно быстро самым примитивным методом. Ткнешь пальцем в сенсорный экран и ждешь, что будет. В планшетнике все основано на интуитивном понятии. Разобраться с ним, если более-менее умеешь общаться с обычным ПК, не сложно. Нужно только время.

Я воспользовался тем, что у нас в комнате отдыха стояли четыре компьютера и роутер, преобразовывающий сигнал выделенной интернет-линии в Wi-Fi, и через скайп связался с отцом, находящимся в США. Сигнал пошел на его ноутбук, но он ответил не сразу. Мне пришлось даже повторить вызов, поскольку планшет сообщил, что абонент не отвечает. Но вторая попытка удалась, отец отозвался. По западному времени США было около пяти утра, и я его, конечно, разбудил.

Видеокамера ноутбука была куда более качественная, чем на планшетнике. Но я себе средства связи не выбирал, и пользоваться пришлось тем, что мне выделили. Я извинился перед отцом за то, что поднял его с постели. Но у меня возникло несколько вопросов по операционной системе «Андроид», поэтому я был так настойчив. Отец, даже не совсем проснувшись, все терпеливо объяснил мне. Он умел делать это кратко, но всегда доступно.

— Когда вернешься? — спросил я.

— Ты знаешь, где я?

— Знаю. За большущей лужей.

— Наверное, еще недельку буду здесь. Я свяжусь с тобой, когда вернусь. Это твой постоянный адрес на скайпе?

— Пока не знаю. Но попробуй. Может быть, пообщаемся. Хотя лучше дождаться, когда я сам тебя вызову. Это служебный компьютер. Не могу сказать, когда у кого в руках он будет.

— Тогда до связи.

— До связи, папа.

Я выключил планшетник и сдал его на хранение в каптерку. В самом деле, не под подушку же прятать такую драгоценность. Хотя у нас в роте и не воруют, тем не менее любителей компьютерных игр хватает и здесь.

Игромания в моем понимании — это вариант наркомании. Оставишь планшетник на тумбочке, обязательно найдется какой-то любопытный тип, сперва посмотрит, потом сядет поиграть. Пока я в комнате отдыха с программами разбирался, ко мне четырежды подходили с вопросом, какие игры установлены на компьютере. Я, честно говоря, даже не посмотрел, что там есть, хотя иконки игр видел. Они, похоже, устанавливаются сразу, в базовой программе загрузки. Но я играми никогда не баловался, привыкать к ним не желаю и даже разговоры на эту тему не поддерживаю. Когда мне задают такой вопрос, я просто отвечаю, что не знаю, не интересуюсь и не намерен лезть в эти дела.

Утром, когда рота вернулась с обычного марш-броска, я уже не падал без сил, как случалось в первые месяцы службы. Дистанция в десять километров, преодолеваемая каждое утро, стала казаться мне простой разминкой в сравнении с обязательным еженедельным марш-броском на пятьдесят километров.

Я уже втянулся в нагрузки, привык даже к ограничениям во времени сна. Четырех часов, как говорят медики, человеку, ведущему активный образ жизни, вполне хватает для восстановления сил. Другое дело, что организмы у людей разные. У некоторых потребность во сне более сильная, чем у всех прочих.

В нашем призыве нашлось два человека, которые справлялись с физическими нагрузками без проблем, но не могли довольствоваться коротким сном. Их отправили дослуживать в спецназ воздушно-десантных войск. Остальные втянулись.

Старший лейтенант Станиславский уже ждал нас в казарме, сразу подошел ко мне и спросил:

— Освоил планшет?

Вид у Станиславского был сосредоточенный, брови нахмурены, над переносицей собрались три складки-морщины. Старший лейтенант вообще редко улыбался. Когда он сосредотачивался или задумывался, то казался сердитым, хотя и не свирепым. Как, например, наш старшина роты, при взгляде на которого пропадало всякое желание подойти и спросить что-то, даже необходимое. Хотя старшина роты был, в общем-то, как я убедился, добрым человеком, отзывчивым на солдатские нужды, даже заботливым, как требовала того его должность. А строгость, конечно, нужна. Без нее в армии не обойтись.

— Так точно, товарищ старший лейтенант. Полностью разобрался со всеми необходимыми программами. Могу провести занятие с группой.

— Не надо. Сейчас забери планшетник и дуй в компьютерный класс. Там тебя ждет майор Варфоломеев. Он поставит на компьютер еще пару программ и научит тебя с ними работать. Дашь подписку о неразглашении. Учти, она предусматривает уголовную ответственность. В том числе и за взлом программы. Короче говоря, могу тебе сообщить, но не для общего сведения: ты выбран в число двух моих спутников. Готовься по полной программе. Не стесняйся спрашивать Варфоломеева, чтобы не возникло вопросов потом, уже в командировке.

Подписку о неразглашении сведений, ставших мне доступными во время службы, я уже давал. Говорили, что еще более строгую бумагу нам преподнесут при увольнении. А теперь оказывается, что возможна даже уголовная ответственность.

Впрочем, я никогда болтливым не был и не опасался, что вдруг начну разглашать какую-то страшную государственную тайну. Раньше я не слышал, чтобы давались еще какие-то отдельные подписки кроме двух основных, хотя мог и не знать о них. Мне и так было понятно, что лишнего говорить не стоит. Но, видимо, резонансное дело Сноудена заставило перестраховываться не только американцев, но и россиян. Тем более что в подписке напрямую говорится о компьютерных программах.

— Понял, товарищ старший лейтенант.

— Будь готов. Отбывать начнем, как только поступит команда.

— Я уже готов. Кто с нами третий?

— Я представил три кандидатуры в штаб. Кого уж утвердят. Вне конкуренции шел ты один.

Майор Варфоломеев оказался молодым или просто сильно моложавым мужчиной в общевойсковом мундире. Он смотрел на меня слегка насмешливым взглядом. Будь этот человек в гражданской одежде, я по возрасту дал бы ему звание старшего лейтенанта, это самое большее.

— Ну что, Волконогов, наследуешь профессию отца? — спросил майор.

— Никак нет! Просто выполняю то, что могу сделать лучше других. Никак не больше. На отцовские лавры я не претендую. На его талант тоже. Не тяну, откровенно готов признать, товарищ майор.

— Ладно. Скромность только девушек украшает. Но работать тебе придется в том числе и с программой твоего отца.

— С которой? У него много программ написано.

— С той самой, из-за которой он вошел в список десятка главных врагов США. Слышал про эту программу?

— Краем уха.

— Интересная программа. Называется «Бумеранг». Ее, кстати, американцы так окрестили. Точное название!.. Заказ на программу поступил из Ирана. Лаборатория твоего отца его выполнила. Внешне — обыкновенный антивирусник с небольшой спецификой. Ведомственный, так сказать. Иранская разведка знала, что на ядерные объекты, расположенные в их стране, ЦРУ и Пентагон готовят хакерскую атаку. Программа делалась экстренно. В результате все те гадости, которые рассылались из США, не вредили сетям ядерных объектов Ирана. Они возвращались на те компьютеры, откуда вышли, показывая при этом весь свой путь. Атака была, понятно, не прямая. Докопаться до начальных отправителей без этой программы было бы сложно. В результате, когда вирусы вернулись к отправителям, на сутки зависла вся компьютерная сеть Пентагона и ЦРУ. Американцы сначала обвинили китайцев, потом разобрались и поняли, что их собственная разработка ударила по ним бумерангом.

— Вот вы не видите, товарищ майор, а я сразу понимаю разницу между собой и отцом. Я даже теоретически не могу предположить, как можно отследить всю цепочку прохождения вируса до конечного адресата.

— Я тоже, хотя и дипломированный программист. А как заставить вирус идти в обратном направлении, ты можешь предположить?

— Думаю, что это не слишком сложно, если за дело возьмется группа знающих людей.

— А вот я, дипломированный специалист, этого даже предположить не могу. Значит, яблоко от яблони недалеко падает. Ты просто скромничаешь.

— Нет, товарищ майор. Я свои возможности знаю. Но давайте займемся непосредственно делом. Мой командир взвода предупредил, что времени у меня немного.

Майор раскрыл портфель, вытащил оттуда два компакт-диска и распечатку с текстом. Я без проблем догадался, что это и есть подписка о неразглашении.

— Садись, читай внимательно и подписывай. Потом будем работать.

На установку программ, изучение интерфейса и апробирование всех этих новинок у нас ушло два с лишним часа. Едва мы успели закончить, как в класс заглянул старший лейтенант Станиславский.

— Извините, товарищ майор, вы скоро закругляетесь? — спросил он с озабоченным видом.

— Что-то срочное? — Майор поднял брови на самый лоб.

Я уже заметил у него эту не слишком красивую для мужчины женскую привычку играть бровями.

— Так точно. Нам объявлена готовность номер два. Это значит, что мы получаем все на складах и сидим, ждем погоды. Потом поступит команда на готовность номер один. Тогда мы уже нацепим полную экипировку. Но в готовности номер два тоже следует много чего сделать. Это займет не одну минуту и даже не десять. А ведь команда «старт» может поступить через несколько секунд после готовности номер один.

— А готовность номер один когда ждете?

— В любой момент приказ поступить может. Мне этого знать не дано. Даже командир бригады, думаю, не в курсе, и начальник штаба тоже. Команда из Москвы идет.

— Тогда у нас все. Программы загружены. Инструктаж я провел, проверил запоминание. Рядовой толковый, может работать. Что я упустил, он сам докопается. Я хотел просто поговорить с ним на слегка отвлеченные темы, но если нет времени, то я пас. Обойдусь. Хотя надеюсь, что это у нас не последняя встреча. К вашему возвращению я отправлю в штаб бригады запрос из управления. Может быть, мы привлечем парня к своей работе. Но это отдаленные планы, зависящие от многих факторов. Посмотрим.

Меня майор не спросил, моим желанием даже не поинтересовался. Все компьютерщики и программисты такие. Они считают себя пупом земли и не понимают, что их насущные дела могут кого-то интересовать очень мало.

Станиславский нахмурился, собрал над переносицей львиные складки. Ему тоже, кажется, не понравилось предложение майора Варфоломеева. Но как человек военный в обсуждение вступать он не стал, поскольку его мнения никто не спрашивал. Поинтересовались бы — другое дело.

— Хорошо. Волконогов, с планшетником бегом в казарму! — распорядился старший лейтенант. — Собираешься в темпе. Старшина роты в курсе. Поможет. Лучше сразу в полной готовности. И бегом к штабу бригады. Там дежурный встретит тебя сам или подошлет кого-то. Прямо в штабе будем кое-что из спецтехники получать. Я сейчас тоже туда подойду. Третьим с нами Чубо летит. Это ответ на вопрос, который стоит у тебя в глазах. У вас с ним, кажется, хорошие отношения. Вот и будь доволен. Чубо уже, наверное, меня у штаба ждет. Давай и ты поторопись.

Я, конечно, был доволен. Если бы мне пришлось самому выбирать напарника, я остановился бы именно на кандидатуре младшего сержанта Чубо. Он какой-то надежный, без заморочек. Мне, по крайней мере, с ним проще, чем с другими кандидатами.

Забрав свой планшетник, я поспешил в казарму. Дневальный, стоявший у ротной тумбочки, на которой расположен телефон и тревожная кнопка, кивком головы показал мне на дверь каптерки. Там, насколько я знал, обычно сидел ротный старшина. Я постучал и услышал голос старшего прапорщика Сухого, разрешающего войти.

Старшина, похоже, ждал меня, встретил стоя и заявил:

— Получай экипировку, оружие, сухой паек и дуй в штаб бригады.

Вся моя персональная экипировка хранилась в шкафчике с моей фамилией на дверце. Автомат, естественно, стоял в ротной оружейной горке. Собраться мне было делом одной минуты. Пока дежурный по роте открывал три замка оружейной горки, я успел сбегать к своему спальному месту и захватить из тумбочки пакет с туалетными принадлежностями.

Все командировки в спецназе ГРУ, как правило, предполагают полевые условия. В таких ситуациях у нас не принято бриться. Но я предпочитал скоблить физиономию при любой возможности, потому что борода у меня росла рыже-пегая, клочковатая, щетина выглядела довольно смешно и даже уродливо. А я с самого детства больше всего боялся казаться именно таким, уже тогда считал, что лучше быть побитым, чем смешным. Поэтому я порой бывал поколочен, хотя всегда старался за себя постоять.

— Все. Ты укомплектован, — заявил старшина роты.

— А патроны? Мы что, без боекомплекта отправляемся? — спросил я.

— Чубо на себя получил. Тебе лично патроны к автомату не полагаются. Сдашь его в штабе, — предупредил старший прапорщик Сухой.

— Сдать автомат? — не понял я. — А как же командировка? Без оружия?

— Ты же у нас сменный снайпер!..

За год службы при всем желании и старании невозможно создать универсального спецназовца. Нам объясняли это с первых же дней службы. Когда-то бойца готовили два года, но и этого срока не хватало. Еще раньше служба была трехлетняя, но проблема не решалась и тогда. Это время не застали даже старшие офицеры, но они знали об этом хотя бы понаслышке. Универсальными спецназовцами могут быть только офицеры, отчасти солдаты и сержанты контрактной службы.

Поэтому в спецназе, как и везде в армии, придерживаются метода специализации. Каждого солдата готовят по его конкретной специальности — сапера, радиста, снайпера, корректировщика. Но надо учитывать возможные потери в реальном бою. Каждый специалист должен быть заменяем. Поэтому ему готовят сменщика, который частично осваивает чужую профессию.

Я официально считался бойцом разведвзвода, то есть самого универсального подразделения спецназа. За взводом был закреплен специалист-снайпер. Если он погибнет или будет тяжело ранен, то мне придется заменить его.

Честно говоря, сделать это не так-то просто. Только человек, никогда не заглядывавший в оптический прицел, может сказать, что нет разницы в стрельбе с ним или без него. Дескать, любой человек сумеет стрелять из винтовки с оптическим прицелом.

Но сам прицел — сложное техническое приспособление. Стрельба с оптикой ведется совершенно иначе, чем из автомата, простой винтовки, карабина и пистолета. Снайпер проходит узкую специальную подготовку.

Меня обучали разведывательным действиям, способам скрытного перемещения, маскировке, анализу и классификации того, что я увидел. Снайпера же большей частью натаскивали стрелять, хотя базовую подготовку и он проходил обязательно. Иначе снайпер рискует отстать от подразделения, за которым закреплен, при первом же боевом марше.

До армии я занимался биатлоном и неплохо владел винтовкой. Поэтому меня и заставили быть сменным снайпером, обучали стрелковому делу, тактике, методологии и особой, ни с чем не сравнимой системе маскировки. Конечно, мне было далеко до штатного снайпера, у которого синяки от приклада никогда с плеча не сходят, тем не менее самые необходимые знания и навыки я получил. Они дополнили мою спортивную стрелковую подготовку, и результат чувствовался.

— Так точно, сменный. И что, товарищ старший прапорщик? Это что-то значит?

— Разумеется. Это значит, что учили тебя не зря. Насколько мне известно, тебе в эту командировку винтовка с оптикой полагается. Получишь ее взамен автомата. Кажется, «Винторез». Я видел, как в штаб со склада несли. В маленьком чемоданчике. Стандартная упаковка. Стрелял, наверное, из «Винтореза»?

— Так точно, товарищ старший прапорщик, стрелял. Хорошая винтовка, только, на мой взгляд, дальности ей не хватает. Мне больше по душе «КСВ»^[2].

Наличие в группе снайперской винтовки с глушителем уже само по себе подразумевало особый характер предстоящей операции, ее скрытность. Но обсуждать это со старшиной роты было бессмысленно. Я полагал, что он ничего не знал о нашей командировке, а его предположения меня не интересовали.

— «КСВ» — это хорошо, когда нужно по бронетранспортерам стрелять, — заявил старший прапорщик. — Зато «Винторез» с глушителем. Иногда это бывает необходимо. Ладно. Все собрал? Готов? Тогда дуй!..

Слово «дуй» для старших по званию стало, кажется, в нашей бригаде признаком хорошего тона. Каждый человек, отдающий команду, стремился его произнести. Сначала это раздражало меня. Потом я привык, как и все.

На сей раз я не бежал, как тогда, когда меня вызывал начальник штаба. Я шагал уверенно, как человек, понимающий свою значимость, даже необходимость. Сумку с планшетным компьютером и различной периферией к нему я придерживал рукой, чтобы она не билась о приклад автомата.

На крыльце штаба меня встречал младший сержант Чубо. Его коренастую фигуру я узнал издали. Чубо, как и я, был в бронежилете. За плечами у него висел рюкзак, автомат он держал в руках. Младший сержант не был сменным снайпером, и ему «Винторез» не полагался.

— Пойдем, тебя ждут. — Володя кивнул на распахнутые двери.

Я шагнул через порог впереди младшего сержанта. Дежурный по штабу поднял голову, но вставать не стал.

— Направо, вторая дверь с левой стороны, — сказал он. — Станиславский уже там. Да, автомат потом сдать не забудь. Командир взвода скажет, куда его девать.

Искать дверь мне не пришлось. Она открылась перед моим носом.

Старший лейтенант Станиславский хмуро поторопил меня:

— Быстрее. Нам дали готовность номер один.

Я шагнул за порог и увидел на письменном столе вскрытую картонную коробку. Сначала мне показалось, что это какие-то мутные пластиковые ампулы. Но я сделал еще два шага вперед и рассмотрел, что это патроны, у которых пластиковые пули странной формы. Калибр я определил сразу — 9 миллиметров. Гильза длиннее, чем для пистолета Макарова. Значит, предназначены они для «Винтореза». Какая-то модификация патрона «СП-5»^[3].

Примечания

1

Кержаки — потомки староверов, которые в 20-х годах XVIII века после разгрома скитов на реке Керженец, протекающей по территории современной Нижегородской области, десятками тысяч бежали на Урал и в Сибирь. Являются классическими носителями северорусской культуры. Со временем кержаками стали называть всех старообрядцев Урала и Сибири (здесь и далее прим. авт.).

2

КСВ — крупнокалиберная снайперская винтовка.

3

Патроны «СП-5» и «СП-6» (бронебойные) сделаны специально для снайперской винтовки «Винторез». Причем бронебойные патроны «СП-6» в отличие от большинства других имеют дозвуковую стартовую скорость полета пули. Это обеспечивает качественную работу глушителя и позволяет делать бесшумный, а не малошумный выстрел. При этом сохраняется пробивная способность пули, но теряется дальность поражения.