Налейте бокалы, раздайте патроны!

Сергей Зверев, 2008

Поручик лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка Сергей Михайлович Голицын дрался на дуэли. Дрался за честь любимой девушки. Дрался со штабс-ротмистром Корфом, которого презирал до глубины души. И для ненависти были веские причины. Поручик подозревал Корфа в одном хорошо известном смертном грехе. Впрочем, прежде чем вывести штабс-ротмистра на чистую воду, Голицыну пришлось продемонстрировать чудеса храбрости и отваги. По заданию командования он отправился на фронт…

Глава 1

Раннее утро двадцать восьмого июня тысяча девятьсот четырнадцатого года ничем особым отмечено не было. Наступавший день, как и предыдущие, обещал быть великолепным — солнечным и теплым. Звездная ночь, наполненная соловьиными трелями, уже оставила среднерусскую равнину. В свои права вступало раннее утро. Это время — хрупкий переход от тьмы ко дню — и царило сейчас над подмосковным имением Савино.

Живописная река в этом месте делала очередной поворот, и усадебный комплекс, расположенный на высоком холме, оказывался с двух сторон окруженным блестящей, вечно движущейся лентой воды. Сам дом, выстроенный в конце восемнадцатого века при императрице Екатерине в стиле классицизма, виднелся уже издали. Широкая аллея, по которой вот уже несколько столетий ездили кареты, вела к главному входу, украшенному рядом колонн. Впрочем, эпоха рысаков быстро уступила свои права прогрессу. Теперь к колоннаде стали подкатывать шикарные автомобили, нарушая шумом моторов патриархальную тишину имения.

Огромный парк, раскинувшийся над рекой, разрезали дорожки, затейливо кружившие среди густых кустов и вековых деревьев. Одна из таких тропок, пройдя через кусты роз, круто шла под уклон вниз, к лужайке. Эту овальную поляну окружали старые дубы и клены. Некоторые из них еще помнили тех, кто основал имение полторы сотни лет тому назад. Над кроной деревьев высоко возносилась башенка дворца, выполненная итальянским зодчим, специально приглашенным из Падуи. По ночам на верхнем этаже башни, украшенном высоким, сложной формы куполом, горел яркий фонарь. Это придавало башне сходство с маяком. Только свет от маяка бывает притягательным и спасительным для плывущих в море кораблей.

Огонь часто и был ориентиром, правда не для кораблей, а для влюбленных, тайно встречавшихся в парке под сенью раскидистых деревьев. Несколько историй о любви, случившихся в разное время, и хранил старинный парк. Среди них были и те, что оканчивались «честным пирком и веселой свадебкой», но случались и такие, когда любовь заканчивалась не так счастливо — по-разному выходило.

Однако сегодняшним утром подобных романтических историй не предвиделось. На лужайке за имением находилась группа людей, и причиной их встречи стала дуэль.

Одним из дуэлянтов был молодой человек лет двадцати пяти — гвардии поручик Сергей Михайлович Голицын, потомок древнего и прославленного российского рода, высокий шатен с мускулистой, изящной фигурой. Серые большие глаза выделялись на лице с правильными, благородными чертами. Харизматичный, одетый в форму своего лейб-гвардии гусарского Его Величества полка, он холодно и пристально смотрел на оппонента, держа в тонких, но сильных руках дуэльный пистолет.

Противником поручика был штабс-ротмистр Корф. Потомок прибалтийских остзейских баронов, он являл собой яркий контраст Голицыну. Штабс-ротмистр происходил из другой породы людей. Невысокого роста, плотного телосложения, на вид ему было около тридцати лет. Небольшие живые глаза, казалось, успевали следить за всем происходящим, причем не только за тем, что рядом. Темные прямые волосы открывали высокий лоб, а черные усики скрывали легкую саркастическую усмешку.

Сейчас они оба должны были сойтись в окончательном разрешении проблемы, возникшей между ними не далее как вчера вечером.

Секундантом поручик Голицын пригласил товарища — высокого блондина-корнета, а барону «помогал» помещик с сонным выражением одутловатого лица.

Дуэль вызвал все тот же вопрос, уже много столетий заставляющий соперников скрещивать шпаги или посылать один в другого пули. Причиной стали барышня и «дело чести». Барон, как и поручик, ухаживал за дочерью хозяйки имения, Ольгой Сеченовой, девушкой прекрасной во многих отношениях. Однако ухаживания штабс-ротмистра, несмотря на всю его настойчивость, не имели ровно никакого успеха — Ольга отвергла потомка балтийских немцев. Тем не менее до самого последнего времени ничто не предвещало грозы, но вчерашний вечер изменил многое.

Именно тогда, во время партии в штос, барон Корф позволил себе двусмысленное замечание в ее адрес. Ольга, наблюдая за карточной игрой, высказала легкое сомнение по поводу честной игры Корфа. Естественно, поручик потребовал сатисфакции. Фраза прозвучала классически: «Имею честь потребовать с вас, барон, удовлетворения!»

— Я вас не понимаю, — пренебрежительно и вместе с тем испуганно прищурился Корф, глядя снизу вверх на поручика. — Я…

— Считаю себя оскорбленной стороной, — как будто не слыша его, продолжил Голицын, — и потому выбор оружия за мной!

— Да что вы, господа, в самом деле?

— О чем идет речь? — послышались голоса тех, кто не совсем понял, что же случилось только что.

— Речь идет о том, что касается лично нас, — заключил поручик. — Не так ли, барон?

— Да, именно так, — медленно произнес Корф, окинув поручика тяжелым взглядом.

— Так что же? — сверля Корфа взглядом, спросил Голицын.

— Извольте… Что же вы выбираете, поручик?

— Пистолеты.

— Прекрасно, — усмехнулся барон. — Я всегда считался неплохим стрелком.

— Тем лучше. В таком случае встречаемся завтра на лужайке за имением в семь часов утра. Честь имею, — с этими словами поручик козырнул и удалился.

Присутствующие снова загудели, обсуждая происшедшее.

Покинув дом, поручик пошел по узкой садовой дорожке, вьющейся среди огромных старых деревьев.

— Сергей! — донесся тихий голос со стороны крыльца.

Поручик обернулся. Рядом с колонной стояло это ангелоподобное создание — Ольга, недавняя выпускница Смольного.

— Оля? Что ты здесь делаешь? — удивленно произнес он. — В такой час…

— А как ты сам думаешь? — вопросом на вопрос ответила девушка. — Ведь я же волнуюсь за тебя. Ты вступился за мою честь…

— Разве я мог поступить иначе?

— Вот… я хочу подарить это тебе… — прошептала Ольга, протягивая Голицыну какой-то предмет.

— Что это? — недоуменно взглянул на девушку поручик. В полутьме сразу было не разглядеть.

— Это ладанка. На ней изображен Георгий Победоносец, — взяв Голицына за рукав, проговорила Ольга. — Это одна из наших семейных реликвий. Она очень древняя. По семейной легенде она существует в нашей семье еще с семнадцатого века. Считается, именно эта ладанка спасла жизнь моему предку во время восстания Пугачева. Когда небольшая сибирская крепость, которой командовал Михаил Сеченов, была взята мятежниками, то новоявленный «царь» предложил оставшимся в живых офицерам вступить в его войско. Все офицеры отказались и были повешены им. Все, кроме Сеченова, которого самозванец все-таки надеялся склонить к сотрудничеству и увез с собой. Позднее Михаилу удалось бежать, — продолжала свое повествование девушка. — Эта же ладанка висела на шее у моего прапрадеда во время войны с Наполеоном. Он находился в гуще сражений, но ни одна пуля не задела его.

— И что же ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ты дал слово, что возьмешь ее и повесишь на грудь. Я знаю, я чувствую, что этот предмет будет помогать тебе. Прошу, только не отказывайся.

— Хорошо, — произнес поручик, прижав девушку к себе.

…Высокая трава роняла густые капли росы. Поручик стоял к противнику вполоборота, как обычно стоят на дуэли. Барон выстрелил. Этот звук почти слился с ударом в грудь. Все, естественно, произошло мгновенно, и никаких особых мыслей у Голицына возникнуть никак не могло — времени на это просто не было. Но вот визг пули, срикошетившей от его груди, сразу же навел на размышления о том, что причиной нежелания кусочка свинца проникнуть в грудь стал именно он, вчерашний подарок Ольги.

«Сработал амулет!» — вихрем промелькнуло в голове у Голицына. Сердце, обмершее на несколько секунд, теперь с усиленной энергией принялось качать кровь.

Теперь наступила очередь поручика. Он всмотрелся в противника. Барон, несмотря на то что старался держаться невозмутимо, пребывал в ужасе. Ожидая ответного выстрела, он побледнел, на лбу выступили холодные капли пота, а левый глаз судорожно подергивался. Было похоже, что Корф уже одной ногой на том свете. Определить его туда окончательно Голицын сейчас и собирался. Медленно подняв руку, поручик поймал в прицел Корфа. Указательный палец плотно лег на спусковой крючок. Рука даже не подрагивала. Вокруг воцарилась мертвая, просто-таки замогильная тишина. В наступившей паузе слышалось, как шелестит крона высокого клена. Поручик прищурил глаз.

— Господа! — слева неожиданно раздался голос Ольги — потрясенный, взволнованный. — Господа!

Голицын, вздрогнув от неожиданности, невольно нажал на спусковой крючок чуть раньше времени и от досады сжал губы.

— Черт! — прошептал он, видя, что пуля не достигла цели.

Он промахнулся. Бледный барон, еще не веря своему счастью, опустив голову, напряженно дышал, на шее вздулась жила. Все обернулись — из-за угла дома выбежала Ольга. В руках она держала газету.

— Вы ведь еще ничего не знаете… В Сараево убили австрийского эрцгерцога Фердинанда! — взволнованно восклицала она. — Какой-то Гаврила Принцип… Это война!

«Боже, как она прекрасна! — подумал, глядя на нее, поручик. — Ради этой девушки можно пойти на все».

— Да, — протянул одутловатый помещик. — Приехали. А ведь это — война. Все, господа, сейчас уже точно не до дуэлей. Вы меня, конечно, извините, ваше дело молодое… Но я вам по-стариковски так скажу: теперь появились дела намного важнее!

Все присутствующие, глядя друг на друга, молча согласились — теперь уж действительно не до дуэли.

* * *

Спустя несколько часов все формальности, связанные с дуэлью и примирением противников, находились уже в завершающей стадии. Компания теперь восседала на веранде за накрытым столом.

— Я со своей стороны приношу извинения, — произнес барон, заглядывая в глаза Голицыну. — Ей-богу, ничего плохого не держал в уме. Прошу прощения у вас, поручик, и у вас, Ольга Александровна.

— Хорошо, — проявляя великодушие, кивнул Голицын. — Принимается.

Бывшие противники выпили «мировую».

— Вот и прекрасно, господа! — засуетилась хозяйка, мать Ольги — Тамара Никитична. — Все хорошо, что хорошо кончается. Так что оставим все плохое позади. Теперь нужно выпить и закусить, не правда ли?

— Правда, матушка, истинная правда! — прогудел помещик, секундант барона. — Вот и я то же всегда говорю — врагов и за границей достаточно, что же мы будем себя на радость им гробить?

— Не дождутся! — поддержал его корнет. — Мы им всем покажем!

— В таком случае мы — друзья! — громогласно провозгласил Корф. — Я так рад!

— Может, продолжим партию в штос? — невозмутимо предложил поручик.

Все расхохотались. Застольные разговоры, конечно же, шли исключительно о будущей войне. Все были полны чувства патриотизма.

— Мы этим тевтонам покажем!

— Внимание! — воскликнул помещик. — Я в Германии бывал, причем неоднократно. Что такое Германия — мыльный пузырь! Вся их хваленая техника — ничто. Стоит наступить на этот пузырь, наступить русской ногой, и он лопнет. — Он приподнялся из-за стола с рюмкой в руке: — Вот лозунг наших великих дней: все для фронта, все для победы!

Новости из газет, которых уже набрался целый ворох, сводились к одному: в результате покушения в Сараево убиты эрцгерцог Австро-Венгрии Фердинанд и его супруга. Убийство совершил боснийский серб Гаврило Принцип, восемнадцатилетний студент, связанный с националистической сербской организацией «Черная рука». Страсти за столом кипели, все говорили без остановки. Каждый старался высказать свою основную мысль о происходящем.

— Главная национальная задача России заключается в следующем, — перебивал всех один из гостей, известный питерский юрист с черной клинообразной бородкой, — освободить от австро-немецких и турецких оков все мировое славянство вкупе с православными греками и румынами и создать единую федерацию.

— Австро-Венгрия никогда добром не позволит России расчленить Оттоманскую империю, ибо тогда начнут волноваться ее собственные славянские подданные, — убеждал его сосед. — А Германия не позволит ослабить и унизить свою кровную сестру Австрию.

— Сербию мы должны будем поддержать при любых обстоятельствах и любой ценой. Это принципиально!

— А ведь сколько у нас немцев, особенно в армии, — позвенел чайной ложечкой помещик, — как с ними быть?

Неожиданно для него за столом возникла тишина. Помещик говорил эти слова без задней мысли. Но, прозвучав, они приобрели совершенно конкретный и неожиданный смысл. Все невольно уставились на барона, единственного здесь немца по национальности.

— Я — русский офицер, у меня присяга! — опередил всех Корф. — Ее Величество матушка-императрица тоже немка, но она прежде всего русская патриотка! А кайзер Вильгельм — кузен нашего государя императора! Надеюсь, ни у кого не возникнет сомнений в том, что…

— Какие могут быть сомнения! Все мы, безусловно, знаем вас, барон, как человека глубоко преданного России и государю императору, — развел руками юрист.

— Естественно! О чем речь! — послышались голоса.

— Благодарю вас, господа, — признательно произнес барон и наклонил голову.

— Теперь — в действующую армию, — твердо проговорил Голицын. — Долг каждого военного быть там.

Его слова горячо поддержали все офицеры. Каждый высказал свою решимость взяться за оружие. Застолица шумела.

— Я тоже хочу сказать… — неожиданно раздался голос Ольги.

Все затихли, глядя на девушку, поднявшуюся из-за стола.

— В сложившейся ситуации долг каждой русской девушки — принять участие в войне, — гордо вскинула она голову. — Мы не можем оставаться в стороне. Я тоже русская патриотка и хочу помочь, чем могу. Может, хоть сестрой милосердия… Хотя я и всадница хорошая, и стрелять умею не хуже вас.

Рядом звякнула ложка. Тамара Никитична взволнованно, со слезами на глазах, глядела на дочь. Отец Ольги, покойный владелец имения — боевой офицер, воевавший в русско-японскую в Порт-Артуре, как мог обучал дочь военным премудростям. Хоть этого многие родственники и знакомые не одобряли, отец с детства брал девочку на маневры. Ольга читала не только женские романы, но и учебники Академии Генерального штаба, удивляя всех и восхищая отца, не чаявшего души в любимой дочери. В прошлом году Александр Петрович скончался от ран, полученных под Мукденом и Ляояном.

Последняя реплика Сеченовой была встречена гостями, скажем так, весьма сдержанно. Присутствующие всеми силами постарались скрыть невольно расплывающиеся в улыбке губы. Еще бы — боязнь мышей и военные действия, естественно, не вяжутся между собой. О мышах всем напомнил недавний маленький эпизод, произошедший здесь же в имении. Ольга, решившая удивить гостей своими кулинарными изысками, решительно отстранив кухарку, сама взялась печь какое-то удивительное печенье по старинному бабушкиному рецепту. Кухарка была все-таки оставлена в качестве помощницы. Как девушка деятельная, Сеченова приготовила восхитительное печенье. Во всяком случае, дивные ароматы, царившие в кухне, бесспорно, свидетельствовали об этом. И вот, идя с подносом к гостям, ожидавшим ароматный чай и сладости, в коридоре она встретилась с… мышью. Видимо, от испуга, вместо того чтобы в страхе бежать и спрятаться в какой-нибудь темный угол, маленькое серое существо вдруг ринулось к Ольге и, потеряв всякое понимание реальности, через мгновение оказалось у нее на туфельке. Реакция девушки была впечатляющей. Гости услышали пронзительный визг. Конечно же, печенье вместе с подносом полетело на пол.

Впрочем, это забавное происшествие было забыто всеми через мгновение. Теперь были темы поважнее. В порыве патриотизма все поднялись из-за стола.

Боже, Царя храни!

Сильный, державный,

Царствуй во славу,

Во славу нам! —

над парком звучал гимн на слова князя Львова.