Бессмертный эшелон

Сергей Зверев, 2022

Этому автору по силам любой жанр: жесткий боевик и военные приключения, захватывающий детектив и криминальная драма. Совокупный тираж книг С. Зверева составляет более 6 миллионов экземпляров. Его имя – неизменный знак качества каждой новой книги. Советское командование готовит прорыв ленинградского блокадного кольца. Экипаж лейтенанта Алексея Соколова оказывается в танковой бригаде, выдвинутой на самое острие наступления. Ожидая своей очереди на разгрузку, эшелон с техникой на какое-то время задержался на открытой местности. Этим незамедлительно воспользовались немцы. Они бросили на состав сначала бомбардировщики, а следом – тяжелые танки. Алексей не может спокойно смотреть, как на его глазах гибнут родные «тридцатьчетверки». В самый отчаянный момент он принимает единственно верное, но очень рискованное решение…

Глава 2

Утром, еще не открыв глаза, Алексей Соколов почувствовал ритмичное качание вагона. «Мы едем освобождать Ленинград», — мгновенно вспомнил он, куда направляется состав. Готовится ленинградско-новгородская операция — наступление, которое объединит Ленинградский, Волховский и 2-й Прибалтийский фронты. Задействованы авиация, флот, наземные войска, танковые бригады. Цель у всех одна — разгромить немецкую группу армии «Север» и полностью снять блокаду Ленинграда, в которой уже девятьсот дней умирают от голода и холода миллионы людей. Именно туда направлен первый из десяти «сталинских ударов», именно туда, где советским гражданам приходится тяжелее всего, откуда немцы начнут отступление и побегут за линию «Пантера». Его роте в составе танковой бригады Ленинградского фронта предстоит держать линию обороны от Финского залива до Невы-реки, конечная точка их передислокации — Ораниенбаумский плацдарм, откуда ударные группировки будут наносить точечные удары по группе армий «Север».

Германская наземная группа армий объединила две полевые, одну танковую армию и воздушный флот под командованием немецких генералов. Шестьсот сорок танков, четыреста самолетов, тысяча орудий и почти миллион единиц личного состава летом 1941 года сломили сопротивление Красной армии на границе с Пруссией, заняли Прибалтику, а затем Ленинградскую область. В августе после успешного штурма Шлиссельбурга кольцо вокруг Ленинграда было замкнуто, несмотря на попытки Красной армии прорваться к окруженным жителям города. И сейчас готовится третья попытка пробить брешь в германском кольце на южном побережье Ладожского озера.

Вдруг его размышления прервало плавное торможение, танкисты по фронтовой привычке отреагировали мгновенно. Только что еще весь вагон, кроме дозорных, наслаждался утренней дремотой в серых сумерках, и вот уже бойцы натягивают ватники, сдвигают дверь теплушки, осторожно высматривая вокруг то, что послужило причиной остановки. Они на войне, рядом с линей фронта, где боевая ситуация может измениться в любую минуту. Вдоль состава бежал в распахнутом ватнике мужчина с петлицами майора:

— Остановка, товарищи! На полчаса! Пропускаем санитарный эшелон на разгрузку! Отправление по сигналу локомотива!

Соколов огляделся вокруг — по обе стороны от состава раскинулась заснеженная степь, разрезанная в паре километров от ленты путей узкой полосой черного леса. Солнце еще не встало, лишь на горизонте начала появляться розоватая светлая линия. Состав из вагонов и платформ с танками замер черной полосой посредине заснеженного пространства. Машины были укутаны в белый маскировочный брезент, сливавшийся в предрассветных сумерках с общим пейзажем.

— Командиры взводов, осмотреть танки, очистить маскировку от снега!

По приказу Алексея танкисты бросились к машинам, стали стряхивать влагу и небольшие сугробы из наметенной поземки с натянутого брезента. На платформах застыли в ожидании своего часа десять боевых машин — танки Т-34, легенда Красной армии. Скорость, маневренность, проходимость и надежность — вот главные достоинства фронтовой машины благодаря мощному дизельному движку, наклонным броневым листам толщиной сорок пять миллиметров, мощной пушке 76-мм. В бою машины творили чудеса, не уступая по мощности стрельбы немецким «панцерам», при этом обгоняя их в легкости хода. Поэтому так быстро наладили на нескольких заводах в тылу безостановочный конвейер по их производству. «Тридцатьчетверок» боятся немцы как огня, называя «потрошителем» и «адской машиной». Алексей же смотрел на бронированную технику с любовью и благодарностью, танк стал для его экипажа за годы войны родным домом, товарищем и послушным оружием в боях с фрицами. Да, внутри танка тесновато: внизу механик-водитель за рычагами управления и радист у пулемета ДТ, а остальные члены экипажа ютятся в башне. Поэтому, нарушая устав, командир роты практически всегда ездил на марш-броске с откинутым люком, чтобы хоть немного выпрямиться во весь рост. Да и во время боя не задраивал наглухо тяжелую крышку. При попадании снаряда в машину это шанс на спасение для экипажа. А с крепко закрытой крышкой люка от высокой температуры машина за несколько секунд превратится для членов танкового экипажа в адскую печь. Недаром редко кто из танкистов выживает. Смерть от осколков фугаса, от угарного газа при пожаре, от страшных ожогов — вот от чего погибают в охваченной пламенем машине танкисты. Начав свою службу в армии, молодой лейтенант Соколов чтил каждый пункт устава, зная наизусть каждое предложение. Только бои с германской армией выработали у командира взвода, а потом и танковой роты, свой устав, написанный кровью бойцов.

Вот и сейчас он нутром почуял невидимую опасность и напрягся. Опытный старшина Логунов тоже вслед за командиром нахмурился и пробормотал под нос:

— Ох, не нравится мне, когда так тихо. Не к добру.

И оказался прав. В одно мгновение воздух наполнился ревом двигателей бомбардировщиков. В воздухе закружились хищные птицы Ju 87 со свастикой на крыльях. Stuka — Sturzkampfflugzeug, «пикирующий боевой самолет». В голове мелькнула мысль: «Нет воя, значит, у нас есть несколько секунд для спасения, пока самолет не пошел в пике!»

— Все от поезда, укрыться в снегу! Уходите от вагонов! — успел выкрикнуть Соколов.

И тут с воем черные силуэты понеслись к земле — немецкие асы люфтваффе вышли на пикирование перед сбросом бомб.

Лейтенант отбежал как можно дальше от вагона и бросился в настил из жесткого снега, стараясь зарыться в его складках, чтобы не стать черной мишенью на белой земле. Сзади ухнул взрыв, от которого заложило уши, спину опалило жаром. Земля с такой силой ударила по телу, что ему показалось, будто весь мир подпрыгнул на несколько метров вверх. Грудь пронзила боль, он закричал, раскрыв рот, но в него набился снег и звук прервался. Сквозь порошу на ресницах он видел, как разлетелся на куски соседний вагон, откуда еще выпрыгивали люди. Взрывная волна разметала тела во все стороны, заваливая сверху горящими обломками обшивки и крыши теплушки. Из стоящих рядом теплушек тоже хлынула толпа, там ехали пехотинцы. В одном белье, без шинелей солдаты вываливались в двери, падая на снег и друг на друга. Взрыв! Черный столб взвился вверх над товарняком, красное воющее пламя накрыло людей. Со страшным грохотом лопались деревянные перекрытия, скрипел и выгибался от жара металлический остов. Со всех сторон неслись предсмертные крики бойцов, погибающих под завалами, изрешеченных осколками бомбы, горящих заживо в эпицентре взрыва. Вой «юнкерсов» прекратился, за облаками мелькнула тень крыльев смертоносных самолетов — они уходили обратно.

Соколов с трудом поднялся на ноги — надо спасать машины, людей! Бомбардировщики могут вернуться и продолжить дальше громить беззащитный состав. Он повернул голову в сторону локомотива — так и есть, немецкий летчик уничтожил бомбой паровоз, и теперь поезд обездвижен, стал легкой целью в голой степи. Лейтенант со всех ног кинулся к платформам, где стояли не тронутые взрывом танки.

— Танкисты, экипажи, по машинам! Заводите технику, срочная эвакуация в соседний лес, в укрытие! Командиры взводов, ко мне! — Соколов сам не узнал свой охрипший низкий голос — от пламени и сажи, плавающей в воздухе, он мгновенно осип.

На команду из сугробов-укрытий к нему начали сбегаться люди, черные от сажи, почти все в одних гимнастерках. Сейчас бы пересчитать личный состав, выявить потери, но времени нет. Взглядом он отыскивал знакомые лица:

— Мехводы, в танки! Бабенко!

— Я здесь! — раздался крик с платформы, Семен Михайлович уже взбирался на командирский танк с номером «007».

— Логунов!

— Тут! — выкрикнул Василий Иванович, который сам напряженно высматривал в толпе закопченных танкистов Колю Бочкина.

Перед взрывом он успел сам сигануть из вагона и за шкирку, как котенка, выбросить Кольку. Потом ударом взрывной волны их разбросало в разные стороны, так что теперь обеспокоенный командир танка крутил головой в поисках пасынка.

— Организуйте эвакуацию раненых в лесок как можно быстрее, — Соколов раздавал команды членам своего экипажа, тем, кого знал и был уверен, что их выполнят. — Омаев!

— Здесь! — бодро откликнулся чеченец, он один из первых бросился к ледяному сугробу во время остановки состава, чтобы умыться пригоршней снега, и поэтому успел избежать последствий артналета.

— Руслан, возьми троих ребят, организуйте огневую точку и попробуйте сбить самолеты, если снова прилетят. Нужно остановить их, чтобы мы могли провести эвакуацию.

— Есть! — Младший сержант выхватил взглядом из скопища знакомое лицо. — Марк Тенкель, новичок! Идешь со мной! Снимай пулемет с танка, я найду винтовку, — сам он бросился к соседнему разбитому вагону с пехотным батальоном.

Среди развалов лежала целая груда оружия, взрывом выбило стенку, возле которой рядовые сложили свои винтовки, и теперь на снегу возвышалась куча трехлинеек. Вдоль уцелевших вагонов бежали люди, пытаясь помочь раненым. Уже из одежды и брезента сооружали носилки, чтобы унести окровавленных людей подальше от состава. Все понимали — счет идет на минуты, в любой момент вражеские самолеты могут вернуться после того, как пополнят израсходованный смертоносный груз, и атака люфтваффе начнется вновь.

Лейтенант Соколов следом за водителем взобрался на платформу, помог откинуть маскировочную ткань и спросил с надеждой в голосе:

— Сможем машину спустить вниз, Семен Михайлович?

Перед тем как нырнуть в люк, Бабенко крикнул:

— Боезапас, личные вещи, все, что можно убрать из танка, надо срочно вытащить! Облегчить вес машины по максимуму.

Соколов развернулся к сгрудившимся в кучку военным, во весь голос выкрикнул приказ:

— Личный состав, строимся в цепочку, по очереди из всех танков вытаскиваем укладки со снарядами!

Работа закипела, танкисты выстроились в ряд и принялись передавать из рук в руки тяжелые снаряды, нервно поглядывая на светлеющее небо. Работа шла споро, один за другим разгружались из Т-34 ящики с боезапасом: девятнадцать бронебойных, пятьдесят три фугаса, пулеметы ДТ, ленты к ним, связки лимонок. Уже через полчаса весь боезапас из каждой машины был аккуратно сложен на снегу. Как только командирская семерка была освобождена от тяжестей, Бабенко завел машину и начал движение по платформе.

— Всем водителям наблюдать за действиями механика-водителя!

Люди, продолжая работать, поглядывали, ожидая, как же опытный водитель съедет на тяжелой машине с высокой платформы. Поворот гусениц на девяносто градусов, плавный рывок, и двадцатисемитонная машина спрыгнула вниз с высоты больше метра!

— Механики, по машинам, повторить спуск! — разнесся приказ рядом с вагоном. — Личному составу приготовиться к загрузке боеприпаса!

Соколов выкрикивал приказы, а сам уже кожей чувствовал вибрацию в воздухе, снова гудели двигатели самолетов в небе.

Один танк, второй, третий! Тяжелые Т-34, в точности повторяя маневр Бабенко, спрыгивали с платформы и с гудением отъезжали в сторону. Тотчас же к ним выстраивались цепочки из членов экипажей, чтобы закинуть ящики со снаряжением внутрь. Неопытный водитель криво выставил гусеницы танка, и при спуске огромная махина с оглушительным лязгом рухнула на бок. Из люка показалось ошарашенное лицо мехвода:

— Я… я… все ведь… — от шока он никак не мог понять, почему случилась авария.

— Экипажи, по машинам, в укрытие! — выкрикнул Алексей и бросился к своему танку. — Все на броню! К деревьям!

Он на ходу вскочил в движущийся танк, натянул шлем, присоединил ТПУ и, прильнув к панораме прибора наблюдения, стал выискивать вражеский самолет. Вот она — черная точка махнула крылом за серой вуалью облака и снова скрылась за ним. Алексей навел прицельную сетку, ухватил из укладки фугас и направил в казенник. Он должен попасть, еще не все танки спущены с платформ, пехота только начала эвакуацию! Лейтенант мысленно прочертил траекторию летящего бомбардировщика по серому полотну.

Прицел, спуск, выстрел!

Снаряд с грохотом вылетел из дула и исчез за облаком. В ту же секунду в небе словно грянул гром. Огненная вспышка, черное кольцо гари, и «юнкерс», накренившись вбок, с надсадным воем развернулся назад. Оставляя за собой черный столб дыма, он прочертил линию в небе и исчез в вышине.

Второй самолет, невидимый за облачной дымкой, кружил над разбитым железнодорожным составом. Судя по нарастающему реву двигателей, он начал подниматься вверх перед пикировкой. Внизу на земле Руслан, щурясь в прицел винтовки, приказал напарнику, который замер рядом с установленным в сугробе пулеметом:

— Давай короткие очереди на звук. Слышишь, где он воет? Вот туда бей! Бей без остановки!

— Он ведь на нас бомбу сбросит сразу! — жалобно выкрикнул парнишка, но послушно навел дуло пулемета на невидимую цель, ориентируясь на звук, и нажал на гашетку.

— Не успеет! — выкрикнул Омаев через стрекот пулемета.

Он навел прицел, ориентируясь на нарастающий гул двигателя, ему нужны бензобаки «штуки» — центральный между кабиной и бомболюком либо расходные баки с топливом, которые расположены в крыльях рядом с мотором и на консолях крыльев. Сейчас перед пике летчик выключит двигатели, и завоют небольшие винты на стойках шасси, обозначая увеличение скорости самолета. Бить в двигатели нет смысла, самолет уже не остановить, а вот прямое попадание в бензобак вызовет взрыв и пламя, которое перекинется на закрепленные на раме бомбы. «Юнкерс» завыл прямо над головой, среагировав на приманку из пулеметных выстрелов.

— Беги в укрытие! — выкрикнул парнишке Руслан, но тот, оглушенный воем, палил и палил из пулемета в воздух, задрав дуло ДТ почти вертикально.

Омаев навел прицел, прикидывая на память размеры самолета: «Вот здесь фюзеляж, чуть правее опорная рама и основа крыла». Выстрел! Вспышка в небе и грохот взрыва. Руслан отбросил ружье, изо всех сил отпрыгнул в сторону, вцепившись руками в шинель молодого танкиста, и рухнул с ним вместе на гравий насыпи у вагона. С оглушающим шумом ударило рядом, земля подпрыгнула, взлетела фонтаном из снега и камней, смешалась в ком, захватив в него вцепившихся друг в друга танкистов. Омаев успел сделать вдох, и тут же его больно ударило о землю, потянуло вбок и завалило острыми мелкими камешками.

Движение воздуха от ударной волны прекратилось. Он сжал пальцы и почувствовал в ответ такое же слабое движение — Марк жив. Тяжело откашливаясь, парни попытались сдвинуться с места. Но ничего не получалось, в темноте им никак не удавалось разглядеть, куда их отнесло силой взрыва. Вдруг заскрежетал металл, и черная смрадная стена сдвинулась вбок, показалось лицо Логунова:

— Руслан! Живой! Ранен?

— Вроде нет, тряхнуло сильно, — просипел младший сержант сквозь песок и камни, набившиеся в рот.

В голове шумело, в глазах все плыло и двоилось. Чьи-то руки бережно подхватили парней. Будто через толщу воды доносился голос Бочкина:

— Руслан, ты «штуку» из ружья сбил! Он в ста метрах от вас упал, и вас откинуло под вагон, засыпало обломками. Надо быстрее уходить, пока новые «юнкерсы» не прилетели.

— Не будет их больше, — авторитетно заявил Логунов. — Закончили атаку, двух сбили — побоятся сунуться. И уже светает. При дневном свете ПВО быстро их засечет во время полета. Так что сейчас они не полезут через линию фронта.

— И что теперь, что дальше? — взволнованным голосом спросил Колька. — Сами будем добираться? А раненые? А танк опрокинутый?

— Не части, сейчас командир все решит, — остановил поток вопросов парня Василий Иванович.

Они помогли Марку и Руслану добраться до лесного пятачка, где находилась импровизированная стоянка для уцелевших во время бомбежки машин. Здесь между деревьями гудели двигатели девяти «тридцатьчетверок», взводные проводили перекличку личного состава, а командир танковой роты Соколов совещался с бледным перевязанным капитаном, командиром мотострелковой части:

— Мы доложили по рации в штаб о налете, пока железная дорога для нас закрыта. Бомбардировщики разгромили эшелон с ранеными на самой станции. Приказ — добираться самостоятельно. Раненых и убитых из вашего отделения примут на станции, оттуда сейчас направили машины для эвакуации. У вас остался целый транспорт? Сколько пострадавших, посчитали?

Раненый капитан в отчаянии закрутил головой:

— От всего подразделения осталось человек сто, что сами ходить могут. Остальные — убитые и тяжело раненные. Точно не скажу, люди под завалами живые еще. Снаряд попал в платформу с техникой, надо разгребать, проверять. Не знаю я потерь.

Лейтенант с сочувствием смотрел на растерянного капитана:

— Ремонтники уже едут, у нас танк завален. Я оставлю один танк, чтобы поднять его тросами. Остальные машины танковой роты уходят на марш к командному пункту в поселке Гладкое. Это приказ штаба.

Кое-как перевязанный, с сочащейся через повязку тяжелой раной плеча, капитан кивал в такт словам Соколова, а сам с отчаянием в глазах смотрел на выжженную полоску вдоль железной дороги. Там умирали в муках его бойцы, и он был не в силах им помочь, оставалось лишь с яростью смотреть в серое небо, откуда так неожиданно налетела смерть. Словно очнувшись и поняв, что танкисты уходят дальше по дороге через поле, командир стрелков здоровой левой рукой перехватил ладонь Соколова и крепко тряхнул в знак благодарности:

— Спасибо, ребята! Если бы не вы, то сейчас бы тут ни одного живого бойца не осталось! Как сами, много своих потеряли?

Логунов, стоявший сбоку от капитана, вздохнул в ответ на вопрос и сказал:

— Трое погибли, еще двоих, наверное, в вагоне завалило, найти не можем. Остальных — на перевязку и вперед.

Раненые танкисты перевязывали друг друга средствами из походных аптечек, ожидая приказа в путь. Бабенко по очереди осматривал днище и ходовку машин роты, выискивая трещины или повреждения, что могли появиться от резкого спуска с платформы.

Через сорок минут после налета колонна была готова к маршу: «тридцатьчетверки» выстроились в линию по две машины, выставив караул по бокам; в голове — экипаж командира, за ними — танк командира первого взвода, машина же командира второго взвода замыкала колонну. По внешней связи через ТПУ ротный командир Соколов отдавал приказы о построении маршрута и принимал доклады о потерях.

— Направление на юг, вдоль железных путей идем по лесной дороге, через десять километров — поворот к станции, и оттуда выходим на шоссе А120 в направлении поселка Гладкое. Наблюдающие танковые отделения — «ноль двадцать три» под командованием Храпова и экипаж «четыреста один» старшины Буренкова. Взводные, доложите о потерях.

Эфир отозвался звонким голосом Буренкова, молодого и бойкого мужчины:

— Во взводе три экипажа. «Четырехсотый», командир танкового отделения Тенкель, погиб радист, и еще один танк, «четыреста два», — там тоже некомплект, остался на железке раненый водитель, сейчас его замещает командир Хасанов. В третьем взводе погиб командир. Одна машина опрокинута, ее экипаж был распределен по другим танкам. И еще «четыреста три» остался на железке вытаскивать перевертыш, там только водитель живой, остальные погибли. «Четыреста пятый», командир Назимов идет за мной.

— Берете третий взвод под свое командование. Храпов, что у вас с экипажами, есть неукомплектованные?

С шипением и треском в эфире раздался голос второго взводного:

— В двадцатке радист пропал, не нашли среди раненых. Наверное, завалило в вагоне при взрыве.

Он продолжал еще что-то говорить, но в эфир ворвался крик наблюдателя:

— «Тигры»!

Рота советских танков прошла вдоль полосы из деревьев параллельно железнодорожному полотну. Теперь заросли поредели, обнажив широкое поле, которое разделяло лесную и железную дороги. На той стороне дороги начинался лес — нейтральная полоса между советской территорией и оккупированной немцами землей. Оттуда сейчас огромная лента из бронированных «тигров» стремительно двигалась к месту бомбежки, чтобы раздавить остатки мотострелковой дивизии и всей группой ослабить советские позиции.

«Это продуманная операция, — догадался Соколов. — Сначала налет на состав, а потом вторая неожиданная атака, чтобы добить всех живых с помощью танковой мощи и разбить подчистую все подкрепление на подходе к станции».

Бочкин, прижавшийся к смотровой щели до боли в скулах, не сдержался и выругался:

— Черт возьми, их в два раза больше нас!

Колонна немецких танков действительно вытянулась вдоль всего лесного участка длинной серой лентой, отсвечивая белыми крестами на бортах. Четырнадцать тяжелых Panzerkampfwagen VI, пять легких машин Pz.Kpfw. II из группы резерва. Фырча, они уверенно двигались в сторону разгромленного состава, не замечая, что с тыла к ним из-за массива деревьев вышли советские «тридцатьчетверки».

«Их вдвое больше, целая рота. У немцев по численности и по технике рота в два раза больше, чем наша. А с учетом наших потерь, то в три. Только неожиданность сейчас нам на руку», — мысли защелкали, словно выстрелы, в голове у командира. У него за годы войны вошло в привычку при создавшейся опасной ситуации подавлять страх или удивление и мгновенно выстраивать тактику боя. Именно продуманные маневры делали его танковую роту неуязвимой для противников. За доли секунды он решил, как действовать. Плотнее прижал ларингофон к шее и приказал:

— Первый взвод, внимание! Возвращаетесь обратно, обходите массив и с фланга атакуете головные машины, бить в борта с близкого расстояния!

— Есть! — коротко ответил Буренков, и его танки дружно покатились за командиром обратно по колее.

— Храпов, со своим взводом — в боевую линию и открываете огонь по фланговым машинам. У них в резерве легкие «двойки», их с восьмисот метров пробьете бронебойным. Назад не сдавать, маневрируйте! Ваша цель — уничтожить резервный взвод из легких германских танков.

Соколов переключился на внутреннюю частоту танка:

— Бабенко, давай в лесок между деревьев, там просветы большие пройдем. С правого фланга откроем огонь, пока «двойки» будут идти на Храпова.

Семерка с гудением рванула по плотному снегу к черным обледенелым деревьям, от ее напористого движения во все стороны полетели сучки. Сержант Бабенко опасливо сбавил скорость, прислушиваясь к звуку двигателя — не напоролся ли танк на поросль, но все было в порядке.

— Короткая, Василий, прицел, ориентир — танк по левому флангу, — приказал Соколов. — Это офицерский танк должен быть, бей по нему. Потом рядом с ним, нужно их фюрергруппу уничтожить. Фашисты нас уже заметили.

Башнер Логунов уже крутил ручки наводки пушечного дула:

— Заряжающий, бронебойный!

Бочкин с металлическим лязгом уложил снаряд в казенник. Выстрел! Попадание! Бронебойный проделал дыру в борту тяжелого «тигра», отчего тот закрутился на месте, задергалась башня в поисках цели. Но «Зверобоя» скрывали деревья, а наступающие «тридцатьчетверки» Храпова перекрывали легкие немецкие танки. Советские машины были совсем близко, но ответить огнем у немцев не получалось. Резервная группа германской роты развернулась и бросилась в атаку, решив, что это Т-34 перед ними открыли огонь. Легкие «двойки» стремительно переваливались через снежные валы. Вот машины замерли, готовясь к залпам.

— Уходи, Храпов, маневр вправо! — отдал Соколов приказ.

Через две секунды дула германских машин выплюнули огненные залпы, но снаряды прошли мимо. Один из них по касательной с грохотом задел выворачивающий гусеницы вправо танк командира взвода. Удар высек сноп искр, чиркнул по броне и ушел в сторону.

— Семнадцатый, двадцатка, огонь! Открывайте огонь по целям!

«Тридцатьчетверки» замедлили движение, резко развернули башни для наводки и, не дав противнику времени понять их маневр, сделали каждый по бронебойному выстрелу. Залп и попадание прямо в лобовую броню германского танка! Черный дым заволок густой пеленой дорогу, перекрывая видимость для взвода Храпова.

Из-за дымовой завесы танкистам не было видно цели, но командир роты выкрикивал команды, называя градусы и расчеты, чтобы те могли наводить орудия и стрелять по замершим немецким машинам:

— Они встали, одна машина подбита. Еще, бейте еще. Ориентир на десять, двадцатка, ставь прицел на верхушку холма, чуть ниже на двадцать градусов, снесешь танку башню!

Залп! Еще выстрел! Вторая «двойка» дернулась от прямого попадания, соседний танк беспомощно крутил башней, выискивая противника.

— Еще бей, рядом, правее восемнадцать градусов по горизонту, двадцать третий! Огонь! — выкрикивал без остановки Соколов ориентиры.

Храпов срезал снарядом, будто ножом, дуло и часть башни противника. От высеченных искр задымилась проводка, и за ней огонь побежал по трубам в бензобак. Бронированная машина вспыхнула факелом, столб пламени взвился ввысь, охватывая танк. С криками из люка вывалился танкист в комбинезоне, но обвис на горящем ободе, подбитый меткой пулеметной очередью Омаева. Тот, сжав зубы, крутил пулемет, высматривая любого фашиста, кто попробует покинуть горящие танки.

Тем временем тяжелые «тигры» начали обходить перекрывшие дорогу «двойки», чтобы ударить во взвод «тридцатьчетверок» слева.

— Храпов, уходи! Слева «тигры» сейчас выйдут, по полю в твою сторону идут! Отходи назад! — крикнул ротный, заметив в перископ их маневр.

Пока массивные многотонные «панцеры» ползли по полю, выискивая в черном тумане противника, семерка выскочила из-под своей лесной защиты и открыла огонь по боковым бортам — самым слабым местам в броне «тигров».

— Огонь!

Последовал залп, и бензобак взорвался! Логунов отправил фугас прямиком в запасные топливные баки, расположенные на корме бронированной громадины. Перед башней вражеского танка взметнулось пламя, люк распахнулся, из него выскочил танкист в офицерской шинели. Он ловко спрыгнул с борта движущейся машины и бросился наутек. Следом за командиром из машины начал спасаться экипаж, но Логунов выкрикнул:

— Фугас! — И пробил новым выстрелом башню, завалив смертельными огненными осколками дергающиеся тела в черных комбинезонах.

— Еще бронебойный! Огонь! — орал во все горло Соколов в эфир.

Перед ними на зелени триплекса метались по белому полю еще три тяжелых танка. Они разворачивались для огневой атаки, но советские танки взяли их, словно в клещи, своими выстрелами. Справа без остановки палила пушка машины Соколова, а слева врага теснили танки из взвода Храпова.

Огонь! Попадание! Взрыв! Выстрел, прямое попадание в башню и крики умирающих немцев! Следующий снаряд попал в гусеницу Panzerkampfwagen VI, отчего она лопнула и осела мертвой лентой на снегу. Под танком растеклась темная масляная лужа. Омаев направил на нее ствол пулемета и дал очередь. От пуль занялось пламя и стало подниматься все выше и выше по струе льющегося с днища масла из двигателя.

— Поджарься в своем танке, сволочь! — выкрикнул чеченец и снова прижался к щели визора, наводя прицел на бегущие через поле силуэты немецких танкистов.

Очередь! Один за другим они упали в снег. Крайний попытался встать, шатаясь, сделал несколько шагов, но новая очередь из пулемета уложила его в сугроб.

— Семерка, по левому флангу! — в шлемофоне зазвенел голос Храпова.

Он добивал «двойки» выстрелами, когда заметил, что по колее несется на помощь своим разбитым собратьям новая партия «тигров». Оставшаяся часть немецкой колонны в десяток танков развернулась и теперь перла на четыре «тридцатьчетверки», у которых не было шансов выдержать такой неравный бой. Они уже расстреляли почти половину боеприпаса, а на голом поле было совершенно негде укрыться.

Советские машины мужественно развернулись прямо в лоб нападающим «панцерам». Даже опытный экипаж Соколова содрогнулся на своих местах. Такое невыносимо тяжелое ощущение, когда на тебя в лобовую атаку идут тяжеловесы с огромной пятиметровой пушкой 8,8-см KwK-36. Она пробивает любую броню, и достаточно четырех метких выстрелов, чтобы подавить атаку русских танков.

Выстрелы! В тыл, по корме нескольких «тигров» ударили снаряды. Взвод Буренкова обошел лесную полосу и открыл огонь. Остановился «панцер», из отверстия под башней повалил густой едкий дым, мелькнули языки пламени. Воспользовавшись заминкой, Соколов скомандовал:

— По флангам немцев огонь!

Четыре пушки дали залп. Крайний «тигр» задрожал, дернулся от удара, но упорно продолжал двигаться вперед. Из распахнувшегося люка взвились багровые лепестки пламени, внутри закричали танкисты, горя заживо, не в силах выбраться наружу. Но машина продолжала двигаться вперед, дергаясь и рыча, словно раненый зверь.

— Уходим, Храпов! В укрытие, к лесу!

Маневренные Т-34 развернулись и исчезли в черной полосе чада, что стоял до сих пор над разбитыми танками группы немецкого резерва. Вслед понеслись выстрелы из пушек противника, но стреляли неприцельно, и снаряды со звоном царапали броню, оставляя широкие полосы на металлическом корпусе. Внутри на разгоряченных танкистов сыпалась окалина со стен машины, они с короткими ругательствами сбрасывали с себя горячие кусочки металла, но продолжали каждый заниматься положенным ему в бою делом, и танки упорно двигались к укрытию из деревьев.

— Буренков, из всех орудий огонь! Они почти уже сдались, добивай, не давай им передохнуть! — выкрикнул в азарте боя Соколов. — Мы уходим с линии огня, бей по башням! Прикрывай!

— Есть! — откликнулся взводный и тут же передал своим командирам танковых отделений приказ: — Давай, ребята, поджаривай фрицев со всех сторон!

Снаряды летели сплошной полыхающей стеной, не давая ни одной машине немецкой роты уйти с линии обстрела. Германские танкисты хаотично жали на рычаги, даже не отстреливаясь. Машины метались по пятачку, пытаясь спастись из огненного ада. Над дымящимся люком взметнулась белая тряпица, и следом показался офицер. Он стянул второй рукой фуражку, размахивая ею, прося пощады.

— Отставить стрельбу, белый флаг! — Алексей остановил сражение и с радостью объявил своим танкистам об окончании боя. — Победа!

— Ура! Ура! Ура! — гремели в эфире крики всех экипажей.

Советские танкисты выпрыгивали из своих машин, обнимались, кричали от радости, что они вышли без потерь из страшного боя, в котором на стороне противника был большой перевес сил. Танкисты в немецкой форме, наоборот, робко и неуверенно спускались из своих машин, испуганно озирались по сторонам, пугаясь громких криков.

Омаева кто-то тронул за рукав. Марк, с мокрыми кудрями, размазанной сажей по безбородому лицу, тяжело дышащий от волнения, кивнул в сторону кучки врагов:

— Что теперь с ними будет? Расстрел?

— Нет, в плен и на командный пункт. Вон тот, видишь? — Руслан указал на сутулого высокого веснушчатого мужчину. — Офицер, командир экипажей всех этих танков. Он может быть полезен, сейчас наш лейтенант с ним поговорит, узнает, как они оказались здесь, на нашей территории.

— Я тоже знаю, я понимаю немецкий! — заволновался Марк, он подошел почти вплотную к немецкому офицеру и уставился тому прямо в глаза.

Губы у парнишки прыгали от возмущения, он впервые вот так лицом к лицу стоял с фашистом, со своим врагом, что вместе с другими служащими армии Гитлера жестоко расправился со всей его многочисленной родней.

— Я — еврей! Слышишь? Юде! Их бин юде! — По лицу Марка потекли слезы. — Ну что ты сделаешь? Убьешь меня, да? Как моих родных? Фердамт!

Раздался хлесткий звук удара, и на небритой щеке Карла Дорвельца отпечатался след от пощечины Марка.

— Понял? Ферштейн? Я проклинаю тебя! Проклинаю! Ненавижу тебя! Сдохни, сдохни, как собака, ты животное, ты… зверь!

Омаев жестко обхватил за плечи разволновавшегося парня и оттащил его в сторону:

— Тише, тише! — Он уводил Тенкеля все дальше от удивленных взглядов танкистов и испуганных пленных.

Навстречу шагал Соколов, выкрикивая приказ на немецком:

— Оружие на землю! Руки за спину! Вы арестованы бойцами Красной армии! Вы — военнопленные армии Советского Союза, вам гарантирован военный суд и право на жизнь!

В ста метрах от них за чадящим едкой гарью немецким «тигром» Марк глухо разрыдался, не в силах остановиться, от выплескивающейся из него ненависти:

— Я должен был убить его, отомстить за моих родных. И я не смог, я не смог, я тряпка, Руслан! Они же звери! Они убили всех! Я должен был! Я!..

— Тише, тише, на вот, хлебни, — Руслан с мягким нажимом влил в рот рыдающего парнишки спирт из своей фляжки.

Пока тот откашливался и утирался рукавом, похлопал его по спине:

— Ты сегодня подбил немецкие танки, там сгорели фашисты, так что сражаться ты умеешь. Только это твоих родных из могилы не подняло, так что зверем становиться ни к чему, оставайся всегда человеком. Бойцом, воином, танкистом и прежде всего человеком. Мы не звери, мы просто так не убиваем, только когда защищаем себя или своих близких, родину! Понял?

Марк утер полоски слез со щек и твердо сказал:

— Понял, я всегда останусь человеком.

* * *

Тем временем дрожащий Дорвельц, косясь на своих бывших подчиненных «панцерзолдатен», торопливо объяснял советскому офицеру:

— Я не хотел, поверьте, я не хотел нападать на беззащитных людей. Я офицер, а не убийца. Но меня заставили, понимаете, приказали участвовать в операции «Лесной огонь». После воздушной атаки мы должны были уничтожить остатки советской пехоты и уйти по лесной просеке на свою территорию. Если бы я не выполнил приказ, то попал бы в гестапо. Вы знаете, что такое гестапо, господин офицер? Мы не ожидали увидеть здесь русские танки и тем более не ожидали, что вы так стремительно атакуете нас с трех сторон.

Карл всматривался в лицо советского военного, командира танкистов — такой спокойный глубокий взгляд, правильные черты лица, совсем молодой, нет даже и тридцати лет, только на лбу между бровей прорезалась очень глубокая морщина, и взгляд слишком печальный для такого возраста. Может быть, он услышит и поймет его просьбу?

— Господин офицер, мы сейчас в квадрате В32, если танковая рота не вернется через час, то нас сочтут погибшими. И я буду рад этому. Я больше не хочу служить вермахту, не хочу быть винтиком в военной машине Гитлера. Я предлагаю сделку Красной армии.

— Слушаю, — морщина на лбу молодого лейтенанта стала еще глубже.

— Я готов сотрудничать с вами, любая информация, любая услуга. Я знаю расположение войск танкового гарнизона, количество единиц техники, где стоят пункты наблюдений. Я все готов рассказать. С единственным условием…

— Каким? — Соколову никогда не нравилось общаться с пленными офицерами.

Немецкие высшие чины, оказавшись у русских, готовы были на что угодно за лишний кусок хлеба. Они предлагали расстрелять своих солдат лично, вываливали из карманов награбленные трофеи, рыдали и целовали грязные сапоги советских бойцов, лишь бы сохранить себе жизнь или получить продовольственный паек. Но не этот сухопарый бледный командир танковой роты. Мужчина уставился на лейтенанта серыми глазами и попросил:

— Обещайте, что убьете меня после того, как я стану вам не нужен.

От неожиданности Соколов не нашелся, что ответить. При виде его удивленного лица гауптман Дорвельц пояснил:

— Я не смогу покончить с собой, уже думал об этом. Но жизни я недостоин, слишком много совершил плохих поступков. Я жил не так, как положено жить честному, порядочному гражданину. И еще, господин офицер, разрешите передать прощальное письмо для моих родных. Если вы его отправите по указанному адресу, я умру счастливым. Никаких тайных сведений, я просто скажу то, что давно должен был сказать своим родным. Я прошу вас как офицер офицера.

— Я подумаю, не могу вам ничего обещать, — пожал плечами Соколов. — Какие-либо решения относительно военнопленных принимаю не я, вы будете переданы с остальными служащими в командный пункт Красной армии.

Дорвельц кивнул, не сводя с советского офицера пронзительного взгляда серых глаз, покрытых густой сеткой из красных прожилок от усталости и недосыпа, что мучил его вот уже сутки.

* * *

В Ленинграде Софа считала ступеньки — осталось совсем немного, три из тридцати. До тридцати ее научила считать бабушка, когда они вдвоем тащили в ведерке лед с улицы в квартиру, чтобы вскипятить воду на буржуйке. «Так легче подниматься, ты и не заметишь, как окажешься наверху», — говорила задыхающаяся от тяжелого подъема бабушка и была права. Пока считаешь, не так сильно чувствуется боль в пальцах, держащих ледяную дужку ведра, не так донимает противная дрожь в коленках и даже про вечный сосущий голод в животе забываешь.

Но ослабленные ноги все-таки ее подвели, когда она перешагнула порог в темный коридор. Правый ботик зацепился за левый, нога неловко скользнула, и Софа плашмя грохнулась, уронив тяжелое ведро так, что куски льда разлетелись по грязному полу. От боли в ноге и ужасной обиды, что снова придется тратить последние силы, идти за новой порцией снега на улицу, девочка разрыдалась в голос и тут же счастливо расхохоталась.

Ведром она зацепила игрушечную коляску, в которой еще три года назад катала своих кукол, пока в ее мире царила счастливая жизнь без войны, были живы родители и бабушка. Игрушка опрокинулась на бок, а из-под маленького матрасика вывалилась куча засохших объедков, из которых когда-то маленькая Софа хотела устроить обед понарошку для своих куколок. Сейчас это было настоящее богатство, королевский обед для нее и для Миньки — ссохшиеся каменные огрызки яблок, кусочки пряников, старые сушки и парочка леденцов.

— Минька, Минька, мне Дед Мороз принес подарок! — Девочка бережно сложила в подол платья еду и мелкими аккуратными шажками пробежала в комнату.

Сунула брату в рот половинку старой сушки, а сама с наслаждением засунула другую половинку в рот и принялась сосать ее, твердую, как камень, но такую вкусную! От ощущения хлебных крошек на губах и языке, от нежного аромата ванили и сладковатого привкуса Минька открыл глаза и улыбнулся — он жив, и у него исполнилось новогоднее желание. Впереди еще целый день жизни!