Август Хромер

Сергей Жилин

Гольх – туманный и дождливый город, столица Альбиона. Гольхом правит мэр-казнокрад, его наводнили наркоторговцы, но самое страшное – здесь регулярно открываются порталы-Блики, из которых проникают иномирные существа, крайне опасные для людей. На страже города стоит организация борцов с демонами «экзорцисты», а также член древнего ордена иоаннитов Август Хромер. Он мизантроп, брюзга, хмурый и неприятный тип – он совершенно не похож на классических доблестных литературных героев. Не каждый найдёт в себе силы симпатизировать ему… Однако именно Августу с другом предстоит раскрыть тайный заговор таинственных сектантов, угрожающих всему Гольху, а, возможно, и Альбиону. Гольх представляет собой город в стиле стимпанк: Викторианский стиль, паровые механизмы, дирижабли и вечно пасмурное небо.

Глава III

Что-то новое

Ночь, когда все порядочные люди мирно сопят в мягких постелях, смотря кто цветные и яркие, кто страшные, кто абсолютно непонятные сновидения, я провожу в мастерской. Иногда я корплю над вполне бытовыми безделушками, облегчающими ту или иную работу по дому, но основной объём времени приходится убивать на то, чтоб мастерить новое оружие. Без хорошего снаряжения сложнее расправляться с тварями, это нелёгкое дело становится ещё сложнее и опаснее. Рисковать головой и проигрывать конкуренцию экзорцистам мне совершенно не по душе.

Так что, как и прошлой ночью, я уселся за крепкий дубовый верстак, придвинул поближе стопку чертежей, аккуратных, точных, десятки раз перепроверенных, и принялся за последнюю наработку.

По виду это крупная металлическая перчатка до локтя. Перчатка целиком сделана из высокопрочной стали, достаточно дорогой и необычайно качественной. Когда сжимаешь руку в кулак, можно бить ударным поршнем, который за счёт хитроумных улучшений гораздо мощнее той модели, которой пользуются громобойцы красных. Пластины на пальцах, рукав и костяшки усыпаны острейшими шипами, загнутыми в разных направлениях для нанесения поистине страшных рваных ран. Плюс ещё длинный трёхгранный шип с зазубренными кромками, который выскакивает из специального паза напротив ладони.

Эта часть механической перчатки уже давно готова и работает исправно, но оружию явно не хватает одной дополнительной детали, которую приходится прилаживать уже четвёртую неделю. На рукаве я методично устанавливаю шесть браслетов, насаживаемых на перчатку и скрепляемых с ней посредством приводов, которые при сжатии пальцев начинают вращать браслеты через один в разные стороны. Стоит наварить на браслеты ещё кривых шипов — получится некое подобие бура, способного рвать на куски плоть любой твари.

Чтобы закончить и откалибровать изобретение понадобится ещё немало времени кропотливого ночного труда.

Рабочее название агрегата — Дикобраз. Чьими-то неуместными стараниями о нём уже прознали экзорцисты и хотят выкупить, что со стороны алых демоноборцев по меньшей мере наивно: хоть они и пользуются целым рядом моих наработок, но продаю я им исключительно ненужное, устаревшее барахло.

Работать по ночам мне позволяет большое количество газовых фонарей, расположенных так, что не оставляют не единой возможности образоваться чернильным теням. Толстые звуконепроницаемые стены глушат все нетихие звуки, издаваемые звенящим металлом, гремящими деталями, визжащими инструментами.

Таким образом, моя работа не по людскому расписанию никому не мешает, а мне доставляет искреннее удовольствие, которое моя капризная натура получает нечасто.

Самым сложным будет уложить непростую приводную систему в ограниченную по размерах конструкцию. Если слишком сильно обточить передаточные части, они станут слишком хрупкими и ненадёжными, особенно в условиях повышенной нагрузки. Можно использовать другие сплавы, но на них уйдёт вся сумма, полученная за истребление металлического демона. Другие варианты более оптимальны, например, можно сделать больше углубления в самой перчатке на лишние полдюйма и диаметр подшипников можно выбрать поменьше.

За работой, так уж выходит из раза в раз, я полностью выпадаю из реальности, чему способствует также отсутствие в мастерской окон и часов. Определить, что происходит за пределами звукоизоляционной комнаты физически невозможно.

В основном я пользуюсь своими отвратительно налаженными природными часами, которые годны разве что на то, чтобы сигнализировать о необходимости прерваться и перекусить. Тогда я понимаю, что пора закругляться и идти к домашним.

Бросать работу недоделанной ужасно неприятно! Когда ты поймал нужное движение, конструкторское вдохновение, так сказать, сильно сомневаешься, что в следующий раз подвергнешься ему повторно. Оставляя недоделанным что-либо, уходя на перерыв, пусть и вынужденный, я уже рвусь обратно к верстаку, прорабатываю в голове дальнейшие свои действия, каждое из который расписываю с особым тщанием, позавидовать которому мог бы иной ювелир или часовщик…

Сегодня я провозился до восьми часов утра, и уже целый час, как Истериан с Арикой на ногах. Сегодня всё в порядке, я закончил точно по негласному расписанию, а ведь бывали случаи, когда я, так увлёкшись процессом создания очередной безделушки, пробыл в мастерской до полуночи следующего дня.

Арика тогда долго ругалась, призывая к благоразумию, говоря, что переизбыток работы мне вреден и прочая, прочая…

Они уже в гостиной — я успел точно к чаю.

— Доброе утро, Август, — радостно поприветствовала меня вечно довольная жизнью Арика, — Как работа?

— Спасибо, движется понемногу, — вроде, как-то уж слишком вяло отозвался я, — А почему ты спрашиваешь?

Девушка кивнула мне в район пояса справа и слева, намекая на руки. Когда я поднёс их к лицу, то обнаружил, что они покрыты целыми слоями смазки и технической пыли.

— Вот-вот! Пока ты не отмоешь свои работящие ладони, сюда даже и не суйся! Марш на кухню!

Когда Арика начинает вот так властно наводить порядок даже мне становится немного неуютно. Ослушаться девушку просто-таки смерти подобно. Но требует она всего непременно по делу. Особенно её раздражает то, что я частенько забываю очистить руки после работы.

Я обернулся быстро, хотя мыл руки с особым тщанием, памятуя о том, что Арика может взяться проверить состояние ладоней. Сегодня она этого не сделала, и я получил свой чай, чёрный с мелкими травками, призванными делать вкус напитка более изысканным, а на деле только лезут в рот и прилипают к губам. Досыпать что-либо в напиток, который сам по себе и так хорош, дело не слишком благодарное, тут проще испортить, чем улучшить.

Истериан сидит за столом и возится с бумагой и ручкой, двигаясь остервенело, но при этом аккуратно — чернила во все стороны не летят. Мой друг работает над своей книжонкой, куда старательно записывает всё известное об уродах, коих мы уже отправили в мир иной. Деталей и подробностей, естественно, о них знать никто не может, но к корявым картинкам Истер непременно подписывает довольно объёмистые тексты, часть которого, скорее всего, берёт из головы.

Сейчас большой ребёнок изо всех сил припоминает вчерашнюю встречу и заносит на лист бумаги всё новые и новые фразы, большинство из которых или даже все прочитают всего два человека: ваш покорный слуга и сам автор.

Попытки внушить эту прописную истину второму первым заканчивается безразличным взмахом руки и едким ответом, мол, моими изобретениями тоже только я да он и будем пользоваться. Но в этом моменте длинный товарищ сильно не прав, поскольку от моих игрушек есть значительная практическая польза, в отличие от сляпанных на скорую руку трудов Истериана. Всякий раз мы действуем без подготовки, ориентируясь на месте, и всякий раз справляемся, поэтому не верится, что факты, занесённые в стремительно толстеющий справочник, способны как-то облегчить нам работу.

Впрочем, я уже сказал, как лояльно отношусь к бредовым затеям друга. Раздражение, как это не удивительно, прошло ещё год назад — теперь осталось одно только скептическое безразличие. Да, основанное на антипатии, но всё же безразличие.

А вот каракуля, изображающая потустороннюю сущность, оказалась довольно неплохо сделанной и даже похожей. Ничего путного из книги, конечно же не выйдет, но хотя бы Истериан отточит навыки в рисовании.

Горе-автор перехватил мой взгляд, нацеленный на бумаги, и радостно улыбнулся, считая, что я крайне заинтересован его работой. О, Боже! Теперь ближайшие полчаса придётся заниматься, пожалуй, более неблагодарным занятием, чем работа по истреблению тварей и латанию Бликов, чем пособничество сантибам и экзорцистам, чем деловые встречи с представителями Парламента, — придётся тешить добрым словом писательские начинания Истериана.

Благо, достаточно просто отвечать на незамысловатые вопросы, первый из которых уже прозвучал:

— Знаешь, как я его назвал? — первый, насквозь клишированный, до скрипа в зубах предсказуемый, вопрос.

— Удиви меня, — хмуро буркнул я в ответ.

— Металлон Армадилл, — жутко довольный собой изрёк Истериан.

С такими умными названиями в арсенале неплохо бы пойти и защитить докторскую степень по биологии.

— И что это означает? — без даже самой бледной тени интереса продолжил я.

— Металлический броненосец, — похвастал мой полу-учёный товарищ знаниями вестры ^[7] — подзабытого языка, ранее распространённого по всему миру.

Истериан когда-то учился в медицинском институте далеко отсюда, но на третьем курсе у него появились проблемы с… собой, и он был вынужден бросить высшее образование в пользу более спокойной и безопасной жизни, причём как для него, так и для окружающих. А какой же нормальный врач может обойтись без знаний версты, даже если врач — трижды недоучка. Хирургию во всей её сомнительной красе мой друг не освоил, но болтать на старом международном языке может исправно. Даже предлагал натаскать меня, но я давно научился делить знания на нужные и сущий хлам для мозга. Вестра проходит по категории «хлам».

— У него оказался целый ряд сходных черт с Фасколарктосом Кинериусом, — увлечённо принялся листать свои записи Истер, — Полагаю, можно говорить о родстве!

— Не помню никакого Фаско… Факсо… лак… не помню такой твари! — бросил я фанатичному псевдозоологу, — Они, скорее всего, даже из разных миров.

Истериан недоумённо застыл.

— С чего ты взял?

— Миров тысячи! Редкое совпадение, если из одного и того же в Гольх попадут две твари с перерывом в несколько лет. К тому же родственные виды, которыми ты их считаешь.

— Ты просто не хочешь, чтобы я занимался наукой! — Истериан сделал вид, что обиделся.

— Да играйся, если хочешь, мне всё равно.

Истериан уже не слушает, записывая ещё одну пришедшую в голову мысль. С ним это происходит нередко: слишком замкнутый на себе, он порой забывает об окружающих, фокусируясь на своём маленьком уютном мирке. Сейчас можно встать и начать танцевать у него перед носом, а он даже не заметит!

А чай успел остыть…

С краю от разбросанных бумаг Истериана я обнаружил свежую газету, которая поначалу затерялась на фоне научных трудов товарища. К газетам я питаю интерес постольку-поскольку, по причине того, что пишут в них совершеннейшую чушь. Приключения и злоключения политиканов способны вводить в восторг лишь тех людей, у которых нет собственной жизни, и они не знают, как же эта жизнь выглядит. Новые реформы меня совершенно не волнуют, равно как и всевозможные преступления, описываемые на жёлтых страницах в особых подробностях.

Газеты годны лишь для того, чтобы убивать ими время, а особо доверчивым — остатки мозга. А если вы пытаетесь с их помощью получить жизненно-важную информацию, то бросьте это дело, лучше заведите знакомых среди завсегдатаев Рыночной площади.

Но время убить всё же нужно, так что я, не колеблясь, взял в руки идеальное для этого оружие.

На первой полосе расположилась статья про грядущие выборы в Парламент. Из ста пятидесяти двух членов в новом составе останется не более половины, остальные же сменятся. Любимцами общества и главными претендентами на места в высшем органе законодательного представительного собрания называется ряд имён, среди которых резко выделяется некий Пирас Трит, всего-то двадцати семи лет отроду. Автор статьи отмечает, что в этом году борьба между кандидатами сугубо честная, а случаев незаконных махинаций и подкупов голосов не замечено.

Ну, автору-то виднее: он же, безусловно, сам такие случаи выискивал!

На второй странице много пишут про сектантов, уже знакомых мне по разговору с инспектором Майером. Отмечаются случаи их нападения на людей, которые зачастую заканчиваются смертью. По данным Сантиба, уже найдено пятнадцать изуродованных тел с тех пор, как мирное сообщество прознало про новое движение фанатиков. Примечательно, что у жертв отрезают мизинцы на левой руке — своеобразный почерк сектантской организации. По рассказам очевидцев, одеты преступники в чёрные плащи и широкополые чёрные же шляпы, часть злоумышленников носят простые чёрные маски с прорезями для глаз, а часть — маскарадные белые с длинными носами. Основные атрибуты сектантов: белые неровные кресты на одежде и серповидные кинжалы. У некоторых имеется огнестрельное оружие. Но, при всех выдающихся отличительных чертах, до сих пор не удаётся арестовать ни одного представителя новой секты.

Вот это уже более чем странно: выряженные практически как клоуны неизвестные шастают по Гольху, как сказал Майер, большими группами, люди уже успели разглядеть и запомнить их атрибутику, а смелые и оперативные служители закона пока ничего не смогли сделать для их поимки. Да они ещё и в светлое время суток появляются на улицах, что, уж простите меня, полная хрень! Так безалаберно дозволять чинить беззаконие просто нельзя.

Граждане, похоже, скоро будут скованы страхом перед новой силой. Гнилые улицы наводнили не только недобитые трулы, но теперь ещё и вполне земные преступники с ножами и револьверами. Со временем всё больше матерей не дождутся ночью детей, всё больше жён не дождутся мужей и всё больше мизинцев будет скапливаться в коллекции секты. Любопытно, что с маленькими пальцами можно сделать, кроме как полюбоваться и выбросить…

Прочие статьи не так примечательны: немного о прибытии в Гольх мэра соседнего города Норкхэмма с семьёй, немного об открытии нового ресторана в центре, немного о предстоящей демонстрации изобретений Адама Негинва на площади Париса и ещё полно всего о самой разной ерунде.

В целом… меня ожидаемо не впечатлило. Стандартный набор: политика, кровь, веселье и интересное. Я не успел шлёпнуть сложенный номер на стол, как зашевелился молчавший до сих пор Истер:

— Август… — окликнул меня он.

Чего ему там, интересно, надо.

— Я здесь, Истер, и внимательно тебя слушаю, — вернув газету на прежнее место, ответил я.

— Ты сегодня пойдёшь испытывать Дикобраза?

— Хочешь поиграть?

Истериан состроил своё самое недоумённое выражение лица и удивлённо захлопал глазами, как бы говоря: «Как ты мог такое подумать?» Но в случае с долговязым плутом логичнее задаться вопросом: «Как можно подумать что-то другое?»

— Я лишь тестирую твои изобретения и помогаю выявлять дефекты, — серьёзнее некуда сказал Истериан.

— Все дефекты — у тебя в голове, — обрезал одной фразой все дальнейшие разговоры в данной области.

Но это только я один думал, что смогу заткнуть друга…

— Без моих нестандартных проверок изобретения будут несовершенными! — продолжил гнуть своё Истер.

— Несовершенными, зато целыми. И не называй своё безрассудное баловство проверками: стрелять с колокольни по улице — это вершина кретинизма, а не нестандартная проверка!

— Я проверял разброс пуль пистолета, только и всего!

— А когда ты спрыгнул с колокольни с Харибдой на автокарету?

— Проверял, пробьёт ли она крышу на большой скорости!

— Ты весь экипаж смял на большой скорости!

— Август, по-моему, ты просто боишься, что я испорчу твоё оружие, — обиженно поджал губы Истериан.

Вот это уже слишком!

— Я боюсь, что ты испортишь город! — взревел я на товарища, который в очередной раз довёл меня до белого каления, самым непостижимым образом не делая для этого ничего сверхнеадекватного.

Громогласный крик остудил пыл полукровки — с растерянным видом ребёнка, потерявшего в громадной толпе маму, он застыл, несколько сжавшись, и даже немного отсел подальше. Он, естественно, меня не боится. Даже в гневе я мало что могу ему сделать, да и, в общем-то, не собираюсь. А что друг способен опешить от простых, хоть и гневных, слов, — сущая неправда. Истериан слишком прост и наивен, чтобы вообще чего-то бояться…

Отчего-то мне кажется, это делает его чуть менее похожим на человека, коим он, как и ваш покорный слуга, не является…

Но кто он точно — так это круглый идиот. Жаль, что приходится с этим мириться: не терплю глупость, потому что любой изъян в человеке существует сам по себе, а глупость рождает их все разом. Но было бы неправильным назвать Истера глупцом — это не так. Он — лентяй, он просто ленится быть умным, со всеми вытекающими.

— Так ты пойдёшь на полигон? — невозмутимо продолжил Истериан.

— Дикобраз ещё не готов, — глухо отрезал я.

— Но экзорцисты уже хотят его купить! — припомнил мой товарищ письмо красных.

Настроение ещё сильнее ухудшилось.

— Странно, как они вообще про него узнали, — я испытующе уставился на собеседника, логично предполагая, что тот может оказаться злополучным стукачом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

7

Вестра — язык науки, медицины и религии, не применяемый в повседневной жизни. Ранее являлся повсеместно распространён, но был вытеснен целой группой производных от него языков. Современный официальный язык Альбиона — бриниум.