Легенда об Усену. Цикл «Усену». Книга третья. Том 2

Сергей Маркелов

«Второй раз за день я становлюсь свидетелем того, чего не может быть! Даже сейчас я сомневаюсь, что все это имело место.Ведь это противоречит всем законам природы, которые придумали для себя люди. Где мы – это Все, а остальные – лишь Добыча!Нажива – двигатель любого человека. Мы делаем все ради нее! Даже убиваем себе подобных! Власть и Богатство – вот, к чему мы стремимся всю свою жалкую жизнь, столь ничтожную и короткую, что, даже достигнув всего этого, не успокаиваемся и на смертном одре…»

VII «Там — мой Дом!»

«Терпение… Что мы можем сказать о нем тому, кто долгое время только этим и занимался, причем сам не понимая, что это за штука.

Всюду, куда не брось взгляд, ему говорили: «Терпи, так нужно, еще немного и жизнь наладиться!»

Но проходит время, а воз и ныне там! Ты садишься в уголочке, вдали от злых глаз, и понимаешь, что твое терпение послужило лишь им, а не тем, ради кого ты на все это пошел. Твои родные, семья — вот ради кого ты шел на все это. Но именно этим и пользовались «злые языки». Зная, в каком ты положении, они охотно издевались, одергивали, бранили тебя, а ты все терпел. Терпел молча, послушно, как раб, возле господ, которые позволяли тебя бичевать.

Но все ради чего?! Ради семьи — ответишь ты! И ты прав, ради тех, кого любишь, можно и потерпеть. Но все должно быть в меру. Ведь почувствовав безнаказанность, твои господа вскоре в конец обнаглеют, если уже не обнаглели. Они позволяют себе многое.

Но почему одним позволено издеваться над другими безнаказанно, а другим суждено терпеть, и преклонять перед ними голову?! Неужели те, кто умеют больше и лучше, должны слушаться тех, кто имеет больше? Этот вопрос преследует всех нас еще с незапамятных времен, и ясного ответа на него до сих пор пока нет…

Конечно, сейчас скажут: «У тебя есть выбор! Не нравиться — уйди!».

Но куда? Поменять одного злыдня и жадину на другого? Есть ли смысл? Конечно, в мире полно негодяев, жадных и сварливых, жестоких и сухих, алчных и мелочных людишек, но есть, я верю в это, и такие люди, которым можно довериться. Те, кто не заставит тебя терпеть, и заслужит твое доверие словом и делом, тот, кто поддержит и поможет.

Может это сказка? Думаю, что нет! Просто мы так долго и сильно привыкали терпеть, что другая жизнь кажется нам нечто на подобии фантастики, со счастливым концом. Мы так погрязли в будничной рутине, что и не видим окружающих, тех, кому наша помощь может пригодиться, и кто сможет помочь тебе. Замкнутость мировоззрения, внутреннего мирка, сознания и поведения, делает нас рабами терпения. Наша жизнь нас не устраивает — терпи, наша работа тяготит — терпи, тебе ничего не мило — терпи.

Терпи, терпи и снова терпи! И до какой поры мне терпеть — до гроба?! Тогда, это не жизнь, а одна мука, которую надо перетерпеть… А что дальше, а дальше — ничего! Кончилась жизнь — кончилось терпение.

Не знаю как вы, но я не согласен так жить! Это и не жизнь вовсе, а существование! Но так нельзя, такой образ жизни ни к чему не приведет: вы никого не устроите, ни с кем не сойдетесь, всю жизнь проведете в одиночестве, и все ради терпения! Терпение уместно, когда больно, но как только боль проходит, надо брать жизнь в свои руки, перестать быть рабом привычек и глупо повиноваться.

Зачастую мы сами говорим себе — терпи, когда попадаем не в лучшую ситуацию. Но вместо того, чтобы что-то сделать и выбраться из нее, мы начинаем привыкать к ней, называя ее терпением. Мы начинаем привыкать терпеть, и вносим терпение в ряд своих привычек. Может быть, у нас мало тех, кто недоволен жизнью, но по-прежнему упорно терпящих ущербность.

На эту тему можно еще долго и упорно рассуждать, но решать Вам…»

Так решил для себя наш юный барс Шусик, виня себя во всем, когда до него вдруг дошла одна мысль:

— А да ну их всех!

Самый простой способ избавиться от проблем — махнуть на них лапой. Простой, но не лучший.

Решив отмахнуться от своих проблем и тяжких дум, Шусик не понял одного, что нельзя повернуться самому к себе спиной и просто уйти. Вконец он и вовсе потерял ту нить, связывающую его с прошлым, забыл про наставления. Ощущая внутри себя непомерную пустоту, он просто брел неспешным шагом вперед, не понимая, что у его пути не будет конца.

Его трудно винить за такое отношение к себе и другим, ведь всем нам порой хочется скрыться от своих бед, и от самого себя, где-нибудь, где нас никто не найдет. Кому-то для отдыха нужна шумная компания, а кому-то, просто побыть одному.

Шусик предпочел не только отстраниться от невзгод и всех, с кем они были связаны, но и от тех, кто вызывал у него теплые чувства. Решив для себя, что у него почему-то нет ни одного шанса, он предпочел выкинуть из памяти ту самую, которую повстречал недавно, и с которой он больше не надеялся встретиться. Увидеть ее вновь, это было бы слишком неправдоподобно и чуждо его мыслям. Он даже не подозревал, как его собственный разум, играл с ним в злую шутку.

Услыхав от тех, кому он доверял, что он безнадежен, он почему-то винил в этом себя. Он раз и навсегда согласился с их словами вместо того, чтобы бороться, измениться самому и исправить все в округе. Шусик попросту сдался, упустил лапы, и как часто все мы совершаем эту ошибку — начинаем попросту терпеть все то, что по-нашему мнению преподносит нам судьба.

Но та боль, которую пытался прогнать Шусик, отступила лишь на время. А когда вернулась, стала в десять раз сильнее. Непонятная, навязчивая злость, без всякой на то видимой причины стала спутницей барсенка. Он злился на все и вся в округе — на ветку, что хлестала его, на дерево, внезапно выросшее на его пути, на пение птиц, на ветер, на воздух, на себя! В большей степени конечно на себя.

Ему казалось, что он сейчас занят совсем не тем делом. Что его путь совершенно бесполезен, и никому не нужен. Что он может больше, но не здесь, и не сейчас. Ему хотелось попасть в такое место, где бы его оценили, а усилия принесли бы реальную пользу, а не видимость занятости.

Его крайняя раздражительность сделала его менее внимательным, бережливым и чутким, что, в конце концов, могло привести его до беды. Только он бы и не понял разницы, попав в беду, так как был уже давно в ней, но внутри себя. Можно сказать, он сам, без чьей-либо помощи запер себя в «темной компании» и предпочитал Ее — чистому и вольному простору, свежему воздуху и жизни. Ему ничего не оставалось, как ежеминутно тяжело вздыхать, смотря вперед пустым взглядом, и идти, не сворачивая по дороге в никуда.

Но порой, когда мы думаем, что никому не нужны, что все нас бросили и мир повернулся к нам спиной, мы забываем оглядеться вокруг. Ведь тогда наверняка найдется тот, кому ты не безразличен, кто поймет тебя, поддержит и заставит взглянуть на мир по-новому, доселе неведомому и ждущему открытий. Всегда найдется тот, кто поймет тебя, всегда…

— Стой, остановись, сверни… — доносился вдалеке чей-то глухой голос, похожий на голос разума, в голове барсенка, и которому он не придавал особого значения.

— Раз я уже слышу, голоса, значит, я не одинок и разум не покинул меня, — так рассуждал он про себя, по-прежнему ступая вперед тихой размеренной походкой.

Даже услышав голос, не Зло советующий, Шусик, не был в силах выслушать, поверить в него, остановиться, оглянуться и понять, куда привело его отчаяние и печаль — две спутницы, неразлучно следовавшие за ним.

Но то, до чего нельзя достучаться силой разума и слов, можно пробиться через силу. Именно так и произошло с Шусиком, когда спустя пару минут затишья, он получил сильный толчок со спины, поваливший его на землю. Прежде чем он успел что-либо понять, и начать орать на того, кто это сделал, на него как из ведра, полился пронзительный крик чуть ли не прямо в уши:

— Ты что совсем оглох? Я тебе кричу, кричу?

— Ты?! — поднимаясь на лапы, впил ошарашенный взгляд Шусик в крикунью, оказавшейся той самой барсихой, с которой он совсем недавно расстался.

— Ты, что, думал спас мне жизнь и это останется незамеченным? Но я не ожидала, что нагнав тебя, я тоже отплачу тебе тем же. Смотри! — не умолкала она, не давая Шусику и рта раскрыть.

Не теряя ценного времени, она подскочила к ближайшему к нему кусту. Одернув листву, барсиха представила ему наглядное доказательство своих слов.

— Петля?! — тихо сорвалось с уст барсенка, невольно попятившегося назад.

— Я бы и этого не советовала! Пока ты летал в облаках, ты и не заметил, как вступил в охотничьи угодья. Здесь за каждым кустом капкан, петля, а впереди тебя ждала яма! — и снова барсиха сопроводила свои слова фактами, от которых барсенок и вовсе растерялся и потерял дар речи.

— Ты шел по тропе к водопою, безопасного, но не здесь и сейчас. Если ты думаешь, что сбежав со стоянки людей, ты будешь в безопасности, ты крупно ошибаешься. Ты лишил их желанной добычи, и теперь они этого так не оставят. Уж ты мне поверь! — попыталась она заглянуть Шусику в глаза, но те были пусты, без огонька, затуманенные думами, печально смотревшими на все и всех, и не находившие ни в ком отдушинки.

— Не знаю, как ты, а мне здесь не по себе. Идем, я знаю место, где можно переждать, отдохнуть и зализать раны, — попыталась она подойти ближе и указать на раны и порезы на его теле, но Шусик шарахнулся от ее лапы, как от огня, и та неловко положила ее перед собой.

— Послушай, если мы останемся здесь, еще хоть на час, люди отыщут нас по следам. А мертвым страх неведом, — закончила она, приглашая взглядом его пойти за ней.

Пусть Шусик и находился еще в состоянии аффекта, но все же внял ее мудрым словам. Чувствуя, как его тянет к ней, он последовал за ней.

— Не знаю, каковы их планы, — рассказывала барсиха, свернув с тропы увлекая Шусика все глубже в лес.

— Я в здешних краях недавно, но все же заметила и увидела, как редеют животные в округе. Вначале мелкая дичь, затем зайцы и лисицы, а недавно люди принялись охотиться на всех подряд. До того, как я попалась им, они несколько дней шли по моим следам, пока не догнали… — осеклась она и, видя, что барсенок по-прежнему молчалив и безучастен, перевела тему.

— Прости, я не представилась, не тогда, не нынче… Меня зовут Маля. Имя, данное родителями, звучало иначе, я сама чутка изменила. А как тебя назвали родители? — спросила она пытливо, на что Шусик, недовольно буркнул:

— Наверное, Шус-ик!

— Наверное? Ты, что не знал их?

На что барсенок поднял взгляд, и посмотрел ей прямо в глаза. После чего твердо и холодно ответил:

— Нет!

На что Маля немного осеклась, понимая, что задела за живое.

— Может это и лучшему… Мои — только и поучали меня всю жизнь, — начала она, но барсенок оборвал ее на полуслове.

— Вовсе нет! — еще тверже и суровее произнес он, уже не смотря на нее.

Маля понимая, что пропасть между ними увеличивается с каждой секундой, продолжила:

— Прости, прости, я не хотела! Конечно, ты и я — разные судьбы. Но я уверена, ты также любил своих родителей, как и я…

— Ты права — я не ты! — снова перебил ее Шусик, начиная терять терпение.

— Прости, — печально протянула она. — Но тебе вряд ли приходилось покидать отчий дом и бежать без оглядки многие и многие дни, лишь потому, что в наших краях поселился человек. А вместе с их приходом, пришли и беды! Как и здесь, все началось с беззаботной вырубки леса. Затем с обнищанием добычи. А после и вовсе с ее исчезновением. А когда они поднялись в горы, нам с матерью стало ясно, что рано или поздно человек доберется и до нас! Это был лишь вопрос времени… Не в силах терпеть, мы решили бежать… То было ночью и луна была не на нашей стороне… Когда мы спустились в предгорье, мы угодили прямо им в руки… Лишь ценой вечной любви и жертвы, мне удалось спастись… — сделала паузу Маля, остановившись, не в силах говорить и вспоминать спокойно события того рокового дня.

Опустив голову, она продолжила:

— Прошло еще немало дней, прежде чем мне удалось оторваться от преследования… Без оглядки я кинулась прочь от них и тех мест, где все это случилось. И вот я здесь… И знаешь что?! Я никогда не оставляю надежды на возвращение в родные края. Почему спросишь ты? — подняла она глаза на Шусика, которые были влажными от слез.

— Потому что там — мой дом! — философски закончила она.

Поймав понимающий взгляд собеседника, барсиха поспешила вперед.

— Идем, то место уже совсем неподалеку! — опередила она его, пряча свое лицо, так как от воспоминаний ее глаза, заструились слезами, которые лишь пробежка могла осушить…

— Где это мы?! — нарушил свое молчание Шусик, когда спустя полчаса, Маля привела его на возвышенность, совершенно голую, лишенную растительности.

— Это место… — начала Маля, оглядываясь по сторонам. — Я наткнулась на него совершенно случайно. Только отсюда я поняла, что за мной больше не гонятся.

Посмотрела вдаль Маля, на юг до самого горизонта. Шусик и вправду приметил то, что отсюда открывался вид на всю долину, во все четыре стороны.

— Зачем?! — печально спросил он.

— Зачем я тебе все это рассказала? — взглянула на него молодая барсиха, а затем вновь устремила свой взор на горизонт.

— Потому что я увидела в твоих глазах, похожую беду, постигшую некогда меня… Ведь ты тоже потерял родителей?

— Я их… и… Ни разу не встречал, — отвечал Шусик, не слишком многословно, но и этого хватило Мали, чтобы понять, что у него на сердце.

— Я помню то состояние, в первые дни, после потери… Это отчаяние, пронизывающее насквозь, полная безнадежность, пустота, как будто из меня высосали жизнь, и осталась лишь оболочка…

— А еще злость, не знаю на них или на себя, но злость и гнев…

— На то, как мало вы успели вместе… А могли многое совершить, не случившись того, что произошло! — закончила мысль барсенка Маля и оба умокли, не зная, что еще можно добавить.

— Хотела сказать тебе… — начала Маля и хотела дотронуться своей лапкой до барсенка, но Шусик вновь одернулся от нее.

— Ни к чему лишние слова, — недовольно буркнул Шусик, тут же отвернувшись от нее.

— Но так нельзя, ты сам понимаешь… Ты и я, мы похожи, и над нами повисла одна беда!

— Люди уже позади, а что до остального — я путешествую один.

— Ты гонишь меня?

— Нет!

— Нет, нет! Ты гонишь! Как будто я не замечаю! Сначала ты спасаешь меня, затем уходишь, и сейчас — тоже самое!

— Нет!

— Не нет, а да! Послушай малыш…

— Не называй меня так.

— А, как?! Имени я твоего не знаю.

— Шусик.

— Хорошо, Шусик, хоть с этим ты определился. Так вот, думаешь, ты один прошел через такое?! Только тебе одному плохо и одиноко?! И только ты один боишься заводить друзей, и в следующую секунду потерять, как некогда потерял любимых?!

На что Шусик ничего не отвечал, но уже чуть повернулся к Мали лицом, исподлобья, заглядывая ей в глаза.

— Твои страхи не новы, и я прекрасно понимаю тебя… Но вот тебе совет от той, кто переборола все беды, и решила во чтобы то ни стало, продолжить жить. Всему, что ты знаешь, умеешь, ты обязан им, и было бы не справедливо и нечестно, по отношению к ним, если бы ты отрекся от всего этого, выбросил из головы, махнул лапой. Ведь так ты только предашь их, уничтожишь все те труды, надежды и мечты, что они возлагали на тебя! Не позволяй невзгодам управлять тобой! Возьми их за горло, сожми крепко лапой и пусть они — приутихнут! Покажи им, в чьих лапах твоя жизнь, судьба и счастье. Жизнь — твоя!

На этом Маля многозначительно взглянула на Шусика, которого ее слова очень тронули и он ушел с головою в их обдумывание.

— Прости, я вовсе не хотел тебя обидеть, — молвил озабоченно Шусик, очнувшись, когда Маля пошла вниз обратно в лес, одна без него.

— Я знаю, Шусик, и не держу обиды.

— Так куда ты?

— Близится вечер, время охоты.

— Я с тобой.

— Судя по твоим бокам, ты не ел больше недели.

— Две.

— Тем более. Отдохни здесь, я скоро вернусь. И не бойся, тебя здесь никто не будет искать — слишком открытое место — им и в голову не придет, — бросила напоследок Маля, и ускорила шаг.

Шусик не зная, как поступить: бежать или остаться, чувствуя неимоверную усталость. Смыкающимися произвольно глазами, он проводил Малю до лесу. Когда она исчезла в нем, ему не на чем было больше концентрировать внимание, и он рухнул на живот, от усталости, голода и переохлаждения, после дождя. Не прошло и полминуты, как он уже тихо и немного нервно засопел, порою вздрагивая от внутреннего озноба, ставшего результатом крайней умственной и физической напряженности.