Хроника одного побега

Сергей Зверев, 2017

Российские тележурналисты Данила Ключников и Камилла Бартеньева отправляются в Сирию снимать сюжеты на злободневные темы. Там они попадают в плен к главарю одной из бандитских группировок, известному своим зверским обращением с безоружным противником. Но на этот раз бандит не спешит казнить пленников, он собирается предъявить русских журналистов мировой общественности как шпионов президента Асада. На кону – репутация законного правительства Сирии и ее союзников. Отважные репортеры не хотят становиться козырем в руках террориста. Они готовят дерзкий побег, когда в их распоряжение неожиданно попадают сведения, способные кардинально изменить ситуацию…

Глава 5

Хусейн Диб сидел в бывшем кабинете начальника полицейского управления и курил сигарету. Табак любитель «травки» ненавидел. Но приходилось пока держать марку, ведь в кресле перед журнальным столиком расположился Сармини и попивал кофе из маленького стеклянного стаканчика, в котором плавал листик мяты. Сабах тоже раздражал Хусейна, но он старался этого не показывать. Сармини перед отъездом пытался хоть немного вправить мозги своему командиру.

— Никаких игр в считалочки. Мы договариваемся о выкупах с серьезными людьми, а серьезные люди любят иметь дело с ответственными партнерами. За большие деньги могут и голову показательно открутить. Просто так, из принципа, чтобы другим неповадно было обманывать. Договариваемся о цене, и потом не должно быть никаких сбоев. Заложник возвращается целым и невредимым.

— Знаю, репутация дорогого стоит, — повторил одно из любимых выражений своего заместителя Хусейн. — Вот только с русскими журналистами ясности нет. Чего ты с ними возишься? Не хотят за них платить — пустим в расход, и все дела.

Сармини сузил глаза.

— Пустить в расход или по почкам ударить, — он выразительно посмотрел на Хусейна, — дело нехитрое, для деревенщины. А выстроить комбинацию по получению денег — это уже высшая математика.

— И как ты собрался превратить этого русского и его шлюху в тугие пачки долларов? — недоверчиво спросил Диб, ему казалось, что Сармини слишком уж хитрит и в итоге перехитрит самого себя.

Сабах провел ладонями по лицу, словно молился.

— Я уже переговорил с их депутатом, — ухмыльнулся он. — И тот обещал подумать насчет выкупа, хотя сперва опрометчиво послал меня подальше. Я умею убеждать.

— Какую игру ты на этот раз затеял? — проворчал Диб, с отвращением раздавив сигарету в пепельнице.

— Он политик, а политику нужен пиар. Их фракция в парламенте на следующих выборах может не набрать необходимый минимум голосов. Пленение журналистов, признавшихся в шпионаже в пользу режима Асада, однозначно сделает их героями в России. Из солидарности другие журналюги будут раздувать эту тему, как ветер раздувает лесной пожар. Даже у правящей партии нет выходов на повстанцев, а я ему такой выход даю. В партии много богатых людей. Они сбросятся. Внешне все будет представлено как акт доброй воли с нашей стороны. Якобы мы без всяких денег передаем русских журналистов отважному депутату, вступившему в переговоры. Если ему удастся освободить шпионов, то акции его партии и его личные акции в партии пойдут вверх. Он неглупый человек и понимает, что Асад обречен, русским так или иначе придется иметь дела с повстанцами, когда они войдут в Дамаск.

— Ты думаешь, нам удастся сделать это первыми? — приободрился Хусейн, рассчитывавший после революции отхватить какой-нибудь государственный пост.

Сармини отрицательно покачал головой.

— Я решил, что лучше вовремя «соскочить». Уйти в тень.

— Ты серьезно?

— Абсолютно. Не бери больше заложников. Это опасная игра. Нам до этого везло. Распродадим тех, кто у нас есть, и свалим из страны. Если хочешь, я помогу тебе сделать новые документы, приобрести дом на берегу океана где-нибудь в Мексике. Или же тебе по душе турецкая часть Кипра? Подумай о тихой старости. Именно поэтому я отправляюсь сейчас за твоими женами и детьми. Ты же хочешь увидеть когда-нибудь потом своих внуков? Сирия еще долго не поднимется из руин — кто бы ни победил. Ты же сам это видишь. Счастья здесь искать глупо.

Хусейн потер лоб. Он понимал, что по большому счету Сармини прав. В любой азартной игре решающим фактором является умение вовремя остановиться. Но мало у кого получается это делать.

— Я подумаю, — пообещал Диб.

— Только в осуществлении мечты не закладывай полную сумму от продажи русских журналистов. Думаю, депутат собьет цену, нам придется согласиться на полтора миллиона.

— Спасибо, что вызвался позаботиться о моей семье. Файез страшный человек, таким может быть только безродный отморозок. Если его банда доберется до них…

— Я сделаю все, чтобы этого не допустить.

Командир поднялся, обнял на прощание своего заместителя.

«Лендровер» и микроавтобус выехали из ворот бывшего полицейского управления. На этот раз Сармини сидел на пассажирском сиденье. Дальние поездки он не любил проводить за рулем. Вместе с ним в путь отправились и четверо боевиков из числа наиболее преданных Хусейну. Диб сам подбирал их. Сабаха они побаивались, считали чуть ли не шайтаном. Он оставался для них загадкой. Его комбинации и впрямь казались им чем-то вроде высшей математики — недоступной пониманию, а потому таинственной.

Машины ехали по вымершему городу. По обе стороны от улицы высились руины домов. Лишь изредка можно было наблюдать очаги жизни. В пятиэтажном доме артиллерийским огнем были вынесены кирпичные стены на втором и третьем этажах. Верх строения держался на тонких железобетонных столбах. Но все равно на верхнем этаже продолжали жить люди. Мальчишка запустил из окна бумажный самолетик. Он заложил круг над улицей и спланировал на капот «Лендровера», его тут же сдуло встречным ветром. Сармини посмотрел на лицо водителя. Обычно суровый боевик улыбался.

— Детство вспомнил? — спросил Сабах. — Как сам самолетики пускал?

— Вспомнил, — неохотно признался бородач, ему, с одной стороны, не хотелось, чтобы лезли в душу, он начинал от этого чувствовать себя беззащитным, но, с другой стороны, люди любят, когда ими интересуются.

Сабах уже нащупал слабину. Боевик, способный хладнокровно убивать, оказался сентиментальным.

— Дети у самого есть?

— Первенец, он с моей женой недалеко от Абу-Каатур живет у ее брата.

— Близко от нашей дороги, но заехать не успеем. Что после войны делать собираешься?

— Не знаю еще. Наверное, дело какое-нибудь открою, лавку куплю, — пожал плечами водитель.

— Это хорошо. В жизни цель должна быть. Тогда все, что делаешь, приобретает смысл. Тогда у тебя появляется линейка, которой можно измерять жизненный путь.

— Как это?

— Ты получаешь возможность измерять — приблизился ты к цели или удалился от нее. Вот, скажем, мы расстреляли тех, кто не сумел достать выкуп. Не со злости же мы их убили, не просто так патроны потратили.

— Вроде так. Мне приказали, я и расстрелял.

— А теперь возьмем линейку. Померяем ею, приблизился ты к своей цели купить лавку или удалился?

— Не знаю даже. Наверное, приблизился, — ответил водитель.

— Те, кто видел расстрел, с большим рвением начнут искать деньги для выкупа. От каждого выкупа командир тебе деньги платит. Значит, ты приблизился. И мы все вместе приблизились, каждый к своей цели. Ты не гони, в переулок сверни, — распорядился Сармини на перекрестке.

Водитель повиновался. В переулке между домами стоял джип. Из-за руля выбрался прохиндейского вида мужчина в жилетке с множеством карманов. На дверце виднелся логотип телеканала «Аль-Джазира».

Сармини не стал обниматься с тележурналистом по мусульманской традиции, они просто по-деловому пожали друг другу руки. Сабах открыл саквояж, протянул кассету и пластиковый файл с распечаткой.

— Это то, о чем мы с тобой говорили? — поинтересовался тележурналист.

— Оно самое, признание русских стрингеров. А это черновик дикторского текста.

Журналист пробежал глазами страницу, удивленно вскинул брови:

— И вы не требуете никакого выкупа?

Сабах мотнул головой:

— Не требуем.

— Не верю, — тут же выпалил журналист.

— Требовал бы, об этом и написал бы. Все, некогда мне.

— Не похоже на тебя. И с меня денег не взял за кассету с признанием. И выкуп тебе не нужен. Может, ты в самом деле религиозным фанатиком заделался? Эта болезнь заразная, а ты среди ее носителей каждый день вращаешься.

— Нравишься ты мне. В жизни совсем другое говоришь, чем с экрана. Таким и надо быть. Поставишь ли в эфир, даже не спрашиваю. Первым с новостью выскочить возможности не упустишь.

Сармини торопливо пожал руку журналисту и сел в «Лендровер». Вскоре внедорожник и микроавтобус уже катили по загородной местности. Ехали по хорошей дороге. Движение было небольшим. Иногда приходилось останавливаться, когда въезжали на территорию, контролируемую другими командирами. Поскольку с Сабахом было мало людей, их не останавливали надолго, им верили, что они едут забрать семью одного из боевиков, а не готовят какую-то операцию за зоной своей ответственности. О том, что едут забрать семью самого Хусейна Диба, Сармини, конечно же, не упоминал. Маршрут был составлен так, чтобы пролегал только по территории дружественных Дибу группировок. Лучше сделать крюк в двадцать километров, чтобы разминуться с недругами. А отношения между отрядами повстанцев были сложными.

Уже стемнело, когда, перевалив за горную гряду, выехали к селению, где жила семья Диба. Жены и дети неплохо знали Сармини, потому не стали сомневаться, когда он сказал, что отец семейства прислал его, чтобы отвезти всех в Абу-эд-Духур.

— Хусейн считает, так будет безопаснее.

Фадва и Ханса предлагали боевикам заночевать в соседнем доме, но Сармини отказался. Женщины стали собираться, в результате боевикам пришлось перебраться в «Лендровер», предоставив микроавтобус двум женщинам и троим детям — мальчику с двумя сестричками — и багажу, с которым жены Хусейна не захотели расставаться.

Фары медленно едущих машин выхватывали острые края скал, прорезали мрак над пропастями. Но водители, как люди, выросшие в здешних местах, уверенно вели машины по серпантинам. Убаюканные качкой дети уснули, устроившись на мягких кулях с подушками и одеялами. Дорога пошла на спуск. Впереди замаячила одиноко стоящая скала. Когда до нее оставалось совсем ничего, внезапно вспыхнул свет фар, на дорогу, перегородив ее, выкатился бортовой грузовик. Водитель «Лендровера» еле успел затормозить, но все же ткнулся бампером в колесо. В это же мгновение над бортом на фоне ночного неба показались силуэты вооруженных людей. Сармини удивительно быстро успел распахнуть дверцу, вывалился из машины, прихватив с собой саквояж, и забился под нее. Затрещали выстрелы. Рассыпалось, провалилось лобовое стекло. Водитель с простреленной головой повалился на руль. Шофер микроавтобуса лихорадочно стал сдавать задним ходом. Выскочивший из темноты злодей в черной маске выстрелил в него через боковое стекло. Неуправляемый автобус продолжал катиться задним ходом. Убийца рванул дверцу, выбросил мертвого водителя на дорогу, вскочил за руль и надавил педаль тормоза. Надрывно плакали перепуганные дети, женщины прижимали их к себе.

— Вам никто не сделает ничего плохого, — сказал человек в маске.

Бой окончился быстро. Боевики Хусейна были перебиты. Женщин и детей погнали в ночь.

Сармини осторожно выбрался из-под машины, сел на камень, вытер носовым платком разбитый в кровь лоб. Поставив саквояж на колени, он раскрыл его, достал спутниковый телефон.

На другом конце беспроводной линии наконец-то отозвался тот самый тележурналист из «Аль-Джазира».

— Сабах, если ты звонишь, чтобы отменить выпуск кассеты с признаниями русских, то ты опоздал. Я уже сбросил видео выпускающему редактору, с ним работают монтажеры. Сюжет появится в утреннем выпуске.

— Нет, я по другому делу. Только что…

* * *

Страшно ныло в боку. За зарешеченным окном камеры мерно журчал водоотводной коллектор. Ночь понемногу вступала в свои права. Камилла нервничала. Часов у пленников не было, а инъекции обезболивающего следовало делать строго по расписанию, поэтому женщина пыталась угадать, сколько прошло времени.

— Кажется, пора, — сказала она Даниле.

— Может, и правда пора.

В полумраке Бартеньева сломала горлышко ампулы, набрала шприц. Ключников поморщился, когда поршень пошел вниз.

— Странное дело, обезболивающее, а колоть его больно.

Он прислушивался к своему организму. Лекарство понемногу начинало действовать. Острая боль в боку растворялась, уходила. Наконец он почувствовал себя абсолютно здоровым. Правда, понимал, что именно «почувствовал». Смертельная в перспективе травма никуда не делась, а продолжала прогрессировать. Уходили, как песчинки в песочных часах, секунды и минуты жизни. Возможно, жизнь оборвется и раньше отпущенного медиком срока. То, что обезболивающее — это наркотик, Данила понимал, но ему было сейчас наплевать на это. Пусть себе и начинается привыкание. Кто скажет, сколько той жизни ему осталось? А удастся выкарабкаться, то силы воли хватит, чтобы справиться с зависимостью.

Данила поднялся с тюфяка.

— Ты что, тебе лежать надо! — возмутилась Камилла. — Не вздумай ходить.

— И много я вылежу? — саркастически произнес Данила. — За нас не заплатят, это факт, и ты это знаешь не хуже меня. Единственное спасение — побег.

— Мы это уже видели, — напомнила Бартеньева.

— Любая информация не бывает лишней. Зато теперь мы точно знаем, что развалины завода строительных конструкций заминированы. Парень за это знание жизнь отдал. Я, пока лежал, кое-что придумал.

В голосе Ключникова почувствовалась уверенность, она передалась и Камилле.

— Побег возможен?

— В теории.

Ключников снял верхний деревянный ящик для овощей, служивший в камере столом. Стал расшатывать одну из дощечек. Наконец с противным скрипом вылезли ржавые гвозди. Оператор постучал дощечкой, вытащил пальцами гвозди.

— Что ты делаешь? — Камилла пристально следила за каждым его движением, пытаясь понять, каким образом эти действия могут привести к свободе.

— Готовлю побег. Во всяком случае, надеюсь, что готовлю его, — улыбнулся Данила. — Тюрьма — это система обороны тюремщиков от заключенных. И мы, узники, должны искать в ней слабые места, — принялся объяснять ход своих мыслей Данила. — Тот погибший парень нашел и вырвался за первое кольцо — за каменную стену. Но оказалось, что тюремщики предусмотрели вторую степень защиты, заминировали руины завода. Они усиленно охраняют двор, ворота. Тем путем уйти нельзя.

— И где же, на твой взгляд, слабое место?

— Сама тюрьма. Бандиты безоглядно полагаются на крепость стен, надежность запоров и решеток. Они настолько уверены в их надежности, что даже по ночам не выставляют коридорных. Значит, надо пытаться вырваться именно этим путем.

— Биться головой о стену? Лбом ее не прошибешь. Нужны инструменты, а у нас их нет, — напомнила Камилла. — Мы с голыми руками.

— Не совсем так. У нас есть в распоряжении подручные материалы, — он показал на оторванную дощечку и гвозди. — Когда-то у древних людей не имелось стали, даже бронзы, они прекрасно управлялись деревянными палками, камнями и в результате построили современную цивилизацию. Давай обратимся к их опыту. Как древние египтяне откалывали каменные блоки для постройки пирамид? Ведь у них не было алмазных пил, двигателей. Тем не менее они воздвигли пирамиду Хеопса, которая и по сей день остается самым большим по объему рукотворным каменным сооружением. Практически находясь в таком же положении, как и мы с тобой, — с голыми руками.

— Ну, не помню, — наморщила лоб Бартеньева. — Кажется, сверлили в камне дыры, а потом что-то туда забивали. Наверное, металлические клинья, которыми и раскалывали камень.

— Все проще и бесшумнее. Металл в Древнем Египте являлся очень дорогим. К тому же он был мягким — бронза. Им только сверлили отверстия, а вот забивали в них клинья из сухого твердого дерева, которое у нас есть.

Ключников легонько постучал оторванной от ящика дощечкой, та звонко отозвалась, словно пластинка ксилофона.

— Ты уверен?

— Я даже снимал для одного канала работу реконструкторов древних технологий. Они экспериментально доказывали теоретические предположения. Например, то, что древние лодки из цельного ствола дерева не долбили, а выжигали угольями. Представляешь, на моих глазах трое мужиков изготовили долбленый челн вчетвером за три дня!

— Нам лодка ни к чему, — вставила Камилла.

— Они при мне раскололи камень при помощи деревянных клиньев, просто забили их в отверстия и полили водой. Дерево разбухло, камень треснул. Вот и вся технология.

Ключников руками расколол тарную дощечку на несколько брусочков, стал ломать их на клинья. Когда не хватало сил рук, использовал гвоздь. В глазах Бартеньевой загорелся огонек азарта. Ночь еще только начиналась, до утра до них никому не было дела.

— Теперь будем забивать клинья, — Ключников подошел к стене. — Не столько увидел, сколько нащупал глубокую щель тайника, выцарапанную предшественниками для хранения «посылок» — окурков.

Не каждый клинышек подходил к глубокой щели. Одни были намного толще, другие тоньше. Пользуясь второй дощечкой, оторванной от ящика, Данила плотно и глубоко вогнал клин, обломал его заподлицо со стеной.

— Стена же толстая? — Камилла все еще сомневалась в успехе дела.

— Не очень. Здание каркасное — из железобетона. Проемы просто заложены кирпичом. Тут кладка должна быть тонкой — в один кирпич. Когда она расколется, мы просто выдавим ее наружу, а там водосливной коллектор. Выберемся через него.

— Куда выберемся?

— К реке. Не думаю, что здесь кто-то строил водоочистные сооружения. Главное — выбраться.

Ключников процарапал гвоздем на кирпичной кладке по швам абрис узкого проема и объяснил:

— Нам не надо разрушать всю стену. Будет достаточно и лаза, в который проберется человек.

Еще четыре готовые щели попали в обведенный Ключниковым контур. Но этого, конечно же, было мало. В дело пошли гвозди. Мужчина и женщина ожесточенно процарапывали ими швы кладки. Раствор был не крепким, подрядчик явно неплохо сэкономил на цементе. Да и кирпич был дрянь, крошился легко. Но это-то и требовалось пленникам, затеявшим побег.

Колышки входили в щели, Данила плотно вгонял их ударами ребра дощечки. Опыт приходит во время работы. Вскоре не стало лишних движений, суеты. Работали сосредоточенно. Наконец последний клин встал на приготовленное для него место.

Уставшие пленники опустились на тюфяк.

— Передохнем.

— Ты бы полежал.

— Тут ты права. Мне теперь жить захотелось. — Ключников лег, закурил найденную в тайнике сигарету.

— Дай и мне затянуться, — попросила Камилла. — Хоть какой-то допинг.

Курили, передавая сигарету после каждой затяжки. Всполохи тлеющего огонька немного освещали камеру. Теперь предстояло проверить систему в действии. Теория — это одно, а практика обычно преподносит сюрпризы, чаще всего неприятные.

Руки у Камиллы подрагивали, когда она взяла в руки глиняный кувшин, в котором плескалась вода.

— Осторожней лей, вода должна попасть на наши клинья.

Бартеньева лила, Данила подставлял ладони, чтобы вода затекала внутрь трещин. Но получалось плохо, почти все стекало по стене. У Камиллы на глаза наворачивались слезы.

— Ты же говорил, что получится! А она все время вытекает. Дерево не набухнет.

— Больше не лей, — остановил подругу Ключников. — У нас есть только эта вода. Утром даже умыться будет нечем.

Женщина поставила кувшин на пол, смотрела на проклятую стену, которую уже успела разрушить в мыслях. Мечта о свободе ускользала. Ей хотелось пить, но она не решалась притронуться к кувшину.

— Древним египтянам было легче, — проговорил наконец Данила. — Они лили воду в вертикальные отверстия, вот она там и стояла, сухое дерево впитывало ее. А у нас отверстия горизонтальные, из них вода вытекает. Надо было сверлить под наклоном, чтобы вода там удерживалась.

— У тебя есть сверло? Мы работали зря? — всхлипнула Камилла. — Я себе все ногти обломала об эти кирпичи, руки в кровь стерла.

— Ногти отрастут, раны затянутся, — попытался утешить Ключников подругу. — Время у нас есть. Повторим завтра с новыми силами.

— Времени у нас нет. У тебя есть только месяц, чтобы выбраться отсюда. Иначе — смерть. Даже не месяц, один день мы уже потеряли. Не сиди, ложись. Тебе нельзя сидеть.

— Я все понимаю, — Ключников лег, глядя на еле различимую проклятую стену.

— Сколько времени прошло? — упавшим голосом произнесла Камилла.

— Ночь длинная.

— Я не могу пропустить срок для инъекции. Иначе тебя вновь будет мучить боль.

— Инъекция? — переспросил Данила так, словно слышал это слово впервые. — Ты сказала: «инъекция»?

— Что в этом такого?

— Инъекция! — вырвалось радостное у Ключникова. — Давай сюда использованные шприцы!

Бартеньева уже сообразила, что задумал Данила. Решение было простым и лежало на поверхности. Они набирали в шприцы воду, вкалывали иголки в древесину и очень медленно вводили в колья влагу.

— Они мокрые, вода почти не выливается! — радовалась женщина. — Они набухают. Видишь, уже и вырвать его невозможно.

Трижды они обкололи деревянные клинышки, сломав при этом три иголки.

— Все? — спросила женщина.

— Похоже, что от нас уже больше ничего не зависит.

— Она сейчас развалится?

— Стена треснет, но не развалится. Мы должны подготовиться к побегу. Мы выдавим ее в начале следующей ночи, так у нас будет время уйти подальше. Нас хватятся только утром.

— Говоришь так, словно стены уже нет.

Ключников чиркнул спичкой, посветил. У Камиллы вырвался испуганный выдох:

— Ой!

Следы ночной работы были видны как на ладони. Процарапанные борозды по контуру воображаемого пролома, колышки, загнанные в щели, на полу белел раскрошившийся кладочный раствор. Даже самый тупой боевик, заглянув в камеру, тут же заподозрил бы неладное.

— С этим надо что-то делать, — прошептала женщина.

Пленники стали сгребать с пола крошево раствора, смачивать его, замазывать щели. Но Данила вскоре сообразил, что влага высохнет и такой раствор высыплется сам собой. После этого стали добавлять зубную пасту. Уже светало, с каждой минутой становилось более очевидно, что маскировка плохая.

— Черт, что же делать? — отчаявшись, спросила женщина.

— Думать, — Данила стоял, смотрел на стену, затем резко повернулся. — Дай зубную пасту!

Он принял наполовину выдавленный тюбик в руку и нарисовал остатками пасты на стене дверь с ручкой и замочной скважиной. Те следы, что они оставили в стене, ковыряя ее, тут же поблекли до состояния невидимости по сравнению с белизной пасты.

Конец ознакомительного фрагмента.