Все реки петляют. Москва и Московия

Сергей Калашников, 2023

Сознание нашего соотечественника и современника попадает в ребёнка, живущего в Англии в конце семнадцатого века. Героиня с родителями и группой учеников созданной её трудами школы добралась до Архангельска, где выяснилось, что планы по созданию речной империи оказались чересчур смелыми: иноземцам по землям Московии свободно перемещаться нельзя. Ей дозволено только привозить и увозить товары в Архангельск, а внутрь страны соваться категорически не рекомендовано. Так что Софье Джонатановне предстоит решить непростую задачу – подготовить местных жителей к созданию речного флота и наладить движение по рекам и через волоки, а самой сидеть на месте и не высовываться. Это в то время, когда неугомонную героиню неудержимо тянет везде побывать и всё увидеть. Однако везёт тому, кто везёт. Софи категорически не готова к тому, чтобы упустить даже малейший шанс добиться своего.

Глава 7. Бедная Лиза

— Здрав будь, герр Питер! — обратилась Софи к одетому в военный мундир будущему императору. — Ждала я тебя нынешним летом, дабы исполнить волю твою, в Архангельске-городе. Увы, видно не было на то божьей воли: дела не отпустили тебя, государь, из Москвы.

Мы находимся в Преображенском дворце, где проживают вдовствующая царица Наталья и сын её. Есть и дочь годом младше. Царевна Софья послала нас протаптывать тропку доверия к сердцу венценосного юнца.

— Помню тебя, Софья Джонатановна. И обещания твоего не забыл.

Юноша старается выглядеть солидно и говорить весомо. Он сейчас в окружении ближников, из числа которых я надёжно помню только про Александра Меншикова, но узнать, кто из этих молодых людей он, не могу. Никто не похож на артиста Жарова.

Тем временем Пётр отправляет товарищей к полку (все они тоже в мундирах), а сам усаживает меня на застеленную ковром лавку — это типа аудиенция.

— Писала мне сестра Софья, просила принять свою фрейлину для разговора о погоде. Так что там у тебя насчёт снегопада? — И смотрит с ухмылкой.

— Царевна не всё может сообщать тебе открыто, но и таить от венчанного на царство государя истинного положения дел не должна. Вот отчёт о последних поступлениях средств в казну и предложение об их израсходовании. Если ты эти намётки одобришь, царевне будет спокойнее, и она с уверенностью сможет втолковывать Думе уже не полную отсебятину, а волю истинного царя.

— Царя? — вскинулся Пётр. — Да она меня мальчишкой считает. Куклой послушной, слова её повторяющей.

— Пока ты рос и помогал ей, повторяя её речи, она, как могла, оберегала тебя от чрезмерных забот. Теперь это беззаботное время миновало. Ты стал не мальчиком, но мужем. Настал и твой черёд приступать к делам великим. Шаг за шагом — от простого к сложному. Вот как только почувствуешь, что овладел искусством государственного управления, так она сразу и передаст тебе власть. Шаг за шагом, не обрушивая на тебя единым махом непомерный груз забот державных.

— Тогда почему Софья мою матушку не слушается?

— Софья — дочь царя. Отец, твой и её, видя слабость здоровья сынов своих Фёдора и Ивана, постарался хотя бы дочери, девице пытливой и любопытствующей, дать знания, нужные для того, чтобы та смогла начинания его продолжить. Она лишь послушна воле батюшки своего и твоего, свято выполняет волю родительскую. А твоя матушка, как и полагается любой заботливой матери, боится за судьбу чад своих — тебя и Натальюшки. Как орлица над своими орлятами хлопочет и от всех тревог старается уберечь. Материнский инстинкт — он у всех: и у нас, млекопитающих, и у птиц, и у реп… гадов ползучих или пресмыкающихся. Даже у рыб холоднокровных. А для матушки твоей, Натальи Кирилловны, Софья — падчерица. Слыхивал, наверно, сказку о Золушке?

— Нет. Расскажи.

Пришлось рассказывать.

* * *

— Ты когда в другой раз придёшь? — спросил Пётр на прощание.

— До лета не свидимся, — ответила Софи. — Да и летом встретимся, только если ты захочешь на корабле по морю пройти и приедешь в Архангельск. Проведывать тебя станет фрейлина Уокер. Ты её знаешь, это та самая Лиза, которая сердита на тебя.

— А если я прикажу, чтобы приезжала ты?

— Бабами бабы командуют, а ты, поскольку мужчина, парнями распоряжайся, — резко высказалась Софи. Признаться, царевич её несколько раздражал. Детскость его была не такая, как во взращённых нашими трудами английских школярах, а чересчур царственная. — Через седмицу или около того мне приказано исполнить волю госпожи моей в месте дальнем и хладном.

— Какую волю? Где? В Архангельске?

— Софья Алексеевна не поручала мне рассказывать тебе об этом. Не могу же я самовольничать! Но ты же царь! Можешь сам спросить её об этом письмом. Или лично. Да хоть бы приказать ей сюда явиться и доложить.

— Эй! Чернил и бумаги! — крикнул в пространство будущий император.

Вскоре затребованное было доставлено, и юноша собственноручно написал записку:

Софья! Повелеваю тибе явитца ко мне. Пётр.

— Дозволь, государь, я перебелю. А то бумага тебе попалась неровная, буквы показывает неправильно.

— Да, перепиши.

И через несколько минут:

— Почему так долго?! А ну, дай прочту!

Пётр схватил бумагу, не дав чернилам просохнуть.

Любезная сестрица моя Софьюшка! Мы столь давно не встречались, что я стал беспокоен: здорова ли ты? Не откажи, порадуй брата твоего встревоженного столь долгой неизвестностью, навести меня в селе Преображенском, а то я так занят изучением премудростей военных, что времени приехать к тебе не имею.

— Хм. — Пётр глянул на меня слегка ошалевшим взглядом. — Неладно выходит. А раньше ещё более неладно было. Коня! — крикнул он снова в пустое пространство.

— Бюджет посмотришь, когда вернёшься? — ехидно напомнила Софи.

— Ладно, — вдруг остановил свой порыв наш венценосный собеседник. — Показывай, чего там. И объясняй.

— Я, ваше величество, государственным делам не обучена, — с ехидством в мыслях отбрила Софи. — Это сестрице твоей батюшка ваш Алексей Михайлович, царство ему небесное, мог что-то растолковывать, а мои родители — простые дворяне.

Пётр смотрел на Софи злым взглядом и о чём-то напряжённо размышлял. Не привык он, видимо, к тому, чтобы ему перечили. К тому же девка перед ним. Пусть одетая в мужское платье и при шпаге, но с косичкой, перекинутой на грудь через плечо. Дерзкая и самоуверенная.

— Ладно, ступай, — справился с гневом будущий император.

— Фрейлины мои Софья и Лиза, — представила нас с Рисовальщицей царевна. — Не пристало самодержице российской не иметь при себе того, что при других дворах заведено.

А теперь, бояре, подумаем о делах Крымских. В этом году трудами Леонтия Романовича Неплюева были сожжены татарские крепостицы по Днепру и разгромлены орды, их защищавшие. В то время, когда главное наше войско оттягивало на себя основные силы неприятеля на подступах к Перекопу, турецкие войска, опасаясь нас, остались под Стамбулом и не пошли ни на Австрию, ни на Польшу. Таким образом, получение на вечные времена Смоленска и Киева мы перед союзниками отработали и вдобавок к этому приобрели Очаков. А нынче намерены строить линию укреплений по реке Самаре…

Я слушал выступление царевны, явно подготовленное канцлером Голицыным, и с удивлением понимал: не хочет Василий Васильевич брать этот полуостров. Засушливый по большей части, населённый чуждыми по духу и вере людьми, привыкшими жить с добычи. Уязвимый с воды, и это при полном отсутствии у России флота. Да такой «довесок» сейчас и с приплатой не надобен. Его нынче не завоёвывать нужно, а отсечь, как слепой отросток, отгородившись от татарских набегов. Однако долг перед союзниками по антитурецкой коалиции — Австрией и Польшей — вынуждает имитировать нападение, пугать турок и отвлекать их от экспансии на север.

Вообще-то, ввязываться в большую политику ни я, ни Софи не собираемся. Так что спасибо за политинформацию. А уже завтра при царевне останется лишь одна фрейлина. Потому что вторая теперь имеет официальное положение в обществе и располагает значительными полномочиями. Фрейлина Корн и «людишки ея» исполняют волю самодержицы, и «препятствий им не чинить».

Что же касается Лизы, то теперь её судьба в её руках. Девица она неглупая и невредная, да и образование какое-никакое успела получить. И мне кажется, сама о себе полагает, что она по-прежнему остаётся в нашей команде. Ведь ещё там, под Ипсвичем, не уходила из школы, то есть ей было комфортно в нашей несколько шебутной компании. Сейчас же она имеет задачу намекнуть Петру, что его потешные вооружены настоящими ружьями и вполне могут уже через годик, пока основное войско будет отвлекать внимание турок и татар, нависая над Перекопом, взять изгоном Азов — если нагрянут внезапно. Только маме об этом рассказывать не надо: не пустит.

А у меня новая забота — чугун. Царевна желает пушки. Придётся поторопиться, чтобы к началу навигации быть свободной. Благо этот самый чугун выплавляют в Туле.

* * *

Зимники — великое благо для России. Несколько тонн чугуна из Тулы доставили прямиком в Котлас. Туда же из Архангельска на санях привезли огнеупорный кирпич, из которого сложили горн. Топили его конденсатом от берёзовых дров, подавая через форсунки. И воздух подавали. Сначала только в пламя, а уже потом и сквозь расплав прокачивали, чтобы получить воздушно-конвертерную сталь.

Дальше — по накатанной. Ударом бронзовой пики вытягивали ствол четырёхфунтовки стандартного веса в пятьдесят шесть килограммов. Наглухо заделывали казённик, сверлили запальное отверстие и горячей посадкой ставили обруч с цапфами. Наши опытные мастера теперь «выездные», а решаемая задача для них тривиальна. А тот факт, что главного пушкаря отец забрал с собой на Ямайку, не значит, что без него некому провести давно отработанные операции. Процесс привычно разложили на этапы, основное оборудование привезено из Англии. Бери и делай.

Показали готовые орудия мастеру, прибывшему для приёмки из Пушкарского приказа или с Пушкарского двора — по мне, одна контора. Дали пострелять — хоть ядрами, хоть картечью. Всё прошло гладко: система привычная, калибр стандартный — восемьдесят четыре миллиметра. Единственное отличие — ствол заметно легче и может заржаветь, если его не беречь от воды. Так это не великий недостаток: сняли с лафета и уложили в добротный ящик, который прилагается. Лафет тоже. И тележка для огненного припаса, выполненная в стиле артиллерийского передка, возимого одной лошадкой. Да, компактная мобильная артсистема, развернуть и свернуть которую может даже один канонир.

Так что фирма веников не вяжет.

На основном направлении дела у нас тоже наладились: закончилась нехватка мотористов, поэтому нашлось предназначение даже разъездному катеру катамаранного типа. Его оборудовали как передвижную астрономическую обсерваторию. Нужны точные координаты хотя бы самых важных городов, стоящих по рекам. А то у нас одни карты не бьются с другими, вся география расползается. Всего пять точек достоверно определены. Пятая — Котлас.

Почему именно он? Отсюда в четыре стороны ведут длинные реки, и леса вокруг много. Именно он на долгие века будет главным материалом для постройки судов.

* * *

— Дык… эта… Джонатановна! Кто теперь здеся главный? Я или этот твой Дальновязов?

— Ты, Сила Андреич. Билл при тебе начальником производства будет. Ты ж погляди, как он уверенно мастерами командует!

— То-то и оно, что командует, меня не спросясь.

— Радовался бы, что помощник у тебя распорядительный. Но если не люб он тебе, заберу его в Архангельск. Он там мне самой до зарезу нужен, да ради твоего удобства я его оттуда скрепя сердце отпустила.

— Погоди забирать. Я энто… тоже сердце скреплю. А можно мне дёготь продать? Новые-то шпалы для волока уже им пропитали, бочки в сарай не умещаются, а энтот, Тимоха, всё гонит его и гонит.

— Продавай.

Дело в том, что мои Кулибины здесь, в Котласе, склепали вакуумную камеру. Фиговенькую, если честно, но разрежение до пятой части атмосферы выдерживающую. Заталкивают туда трёхметровые бруски, час откачивают, а потом через трубку запускают туда дёготь, который обезгаженные и обезвоженные древесные поры всасывают как губка, даже с причмокиванием. Вообще-то технология разрабатывалась для скоростной просушки корабельного леса, но повреждения структуры волокон, происходящие при быстрой откачке воздуха, ухудшали прочность пиломатериалов.

Зато для шпал этот вариант показался мне приемлемым. Их ведь в двадцатом веке тоже чем-то похожим пропитывали. Каким-то креозотом, пахнущим сходно. А у нас шпалы в той прочности, какая требовалась для дорог, пропускающих тысячетонные составы, не нуждаются. Двух дюймов толщины при ширине в четыре вполне достаточно. Пятьдесят на сто миллиметров, если в дюймах неудобно. Потому что на четырёхколёсную тележку предполагается нагрузка всего в пятьсот килограммов. А протаскивать по этому волоку баржи мы больше не собираемся: перегоним через болотный кельтминский канал мимо Соликамска. Пусть и вкругаля, но не испытывая лишний раз прочность наших облегченных сверх всякой меры корпусов.

— Звала, Соня?

— Да, Фёкла Силовна. Новое назначение для тебя. Братца своего младшего забирай с собой шарманщиком и поезжай в Архангельск. Вместо баржи примешь под команду малый катер. Вот такой флаг поднимешь. Будешь водить гидрографическое судно его величества царя Петра Алексеевича «Пескарь». Третьей в экипаж примешь девицу Люси. Она горазда, на звёзды глядючи, широту места находить и по солнцу полдень определять, а по луне и географическую долготу высчитывать. В Каму-реку в караване пройдёте, а уж дальше будете останавливаться в важных городах и дожидаться погоды для наблюдений. В Соликамске, Перми, Нижнем Новгороде, а потом вверх по Оке положите на карту Рязань, Коломну, Калугу и ищите дальше дорогу по воде на Тулу. А потом нужен волок на Дон. Как они на наш манер устраиваются, ты видела. Так что сообразишь. Так ты что, писать умеешь? — удивилась Сонька, увидев, что Фёкла добыла из сумки тетрадь и делает в ней пометки.

— Обучена.

Да уж, среди поморов и девицу грамотную можно встретить.

Кто такая эта Люси? А, это та тихоня, что обычно на кухне при Бетти старалась обучение отрабатывать. Она, между прочим, курс астрономии слушала, ещё когда Софочкин папа его преподавал. Считает вполне хорошо. Придётся, конечно, проверить и подтянуть, если что-то подзабыла, но основа у неё есть.

Какой такой флаг? Ещё тот, что приняли, когда строили первый русский корабль «Орёл»? Сам этот корабль то ли сгорел, то ли сгнил в Астрахани во время восстания под руководством Степана Разина. Но царевна Софья его видела. И корабль, и флаг на нём поднятый. Она по одной из Лизиных картинок даже тип его опознала — это был пинас.