Последний писк полковника Зарубина. Иронический детектив

Сергей Николаевич Попов

Остросюжетный детектив, где офицер спецслужб и его коллеги вступают в поединок с бандой, руководимой отставным полковником, изобретательным и жестоким.

Глава 1. Расчлененка и дырявый череп

Лично я узнал об этом происшествии спустя несколько часов с того момента, как оно имело место быть. А в настоящее время я, проснувшись, уставился глазами в висевший на стуле офицерский мундир. Долго и тупо на него смотрел, а потом вспомнил, причем, собственно, здесь мундир. А вот причем: вчера я обмывал с сослуживцами третью звездочку на своих погонах. Теперь я — старлей. Присвоение звания было внеочередное, за операцию с алмазами. В каком собственно ресторане был банкет, я не помнил, да и не хотел вспоминать. Голова болела. Но душа болела еще больше. Дело в том, что вчера в этом злачном заведении я — новоиспеченный старлей, встретил девушку. Нет, назвать эту насмешку природы девушкой не поворачивался язык. Та, что я повстречал в ресторане, а потом и провел с нею ночь, причем как-то по-особенному провел, без секса, была, честное слово, страшнее ядерной бомбардировки. Я воскресил в памяти ее лицо, и мне вдруг вспомнилась песенка из студенческой молодости: «…Одна нога у ней была короче, другая — деревянная была. Был левый глаз фанерой заколочен, а правый глаз не видел ни фига». Раньше, когда я вспоминал эту песенку, всегда веселился. Сейчас мне было не до смеха, — вчерашнее воспоминание было не из приятных.

Конечно, я обратил внимание на эту «красавицу», лишь очень сильно подпив. Согласитесь, повод был — внеочередное присвоение звания. Правда, место, где отмечали мою звезду старлея, было таким, куда никто симпатичней за весь вечер просто не заглянул. Может и не ресторан это был вовсе, а кафушка или точнее забегаловка. Начнем с того, что одна нога у этой крали и впрямь была значительно короче другой. Это стало очевидно, когда она, сбросив туфли, вдруг стала танцевать на столе босиком, чтобы развлечь «господ офицеров» — на одну ногу она слегка припадала, другую чуть волочила за собой. Но это был не единственный ее изъян, а первый замеченный мной. Были и другие, например, — одно плечо у девушки было выше другого, а груди не было вовсе. Последнее я обнаружил, когда уже после ее сольного танца увел ее прочь от посторонних глаз куда-то за портьеру и там стал, мягко говоря, ощупывать. Девушка сначала выдержала паузу, затем дико захохотала. «Ты что смеешься?» — испуганно спросил я, — думал, она — ненормальная. «Как чего? — переспросила „красавица“ и со знанием дела объяснила, — шаришь, шаришь у меня на груди, и ничего не можешь найти. У всех теток здесь что-то есть, а у меня — ничего. Смешно, правда?!»

Помню, как я сделал вид, что мне смешно, хотя смешно не было. Это была единственная представительница прекрасного пола в этот вечер, и сослуживцы уступили её мне, как виновнику торжества. Благородные парни, нечего сказать! Но если бы всё закончилось рестораном, это было бы полбеды — просто скверный анекдот какой-то — не более. Самое страшное, что я зачем-то вызвался провожать эту страхолюдину. Та, наверное, ушам своим не поверила, когда старший лейтенант спецслужб в отутюженной форме при полном параде предложил ей такое. Аж просияла вся. «Куда пойдем?» — спросил я. Девушка манерно выдержала паузу, а затем сказала: «По Бродвею хочу схилять». Она имела в виду Тверскую улицу Москвы, всю освещенную неоновым светом, с нарядными витринами, припаркованными дорогими иномарками, приличной публикой. И не успел я предложить взамен маршрут скромнее, например, на Курский вокзал, с которого она еще бы успела уехать домой в Тарусу, как «красавица» цепко взяла меня под руку и всей массой своего хрупкого тела увлекла на «Бродвей».

Сейчас, лежа в постели с больной головой, я с ужасом вспомнил именно этот момент. Дело в том, что я очень люблю Москву, а больше всего люблю именно Тверскую улицу и, оказываясь на ней, я всегда хочу быть на высоте. По крайней мере, когда мне предстоит пройтись по Тверской, то я стремлюсь соответствовать главной улице моего города и надеваю все самое лучшее. А женщина для мужчины, по моему убеждению, это еще и продолжение его костюма. А тут такой казус — костюм в порядке, а вот женщина… Москвичи, мои дорогие москвичи, ночные обитатели Тверской, видели меня вчера, идущим под руку именно с этой насмешкой природы. Какое-то издевательство надо мной высших сил! Почему? За что?

Мне стало нестерпимо больно от этих воспоминаний. Что можно сделать, чтобы отвести боль? Я вспомнил совет какого-то литератора: если досадное происшествие превратить в рассказ или в стихотворение, оно перестанет тебя мучить. Поэтому я немедленно схватил карандаш и на каком-то клочке бумаги вывел четверостишие:

«Почему мне глаза спрятать не во что?

Почему я в душе сам не свой?

— Некрасивая, страшная девушка

Ковыляет под ручку со мной».

Закончив писать, я бросился в туалет. Расстройство желудка. Со мной так бывает всегда после обильного возлияния — не выдерживает печень. В туалет я примчался, естественно, с карандашом в руке — не успел выложить. Переведя дух, я спросил себя, стало ли мне легче на душе после написания первого четверостишия? И констатировал: нет, не стало. Поэтому я взял в руки рулон туалетной бумаги и немедленно записал на нём второе четверостишие, которое являлось продолжением первого:

«Мы по главной с ней шествуем улице,

Той, что в городе кличут «Бродвей».

Эта стерва, лукаво сожмурившись,

Упросила пройти с ней по ней…»

Я поднялся с унитаза, едва доковылял до кровати, как стремглав бросился обратно. Отдышавшись, я опять обнаружил у себя в руке карандаш и поэтому опять задал себе вопрос: легче ли стало на душе? И опять честно ответил: нет, не легче. Тогда я решил продолжать стихосложение. Сидя на унитазе, я вспомнил, как вчера то и дело предлагал своей спутнице свернуть куда-нибудь прочь с престижной освещенной улицы, посидеть во дворике на лавочке — ни в какую. Я даже с надеждой посматривал на небо — не пойдет ли ливень, чтобы быстрей усадить её в такси и отправить на Курский вокзал. Так мне было стыдно, что в такой день — день внеочередного присвоения звания — рядом не оказалось никого симпатичней этой страхолюдины. Нет, дело не в том, что вообще не оказалось, а в том, что не оказалось именно вечером на Тверской улице, главной улице моего любимого города — Москвы.

Так на туалетной бумаге появилось еще одно четверостишие:

«Эх, скорее свернуть в подворотню бы,

Эх, бы туча нависла черней,

Если б град, налетев черной сотнею,

Разогнал любопытных людей».

В этот момент в дверь позвонили. «Кто бы это мог быть? — с удивлением подумал я. — Только не сослуживцы. Ведь на работе мне на сегодняшний день официально дали отгул. Тогда кто?» Я доковылял до двери и повернул ключ. К моему удивлению на пороге стоял именно сослуживец, более того, мой непосредственный начальник — капитан Ревнилов. Его тоже крутило и колотило после вчерашнего. Он и вчера приступил к застолью, уже будучи не в себе. Весь — один сплошной комок нервов. Пил водку фужерами и практически не закусывал. «Что с тобой?» — поинтересовались сослуживцы. В ответ капитан лишь махнул рукой. Больше его ни о чем не спрашивали.

Сейчас, увидев меня в одних трусах с рулоном туалетной бумаги в руках и карандашом за ухом, Ревнилов воспринял это, как норму, то есть как продолжение вчерашнего кошмара. Только его кошмар был связан не со страшной девушкой, как у меня, а со страшным количеством поглощенного спиртного. Капитан, тем не менее, невозмутимо скомандовал: «Одевайся! Машина внизу». «А что случилось?» — механически спросил я, натягивая брюки. «„Расчлененку“ нашли эдак километрах в десяти за Троицком, — также машинально ответил капитан и живо полюбопытствовал, — У тебя похмелиться есть чем?» Я жестом указал в направлении кухни. Визитер кинулся туда. «А почему едем мы, а не менты?» — спросил я вдогонку. В ответ молчание. Хлопнула дверь холодильника, затем еще одни хлопок — это сорвана зубами пивная пробка, бульканье, а затем довольный умиротворенный голос моего начальника: «Сам не знаю. Наш шеф, Платон Филиппович, сказал, что инструкции получим на месте». Капитан Ревнилов появился в проеме кухонной двери с наполовину опорожненной бутылкой пива в руке. Его губы и глаза улыбались: «А славно вчера накатили, да? Будет что вспомнить».

Мне ничего из вчерашнего вспоминать не хотелось. В машине я преимущественно молчал, потому что боялся забыть следующее — последнее четверостишие, отражавшее как события вчерашнего дня, так и мое личное душевное состояние.

«С облегчением плюнул я на землю,

Когда с ней электричка ушла,

Как же это меня угораздило?

Неужели так плохи дела?»

А дела действительно были неважнецкие — ни одной близкой души вокруг. Предыдущее задание с алмазами успешно завершилось, а вместе с его завершением из моей жизни ушли другие алмазы — те женщины, с которыми меня свела эта история. Такова горькая участь работника спецслужб — оставаться в одиночестве после блестяще одержанной победы.

Правда, я вдруг с удовлетворением обнаружил, что после завершения описания в стихах вчерашнего происшествия, горькое ощущение досады и впрямь исчезло. Совет литератора оказался действенным.

Небольшой коттеджный поселок на окраине деревни Чириково кишмя кишел машинами и людьми. В этом водовороте было заметно много автомобилей с синими номерами, которые, несомненно, принадлежали полиции. В толпе сновали люди в такой же синей форме — сотрудники МВД, но было (и немало) людей в безупречно опрятной, но невыразительной одежде, с такими же опрятными, но невыразительными лицами, в которых я научился безошибочно узнавать людей из собственного ведомства.

Когда мы вместе с капитаном Ревниловым протиснулись ближе к коттеджу с номером 6 на улице Лесная, вокруг которого в основном и толпился народ, то, увидев во дворе на изумрудной газонной траве тело, покрытое белой простыней, я сразу поймал себя на мысли, что контуры тела какие-то неполные, словно под простыней чего-то не хватает. Я инстинктивно стал осматривать взглядом пространство вокруг и увидел еще один предмет, тоже накрытый, но уже не простыней, а скорее принесенной из коттеджа скатертью. В этот момент капитан Ревнилов приподнял ткань — под ней были две кисти руки и голова с выпученными ореховыми глазами.

«Исхак Цысарь, секретный агент разведки «Моссад» — услышал я над своим ухом голос Платона Филипповича, начальника отдела экономической безопасности, куда меня перевели с повышением в звании после успешно проведенной операции. Теперь я понял, почему здесь находятся люди из нашего ведомства.

Коттедж принадлежал некоему Виталию. Это его жене кошка принесла в зубах отрубленную кисть агента «Моссад». Сейчас женщину отпаивали на кухне валерьянкой. С самим хозяином коттеджа разговор шел в каминном зале. Шел именно разговор, а не допрос, как было положено в таких случаях. Это в первую очередь бросилось мне в глаза. Мои сослуживцы, сначала вежливо удалив сотрудников МВД, как из дома, так и с прилегавшей к нему территории, расположились у камина за столом. Они не высказали никаких возражений, когда хозяин предложил зажечь камин, чтобы гостям (к сожалению, непрошенным) было уютнее. «Люблю, когда головешки трещат» — доверительно бросил Виталий. Капитан Ревнилов, подхватив его доверительную интонацию, обронил, как бы вскользь: «Под треск дровишек хорошо и накатить по стопке». Его все еще продолжало колотить после вчерашнего кутежа. На реплику капитана тут же обернулся начальник отдела, Платон Филиппович. Но, вместо того, чтобы гневно осадить подчиненного, предлагавшего выпить на работе, он, к моему удивлению, одобрительно кивнул головой. Ревнилов, в свою очередь, переадресовал его кивок мне: «Понял, старлей? Пузырь водки быстро. Одна нога — здесь, другая — там».

Пока я искал по карманам деньги, успел услышать обрывки беседы. Моих коллег почему-то интересовало не то, при каких обстоятельствах была найдена кисть руки, где была обнаружена голова, а где — остальное тело, а то, чем именно занимается владелец коттеджа. Тот в ответ сказал, что он — костоправ или на современный манер — хайропрактик. Начальник отдела живо поинтересовался, а какие болезни он лечит. В ответ донеслось: «Сколиоз, кифоз, позвоночную грыжу». Дальше я ничего не услышал — капитан Ревнилов сунул мне в руку какие-то денежные купюры и вытолкал за дверь, напомнив, чтобы я обязательно принес чек за приобретенный пузырь — в конце месяца по нему возместят расходы.

«Почему Платона Филипповича интересует какой-то сколиоз, кифоз, которые лечит этот костоправ, в то время как несколько часов назад здесь, около этого коттеджа было совершено зверское убийство и не кого-нибудь, а нашего израильского коллеги?» — терзал я себя вопросом, пока водитель Денис (сокращенно Диса), который привез нас в Чириково, в свою очередь терзал вопросами местных жителей, как нам найти продуктовый магазин. Бытность работника спецслужб научила меня думать на опережение: надо всегда иметь свою версию происхождения событий и их развития, событий, в которые, возможно, тебя втянет судьба или приказ непосредственного начальства. Так впоследствии будет легче выйти сухим из воды. «Итак, — продолжал размышлять я, — если Платону Филипповичу, в сущности, наплевать на это лежащее под простыней тело без головы и без других конечностей, значит, существует проблема, человек или вещь, которая работникам нашей конторы в сто раз важней несчастного Исхака Цысаря, чья отрезанная голова сейчас валяется во дворе. Но что это за проблема, человек или вещь, которые так интересуют наше ведомство? Знай, я ответы на эти вопросы, мне было бы легче выстроить собственную игру, если в ней, конечно, возникнет необходимость».

Когда я вернулся с пузырем водки в руках, пламя в камине уже разгорелось, на столе был приготовлен фуршет, расставлены бокалы. «Ну, тебя только за смертью посылать, старлей!» — укоризненно бросил Платон Филиппович. «Я проведу с ним разъяснительную работу, товарищ подполковник, — живо вмешался капитан Ревнилов. — Разрешите наливать?» Руки Ревнилова ходили ходуном — ему страх как не терпелось выпить. В первую очередь он налил, конечно, старшим по званию, затем себе, про остальных забыл. Начальник отдела исправил эту оплошность. «А хозяину?» — указал он на Виталия. К удивлению огромного роста мускулистый Виталий накрыл свой фужер ладонью. «В чем дело?» — ласково поинтересовался подполковник и уже насмешливо спросил: «Ваше поколение выбирает «пепси»? Костоправ так же благожелательно ему ответил: «Наше поколение выбирает женщин». К всеобщему удивлению мой начальник зааплодировал. «Браво! Вот с кого тебе надо брать пример, — заметил он Ревнилову, который одобрительно кивнул головой, не отрывая бокал от рта. Платон Филиппович с неподдельным интересом опять обратился к костоправу, — И какие же, Виталий, у вас здесь бывают женщины?» «О, самые разные! — живо отреагировал костоправ. — Представляете, правлю я одной даме спину и говорю: «Перевернитесь, пожалуйста, на другой бок». А она мне: «Не могу. Грудь мешает». Я как взглянул: мама моя родная! Две груди и каждая величиной по ведру. Я её спрашиваю: «А как же вы ходите? Они вам разве при ходьбе не доставляют неудобств?» «А я стараюсь не ходить, я все больше лежу или в машине езжу. — говорит клиентка. — А то, если я иду, грудь меня и в самом деле к земле тянет, и я все время падаю». «Потрясающе! — воскликнул Ревнилов. — Я предлагаю налить по второй и теперь выпить именно за эту часть женского тела!» Капитана все еще мучило похмелье, и он никак не мог спокойно слушать рассказ костоправа, видя, что на столе стоит бутыль, до половины наполненная крепкой прозрачной жидкостью. Исходящий из неё дух достигал ноздрей и истязал капитана так, что он готов был заплакать, если ему не позволят налить еще раз. Подполковник понял его состояние и чтобы отделаться от человека, который мешал ему удерживать тонкую нить беседы, одобрительно кивнул головой: «Пей, капитан. Пей и ни на кого не обращай внимания». Сам же Платон Филиппович поставил свой бокал на место и с неподдельным интересом обратился к хозяину: «Какая же интересная у вас работа! Значит, говорите, каждая грудь у женщины была величиной с ведро. Потрясающе! Но вам-то, наверное, еще и не такое приходилось видеть?» «Да, приходилось, — охотно отозвался хозяин коттеджа. — Например, женщину, у которой не две груди, а четыре».

По той реакции, которая была у моих сослуживцев, по той сосредоточенности, которая в один момент сковала их лица, я понял, что сейчас они услышали именно то, что стремились услышать в этих стенах. Женщина, у которой было не две груди, как у всех, а почему-то четыре, была для них важнее расчлененного на куски агента израильских спецслужб. Итак, теперь я знал ответ на вопрос, который мучил меня, пока шофер искал дорогу к поселковому магазину. Оставалось понять: зачем моему ведомству понадобилась эта необычная женщина?

Костоправ тоже почувствовал перемену в слушателях и замолчал. Паузу прервал Платон Филиппович: «Ну, и как она вам, эта дама?» «Что, как?» — не понял костоправ. «Ну, общее впечатление?» «Потрясающе!!! — вдохновился хайропрактик, — Сейчас расскажу, Вот, например, приходилось ли вам видеть человека с шестью пальцами?» Все присутствовавшие отрицательно покачали головами. «Лично мне приходилось. И не раз. Отвратительное зрелище. Конкретно меня такая аномалия отталкивает. А женщина, у которой четыре груди, — это совсем другое дело! Это не просто вполне нормальное зрелище, я бы сказал: это зрелище восхитительное! В такой представительнице прекрасного пола есть что-то возвышенное, величественное, а главное, на редкость притягательное. Такое впечатление, что слейся ты с ней, как мужчина с женщиной и выполнишь какую-то большую вселенскую миссию». «Вот — вот! — бросил вскользь Платон Филиппович. — Об этом мы уже осведомлены,… правда, из Интернета».

Виталий замолчал. Молчали сотрудники спецслужб. Я невольно перевел взгляд на хозяйку коттеджа. Виталий заметил это и воспользовался, чтобы разрядить обстановку. «Хорошо, что у меня жена не ревнивая. Правда, Леночка? А то при моей работе не знал бы, что делать». Леночка, которая, наверно, уже не в первый раз слышала рассказы своего мужа и про грудь величиной с ведро, и про даму, у которой этих грудей было не две, а четыре, устало бросила: «Папик, ты сменил бы тему, а то утомил людей пустыми рассказами. У них к нам, наверное, и посерьезней вопросы есть». «Нет, нет, не мешайте ему, пусть рассказывает, — запротестовал начальник отдела и уже обратился напрямую к костоправу, — Скажите, Виталий, а какие проблемы были у той женщины, у которой четыре груди? Ну, с чем она к вам обращалась? Когда была в последний раз? Когда должна была посетить вас вновь?»

«Нет, не ошибся — отметил я для себя, — предмет повышенного внимания моих коллег — именно эта необычная женщина. Но зачем она им? Зачем? Зачем? Зачем?» Я решил дождаться удобного случая и, прикинувшись простаком, задать этот вопрос в лоб — а вдруг расколются.

Услышав, что именно интересует его гостей, костоправ задумался: «Ой, да эта дама была у меня вчера. С чем обращалась? Не вспомню — у меня много людей. Сколько я ей сеансов назначил и с какой периодичностью я тоже забыл. Мне надо посмотреть в журнал. Я вниз спущусь — принесу. Лена, — обратился он к жене, — ты не помнишь, куда я задевал свои очки? Без них теперь вблизи ничего не вижу». Оба, костоправ и его жена, быстро вышли.

«Установить за коттеджем круглосуточное наблюдение! — приказным тоном отчеканил Платон Филиппович. — Есть шанс, что она здесь еще появится. Капитан Ревнилов — исполнять!» «Есть исполнять! — Ревнилов поставил фужер, который уже опустошил три раза, и тут же потянулся к бутыли, чтобы наполнить бокал в четвертый раз. «Капитан Ревнилов, — жестко пресек его действия подполковник, — вы слышали приказ? Срочно организовать наблюдение за коттеджем. Надо фиксировать всех, кто приходит на прием к костоправу». От столь быстрого перехода от вальяжной беседы к служебным обязанностям Ревнилов растерялся, и чтобы нагнать мысль своего начальника спросил: «А кого мы здесь ждем?» «Ну, эту даму с четырьмя грудями» — неохотно ответил Платон Филиппович. Я, окрыленный тем, что подполковник начал «колоться», решил пойти дальше капитана и задал тот вопрос, который интересовал уже меня: «А на кой чёрт она нам сдалась, товарищ подполковник?» Платон Филиппович, пристально посмотрев мне в глаза, ответил: «Согласно некоторым восточным поверьям, товарищ Ведрин, женщина, у которой четыре груди, должна произвести на свет Спасителя Отечества». Ответ был не то в шутку, не то всерьез. Я не смог скрыть свое удивление этим ответом. «Ну и что с того, что она родит какого-то Спасителя Отечества?» Подполковник Гладилин даже не стал смотреть в мою сторону, а лишь отмахнулся от меня, как от назойливой мухи. «Капитан, установить наружное наблюдение». — повторил он приказ Ревнилову. В этот момент из-за стола встал майор Сверчков. «Товарищ подполковник, — обратился он к старшему по званию. — Разрешите мне срочно отбыть в Москву по служебным делам». Платон Филиппович кивком головы дал свое согласие. «Может быть мне тоже слинять? — мелькнуло в голове. — Из-за какой-то ерунды теряю драгоценное время? Дама с двумя бюстами, рождение Спасителя Отечества — это чушь. Надо найти повод смыться».

Когда майор вышел, вдруг неожиданно оживился Ревнилов. «Стоп! — вдруг ударил он ладонью по столу. — Товарищ подполковник, в нашем случае наружное наблюдение за коттеджем ничего не даст». Брови Платона Филипповича удивленно взметнулись. Капитан продолжал: «Находясь на улице, невозможно визуально отличить, у посетительницы четыре груди, или, как у всех, — две — под одеждой не поймешь. А, тем более, что осень началась — пойдут плащи, куртки, пальто». «Твое предложение», — перебил его начальник отдела. «Надо кого-то в доме оставить», — ответил капитан. «Оставить, как?» — поинтересовался подполковник. Ревнилов лишь на секунду задумался: «Под видом лечения!»

«Интересно, кому поручат вести наблюдение и одновременно лечиться? — подумал я. — Точно не мне. Ведь я же здоров. И, слава Богу! Сейчас же найду удобный случай и заявлю, что мне тоже срочно нужно в Москву, как майору Сверчкову. Вместо того, чтобы торчать в этой глуши, я, наконец, займусь наведением порядка в своей личной жизни. Вчерашнее не должно повториться: не буду больше со страхолюдинами гулять по Тверской!»

В это время вошел костоправ в узких продолговатых очках. Начальник отдела тут же попросил его: «Виталий, а Вы можете сейчас осмотреть одного нашего сотрудника? А то он на спину жалуется». «Впервые слышу, чтобы кто-то из моих сослуживцев жаловался на боль в спине» — с недоумением отметил я. Но в этот момент подполковник бросил выразительный взгляд именно в мою сторону. Ревнилов перехватил движение начальственных глаз и тут же шепотом скомандовал: «Раздевайся, старлей!» И не успел хозяин коттеджа произнести, что он не против того, чтобы произвести осмотр, как я уже стоял перед ним в одних трусах.

«А спина-то у вас, молодой человек, в идеальном состоянии, — сказал костоправ. — Ума не приложу, почему она у вас может болеть». Повисла неудобно пауза — сотрудники спецслужб поняли, что попали впросак. Я же чувствовал себя симулянтом. Забыв, что минуту назад я благодарил Бога за то, что мне, кажется, удалось избежать перспективы остаться в этом коттедже под видом больного, теперь я ощущал себя виноватым в том, что моя спина оказалась абсолютно здоровой. Я чувствовал, что подвел Платона Филипповича, подвел Ревнилова, подвел всех своих новых сослуживцев, с которыми мне предстояло работать, и поэтому хотел исправить ситуацию. Хотел, но не знал как. И вдруг у меня в голове всплыла строчка из шуточной песенки, во второй раз всплыла за это утро: «Одна нога у ней была короче…» «Гражданин Костоправ, — я почему-то вдруг официально обратился к хозяину дома. — А вы можете удлинить ногу?» Взгляды всех присутствовавших разом обратились в мою сторону. Я продолжал: «А то у моей подруги одна нога значительно короче другой». «На пять сантиметров могу удлинить, не больше» — со знанием дела сказал Виталий. «Ну, так я ее к вам приведу, ладно? И сам с ней побуду пока это… того… процесс лечения».

Я собственноручно поставил крест на перспективе наладить в ближайшие дни свою личную жизнь. Ответ костоправа лишь утвердил меня в этом: «Это долгий процесс — удлинить ногу. За один сеанс я не вылечу». «Ничего, пусть будет долгий, — охотно подхватил Платон Филиппович, который на лету понял мой замысел. — Лечите ее, как следует, Виталий. Мы все оплатим. А то, сами понимаете, пора парня женить, а у его избранницы одна нога короче другой. Безобразие! Такой брак — позор для всего нашего ведомства».

Виталий открыл, было, рот для того, чтобы выразить свое согласие, как в этот момент в каминный зал вошел высокий мужчина средних лет. Мало того, что он был одет «с иголочки», весь его уверенный вид, неторопливость движений говорили о том, что перед нами человек не только состоятельный, но и состоявшийся, состоявшийся именно как личность. «Ко мне пациент», — вырвалось из открытого рта костоправа. «Не смеем мешать» — сказал подполковник, поднимаясь из-за стола.

«Тащи сюда свою хромоногую невесту!» — насмешливо и в то же время тоном, не терпящим возражений, сказал мне Платон Филиппович, когда мы, покинув коттедж, рассаживались по машинам. «Да не невеста она мне вовсе. Я вообще не знаю, кто она такая…» — стал было оправдываться я, но подполковник меня прервал: «А вот это меня не касается». И, посмотрев в упор, спросил: «У тебя существует такая знакомая или ты все выдумал?» Я твердо ответил: «Да, существует». Подполковник одобрительно кивнул головой: «Чтобы сегодня к вечеру, в крайнем случае, завтра утром хромоногая девица была у врача или как там его… у хайропрактика. А ты чтобы был при ней и вел наблюдение за теми, кто приходит в коттедж. Поджидал эту,… особу с двумя бюстами. Понял?» Вместо того чтобы отчеканить: «Так точно!», я почему-то спросил: «А что делать, если она появится?» «Задержать!» — коротко ответил Гладилин. — «А попытается скрыться?» «Тогда… — подполковник на мгновение замялся, но тут же жестко заявил, — стрелять на поражение».

Я был ошарашен его ответом и, глупо улыбнувшись, сказал: «Жалко». В ответ Гладилин сверкнул глазами: «Жалко, говоришь. А ты что, хочешь разделить участь израильского агента?» Платон Филиппович указал сначала на простыню, под которой лежало обезображенное тело, а затем на скатерть, под которой покоились кисти рук и голова. — Исхак Цысарь по нашим данным сюда за ней приходил“. Я молчал. Подполковник переспросил: „Хочешь?“ Теперь я отчеканил: „Никак нет!“ „Вот то-то же, — бросил Платон Филиппович и обратился к Ревнилову: «Капитан, ты головой отвечаешь за то, чтобы нездоровая девица старшего лейтенанта Ведрина оказалась здесь на лечении». «Есть» — вытянулся в струну Ревнилов. Дверцы служебной машины подполковника захлопнулись, капитан обратил свой взор на меня: «Как ее звать эту крысу с разными по длине ногами, и где она живет?»

Я вдруг вспомнил, что даже не знаю, как зовут мою вчерашнюю знакомую. Знаю только, что она живет в Тарусе. Я отрапортовал: «Как зовут „крысу“ не знаю, знаю, что живет в Тарусе». «В Тарусу!» — скомандовал Ревнилов уже нашему водителю.

Наша «пятерка» свернула с бетонки на мост, пересекла его и направилась в сторону Тарусы. Я, молча, размышлял так: «Ехать искать эту подругу в чужой город, не зная ни фамилии, ни имени — геморрой. Легче найти в Москве. Но, поддавшись общему ритму, который задал начальник отдела, я решил до поры до времени не озвучивать эту мысль.

И вдруг «пятерка» заглохла. Водитель повернул ключ зажигания, стартер не откликнулся. Диса еще и еще раз подергал ключ зажигания — безрезультатно.

«А может, машину и заводить не надо — сказал водитель, — наверное, в ней бензин кончился».

«Не может быть, — возразил капитан. — Лампочка только один раз моргнула».

«Все может быть, — с каким-то удовлетворением ответил Диса. — В машине указатель уровня топлива сломан».

«Толкнем». Диса многозначительно кивнул, и мы с Ревниловым вылезли из машины. В нос врезался холодный воздух.

Мы хотя и с трудом, но откатили «пятерку» к обочине. Пока катили, Ревнилов материл машину» «Ё — моё! Почему ты нас везти не хочешь?»

Свежий холодный воздух благотворно подействовал на мой организм, и я, набравшись смелости, спросил своего непосредственного начальника: «А может, мы просто не туда едем?» Капитан Ревнилов удивленно вздернул брови. Я продолжал: «Зачем ехать искать эту хромоножку в Тарусу, не зная ни ее фамилии, ни даже имени?» «Что ты предлагаешь?» — спросил Ревнилов. Он, кажется, тоже окончательно пришел в себя, пока мы толкали машину. «Легче найти ее в Москве, — ответил я и развил свою мысль. — Она мне проговорилась: фирма, где она трудится, находится в пяти минутах ходьбы от того злачного заведения, где нам вчера «посчастливилось» встретиться. А еще она сказала, что дом — пятиэтажный, а в офисе висит придурковатая люстра, которую видно в окно снаружи. Она так и назвала люстру — «придурковатой».

«А что ты раньше молчал?» — возмутился Ревнилов. Я тут же нашел, что ответить: «Я молчал, потому что старшие по званию решили ехать в Тарусу».

Капитан мгновенно скомандовал: «В Москву!».

Дису оставили разбираться с машиной, а мы с Ревниловым пошли бодрым шагом к видневшейся вдали автобусной остановке и вскоре присоединились к уже собравшимся на ней местным жителям с авоськами. Старенький «Львов» солидно подъехал к остановке, внутри было свободно. Мы забрались на задние сидения. Мотор взревел. Пахнуло выхлопным газом. Автобус тронулся.

За билеты никто не платил — контроллер дремал на своей сумке, Ревнилов смотрел в окно. Шум двигателя слился в один гудящий звук, шальной ветер, врывавшийся в салон через сломанное окошко, приятно обдувал лицо. Капитан прикрыл глаза — видимо, хотел подремать. Я решил иначе воспользоваться возникшей паузой в сегодняшнем суматошном дне. Надо немедленно создать план выхода из кризиса, который царит в моей в личной жизни. А то в ней один мрак. С чего начать? И вдруг я вспомнил, как дней десять назад на этом фронте неожиданно прорисовалось одно светлое пятнышко. О нем подробней.

Когда меня перевели в новый отдел, то серьезного дела сразу не оказалось. В плане отдела числилось одно общественно-полезное мероприятие, которое следовало провести — работа с молодежью на предмет профессиональной ориентации, а конкретно, встреча с членами спортивной команды по хард-болу, организованной при одной из московских школ. Сотрудники отдела, занятые оперативной работой, временем для проведения подобных встреч не располагали, вот и поручили мне.

На этом мероприятии я и заметил ее. Девушка была точь в точь, как Дева Мария с полотна какого-нибудь испанского художника эпохи Возрождения. Черные, как воронье крыло, волосы струились по плечам, белоснежная кожа, на которой, как яблоко на снегу, лежал яркий румянец, и большие грустные глаза. Правда, эти глаза становились грустными лишь тогда, когда они смотрели не в мою сторону. А вот когда в мою!… Короче, если это юное существо смотрело на меня, то было видно, что она, во-первых, романтичная натура, а во-вторых, что она с первого взгляда влюбилась в такого матерого разведчика, как я. Сколько было восторга в этих выразительных зелено-карих глазах, сколько неподдельного интереса, а, главное, сколько переживания за то, сумею ли я понравиться ее товарищам по хард-болу. Она шикала на своих друзей, если кто-то из них вдруг начинал болтать, и даже стукнула одного парня по голове тетрадью, когда тот ответил на звонок по мобильному телефону.

Я же, как умел, рассказывал, с какими трудностями придется столкнуться молодым людям, если они решат стать сотрудниками спецслужб, сколько сил и мужества потребует от них эта профессия, а сам думал лишь об одном, каким бы способом мне заполучить телефон этой красавицы. И придумал. В завершение мероприятия я обратился к аудитории: «Друзья! Я надеюсь, что эта наша встреча — не последняя. Нам нельзя терять друг друга из вида. Через кого мы будем поддерживать контакт?» На последней фразе я направил глаза не на кого-нибудь, а на ту, что так походила на Пречистую Деву Марию. Девушка вся просияла от восторга и стремительно подняла руку вверх: «Через меня!» И не успел я ответить согласием, как она продиктовала номер своего мобильного телефона и добавила: «Галя Лейкутович. Одиннадцатый класс А.» Я тут же внес эту информацию в свой мобильник, но позвонить — напомнить о себе, не было повода.

Перед глазами снова все поплыло… Но перед тем, как погрузиться в дремоту, я поклялся себе, что начну наводить порядок в своей личной жизни с того, что наберу номер телефона именно той девушки, которая так похожа на Пречистую Деву Марию.

Гудение двигателя и свист ветра превратились в сильный прибрежный бриз. Я осознавал, что это сон. Вокруг был раскаленный песок. Он, поднятый ветром с барханов, колол лицо. Вдоль берега носился агент Моссад Исхак Цисарь с отрубленной головой, которую он держал подмышкой. Голова развлекала его задорной песней. Она пела «Хава Нагилу» — единственную еврейскую песню, которую я знал. Правда, голова то и дело падала на песок, но агент поднимал ее, отряхивал и заставлял петь снова.

Мне порядком надоел этот Исхак со своей головой, и я решил глянуть «сколько там набежало». Но на левой руке вместо часов оказался компас. Компас показывал, как всегда — на север. «Что ж на север, так на север!» — подумал я, встал, отряхнулся от песка и сделал шаг. За первым же барханом ноги в песке завязли по колено. Кто бы смог мне помочь? — промелькнуло в голове. Я обернулся: безголовый Исхак был уже далеко. На его помощь нельзя было рассчитывать. И в этот момент кто-то положил мне руку на плечо и тихий голос сказал: «Попался, голубчик!»

От неожиданности я вздрогнул и открыл глаза.

«Что, какая остановка?» — машинально произнес я.

«Конечная» — ответил кто-то, снимая руку с моего плеча. Я поднял глаза: передо мной и Ревниловым стояла кондукторша.

— Где вы сели, мальчики?

— На предыдущей остановке». — ответил Ревнилов, вставая и обходя кондуктора. Я последовал примеру своего начальника. Женщина пообещала нас запомнить и ушла восвояси.

Спросонья я понимал одно: все происходящее, обезглавленный Исхак Цисарь, тот, что найден около коттеджа костоправа, и тот, что только что бегал по барханам, хромоножка без бюста, женщина, но уже с двумя бюстами и эта кондукторша — все это продолжение какого-то кошмарного сновидения, которое началось еще вчера в злачном заведении и упорно не желает заканчиваться.

Поэтому, когда в кармане Ревнилова зазвонил мобильный и Платон Филиппович сообщил моему начальнику, что возле коттеджа Виталия обнаружили еще один труп теперь с отстреленной верхней частью черепа, я воспринял это едва ли не как должное. Кошмар — так кошмар! Что поделаешь? И вдруг, словно ушат холодной воды вылился мне на голову — меня отрезвило: «Стоп! Ведь именно мне предстоит дежурить в коттедже костоправа, возле которого то и дело убивают людей. Вот тебе бабушка и Юрьев день! Наладил, называется, свою личную жизнь. Тут как бы вообще не лишиться жизни. Не будет тебе, Антон, ни Пречистой Девы, не будет вообще никого, даже хромоножки… И вдруг при мысли о хромоножке у меня отлегло от сердца: «Мое дежурство в злополучном коттедже состоится лишь в том случае, если капитан Ревнилов эту хромоножку найдет. А он ее и искать не будет, потому что после полученной сейчас информации, я уверен, он немедленно сорвется назад в Чириково.

Но, к моему удивлению, Ревнилов вместо того, чтобы опять мчаться в Чириково, поднял по тревоге все молодое пополнение. «Желторотикам» было дано задание — заглядывать в окна пятиэтажек — искать «придурковатую» люстру. Радиус поиска был обозначен — один километр от того злополучного не то ресторана, не то кафе, где мы гуляли вчера.

На меня навалилось нервозное состояние ожидания. Дало знать о себе и состояние похмелья. Я подумал: «Старшие по званию привели организм в порядок — теперь моя очередь». Я прямо так и сказал Ревнилову. В ответ он с пониманием кивнул головой: «Только находись поблизости. Как только мы ее найдем, я тебе позвоню, и ты отправляешься с ней к костоправу». «Черта с два ты ее найдешь!» — злорадно подумал я и зашел в первый же попавшийся бар, заказал сто грамм водки, приготовился пить и сидеть здесь долго. По крайней мере, отдохнуть я успею. — Ну, что это за ориентировка — «придурковатая» люстра». Я поднес рюмку к губам, не стал пить одним глотком, а лишь немного отпил. В груди стало тепло, а в голове просветлело. Я решил воспользоваться состоянием ясности своего ума для того, чтобы прочно удерживать нить происходящих событий в своих руках.

Итак, я только что убедился еще раз, что трупы вокруг коттеджа костоправа меньше интересуют мое начальство, чем эта необычная дама. В Чириково только что кому-то отстрелили верхнюю часть черепа, а Ревнилов — главная рабочая лошадь нашего отдела остался в Москве искать вчерашнюю хромоножку для того, чтобы вместе с ней немедленно отправить меня наблюдать за тем, что происходит в доме у костоправа — ждать, когда в нем появится эта необычная женщина. Получается: если какой-то маньяк расстреляет, а затем расчленит всю деревню Чириково — спецслужбам все равно, главное, — не упустить эту даму, а то и замочить ее в случае попытки к бегству… Интересно, чем она им насолила? Впрочем меня это не касается — хромоножку они не найдут, а, значит, я остаюсь в Москве. Остаюсь и первым долгом звоню той очаровательной девушке с лицом Пречистой Девы. Я обрадовался открывшейся перспективе и поднес к губам свою рюмку. Но в этот момент раздался звонок Ревнилова на мобильный. «Нашли!» Я выругался, без всякого удовольствия допил свои сто грамм и побежал по названному адресу. На бегу я думал: «А ведь не зря Платон Филиппович называет моего начальника „пес-ищейка“! От такого и впрямь не уйдешь!»

У подъезда пятиэтажного офисного здания уже стоял капитан с букетом недорогих цветов. «Это твоей… — капитан стал подыскивать подходящее выражение для той, кому предназначались цветы, но так и не нашел, поэтому молча сунул букет мне в руки и, чтобы как-то подбодрить, похлопал по плечу. — Этаж третий, офис триста двенадцать. Я уже заглядывал. Это она». Мне вслед он бросил: «А люстра у них и впрямь придурковатая».