Магнитное притяжение

Светлана Николаевна Куксина, 2022

Что или кто ведет нас по жизни? Две подруги Нина и Галина сталкиваются с необъяснимым. Всё экстрасенсорное, что описано в книге, произошло на самом деле с реальным человеком. В нашем мире много того, что трудно сразу понять и принять, но это значит, что мы просто плохо знаем мир в котором живем и в котором есть место чудесам. Книга опубликована в новом варианте, дополненном подробностями, и адресована всем, кто интересуется парапсихологией, непознанным, необъяснимым, кто любит загадки.

Глава 1

— Нина, очнись! Нин, ты чего это в обморок хлопнулась? — внезапно услышала я взволнованный голос подруги. Он пробился ко мне откуда-то со стороны, издалека, с трудом продрался сквозь липкую темную мглу, которой окутал меня неизвестно кто и неизвестно когда и зачем. Сколько я в ней пробыла, я тоже не знала.

— Сама не пойму, — с трудом разжав спёкшиеся губы, пролепетала я, начиная смутно различать окружающее. Я уже что-то видела и слышала, но пока ничего не чувствовала и не понимала.

Я была растерянна. И это еще мягко сказано.

Я вспомнила, что у меня закружилась голова. Мгновение — и вот уже всё вертится, или это только я верчусь, кружусь с немыслимой скоростью, словно несусь куда-то, извиваясь бешеной спиралью, по абсолютно темной трубе, где ничего нет, кроме абсолютного мрака. Темнота. И ни звука вокруг.

Безвременье, из которого я вынырнула на голос подруги, не до конца понимая, где я.

Но я в своей конторе. На своем рабочем месте.

Галка нависала прямо надо мной, как расплывчатая глыба неизвестно какой субстанции. Другие наши конторские — три дамы разного возраста и телосложения — сбились в бесформенную группу за её спиной.

Я потихоньку приходила в себя, окружающее выплывало из марева и начинало приобретать вполне нормальные очертания. Мир зазвучал, и я вдруг услышала, как одновременно у всех присутствующих (кроме меня, разумеется) вырвался вздох облегчения.

— А что случилось — то? — запоздало поинтересовалась я, облизывая отчего-то пересохшие губы и оглядывая всех сразу.

— Что случилось?! — заполошно взмахнула руками Алёнка и укоризненно посмотрела на меня. — Это ты у нас спрашиваешь?! Это мы у тебя должны спросить, что случилось! Ни с того ни с сего вдруг стала белой как мел и хлоп в обморок! Лежишь и не дышишь! Как мёртвая! У меня от страха чуть сердце не остановилось! И ты ещё спрашиваешь, что случилось?!

Алёнка у нас самая молодая и самая эмоциональная. Ей всего-то двадцать три, и до тех она неизвестно как добралась, потому что детство в ней так и играет. Детская непосредственность яркими красками написана на её симпатичной мордашке. И захочешь — не спрячешь. Пышный хвостик из белокурых волос, завязанный яркой лентой, тоже не добавляет ей солидности.

Ну и не надо. Солидности в одной нашей Маринке на всех нас хватает. Даже с избытком. А заодно непробиваемости и бесцеремонности. Вот уж на ком бронежилет с рождения. Видно, по ошибке надели да в суматохе снять забыли.

А может, и не по ошибке.

И сейчас Маринка повернулась к Алёнке всей своей солидной комплекцией и безапелляционно заявила:

— Тебе-то чего помирать?! В твоем-то возрасте?! С какой стати-то? Не ты же в обморок хлопнулась. Сидела себе спокойно и сиди! Нечего верещать.

Меня слегка перекосило от этих слов. Можно подумать я так сильно возрастом от Аленки отличаюсь?! Сморщившись, как от зубной боли, от чужой бесцеремонности, я с трудом выдавила:

— Я вообще-то тоже пока помирать не собираюсь.

Слова едва выбирались наружу. Такое впечатление, что мое горло кто-то сдавил мощной рукой и не отпускал. Лишь жалкие отдельные молекулы кислорода как-то ухитрялись пробираться внутрь моего беспомощного организма и таким образом поддерживали в нем жизнь.

— А кто тебя знает?! — обернулась ко мне Маринка, холодно сверкнув глазами, но увидев наши лица (моё и подружкино, Галкино особенно впечатляло), тут же добавила, не меняя тона:

— Да шучу я. Шучу. Сто лет проживёшь. Чего тебе сделается?! Здорова как лошадь. А обморок?! Ерунда! Тоже мне, событие. С кем не бывает! Не бери в голову. Не ты первая, не ты и последняя.

Она громко хмыкнула прямо мне в лицо, бросила на Галку быстрый взгляд, убедилась, что нападения не будет (ни словесного, ни физического), и направилась к своему компьютеру.

И правильно. Обморок обмороком, а работать надо. Тем более, падала-то не она, так чего ей беспокоиться?!

Угораздило же меня хлопнуться в обморок прямо на рабочем месте посреди рабочего дня!

И как это могло произойти?!

Галка взяла стул, села напротив меня и протяжно, с облегчением вдохнула — выдохнула:

— Ну что, прошло? Полегчало тебе?

— Да вроде, — я неуверенно пожала плечами и секунду подумала. — Всё в порядке… кажется… Просто слабость какая-то… И губы почему-то пересохли. Спеклись прямо. И горло сухое… будто наждачкой там прошлись…

— Слава Богу, что жива! — обрадовалась Галина, метнулась к столу, налила воды из кувшина и принесла её мне.

Я жадно глотала теплую воду, казавшуюся необыкновенно вкусной и целебной, торопилась насытиться желанной влагой, но получалось плохо: я обливалась, глотала с трудом и одышкой. Всё же мне удалось влить в себя больше половины стакана, и жажда отступила. Пришло облегчение.

Галина подождала, пока я напьюсь, забрала стакан и громким шёпотом начала прояснять события:

— Картинка была не для слабонервных. Уж поверь!… Ты ни с того ни с сего отключилась и со стула на пол шмякнулась. Правда, не на бок упала, а как-то сползла потихоньку. То сидела нормально, а то — раз — и поехала, как будто с детской горки. Стул поехал в одну сторону, а ты — в противоположную. Упала и лежишь. Глаза закрыты, лицо белое, неживое. Аж показалось сразу, что не дышишь. Алёнка как завизжит! Марина с Томкой подскочили, столбами стоят, только глазами хлопают! Томка позеленела слегка, одна Маринка не дрогнула. Вот уж мымра железная. Стоит и смотрит так спокойно. Правда, взгромоздить тебя на стул помогла. А я растерялась поначалу, потом сообразила — в лицо тебе водой брызнула. Никакого эффекта! Хорошо догадалась из аптечки нашатырный спирт достать. Но и он тебя вначале не брал. И всё же… Вовремя ты на него среагировала, очнулась, а то Томка уже хотела «Скорую» вызывать.

— Только не это! — я сразу ожила, зашевелилась, потому что с детства до одури боялась людей в белых халатах, и Галка отлично об этом знала.

Как говорится, мы с ней сто лет в обед как друг друга знаем. И всё друг о друге тоже.

Галка усмехнулась, а я твёрдо заявила:

— Никаких «Скорых»! Как пришло, так и уйдёт.

— Ну — ну, — ехидно прокомментировала услышанное Маринка, не сходя со своего места и не оборачиваясь в нашу сторону. — Это вы съели что-нибудь… Бывает.

При мысли о еде мне слегка поплохело, но не до обморока, так что это меня не особо испугало.

Почему-то у меня в жизни всё не как у людей. Если должно с кем-то произойти что-то непонятное или неприятное, а то и всё вместе, будьте уверены, произойдёт это именно со мной, хотя людей вокруг пруд пруди. Мне на такое «внезапно» везёт. Как говорится, и обрадоваться не успеешь. Я вечно вляпываюсь в самые нелепые ситуации и истории и веду себя глупее некуда. Вроде и не дурочка, а вот поди ж ты…

Ну, посудите сами. Мне уже почти тридцатник, а выгляжу, как идиотка, на девятнадцать, так что вечно ко мне подростки клеятся.

Однажды в парке привязались пацаны, лет по семнадцать каждому, не больше. Естественно, что знакомиться с ними я не пожелала. Никогда не чувствовала в себе призвания стать воспитательницей в детском саду, о чём я им и не преминула сообщить.

Не поняли. Один из них, видать, самым крутым себя назначил, нож выхватил, приставил остриём к моему горлу и прижал меня к дереву.

— Ну что теперь запоёшь, детка?!

Вот дебил! Откуда только такие берутся?!

— Птички в клетке не поют, — подыграла я ему.

Он слегка расслабился, ухмыльнулся довольно, ножичек-то и ослабил. Всё, думает, готова, спеклась. Сопротивления не будет.

Тут я и дала себе волю. Руку с ножом отбросила, в лицо ему плюнула. И как начала орать да по щекам его хлестать, пока вся морда красной не стала! Потом за грудки схватила и об дерево! Саданула от души! Да ещё несколько раз! А уж орала — мама дорогая! Правда, потом так и не вспомнила — что. Но едва не охрипла.

В себя пришла, сумку на плече поправила и потопала, а за спиной — немая сцена. Так в полной тишине и чапала. Три ночи потом его ошарашенная физиономия снилась.

Бабы на работе, когда слушали, сначала охали-ахали, потом хохотали до колик, потом меня ругали. Да ещё как ругали! С азартом. Со вкусом. Чуть не прослезились от жалости. Дескать, бедные детки, небось, заиками стали по моей вине.

Хороши детки! Ничего не скажешь!

Только зря я фыркала. Ещё и виноватой осталась. Деток, оказывается, перевоспитывать надо, а не пугать. Ну, я в сердцах и пожелала коллегам стать следующими воспитателями. Может, у них лучше получится. Особенно в темном парке и при явном численном перевесе в сторону «деток».

Все сразу дружно замолчали, посмотрели на меня не слишком любезно, но с советами отстали. И на том спасибо! Правда, потом подумала, что плеваться, может, и не надо было. Неинтеллигентно как-то. Некрасиво. И совсем мне не свойственно. Ну да в горячке чего не сделаешь?! Да и после драки, как известно, кулаками не машут. Ну, нашло на меня что-то! То ли временное умопомрачение, то ли бешенство, то ли ещё какая зараза липучая. Но ведь помогло же!

— Ну-ну, ты ещё вспомни, как в институтской общаге настырному ухажёру кастрюлю с супом на голову надела, — в унисон моим мыслям произносит Галка и заливисто хохочет. — До сих пор лапшу на его ушах вижу и выпученные глаза! Вот умора! Макароны гирляндами!

— Да уж, — кисло соглашаюсь я, нисколько не удивленная тем, что Галина всё по моему лицу прочитала правильно. — Три ночи потом кроватями двери подпирали, а днём ходили всей толпой да по сторонам озирались, от страха тряслись. Весело, ничего не скажешь.

— Вы работать сегодня собираетесь? — вклинился в наше веселье сухой, недовольный голос Тамары. — Сами ничего не делаете и другим не даёте. Прошло и прошло. Хватит уже мусолить…

Мы переглянулись и притихли. Томку обычно не слышно. Она худощава, деловита, всегда очень серьёзна. Я склонна думать, что её слабое здоровье тому причиной. Она как-то обмолвилась о своих болячках, но в подробности вдаваться не стала. Вот я и решила, если здоровья нет, то откуда ж веселью в человеке взяться. Хотя, может, она с рождения такая флегматичная. Кто её знает?! Мы близко не знаемся. Встречаемся на работе и всё. К тому же она значительно старше всех нас. Ей уже перевалило за сорок, и хвостик довольно велик. Под полтинник возраст подкатывает. Впрочем, дело, конечно, не в возрасте, просто точек соприкосновения мы не нашли. Серьезность во мне слабо приживается. Всё ещё тянет резвиться, как щенка на солнышке.

Я пытаюсь встать, но меня так ведёт в сторону, что я тут же падаю обратно на стул. Совсем без сил. Даже дыхание сбивается.

Вот это да?! А мне казалось, что я в норме. Ну, почти в норме.

— Ни фига себе качка на ровном месте, — озабоченно бормочу я. И абсолютно не понимаю, что со мной происходит, ведь утро началось как обычно. Я была здорова, весела и вполне работоспособна. С чего вдруг?!. Я даже думать боюсь о том, что увидела и услышала после того, как бешеная гонка по трубе прекратилась.

Думать даже боюсь, а не то чтоб кому — то об этом обмолвиться…

Галка также озабоченно хмурится и торопливо говорит:

— Давай-ка иди с работы домой отпрашиваться. Что-то я тебя такой слабой да больной и не помню. Не дай Бог что серьёзное. В таком состоянии не до работы. Я тебе такси вызову, а ты до шефа добреди и отпросись. Давай, давай, поднимайся, как-нибудь вместе три шага до кабинета сделаем.

Я раздумываю, меня не отпускает видение; оно настолько меня ошеломило, что мысленно я всё ещё где-то там, хотя и непонятно где, а Галина уже действует.

Она берёт меня под руку, поднимает со стула, доводит до кабинета начальника и шёпотом спрашивает:

— Ну как? Продержишься одна или вместе зайдём?

— Всё нормально, — убеждаю я подругу в том, во что самой плохо верится, но я стараюсь держать хвост пистолетом, а голос бодрым. — Вполне освоилась в вертикальном положении. Сама справлюсь.

И я, слегка пошатываясь, открываю дверь, с трудом делаю пару шагов, даже нахожу силы оттолкнуть дверь от себя; та закрывается, а я так и стою, пошатываясь и чувствуя, как мертвенная бледность снова накрывает лицо.

Шеф уже в курсе, и его первые слова на моё появление:

— Иди, иди. Отлежись до завтра.

Какая чуткость, слабо умиляюсь я (про себя, естественно). Но потом соображаю, что в больницу меня чуткий начальник не посылает. Ничего удивительного. Срочной работы полно. Больничные не приветствуются. Это надолго. А так… Глядишь и обойдётся. И даже слабое умиление испаряется напрочь.

— Спасибо, Роман Петрович, — начинаю я из вежливости и на этом заканчиваю, так как шеф и рукой, и словами указывает мне на дверь.

— Иди, иди. А то еще упадешь тут… Дома, говорят, и стены помогают, так что ты, того там, побыстрее на ноги становись. Не тяни. В твоем возрасте болеть вредно. В старости наверстаешь, а сейчас не расслабляйся. Надеюсь, это не заразно, — хмыкает он напоследок.

— До завтра, — послушно прощаюсь я и подтверждаю, что это не заразно.

— Вот именно! — поднимает он вверх палец. — Завтра рабочий день и дел много, так что именно до завтра.

Я вываливаюсь в коридор к верной подружке, которая подпирает дверь кабинета. Я подпираю стену.

— А такси? — возмущаюсь я вполголоса, на полноценное возмущение сил у меня нет. Спасибо стене — держит меня в вертикальном положении.

— Уже, — с готовностью отвечает Галка и подхватывает меня под руку. — Я тебя быстро до места доставлю и с ним же вернусь. Никто и не заметит. Скажу — понос пробрал, вот и засиделась в популярном заведении, зато за тебя спокойна буду. А ты спать ложись, и дрыхни без просыпу до завтра. Сон — лучшее лекарство. С утра созвонимся, а вечером и беспокоить не буду. Спи. Но если что (Нин, запомни хорошенько!!! А то знаю я тебя!!!) — сразу звони. Я примчусь. Чуть что не так, хватай телефон и звони мне. Даже если сказать ничего не успеешь, я пойму.

Я фыркаю, чего меня нянчить, но соглашаюсь. Я всё еще в прострации, сил спорить нет. Да и если честно, то с Галкой ехать спокойнее. Мало ли что. А так… Если до дома доберусь живой, то уж точно в живых останусь.

Дома меня непреодолимо тянет в сон. Галина, что ли, накаркала?! Но я сейчас одна и я вспоминаю… Воспоминание навязчиво, оно приходит само, не требуя моего согласия и какого — либо усилия с моей стороны. И я снова вижу….

Закончилось моё сумасшедшее кружение, и я увидела себя сверху… Нет, не себя. Я увидела свое тело в неестественной позе и бледное, какое-то пустое лицо. И оно, это моё тело, показалось мне неживым. Просто кукла. Будто пластмассовая… А я — живая — была вверху. Но — странно! — я была эллипсовидным облаком серого цвета с ярко-оранжевой каймой вокруг и словно приталенная посредине. Я знала откуда-то, что это именно я, живая и думающая; а внизу лежит моя одежда, моя земная оболочка, на которую я смотрю без всяких эмоций. Я будто в вакууме, где нет ни движения, ни звуков. Ничего нет. Я одновременно вижу и свое тело внизу, и это подобие восьмерки вверху. Как такое может быть?! Но это я сейчас удивляюсь. ТАМ эмоций не было. Никаких.

Я где-то, неизвестно — где, и всё это просто вижу. И вдруг раздается голос. Он произносит всего четыре слова: ТЕЛО МОЛОДОЕ КРАСИВОЕ ЖАЛКО. Именно так. Механически. По отдельности. Голос ни мужской, ни женский. Ровный. Без интонаций и эмоций. Никакого волнения. Простая констатация факта. Даже не знаю, как его описать словами… этот голос…

Странно, что я видела только себя и ничего больше из того, что меня окружало. Или я уже была не здесь?! А где?!

После голоса — яркий сноп огня, похожий на взрыв. Похоже, этот взрыв произошел в моей голове, и только потом, после яркого всполоха взрыва, я услышала голос Галины, взывающий ко мне.

Я трясу головой, отгоняя странные, необъяснимые с точки зрения нашего материального мира воспоминания, пытаюсь что-то жевать, даже зачем-то завариваю крепкий чай. Вообще-то я предпочитаю кофе. Когда-то могла выпить семь чашек за день, но потом поняла, что причиной моей бессонницы, а также внезапного резкого сердцебиения и усталости является именно кофе, и перестала пить его во второй половине дня. Чай, сок, компот и просто вода — всё годится, но только не кофе.

Кофе по привычке пью с утра, но варю его послабее, чем обычно, а в полдень готовлю покрепче и выпиваю теперь не больше двух чашек в день, изредка — три. Этого нехитрого приема хватило, чтобы наладить самочувствие, изменить его в лучшую сторону.

Сейчас уже четвёртый час, день давно в разгаре, и поэтому я пью чай. Получается плохо. Глаза слипаются, и я, набрав в рот чаю, забываю его глотать.

Всё-таки, что это было?! И где?! В другом измерении?! И чей голос я слышала? Свой собственный или..?! Видения плавают вокруг и во мне и не хотят со мною расставаться.

Наконец раздаётся стук, я сильно вздрагиваю и понимаю, что это моя собственная голова столкнулась лбом с обеденным столом. Я выползаю из кухни, с трудом добредаю до спальни, кое-как стягиваю с себя одежду и роняю её прямо на пол. Подумаю о произошедшем после. Теперь оно со мной на всю оставшуюся жизнь. Разве такое забудешь?! Я без сил падаю на кровать и засыпаю мгновенно.

Просыпаюсь я с ощущением абсолютного счастья. Никогда в жизни не испытывала такой эйфории. Я улыбаюсь во весь рот, адресуя своё счастье всему миру. Я щедра, потому что счастья во мне так много, что его хватит всем обитателям Вселенной; оно буквально распирает меня, стесняя грудь и не давая дышать. Но это стеснение приятно.

Я боюсь разлететься на атомы и затеряться во Вселенной, поэтому несколько раз глубоко вдыхаю и с силой выдыхаю из себя радость бытия. Лети по миру! Доберись до того, кому не хватает в жизни счастья, бодрости и здоровья. Я делюсь со всеми. Ловите, люди!

Потом я зеваю и потягиваюсь, но делаю это скорее по привычке. Просто так. Спать абсолютно не хочется. Я бодра и полна сил.

«Проспала!!!», — с ужасом вдруг думаю я, вскакиваю с постели, несусь в душ и по пути смотрю на часы. Неужто и впрямь я не слышала звона будильника?! Но такого просто не может быть! Обычно мой будильник орёт, как сумасшедший. Не захочешь — проснёшься. Да чего там! Мёртвый и тот подпрыгнет! Или сломался мой верный недруг?

Слава Богу, с часами всё в порядке. Они спокойно тикают и показывают без двадцати шесть. В рабочие дни я встаю в семь, так что будильник ни при чём. Он своё дело знает, поэтому звенеть не торопится.

Некоторое время я бессмысленно таращусь на стрелки часов (надо же столько проспать?!), потом облегчённо вздыхаю (до работы уйма времени!) и уже потом иду в душ. Хотя я проснулась настолько бодрой, будто уже и душ приняла, и две кружки кофе выпила, и даже уже зарядку сделала, чего я обычно избегаю всеми силами, традиции надо соблюдать, поэтому я принимаю душ, а затем после водных процедур бегу на кухню и хватаю кофемолку.

Душ меня не просто освежил, такое ощущение, что я родилась заново. Восхитительное ощущение! Я и без кофе бодра, но куда от привычек деться?! Особенно, дурных?!

Когда божественный аромат моей любимой арабики поплыл по квартире, я поймала себя на том, что улыбаюсь и бодренько напеваю, нещадно фальшивя при этом:

— « Эх, помирать нам рановато, есть у нас ещё дома дела»!

— Никогда не умела петь, — вздыхаю я без всякого огорчения и продолжаю разговаривать с собой вслух. — А тут ещё… репертуарчик… С чего бы это?! Повеселей бы чего вспомнить.

Но, увы, не получается. Никогда не увлекалась пением. А в школе это был мой самый не любимый предмет. Второе место по нелюбимости занимала физкультура.

Я не на шутку озадачиваюсь, ведь я никогда раньше не разговаривала вслух сама с собой, а теперь…

И тут я вспоминаю вчерашний день. Мама моя! На всякий случай трижды сплёвываю через плечо, хватаю телефон и набираю номер Галки. А кого же ещё?! Родители наши живут очень далеко. Мы с Галкой как вылетели из родных пенат на учебу к черту на кулички, так и застряли в дальних краях. В небольшой райцентр перебрались по самой прозаической причине: нашлась работа подходящая и жильё продавалось по бросовым ценам. Теперь и здесь ценник на квартиры выскочил, так что вовремя мы успели.

Трубка не сразу, но всё-таки отвечает хриплым Галкиным голосом без всякого намёка на любезность:

— Могла бы и до семи подождать…

— Ой, Галюня, я и забыла о времени совсем…

В голосе виноватые нотки прорезаются сами собой.

Подружка уже проснулась, голос её потеплел:

— Не мудрено после вчерашнего. Ты как?

— Лучше не бывает, — заверила я свою верную подругу и радостно улыбнулась, как будто Галка увидеть меня могла.

Наверное, смогла, потому что я тоже увидела, как она улыбается в ответ.

— Увидимся через час, — оповестила меня закадычная подружка и положила трубку, а я взялась за кофе.

На столе на чисто-белом блюдечке сиротливо красовался один-единственный бутерброд с маслом и сыром, обязательное дополнение к кружке кофе на протяжении последнего года. Я успела его приготовить, пока закипал кофе. И сделала это машинально, как привыкла в последние годы. Правда, раньше я добавляла копченую колбасу, но сейчас почему-то этого не сделала. Странно. Но ладно. Съем и такой.

Бутерброд исчез мгновенно. Я даже понять ничего не успела.

Сегодня во мне проснулся просто волчий аппетит, который требовал еды, еды и еды…

В мгновение ока я слопала второй бутерброд, заварила кашку из пачки с разными злаками, набухала туда сливочного масла побольше и слегка распаренного в кипятке изюма, сыпанула сахару, съела всё так быстро, будто у плеча стояла очередь из желающих отобрать у меня вожделенную пищу, и только тогда успокоилась.

Довольная, сытая под завязку и поэтому счастливая, вернулась я в спальню. Застилать кровать не хотелось. Я махнула рукой на эту обязательную утреннюю процедуру и отправилась в зал, где быстренько уселась на диван в свою любимую позу с подогнутыми под себя ногами и задумалась.

Ну ладно, аппетит… Вполне объяснимо. Вчера весь день не ела, сегодня наверстала… Но настроение почему такое?! Прямо визжать от восторга хочется. Петь и танцевать… Хотя и это тоже объяснимо. Здорова ведь!

Надо же, как мало, оказывается, нужно человеку для счастья. Резко заболеть, а потом внезапно выздороветь и понять, что ты здоров. Абсолютно, неприлично здоров. Вот оно, счастье!

И чего я голову ломаю?! Жизнь продолжается! Вот что главное!

А с увиденным неизвестно где и с голосом этим я разберусь позднее. Должно же найтись хоть какое-то объяснение тому, что произошло со мной вчера. Ведь не первая же я потеряла сознание?! Всё в этом мире уже было.

Галка живёт ровно на один дом дальше от работы, чем я, поэтому всегда заходит за мной. Ей по пути.

Сегодня время нашей утренней встречи немного сбилось, но это мне не мешает. Мне всё равно кажется, что я слышу шаги подруги на лестнице.

Нет, я не экстрасенс и не гадалка высшей категории. Просто моя подруга пунктуальна до безобразия. Я всегда иду открывать дверь именно в тот момент, когда рука подруги ещё только тянется к звонку. Она этому уже давно не удивляется. Вот и сегодня я открыла дверь ей именно в такой момент.

— Кофеёк есть? — интересуется подруга, проходя прямо в кухню.

— Конечно, есть, — как всегда отвечаю я, и мы приступаем к священнодействию. Так Галка называет мою манеру варить кофе.

Почти целый час мы болтаем ни о чём. О вчерашнем инциденте быстро надоедает (всё равно на вопрос: что это было? — мы ответа не нашли, а я ни слова не добавила к тому, что Галина уже знала, надо сначала самой это как-то переварить), и мы просто начинаем сплетничать. Обсуждаем коллег по работе, общих знакомых, с которыми недавно встречались, события, происходящие в мире, ну и конечно, погоду, которая в этом году неизменно радует обитателей нашего края.

Что касается событий, то Галина больше в курсе мировых новостей. Я практически не включаю телевизор. Стоит и пусть себе стоит. Лишь бы молчал. Не мешает. А Галка наоборот: прибежит домой и сразу этот телеящик включает. В основном новостные каналы. Говорит, для шумового фона. Она тишину не выносит, а я — шум.

Зато я обожаю книжки. Всё, что напечатано на бумаге, неимоверно меня привлекает. К сожалению, и разочарований много, но я научилась выбирать то, что мне интересно, и отбрасывать бумажный мусор без сожаления.

А вот интернет — другое дело. Мы обе сильно его недолюбливаем с некоторых пор. И это еще мягко сказано. Несколько раз нарвались на мошенников, а потом наткнулись на страницы общей шапочной знакомой и долго плевались. Она врет, как дышит. Живет в глухой деревушке, куда попала с мужем. Он старше на двадцать лет, увела его из семьи. Оба — редкостные бездельники: вокруг их хибарки один бурьян, не работают, одалживают на хлеб у всех, кто согласен раскошелиться. Понятно, что назад свои деньги не получает никто. Она, оказывается, завела в интернете несколько страниц, где местом жительства указывает столицу, а не наши захудалые края, и дает платные советы по ведению хозяйства. Провозглашает себя гуру сельской жизни, а сама и укроп ни разу не вырастила. И к столице никогда никакого отношения не имела.

Почитали мы это безобразие, полюбовались на ее фотки и подумали: а ведь не одна она такая. Кто писательскому мастерству учит, сам не написав ни единой книжки; кто поросят виртуально откармливает, не имея хлева и живности; кто бизнес — план на перепелиную ферму публикует. Прочитаешь, и ясно, что человек только теоретически что-то слышал, а в реальности глупости говорит и пишет, но всё с умным видом.

— Да-а-а, — вздыхает Галина, — не зря говорят, что наглость второе счастье.

Я с ней молча соглашаюсь, а она продолжает разглагольствовать:

— Что в мире происходит, непонятно. То ли все люди дружно чокнулись, то ли образование сейчас такое, что от него тупеют и превращаются в болванов, умеющих повторять чужие мысли, не осмысливая сказанное. Особенно, журналисты. То мор выдумают от очередной болезни, которую до сих пор как-то не замечали; то войну начинают нагнетать… Люди живут в виртуальном мире: деньги там зарабатывают и тратят, воюют виртуально, биографии себе придумывают и заслуги, которых нет. И все друг друга поучают, заставляют на деньги молиться… Рекламой лекарств затравили. Лучше бы сказали, что эти лекарства, просроченные и выброшенные, скоро все водоемы мира отравят. Вот где беда…

— Есть же и здравомыслящие люди, — слабо пытаюсь я возражать. В свете последних событий меня мало интересуют чужие злоключения, со своими бы странностями разобраться. — Не все интернету поддаются, прекрасно и без него живут.

Галина в азарте не замечает моей вялости:

— Посмотришь вокруг: у нас всё тихо и спокойно. Провинция. Может, именно провинция и даст человечеству шанс выжить?! Кажется, во всяких там столицах, европах и америках здравомыслящих людей вообще не осталось.

Я пожимаю плечами, и Галина спохватывается:

— А ты чего вялая такая?

— Я не вялая, я задумчивая, — улыбаюсь подруге и выразительно перевожу взгляд на часы.

Время до начала рабочего дня пролетело мгновенно. Галка тоже улыбается:

— Люблю поболтать. Вот мой из рейса явится, отдохнешь от меня.

— Я от тебя не устаю.

Мы синхронно моем чашки, в темпе собираемся, посмеиваясь над собой — надо же как засиделись, как бабули-пенсионерки на лавочке! — и бежим в прихожую обуваться.

Как всегда без пятнадцати девять мы выходим из дому (вернее, сегодня мы выбегаем, потому что время поджимает, и уже не без пятнадцати, а без двенадцати минут девять, но нас это не смущает) и наслаждаемся десятиминутной прогулкой, сократившейся до семи минут.

Легкий ветерок приятно освежает наши раскрасневшиеся, разгоряченные разговором и суматошными сборами лица. Мы идем быстро, радуемся молодости, здоровью и быстрой ходьбе. В ней тоже есть своя прелесть. Иногда надо сбиваться с привычной пунктуальности, чтобы по-новому ощутить улетающие в небытие мгновения собственной жизни.

Грех в такое чудесное утро торчать в конторе, но кому-то же надо. И мы направляемся к своему рабочему месту. Ещё несколько свободных минут у нас остаётся на то, чтобы полюбоваться на себя в зеркало и настроиться на рабочий лад.

Потом начинаются суровые будни.

— Нин, копия вчерашнего договора с заказчиком у тебя?

Алёнка сидит справа через два стула от меня, чуть наискосок, поэтому хорошо меня видит. И я это знаю. Не утруждаю себя ответом, а просто киваю головой, не отрывая взгляда от монитора.

— Будь добра, брось, — канючит Алёнка, которой просто лень вставать со своего места.

— Ну и молодёжь пошла, — в шутку ворчу я, находя нужную бумажку.

Я уже собираюсь метнуть документ по назначению, но в последний момент спохватываюсь, что уже засиделась, спина затекла и глаза устали. Пора встать с места и дать себе отдохнуть хоть пару мгновений.

— Держи, лентяйка, — подхожу я к Алёнке и протягиваю ей бумаги.

Она скоморошно раскланивается:

— Спасибочки, — и хватает документ, нечаянно дотрагиваясь при этом до моей руки.

— Ай! — вырывается у неё. Она резко отдёргивает руку, и бумаги падают на пол.

— Ты чего? — удивляюсь я.

— Чего? Чего? — плаксиво передразнивает меня девчонка. — От тебя током шарахнуло, как будто я шпильку в розетку сунула!

Алёнка с возмущением смотрит на меня, потом наклоняется и поднимает с пола документ.

— Придумаешь тоже! — фыркаю я недоверчиво. Ни в чём таком я сроду замечена не была. Что за фантазии?!

— Ничего я не придумываю! — в запальчивости кричит Алёнка. — Чего тут придумывать! Если стукнуло!

Она пристально вглядывается в свою руку с растопыренными пальцами, будто ищет следы ожогов, и сует мне под нос эту свою пятерню.

Я обвожу взглядом нашу контору, некстати замечаю пыль за монитором и тут же об этом забываю. Сослуживицы внимательно смотрят на меня.

— Чего уставились?! — огрызаюсь я невольно. Ей-богу, как в зоопарке! Уставились, как на неизвестное науке существо.

— А чего ты ждёшь?! — возмущённо говорит Маринка. — Ну, невозможно с тобой работать стало! То ты в обмороки падаешь, то током дерёшься…

— Дальше что? — ядовито интересуется она, не сводя с меня глаз.

Откуда я знаю, что дальше, поэтому молчу. Да и связываться неохота. Маринка — полная тридцатипятилетняя зануда, которая считает, что она всегда и во всём права. С ней спорить — себе дороже, но и соглашаться — западло. А если она пилить возьмётся — берегись! Лично я не люблю тратить время на споры.

Я обиженно молчу некоторое время, а потом не выдерживаю, всё же мне немного неловко.

— Ещё скажи, что я нарочно… — ворчу я, ни к кому не обращаясь, но Алёнка понимает и сконфуженно бурчит:

— Я и не говорю, что нарочно… Но ведь стукнуло меня… прямо током пронзило… Я не вру.

Но тут вмешивается Галка. Она подходит ко мне и командует:

— А ну, дай руку!

Шеи присутствующих заметно удлиняются. Интерес к работе стремительно гаснет, зато к моей особе резко возрастает.

Я со всего размаха хлопаю подругу по руке, выпаливая при этом:

— Клоунада и только!

Ничего не происходит. Галка резко поворачивается к Алёнке:

— Чего орала?! Нормально же всё!

— Что было, то и сказала, — защищается Алёнка. — Не знаю я, чего у тебя там нормально! Только меня взаправду током шандарахнуло. Очень ощутимо, между прочим! И отстаньте вы уже от меня! А то ещё я виноватой останусь!

— Оставь ты её, — прошу я подружку и легонько дотрагиваюсь рукой до её плеча.

— Ай! — подпрыгивает вдруг Галка, хватается за плечо и удивлённо смотрит на меня. — Ты чего это?!

— Я же говорила! — как ребенок новой игрушке, от всей души радуется Алёнка. — И тебя тряхнуло?! А ты не верила! Вот будешь знать теперь…

Но Галка уже не обращает на неё внимания. Она требовательно смотрит на меня.

— От тебя правда током бьёт. Прям электрический разряд прошел через всё тело. С чего бы это?!

— А я знаю? — бурчу я и недовольно хмурюсь. Как где что происходит, особенно какая-нибудь гадость, так обязательно со мной. Что за невезуха?! Током их, видишь ли, бьёт… Меня же не бьет?!

Я рассматриваю свои ладони. Руки как руки. Не дрожат и не светятся. Или что там бывает при электрическом разряде?!

— Может, свет выключить и жалюзи опустить? — ехидно спрашивает Маринка, словно прочитав мои мысли. — Говорят, в темноте разряд светится. Ну-у-у, это,… искры летят. И если темно, то их хорошо видно. Опыты такие.

— Я тебе дам — опыты! Я вам не кролик! И не крыса лабораторная! — громко возмущаюсь я, стоя столбом посреди нашего рабочего помещения. — Это просто статическое электричество. Слыхали? От одежды накапливается. Синтетической.

— Это где ж на тебе синтетика? — влезает в разговор Томка. И эта не выдержала, включилась в обсуждение проблемы. — Лето на дворе, и на тебе сарафан льняной. Да ты у нас и в другое время года синтетику не жалуешь. Ты ж прямо повёрнута на всём натуральном.

«Господи, и всё-то они видят», — вздыхаю я про себя и поднимаю глаза к потолку. Увы! И там нет ответа на мой простенький вопрос: что же всё-таки происходит?! И почему именно со мной!?

Внезапно в нашем бедламе материализуется шеф. Все чинно — благородно сидят на своих местах и мгновенно делают вид, что усердно работают, одна я, как тополь на Плющихе, торчу посреди кабинета вдали от родного стола и монитора.

— Снова спокойствие возмущаешь? — подозрительно прищуривается в мою сторону начальник. — Вчера была белая и растрёпанная, сегодня красная и опять растрёпанная. Но одинаково ничего не делаешь. А работать когда? Или опять домой надо?

— Нет, о сверхурочных мечтаю, — слабо огрызаюсь я, бреду к своему рабочему месту и плюхаюсь на стул. Но разве я виновата?! Честно начала работать с утра и вот…

— Мечтают они, — ворчит шеф, сердито нахмурив брови. — Работали бы лучше. Повыгоняю всех к чёртовой матери. Куча бездельниц на моей шее. Уселись и ножки свесили…

— Да где вы других дур найдёте за такую зарплату? — приходит мне на выручку Галка. Она, как и все остальные, не принимает всерьез ворчание начальника. Он у нас вполне адекватный и даже добродушный.

Шеф тут же исчезает. Тема больная и очень им не любимая. Не дай Бог, строптивые бабы всем скопом навалятся. Стоит только зарплату упомянуть, как все словно с цепи срываются. Объединяются моментально. Лучше уж от греха подальше…

— Причешись, — советует мне Галка. — И впрямь волосы дыбом. Прямо чувырла какая-то…

Я послушно встаю, иду к зеркалу, достаю расчёску из сумочки, которая висит тут же у зеркала на общей вешалке, и провожу ею по волосам. Раздаётся оглушительный треск, расчёска искрит, вырывается из моих рук и падает на пол. Волосы окончательно принимают вертикальное положение, а я вскрикиваю от боли. Меня резко пронзает током.

— Ну вот! — доносится до меня ликующий голос Алёнки. — А говорили — электричества нет! Придумала я! Придумала, да?!

— Ты ещё язык покажи. Разоралась, — обрывает веселье Маринка и поджимает губы. — Тут теперь сидеть страшно. Гляди, током убьёт. Или молнией. Или вообще — взорвут… к чертовой бабушке…

— Типун тебе на язык! — это уже Тамара не выдерживает. — Скажешь тоже!… Ну и денёчки пошли!

— Убьёшь тебя, как же, — не смолчала Галка, злобно зыркнув в сторону Маринки. — Над тобой хоть ядерный реактор взорви — выдержишь.

Галина подошла ко мне.

Я уже успела снова плюхнуться на свой стул. Просто так. Лишь бы не стоять под всеобщим обозрением. Какая уж тут работа?! И мыслей никаких, кроме одной: раньше от меня током не било. И что теперь с этим делать я не знаю.

— Я всегда знала, что коллектив у нас дружный и сплочённый, — ехидничает Галина, стоя рядом со мной. Она оперлась одной рукой на спинку моего стула, и я чувствую себя спокойной и защищенной. Как хорошо, что у меня есть такая подруга. — Работать — так работать, а не работать — так всем не работать. Всех шеф не выгонит, а по одному может. Это уж как пить дать.

Напоминание о шефе действует на всех отрезвляюще. В конце концов, безграничного терпения в природе не существует. И надеяться на его появление у нашего начальства не стоит. А зарплата, хоть и не очень большая, на дороге не валяется. Её ещё заработать надо. Кто ж тебе денежки просто так даст?! Бабы дружно уткнулись носами в компьютеры.

Галка приносит свой стул, подсаживается ко мне и шепчет:

— Не дрейфь, прорвёмся.

Я согласно киваю, но сказать ничего не успеваю, потому что подруга заканчивает неожиданно:

— По дороге домой в церковь зайдём.

— Куда? — подпрыгиваю я на стуле. Нет, сегодняшний день точно не для работы. Ну как тут сосредоточишься при таких-то заявлениях?! Выкрикиваю громко, и на нас опять все оглядываются. Но на этот раз молча. И на том спасибо.

— В церковь, — терпеливо повторяет Галина, никак не реагируя на мой возглас и остановившийся, абсолютно пустой взгляд, словно я затерялась во времени и пространстве и напрочь забыла, кто я и откуда.

— Зачем? — тупо и очень тихо переспрашиваю я без всяких эмоций и без всякого интереса, ибо до меня просто не доходит смысл услышанного. — Ни разу не были и вдруг… И при чем тут церковь?!

— Тебе что, ни разу не объясняли, что если чертовщина какая приключается, надо сразу в церковь идти?! Положено так, — шепчет Галина мне в ухо.

— Да что мы там делать будем, в этой твоей церкви? — не могу я понять замысел подруги.

— Да какая разница, — легкомысленно отмахивается от меня подружка. — На месте сообразим. Главное зайти, а там сообразим, что к чему. И так от моды отстали.

— От какой моды? — продолжаю тупить я.

Тут уж Галка не выдерживает и вопит во весь голос:

— Работай давай. Тупняк на тебя сегодня напал скоротечный. Прямо беда одна с тобой разговаривать. Ты что, не знаешь: модно сейчас в церковь ходить. Понимаешь, модно?! Все ходят, со свечками там стоят, а мы, что, лысые?! Или свечку боишься не удержать?!

Маринка громко хмыкает, Томка укоризненно на нее смотрит, а Аленка в азарте лупит по клавиатуре, забыв о нас на какое-то время.

— Хорошо, хорошо, — успокаиваю я Галину. — Надо, так пойдем… Но потом. После работы. А сейчас иди, тоже работай, как все. А то шеф зайдет, выговор получим… Все трудятся, а мы посиделки устроили…

Галина молча уходит, унося за собой стул.

Я вздыхаю ( в церковь так в церковь), отворачиваюсь от подружки (Ну, сколько можно её нервировать?!) и пытаюсь работать. Ничего. Втягиваюсь. И даже на время забываю обо всем.

На полпути к нашему дому и в самом деле есть какой-то храм Божий. Не посреди дороги, разумеется. Чуть в сторонке. И я об этом, конечно, знаю.

Он довольно хорошо виден, а по церковным праздникам и слышен, но до сегодняшнего дня нам и в голову не приходило свернуть к нему, а тем более — зайти внутрь. Не то, чтоб мы совсем безбожницы. Нет. Что-то такое в душе теплится, но до сегодняшнего дня мы были твёрдо уверены, что между Богом и человеком не должно быть посредников. Бог у тебя в душе либо есть, либо его нет. И никакой батюшка тут не поможет.

Я даже иногда разговариваю с Господом, когда меня никто не видит и не слышит, о делах наших земных и не всегда праведных, но никогда не думала о попах, как о помощниках, а о церкви, как о необходимом здании. Да и молитв никаких не знаю, а с Богом говорю, как с подружкой: легко, доверительно, обыденно. И когда вздумаю.

И вот сегодня мы решили зайти в церковь.

Рабочий день закончился в пять часов вечера. Как и всегда. Но мы не спешим. Церкви так рано вряд ли закрывают.

Мы не очень ясно понимаем, зачем, но уже чувствуем, что идти нужно. Самовнушение — сильная вещь.

Я ещё по инерции пытаюсь сопротивляться и в десятый раз произношу без всякой надежды:

— Галь, а может не надо?!

Я так ей надоела, что она не выдерживает, останавливается прямо посреди дороги, смотрит на меня в упор и спрашивает:

— Ты как сегодня спала?

Я радостно выпаливаю:

— Как убитая!

— Во-о-от, — протягивает Галка, поднимая вверх указательный палец. — В том-то и дело, что как убитая. А может, пока ты спала, в тебя какой-нибудь дух зловредный вселился или инопланетянин, или ещё какая зараза. Вон, как в кино показывают…

— Спасибо. Успокоила, — всерьёз обижаюсь я. Хорошо, что людей на улице практически нет. Я имею ввиду — поблизости. — Мало на меня свалилось, так ты ещё заразу какую-то приплела. Про духов с инопланетянами лучше промолчу. Подруга называется. Так и рада накликать какую-нибудь дрянь… вдруг кто явится по мою душу… А фильмы такие дурацкие я не смотрю…

— Да я это так, к слову, — стала оправдываться Галка, виновато глядя на меня. Она ведь знает, что я не люблю фантастику. — Просто думаю вслух. Ты ж в обморок упала, ты током бьешься… Есть же причина всему этому… Вот и волнуюсь я за тебя…

— Хорошо ж ты обо мне думаешь, подружка! — не могла я успокоиться, до глубины души задетая ее словами о заразе. — Как зараза какая, так, по-твоему, и я тут как тут. Прямо сосуд подходящий для заразы, а не человек!

— Ну что ты к словам придираешься? — на Галку жалко было смотреть, но я никак не могла остановиться: слова так и вылетали из моего рта, как пули из ствола работающего пулемета.

— А нечего всякую заразу ко мне приплетать. Да ещё инопланетян каких-то. Где ты их видела, инопланетян этих?! В своих фильмах дурацких?! Так там одно враньё! Сказочки для безмозглых!… Плетёшь абы что! Страхи всякие придумываешь, когда и без тебя тошно. Ещё в церковь с тобой иди! Да кто тебя туда пустит, богохульницу?!

— Я на улице постою, — обиженно бухтит Галка, и я умолкаю. Чего меня понесло в самом-то деле?! Ну, чисто бешеная. И подругу зря обидела…

Заходить внутрь одной как-то страшновато. Я хоть и люблю иногда послушать колокольный звон с приличного расстояния, но этим моё общение с храмом Божьим до сегодняшнего дня и исчерпывалось.

— Ладно, Галь, извини. Нервы это…

— Да я понимаю, — бормочет Галина в ответ. — И ты меня прости… тоже нервничаю…

И мы идем дальше. Благо, осталось — то с десяток — другой шагов до входа.

Притихшие, мы потоптались немного на крыльце, потом вдохнули, как перед прыжком в воду, и дружно шагнули вперёд. Хорошо, что двери оказались широкими, и мы хоть и боком, но одновременно протолкнулись внутрь, а то ведь могли и застрять. Вот была бы потеха.

В церкви тихо, немного сумрачно, но совсем не страшно. Она поразила нас не столько богатым убранством и множеством свечей перед иконами, сколько какой-то благостной тишиной.

Людей мало. Практически никого. Никто не обращает на нас никакого внимания. Одна женщина стоит перед иконой недалеко от входа, другая истово молится и кладёт поклоны в глубине зала, а на скамейке у самой двери сидит древняя старушка и смотрит куда-то в глубь себя.

Оглядываясь по сторонам, мы медленно продвигаемся вперёд до тех пор, пока я не упираюсь в какую-то конторку. Я не помню, как она называется, но вспоминаю, что это главное место в церкви и дальше, кажется, идти нельзя.

Галка шепчет:

— Ты тут постой подольше. Говорят, тут можно вопрос задать и ответ получить.

— Знать бы ещё, что спрашивать, — задушенно шепчу я в ответ и с надеждой смотрю на подругу.

Я и в самом деле растеряна. Столько впечатлений сразу! Галке тоже не по себе, и она, заикаясь на каждом слове, выдавливает:

— Ну не знаю… Надо же как-то узнать, что с тобой происходит… Тебе ж виднее…

— Что мне делать-то?! — в отчаянии выпаливаю я и вдруг чувствую, как что-то резко толкает мою левую руку. Точно в центр ладони.

От неожиданности и страха я закрываю глаза… И вдруг слышу…

— Пошли отсюда, — в панике шепчет Галка и чуть не бегом бросается к выходу. Без меня!

Я судорожно открываю глаза, мотаю головой, чтобы окончательно прийти в себя, и, всё ещё ничего не понимая, тороплюсь за ней. Нас провожают взглядами. Кто-то негромко произносит:

— С непокрытой головой… не по-божески…

Я догоняю подругу уже на улице.

— Ну, ты даёшь?! — возмущаюсь я во весь голос. Мне даже как-то наплевать, слышит ли меня кто-нибудь ещё. — То пошли сюда, то пошли отсюда… Какая муха тебя укусила?! С тобой не выздоровеешь, а ещё сильнее заболеешь, или инфаркт схватишь. Или нервный срыв заработаешь! Носишься — то как… Господи! Будто по тебе стреляют…

Некоторое время Галка со страхом смотрит на меня и молчит. Я ещё не понимаю, почему со страхом, и не успеваю об этом спросить, потому что Галкино любопытство пересиливает её страх и опережает моё непонимание. Она заговаривает первой.

— А как ты на ногах устояла? — спрашивает она, наконец, переставая по-дурацки хлопать ресницами и пялиться на меня, как на душевнобольную, а я искренне удивляюсь:

— А с чего бы мне падать?

— А ты, что, ничего не почувствовала? — наступила её очередь удивляться.

— Ну почему? Меня как будто что-то резко в левую ладонь ударило. Неожиданно. И толчок такой сильный. Будто со всего размаха. Я испугалась и непроизвольно глаза закрыла.

— А дальше? — подруга не сводит с меня глаз.

— Всё, — честно отвечаю я.

— Нет, не всё! — в запальчивости выкрикивает Галка. — Твоё туловище резко отклонилось назад и под таким ужасным углом, что ты неминуемо должна была упасть! А ты не упала! И у тебя даже нигде ничего не согнулось, как будто ты изо льда или из цельного куска дерева! А потом — раз! — и вернулась в исходное положение! Тут уж и я глаза от страха закрыла!

— Ну а потом просто сбежала, — уже тише добавляет подружка. — Просто голову потеряла…

Некоторое время мы пялимся друг на друга без единой разумной мысли в голове. Я в недоумении. Ничего не помню из того, что Галка сказала. Никаких таких отклонений. Потом Галка начинает коситься на мою левую руку. Я сдаюсь. Мы рассматриваем обе мои ладони до рези в глазах. Без толку. Ладони как ладони. Обычные. Человеческие. Какие и были. В общем, мои ладони. Родные. Привычные. Без всяких видимых изменений.

Дотронуться до моей ладошки Галка всё-таки не решается, а я и не предлагаю. Не дай Бог шарахнет опять током, и заорёт она на всю улицу, а на нас и так уже прохожие поглядывают. Тут и до психушки недалеко.

Так ничего и не поняв, мы медленно передвигаемся в сторону дома.

— Галь, — спрашиваю я, вспомнив голос в церкви, — нам вслед что-то про непокрытую голову сказали. Ты не в курсе: платок обязательно надевать, когда внутрь церкви заходишь?

— Точно! — Галина хлопает себя по лбу. — И как я забыла?!

— Ладно, — решает она. — В другой раз наденем.

— Не будет другого раза, — решительно отвечаю я. — С меня и этого хватит.

У моего подъезда расходимся. Не хочется даже разговаривать. Галка в недоумении от всего увиденного, а я в растерянности от всего пережитого. Такое чувство, что я провалилась в другое измерение и нахожусь одновременно и там, и тут. Голова кругом.

В задумчивости поднимаюсь я по лестнице и вдруг слышу:

— Нин, постой! Подожди минуточку!

Я оборачиваюсь и вижу Розу, соседку с первого этажа. Она на десять лет старше меня, но это не мешает нам дружески общаться, периодически забегать друг к другу в гости и не только по делу, но и просто так: поболтать, попить чайку с чем-нибудь вкусненьким. Мы обе сластены.

Роза очень трепетно относится к собственному внешнему виду, поэтому даже под угрозой казни её невозможно вытащить из дому без макияжа и без приличного прикида. Сейчас она стоит передо мной в домашних шлёпках и халате, и я понимаю, что что-то стряслось. Что-то из ряда вон выходящее. Я настораживаюсь. Приключений мне и своих хватает.

— Что случилось? — спрашиваю я и невольно начинаю волноваться. Неужели напасти валятся не на одну меня?! Может, в природе катаклизм какой приключился, а я не заметила, и вот сейчас всё разъяснится?!

— Зайди на минутку, — настойчиво зовёт меня Роза. — Ой, у меня такое!..

И я бегу вниз.

Роза втаскивает меня в квартиру, и я привычно вздыхаю. Кругом стерильная чистота. Я тоже не на помойке живу, но мои старания на ниве домашнего хозяйства ни разу не дали такого результата. Может, потому от меня и муж сбежал?!

Странно, у Розы и муж, и сын в наличии, и даже кошка есть, а в квартире — как в операционной. Не дышат они здесь, что ли?!

От этих рассуждений меня отвлекает голос соседки. Половины я не слышала, но концовку уловить успела:

— Сколько раз говорила, что футбол до добра не доведёт. Так разве ж он послушает?! Вчера упал, сегодня ударили, и так каждый день! А с коленкой-то что теперь делать, если и хирург ничего вразумительного не говорит. Жидкость, сказал, будем пока шприцем откачивать, а там поглядим. А что поглядим?! Вот беда-то, Господи!

— Павел-то дома? — поинтересовалась я, выплывая из своих мечтаний о стерильности в моей берлоге. — У него нога болит?

— Ну а у кого?! — удивилась Роза. — Я ж тебе уже полчаса… Может, ты бабку какую знаешь?!

— Ладно, ладно, — остановила я её причитания. — Зови парня.

— Пашка, иди сюда! Тётя Нина пришла!

Я рассмеялась. С Павлом у нас немного больше десяти лет разницы. И зовёт он меня по имени. Ну какая я ему тётя?!

— Да слышу я, — выходит из своей комнаты Павел. — Ты ж на все пять этажей причитаешь.

— Привет, Нин, — кивает он мне, а Роза вскипает:

— Сколько раз говорить — нашёл ровесницу!

— Успокойся! — это уже я вступаю в разговор. — Всё нормально.

— Ногу покажи, — командую я парню. Он начинает закатывать брючину, а Роза бежит в кухню за табуреткой.

— Лезь, — командует она сыну. — Не по полу ж ползать, чтоб твою ногу разглядеть.

Павел громко, театрально вздыхает, возводит очи долу, но послушно становится на табурет, и я вижу висящий под коленом довольно большой мешок с жидкостью.

— Ужас! — причитает Роза плачущим голосом, и я с ней соглашаюсь:

— Кошмар, а не зрелище!

Я ещё ничего сообразить не успела, как мои руки самостоятельно вдруг охватили колено с двух сторон и замерли, не касаясь кожи, друг против друга. Я почувствовала, что происходит что-то необычное: мои руки зажили самостоятельной жизнью. И эту пульсирующую жизнь я прекрасно ощущала!

Время замерло. Я словно впала в транс, в котором пробыла, как потом оказалось, целых двадцать минут. Жар волнами выходил из одной руки и словно гасился другой.

Наконец, я очнулась. Роза молча стояла рядом и смотрела на меня во все глаза, у неё даже рот непроизвольно открылся; Павел всё так же терпеливо высился на табурете и тоже с любопытством наблюдал за мной и моими манипуляциями.

— Слезай, — устало махнула я парню. — И успокойся, всё пройдёт, и следа не останется.

Я почувствовала нестерпимое желание вымыть руки. Кожа чесалась до самого локтя, и я поняла, что до своей квартиры не дотерплю. Да и не надо. Мыть руки нужно срочно.

— Роза, мне бы руки вымыть… — я не успела договорить, как соседка сорвалась с места.

— Сюда, — она распахнула дверь в ванную и пустила воду. — Я как чувствовала, что ты поможешь. Всё в окно глядела. Когда это ты научилась? И где? Чего-то я ничего не слышала?

Я вытерла руки о стерильно чистое полотенце, которое протянула мне Роза:

— Устала я. Пойду. В другой раз поболтаем.

— Ага, ага, — как-то подобострастно закивала Роза и побежала открывать дверь. — Бледная ты очень. Прилечь, наверное, надо тебе, отдохнуть, — она даже до квартиры меня проводила и при этом не сводила с меня преданного взгляда. Мне даже как-то неловко стало. Но сил разговаривать у меня не было никаких. Я едва ноги переставляла от усталости.

И опять на меня навалился сумасшедший голод. Я ела всё подряд. Всё, что обнаружила в холодильнике и на столе. Сначала жареную рыбу и кусок селёдки сверху. Потом взялась за тушёную капусту с сосиской, а сверху загрузила варёное яйцо. И банку тушёнки, хранившуюся у меня сто лет на всякий пожарный, зачем-то открыла. Потом мне захотелось кефира с печеньем, и я умяла почти пол-литра этого напитка и слопала полвазочки сдобного, жирного печенья с изюмом. Потом я пришла в ужас от происходящего и буквально изо рта вытащила кусок сыра.

Конец ознакомительного фрагмента.