Республика Бляхино

Сергей Павлович Степанов-Прошельцев

Психиатрические больницы – это не просто больные люди и медики, которые их лечат. Это – государство в государстве. И контингент здесь уже не тот, и проблемы другие. Обо всем этом рассказывается в данной книге, где много места отводится необъяснимому.

Глава четвертая: БЛЯХИНО. ВЧЕРА И СЕГОДНЯ

Подтверждения нет

Свидетельств о том, что в советские годы больница в Бляхино была психотюрьмой, крайне мало. Большинство пациентов тех лет давно уже в сырой земле, или же стараниями медиков превращены в «овощи», от которых ничего не добиться — сознание их затуманено. По непроверенным сведениям, в 1937—1938 годах пациентов этой психушки морили голодом. По страницам газет кочует цифра: якобы от дистрофии в данный период умерло здесь 1303 человека. Но подтверждения я не нашёл.

И всё-таки это похоже на правду. Даже в наше время нет-нет, а от дистрофии в психбольницах умирают. Спустя 60 лет после массовых репрессий в журналё «Огонек» было помещено фото голодающих больных из Афонинской психиатрической больницы Ярославской области. Там с апреля по июнь 1997 года умерли 23 человека (подавляющее большинство — от истощения). В сентябре 1998 года пациенты психбольницы Владивостока стали ежедневно собираться на площади перед зданием областной думы с требованием их накормить. Их сюда выводили врачи, которые не получали зарплату. «Пациенты второй год хотят есть», — скандировали люди на площади. Но Дума не могла решить, кто должен платить: город или край.

Отсутствие финансирования в федеральном бюджете и регионах России привело к закрытию многих психушек. В Москве, например, эта участь постигла три психоневрологических диспансера. Не было открыто ни одного нового учреждения такого профиля. В результате на улицах столицы появилось большое число бездомных людей, представляющих опасность для общества.

А что творится в глубинке? Там вообще — страх и ужас. В областной клинической психиатрической больнице святой. Софии в Саратове больных на протяжении многих лет держали на голодном пайке. В 2015 году больница закупила продуктов на 2,6 миллиона рублей. В их списке значились, конфеты, кисели, желе, пудинги, кисломолочные изделия, печенье, сгущённое молоко… Спрашивается: куда это всё подевалось? Воровство неприкрытое. Только за 2010 год сумма украденного превысило 400 тысяч рублей.

Наивно полагать, что в других психбольницах воровства нет. Сама система психиатрического обслуживания в нашей стране способствует этому. Если учесть, что в России зарегистрировано 3,9 миллиона человек, нуждающихся в психиатрической помощи, то «навар» тут солидный.

Впрочем, такая же картина и в других сферах.

В годы Великой Отечественной

В это время, тяжелое для всей страны, больницей руководил главный врач Иван Якимов. Сведения о нём тоже скудные Для больных, участников войны Иван Григорьевич перепрофилировал два или три отделения — в общей сложности в них было 400 коек. Режим содержания для бывших военных разительно отличался, как и рацион, — за счёт остальных пациентов. Смертность была очень высокой. Но от дистрофии умирали и те, кто находились за пределами больницы в Бляхино.

.Послевоенное время отмечено началом оказания плановой амбулаторной специализированной психиатрической помощи. В 1956 году в больнице было открыто диспансерное отделение, что дало возможность организовать учёт, диспансерное наблюдение и медикаментозное лечение для жителей Горьковской области. Больницей руководили тогда Владимир Копнин, Алексей Тверитнев и Павел Ржевский, заслуженные врачи РСФСР. Однако отзывы родственников больных о них не всегда положительные.

История Молчуна

В поисках человека, который долгое время содержался в Бляхино и живёт реалиями наших дней, я отправился в посёлок Макарьев Лысковского района. Правда, меня предупредили, что Владимир Дубравин — так зовут нашего героя, — большой оригинал: перестал общаться с окружающими, отказался о пенсии. Что это? Реакция на то, что государство не обращает на него никакого внимания?

Обитель отшельника

Владимир Павлович Дубравин не говорит ни с кем почти двадцать лет. Протестует таким образом против произвола властей.

Найти его непросто. Чтобы попасть к его дому, надо идти какими-то кругалями мимо высохших деревьев по узенькой тропке, поросшей квёлой травой и бурьяном. Она начинает петлять и, в конце концов, вообще теряется. Листья на деревьях почему-то на ветру не шелестят. Это — одна из странностей, которые, по словам земляков Дубравина, довольно часто здесь происходят.

— Каков хозяин, такое и место, — заметил пожелавший остаться бесфамильным сосед Владимира Павловича. Я потом сделал вывод, что его зовут Василием. Хотя, может быть, чего-то и недослышал.

Второй странностью можно назвать тишину. Она стояла, наверное, такая же, как в восемнадцатом веке. Казалось, было слышно, как шелестят облака.

Тут я увидел избу, на крыше которой ещё сохранился охлупень — так в старину называли конёк. Покосившаяся изба, казалось, была не моложе Макарьевского монастыря, основанного в 1435 году. Калитка закрывалась только на деревянную вертушку. Хозяин отсутствовал. Впрочем, я очень скоро понял: бояться воров ему не надо, поскольку украсть у него нечего. Как гласит поговорка, нищему и пожар не страшен.

Я вошёл в дом. Тяжелая фиолетовая тьма обступила со всех сторон. Ржавые продырявленные вёдра, щелястые, раззявые полы, березовый веник-голик, скобленая столешница, которой давно не касалась тряпка, грязь и неряшество. Пахло, как в казарме, портянками, сапогами, старыми трухлявыми бревнами, источенными шашелем, а ещё… советской властью минус электрификацией. Нет, скорее на свет Божий из этих избяных сумерек! Именно в таком жилище поневоле начинаешь верить в домовых, их жен шишиг, кикимор и прочую нечисть.

Макарьевские легенды

Ещё одна соседка Владимира Павловича, Галина Алексеевна Романова, объяснила, что он отправился в Лысково на пароме — в Макарьеве пустые бутылки не принимают. А их тут навалом: туристов много, стоит жара, пить хочется. «Вот и ездит Дубравин в райцентр, почитай, ежедённо». Большим грехом такой побочный приработок не считает. Написал однажды в своей тетрадке, что от этого какая-никакая, а все-таки польза, что делает он это «не ради личного обогащения, а для чистоты в природе».

На досуге он ещё вроде бы и крыс муштрует, как заправский цирковой кудесник. И длиннохвостые пасюки, как говорит Василий (свою фамилию он и во второй раз назвать отказался наотрез), ходят перед ним по струнке. Но этот номер самодеятельный дрессировщик никому не демонстрирует. А в остальное время «сидит и в окошко зевает». А что про него судачат, Дубравину фиолетово. Одного дотошного журналиста — слишком назойлив ему показался — то ли оглоблей саданул, то ли замахивался…

Но не все макарьевцы интересуются молчунами. Люди все меньше знают друг друга и не хотят узнать больше, один видит в другом не того, кем он на самом деле есть. Тетя Маша, женщина уже почтенных лет, продававшая в помещении магазина полную корзину грибов, выразилась по этому поводу так:

— То, что Дубравин — человек неуговорный, точно. Но не чужевер какой — наш, местный, макарьевский. Избу новую облаживает, руки в полной исправности. Просто чудак-мужик. Сначала мне вдиво было, а потом привыкла. А то, что не говорит, — его дело личное. Зато в ушах другим мозоль не набивает.

Но самую распространенную легенду, касаемую местной молчаливой достопримечательности, изложила Галина Алексеевна Романова.

— Он сразу после выборов Путина говорить перестал, — сказала она. — Пришёл на участок, а там его и прихворостили — лишили голоса, не включили в списки избирателей. А коль такое случилось, дырка у него посередь души образовалась — разобиделся и стал изъясняться только с помощью записочек.

Впрочем, говорят, что в день своего 65-летия Владимир Павлович все-таки «оскоромился» — обронил несколько фраз в том же самом, единственном в поселке магазине, попросил что-то ему продать. А потом застеснялся, что «пост» нарушил, и с тех пор без тетрадки с ручкой снова нигде не появляется.

Но может быть, это тоже очередная легенда?

Не тот стар, что годами взял

Ждал я паром довольно долго. На берегу студентки Нижегородского архитектурно-строительного университета делали зарисовки старинных каменных башен с бойницами. Шла служба в храме…

И вот идет Дубравин навстречу. Бомж бомжем: в каком-то зачуханном наряде — рубашка не рубашка, куртка не куртка, кацавейка не кацавейка, не штаны, а что-то отдаленно их напоминающие. Но в тоже время гладко выбритый, а лицо просветленное какое-то. 67 лет и не дашь. Недаром ведь говорится: не тот стар, что годами взял, а тот стар, кто душой увял.

И то, что по словам Галины Алексеевны, дырка у него в душе, как-то не ощущалось. Только вот в глазах — вопрос и что-то невысказанное. Хотя и понятно: как это что-то высказать, если не говорит вовсе?

Сам Владимир Павлович версию по поводу обета молчания выдвигает другую. Свою безголосость он объясняет тем, что участковый Виктор Кристинин пытался обвинить его в скупке краденого. И сразу хмуреет, становится лет на десять старше.

«Я действительно купил у одного мужика из местного леспромхоза резиновые сапоги, — пишет он в своей тетрадке. — В 1992 году леспромхозовец, видимо, стащил их и продал мне за сто рублей — очень хотелось выпить. А я с директором леспромхоза Станиславом Петровичем Пустыгиным в одном классе учился, уважаю его. Хотел вернуть, но не успел. А после допроса участкового замолчал».

Так это или нет, сказать трудно. Галина Алексеевна утверждает, что Дубравин решил не говорить до 2024 года, хотя сам Владимир Павлович это опровергает: мол-дескать, не давал такого зарока. А голосовые связки не напрягает, бережёт их потому, что объявил не какую-то там заурядную голодовку, к которым мы давно уже привыкли, а хитрую молчанку. И местные власти сначала призадумались: что это всё сие означает? А когда увидели, что ничего, махнули рукой. Ну, хочет человек молчать — это всегда пожалуйста, от этого властям ни жарко, ни холодно. Даже наоборот — спокойнее.

Семья «протестантов»

Дух протеста витал в доме Дубравиных, может, лет шестьдесят, а может, и больше. Двое его ближайших «сродников» — сестра и брат — погибли в раннем возрасте. Брат, Василий, утопился то ли от несчастной любви, то ли из-за чего-то другого — сейчас уже и не упомнишь. Сестра по той же причине бросилась под поезд. Двоюродный брат — тоже Василий, Василий Чибисов — был обвинен в поджоге дома. Но он, как считает Владимир Павлович, в криминале замешен не был, просто подвернулся под горячую руку.

Владимир Павлович тоже «протестант». Свою правду он отстаивал, ещё когда служил в армии.

Генерал приказал стать шизиком

В том памятном для Дубравина году возьми и случись чрезвычайное происшествие: как считает наш герой, при попустительстве начальства нелепо погибли 18 солдат — замерзли во время снежного бурана. И Владимир Павлович заявил, что виноваты в этом дуролобы с чинами.

Командир, грозно зыркнул своими гляделками:

— Поговори еще у меня, я тебе язык к пятке пришью!

Услышав это, военный диссидент вытащил свой комсомольский билет и порвал его в клочья. А офицер доложил генералу Рубану, что рядовой Дубравин не только язва, чума, холера, брюшной тиф и гепатит, но ещё и чуждый советскому народу элемент, которому нужно башку свернуть, как курёнку.

Генерал, не раздумывая, рекомендовал врачам признать «протестанта» шизиком, чтобы покорность была в организме, и чтобы чего не натворил от малого ума.

«Майор медслужбы Ремизов после обследования сделал заключение, что я нормальный, — вспоминает Владимир Павлович в своей тетрадке. — Но генерал боялся, что слух о двух ЧП подряд во вверенной ему дивизии дойдёт до тогдашнего министра обороны и командованию не поздоровится. И подполковник медслужбы Вольф Лазаревич Цейтлин признал меня психически больным. И сказал: у нас госпиталь, тут опаски меньше, это своего рода санаторий, а вот попадешь в Бляхинскую больницу — там ад. И я попал именно туда, в шестое отделение».

Стеклянно-деревянный

Больница, как пишет Дубравин в своей распухшей от записей тетради, была хуже всякой каталажки. Властвовало время, когда простая человеческая порядочность и честность часто расценивались, как происки врагов.

Психиатр Агнесса Альтмарк пыталась взять Дубравина на испуг:

— Мы и не таких обламывали.

Владимир Павлович не растерялся. И хотя знал, что воевать с карательной медициной означает то же самое, что копать иголкой колодец, ответил:

— Это еще вперёд поглядим, чья возьмёт. Труса из меня не сделаете, разве что только труп мой получить можете.

За своенравным пациентом установили неусыпный контроль, накачивали сильно действующими препаратами. Каждое малейшее непослушание наказывалось. Санитары могли и бока намять, вправить мозги, которые, по их мнению, набекрень, привязать жгутами к кровати, сделать «укрутку» — завернуть в мокрую простыню. Когда она высыхала, тело сдавливало словно тисками.

Дубравин стал тенью того, кем был. Одичал; словно стеклянная хрупкая этажерка, в строго отведенное время бродил по коридору, отмеряя несколько десятков положенных ему метров деревянными ногами. А когда зима в конце ноября уже входила в силу, у него от передозировки лекарств остановилось сердце.

Но были хорошие люди и в те времена. Спасла его Римма Александровна Павлова, и Владимир Павлович словно очнулся от наркоза, словно глотнул чистой родниковой воды. И в итоге оказался на воле. Когда человек настойчиво ищет свободы, он становится сильнее и чаще всего своего все-таки добивается.

Одиночество — странная штука

Дубравин бодр, лёгок на ноги. Строит дом: родительская изба, где он сейчас живет, попала в зону затопления. После повышения уровня Чебоксарского водохранилища, если оно когда-нибудь будет, Волга скроет строение, которое давно пора сносить, навсегда. Сварить-постряпать ему тоже приходится самому. Да мало ли других забот?!

Я встретился с ним, и мне показалось, что прикоснулся к чему-то далёкому и загадочному и сразу же отдернул руку, потому что я этого не понимаю. Потому что люди набиты предрассудками с головы до подошв ботинок, но это им невдогадку.

Они не всегда знают и другое: где кончается заблуждение и где истоки мудрости и мужества, где стремление убежать от самого себя — хотя бы в ту же добровольную немоту, а где намерение доказать, что это — жизнь, которую мы сами выбираем. И можно ли считать одиночество Дубровина его карой, наказанием за то, что выбрал он жизнь не ту, которая ему предназначалась?

А еще мне показалось, что Владимир Павлович знает ответы на эти вопросы. Потому и молчит уже столько лет. К такому знанию, наверное, каждый должен придти поодиночке.

Она его помнит

Автору этих строк удалось разыскать Агнессу Михайловну Альтмарк, которая уже два десятка с лишним лет на пенсии. Она хорошо помнит Дубравина. По её словам, всё именно так, как он описывает, за исключением одного: она никогда никого «не обламывала» и вообще «человек очень мягкий».

— Дубравин вёл себя совершенно неагрессивно, «карательных мер» к нему не применялось, — сказала она. — Выписался он в состоянии ремиссии, то есть в удовлетворительном состоянии. Забрала его жена. А то, что он замолчал, это объясняется шизофреническим мутизмом, то есть, некоторым обострением болезни.

Так или иначе, но Агнесса Михайловна проговорилась, косвенно подтвердив, что «карательные меры» в больнице все-таки применялись. Если не к Дубравину, то наверняка к другим.

Насчет клинической смерти Дубравина психиатр в отставке не помнит. Римму Александровну Павлову я не нашёл — она куда-то уехала. Но так ли уж важно — была эта клиническая смерть или нет? Жизнь все-таки важнее. Жизнь каждого человека, каким бы он ни был.

***

Самое любопытное, что в Нижегородской области обнаружился ещё один молчун. Это бывший сварщик Григорий Ворончихин, который живет в селе Двоеглазово на границе с Мордовией. Его «глухонемой стаж» немного меньше, чем у Дубравина. Но тоже солидный — 12 лет.

Ворончихин, как и Дубравин, отказался от пенсии по старости. Живёт огородом и тем, что делает церковные свечи. За ними паломники идут целыми группами.

Почему Ворончихин дал обет молчания, досконально неизвестно. Говорят, от несчастной любви. Но это только одна из версий. Сам же он ссылается на Священное Писание, где говорится, что «Молчание — золото».

Больница в наши дни

Архитектурный комплекс в Бляхино практически полностью сохранил свой первоначальный облик. Время не пощадило лишь некоторые строения. Водонапорная башня перестала использоваться ещё в 30-х годах прошлого века, а расположенное неподалёку от нее здание лечебного отделения (пятый корпус) было заброшено при Михаиле Горбачёве. Планировалось пристроить е нему семиэтажный корпус с двумя цокольными этажами, однако этому проекту не суждено было стать реальностью из-за отсутствия финансирования. Как корова языком слизала женский павильон на 30 персон, кухню с кладовыми, контору с квартирой вахтёра, дом для рабочих, водокачку с оборудованием, конюшню с каретным сараем, каменный ледник, часовню, здание для биологического канализационного фильтра. Поменяло свою специфику и центральное машинное здание, где располагались резервуары с водой, баня, цейхгауз и квартиры служебного персонала.

Нет, там не отрыт бассейн, хотя было такое предложение. Идею отвергли, тоже по финансовым соображениям: нужно покупать надувные жилеты, иначе шизики станут топиться. Сейчас здесь физико-терапевтическое отделение.

Больше не дымит мазутная котельная. Её перевели на газ. В 30-е годы в Бляхино появился детский сад для детей сотрудников больницы и даже акушерский пункт, сохранившийся, кстати, до наших дней. Число медперсонала перевалило за 600. Старинный больничный парк, заложенный в начале XX столетия, является региональным памятником природы.

А это уже из другой «оперы». Другой «памятник». Под больничной территорией пролегает канализационный коллектор, в котором революционеры скрывались от преследования царской охранки. Под землёй можно было добраться из Бляхино к берегу Оки. Коллектор существует и ныне, правда, все входы в него замурованы, ибо находиться в подземных ходах опасно для жизни из-за многочисленных обрушений.

Сто лет с лишним лет назад больница в Бляхино была прорывом психиатрии в будущее, но положение дел сегодня здесь далеко от идеального. Мало кто из работников больницы имени Кащенко придерживается идей её основателя. Родственники больных отмечают безразличие и халатность персонала, ужасные условия содержания и гнетущую атмосферу, от которой хочется умереть.

Территория больницы обнесена бетонным забором, в котором дыры в человеческий рост, к ним протоптанные тропы. Кто ими пользуются, чтобы проникнуть в лечебницу? Медперсонал, сами больные или же просто любопытные? Ответа нет. Но периодически раздаются крики, которые хорошо слышны почти на всей территории больницы. Такое ощущение, что кого-то периодически избивают. Или это только эхо прошлого?

Такой судебный процесс мог пройти и в Нижнем Новгороде

В Саратове — громкое судебное дело. Бывшая старшая медсестра областной клинической психиатрической больницы Ирина Климентова предъявила иск к администрации этого учреждения, допускающей многочисленные нарушения. Она также рассказала о травле со стороны руководства, о «тайном морге», расположенном на территории больницы, об использовании труда пациентов, о фотографиях медиков рядом с больными. Эти снимки они выкладывают в соцсетях, что является разглашением врачебной тайны. Да и вообще жизнь больных в этой психушке настолько жуткая, что смерть кажется им избавлением от мук. Вот несколько отзывов о больнице и её персонале. Фамилии по понятным соображениям я не называю: «Отвратительное место. Лежала во 2-м отделении — санитарки матом кроют пациентов… Питьевой воды не хватает, персонал это видит и знает, но равнодушен. Еда — сплошные водяные каши-хлеб, „пустые“ супы (за две недели ни разу мяса не дали, я не говорю уже о свежих овощах и фруктах). Туалет просто страшен — всё сломано, вода течёт, стульчаков нет. Ну, и отдельное слово про „умиральню“. В это сложно поверить. В отделении есть такая комната, там стоят 5—6 кроватей панцирных с матрасами. На этих кроватях сидят-лежат вповалку истощенные старые женщины без одежды. Совсем без одежды, голые. На них даже памперсов нет… Вонь в этой комнате стоит несусветная. Эти бабушки регулярно умирают (от истощения, по-видимому, я таких худых только на фотографиях их Освенцима видела). Иногда бабушек для умирания кладут ко всем в общую палату. Что про врачей сказать? Даже если настаиваешь и спрашиваешь, не считают необходимым сообщать диагноз, информацию о лечении. Мне сказал один диагноз, моей матери — другой».

Ещё один отзыв: «Приехал добровольно на платной основе в наркологическое отделение, пробыл пять дней и понял, что мне там не выжить. Медперсонал не интересует твое здоровье. Вяжут к койке, издеваются, кричат. Когда сказал, что у меня диабет, стали возмущаться: дескать, я — аферист… Вот такой был опыт выхода из запоя. Никому не советую».

И ещё: «На платной основе привёз свою маму, чтобы подобрали лечение, ночами плохо спала… Дошла сама до второго женского отделения. Звонил, говорили, что все нормально. Через десять дней мама умерла. Разрешили посмотреть на неё за день до смерти. Что ей кололи — не знаю. Не отдавайте своих родных в эту больницу».

А вот что говорит другая бывшая медсестра — Екатерина Осипова: «За всё время, что мы работали, ни разу не видели, чтобы главврач ходил по отделениям и узнавал, всё ли есть, как идут дела. А дела шли не очень. В нашем отделении постоянно не хватало то бинтов, то перчаток, то ватных палочек, то шприцов, то пластыря… Не думаю, что у больницы проблемы с финансированием — просто наверняка воруют или не следят за своевременными поставками медицинских расходных материалов. В палатах было душно, окна не открываются. Лежачих одиноких бабушек не моют. Если моют иногда, то разводят в ведре порошок, который разъедает кожу и льют на тело, не вытирая — всё это впитывается в памперс, в котором бабушка подолгу лежит. К мытью, перекладыванию, замене памперсов привлекаются пациенты-подростки — за сигаретку (санитарки специально для этого сигареты покупают). Больных из-за нехватки коек могут положить вдвоем на одну кровать. Без матраса, подушки и постельного белья… А однажды в марте за ночь привезли пять человек. Для этого сдвинули две койки и уложили на них всех пятерых».

Сестра Екатерины, Марина, которая тоже работала в этом отделении, добавляет:

— Когда человек умирает, труп выносят в коридор и ждут два часа, прежде чем вынести в морг. Как-то одну бабушку забыли передать из одной смены в другую — умерла она в семь утра и до обеда пролежала в коридоре. После того, как труп отнесут, носилки на обычной матерчатой основе не обрабатывают антисептиком. Они находятся в приёмном отделении и госпитализируют с их помощью больных, неспособных ходить самостоятельно. То же с простынями, которыми накрывают труп, — их стирают и используют повторно.

Ирину Климентову уволили из больницы за якобы систематическое неисполнение служебных обязанностей. Медсестра, предъявившая претензии руководству больницы, проработавшая здесь 15 лет и не имевшая нареканий, стала неугодным элементом,

— Меня всегда возмущало использование фактически рабского труда пациентов, — говорит она. — Больных заставляют выполнять обязанности санитаров и санитарок. Они выносят мусор, моют полы, вытряхивают контейнеры. Девочки-подростки обмывают покойников. Чтобы навестить родственника, необходимо получить специальное разрешение…

А дальше Ирина обобщает:

— Не удивлюсь, если и в других психбольницах то же самое.

И, наверное, она права.