Акваланги на дне

Сергей Зверев, 2006

Лучше бы не встречал морской спецназовец Серега Павлов по прозвищу Полундра своего боевого друга Лешку Дорофеева! Подставил его друг, да так подставил, что не отмажешься. Предложил лихое дело – достать из цеха бывшего военного завода приборы, содержащие драгоценные металлы. Правда, сделать это не так легко – до завода можно добраться только через подводные галереи. Ладно, Полундре не привыкать работать в таких условиях! Только вот не знал он, что там, под водой, его ждет смертельная ловушка, в которой погибли уже трое боевых пловцов...

Глава 10

Глава татарской национальной общины в Крыму Муслетдин Аблабердыевич Киримханов, всеми своими домашними, близкими родственниками и друзьями именуемый просто Муслетдин, одетый в пестрый просторный халат и мягкие туфли, неторопливо прошелся по расстеленным на полу дорогим персидским коврам с затейливым рисунком, морща свой низенький смуглый лоб, рассеянно глядя себе под ноги.

Больше всего на свете он не любил современной европейской одежды. Она неприятно стесняла и сжимала его пухлое, с огромным животом, широкой отвислой задницей и толстыми руками и ногами тело, делая его внешне какой-то карикатурой на человека, чем быть особенно не хотелось в глазах подтянутых и спортивных американцев, с которыми ему так часто приходилось иметь дело. Зато, оказываясь дома, Муслетдин всегда расслаблялся, снимал ненавистные рубашку и брюки и менял их на старинное татарское одеяние — мягкие шелковые шаровары, просторный балахон, в которых он выглядел особенно представительно в роскошных, на восточный манер убранных покоях своего большого, напоминающего дворец дома. Здесь он казался настоящим персидским шахом, умным, хитрым, властным и беспощадным. Именно таким, умным, властным и беспощадным, и был Муслетдин для своих подчиненных и домашних, знавших, что их господин может наградить за хорошо сделанную работу по-царски, но за малейший проступок может расправиться с истинно восточной жестокостью.

Муслетдин не спеша подошел к узкому окну в главных покоях своего дома, от нечего делать выглянул наружу. В большом доме с толстыми каменными стенами было прохладно и уютно, однако за его пределами буйствовало жаркое южное солнце, заливая небольшой, но очень чисто убранный дворик перед домом потоками ослепительного света. Из окна своего дома Муслетдин рассеянно смотрел на высившийся неподалеку остов строящейся новой мечети, высокую башню минарета которой собирали из больших бетонных колец, какие обычно используют при строительстве колодцев и прокладке огромных канализационных стоков. Глядя на высившуюся башню из канализационных колец, кое-как скрепленных цементом, Муслетдин с досадой поморщился.

Еще полбеды, что храм приходилось строить из такой дряни. Хуже всего то, что постройка из-за недостатка денег затягивалась, и все жители компактного татарского поселка под Инкерманом, где строилась эта мечеть и стоял дом самого Муслетдина, и все гости его уже успели вдоволь налюбоваться на эти бетонные кольца и обсудить это, и, быть может, в душе даже поиздеваться. Конечно, только в душе, ни в коем случае не вслух. Муслетдин знал, как заставить жителей подчиненной ему территории держать язык за зубами. Однако мыслить людям не запретишь. И видеть бетонные кольца канализационных труб вместо благородного кирпича или гранитных блоков, из которых приличествовало возводить храм, — тоже.

Проклятое безденежье!

Муслетдин при этой мысли со злостью дернул себя за край пухлого тройного подбородка, украшенного жиденькой растительностью, напоминавшей бороду старого козла. Эту свою бородку Муслетдин имел привычку теребить не только во время обязательных ежедневных молитв, но и в минуты тяжких размышлений.

«Проклятое безденежье!» — повторил он про себя. Нельзя сказать, чтобы члены общины ничего не жертвовали на строительство храма. Но деньги постоянно были нужны для чего-то другого — чтобы выстроить себе вот этот дом, например. Не мог же он, Муслетдин, жить в какой-то глиняной халупе, как последний нищий! К сожалению, много средств уходило и на более важные дела. Решать проблемы мирового ислама в Крыму было не только хлопотно, но и дорого. Его руководители в богатых нефтью восточных странах требовали многого, однако искренне были убеждены, что деньги на все это он сможет без труда раздобыть сам. Стоило ему там заикнуться о недостатке средств для выполнения той или другой опасной миссии, ему тут же замечали, что он плохой мусульманин и не чтит заветов Аллаха.

Верный прием, Муслетдин и сам постоянно прибегал к нему, выманивая деньги у своих членов общины. Однако когда этот прием применяют к тебе самому, впечатление немножко другое. Тем более что денег ему действительно на все дела не хватало. Ведь средства общины небеспредельны. А удерживать людей в повиновении, безжалостно грабя их при этом, можно лишь до определенной грани, дальше они возмутятся и разорвут тебя в клочья.

Конечно, спонсоров, жертвователей на святые дела приходилось подыскивать. Занятие это далеко не приятное, а при властном характере Муслетдина просто оскорбительное. Он до сих пор мстительно сжимал кулаки и злобно скрежетал зубами, вспоминая, как в первый раз подъехал к этому турку, Абу Али, как попросил у него пожертвования и как получил решительный, короткий и вовсе даже не прикрытый вежливыми фразами отказ. Потом Муслетдину все-таки удавалось раскрутить богатого турка на какие-то деньги, но всякий раз пожертвование сопровождалось такими оскорбительными замечаниями…

Но ничего! Муслетдин не дурак и не размазня, он никогда не прощал нанесенных ему обид. А Абу Али еще ответит ему за это! Кидать ему, Муслетдину, как собаке обглоданную кость, какие-то жалкие сотни долларов, да и то только после того, как наговорит множество всяких оскорблений! Это ему даром не пройдет.

Внезапно в тишине покоя мелодично звякнул колокольчик. Обернувшись, Муслетдин увидел, как от ковра старинной работы, закрывающего вход в покой, отделился старый слуга и, низко склонившись и семеня ногами, приблизился к своему повелителю.

— Ну? — нетерпеливо спросил старый татарин, видя, что слуга явился с каким-то сообщением.

— Пришел Мурад, — тихо и вкрадчиво объявил слуга. — С ним мальчишка…

— Азамат?

Слуга молча поклонился до самого пола.

— Веди их сюда, дай туфли для гостей.

Слуга снова глубоко, до земли поклонился и, пятясь задом, удалился из покоев. Через некоторое время снова мелодично звякнул колокольчик, и перед Муслетдином предстал ближайший помощник главы татарской общины Мурад, человек с перебитым носом и руками каратиста-профессионала, вместе со смазливым чернобровым мальчишкой лет шестнадцати, тем самым, что голым лежал на кровати перед турком Абу Али. При виде его Муслетдин с досадой поморщился и отвернулся к окну. Некоторое время царило напряженное молчание. Вошедшие неподвижно стояли посреди комнаты и ждали первого слова повелителя.

— Ну, с чем пришли? — наконец вполголоса, не оборачиваясь, промолвил Муслетдин.

— Все идет нормально, мой господин, — тут же заговорил Мурад. — Наш Абу Али на мальчишку клюнул.

— Пидор хренов, — едва слышно пробормотал старый татарин, хмуро глядя в окно.

— Да, но в нашем деле это же просто находка, — осторожно возразил ему Мурад. — Теперь, когда он клюнул, нам осталось только подождать немного, и можно будет раскрутить Абу Али на хорошую сумму.

— Шантаж, стало быть, — констатировал вполголоса Муслетдин, глядя на недостроенный минарет. — Ради такого высокого дела — шантаж…

Двое стоящих посреди комнаты татар не шевелились, зная, что в лирическом настроении, в каком находился сейчас их господин, беспокоить его глупыми возражениями крайне опасно.

Внезапно Муслетдин резко обернулся и посмотрел в упор на татарского мальчишку, бледного от волнения и страха.

— Расскажи, как вел себя Абу Али наедине с тобой! — властно приказал Муслетдин.

Татарчонок растерялся, поглядел вопросительно сначала на Мурада — тот дипломатично отвернулся, — потом на грозного господина.

— Я тебя не о том спрашиваю! — грозно нахмурив брови, загремел Муслетдин. — Меня не интересуют подробности ваших любовных игр. Я спрашиваю, как он вел себя с тобой? Был ласков, груб, горяч, вежлив, равнодушен?

— Мне показалось, — юношеским ломающимся баском ответил наконец Азамат, — что турок без ума от меня.

Муслетдин одобрительно кивнул.

— Хорошо. Он тебе что-нибудь говорил?

— Говорил, что я для него прекраснее любой женщины, что он не хочет отпускать меня.

— Так… — Муслетдин сморщил нос, однако вид у него был вполне довольный. — Не обижает?

— Что вы! — Татарчонок попытался улыбнуться. — Он совсем голову потерял из-за меня. Говорит, что дня без меня прожить не сможет.

— Он ничего не предлагал тебе?

— Предлагал. — Азамат стыдливо потупился. — Он предлагал мне встречаться с ним каждый день, как только у меня будет время.

— Ты согласился?

— Конечно! Ведь вы же приказали мне соглашаться на все, что бы Абу Али ни предлагал мне.

— Так, хорошо.

— Я же говорю, Муслетдин, — встрял в разговор Мурад, — что все идет как надо. Это была хорошая идея, надменному турку нашего мальчишку подсунуть.

Муслетдин удовлетворенно кивнул, отвернулся к окну, наморщил лоб.

— Это еще не все, — осмелился продолжать татарчонок. Муслетдин с гримасой недовольства на пухлом лице повернулся к нему. — Еще он предложил мне поехать учиться в Штаты.

— Куда? — изумленно переспросил старый татарин.

— В США. Буквально с началом этого учебного года.

— Красивые сказки!

— Нет, он клялся мне! И потом… — Татарчонок смущенно запнулся.

— Ну? — Муслетдин грозно нахмурил брови.

— Он показал мне документы, визу на мое имя. Там проставлен сентябрь, месяц отъезда…

— Ты уверен?

— Конечно! Я же знаю, как должна выглядеть настоящая загранвиза. Меня не обманешь.

Муслетдин и Мурад озадаченно переглянулись. Даже для Мурада эта информация была новостью.

— Это дело нужно держать под контролем, — задумчиво проговорил старый татарин. — Оно становится все интереснее.

— Будет сделано, мой господин! — сказал Мурад.

— А ты, — Муслетдин повернулся к татарчонку, — будешь рассказывать моему помощнику все, что будет говорить твой Абу Али. Понял меня? Все дословно!

— Я все сделаю, мой господин! — торопливо ответил смазливый юноша.

Старый татарин величественным жестом хлопнул два раза в ладоши, появившемуся старому слуге сказал повелительно:

— Проводи Азамата к выходу из дома.

Когда татарчонок ушел, Муслетдин снова отвернулся к окну, некоторое время созерцал недостроенную башню минарета, шевеля при этом пухлыми губами. Мурад в это время покорно стоял посреди комнаты, боясь пошевелиться.

— Ну, что скажешь? — внезапно оборачиваясь, спросил Муслетдин. — Как тебе нравится вся эта история?

— В предложении Азамату учиться в Америке есть что-то очень странное, — ответил Мурад.

— Может быть, мальчишка по неопытности что-нибудь напутал? Может быть, хитрый турок просто вешает ему лапшу на уши, чтобы мальчишка был посговорчивее?

— Не похоже, — возразил ему Мурад. — Азамат не дурак и на самом деле знает, как загранвизы выглядят.

— Откуда?

— Бывал много раз и в Турции, и в Албании.

— Так это с родителями!

— Не только, — сказал Мурад спокойно и внушительно.

Муслетдин бросил на своего помощника короткий суровый взгляд, покачал головой.

— Тогда как же все это понимать? — озадаченно проговорил старый татарин. — Разве Абу Али собирается в ближайшее время уезжать из Крыма?

— Нет, насколько я знаю. Да и как он поедет без своего любовника? Азамат не будет врать, Абу Али подсел на него плотно.

— Значит, Абу Али едет вместе с ним! — жестко возразил ему Муслетдин. — Для того и оформил визу.

— Но почему Америка, а не Турция?

Муслетдин не ответил, снова повернулся к окну, стал созерцать недостроенный минарет, шевеля при этом губами, будто беззвучно произнося молитву.

— Ясно одно, — негромко проговорил он, не оборачиваясь. — Времени у нас остается немного, затягивать дело с турком нельзя. В самое ближайшее время тряхнем его на предмет денег. Так что скажи Азамату, пусть будет начеку. И пусть постарается выведать у этого своего пидора, когда тот собрался уезжать.

— Слушаю, мой господин! — Мурад низко поклонился.

— Так, — не спеша продолжал Муслетдин. — Что ты узнал про того славянского моряка, с которым мы застукали Абу Али?

— Ничего интересного, — ответил Мурад. — Военный пенсионер, бывший моряк. Теперь числится смотрителем маяка на мысе Фиолент, это в восьми километрах от Севастополя.

— Так ведь этот маяк закрыт и полуразрушен!

— Фактически да. Ну, своего рода теплое местечко для старого моряка. Чтобы не тосковал по родному морю, не нищенствовал на свою военную пенсию.

— Тоже мне, пенсионер нашелся! — пробормотал недовольно Муслетдин. — Да ему на вид лет сорок пять! На нем еще пахать можно!

Мурад безмолвно поклонился в подтверждение правоты своего господина.

— И какие такие общие дела могут быть у Абу Али со смотрителем заброшенного маяка? — спросил Муслетдин.

— Этого выяснить не удалось.

— Ну да, конечно! — Старый татарин кивнул с самым мрачным видом. — Это все тоже темная история! — решительно сказал он.

— Согласен, — отозвался Мурад.

— Этим смотрителем маяка тебе тоже надо заняться! Возможно, он тоже раскручивает нашего Абу Али на хорошие бабки. А нам в нашем деле конкуренты абсолютно не нужны!

— Слушаю, мой господин!

Мурад низко, до земли поклонился и, поняв, что прием у старого татарина окончен, стал задом пятиться к двери. Муслетдин в это время стоял, отвернувшись к окну, и даже не смотрел на унизительный ритуал, выполняемый его непосредственным помощником.