Освобождённые воды. Фантастическая повесть

Сергей Михайлович Казначеев

Есть идея – распрудить водохранилища на Волге и сбросить освобождённые воды в засушливые земли, степи, пустыни Средней Азии и Калмыкии. Вопрос, актуальный сегодня, решается на рубеже XXI–XXII веков.Но благими намерениями вымощена дорога в ад. Утопия оборачивается антиутопией: в обезвоженных районах начинаются эпидемии, южные края заболачиваются. Разумный проект грозит глобальной катастрофой…*в оформлении обложки использована картина В. А. Джанибекова

ЗУАХТАРЫ

Ранним утром Парамон Водограев стоял на высоком берегу волжского водохранилища и задумчиво смотрел на таинственно мерцающую гладь воды. Впрочем, сейчас это зерцало казалось отнюдь не блестящим, а сильно запотевшим, да и запашок от неё исходил нехороший — это заживо гнила-разлагалась расплодившаяся на жаре сине-зелёная водоросль. Далеко за горизонтом показался тонкий огнистый краешек восходящего солнца, но его свечение уже разлилось по всему светло-голубому небу на востоке, а северная сторона горизонта ещё отливала молочной белизной. Лишь на юго-западной дуге земного циркуля тон небесной сферы был более насыщенно-синим, как цветки придорожного цикория.

Всё было готово к началу глобальной гидротехнической операции. Уже завтра будут открыты задвижки каналов и шлюзов, и освобождённые, застоявшиеся воды хлынут в суперсложную систему сообщающихся проток и резервуаров, устремятся в сторону засушливых земель Казахстана, пустынь Средней Азии и Калмыцких степей. Пройдёт немного времени, и всё там изменится. Зазеленеют пустоши. Расцветут чудные сады. На месте вчерашней пустыни вырастут изогнутые виноградные лозы и безбрежные хлопковые плантации. Начнёт обнажаться дно, покрытое плодородным слоем тины, появятся на поверхности останки затопленных деревьев, зданий, памятников, церквей. Торжественный момент! А на сердце всё-таки тревожно…

Думая об этом, он и не заметил, как на его спортивное плечо легла невесомая, но тёплая, сухая ладошка. Обернувшись, Парамон узнал свою помощницу, недавно назначенную Управлением.

— А! Это ты, Танзиля! Пришла в последний раз полюбоваться видом мёртвого моря?

— Да… в последний… — в её голосе явственно прозвучала неподдельная, глубокая грусть.

— Ты что — жалеешь!?

— Пожалуй, что да…

— А о чём, если не секрет? — он внимательно вгляделся в её ладную фигурку. Несмотря на технологичный дизайн служебного комбинезона, под ним легко угадывались вполне притягательные женские формы: узкие плечи, маленькая грудь, раздольные азиатские бёдра. Попка, кажется, была немного плосковата, но для потомственной наездницы выпуклость была бы и ни к чему. Впрочем, для углублённого в созидательные размышления гидротехника это сейчас представлялось маловажным. — Ты, по-моему, не очень радуешься воплощению нашего проекта? Ведь вся эта никчёмная вода пойдёт на орошение ваших засушливых земель!

Танзиля помолчала и с лёгким придыханием ответила:

— Да нет, меня всё это… радует, но…

— Что, но?

–… Да вот… Я ведь по моим наследственным корням — зуахтарка…

— Зуахтарка? Это — что? — он с недоумением воззрился на помощницу. Для него понятие национальности казалось дремучим, бессмысленным предрассудком. — И что? Что это значит?

— Зуахтары на нашем старом языке означает: ищущие воду…

— Ну, так вот! Вот она, вода. Благодаря матушке Волге она напоит ваши пустыни. На месте песчаных барханов возникнут реки, озёра, возродится Аральское море!

— Да, конечно, но…

— Опять это «но»! Забудь ты это слово. Скажи лучше: «Да»!

— Мои предки мечтали найти свою воду. А эта — будет чужая…

— Своя, чужая! У воды нет национальности.

— Я знаю, и всё-таки… Всё предстоящее меня сильно беспокоит.

— Да?.. И что же нам делать?

— Теперь, наверное, поздно…

— И зачем ты только пошла в гидротехники?

— Надеялась помочь своей земле.

— Помогла?

— Нет… Пожалуй, не помогла, — Танзиля смахнула с узкого прищура невидимую росинку.

— Ты — что? Плачешь? Но ведь это же — атавизм! И что у тебя за настроение? В будущее надо смотреть с оптимизмом и надеждой. А, Танзиля?

Она молча кивнула в знак согласия. Пауза затягивалась. Парамон, неожиданно почувствовав себя виноватым, приобнял её худые, слегка вздрагивающие плечи. Но не так, как ей бы того хотелось — не по-мужски, а скорее, по-товарищески.