Эшелон сумрака

Анна Цой, 2022

В моей стране ходит байка, что по железным путям, протянутым по всей стране, милю за милей мчит бронированный поездной состав, его называют Сумрачный эшелон. В нём уже несколько сотен лет прячется один из самых жестоких аристократов, когда-то победивший в войне с королевством на той стороне моря. За свою жестокость он был наказан богами вечным проклятьем, из-за которого он не может любить. А потому каждая женщина, ступившая в мрачное нутро поезда, должна умереть страшной смертью.Я всегда любила подобные истории. Однако на службу в Эшелон сумрака пошла совсем не из-за своей страсти к байкам.

Пролог

Каждая древняя страна нашего мира имеет свою историю. Загадочную, мрачную, яркую или совсем невозможную — все выбирают себе под стать. Иногда эти истории превращаются в сплетни, полные домыслов, или даже записываются в исторические манускрипты с грифом «достоверно». Кладутся в деревянные ящики с золочёными буквами, перевозятся с места на место — из страны в страну. Сжигаются, восстанавливаются, переписываются, становятся утерянными.

Однако, в любом случае живут на устах простого люда.

Таковой, затерянной в пыльных бумагах или сгоревшей при пожаре, а может даже выброшенной при смене власти стала и эта байка. Не знаю, можно ли назвать её полноценной историей, но я хотела бы, чтобы её узнали.

В одном королевстве с непривычным для уха названием, там, где на бескрайних землях проживало множество народов, а по рассказам знатоков в одном краю могла бушевать зима, а в другом в это же время строили гнезда перелетные птицы, там, где яростные шумные моря сменялись усталыми вековыми лесами и туманными рощами, тянулись бесконечные железные пути. Проехать по ним нельзя было ни на обычном поезде и даже ни на тех, которые конструкторы прошлого сооружали своими гением. По ним колёса состава военного назначения мерили километры земель, избегая разве что столиц и портовых городов. Он вызывал на лицах людей интерес и восхищённый ужас — огромный локомотив, извергающий пышную шапку чёрного дыма, был одним из величественных творений прошлого столетия.

Наша история основывалась именно на нём. А вернее на том, кто никогда за все сто с лишним лет не выходил из своего мрачного бронированного убежища. У него было много имён, которые впору было назвать бреднями воспаленных умов, и никто не мог ручаться о том, какое из них соответствует правде.

Деревенские сплетни твердили, что когда-то он был приближённым к королю аристократом, победившим в далёкой войне с соседней страной. Городские перечили простым сельским и излагали мысли сложнее, что сидит в поезде злой сумасшедший учёный, потерявший рассудок после своих опытов.

Но все они сходились на одной линии: мужчина был проклят богом за свои грехи, потому и не мог выходить из поезда. Провинностей, как и проклятий, которые ему приписывали, было много. Отличались они друг от друга по возрасту и полу выдумщиков и мечтателей.

Мне же нравилось только одно, в котором юный красивый аристократ был наказан за свою жестокость несчастием и одиночеством. Разрушиться проклятье должно было только после того, как в его сердце воспылает чистая любовь, не омрачённая грехом. Без обязательного условия, вроде «взаимной» или «вечной» любви. Наверное, потому, что такого в разумах сочинителей не было и подавно.

Я придумала эту часть сама — дополнила несколькими мыслями, рожденными моим ещё юношеским сознанием, и это показалось мне ещё более захватывающим.

Эшелон же продолжал проноситься мимо больших и маленьких городов, унося свои тайны вместе с длинной вереницей историй, пусть и без моей романтичной версии, но вызывая интерес людей так же искренне, как происходило это и больше сотни лет до моего рождения.

Глава 1

Он был огромный. Восхищающе мрачный и баснословно прекрасный. Эшелон сумрака стоял прямо передо мной, возвышаясь на добрые пару метров над головой и будто надсмехаясь над моей ничтожностью перед его громадой. Из трубы уже валил чёрный дым, говоря о том, что скоро он отправится в путь.

Изредка он делал остановку на несколько минут для дозаправки или же, как это происходило сейчас, для того, чтобы набрать новый персонал. Я узнала об этом совершенно случайно — сестра проговорилась, что в соседнем городе будет его остановка, а я нерешительно размышляла об этом целые две недели. И вот моему счастью не было предела, радость переполняла сердце, взволнованно стуча в груди учащённым галопом.

Мысли у меня были странные: вдохновенное счастье в них смешивалось со свободой и лёгким чувством смутной тревожности. И это казалось мне нормальным из-за слухов, прокравшихся в голову вместе с мечтами о длительном путешествии и хорошем заработке. Я шла сюда работать самой обычной служанкой, вряд ли способной подняться до уровня горничной или же официантки. Но именно это и радовало — я была вольна в своем выборе и делала то, что могло меня вдохновить. Что же касалось тревожности, то волновало меня только одно: подобный набор прислуги происходил раз в год. Уточню, прислуги разных профессий. Это могло иметь множество объяснений, которые в моём сознании преобразовывались только в одно — работники Сумрачного эшелона исчезали безвозвратно, кажется, даже не покидая его мрачных вагонов. Слухов на этот счёт было много, начиная от того, что главный лорд, ради которого всё это и происходило, ел самолично идущих в широко раскрытые двери несчастных, и заканчивая… ещё более мрачными байками: что из-за проклятья аристократ настолько уродлив или же наоборот красив, что находящимся рядом с ним женщинам зашивают глаза, чтобы они не сошли с ума, как он сам. А после никто из изувеченных несчастных не возвращается в родные места.

Мне эти истории казались слишком неправильными. Разве может кто-то быть настолько аморальным? Или существует такая возможность, что аристократу может быть прощено столь жестокое поведение? Наш император не был защитником бедных граждан, однако самоуправство не любил и подобные действия зазнавшихся лордов пресекал, на то имелись доказательства из тех же слухов.

— Низшие слуги сюда! — зазывающе крикнула худая женщина лет сорока в сером строгом платье.

Такое ассоциировалось у меня с «ничем», если можно было так назвать не пустоту в её прямом виде, а… абсолютную бесплотность. Прозрачную и ничего не значащую. Пустую?

Я улыбнулась ей, прорываясь сквозь плотную толпу людей в разных одеждах — меня даже пару раз толкнули, почти уронив в узкое пространство между перроном и поездом, тут хорошую роль сыграла моя ловкость, оставшаяся со времен… Я остановила себя на мысли, не желая её продолжать. Меня ждала новая жизнь, а значит прошлая существовала только в моей голове. Стоит сказать ей «прощай», и она исчезнет. Я хотела этого сейчас.

— Приглашение, — женщина сурово обвела меня взглядом, когда я уже стояла напротив неё, периодически подталкиваемая прущим напролом народом, — ну! Живее!

Я округлила глаза, даже не зная, что ей ответить, и пролепетала:

— Сюда нужно приглашение?

— А ты как хотела?! — грозный тон вжал мою голову в плечи, вынуждая искать глазами помощи где-нибудь вокруг, — нет бумажки, значит проваливай!

Я выдохнула оставшийся в груди воздух и поджала губы, разворачиваясь и делая шаг в непонятную сторону. И… это всё? Конец?

— Мери, — из приоткрытого окна поезда над головой женщины высунулась мохнатая макушка какого-то парня, — у нас пять отказов, а значит недобор. Тебе то не надо бегать, как ужаленной, от того что рук не хватает! — он обиженно надул губы, — а мы опять будем подыхать!

Она повернулась к нему, как и я сама, с надеждой оглядев его веснушчатое лицо, обращённое теперь ко мне. Парень подмигнул мне, залихватски улыбнулся и схлопотал подзатыльник от той, кто занималась наймом.

— Вот ты злая, Мери! — он немного скрылся в нутре вагона, — злая, — повторил он под её недобрым взглядом, — но справедливая.

Женщина предвзято меня оглядела и вынесла вердикт:

— Тощая. Не подходит.

— Это да, — повторил парень, — но видно, что крепкая. Бери давай — иначе я тоже сбегу!

Он рассмеялся, а она всплеснула руками.

— Будь моя воля, я бы тебя давно выгнала, охальник! Честное слово, сколько можно маяться дурью? А ты, ладно, иди сюда. Повезло тебе.

Я подбежала обратно, чувствуя, как в душе поднимается волна потухшей было радости, и встала рядом с ней.

— Имя напиши здесь, — она ткнула пальцем в конец списка, — плата не большая, но больше, чем везде. Золотой в год. Минимальный срок отработки — два года. Согласна?

Я кивнула, беря из её пальцев карандаш и выводя на бумаге имя «Луана», а насчет фамилии задумалась. Я же хотела скрыться от всего старого, значит и имя могла взять новое. Странно, конечно, будет выглядеть, если я зачеркну то, что написала. Его придётся оставить, а вот насчет фамилии…

— Чего ты такая медлительная? — распылялась над головой Мери, — давай живее! Честное слово, уже задумалась, стоит ли брать тебя! Проблем от такой не оберёшься!

«Шадт» — нацарапала я. Всё новое. Не только жизнь.

— Забирайся в вагон, — она поджала губы, — Джеки покажет тебе расположение наших вагонов, а я, после того как тронемся, выдам необходимое. Всё, давай, иди!

— Спасибо! — только и смогла сказать я, прежде чем в проёме двери показался тот самый парень, поманивший меня рукой и подавший её, как только я подошла.

Внутрь меня подняли — ступеней здесь не было, видимо они и не предполагались. А вот Джеки оказался выше, чем я предполагала. И симпатичнее, чем при прошлом ракурсе.

— И никаких шуры-муры, Джеки! — женщина оглядела нас двоих с предупреждением, — я набираю себе работниц, а не тебе девок!

— Каких ещё девок, Мери? Прекращай порочить меня! — мило улыбнулся он мне.

Я смущенно отвела взгляд и прошла вглубь вагона, оказавшегося намного шире, чем он казался мне с перрона. Здесь везде горел самый настоящий свет — не фонарики, как в больших городах, и не живой огонь, а именно свет. «Роскошь богатых», так он назывался для обычных людей. Я видела такой впервые.

— Это «прихожая», — объявил мне парень, — тут обычно ничего не храниться, и дверь плотно закрыта. Только во время остановок открываем. Так что тут делать нечего. Пойдём, покажу женскую комнату.

Он отворил передо мной железную кривую дверь с задвижкой, галантно показал рукой вперёд, пропуская меня, и улыбнулся в ответ на моё лёгкое стеснительное смятение.

— Проходи, — приободрил меня он, — тут пока никого нет, все разбежались по базару, но скоро станет достаточно людно, — он шёл позади меня, заставляя ощущать беспокойство, — ты, кстати, откуда?

Никто из моего дома не вёл себя так со мной: помимо того, что без ругательств, так ещё и вежливо. Это было даже приятно.

— Из Вармунта, — солгала я, — это на севере. А ты?

— Ого, — удивился он, — далековато. Я из Силари — мне повезло родиться в столице, — похвастался он.

А я порадовалась, что не назвала её, потому как первой мыслью была именно она. Как бы я тогда оправдалась, что не знаю там ни единой улицы?

— Это столовая, — он сморщил острый нос и остановился, чтобы я всё разглядела, — север — это снег. Привыкла к холоду?

Я кивнула, подумав, что как раз-таки наоборот, начинаю сильно мёрзнуть при любой смене погоды.

— Это хорошо, — он провёл взгляд по мне сверху-вниз, — мы часто меняем климатические пояса.

Мы проходили мимо узких сидений и высоких таких же узких столиков, прикреплённых плотно к стенам и полу. Выглядело это всё просто потрясающе: компактно, но при этом не тесно, просто и одновременно хорошо. Мне нравились даже бардовые тканевые стены, выглядящие немного обшарпанно.

— Это старый вагон лорда, — пояснил мне Джеки, — точнее, один из них. Поэтому всё так красиво — когда он делает себе новые, нам достаются старые, — он улыбнулся в ответ на моё изумление, — мне тоже это рассказывали. Я тут не дольше остальных, — мечтательный взгляд в окно, — третий год, вроде.

Я кивнула, посмотрела туда же, куда и он, и подметила тяжёлые створки на каждом окне. Они держались на креплениях сверху и были явно придуманы для военных поездов — толщина самой створки вызывала беспокойство.

— Климатические пояса — это… разные погодные условия? Вроде: в каждой местности свои? — решила поинтересоваться сразу, чтобы не мешать ему потом.

Кто его знает, может мы больше не встретимся — поезд-то громадный.

— А ты смышлёная, — похвалил парень, давя улыбку, — видно, что не деревенская. Тут поголовно все такие.

Я пожала плечами, не желая отвечать на его в какой-то мере пренебрежение. Я любила относиться ко всем одинаково, из какого бы места он не был. Но слышала, что столичные любят быть грубыми к приезжим, может и сейчас у него была эта самая капля зазнайства?

— Пойдём, — он вновь указал мне на путь к противоположной двери, — ты выглядишь… не очень взросло. Сколько тебе?

В этот раз он двинулся вперёд первым, будто не обнаружив у меня тех качеств, из-за которых нужно быть галантным. Я старалась не выглядеть растерянной.

— Пятнадцать, — вновь ложь от меня, — в прошлом месяце был мой день.

Он усмехнулся, открыл дверь и шагнул в неё сам, даже не подумав о том, что эта тяжесть смогла бы придавить меня, если бы я не успела прошмыгнуть за ним. Опять не попала в его желания? Значит я на правильном пути.

— Мне показалось, что ты взрослее, — сам ответил он, — жаль, конечно. Это мужской вагон для низших слуг.

Перед нами был более тёмная комната со всё той же драпировкой стен, но без особых дырок. В отличие от столовой, здесь было меньше людей, да и двухэтажных кроватей, прикрученных вдоль стен, было не больше восьми. Зато здесь было грязно и пахло не так сносно, как в прошлом вагоне.

— Что, даже не покажешь ей где твоя кровать, Джеки? — раздался насмешливый голос со второго этажа одной из кроватей.

За ним последовало несколько смешков, а после на меня воззрились несколько мужчин. Взрослых мужиков, от вида которых мне стало не по себе.

— Не волнуйся, — прошёл до следующей двери Джеки, — это Уилморт. У него шутки такие — дебильные, — он вновь повернулся ко мне и представил меня всем, — а это Луана, и ей пятнадцать.

Я была смущена таким вниманием и особенно словами всё того же мужчины с верхней полки:

— Не замужем? — будто всхрапнул он, — так это даже лучше! Найдёшь себе здесь мужика и… у нас тут много свободных!

Я почти подбежала к усмехнувшемуся парню, чтобы обойти его и нажать на ручку двери самой под их довольный хохот.

— Мери тебе… голову оторвёт, Уил, — косо взглянул на него Джеки, — знаешь же.

У нас не было принято отдавать девушку замуж рано — минимум в шестнадцать. Потому я и назвала этот возраст. Так меня никто не тронет. Слишком велико наказание.

Темноволосый веснушчатый парень помог мне отворить дверь и войти в следующий вагон. Я в этот момент отсчитывала участившиеся удары сердца, боясь показаться трусихой.

— Не пугайся, Ана, — извратил моё имя он, — никто не сможет тебе навредить. За нами следят почти всегда.

Я сглотнула и кивнула, радуясь этому факту.

— Можешь сокращать, как «Лу», — решила сказать ему я, — мне кажется «Ана» это совсем другое имя.

Он безразлично пожал плечами, бесстрашно шагнул в царящую в этом вагоне темноту и дёрнул за веревочку в самом углу. Над нами загорелся всё тот же свет для богатых, и я смогла разглядеть место, в котором мне придется существовать несколько следующих лет своей жизни.

Тут было намного больше кроватей, чем в мужском вагоне, некоторые из них были в три этажа, разделённые узкими матрасами и железными лестницами. Всё выглядело опрятно, чисто и аккуратно, однако в голове была только одна мысль — железная коробка, потому как окон здесь не было. Это удручало, пусть всё остальное и было намного приятнее, чем в предыдущем вагоне.

— Я могу пойти с тобой? — решила спросить я, когда Джеки уже планировал открывать дверь.

Он на секунду нахмурил брови, а после пожал плечами, безразлично отвернувшись и выходя из комнаты. Я рванула за ним, вспоминая, что дверь сама не открою ни при каких условиях. Проскользнула следом, едва не коснувшись его спины, и попыталась выглядеть максимально спокойно, шагая по мужскому вагону.

— Уже заскучала? — решил продолжить диалог со мной прошлый мужчина, — оставайся с нами — у нас не заскучаешь.

С нескольких кроватей послышались смешки.

Если учитывать то, что они просто лежали, то скукой страдали они сами, но никак не я.

— Нет, спасибо, — вежливо ответила ему, пробравшись вслед за Джеки в столовую.

— Будешь ему отвечать, и он вообще не отвяжется, — объяснил мне он, — не обращай внимания на его заигрывания и всё.

Я машинально кивнула, не представляя, как это, не отвечать на чьи-нибудь слова.

Тем временем мы вышли в самый первый коридор и приблизились к окну.

— Выходить сейчас уже поздно, но ты можешь побродить по перрону, — попытался, наверное, прогнать меня он, — если хочешь.

Я мотнула головой, подошла к выходу и вдохнула свежий воздух — всё же я не привыкла к закрытым комнатам.

— Как хочешь, — отвернулся от меня Джеки, заглядывая в окно и всматриваясь в кого-то напротив.

Я же осталась смотреть на пробегающих людей, спешащих поглазеть на небывалый поезд, о котором было столько слухов, или желая попасть сюда так же, как это вышло у меня. Вскоре в вагон начали подниматься девушки и парни, дружелюбно знакомясь со мной. Теперь я буду работать с ними. Их было достаточно много, и так продолжалось не больше часа, по прошествии которого раздался длительный гудок, от которого я дёрнулась. Последней зашла Мери, и как только она это сделала, народ немного расступился, а поезд резко дёрнулся. Мир поехал мимо меня, сперва медленно, но постепенно набирая скорость.

— Отойди, — вырвал меня из созерцания движения Джеки, — нужно закрыть дверь.

Я сделала шаг назад, прощаясь со своей старой жизнью и входя в новую. Мой путь пролегал ко всё ещё открытому окну под нарастающий гул и стук по рельсам. Мы уже двигались мимо улиц города вдоль обветшалых домов.

— Прощайте, — шепнула я тем, кто не смог бы услышать меня, даже если бы хотел.

Но я была рада и этому. Я слышала себя сама.

***

— Поезд устроен просто, — я с парой таких же новых девушек семенила вслед за полубегущей Мери, попутно впитывая её слова, — сперва тянущий состав, затем котельная, вагоны с запасами воды и угля, несколько для сменных водителей и их помощников.

Она упрямо и хмуро посмотрела на шкафы склада и распахнула верхние створки, отчего на неё упала целая стопка белья.

— Регинка! — поймала она ткани, — хорошо, что ушла, иначе я бы тебе! — она зашипела, зло выругалась и всунула одной из девушек всю стопку разом, начав перебирать её сама, — так, это велико, это мало… или? — она предвзято оглядела поджимающую плечи меня и ткнула мне в грудь, кажется, платьем, — ах, да! Поезд. После идут отделения для высших слуг, затем кухня, столовая и гостиная господина.

Она придирчиво разглядывала каждое серое платьице, высматривая частые дыры и грязь.

— Его спальня и кабинет находятся ровно посередине поезда, — задумчивое от женщины, — но вы туда не попадете никогда и слава богу, потому что… — она нашла какое-то странное чёрное пятно и принюхалась, — потому что сразу за ними идут вагоны с офицерским составом, а за ними солдатские — они то нам и нужны. Мы занимаемся готовкой, уборкой и стиркой для личного состава батальона лорда.

Нам всем были розданы верхние платья, настала очередь рубашек и передников.

— Таак, — упёрла руки в бока она, после скосила взгляд на всё ещё держащую стопку девушку и забрала у неё ношу, чтобы впихнуть её обратно ещё более неопрятным образом, — за своей одеждой ухаживает каждый сам! — ревностный взгляд на кивающих нас, — увижу грязь или дыры — выпорю, — мы закивали ещё быстрее, — военных не много, но они очень требовательные и сами при этом разгильдяистые. Потому вы трое пока туда не пойдете — Эшелон не попадает под действия имперских законов, а вы… — поджатые губы, — совсем ещё девочки, — она выдохнула, — отправлю вас на кухню. Нечего вам сидеть в прачечной.

Она кивнула, выудила из другого шкафа передники, чепчики и рубахи и раздала их нам.

— За сменой придёте через неделю, — очередной внимательный взгляд, — волосы лучше остричь, а обувь оставьте свою. На следующей остановке выдам вам по медяку, сможете купить новую.

Я от такой перспективы даже улыбнулась. Сама? Мне уже дадут деньги, и я смогу купить себе что-то сама? А ещё мы пойдем на самый настоящий рынок! Интересно, насколько большим он будет? Может я даже смогу увидеть перевозной цирк, как тогда рассказывала сестра!

От мыслей о ней на душе стало холодно.

— Койки выберете сами, из свободных, — Мери вновь рванула вперед, сноровисто отодвигая тяжёлые двери между вагонами, — одной я уже сказала, повторю другим — в мужском вагоне не заседаем! За ваши гуляния отвечаете вы сами, меня они не касаются! И ещё, — резкий разворот и придирчивый взгляд на каждую, — с детём вас держать не буду тем более. Как и военный состав. Все они подписывали контракты, поступая на Эшелона — женщин здесь не любят. Появляться в казармах запрещено. Как и в воинской столовой. Разносом занимаются мужчины. Поняли?

Мы даже переглянулись от такой странности, однако кивнули под её нетерпящим взглядом и вновь рванули за её несущейся походкой.

— А… а почему? — нерешительно спросила одна из девушек, когда мы добежали до очередной вагонной двери и переступили уже привычный шаткий настил над соединением вагонов.

Ответили на наше жаждущее ожидание просто:

— По кочану! Надоели вы мне со своими вопросами! Каждый раз. Одна за другой! Откуда мне знать, скажи мне, горе ты редкостное?! Мне отдали приказ, я делаю. Кому-то может быть дело до твоего интереса? Иди, вон, у девок вопросы спрашивай. Они и горазды слухи пускать! А я что?! Не спрашивай меня, оголтелая!

После такого напора никто больше и слова говорить не хотел, потому, когда мы зашли в очередной вагон, молчание шло за нами в равной нам задумчивости.

— Кухня, — объявила женщина, — здесь вы будете работать ближайший год, если не выведете меня из себя, как эти… Веста! Матерь господня, хватит дымить! Ты закоптила мне всю кухню! Чтоб тебя бог наказал!

На её крики к нам из самого обычного для поезда окна вынырнула женщина, взглядом оценила каждую из нас, потушила самокрутку о толстую створку и хрипло заявила:

— Не ори. Я тебе не твоя служанка. Привела новых помощниц? — очередной привязчивый взгляд, после которого она хмыкнула неприязненно, — самых дохлых выбирала? Как они мне кастрюли носить будут?

Мери дернула щекой, сузила глаза и очень громко выдохнула, не желая, кажется, связываться с поварихой. А это была именно она — в меру упитанная, хмурая и желтозубая до такой степени, что с них можно было бы собирать на краску. У неё были густые седые брови, но совершенно чёрная кудрявая голова без проседи. На вид я дала бы ей не больше сорока, однако лицо по какой-то причине казалось мне моложе общего внешнего вида, словно она постарела частями.

— Справятся, — поджала губы Мери, — не справятся, отправлю к прачкам, ясно?

Мы опасливо закивали, понимая, что кухня точно будет приятнее вечной стирки в ледяной воде. Мы их, к слову, видели — проходили мимо до того, как попали в вагон со шкафами. Приятного в стёртых мозолистых пальцах было мало.

— Как скажешь, — женщина аккуратно поместила окурок в пепельную тарелку и продолжила, — мне дела нет, лишь бы справлялись.

В отличие от Мери она казалась мне живой. В ней были яркие отличительные черты, а в главной не находилось даже цвета глаз — они были блеклыми и пустыми. Мне казались такими все, кто особенно яро поклонялся богу. Словно мелкий коричневый шарик на шее — знак Всезнающего мог забрать у тебя душу, а не впустить в неё свет, как было обещано.

Я была неправильной верующей: за тело я иногда боялась даже больше, чем за душу. По моим же скромным знаниям, она у меня имелась. Может не живее, чем у них всех, но я иногда чувствовала её. Особенно в моменты, когда захватывало дух от видов или же от интереса к чему-нибудь необычному. А необычного в моей жизни стало намного больше после того как… я сбежала.

— Следи за ними, Веста — вторглась в мои мысли Мери, — выбрала самых юных — эти курицы заклюют их, дай им только возможность.

— Следить? — удивленно вскинула лицо к ней повариха, — зачем же ты их взяла, раз за ними следить надо? Неужто сама будешь в чулане с ними спать, а?

Она громко и хрипло рассмеялась и похромала к большой чугунной печи посередине. Главная на её смех ещё больше обозлилась, махнула в её сторону рукой и вышла из кухни, оставив нас троих жаться к стенке в нерешительности.

— А… а чего нам то делать? — спросила та же девушка, что до этого интересовалась запретом.

— Чего-чего! Сядьте вон в угол, — Веста даже не взглянула на неё, подкидывая в находящееся с другой стороны от нас жерло печи дрова, — видели же, что остановка была?! Вояки изволили отобедать в городе. Мы теперь только на ужине — я и поварят пустила отдыхать, а вы? Чего приперлись то?

Отвечать никто ей не стал, этого и не требовалось. Мы сейчас были на попечении самих себя, всё ещё придерживая у груди новые для нас, но поношенные для других серые платьица с рубашками.

— Может переоденемся? — прошептала та самая девушка, будто думая мои мысли, — тут даже глаз меньше.

Мы вновь переглянулись и пожали плечами, а после и в самом деле начали переодеваться.

— Я Нюра, кстати, — представилась она, без смущения расстегивая подол своего платья, — тоже приехали из деревни? Я вот из Йондраш — это село такое. Самое большое во всей округе.

С моим платьем всё было несколько проще — крючков у него не было совсем, потому оно снималось напрямик через голову. Я не была маленькой для названного возраста, для своего да, из-за чего и носила детское платье по щиколотку. Мне было комфортнее в нём, чем в том, которое приходилось надевать дома. Это я вообще забрала из старого шкафа сестры — его сшила ещё мама, а я хотела чувствовать её частичку рядом, когда буду далеко от… неё.

— Ого, что это? — девушка мазнула пальцем по моему плечу, не закрытому нижней рубахой, отчего я резко дернулась и села на лавку, прикрываясь руками и старым платьем, — и тебя папка бил? Меня тоже! — она махнула рукой и продолжила как ни в чём не бывало, — за каждую дурость порол. А я всё равно сбежала! Сбежала, вон, из дома полгода назад, замуж хотела. А этот индюк дурью маялся! Вот я и ушла от него, пока меня папка не нашёл. Мы же в одном селе жили. А кому я теперь замуж нужна? Слухи то быстро летят.

Я кивнула в ответ. И даже не потому, что её можно было назвать болтушкой, скорее от того, что я была бы рада быть наказанной папкой за собственную дурость. И я не сбежала бы из дома на её месте.

— А тебя видно сильнее лупили! — вернулась к первой теме она, — у меня таких шрамов нет, как у тебя. А ты чего молчишь? — она отвернулась ко второй девушке, теряя из виду меня.

Я в это время успела сменить рубашку и надеть новое платье на крючках у груди. Говорят, что богатые на этом месте носят пуговицы. Хотела бы и я иметь пуговицы, хоть одну. Повесила бы на веревочку на шею и был бы почти как кулон Всевидящего. Такой же красивый.

— Хватит болтать, трепушки! — хрипло разразилась Веста, — выгоню к прачкам, будете много болтать!

Она ссыпала в большой чан крупу и похромала к такому же, только с водой. Я аккуратно сложила дорогую для памяти одежду и прижала к груди руками, чтобы не дай бог не потерять.

— Вы для чего сюда шли? — шёпотом продолжила Нюра, — я вот очень хочу себе молодого мужа офицера. Только представьте, как я буду рядом с ним идти и… эх!

— Офицера? — не сдержала смешка вторая, — эк ты замахнулась! Кто тебя такую замуж возьмёт? Да и сказала же госпожа, не лезть к воякам, иначе останешься брюхатая и на остановке! Ничему тебя жизнь не учит!

Они пересеклись недовольными взглядами и уставились по разные стороны, чтобы не видеть друг друга.

— А ты что думаешь? — вновь обратилась ко мне Нюра, — пошла бы замуж за какого-нибудь солдата, а?

— Значит ей солдата, а тебе офицера подавай? — рассмеялась вторая, — высоко же ты себя несёшь!

— Тебя не спросила, — буркнула девушка, отвернувшись и от меня, — дурные вы обе — что не спроси, всё плохо!

— Трещётки! — завопила повариха, — а ну быстро сюда! Скидывайте барахло на лавку и ко мне, помогать!

Говорить второй раз не требовалось. Началась моя первая работа.

Глава 2

Все оказалось сложнее, чем я предполагала. Начать, наверное, стоило с того, что поварят у Весты было аж шесть, и приходили он почему-то именно со стороны солдатской столовой. А ещё: я никогда в жизни не чистила столько картошки и других овощей. Заканчивали работу мы в девять вечера, когда батальон уходил спать, и никто не мог неожиданно забрести к нам поужинать. Руки болели от мозолей, спина ныла, а ноги гудели, но я всё равно была рада новому месту и новым знакомствам. Большую часть времени мы посмеивались от беззлобного ворчания поварихи, иногда даже обменивались историями и шутили. А ещё наблюдали за видами. Вернее, я одна.

Я ощущала свободу, находясь в закрытом железном коробе.

Наверное, в этом и был смысл жизни отдельно и одновременно вместе со всеми — ощущать себя частью чего-то большого, неизмеримо важного и нужного, словно каждый мой шаг был предопределён и значим. Словно я сама была значимой для кого-то.

Первая ночь в поезде была такой же веселой и богатой на разговоры. Выбрать место мне, конечно же, не дали, указав на срединную кровать и тонкое покрывало на ней, которое будет служить мне одеялом всё время, что я пробуду здесь.

Но я была рада и этому, мечтательно слушая приглушенные разговоры девушек, раз за разом проводя пальцами по холодной металлической пружине в углу кровати над головой и мечтая о том, что вскоре я увижу что-то несоизмеримо волшебное, прекрасное и небывалое.

Я старалась начинать с этого каждый свой день, будь он хмурым и дождливым, или же солнечным и ярким. Ведь если каждый я не буду верить в хорошее и ждать чего-то этого от грядущего дня, то всё скорее всего пойдёт насмарку!

— Нет, насчёт мужчин здесь точно всё плохо, — нараспев отвечала Нюре одна из женщин, кажется прачка, — ихние законы совсем не такие, как у всех. Что ни день, то дурость!

— Кто ж идет сюда мужа искать?! — усмехнулась вторая, — вояки здесь странные, обозлённые, все в своего главного, — она сбавила тон, — поговаривают, он совсем женщин… того.

Я даже оторвала своё внимание от излюбленной пружины, будто мой взгляд помог бы мне слушать внимательнее.

— Чего…того?! — Нюра села, подалась вперёд и вперила горящий взгляд к говорившей прачке, — чего?

На неё махнули рукой и отвернулись к стенке, она и вторая новенькая девушка переглянулись в недоумении. Они уже успели подружиться за сегодняшний день, а я… в их разговоры не втянулась — никто из них не понимал моего рвения смотреть в окно, говоря, что это скучно.

В него мне конечно же смотреть никто не позволил, хотя по большей части я хотела попасть на поезд именно для того, чтобы видеть куда мы едем и мечтать под мерный стук колёс. Путешествия и мечты в моём сознании ходили рука об руку и были связаны друг с другом, как солнце и небо. В реальности же всё оказалось несколько труднее и тяжелее, чем было в мечтах — нам объяснили про ранний подъем до зари, потому что на заре вставали солдаты, про быстрое приготовление завтрака, помощь при разносе или точнее подаче тарелок разносчикам сквозь узкое окошко между кухней и столовой, затем наш завтрак и приготовление обеда. После этого делался длинный перерыв в двадцать минут, в который мы могли пообедать сами или сбегать по поручениям поварихи, и вновь подача. Ужин повторял чаще всего завтрак, потому мы дополняли его чем-нибудь вроде выпечки и делали заготовки на следующее утро.

По большей части всё было не так утомительно, как тогда, когда я была дома, однако существовали некоторые моменты, как с той же чисткой овощей, которые всё же казались тяжёлыми. Но даже так здесь имелось множество плюсов, не сравнимых ни с чем, что я видела до этого.

Например, большой выбор еды, который мы готовили — даже вчера с обеда оставалось несколько странных блюд, которые я видела впервые. Солдат кормили очень хорошо, а что оставалось после них, было наше, а потому… столько мяса я не видела никогда в жизни! А то, что его можно есть без каких-либо добавок, вообще казалось небывалым. За половину первого дня я успела попробовать кучу всего, от чего Веста и её поварята воротили нос. Морская рыба, необычные овощи, название которых я узнавала, пробуя их на вкус и…

— Так что там с господином? — Нюра даже с кровати спустилась, чтобы нагло ткнуть женщину в плечо и привлечь к себе внимание, — чего замолчала то?

К ней повернулись и оглядели с долей злости.

— Головы решила лишиться?! — зашипела женщина, — за слухи знаешь, что бывает?!

Девушка вжала голову в плечи и опасливо отшагнула назад:

— Т…так я того… не сплетни это совсем! — встрепенулась она, словно и отказываясь от своего прежнего напора, — н…но что там с господином? — последняя её фраза была произнесена шёпотом.

Прачка выдохнула, бросила хмурый взгляд на всех нас, ожидающих её ответа, а после просипела:

— Ненавидит он женщин, потому и не хочет видеть даже служанок-девушек.

Она резко отвернулась обратно, как бы говоря, что больше её спрашивать ни о чем не стоит. Нюра в этот раз приставать не стала и лишь поджала губы и вернулась к кровати, на которую залезла с обиженным видом и заговорщицким блеском в глазах.

— А может он не женщин вовсе любит, а… — её лицо полыхало, — вот у нас в деревне был один мужик… — начала было она, но её перебил стройный хор «Ой!», который она проигнорировала и продолжила, — и у него была коза, так он…

— Хватит! — дверь распахнулась с тяжёлым грохотом, — быстро все спать! Иначе вас утром не добудишься! — Мери быстро дошагала в центр комнаты и дёрнула за шнурок, отчего во всём вагоне стало темно.

Послышались её шаги обратно к двери, и из мужского вагона к нам забрезжил свет, до того момента, пока дверь не захлопнулась, а мы не остались одни.

— Говорить можно, но только пока Мери не зашла, — пояснила та самая прачка, — она наказывает за каждую оплошность и лишнее слово, а нас потом из-за тебя выгонят!

Нюра её словам вняла, пусть и не особо сильно:

— Так этот… лорд, он… по мужикам, али как? — она почти шептала, однако все слышали её притаённое дыхание.

— Тьфу на тебя! — вновь зашуршала кровать прачка, — дура.

На минуту повисло молчание, нарушенное все той же.

— Я уснуть не могу. Шага, — обратилась она ко второй новенькой, — ты говорила, что ты из столицы. Какая там жизнь? Лучше, чем у нас?

— Везде нормально, — неохотно ответила девушка, — точно теплее, чем здесь. Но всяко плохо, если ты живешь в бедняках. Я бы и не пошла сюда, плати там столько же много. Пришлось даже на бумагу с почтой разориться!

У второй был голос намного приятнее, чем у Нюры, пусть я и успела заметить её не такой свежий внешний вид. Мне сначала показалось, что она старше всех здесь — только после того, как пригляделась, поняла, что мы одного возраста, а она была просто очень измученной.

— Почту? Откуда у тебя такие деньжищи? Я так сюда попала, без ваших дурацких приглашений. Просто шла, возьмут — и хорошо. Нет — и ещё лучше, — хвастливо ответила ей первая, — что проку от ваших бумажек? Одни только траты.

Я была с ней не согласна. Ещё в детстве узнала цену книг, на которые хотелось потратить сбережения. У меня была только одна — о целебных травах, и досталась она мне от бабушки, чудом обойдя загребущие руки сестры. Верится мне, что она смогла бы продать её за очень большие деньги. Хоть и выглядела она, как листы с записями, и не была похожа на те, что я видела в лавке этого города, однако несла в себе очень много ценности. По ней я научилась читать, писать и говорить так, как делала это сейчас.

Порой такие ценные вещи доходили в стоимости до целого состояния. Я даже слышала о тех, которые стоили больше моего старого дома. Потому я и смогла добраться настолько далеко — я продала свою единственную ценность, обменяв её на отправку меня на тот перрон. Наверное, это было глупо, но я не хотела печалиться — от мамы мне осталось платье, лежащее сейчас под моим тонким матрасом, набитым соломой. Как по мне, крайне надежный схрон, если учесть, что платье ценности материальной не имеет вовсе.

— А где ты работала там, в столице? — задумчиво спросила Нюра, — такие деньги получать можно… — она рассмеялась, — разве что в доходном доме, али в дорогущем замке какого-то господина!

Шага отвечать ей не спешила, будто бы девушка попала в самую точку со своими размышлениями. Если так, то я ей не позавидовала бы — сестра как-то говорила, что отправь она меня в доходный дом, то получила бы кучу денег, а не дыру в кармане от моего лишнего рта. Её муж тогда объяснил мне, что это такое, и что там происходит.

Ощущения от описываемых им вещей у меня были странные: будто мир пошатнулся, открыв голубое небо, как коробку и показав чёрную ночную муть. Я постаралась забыть его слова в ту же ночь, но смогла только под утро — новое вновь яркое утро без жестокости и зла вокруг.

— Уснула что ли? — не поняла ничего Нюра, — ну и хрен с тобой! А ты? Забыла, как тебя кличут… ммм Лу, кажется? А полное имя как? Даже и не запомнить! Кто тебя так назвал? Поди папка дурак был?

— Луана, — ответила я, — меня так назвала мама.

— Дурость! — с завистью хмыкнула она, — только мозги пудрить всем! Зачем такое сложное?

Я пожала плечами, но вовремя вспомнила, что мы в темноте, а потому вновь нерешительно мазнула пальцем по пружине.

— Я из Вармунта. Это на севере, — повторила я уже принятую даже сердцем ложь, — папа был обычным крестьянином, а мама дочерью самого богатого графа во всём городе. Они встретились случайно и сразу полюбили друг друга. Потом сбежали, у них родилась я. Мама хотела оставить хоть что-то из своей прошлой жизни и назвала меня необычно, потому что когда их двоих нашли, то папу отправили в тюрьму, маму забрали домой, а я… я сбежала сюда.

Палец скользнул по холодной пружине, вспотев и став немного неприятным.

— Вот это да… — прошипела девушка, — ты и в самом деле графская внучка?

— Угу, — подтвердила я.

— Ничего себе, — прошипела она, — да ты врёшь! Как такое может быть?! Чтобы такая, как ты, пошла работать сюда! И как ты сбежала?

Пружина немного нагрелась от моих резких движений.

— Моя фамилия Шадт, — убедительно заявила я, — можешь проверить и узнать, есть ли у графа с такой фамилией из Вармунта внучка. Разве стала бы я тебе лгать? В этом даже смысла нет.

Она затихла на несколько секунд, а после вновь зашуршала матрасом.

— Тут каждая вторая дочь, внучка и жена графов! — услышала я из другого конца вагона, — все вы выдумщицы и несёте глупости. Кто ж поверит в твои россказни? Ты помимо своих слов то поди ничего и не знаешь! Пришла сюда такая же, как все, в простом платье, а не в балетном, или как они там…!

Вокруг послышался смех. Я поджала губы и стиснула пружину меж пальцев.

— Бальном, — ответила ей с укором, — балет — это танец.

Смеяться они перестали, однако говорить с ними я уже не хотела, пусть Нюра и решила продолжить расспросы обо мне:

— А ты умеешь танцевать этот самый балет? Я бы хотела увидеть, как его танцуют! Может покажешь утром, а?

— Умею, но не покажу, — довольно ответила ей я, — меня мама успела научить, перед тем как… — и решила заранее сказать ей, чтобы не цеплялась, — для балета платье нужно пышное и красивое. А у меня его нет. Вот будет платье, тогда и станцую.

Она, кажется, даже села от интереса.

— А граф… твой дед, он красивый? Если богатый, значит красивый! — мелкие шаги ближе к моей кровати.

— Очень, — я встретилась с её глазами, блеснувшими в темноте, — и богатый. У него даже несколько книг было.

— Книг? — удивилась она, — да кому они нужны, эти книги! А… а у него было что-то из золота? Он, наверное, и монет золотых кучу имел!

Я открыла было рот, но тут же его захлопнула, потому как её лицо резко стало освещено, дверь распахнулась, мои глаза защипало, а злой голос Мери почти прокричал:

— Совсем сдурели, девки?!

Нюра резко отбежала от меня, вздрогнули и легли остальные, которые, оказывается, тоже слушали каждое моё слово, а я зажмурилась.

— Ещё одно слово и выброшу вас прямиком на ходу! — распылялась женщина, — живо спать все! Хоть писк… — прошипела она, захлопнула дверь и оставила нас в темноте.

Я выдохнула, пусть не громко, но легче от этого стало.

— А ты видела… — вновь прошептала девушка.

— Заткнитесь уже! — перебила её какая-то женщина, — одна выдумывает, а вторая слушать горазда! Дуры!

Отвечать ей никто не стал — все успокоились. Я чувствовала себя смутно и не так спокойно, как до этого, потому уснуть не могла долго. Шум колёс по рельсам мог бы и успокаивать, однако перебивал его громкий храп прачек, делающий эту ночь совсем не сонной. Наоборот — в моей голове роились мысли о тайнах поезда и самого его хозяина, о том, какие места я успею увидеть за всё своё путешествие, и насколько сильно хочется увидеть главного господина. Ведь если Нюра сказала, что все богатые красивы, то и он должен быть очень красивым. Мне почему-то всегда казалось по-другому, что все лорды были толстыми и неприятными, как наш районный управляющий, или живущий рядом граф. Но, может, они просто были не настолько богатыми? Что-что, а паровоз себе никто из них купить не смог бы! Тем более настолько большой.

Или… мог?

***

Следующее утро застало меня врасплох. Я даже не смогла распознать наступило оно или нет, потому что света в вагоне так и не было. До того момента, пока Мери не открыла дверь, как обычно рывком, её ноги не донесли её до середины, а рука не дернула за верёвку. Свет от ламп ослепил, я зажмурилась, попыталась вытянуться, но не смогла даже поднять руки — над головой была стена. Это мне еще повезло, я была относительно небольшого роста, в то время как остальные спали скрючившись в три погибели. Мне стало жалко их ещё вчера, но сегодня всё казалось совершенно иначе: впереди меня ждал ещё один счастливый день, через год у меня в кармане будет целый золотой, а уже через два часа я вновь попробую что-то новое и очень вкусное.

А значит пора вставать, приводить в порядок себя и одежду, а после приступать к делам.

— Живее! — закричала Мери, — чего вы каждое утро, как заново! Быстро поднялись и сделали все свои дела. У вас пять минут!

Она строго оглядела всех и добавила:

— Кто опоздает, того высажу при первой же остановке!

И вышла за дверь, как обычно хлопнув ею с диким грохотом.

Я затягивать со сборами не стала, потому сразу побежала до кухни, чувствуя нетерпение в собственной голове. Меня ждало столько нового и необычного! А ещё сегодня, наконец, увижу весь состав и даже офицеров! Интересно, они такое же шумные, как вчерашние рядовые солдаты?

— Ты? — поприветствовала меня Веста, — спала хоть, немочь? И волосы длинные! Прячь под косынку, а лучше под платье!

Противиться ей я не стала, потому сделала, как велено, и подошла к столу, за которым мы сидела вчера.

— Бери гречу и сыпь в кастрюлю, — началась у нас работа, — меру знаешь? Половину сыпь, кто ж тебя мере то научит?!

Её ворчания вызвали на моём лице улыбку, и быстро выполнила поручение. Через несколько минут пришли сонные и хмурые девушки, я помешивала длинным ковшом кашу, в которую Веста насыпала странные порошки, которые называла приправами. Особенно мне запомнились перец и соль. И если про последнюю я слышала, то вторая показалась мне совсем странной и незнакомой — в чём вкус чёрного неприятно пахнущего порошка?

— Дурёха, — в кои то веки улыбнулась повариха, — кто ж его просто так ест? Добавляют в блюда немного! Для запаха, видишь! — она сунула мне под нос ложку со сваренной кашей, — попробуй, ну!

Стоило ей, наверное, сказать, что эту крупу я видела только у лавочников и в маленькой коробочке в кухне сестры, потому и вкуса не знала. Как с перцем, так и без него.

— Вкусно? — спросила она.

Я смогла только кивнуть, потому что и в самом деле было вкусно. Необычно, но очень приятно. Живот забурчал от вкусного запаха, и я рассмеялась — в душе было слишком много той самой радости. Меня ждало практически чудо впереди. Каждый день. Один за другим.

Хорошего настроения не сбило даже новое, но предсказуемое отношение девушек ко мне: я вмиг стала для них невидимкой, будто я не замечала их злых взглядов исподлобья в те моменты, когда им казалось, что я не вижу. Слишком яркая перемена для тех, кто ещё вчера интересовался моей историей. Но даже так — я старалась не обращать на это внимания, сперва помогая поварихе мелкими поручениями, а после, стоя у небольшого окошечка в столовую, из которого доносился такой ярый шум голосов и смеха мужчин, что даже нежелающая мириться с моим присутствием Нюра жалась рядом со мной, лишь бы разглядеть всех повнимательнее.

На самом деле это были обычные крикливые солдаты, которые сидели и ели разносимую еду, шутили и смеялись так, будто за тяжёлыми окнами не полыхал рассвет, а они не поднялись с кроватей несколько минут назад.

— Офицеры там, — Нюра указала за отдельный столик с мужчинами более старшего возраста, — старые все.

Она скуксилась и вновь обратила своё внимание к обычным солдатам.

— Нюрка, а ну брысь! — зашипела на неё Веста, — не мешай Лушке работать! Я куда тебя поставила?

Девушка нехотя выпрямилась — окошко с двумя деревянными створками было почему-то на уровне пояса, обозленно и ревниво зыркнула на меня и вернулась к мойке тарелок.

Я же уставилась на яркий алый рассвет, который лично для меня был намного интереснее, чем все эти мужчины, их звания и красота с возрастом. Я мечтала сейчас сидеть напротив окна и видеть то, что было в какой-то мере непозволительно сейчас для меня.

— Лушка, не спи! — окликнула меня Веста, — пришла первая и уснёшь первая?

Я улыбнулась ей, кивнула, даже не расслышав первые слова, сказанные мне, и продолжила подавать еду для разносчиков. С ними сегодня всё было тоже интересно, потому что одним из них был унылый Джеки, увидевший у раздаточного окошка меня, а вторым… Уил, к сожалению полного имени я вспомнить не смогла. И если первый мне только с утра кивнул, то второй заговаривал со мной каждый раз, как подходил близко.

Его вопросы не были неприятными или же необычными, потому вскоре я поняла, что показаться злым вчера он успел мне скорее из-за усталости, или еще чего-нибудь, вроде света ламп. Он в какой-то мере был приятнее Джеки — не такой хмурый, но улыбчивый и жизнерадостный. Может не такой сообразительный, но простой и смешной.

Так мы доработали до самого обеда, проведя завтрак впятером в столовой для слуг, в которой были большие окна и много свежего воздуха, разносившего запах вкусной необычной каши и веселого смеха Нюры и Уила — они, кажется, нашли общий язык быстро, в отличие от вечно хмурой Шаги и ровно настроенного Джеки. С моих же губ не сползала довольная улыбка человека, жмурящегося под ярким солнцем неизведанных им самим земель.

А вот дальше случилось что-то совсем невероятное. Нет, до обеда всё было относительно спокойно, если не считать прерывистых слов Нюры к её новой подруге о том, насколько сильно ей понравился почему-то Джеки. Я к их разговорам прислушиваться не стала, думая о том, что утренняя подготовка не была настолько трудоемкой, как та, что мы делали сейчас: блюд в «Меню», как назвала его Веста, было больше пяти, из-за чего времени присесть или наоборот — разогнуть спину, у меня не оставалось.

Обед наступил резко — в солдатской столовой зашумели мужчины, разносчики начали свой забег, а мы неустанно передавать тарелки с едой. До того момента, пока в вагоне не наступила полная тишина, нарушаемая только ровным быстрым шагом и хлопком дверей с той, недоступной для нас стороны.

— Встать! — резкий и громкий приказ от человека, по шуму вскочившего первым.

Я собиралась было опуститься и взглянуть на того, кого приветствуют таким образом, однако Веста подошла ко мне и прижала палец к губам. А после закрыла свои глаза ладонью, как бы говоря мне… не смотреть.

Я медленно кивнула, не понимая к чему такой приказ, но продолжила так же молча подавать блюда, название которых шептали мужчины.

— Ваше превосходительство, — неожиданно чёткий и ровный голос, кажется, одного из офицеров, — вы приказали направить эшелон на северо-восток. Разведчики сообщили о поломке линии у Риордальского моста. Не будет ли это опасным?

Несколько секунд над в столовой тянулась завораживающая тишина, окончания которой ждали все присутствующие. Особенно я, потому что если это… хозяин поезда, то… может я смогу его даже увидеть?

— Не будет, Освальд. Мы отправляемся на диагностику и ремонт, — он кажется сделал глоток чего-то.

Нюра дёрнулась от переизбытка интереса, в то время как я была сдержаннее и осталась на месте. Но… голос у него был молодой. Лет двадцать, если я не ошибаюсь. Может чуть больше. Бархатистый, мелодичный и низкий. Красивый, будто он был у дорогого и хорошо одетого барда, певшего во дворце самого императора. Или… нет! Как у того, кто никогда во всей своей жизни не испытывал трудностей, болезней и ран.

В моём представлении он был темноволос, красив и высок настолько, что я была бы ему по грудь. Может как вымышленный принц или же очень богатый лорд из сказки? Только он обязательно должен быть добрым, а этот голос, хоть и был несказанно приятным — нёс в себе только холод. Даже его обращение по имени звучало не так ярко, как могло было быть.

— Сколько нашему господину лет? — спросила у Весты Нюра.

Шёпотом, но с небывалым интересом даже в таком вопросе.

— Молчи, бесстыдница! — зашипела на неё повариха, — вылетишь как пушечный шар, бесовка!

Девушка поджала губы и всё ещё продолжила сверлить взглядом такое недоступное окошко. Все остальные продолжили заниматься своей работой, даже немного находящаяся в смятении и раздумьях я.

Мне казалось, что взгляд на него может решить мои мысленные проблемы. Словно, узнай я, как выглядит лорд, я сама стану принцессой. Странное чувство — возвышенное и заставляющее ярко краснеть от нетерпения.

Вскоре солдаты начали расходиться, прощались со своим главой и тихо уходили из вагона, в то время как он сам этого делать не спешил. В какой-то момент, когда Веста отвернула свою голову от меня, я успела присесть и оглядеть полупустую столовую, с несколькими пустующими столами. Найти его я смогла почти сразу — он отличался от всех, кого я когда-либо видела. Он сидел спиной к нашему вагону, а потому я увидела только длинный высокий хвост прямых белых волос, тянущийся от головы по широкой спине и свисающий заломанным кончиком на спинке кресла. В одной его руке был накрененный стеклянный бокал, с чем-то не похожим на сваренный нами сегодня компот, вторая постукивала пальцами по залитому светом столу, а весь его корпус казался мне настолько прямым, что даже сами железные стены вагона были по сравнению с ним неровными.

— Лушка, дура малолетняя! — поймала меня на подглядывании Веста.

Я резко выпрямилась, забрала с окна поданный мне поднос и с красным лицом передала его Нюре с горящими от волнения глазами.

— Красивый? — первое, что спросила она.

Я кивнула, не желая рассказывать ей о своём наблюдении, будто бы оно было теперь только моё. Девушка даже задёргалась от нетерпения, настолько ей хотелось посмотреть тоже.

— И? Расскажи уже какой он? — она схватила меня за руку, за что молниеносно огребла полотенцем от поварихи и зашипела.

Мою руку отпустили, я отшатнулась к стене с окошком и приняла ещё одну часть грязной посуды.

— Не сильно и надо было! — рыкнула ей в ответ Нюра, отчего схлопотала ещё один тумак, а Веста сказала ей:

— Тебя я точно заменю, оборванка ты дорожная! Пусть Мери хоть выбросит тебя на обочину, но не приму тебя обратно! — поворот ко мне и обещающее, — а ты… ещё одна такая выходка, и полетишь вслед за ней, ясно? Дура!

Я поспешно кивнула, хоть и не поняла почему она настолько распылялась. А Нюра побледнела, попыталась сказать что-то поварихе, но получила полотенцем по лицу и замолчала, слушая ворчания женщины так же, как и я.

— Ещё одно слово! Молчи, бесовка! Как тебя такую только сюда взяли? Нечего тебе тут делать — иди вон в огороде дома в земле ройся, курица!

Вскоре послышались удаляющиеся ровные шаги из столовой, а мы смогли говорить привычным тоном без шепота. На очередном же подносе я обнаружила тот самый стеклянный бокал с длинной фигуристой ножкой, каких никогда и нигде не видела. Он был произведением искусства, а его цена скорее всего была больше, чем я смогла бы себе позволить за все эти два года работы здесь. Красивый и прозрачный — стекло стоило очень дорого, даже солдаты ели из металлических тарелок, в то время как их господин пил из такого дорогого стакана. Пахло из него, кстати, не так приятно, как от нашего компота, чем-то спиртным и одновременно будто спелым. Может яблоками? Или лесными ягодами?

Так или иначе, это было неожиданно волшебным. Могла ли я до этого похвастаться тем, что видела самого лорда Эшелона сумрака? Даже не простого аристократа, а того, о ком ходят туманные легенды и пишутся захватывающие истории? Я сама в какой-то мере стала легендой после этого. Для самой себя.

Глава 3

Дни потянулись за днями. Они сменялись только природой, в которую мы вторгались, переносясь по тем самым поясам погоды, иногда попадая из дождливой болотистой и очень туманной местности в промозглую заиндевелую осень или в тёплые солнечные луга с зелёной высокой осокой, иногда даже с целыми полями назревающей пшеницы.

Я успела привыкнуть к тёплому жёлтому свету ламп, к полной темноте ночи и тому, что тело ломит от длительной работы, однако я каждый день неизменно радовалась восходящему солнцу, выглядывающему из-под тяжелой ставни кухонного вагона, благодаря Всезнающего за то, что попала сюда, шагая, по правде, наобум. Мне повезло в этот раз сильнее чем когда-либо, потому я и оставалась счастливой и верной тому пути, который в какой-то степени выбрал меня сам.

С Вестой мы нашли общий язык достаточно быстро — я привыкла к её влечению к жгучим дымным самокруткам, ворчанию и иногда резкой порывистой злости. Она в свою очередь больше не ругалась так сильно на мою задумчивость и восхищение очередным видом из окна. Иногда я даже видела улыбку на её лице со странными седыми бровями, когда я сама с восхищением рассказывала ей очередную историю из своей жизни. Вымышленную, конечно же. Разве я могла подарить кому-нибудь другую? Ведь именно они давали мне сил продолжать идти вперед, не теряться во власти простоты и бесконечного однообразия вперемешку со скукой, а свободно и с улыбкой на лице нестись вперёд, восторгаясь и очаровываясь настоящими и будущими днями.

На смену Нюре пришла другая девушка — рослая, худая и очень нервная. Но такой она была только поначалу, вскоре она перестала дёргаться от каждого шороха и голоса, через три дня даже произнесла первые тихие слова, а уже через неделю весело щебетала с Шагой о своём родном доме, где оставила несколько младших братьев и старушку маму.

Я старалась подмечать такие детали. Судьбы людей всегда были разными, интересными, но иногда пугали своими воспоминаниями, вызывая на лицах слушателей тень скорби или сожаления. Захватывающая череда, казалось бы, случайных событий, породившая другую, подобную себе. От этого иногда щемило сердце, а в душе появлялись тяжёлые мысли. Однако даже они прерывались, стоило мне отвлечься на что-то такое же искреннее и волнительное.

Так случилось и в этот раз.

В вагоне с выходом на платформу, через которую я попала в этот самый поезд, помимо двери и одного окна была одна странная и очень загадочная лестница. Сделана она была из металлических трубок и прикреплена к одной из стен. То, для чего и кто её использует, было для меня загадкой. До того момента, пока в один из вечеров Веста не сказала мне остаться ещё на час, потому что планировала сделать «маринад» для мяса и оставить его на всю ночь, якобы чтобы он пропитывал его. Мне хоть и показалось это странным, однако выбора у меня не было. Заняло все это у нас даже больше двух часов, а когда я шла спать одна, шагая по неосвещенным вагонам, то нечаянно наткнулась взглядом на эту самую лестницу.

Первой мыслью стало то, что её можно было сдвинуть, иначе зачем прибивать её каждый раз к стене, если она может понадобиться в другом месте. Однако потом… залезть по ней было не сложно — сложно было нащупать на потолке отверстие и ручку, с помощью которой оно открывается. Но дальше меня ждало самое незабываемое, то, что по моему скромному мнению, могло случиться со мной во время путешествия на Эшелоне.

Крыша.

Это слово никак не могло передать всего того, что несло оно в реальности. Сперва по ней прошлись глаза, отметив нечёткие зазубрины по всей поверхности, скорее всего именно для того, чтобы перемещаться по ней и не упасть при этом вниз. После руки коснулись холодного железа, ещё тёплого от яркого солнца прошедшего дня, я поднялась и села на неё, свесив ноги вниз. Это было опасно, потому что кто-то мог пройти по вагону и заметить меня, а тогда я точно получила бы наказание, однако… подниматься наверх было страшно. Будоражаще восхитительно и волшебно настолько, что захватывало дух, глаза раз за разом пробегались по мрачной красоте со всех сторон, что манила незабываемыми впечатлениями. И я решилась.

Сперва решила снять старые изношенные ботинки, доставшиеся мне от сестры, затем коснулась голыми ступнями крыши вагона и улыбнулась. Вставала я ещё с большим страхом, боясь ненароком поскользнуться и упасть вниз.

Над головой прорывалась сквозь деревья желтая луна — мы ехали по небольшому пролеску, ветер бросал волосы в лицо, не забывая трепать выданное мне серое платье, но я вдохновленно шагала вперед. Затем, правда, опомнилась, прикрыла люк, подставив под него свои ботинки, чтобы их не унесло вниз, и чтобы не закрылся мой путь обратно, а после пошагала уже с большей уверенностью.

Впереди виднелись чёрный густой паровозный дым и длинные ровные ряды вагонов. Моё сердце замирало, но не проявляло попыток сбежать. Дыхания, казалось, у меня не оставалось совсем, однако стало ещё меньше в тот момент, когда я добралась до относительной середины поезда, смотря по сторонам, когда рядом уже почти перестали проноситься деревья, а потом… резкая смена видов — скалы и земля закончились, мы будто неслись по воздуху, пролетая над большой скалистой долиной внизу. Извилистая река, деревья и огромный восхитительно отражающий небо океан справа. Я никогда не была рядом с таким большим скоплением воды, и даже, наверное, не смогла отличить его от моря, однако он казался мне настолько большим и завораживающим, что я решила для себя считать его океаном, пусть таковым он может и не был. В носу зудело от солёного и влажного воздуха, дергающего и совсем расплетающего мои спрятанные за ворот платья волосы, я была готова начать плакать от воодушевления.

Пока мою голову не посетила мысль идти в самый конец поезда и посмотреть, как же мы плыли по воздуху. Ступать пришлось недолго — последним же был тот самый женский вагон, в котором я сейчас и должна была находиться, а потому, когда я добрела до самого его края, мне открылась правда: тонкий железный мост с широкими рельсами позволял нам преодолеть всё то, что находилось внизу, не спускаясь и не мешая расти там деревьям и течь тонкой речушке. На самом деле она могла быть и большой, но с высоты множества, по моим подсчётам, метров я видела её зеркальной лентой, в которой даже не отражались мы сами, проносясь скоростной цепочкой по мосту.

Свешивать ноги вниз я не рискнула, более того — когда мы заканчивали путь над «пропастью», поезд слегка накренился вбок, поворачивая в сторону от океана, а потому я чуть не сорвалась от неожиданности вниз, но успела сесть и удержаться за длинный желобок в конце вагона. Я решила больше не подходить к краю.

Спешить мне было некуда, я в любом случае должна была прийти в спальню поздно, а потому решила остаться здесь ещё на некоторое время.

Теперь виды хоть и были самыми обычными, но с моего места казались незабываемыми. Самым же удачным обзорным «пунктом» мне показался центр поезда: оттуда не было риска сорваться, и дым не преграждал обзор. Из пары вагонов лился свет, оставляя яркие квадратики на земле напротив, потому эти вагоны я решила обойти стороной, чтобы никто не заметил моего здесь нахождения. А вот за пару до них было очень удобное место, даже с двумя «ручками» трубками по бокам, которые позволили мне лечь и опереться на них ногами и макушкой.

Теперь я видела яркие звезды, зачарованные созвездия и тёмные глубины ночного неба. Мне хотелось дотянуться до них рукой, коснуться хоть одной блестящей крошки и забрать себе. Они напоминали мне приятную дорогую ткань, которую я видела лишь единожды — на платье жены нашего местного графа, когда они с её низким пузатым мужем шли смотреть на наш недавно выстроенный мост через реку. Он им не понравился тогда, и они приказали соорудить такой же, но простой. Муж сестры назвал их скрягами и жадными настолько, насколько короток их ум. Он в тот момент показался мне не таким, как сестра — он улыбался и щурил глаза, даже смотря на меня.

На спине заныли шрамы. Какая разница каким был тогда его взгляд, если ничего доброго он мне не принёс? Как и ничего нового.

Отошла от воспоминаний я быстро, всё так же разглядывая небо и сжимаясь от усиливающегося ветра. Или он был таким изначально, а я не чувствовала ничего от переизбытка чувств?

— Сжала руки под тёмной вуалью…

«Отчего ты сегодня бледна?»

— Оттого, что я терпкой печалью

Напоила его допьяна.

Как забуду? Он вышел, шатаясь,

Искривился мучительно рот…

Я сбежала, перил не касаясь,

Я бежала за ним до ворот.

Задыхаясь, я крикнула: «Шутка

Всё, что было. Уйдёшь, я умру.»

Улыбнулся спокойно и жутко

И сказал мне: «Не стой на ветру».

(Прим.автора: стихотворение Анны Ахматовой «Сжала руки под тёмной вуалью…»)

Мне показалось забавным начать сейчас петь. Я никогда не делала так, не убедившись, что никого нет рядом. Сестра считала это блажью, так же, как практически всё, чем я увлекалась в те моменты, когда на мою голову не оставалось никаких поручений и других занятий. Она называла глупостью каждое моё слово, брошенное ненароком или сказанное с целью.

Всё было губительно сложно. Как сложно было мне осознавать, что я ушла под покровом ночи, словно вор или какой-нибудь зачарованный странник, пробегающий по своим странниковым делам. Я сбегала к свободе и выбору собственного сердца, теряя то, что никогда и не было моим, и приобретая то, что было моим всегда.

— Интересные строки, — послышалось откуда-то снизу, — только слишком короткие.

Я даже вскрикнуть не смогла, застыв на месте и, кажется, не дыша. Тем временем мужчина из вагона продолжил:

— Как ты попала на крышу? — он хмыкнул.

У него был удивительный голос мужчины двадцати пяти — тридцати лет, от которого меня ещё сильнее пробрало мурашками, а в голове стало пусто, как в подобную этой ночь. Потому что это был главный лорд Эшелона сумрака!

Тот самый из столовой. Теперь он был ближе и не смешивался с шёпотом солдат, потому и казался для меня немного другим. Более глубоким и насыщенным. А так же пряным — я успела запомнить это слово, и оно в моей голове стояло в другой стороне пресности и обыденности.

На ноги я вскочила в мановение ока, немного поскользнувшись на влажной от росы крыше и припустив к заветному люку, пока никто меня не догнал. Сердце колотилось как сумасшедшее, ноги успели замёрзнуть от холода железной крыши, а сама я молила бога, лишь бы за мной не было погони, иначе я не просто могла остаться на ближайшем перроне, а лишиться головы, только за нахождение на вагоне господина.

У люка я совсем забыла о ботинках, из-за чего они полетели вниз, стукаясь о лестницу, но не будя никого — стук колес привычно перекрывал другие звуки. Сама я скользнула в вагон, уже понимая, что меня накажут. Разве лорд не станет говорить про меня своим солдатам, я в какой-то мере поступила бесчестно — никто не должен приближаться к господам настолько близко, а тем более мешать им своим пением или… не отвечать на прямой вопрос. Тем более, все говорили, что женщин он не любит, что было ещё печальнее.

Обуваться я не стала, только собрав ботинки и припустив дальше по вагонам в спальню. Была вероятность, что придя в женский вагон, никто не сможет понять, кто был на крыше, если я уже буду лежать и притворяться, что сплю. А потому я прокралась мимо храпящих мужчин, еле открыла последнюю дверь в спальню и аккуратно закрыла её, не желая потревожить сон остальных, после чего забралась на свою кровать, сжала пальцами заветную и спасительную пружину и зажмурила глаза.

Сердце колотилось даже в веках, закрывающих мои глаза, в висках и в пальцах, стискивающих пружину кровати.

Но за мной никто так и не пришёл — я просыпалась от каждого шороха и вновь погружалась в сон, несмотря на то, что успокоиться так и не смогла. Утро же началось с необычного.

***

Необычным это утро стало от того, что лорд пришёл в нашу столовую на завтрак. Один из самых первых — офицеров ещё не было видно, а он уже открыл дверь, как и в прошлый раз прошагал до стола, только теперь выбрав самый близкий к кухне, опустился за него и отдал приказ:

— Кофе, — тон его был будто насмешливый, какой-то немного воодушевленный и будто предвкушающий.

В этот раз я так же не смогла увидеть лица, по большей части из-за того, что Веста стояла прямо напротив меня, сверлила хмурым непонимающим взглядом дверь и словно не могла отойти от удивления.

Моё сердце в этот момент почти выпрыгивало из груди, силясь понять, что именно делать сейчас мне. Но я смогла лишь подойти к ней вплотную и спросить шёпотом, чтобы не дай бог мужчина не услышал мой голос:

— Что такое кофе? — он был хриплым от страха, и это в какой-то мере помогло ей отойти от того состояния, в котором она прибывала.

— Это не нам, Луш, — она вновь вернулась к своим делам, — у нас здесь такого и в помине не сыщешь! — она было наклонилась к большой чугунной сковороде, чтобы помешать соус, но вскинула голову к стене напротив, — никогда не приходил за все семь лет, а тут… и чего только стряслось? Дык и не вставал так рано… чего удумал? — её взгляд взметнулся к застывшей мне, — Лушка, мечтательница чёртова! Работать кто будет?!

Я впопыхах кивнула ей, приняла «заказ» от подавальщиков и отдала нужные им блюда.

Весь завтрак прошел без происшествий, только лорд задержался дольше остальных, будто ожидая чего-то. В какой-то момент в моё окошечко напахнуло чем-то горьковато-древесным, будто… запах жженых желудей? Веста пояснила всё одним непонятным словом «Кофе» и больше не заговорила со мной за всё утро. А я ходила в непонимании, пару раз чуть не опрокинув поднос с едой — повариха оба раза взглянула на меня осуждающе, но промолчала, чем вогнала в ещё больший трепет.

В обед всё повторилось, только теперь он приказал принести ему какое-то блюдо из меню и «Вино», на которое женщина тоже махнула рукой, мол «у нас такого нету». Про этот напиток я слышала от мужчин из… моего бывшего места ж-жизни. Все они говорили про то, что это очень вкусный, можно сказать, «сок», от которого пьянеешь так же, как от самогона, но только его пьют обычно аристократки, а не… лорды. Он же пил его уже второй раз, потому что на подносе после его ухода вновь остался красивый бокал с красной жидкостью на донышке.

Запах вина и кофе мне не понравился. Но очень нравился и интересовал тот, кто их пил. Я не могла понять, как могут быть у мужчины настолько длинные волосы, да ещё и такие светлые. Там, где я жила, все были темноволосыми. Когда я ехала сюда, то заметила пару людей с такими, как у меня и даже светлее, но… никогда не видела настолько светлых, будто холодных, но не седых. Может у него была какая-то краска для этого? Мы с сестрой иногда толкли листья лавсонии или индигоферы, когда хотели покрасить волосы. Но найти их было очень сложно, а краситься очень долго и трудоемко, из-за чего сестра баловаться перестала быстро, но иногда посылала меня искать их, чтобы за деньги красить других. Выходило не так красиво, как без краски, однако у лорда было совсем по-другому. Да и никакие листья не смогли бы сделать его таким. Словно настоящим.

А ещё красивым и загадочным.

Он был для меня, как принц из сказки, только живой и вместе с тем восхитительно недостижимый. Наверное, в этом и был весь смысл такой ещё пока лёгкой влюбленности — я могла придумать себе каждую его черту, часто меняя её на другую, потому что лорд в моём воображении обрастал чертами тех, кого я видела ежедневно. Новые лица и подмеченные мной милые черты делали его разным, иногда невозможным, но неизменно красивым.

Так прошёл целый день, под вечер которого я решила, что не стану рисковать и подниматься на крышу поезда, тайком видя в мыслях сказочный исход, когда уже мой прекрасный принц входит в кухню, говорит мне, что я зря убежала вчера и теперь я могу… дальше мои представления останавливались, потому что для свадьбы и любви было еще слишком рано, а для обычных разговоров слишком просто.

— Лушка, — у самого раздаточного окошка на корточках сидел Уил, — все уже разошлись — не несись ты, — сказал на мой поспешный вид, — у меня к тебе кхм… другое мм-м… это, — он замялся и будто не мог подобрать слова, которыми хотел объясниться, — не хочешь выпить после отбоя? Джеки с Нюркой уже согласились, а я припас… кое что с прошлой остановки и… пойдешь?

Я сперва опешила и с непониманием заглянула в его глаза, но смогла только выдавить:

— Я? Я не…

— Мери разрешила! — подхватил моё сомнение он и попытался его унести, — сказала не шуметь и утром работать, как всегда, иначе уши надерёт. А мы и не хотели напиваться — так, побаловаться, да поговорить!

Мне казался странным сам факт, что зовут именно меня, а не кого-то другого. И это было замечательно, потому что друзей у меня никогда не было, и… я понимала, что буду только мешать им своим задумчивым и немного опасливым видом. Я не была похожа на них всех — тогда чего добивался Уил? Стал добрым и мягким в последние дни. Мне от этого было больше непонятно, чем радостно.

— Лушка, заканчивай языком чесать! Тебя ждет посуда! — отвлекла меня Веста.

Я кивнула ей, бросила неуверенную улыбку мужчине и бросилась делать, что велено.

— Ты подумай, если что! Захочешь — придёшь! — махнул он мне вдогонку, пока я наклонялась к большому тазу с мыльной водой.

— А-ну, брысь! Охальник! — повариха ударила полотенцем по окошечку, по звуку парень упал где-то в столовой.

Джеки за стеной засмеялся.

— Даже в мысли не бери! — женщина подошла ко мне, наклонилась и прошипела, — останешься с пузом одна на платформе! Ничего доброго он тебе не сделает, дурочка. Только поиграет, да выбросит! А Мери чего? Совсем распустила их! Пойду скажу ей, что лупить их надо! Сам вымахал, а умом так и остался крохой!

Она продолжила ворчать, расхаживая своей привычной хромотой по кухне.

Говорить ей что-то, как и идти «выпивать» я не стала — бегом пронеслась по вагонам, опережая остальных, забралась на свою кровать и отвернулась к стене. Мои мысли никак не могли отпустить те слова лорда вчера ночью.

«Интересные строки, — послышалось откуда-то снизу, — только слишком короткие.»

Он не стал кричать или говорить о том, что я не должна там находиться. Не стал говорить, что я мешаю ему своим пением, или же что песня у меня вышла кривая. А сказал «слишком короткие». Может, мне стоило остаться и… смогла бы я спеть ему что-то длиннее?

Через два часа после отбоя пришла Нюра. Мне показалось, что она была пьяна и немного всхлипывала, однако это могли быть мои очередные фантазии, потому что Веста сказала, что мужчины могут сделать мне только плохое. В моей голове они стали совсем чудовищами, разве что не превратившись во что-то мохнатое и с клыками.

Я едва сомкнула глаза перед самым подъёмом, но под торопящие слова Мери поднялась и добрела до кухни. Где провела целый день ожидания его прихода. Я не знала зачем ждала. Никто не позволил бы мне заговорить с самим хозяином Эшелона, я бы никогда не решилась выйти к нему и сознаться, а он так и не пришёл. Ни утром, ни в обед. Я уже собиралась идти спать после ужина, гонимая Вестой в женский вагон, как дверь неожиданно отворилась, послышались мерные шаги, и на ближний к окошечку стол сел лорд. Столовая была уже пуста, двое помощниц, кроме меня, были отпущены, и мы с поварихой остались одни. Даже подавальщики ушли!

— М-милорд, я сейчас позову… — начала было Веста прямо через стену, но была остановлена властным:

— Не стоит, — до меня донесся стук бокала по столу, — я не задержусь.

Мы переглянулись с ней и продолжили стоять, даже позабыв о том, что у нас оставались дела.

— Вопрос, — вновь пробирающий до костей голос, — если прачки после дневной смены не способны от усталости передвигать ногами, не то что кхм… петь, уборщицы разделены посменно, и попасть на крышу не могут категорически, то остается только… кухня. Интересно, сколько работниц самого юного возраста записаны в вашем журнале на данный момент? — он усмехнулся, а я покрылась мурашками, — я отвечу: две. Вернемся к вопросу: Шага или Луана?

Я даже дышать перестала, различая в глазах поварихи осознание, что это я. Шага точно не стала бы лезть в подобное. Она не из тех, кто будет делать что-то опасное или идти против правил.

— К…крыша, милорд? — вопросила Веста, — мне стоит найти и наказать провинившуюся?

Хмурый взгляд на меня и поджатые с укором губы.

— Они здесь? — усмехнулся мужчина.

— Только одна, ваше превосходительство, — судорожно сглотнула она.

Я в этот момент не смогла бы даже сдвинуться с места.

— Пусть передаст второй, что крыша для неё открыта и безопасна, — очередной смешок и глоток вина, — если в «передаче» есть необходимость.

Он поднялся с места, оставил бокал на столе и двинулся к выходу.

— Как прикажете, милорд, — поспешно сказала ему Веста, всё так же глядя на меня в упор.

А после хлопка тяжёлой двери неожиданно кивнула мне, поджала губы и выдохнула. Её руки забегали по переднику, нещадно комкая последний, а ноги донесли её до табуретки, на которую она практически завалилась. Её седые брови съехались в одну, говоря мне о том, что ничего хорошего ждать не придётся. Так и вышло.

— Видала я глупость, Лушка. Но такую! — она всплеснула руками, разглядывая мои обкусанные губы и обветренное от сквозняка лицо, — какой чёрт потянул тебя на эту крышу? А? — она облокотилась на стол и положила голову в собственные ладони, — не ходи туда. Как есть говорю, не ходи. Лорд, конечно ж, лучше всяких простых дураков, да кто ж будет потом разбираться? Аль накажет, аль… сама себя накажешь. Не глупая ты, Лушка. Должна понимать, что не пойдешь, так не поймет он кто тогда был. А копаться и совсем не станет. Неужто хочешь быть обиженной?

И столько смысла она вкладывала в это последнее слово, что оно мне показалось самым важным. А сколько мольбы я читала в её глазах? Столько сам Всезнающий не видел за всё время!

— Я не пойду, — сказала ей я.

Честно и открыто. Так же честно, как была я правдива, когда рассказывала всем свою историю. Так же честно, как солнце восходит на западе, а луна на юге.

— Шагай спать, — прошептала она мне, — и забудь про этот проклятый люк.

Я даже опешила, вмиг поняв, что не одна заметила его.

— Ты… — начала было я, но была перебита её тихим и нерешительным:

— Всего один раз, — тяжелый вздох, — заглянула и попалась на глаза старой управляющей. А после наказания повзрослела — изменилась и выросла из девичьего платья. За семь то лет.

Она опустила взгляд к полу.

— А его голос нет. Не раз слышала его в столовой, — уголки её губ дернулись вниз, — отвечала только через стену, когда спрашивали. Но он не сменился за все эти годы. Не постарел, как я. Ни на год.

Я сделала шаг к ней, но остановилась.

— Ты видела его лицо? — из горла вырвался лишь шёпот, — хоть раз?

Она помотала головой в отрицании.

— Маску со стороны, да плащ тёмный, — взгляд на меня, — как и все. Так что не лезь в печь, если не уверена, что не сгоришь, Лу. Иди спать.

Я кивнула ей и снова подошла к двери.

Голос не постарел? За семь лет? Возможно ли это? Неужели и в самом деле проклятье? Но если… она не решилась подняться, то значит и не слышал он её голоса. А мой слышал. И звал ещё. Не знаю, смогла бы я вообще говорить с ним, если я даже сейчас струсила сказать ему, что это я.

Шаги по пустому вагону и я застыла. Замерла напротив того самого люка. А вдруг меня там ждет наказание? Веста права, говоря, что лорд не знает, кто именно из нас с Шагой был на крыше. Значит я могла сделать только хуже, или наоборот — я могла поговорить с самим лордом Эшелона сумрака!

Но я боялась. Потому и прошла мимо, почти побежав в следующий вагон. Слишком страшно было решиться на что-то подобное, пусть даже впереди могло быть самое настоящее волшебство. Потому что… хоть одна низшая слуга могла похвастаться приглашением на разговор от самого лорда?

Глава 4

Спать я легла с тяжёлой головой и зажатой меж пальцев пружиной. Иногда мне казалось, что я способна вырвать её с корнем, а иногда, как сейчас, что она является моей последней ниткой с реальностью.

Реальность мне не нравилась. Каждый лучик её солнца был не таким ярким, как он представлялся в моей голове. Каждое её движение ветра не несло той свежести, что могли принести мои мысли. Но я верила в её изменения. Видела то, как меняется она уже сейчас — ступив в железное нутро поезда мир приобрёл краски, даря мне свежий воздух с невозможным ранее сменяющимся видом из окна и с новым днём, шагающим в новое будущее.

Вот только последующие три были тягучими и липкими, как мёд, добавляемый Вестой в очередной пирог, как мои мысли, остановившие свой бег только на одном слове. «Крыша» и больше ничего.

Мне казалось, что я теряю огромный шанс обрести мир в душе. Пусть он и был призрачным, словно этот самый поезд в начале моего пути, однако различимый и ясный, как полярная звезда на закате.

Меня удерживал страх, но манила неизвестность.

И я поддалась ей — на четвёртую ночь после того, как лорд пришёл в солдатскую столовую, я вновь поднялась на крышу Эшелона. Ботинки в этот раз снимать я не стала: мы быстро двигались на север, из-за чего все эти дни за окнами лил дождь, а вечером начинался легкий мороз — вода покрывалась корочкой льда, и на утро везде была изморозь. Я подумала об этом, когда накидывала на плечи собственное старое платье, потому что других вещей у меня не было, а ветер здесь ещё с прошлого раза запомнился мне своей силой.

Ботинки скользили подошвами, почти не цепляясь за зазубрины крыши, но я всё равно упрямо шагала в сторону того самого вагона, в тайне надеясь, что он будет в нём. Сколько вагонов принадлежат лорду, я не знала, как не знала на каком именно я сидела в прошлый раз. Вполне возможно это была столовая с тяжёлым дубовым столом и кривыми резными ножками или спальня с большой кроватью и кучей накидок на деревянных перилах, или даже гостиная с кучей мягких обитых бархатом кресел. Я бы хотела хоть раз побывать в такой обстановке, которую описывала бабушка на полях нашей с ней книги. Могла ли она видеть это своими глазами, или же прочитала в других своих книгах, однако я верила её словам и представляла себе всё очень красивым, обязательно красным, с золотыми вышивками и удивительной мягкостью тканей и мебели. Разве стал бы богатый аристократ жить в такой же тёмной деревянной лачуге со старой скрипучей лавкой, кажущейся обшарпанной, даже когда она только выбелена печью и земляным полом? Нет. У его жилища должны быть тканевые приятные стены, деревянный пол из досточек и может быть даже стекло на окнах, как в некоторых здешних.

Ветер трепал укутанные в ткань второго платья волосы, я шла, прикрываясь рукой от его потоков, и мерила шагами длину поезда — это помогало отвлечься от переживаний. Я умела считать до десяти: увидела номера страниц и слышала их звучание от нашего старосты, но этого было удивительно мало, чтобы пройти даже половину поезда. Этого было мало, даже чтобы пройти один вагон!

Вновь те две железные трубки, которые, как оказалось, тянулись по всем вагонам, что были в самой середине Эшелона. Я села на одну из них, подобрав под себя ноги и обняв их руками. От этого стало заметно теплее и комфортнее, словно теперь я была защищена от всего на свете. Было бы здорово, если бы на самом деле всё так и было.

Новая песня. Длинная, да? В моём арсенале таких было немало. Я любила их так же, как всевозможные истории.

Говорила мне бабка лютая,

Коромыслом от злости гнутая:

— Не дремить тебе в люльке дитятка,

Не белить тебе пряжи вытканной, —

Царевать тебе — под заборами!

Целовать тебе, внучка, — ворона.

Ровно облако побелела я:

Вынимайте рубашку белую,

Жеребка не гоните чёрного,

Не поите попа соборного,

Вы кладите меня под яблоней,

Без моления, да без ладана.

Поясной поклон, благодарствие

За совет да за милость царскую,

За карманы твои порожние

Да за песни твои острожные,

За позор пополам со смутою, —

За любовь за твою за лютую.

Как ударит соборный колокол —

Сволокут меня черти волоком,

Я за чаркой, с тобою роспитой,

Говорила, скажу и Господу, —

Что любила тебя, мальчоночка,

Пуще славы и пуще солнышка.

(Прим. автора: стихотворение Марины Цветаевой «Говорила мне бабка лютая»)

Это была простая песня. Не такая аристократичная, какой казалась мне прошлая. Её пела мне бабушка, когда я была маленькой. В моей памяти они всегда лились именно её голосом. Ему я и хотела вторить. Могла ли? Сложный вопрос.

— Твоему голосу не подходят такие песни, — раздался голос снизу, — прошлая была мелодичнее. Не думаешь?

Я дёрнулась, попытавшись подскочить на ноги, но поскользнулась и впилась обожженными льдом пальцами в крышу. Это принесло свет в мои мысли.

Безопасность. Он же обещал её мне тогда. А если я уже пришла, то и смысла бежать нет.

— Вы меня накажете? — всё, что я смогла произнести.

Достаточно тихо и неуверенно. Но именно этот вопрос существовал в моей голове сейчас.

Господин услышал, будто даже со смехом ответив:

— Накажу? Это лишнее. Поёшь ты красиво, а мне удивительным образом нечем заняться ближайшие… несколько лет.

Между нами повисла тишина. Я сидела и следила за своим колотящимся сердцем и одновременно думала обо всех слухах о нем.

— И всё же, как твое имя? — мягкий вопрос от лорда.

Не заставляющий меня отвечать, однако… именно так я себя чувствовала. Кто вообще мог дать мне право не ответить ему?

— Я…я… милорд… я не… — я практически забыла, как выдыхать, не зная куда деться от его вопроса.

Чем спровоцировала его приглушенный смех.

— Хорошо, — сдался он, кажется, с улыбкой на губах, — никаких имен.

Я выдохнула.

— Насчёт стихотворения, то однозначно первое, — он был задумчив.

Я немного подалась вперед, словно желая увидеть его или быть ближе.

— Потому что оно не подошло к моему голосу? — руки сжали второй металлический «поручень».

Пальцы вмиг заледенели, но убирать их я не стремилась.

— Потому что оно не подходит к тебе, — странный ответ.

Откуда бы он мог знать, что подходит мне, а что нет? Не скажу, что он ошибся, потому что первое мне и в самом деле было ближе, но…

— А что тогда подходит вам, господин? — поинтересовалась я.

Я рисковала. Он мог сейчас разозлиться и сказать мне, что вопросы от меня точно не требуют его ответа, однако до меня вновь донеслась усмешка.

— Стихи и песни в общем не про меня, — спокойный, но насыщенный тон, — может скрипка. В аккомпанементе фортепиано. Но что-то однозначно спокойное.

Я кивнула, будто бы для себя самой. И погрузилась в мысли. Больше всего интересовали названия. То, что это были музыкальные инструменты, было понятно, но вот что они из себя представляли…

И это восхищало. Новые красиво звучащие слова, словно из другого мира. Я бы хотела спросить, есть ли у него часто мелькающий у аристократов белоснежный носовой платок и пуговицы. Хоть одна то должна быть!

— А… а я представляю вас как что-то грозное и… впечатляющее! — я едва не захлебнулась собственным восторгом, — может барабаны или…

Даже вскочила на ноги, всплеснув руками и распахнув глаза, со счастьем рассматривая потемневший ночной мир, проносящийся мимо. Или это я проносилась мимо него?

— Барабаны?! — его удивление читалось даже в холодном воздухе, — барабаны, — повторил он уже спокойно, но с сомнением, — потому что раньше их использовали военные?

Потому что я не знала больше ни одного инструмента, кроме несчастных барабанов — вот какой должен быть мой ответ. Я даже не знала, кто и когда их использует. Только слышала, как говорил о них муж сестры, когда ещё была дома.

Я стушевалась, ощущая, как с лица сползает улыбка, а после села на всё тот же поручень.

— Да, наверное, — шепнула неуверенно.

Он почувствовал мое сомнение сразу же:

— Меня впечатлило твое воодушевление, — его слова буквально улыбались, — однако, ты более юна, чем я предполагал, — теперь тон стал суров и надменен, — это даже к лучшему.

На минуту мы оба окунулись в молчание, прежде чем его прервала я сама:

— Мне семнадцать, милорд, — вновь солгала я.

Снизу послышался его тихий смех.

— Замечательная цифра для лжи, — насмешливый тон, — ты назвала её же, когда устраивалась сюда?

Я поджала губы.

— Нет, господин, — я неожиданно вспомнила с кем разговариваю, — меня не спрашивали вовсе.

— Не спрашивали? — его голос стал суровым и немного злым, — тебе меньше пятнадцати, — «догадался» он.

Я мотнула головой.

— Мне больше, милорд, — в кои то веки не соврала я.

Он, кажется, вновь подобрел и расслабился.

— Намного? — будто ленивый вопрос с присущей ему насмешливой манерой.

— На два года, — сообщила ему я.

Почему-то мне хотелось уподобиться ему в смехе. Наверное, из-за того, что это даже близко правдой не было, однако увидь он меня, то подумал бы над этой цифрой.

— Как скажешь, — не поверил он мне ни на каплю.

Но спорить не стал.

— Ты умеешь играть на каком-нибудь инструменте? — задумчивый вопрос от мужчины.

Вновь мотнула головой и опомнилась.

— Нет, господин, — процедила я.

Я хотела сейчас увидеть его выражение лица, чтобы узнать, хмурится ли он или вновь надсмехается. Смотреть на милую, широкую, кривую, растянутую, весёлую, живую, лучистую улыбку. Любую. Даже злую или надменную, принижающую. Но я могла лишь смотреть на тёмное беззвездное небо, прижимать к себе тощие колени и кутаться в ткань платья, спасаясь от пробирающего тело холода.

— Умеешь петь такие песни, но никогда даже не садилась за фортепиано? — удивился он, — ты дворянка? — интересующееся, а после поспешное, — постой. Какая ты дворянка, если тебе не больше пятнадцати, и ты… сбежала из дома? — прямой вопрос.

Но ответить на него мне было тяжело.

— Да, господин, — я выдохнула густой пар изо рта.

— Это чувствуется, — прохладное, — мы уже отъехали далеко от поместья твоего отца. Вернуть тебя возможно только на почтовой карете. До первой остановки могу выделить тебе офицерскую комнату — но не более.

Я дождалась нескольких секунд, чтобы не дай бог не перебить его, а после почти с мольбой сказала:

— Не надо, пожалуйста! Я не дворянка, господин! Устроилась работать сюда, а не…

— Знаешь в чём основное отличие между крестьянами и такими, как ты? — спросил он, только ответа не требовал совсем, — речь. Ни одна девушка низшего сословия не способна выразиться так, как делаешь это ты.

Бабушка. Так всегда говорила она. А она была травницей. Потому и научилась разговаривать с дворянами, часто приезжающими к ней за новыми настойками. Мама с отцом погибли, когда я ещё была младенцем, а старшая сестра входила в юношеский возраст. Она не поддавалась бабушкиному обучению, потому и выскочила замуж по-деревенски в четырнадцать, почти попав под заключение со своим мужем. Их спас ребёнок. Первый.

Когда я уезжала, а точнее убегала — их было уже четверо, и она была вновь на сносях. Я же радовалась, что бабушка не увидела этого кошмара, в который они превратили её дом, а после и тот, который не достроили сами.

— Меня никто не станет искать, — просипела я, — и у меня нет права занимать офицерскую комнату. Как и отнимать ваше время, господин. Простите.

Я поднялась на ноги, шагнула в сторону люка и остановилась от его последующих слов:

— Ты можешь остаться здесь ещё, — будто бы поспешное.

Что никак не вязалось с его статусом и манерой. Это удивило меня, потому я села обратно.

— Как пожелаете, господин, — я растерла ладони, немного подув на них как оказалось холодным воздухом.

Мне показалось, что он кивнул. Даже представила это. Почему-то в темном плаще и с маской на лице, как говорила тогда Веста.

— Если ты не дворянка, то кто тогда? Аристократка? Маловероятно — представления у тебя забавные, но не надменные, — он задумался, — если только из какой-нибудь далекой провинции.

Его точно интересовало моё происхождение, и это было странным. Может, только для меня?

— Вы поднимаете меня, а нужно низвергать, — рассмеялась я, — я даже не жила в городе никогда.

Тут он совсем замолчал, скорее всего обдумывая мои слова.

— Хочешь назваться деревенской крестьянкой? — насмешливые слова, — ты определенно лгунья. Зачем, правда…

Я поджала губы и задрала голову к небу, отчего с макушки слетела ткань и мне пришлось возвращать её обратно.

— Вы первый, кому я не лгала, — сообщила лорду.

— Ни разу? — усмешка.

Я улыбнулась.

— Только про возраст, милорд, — не выдержала я.

Он рассмеялся вслед за мной.

— Ты ещё слишком юна, чтобы понимать смысл подобных вещей, — обыденным тоном почти без эмоций.

Мне хотелось сказать ему, насколько сильно он ошибается. Но он был прав в какой-то степени — я была достаточно взрослой, чтобы понимать смысл сокрытия возраста.

— Стараешься выглядеть взрослее, как делают дети, — будто самому себе произнес он, а после поинтересовался, — тебя не обижают здесь?

Говорил он именно так, как говорил бы с ребенком. Такой «юной» меня ещё никто не считал.

— Нет, милорд. Все замечательно.

— Ты когда-нибудь была на Зимней ярмарке? — решил уйти от темы он.

— А сколько лет вам, господин? — позволила себе дерзость я.

Всё потому, что он относился ко мне снисходительно, будто нашёл себе маленькую девочку-куклу, над которой можно было только мило надменничать.

Тишина отрезвила, и я вновь поежилась, понимая, что сейчас мне уж точно влетит. И не только за слова, но и за то, что посмела находиться здесь так долго.

— В десять раз больше, чем тебе, — холодные слова.

Я расцепила пальцы и попыталась разглядеть на них его возраст. Это… ещё десять, кроме тех, что были у меня?

— Это… немного, — решила сказать ему, — голос у вас очень молодой, — а после палец в небо, — вам двадцать пять?

Кажется, я не попала, потому что он промолчал.

— Немного? Ты не умеешь считать? — задумчивое, — или для тебя это большая цифра?

Я замешкалась.

— Тридцать, господин? — мне казалось, что старше он точно не мог быть.

Иначе, как бы он имел такие прекрасные волосы и такой красивый голос?

До меня донесся его тяжелый вздох.

— Вероятно, про мой возраст ты узнаешь в тот момент, когда я узнаю твой, — вновь насмешливое.

Я нахмурилась, не понимая смысла его слов.

— Можем обменяться сейчас, — какой-то теплый смех от лорда.

Мое лицо тоже посетила улыбка.

— Если вы мне прикажете, то я…

— Нет, — остановил мои торопливые слова он, — в таком случае это должно остаться тайной.

Я довольно кивнула.

— Тебя пропустят в спальню? Уже поздно, — поинтересовался он.

Я замешкалась.

— Да, конечно! Но… мне стоит пойти спать сейчас, — я поджала губы, не зная, как спросить его.

— Иди, — отпустил меня лорд, — я буду ждать тебя завтра ночью.

Я почти подпрыгнула от той радости, которую дали мне его слова. Потому поднялась быстро и с целой кучей счастья в сердце.

— В…вы придете на завтрак в… столовую? — неуверенно спросила у него.

Волнение при этом завладело всем моим существом.

— А ты будешь там? — насмешливый вопрос.

Но не давящий на меня.

— Да, милорд, — поспешно сказала я.

— Тогда тебе следует ждать, — милое настолько, что я зажмурила глаза и едва ли не полетела вниз — в последнюю секунду удержалась за один из поручней.

Тем самым заглянув вниз и увидев толстую ставню, подобную тем, что были во всех вагонах. Я даже не могла сказать — стоял лорд у окна или сидел рядом, для этого мне нужно было бы упасть на землю или заглянуть под ставню, стоя на ней.

— Я буду ждать, — шепнула я.

А после побежала озябшими ногами в старых ботинках не по размеру к концу поезда. Там меня ждала постель с уже полюбившейся пружиной, теплота вагона и мои собственные мысли, впервые за долгое время наполненные счастьем. А ещё воодушевление, потому что завтра меня вновь ждало чудо. Ещё волшебнее того, что случилось сейчас.

***

Новый день был подобен первому, что я пробыла здесь. Я вскочила на ноги самая первая, улыбнулась кивнувшей мне Мери и галопом пронеслась по вагонам. Волосы я прибирала уже на кухне, где за мной сурово наблюдала Веста, начавшая сверлить мое лицо взглядом, стоило мне открыть уже привычно тяжёлую дверь кухни.

— Господин в столовой, — сузила глаза она, — пришёл и приказал выделить ему «девушку с кухни». Вот передник, разнос и вперед, — меня ткнули белоснежной тканью в грудь, заставив отшагнуть, а в руку всучили пустой поднос, — чего застыла? Неужто он звал кого-то другого?

Я мотнула головой. Затем вперила глаза в рюшечный фартук, впилась побелевшими пальцами в металлическую поверхность и опустила глаза к полу.

Вмиг вся моя решительность улетучилась под ещё неосветлённые солнцем облака, чтобы исчезнуть где-то там, где верит в мою душу Всезнающий, и наблюдают за сомнениями мама и бабушка. Губы задрожали. Сердце в этот раз не колотилось, как бешеное, но и не замирало, трепыхаясь где-то в груди.

Кухонная дверь громыхнула — в вагон вошла Шага. Я почти прокусила губу.

— Милорд приказал накрыть ему на стол, — я протянула ей всё, что было выдано мне, а после того, как она кивнула и забрала, добавила, — расскажешь мне, как он выглядит?

Она неуверенно кивнула, забегала глазами и была отвлечена шипением поварихи:

— Ох и достанется тебе, Лушка, — женщина уместила кастрюлю на печи, — знаешь же, что тебя ему надо, так чего трусишь? Сама полезла — сама и выбирайся! Ум то в напёрсток поместится!

Я вжала голову в плечи. Но промолчала, пойдя набирать крупу в мерную чашу.

— Чего сама не пошла, раз интересно? — не удержалась Шага, завязывая за спиной шнурки передника.

Манки требовалось намного меньше, чем воды, потому я и начала высчитывать в голове сколько её нужно на эту кастрюлю. Мысли постоянно сбивались, но я упорно продолжала думать о каше, а не о лорде, который ждёт именно меня. Там — прямо за стеной.

В ответ ей я только пожала плечами — всё остальное было выше моих сил. Она закатила глаза, махнула на меня рукой и буркнула:

— Твоё дело, — после чего бухнула подносом по мешку с рисом у самого входа и пошла к дырявой двери напротив.

Через неё всегда проходили мужчины, направляясь в столовую. Теперь это делала Шага. Вероятно, она была самой первой девушкой, которую допустили в ту половину вагона. Интересно, а следующий тоже был занят столовой для солдат, или им хватало одного этого? Иногда подавальщики скрывались за той дверью, видимо там тоже было кого кормить.

Но главная мысль всё же была о лорде, которого сейчас сможет увидеть Шага, суетливо проскользнувшая за дверь и давшая сигнал мне — я даже бросила мерную чашу в мешке, припустив к выемке для подачи блюд. Колени бухнулись о край двери, немного проскользив по полу. Глаза уперлись в пустую комнату, меж столов которой — ровно посередине, шла новая подавальщица. Бантик на её спине болтался кривыми хвостиками, но не путался в складках платья — в отличие от тощей меня, Шага была приятной внешности и имела хорошую фигуру, потому платье на ней разгладилось и выглядело не как серый мешок.

— А кто будет работать? — Веста добавила в свои слова совсем каплю ворчливости, — твоя дурость до добра не доведёт, Лушка. Помяни моё слово. Что за девка? Как на крышу лазать, так она тута, а как по-человечески выйти, так она улизнула, да подглядывает!

Я направила взгляд к столу неподалёку от входа и замерла. Светлого хвостика волос теперь не было и в помине: только высокий чёрный воротник плаща, ограждающий мой любопытный взор и тот, что прилип к полу от Шаги. Она не смотрела на него и секунды, прежде чем встать рядом, поклониться и опустить голову вниз.

— Как твое имя? — почему-то спросил лорд.

Но дело было совсем не в этом — его голос был другим. Приглушенным, тяжёлым и более тусклым, будто… имел какую-то преграду.

— Шага, господин, — она вмиг вскинула взгляд и на пару секунд замерла в нерешительности и, кажется, непонимании.

В это время я заметила, как даже под плащом напрягается спина лорда, как медленно поворачивается его голова к ней и как бледнеет находящаяся в ужасе девушка.

— Мне нужна вторая… девушка, — он заставил отшатнуться её взмахом полов собственного плаща и поворотом всего тела сюда, — где она?

Донеслось до меня это уже тогда, когда я, не успевающая улизнуть от окошка в сторону, упала на спину, почти задыхаясь от переживаний.

— Г…господин… я… — не знала куда себя деть Шага.

— Луана, — то ли позвал меня, то ли назвал моё имя для подавальщицы он, — пусть подойдет она.

Я слышала шуршание, которое сообщило мне, что мужчина отвернулся, а я сама вновь села и усердно замахала головой, чтобы она сказала ему, что меня нет. Что угодно, только не идти к нему!

— Она… — правильно поняла меня девушка, но найти нужных слов не смогла.

Потому ей помогла Веста, нагнувшаяся к окошку, у которого замерла я:

— Лушка хворает сегодня, господин. Её нет на кухне. Мне поднять её с постели, ваше превосходительство? — её ложь таковой не казалась.

Словно бы она и не выгораживала сейчас мою трусость и глупость.

Тишина насторожила нас обеих, глядящих друг другу в глаза и словно разговаривающих без слов. Я слышала её молчаливое ворчание, а она мое тихое оправдание. И я готова была броситься к ней с благодарностью, чего не делала и не желала никогда до этого момента.

— Не стоит, — насмешливое, — ей нужно выздороветь до вечера. Иначе мне придётся узнать о её благополучии самостоятельно.

Тон был странным. Будто и с тем самым смехом, которым он сопровождал весь наш вчерашний разговор, но и с жесткими нотками приказа. Будто хотел напугать меня сильнее.

— Я расскажу ей ваш приказ, господин, — выдохнула спокойнее Шага, — я эмм… что мне вам… принести, ваше пре… ходи…

Под конец она запуталась окончательно и вжала голову в плечи, думая о своей провальной попытке повторить слова Весты.

— Накажет же, дура! — прошипела мне повариха, — без руки аль без жизни хочешь остаться?!

Я замотала головой.

— Ничего, — услышала я от мужчины, — я дождусь выздоровления моей официантки.

Шуршание плаща — он сперва откинул его в сторону, а затем поднялся на ноги, посрамив в росте задравшую голову Шагу. Несколько шагов от него она пятилась в нашу сторону, чем немного пугала, а после, когда лорд направился к выходу, замерла, крепко сжимая пальцами спинку стула.

— Завтра вечером нас ждёт остановка для дозаправки, — когда мужчина уже коснулся ручки, он неожиданно развернулся, вновь распугав нас с Вестой, — наймите новую девушку — Луана больше не входит в кухонный штат.

Я застыла. Даже сердце остановилось.

— Г-господин! Вы меня увольняете?! — воскликнула я, находясь в полнейшем ужасе.

Я даже дернулась к окошку, чтобы увидеть его, но уперлась взглядом в ту же закутанную в плащ спину.

— Мгновенное выздоровление, — донеслось до меня насмешливое.

Однако, он не обернулся. Легко отворил дверь, шагнул в межвагонье и исчез за толстой тяжелой створкой.

— Точно сдурела! — сразу же завопила повариха, — кто ж с тобой так долго возиться будет, пустоголовая?! Ишь чего выдумала — с самим господином пререкаться! Того и гляди без головы останешься!

Поднималась с пола она тяжело, в какой-то момент я даже протянула ей руку, по которой она с размаху шлепнула, и сама же зашипела от боли.

— Где ж ты такая отыскалась?! Дурища дурищей! Да ещё и наглая, когда не надо! Все дни со мной молчала, а тут — на тебе!

Я вжала голову в плечи, чувствуя собирающиеся на глазах слёзы.

— Чего ревёшь? — повариха дохромала к кастрюле с исходящим от закипевшей в ней воды паром, — не выгнал он тебя и ладно! Так бы Мери сказал, али мне. А так… в личные слуги переведёт, иль сразу в любовницы!

Она даже не стала смотреть, какое впечатление произвела на меня своими словами. А я была в таком ужасе, что в глазах едва не темнело. Тело всё казалось холодным, как при ознобе, и мягким, как разваренное в воде дерево.

— Я н-не… не хочу, — прошептала я, оседая на пол.

Дверь хлопнула, в кухню вошла Шага.

— Эй! Ты чего?! — воскликнула она в тот момент, когда Веста уже плеснула мне в лицо холодную воду.

— Зачем лезла, если не хотела в любовницы идти?! — заворчала женщина, — до чего дура, а!

Я поднялась с пола, боясь получить очередной ковш воды в лицо и стряхнула её с кожи. А после направилась продолжить свои дела, пытаясь успокоиться.

— Это ты правильно — пока не найду тебе замену, сиди тут! — всучила ложку мне она, — а где ещё одна?! Где её черти носят, уже скоро приходить начнут, а её все нет! Шага, а-ну марш за этой бесовкой!

Девушка вылетела из кухни, припустив до спальни. Мы же остались вдвоем.

— Мешай сильнее — так всё пригорит! Будешь сама всю кастрюлю есть!

Я последовала её словам.

— А насчёт господина, то кто ж его знал, что он с тобой говорить даже станет! Досель девушек не любил, а тут… чем только приманила его?

Я пожала плечами.

— Он не видел меня ещё, — шёпот, — а если бы увидел, то не стал делать… этой… — я замялась и покраснела.

— Ясно дело, — буркнула она, — не стал бы! На тебя без слёз то и не взглянешь совсем!

Я кивнула, подтверждая её слова.

— Ну, — она вновь увидела мои слёзы, — да не реви ты! Если не видел, то и трогать не будет, — поразмыслила она, — а коли будет, то не какой-то мелкий служачок, а сам лорд! Поняла?

Вновь кивнула ей, не понимая разницу. Всё равно мне будет плохо — какая разница кто.

— Эх, ты… — пробурчала она.

Вскоре пришли и остальные девушки, за ними неохотно тащились поварята. Теперь моя помощь стала не нужна, и я отошла к окошку для подавальщиков. Мысли в моей голове роились, как пчелы. Невзирая на весь тот страх, что был со мной всё это время, глубоко в душе я хотела чего-то подобного. Не стать любовницей лорда, но… другое? До высот жены мне, конечно, было невозможно дотянуться, но… разговаривать с ним я тоже раньше не могла, ведь так? Может и сейчас случится что-то такое же волшебное? Может быть получится обойтись без всех этих глупостей и боли? Может… всё вновь станет лучше?

Глава 5

День я отработала с тяжёлой головой. Лорд так и не появился сегодня. Даже на ужин. Даже ненадолго. И это вселяло в душу непонятные чувства — хотела я или не хотела, но в следующий раз мне придется выйти к нему. Веста права, я была виновата сама, пусть и не понимала, что может произойти. Это было глупо, но могла ли я считать себя умной?

Шага не ждала моего вопроса о лорде. Стоило нам приняться за завтрак, и мне поведали всё в красках, хоть и достаточно простым языком. Лорд был в маске, как и догадывалась я сама — даже край лица не виднелся сквозь неё. От сокрытого плащом с воротником подбородка, до стянутого капюшоном лба, маска была сплошной преградой. Глаза мужчины она не разглядела, оправдываясь тем, что испугалась всей этой конструкции. Да и кроме страха она ничего и не поняла.

Это слегка разочаровало меня, ведь если немного поразмыслить, то так он подготовился именно ко встрече со мной. Зачем вообще прятать лицо? Неужели все эти слухи были правдивы? Странно, что они были совершенно противоположны. Божественно красив он или же наоборот — баснословно уродлив, я не знала. Загадочным оставалось то, что в те дни, когда он приходил до этого, его голос был обычным, таким, какой я слышала на крыше. Значит при солдатах и офицерах маски он не носит. С другой стороны были слова Весты о том, что видела она его только в маске, как и все. Значит, он выходит из своего поезда или из комнат. Но почему тогда скрывает лицо? Ведь если бы он был так страшен, то наверное солдаты пугались бы его. Или нет?

Так или иначе у меня уже не было, и сразу после того, как повариха отпустила нас всех спать, я проскользнула на крышу.

Сегодня было заметно теплее, что несказанно радовало и грело во всех смыслах. Однако, снять ботинки я не решилась — уже успела опуститься ночь, а в обед немного капал дождь, и из-за чего крыша все ещё была сырой.

Шла я медленно и оттягивая момент.

Страх, вызывающий воодушевление — мне казалось это самым небывалым чувством из всех возможных.

Села и вытянула ноги я с приятным ощущением внутри. Он считает меня ребенком, ведь так? Я вмиг вспомнила его прошлые слова, потому и поняла, что любовницей никто меня не сделает. Я ребенок, а значит мне следует оставаться таковым достаточно долго, хотя бы для того, чтобы не попасть в неприятности.

А если я ещё не выросла, значит у меня могут быть глупые вопросы? Он разрешал мне задавать их вчера, и это многое значит.

— Милорд? — позвала я.

— Я здесь, Луана.

Мне от его обращения стало как-то некомфортно, будто моя безопасность закончилась в момент произнесения моего имени.

— Я могу называть тебя Лу, как остальные? — он дождался моего тихого согласия, — замечательно. Я жду свою песню.

Это вызвало на моём лице улыбку.

— Похожую на первую, господин? — поинтересовалась я.

А всё потому, что он даже не упомянул ситуацию в столовой. Это очень радовало.

— Какую пожелаешь, — как-то беспристрастно ответил он.

Я напрягла ум и закусила губу. Наверное, это был мой шанс.

— Только она короткая, — предупредила его.

Руки сжали подол платья от волнения.

— Я буду рад любой, — совсем холодное.

Но я не обратила на это внимания, вспоминая строки и плавный мотив:

Восемнадцать веков тишины,

Покрывающей шрамами страха.

Я играла с судьбою в ноли,

Остановкою стала мне плаха.

Я хотела бы видеть те сны,

Что позволили мне вмиг растаять.

Говорят, все они так дурны,

Что не стоит и мне о них чаять.

Анаграммою стал мне батистовый мед,

А презрением капелька злата.

Я желала увидеть однажды восход.

С эшафота увидела. Клята.

— Это намного лучше, — немного улыбчивое от него, — но… батистовый мед — это метафора?

Я застыла в непонимании.

— Д-да, милорд, — попыталась выглядеть умнее я.

— Забавно, — усмехнулся он, — могу лишь сказать, что автор — крайне тяжёлая личность.

Мои брови сошлись на лбу.

— Почему? — я подалась вперед и впилась пальцами в поручень напротив.

— Уныние — едкая черта характера, — до меня донеслись шаги.

Кажется, лорд подошёл вплотную к окну. Я не выдержала:

— А если он был вынужден унывать? — я взметнула глаза к небу, — что если вся его жизнь была настолько уныла и тяжела, что другие — яркие мысли он старался отдавать другим?

Он задумался.

— А сейчас? — неожиданный вопрос, — сейчас автор не унывает?

Глаза переместились к проносящемуся мимо полю, а улыбка посетила лицо сама.

— Думаю, нет, — я вгляделась во мрак ночи, — сейчас он находится на распутье.

Мимолетная тишина и прозорливый вопрос от лорда:

— Распутье эмоциональное?

Я пожала плечами.

— По большей части да, но… ему страшно, — закушенная губа, — и сложно. И радостно, и одновременно непонятно, как поступить дальше.

Минутное промедление, пока до моих ушей доносился только мерный стук колес, а после спокойные слова:

— Ему стоит быть беспечнее — тянущие эмоции призывают лишь подобные им.

Его совет был хорошим. Правильным и мудрым. Не знаю, ощущал ли он сейчас разницу между нами, но для меня она практически исчезла. Он казался мне самым честным и открытым во всём многообразном мире, будто другие люди даже до носков его сапог не могли дотянуться.

— Полная беспечность тоже не… — начала было я.

— Никто не говорил о полной беспечности, Лу, — донеслись до меня прохладные, не терпящие возражения слова, — тот, кто не осознает меру, не может называться человеком вовсе.

Он был строг. Настолько строг, что это восхитило меня, а не отпугнуло, как должно было.

— М-мне кажется, что такого человека можно попросту назвать глупцом, а не…

В ответ мне раздалась усмешка.

— Глупцом? Не имение меры ведет за собой бесконтрольность. Бесконтрольность всегда связана со слабостью. Слабость — удел того, кто сдался и не смог обратить своё бессилие в стремление.

С этим я была не согласна. Но возражать не стала бы в любом случае. А лгать я умела достаточно хорошо.

— Думаю, вы правы, господин, — палец прошёлся по влажной поверхности крыши, чертя на ней короткую кривую полосу.

— Оушен, — произнес он, — если ты дала мне разрешение называть тебя по имени, то и ты вправе так поступать. С титулом всё сложнее, потому даже по-дружески тебе следует обращаться на «вы» — большего я позволить тебе не в силах, — несколько секунд между нами стояла тишина, — я уточнил на тот случай, если ты кхм… упустила этот момент из своего образования.

Не упустила — я о таком даже не задумывалась. Более того, в моей голове никак не укладывалась мысль о том, что лорда можно было называть по имени, а не привычно для таких, как я, с трепетом и…

— Я могу считать вас своим… другом? — не поверила ушам я.

Снизу раздался тихий смех.

— П-правда? Но только я никак не смогу вас… по имени… — я почти задохнулась от трепещущего в груди сердца.

— Ты — сама непосредственность, Луана, — довольно сообщил он, — к слову, кто наградил тебя этим именем? Если ты утверждаешь, что жила в деревне и носила статус крестьянки, то очевидно ты лжешь.

Палец застыл рядом с поручнем, я замерла равно ему.

— Бабушка, милорд, — ответила я, — она услышала его от одного замкового слуги, который приехал к ней за настойкой для своей госпожи.

Мужчина внизу будто исчез — от него не доносилось ни звука. До момента через половину минуты, когда снизу послышалось немного злое:

— Я сообщил тебе о том, как ты должна обращаться ко мне.

— Простите, м… простите, — поспешно выдавила я.

Но так и не смогла назвать его имя. Слишком силен был страх, вколачиваемый в меня с самого детства. Наш местный граф обожал прилюдно наказывать тех, кто посмел оскорбить его чем-то. А таковым для него считалось очень многое.

Сейчас же мне предлагали поступиться тем, что вдалбливали мне под угрозой смерти.

— Я не отстану, пока ты этого не сделаешь, — попытался мягко потребовать он.

Но я поняла, что это было лишь попыткой.

— Господин Оушен, — выдавила я.

Из вагона до меня донесся хмык.

— Без «господин».

Я кивнула самой себе.

— Как скажете, эм… Оушен, — вышло у меня тихо.

И особенно вымученно.

— Прелестно, — он, кажется, скрывал свой смех, — твоя «болезнь» сегодня в столовой была спровоцирована тем же смущением, что и сейчас?

Я нахмурилась.

— Смущением, гос… ми… кхм? — я даже закашляла лишь бы не вынуждать себя говорить снова.

Мой хитрый план был встречен его тяжелым вздохом, а после словами:

— Хочешь сказать, что дело не в нём?

Я кивнула. Лорд это понял.

— В чём же? — он показался в моём воображении «с горящими глазами», когда произносил этот вопрос.

У него был воодушевленный тон. Не хотелось портить его своим ответом.

— Простите, Оушен, — каким-то чудом я смогла назвать его по имени, — но это страх.

С минуту мы пробыли в тишине, пока её не прервал лорд:

— В мои планы не входило пугать тебя.

— Нет! Вы не поняли! — попыталась оправдаться я, — я как бы боюсь не вас, а ммм… само осознание, что разговариваю с вами!

Вышло с каким-то сомнением, но достаточно громко и воодушевленно.

— Само осознание, — повторил он задумчиво, — это… странно. Мило, но странно.

Я могла списать его слова на то, что мы с ним, как ни посмотри, но были из разных слоёв общества, потому я, например, тоже часто не понимала его слов и действий.

— И никак не умоляет твоего поступка, — добавил он с легким укором, — полагаю, в следующий раз тебя не сломит эта или иная «болезнь».

Я не смогла удержаться от смущенной улыбки.

— Не сломит, — сказала утвердительно.

— Я рад, — подобный мне тон.

Мой взгляд стремился в темноту ночи, подмечая пробегающие мимо редкие деревья. Я насчитала пять, прежде чем решилась задать вопрос:

— Сегодня вы… я… мне стоит идти в другое место утром? Не на кухню? — прошептала я.

Затем выдохнула, как после плача, и сжала плечи руками — воздух будто стал прохладнее.

— Я пришлю за тобой слугу, — безразличным тоном ответил он.

Это показалось мне знаком, ведь если ему нет дела до такого, то и есть вероятность, что мне можно будет ничего не менять.

— Я могу попросить вас оставить меня на кухне? — смело задала вопрос я, а после спохватилась, — Оушен.

После первых слов лорд промолчал, но стоило мне добавить его имя, как он рассмеялся, находясь при этом практически у самого окна — я слышала всё отчетливо.

— Это из-за страха или ещё по какой-то причине?

Я пожала плечами.

— Мне очень понравилось работать на кухне, — честно поведала ему я.

— Здесь будет лучше, — произнес он.

Но так, будто сомневался в собственных словах. От него я слышала такое впервые.

— Как прикажете, милорд, — расстроилась я.

Мужчина постучал пальцами по стене. Или столу. До меня донесся едва слышимый перестук.

— Оставайся, — милостиво дал дозволение он, — полагаю, тебе удобнее разговаривать со мной подобным образом, — намекнул он на крышу и меня на ней.

— Да, гос… Оушен, — вновь сбилась я, — а вас… вам нет?

Он хмыкнул.

— Мне нет разницы, — сообщил он.

И мы промолчали. Мне казалось, что он так же, как и я, желает многое сказать, но или не решается, или не хочет показаться в невыгодном свете.

— Могу ли я спросить? — вышло очень неуверенно.

— Да, Лу, — ответил он.

Я поджала губы и собралась с силами.

— Какого цвета у вас глаза?

Про маску я спрашивать не решилась, потому как это было бы совсем нагло, а так… не откажет же он мне в простом вопросе?

— Тебе пора спать, — холодные слова.

Я бы сказала леденящие. Я вздрогнула, нахмурилась сильнее чем прежде, а после поднялась на ноги.

— Простите, господин, — шепнула я, — спокойной ночи.

И рванула по крыше к люку, гонимая не столько ветром, сколько гнетущим непониманием. А что, если бы я спросила про маску? Он бы тогда поднялся и убил бы меня?! Шутка, конечно, но наказал бы точно.

Спускалась я в замешательстве, потому чуть не упала с лестницы, прежде чем спрыгнула на пол и застыла, держась за одно из креплений — в вагоне горел свет.

Оборачивалась я быстро, боясь, что мне влетит, а я даже не узнаю от кого. Ко всему прочему, самым страшным местом для наказаний была для меня именно спина. Потому что по ней обычно и били.

— Ты не должна была туда забираться, — с укором сказала мне Мери.

Она стояла со скрещенными у груди руками и сверлила меня взглядом так, будто я что-то украла.

— Веста рассказала мне про господина, — вышло у неё строже, чем обычно, — он велел проводить тебя до его личных вагонов утром.

— Уже, не… — начала было я, но никто слушать меня не стал:

— Можешь идти спать, — она сузила глаза, — завтра не убегай, а сразу подходи ко мне. Поняла?

Спорить с ней я не стала. Может господин ещё просто не отдал приказ? А после моего вопроса…

Я вмиг испугалась и кивнула женщине. После чего развернулась и пустилась бежать до самого последнего вагона, где нырнула в темноту и прокралась к своей пружине. Слёзы догнали меня уже там.

***

Утро началось вяло — я сомкнула глаза не раньше, чем за час до побудки. Но давило на меня не это, а то, что я его прогневала. Мне казалось странным, что в этот раз я не испытывала страха, но одновременно чувствовала дискомфорт, будто… вину.

Так или иначе, но с этого момента я зареклась больше не задавать глупые вопросы. Если я, конечно, теперь смогу вести с ним разговоры.

Лорды мне казались крайне обидчивыми и ранимыми. Все известные мне, кроме него. Оушен и в самом деле был другим: прекрасным, как полярная звезда. И холодным, равно ей же. Недоступным, загадочным и волшебным. Словно вышедший из сказки принц, которому хотелось отдать сердце, зная, что он поступит благородно даже если не найдет ответа в своем.

Я жалела только о том, что сама не была принцессой. Он хотел видеть во мне кого-то пусть и не равного себе (до него всем было далеко), однако хоть чуточку подобного. Я же была простой. Не такой хорошей и ладной, как Золушка, и совсем далёкой от принцессы.

Я могла лишь слушать его необычайно завораживающий голос, произносящий правильные и мудрые мысли, и радоваться открывшейся возможности — мне несказанно повезло быть рядом.

Ноги свесились с кровати медленнее, чем обычно. Я всё ещё помнила слова Мери, раздающей сейчас приказы уборщицам, в свою очередь принимающим смену у других. Раньше я не видела этого, убегала сразу на кухню, боясь остаться здесь на подольше.

— А ты чего сидишь? — спросила подошедшая к моей кровати Нюра, — тоже уволили, да? Так я не сомневалась! Куда пойд…

— Госпожа Луана? — в вагон вплыл мальчик лет десяти, приблизился к управляющей и оглядел всех замерших присутствующих.

Он принадлежал к высшим слугам — это было видно по вышитым серебряным вихрям на сюртуке и штанишкам до середины голени. А так же по белоснежным гольфам и аккуратным туфелькам на небольшом каблучке.

— Э-это я, — слазила с кровати я быстро, не желая воровать у мальчика время.

— Милорд дозволяет вам остаться на кухне, — деловито произнес он, отчего я застыла на половине пути, — как вы и просили. С этого дня вы повышены до второго повара и вам разрешено передвигаться по средней части поезда.

Воздух из лёгких выбило.

— При необходимости вы можете обращаться ко мне, госпожа, — он говорил немного с трепетом, — и ещё: милорд передал вам свои извинения и сообщение о том, что он прибудет только к позднему ужину.

Он поклонился находящейся в странном чувстве и спросил:

— Я могу идти?

Я, собрав силы, кивнула ему и услышала в ответ:

— Доброго дня вам, госпожа.

После чего он удалился, оставив меня и остальных в смятении, и даже не знаю кого больше — меня или Мери, с которой мы теперь были на одной ступени власти.

— Я п-пойду, — решила отчитаться я, а после склизнула по вагонам до кухни, будто бы мой новый статус побежал за мной, разнося эту весть всем вокруг.

В нужном вагоне я стояла и пыталась отдышаться, пока Веста смотрела на меня с укором. Мне он показался заслуженным.

— Проспала ты что ль? — она заглянула в кастрюлю на плите и начала ругаться уже на её содержимое, — бесовщина, честное слово! Почто ты пригораешь сегодня, матерь господня?!

Отвечать на её вопрос я не стала, тем более никого из остальных ещё не было, и мы с поварихой были одни. А она, кажется, вообще ничего не знала. И это было замечательно!

Потому я прошла к ней и принялась за привычные дела, которыми занималась каждое утро каждого прошлого дня.

— На! — она сунула мне в руку черпак, — теперь твоя забота — следить за ней! Иначе я её… чего так глазищи раскрыла?

Женщина даже шаг назад сделала, будто испугалась. С её хромотой это выглядело забавно, а с извечно нахмуренным лицом вызвало у меня улыбку.

— У тебя хоть мордаха округлилась, а то была… — она прошла дальше по своим делам, в то время как я подошла к манке и долила туда ещё молока из бидона рядом, — тростинка с глазищами! — она показала ладонями размер моих глаз и схватила вторую кастрюлю для варки яиц, — недокормленый ребенок. Слыхала, кстати?

Я отняла глаза от своего варева и качнула головой, напряженно всматриваясь в её прерывистые резкие движения. Мне казалось, что сейчас она обвинит меня в том, что я поступила нечестно.

— Нюрку то выперли! — она усмехнулась, — как я и говорила. Мери не верила, а… погодь! А ты… должна была же… а лорд то… — она уставилась на меня пронзительно, — я же видела мальчишку из высших сегодня. Отказалась?

Теперь она действительно смотрела с осуждением. Я поджала губы и кивнула, отдавая своё внимание чему угодно, только не ей.

— Ну и дура, — буркнула Веста.

Чем вызвала у меня в душе недоумение. Не она ли сама говорила мне, что я лезу куда не следует? А теперь…

— Почему уволили Нюру? — поинтересовалась я.

— А ты как думаешь? — вскинула глаза ко мне она, — шлялась по мужикам. Мери её даже в вагоне ихнем поймала пару раз ночью! — она махнула рукой на моё беспокойство, отразившееся на лице, — да не бери ты в голову! Ничего ей не будет, даже деньги за все дни заплатят! Да и не одна она идёт.

Последняя фраза была произнесена со смешком.

Я внимательно и с нетерпением ждала продолжения.

— Говорила я тебе с тем подавальщиком не шушукаться, так он другую дуру себе нашел! — огорошила она меня.

— Уил? — переспросила я.

— Откуда мне знать? — она отвлеклась на открывшую вагонную дверь Шагу, — ой, копуша! Шевелись резче, да ноги передвигай! Иначе мы ничего не успеем! И так сегодня повезло нам — день остановки. Солдаты обедают в городе. Иначе бы точно отправила тебя следом за Нюркой!

Я стояла хмурой глыбой льда, пытаясь отделить одну новость от другой.

— Мы будем останавливаться? — радостно переспросила девушка, — и сможем пойти в город?

Тут мои мысли остановились на подобном ей волнении и воодушевлении.

— Ишь чего захотела! Город! — ворчливо заметила Веста, — кто тебя отпустит то в него?! Да и банный день сегодня! Точно дурная голова покоя тебе не дает!

Мы с Шагой переглянулись и затихли, думая, кажется, об одном: что за банный день? Я всё это время даже не задумывалась о том, как мы будем мыться — в Эшелоне был только вагон с туалетом, даже таза для умываний предусмотрено не было. Что говорить, никто из всего женского вагона на ночь не снимал платья, в то время как я дома обычно оставалась в рубашке чтобы не портить одежду. Это показалось мне неприятным сначала, однако потом я нашла в этом некоторое удобство. И смирилась. Хотя без умываний каждое утро было непривычно.

Завтрак прошел в спокойствии — никто ничего мне так и не сказал, хотя, когда пришли поварята, то все они косились на меня, не понимая, что делать. Они слышали наш утренний разговор с тем слугой, потому и вели себя молчаливо, боясь сказать что-то лишнее. Мне повезло с тем, что этого не слышали Шага и Веста — это стало спасением от неудобных разговоров.

Стоило закончиться завтраку и уборке на кухне, как повариха объявила сборы. Нас подвели к тому самому большому шкафу с одеждой в отдельном вагоне, где Мери выдавала чистые комплекты. Толпа здесь была не такой большой, как я думала, потому что те, кто получили своё платье или костюм, выходили в служебную столовую, где и рассаживались по местам. Всё было достаточно просто, до того момента, пока к управляющей не подошла я.

— Тебе уже принесли новый, — она сунула в мои протянутые ладони сверток и хмыкнула, оставив в моей душе неприятное ощущение, — жаль, что ты не ушла к высшим — там бы тебя уже порвали.

Меня даже передернуло от её слов, настолько они были неожиданными и неприятными. Я опустила голову и отошла, пропуская недоумевающую Весту.

— Туфли, — бросила мне вдогонку Мери.

А после сделала шаг и практически толкнула ещё одним свертком в грудь. Я отшатнулась, холодея внутри.

— Сдурела, Мери?! — закричала Веста, — как с дуба рухнула! Чего на тебя нашло?!

Я уже шагала, сжавшись к двери, когда мне в спину прилетело:

— На меня нашло?! — управляющая почти вопила, — знаешь же, как ненавижу… девок! А эта…! — она что-то тихо прошипела, что я не услышала сквозь неприятный гул голосов вокруг, — моли господа чтобы тебя не уволили из-за неё!

Вагонную дверь я открыла со струящимися по щекам слезами. Сквозь них я не видела практически ничего, потому и очнулась только в тот момент, когда врезалась в кого-то и резко отпрянула, пробормотав короткое «Извините, пожалуйста».

— Лу, ты в порядке? — придержал меня за локоть Джеки, — сядешь со мной? Пошли.

Он потянул меня к двум пустым местам напротив хмурых Нюры и Уила. Села я, вытирая набежавшую влагу и пытаясь смотреть в стол перед собой.

— Мери — гадина, — произнесла девушка, — гадюка! Вечно ядом брызжет на всех!

Отвечать ей я не стала — не в моих правилах было кого-то обзывать. К тому же, я не хотела считать управляющую плохой. В какой-то степени она была права.

— Ты это… — решил тоже высказаться Уил, — не реви что ли.

Тут я кивнула, пусть глаза и не подняла. Было стыдно осознавать себя самой собой. Даже появлялась мысль сбежать на этой остановке.

— М-может оставишь меня, а? — неожиданно спросил мужчина, — я ж к тебе, как это… по-хорошему…

Его рука потянулась к моему лицу, отчего я даже опешила.

— Возьмешь на кухню и всё, — заставил вскочить меня он, — ты чего?!

Я не знала, что ему сказать — только пятилась, смотря на него расширенными глазами.

— Лушка! — схватила меня за руку Веста, — чего ты рядом с этим окаянным забыла? Пойдем-ка, разговор есть.

Она развернула меня, прилагая немного силы, а после подвела к столику, где уже сидела Мери. Мне пришлось очнуться и протиснуться к окну.

— Ну, давай! — скомандовала повариха.

Как оказалось, не мне:

— Прости, — выдавила управляющая, — мне показалось, что ты специально.

Я качнула головой и вжала голову в плечи.

— Пойдёт, — похвалила её Веста, — у Лушки с совестью проблем нету, в отличие от этих бесстыдников. И нашёл же время, дурень!

— А чего он… — начала было Мери, но её голос потонул в длинном гудке паровоза, от которого стало как то… странно на душе.

Я вскинула глаза к окну — мы уже проезжали мимо кривых деревянных домов в два этажа, из открытых ставень которых высовывались преимущественно дети. Пару раз я даже заметила, как их оттаскивают взрослые, будто боясь, что их кто-то сглазит, если увидит.

— Я надеюсь, ты отказала ему? — вернула меня в реальность ставшая строгой собой Мери.

Я кивнула.

— Она и слова промолвить не смогла, пока этот прохиндей к ней лапу тащил! Если б не я, то задавил бы, честное слово! — проворчала Веста.

— Какой это город? — тихо спросила я, наблюдая за тем, как закончились кривые домики и началась сперва большая каменная площадь, а затем высокий деревянный настил и длинная вереница строений в нескольких метрах.

Вот они уже были красивыми — каменными и ровными, будто даже не отсюда.

— Ширис, — ответила управляющая, — небольшой городок. Я даже рада, что здесь есть баня.

Я не могла оторвать взгляда от протекающих мимо видов самого настоящего города — поезд замедлял свой ход.

— Ходи рядом со мной, — вытянула руки вперед повариха, — поймать хоть успею, — усмехнулась она.

Ещё один короткий гудок, и остановка. Моё дыхание замерло так же резко, как и весь состав. Меня дёрнуло вперед, отчего живот впился в стол.

Впереди стояло двухэтажное здание, в котором распахнулась дверь, и на платформу высыпались несколько толстеньких мужчин в цилиндрах и фраках.

— Сидим ещё десять минут! — громко объявила Мери.

Я взглянула в недоумении — впервые за всё это время.

— Сперва высаживается батальон во главе с лордом, и только после мы, — пояснила она милостиво.

Я кивнула, опасаясь даже разговаривать с ней. Она хмыкнула.

Не прошло и секунды, как мои мысли заняло совсем другое: господа в цилиндрах враз рванули в сторону начала поезда, придерживая свои шляпки. Это показалось мне смешным. Но именно так реагировали мы, когда в деревню приезжал граф — с благоговением и расторопностью.

Сердце пропустило удар.

А вскоре моя мечта сбылась — мерно, ровно и четко шагая вперед, невзирая на двух мельтешащих практически под ногами мужчин, к зданию напротив шёл лорд Эшелона сумрака. Он был затянут в чёрный непроницаемый плащ до самой земли. Голову скрывал то ли капюшон, то ли длинный отрезок ткани, такой же тёмный, как и всё остальное. Но главное — всё лицо ото лба до подбородка закрывала металлическая, будто сделанная из гладкого железа маска. Я не видела даже кончика его светлых волос, выбившейся пряди или даже волоска у маски — он будто был погребен под всем этим одеянием. Такой же возвышающийся, отстранённый и несгибаемый, как и его голос при разговоре иногда.

Через мгновение он исчез в дверном проёме, а я закусила губу. В голове поселилась уверенность в том, что я выйду к нему во время ужина. Даже не знаю от чего больше: сжигающего интереса или осознанной влюблённости в его образ, действия и в него самого.

Вскоре на платформу высыпались солдаты — их было не так много, как я предполагала, однако достаточное количество для длинного военного поезда, на котором мы и передвигались.

— Можем идти, — тихо сказала Мери, когда никого на улице видно не было, — так! — это уже для всех, — собираемся на перроне! Становимся парами по очереди и дожидаемся меня! Кто отойдет, того обратно не впущу! А вы двое — уходите сразу!

Стоило ей скомандовать, как все рванули на выход, толпясь, толкаясь и ругаясь друг на друга. Выглядело это кошмарно.

Мы трое остались сидеть, дожидаясь, видимо, когда все выйдут и освободят проход.

Так и вышло — мы пошли последние. Самым странным было сходить на высокий деревянный настил, на который не нужно было спрыгивать с высокого пола поезда. Однако, это не помешало мне помочь вечно хромающей Весте, у которой, кажется, было что-то с ногой.

Её рука была тёплой и сухой, будто у самой древней бабули, в то время как благодарственная улыбка на вечно сварливом, но достаточно молодом лице была для меня утешением.

— Ты… — запыхалась она, но была перебита стуком копыт по дереву.

Я мельком подняла глаза и вздрогнула, ощущая, как залило лицо краснотой — в паре метров от нас за узду придерживал коня сам лорд, смотреть на которого никто не решился. Мы стояли с опущенными головами и колотящимися сердцами, пока господин, видимо, рассматривал нас троих.

— Зелёные, — приглушенное через маску от него.

Мы услышали стук копыт до дощатого грузового спуска и галоп по улице вдаль, и ругань пытающихся догнать его офицеров. Это я увидела уже своими глазами — неосознанно выпрямила голову и расправила плечи.

«Зелёные» — повторилось в моей голове. На губах заиграла улыбка.

— Чего он сказал? — хмуро спросила Веста.

Я качнула головой.

— Не поняла, — вторила ей Мери.

Зато поняла я. Однако совершенно никаким образом и никогда не собиралась говорить им.

Потому что у хозяина Эшелона сумрака были зелёные глаза.

Глава 6

Город оказался захватывающим: большим, что бы не говорила Мери, полным деревянных и каменных строений с разноцветными стеклышками в окнах и с красивыми фруктовыми садами, а также мощёными камнем улочками, высокими фонарями всё с тем же светом для богатых и множеством резных вывесок. Мне нравилось идти вслед за хромающей поварихой, прислушиваться к её тихому ворчанию и разглядывать все вокруг. Единственным, что вызывало неприятные ощущения, было внимание толпы людей к нашему строю — каждый местный житель хотел поглазеть в равной степени тому, как этого жаждала я.

Поезд остановился где-то в бедном районе, как пояснила мне Веста. Мы же шли в центр, потому все чаще нам попадались разодетые дамы в платьях с турнюром (я не раз видела подобное приспособление и не могла не восхищаться тем, насколько интересно это выглядит) и с зонтиками в закрытых перчатками ладонях, джентльмены с тростями и даже одна пыхтящая и шипящая конструкция, от которой захотела сбежать только я одна — машина, как пояснила мне смеющаяся Мери. Двое мужчин ехали на ней прямиком по центру дороги, из-за чего нам пришлось отбежать к краю и остановиться, чтобы подождать, пока они проедут.

Это вызвало у меня новую волну интереса и мыслей, потому всю оставшуюся дорогу до бани я задумчиво прижимала к груди свои свёртки, теребила рукав платья и почти не смотрела по сторонам.

Дома здесь были уже богаче, несравненно приятнее и больше тех, возле которых на нас пару раз чуть не выплеснули что-то прямиком из окна. Да и людей здесь было намного меньше — будто яркое солнце полудня заставило их сбежать домой.

Сама баня мне понравилась. Но только сперва. После того, как мы поднялись по ступеням, вошли в каменное здание с колоннами и преодолели длинный коридор, Веста утянула меня и остальных к одной из стен, чтобы мы не мешали ходить работницам. Мери же в это время подошла к столу с пожилой женщиной за ним, и сообщила ей достаточно строгим тоном:

— Пятьдесят четыре человека — тридцать две женщины, двадцать два мужчины. Залог, — она вынула из кармана платья кошелек и достала оттуда золотую монету, — остальное после того, как нам выдадут принадлежности.

Женщина с оторопью кивнула и махнула рукой девушке в углу. Та в свою очередь подбежала к нам и поклонилась.

— Прошу за мной, — она выпрямилась и бросилась вперёд так, что мы с Вестой еле поспевали.

Дальше всё было быстро и не в меру отработанно — нам выдали небольшой брусочек мыла и чистое полотенце каждому (за него очевидно Мери и заплатила), после ею был внесен второй платеж, в то время как мы были разделены и отправлены в раздевалки. Тут то я и окунулась в замешательство.

Да, в доме сестры всё происходило похожим образом, и чтобы не тратить тепло бани зимой мы обычно ходили с ней и детьми вместе, однако сейчас… одна большая раздевалка с нескромно раздевающимися женщинами сперва ввела меня в ступор… Мою неуверенность Веста списала на характер, потому и махнула рукой, уходя во второе помещение. Я же раздевалась медленно, в конце решив остаться в нижней рубашке, кто бы что не подумал. Однако это было не самым страшным, потому что в общей помывочной были не только женщины с поезда, но и те, кто пришёл сюда из горожан. Очень большое количество тех, кто вводил меня в ужас одними только взглядами.

Помылась я быстро — настолько быстро я этого не делала даже в холодном пруду осенью, когда у нас не было дров на затопку бани. Волосы просушивала полотенцем уже в полупустой раздевалке, одевалась впопыхах, даже не в силах восхищаться платью с мягкой новой тканью и туфелькам на небольшом каблучке. Просто спихнула старые вещи в свёртки, заплела волосы в сырую косу и вылетела обратно в коридор, желая поскорее убраться из этого места.

Остальные начали подтягиваться через полчаса, если не позже, когда уже мнущуюся меня сверлила недобрым взглядом женщина за столом. Мери пересчитала нас, чем вызвала мое восхищение и желание попросить научить и меня тоже, а после мы удалились на улицу, где я, наконец, смогла выдохнуть спокойно. Легче мне, правда, не стало, но свежий воздух помог настроить мысли на другой лад.

–…странная… графская внучка… — донёсся до меня шёпот одной из девушек с уже построенного ряда, — …из новенькой сразу в главные…

Я даже оборачиваться не стала, понимая, что про кого-то другого говорить не стали бы. Шага, подкравшаяся рядом, подтвердила мои слова:

— Всё о тебе говорят, — наклонилась она ко мне, закрыв ладонью рот и давя странную улыбку, — ты… по слухам… — она собралась с силами и выдохнула, чтобы выпалить, — правда, что ты с самим лордом м-мм… того?

Я ускорила шаг, словно желая от неё сбежать. Однако Веста на такой разбег была не способна, из-за чего мне вновь пришлось затормозить.

— Ты язык то побереги! — зашипела на девушку всё слышавшая повариха, — да уши бесстыжие! Кто ж тебя до такого надоумил?! — она вырвала свою руку из моей хватки и обернулась, — а вы чего?! Ещё раз услышу такое, сразу выгоню! Повадились они… глупость за глупостью.

Я выдавила для неё благодарственную улыбку — вышло плохо, даже как-то криво.

— А ты чего мнёшься? — зыркнула она на меня и продолжила путь, — раз залезла в эту топь, то и выбирайся с прямой спиной! Иначе придётся и их за собой тянуть! А оно тебе надо?!

Я покачала головой, чувствуя, как щёки заалели.

— Да не бойся себя показать — иначе затопчут, — она прокашлялась и обернулась к подошедшей Мери, — ты теперь высока для них, як звезда. Вот они и будут шуметь долго. Они ж всю жизнь с тряпками в воде трястись будут, а ты… — она махнула на меня рукой и пробурчала, — и угораздило же тебя, дурная!

Мне от её слов хоть немного, но стало легче. Удручало больше всего то, что её и Мери в нашем вагоне не бывает — меня этой ночью могли практически порвать. И если они не поверили моей байке о графе в самом начале пути, то сейчас, скорее всего, никто смеяться не будет. От этой мысли на душе было одновременно тяжело и очень тепло. Льстиво горячо и как-то по злому язвительно.

Моя душа не была чистой, как наказывал Всезнающий. Она не была опрятна и нежна, как хотела я сама. Это печалило меня в минуты раздумий, какие выдались и сейчас. Однако я никак не смогла бы сделать себя не восхищающейся чем-то действительно восхищающим, не могла перестать желать для себя хорошего и не стала бы жертвовать собой, как было высечено на каменном постаменте в каждом верующем доме.

Не знаю существовал ли такой на Эшелоне, но я планировала купить свой, когда получу свои первые деньги. Я даже смогу поставить его в своем доме, когда сойду с поезда в последний раз. Ведь если отработать десять лет, то можно получить десять золотых, а этого хватит на небольшой домик в какой-нибудь деревне, где никто не буде меня знать.

Конец ознакомительного фрагмента.