Дом профсоюзов
2 мая 2014 года войдет в историю как день, когда народ Одессы, смирно и покорно, опустив свои головы и внезапно лишившись языка и силы в кулаках, лицезрел казнь больше 100 человек. Людей, кто искренне верил и допускал братско-соседские отношения с матушкой Россией. Мирная акция по сбору подписей о сохранении и придании государственности русского языка переросла в кровавую бойню.
…Ирине на тот момент исполнилось 26 лет. Это была яркая белокурая девушка, с веснушками на лице и щеках. Ее задорный взгляд широких зеленых глаз притягивал и манил. В них читалась воля и желание жить. Она была хрупкой, миниатюрной. Внутри этого человека было скопление положительных эмоций, доброты, любви. Ее чистая речь, лишенная бессмысленных лозунгов, была спокойна и рассудительна.
Утром, проснувшись в своей двухкомнатной квартире в районе Куликова поля, Ира быстро соскочила с постели и, просунув ноги в тапочки, побежала умываться. Было без четверти восемь. В соседней комнате играло радио. Дедуля уже встал. Ира улыбнулась. Она приоткрыла дверь в комнату.
— Дедуль, доброе утро.
— Доброе, Ириш.
Ира рано лишилась родителей, и воспитанием ее занимался дедушка. Виктор Степанович был фронтовиком. В углу на дверце комода на вешалке висел его пиджак, увешанный медалями и орденами. Виктор Степанович начал войну под Москвой, а закончил, в связи со своим ранением, в 1944-м под Варшавой. Идейно подкованный глубокомыслящий, с большим и добрым сердцем человек чисто советской закалки, никак не мог понять того, что происходило в его родной стране. Он сокрушался, частенько отстукивая палкой по полу. Его кустистые брови хмурились, отчего морщин на старческом лице становилось еще больше.
— Глупцы, — часто говорил он и, смахнув слезу, глядя на шевроны и плакаты с военным преступником Бандерой, замыкался.
Ему было невдомек, отчего процветающая страна, которая меньше семидесяти лет назад испытала такое потрясение во времена Второй мировой войны, вновь добровольно становится на эти рельсы. Отчего вдруг военные преступники, повинные в смертях сотен тысяч человек, стали чуть ли не святыми. Идейными идолами.
— Ир, ты сегодня идешь на встречу? — голос дедушки задрожал. Он знал, чем живет Ира и теперь, в связи с последними событиями, очень переживал за нее.
— Да, дедуль, — Ира ответила из ванны.
— Ира, — дедушка не спеша, шаркая тапочками по деревянному паркету, вышел из комнаты. Его печальные глаза были полны тревоги. Старческие кисти слабо сжимали рукоять трости. — Ир, не ходи сегодня!
Ира вышла из ванны и молча подошла к дедушке.
— Дедуль, ты чего, — она по-родственному обняла старика и, поцеловав в щеку, усмехнулась, — чего ты переживаешь?
— Переживаю, посмотри, что творится в стране.
— Дедуль, у нас же мирная встреча, мы не собираемся кому-либо что-то доказывать. Просто сбор подписей. Ты же знаешь.
Дедушка кивнул головой. Он знал. Но понимание того, что львиная доля свободного населения страны вдруг стали ярыми националистами, повергала его в шок. Он обнял внучку. От нее пахло душистым мылом и цветочными духами, которые он подарил ей на прошлый день рождения. К сожалению, он слишком хорошо знал Иру. Ее пламенное сердце не могло оставаться в стороне. Слишком идейная, слишком непоседливая. Сердце старика сжалось. Скупая слеза показалась в уголках глаз.
— Береги себя, солнышко, и будь осторожна, — тревога дедушки передалась и Ире. Она постаралась отогнать плохие мысли и, чмокнув деда, ушла собираться.
Утро на редкость выдалось солнечным. Лето принимало свои права от уходящей весны, даря всем прекрасное и легкое настроение. Ветер теплыми порывами нежно ласкал лица улыбающихся прохожих. Палаточный лагерь по сбору подписей находился на поляне Куликова поля, недалеко от Дома профсоюзов. Это был наспех сконструированный лагерь, с палатками и столами. Ира приветствовала всех улыбкой. Присутствующие отвечали ей взаимностью. Достав из кармана повязку с триколором, она повязала ее себе на шею.
— Ира, ну ты чего опаздываешь? — молодой человек с косматой и нечесаной шевелюрой подошел к Ире. Его глаза, скрытые круглыми оправами очков, сузились, а полноватые губы расплылись в улыбке. — У нас уже все готово.
— Андрей, прости, проспала, — Ира улыбнулась. — Как все идет?
— Отлично, все по плану, — приобняв ее, Андрей проводил Иру к столу. — Слышала, что учинили нацики в Кривом Роге?
— Нет, а что?
— Очернили памятник Пушкину, — Андрей опустил глаза.
— Вот же какие!.. — Ира по-детски сжала свои кулачки. — Ничего святого.
— И я об этом, — Андрей замолчал. Он указал на папку с документами. — Люди приходят, расписываются.
— Много народу было?
— Много, и мы ожидаем еще больше. — Все идет так, как надо.
Ира осмотрелась. Десятки людей, движимые одной целью, скооперировавшись, выполняли свою миссию. Кого здесь только не было: вот Сергей Витальевич, педиатр из городской больницы. Ему за шестьдесят, но возраст мало сказался на подтянутом и энергичном человеке. Он верит в то, что делает. Его дочь живет в Москве, и он часто ездит к ней. Запрет на знание русского языка и русских традиций для него не приемлем. Вот Клавдия Петровна, местный художественный руководитель театра. Она постоянно цитирует русских классиков и просто обожает свои поездки по Алтаю. Когда был брошен клич, она тут же отложила свои дела и пришла поддержать идею движения. И стар и млад пришли на помощь активистам.
Шум, раздавшийся в дальнем конце лагеря, привлек внимание активистов. В нескольких десятках шагов от центральной палатки, грубо толкаясь, срывая плакаты с лозунгами «Не дадим умереть русскому языку», показалась толпа людей. Столь разношерстная публика вызвала недоумение и опаску. Из толпы вышел молодой человек в баффе. Он был крепко сложен, с широкими плечами и огромными руками. Его короткая стрижка скрывалась под надетым набок серым беретом. Облаченный в военную форму, с шевронами террористической организации «Правый сектор», он на правах хозяина демонстративно публично достал из кармана увесистых размеров кастет.
— Ну что, ублюдки, — в его голосе слышались металлические нотки. Он говорил на украинской мове. Хищный проницательный взгляд остановился на мужчине, на шее которого висел платок с триколором. — Вот оно что. Когда наша страна воюет за свою свободу, вы, уроды недоделанные, крысы, собрались тут на полянке, шепчетесь себе, подписи собираете, чтоб язык ватников государственным стал.
Он подошел к мужчине с платком и, не думая, ударил его наотмашь. Послышался скрежет и хруст ломающихся костей. Мужчина, словно подкошенный, повалился на землю. Из толпы к нему тут же бросились на помощь. Мужчина был без сознания. Его нижняя челюсть была повернута в неестественном положении. Ира опешила. Она потеряла дар речи. Толпа правосеков засмеялась. Им пришелся по вкусу мастерский удар воинственно настроенного вожака.
— Вы что творите? — вперед выступил Андрей. Он поправил рукой съехавшие на нос очки. — У нас мирная акция. Приходят все желающие, никого насильно мы не принуждаем.
Повисла недолгая пауза молчания, после чего последовал взрыв смеха в толпе правосеков.
— А ты кто? Руководитель? Ребятки, разнесите тут все к чертям собачьим.
Толпа восприняла приказ с энтузиазмом.
— Перестаньте! — Андрей попытался помешать вандализму.
Толпа напирала, круша все на своем пути. Часть из присутствующих активистов тут же полегла под ярым напором правосеков. В ход шло все: дубинки, трубы, ножи и кастеты. С дальних рядов полетели бутылки с зажигательной смесью. Матерчатые палатки тут же вспыхнули, словно спички. Огонь быстро распространялся. Ира, как вкопанная, продолжала стоять на месте. Крики с призывами разделаться с активистами вывели ее из ступора.
— Ира, нужно уходить! — над правой бровью Андрея зияла широкая рассеченная рана. Кровь заливала глаза.
— Долбаные ватники! — правосеки методично и последовательно расправлялись с активистами.
Ира краем глаза увидела как девушка лет 25, с повязкой жовто-блакитного флага на лице с яростью и остервенением глумилась над бездыханным телом Сергея Витальевича. Снова и снова она наносила удары металлической трубой, пока голова врача не превратилась в бесформенное месиво.
— Ира! — Андрей, схватив ее за руку, бросился бежать в сторону Дома профсоюзов.
Вслед за ними еще около сорока активистов, с побоями, хромая и держась за голову, побежали вперед.
Дом профсоюзов представлял собой здание советской постройки с массивными колоннами, верх которых украшал гипсовый декор. Большие окна выходили на Куликово поле. Активисты поднялись на верхние этажи. Они спрятались в кабинетах, предварительно забаррикадировав входные двери.
— Ира, отойди от окон, — Андрей понемногу успокаивался. Он приложил кусок футболки к ране над глазом.
— Андрей, посмотри!
За окном, глумясь и крича лозунги, собиралась толпа правосеков. Некоторые из них зиговали, вскидывая руку вверх. Молодые девушки, скромно и неброско одетые, заливали горючую жидкость в стеклотару. На их лицах читалась вера в свои действия и безнаказанность. Для пущего эффекта их плечи покрывали национальные флаги Украины.
— Что они хотят сделать? Почему нет полиции? Это же произвол, убийство, Андрей!.. — голос Иры срывался. Она утерла слезы рукавом кофты.
— Какая полиция Ир, им все равно… Будь они нормальными, разве допустили бы они это?
— Фашисты, — сквозь зубы процедила Ира, горько вспоминая слова и предупреждения дедушки.
Звук разбитого стекла в соседней комнате заставил Иру отойти от окна. Затем крик. В нем мало что было человеческого. Крик животного, попавшего в западню. А на улице смех и ор. Запахло гарью. Из-под зиявших щелей медленно и кучно пополз дым. Андрей снял футболку и положил ее под дверь. Снова крики, теперь уже на улице. Ира поняла, что активисты пытаются спастись, выпрыгивая из окон. Ей стало очень страшно. Она инстинктивно прижалась к Андрею. Последний постарался ее успокоить. Они отошли в дальний конец помещения. Звук разбитого окна заставил ее вздрогнуть. Коктейль с горючей смесью разорвался в комнате. Огонь тут же охватил деревянные стены, столы и стулья. Гарь и едкий дым стал заполнять легкие Иры и Андрея. Он разъедал глаза. Нечем было дышать. Мутное очертание окна казалось единственным выходом. Ира взобралась на подоконник и, перевалившись через край окна, повисла на руках. Она кричала и плакала. Но ее крик растворялся в адовом смехе и приступе веселья правосеков, наблюдавших драматическую картину с улицы.
— Андрей! — Ира продолжала висеть на подоконнике.
Из окна валил густой дым и вырывались языки пламени. Андрея не было. Руки постепенно стали уставать. Ира приготовилась. Внезапно раздался выстрел. Ира почувствовала острую боль в животе, словно внутрь заливали кипящее масло. Она закричала, отпуская руки.
— Сеня, ты красавец, — один из правосеков держал на вытянутой руке пистолет Макарова. Словно в тире, он расстреливал живые мишени. Точный выстрел оборвал жизнь юной Иры, активистки. Ей было всего 26 лет.
Что за безумие охватило юные и зрелые умы той Украины, которую мы знали? Символики трезубцев, волчьих крюков, УПА, черно-красные фоны, которые ждали и вымаливали фашистские изваяния. Что это? Честь, право влиться в так называемую тусовку неонацистов? Агрессивная военная риторика, направленная на популяризацию того, что так долго и упорно ценою многомиллионных потерь Советский Союз пытался уничтожить? Да что там говорить… Мой тоненький писк о рациональности всего происходящего тонет в тысячном факельном шествии. Стройные ряды, и стар и млад, сжав древки импровизированных факелов, укрывшись под маской, шагают по площадям и узким улицам украинских городов. В толпе лозунги — Степану Бандере. Антихрист изображен на стягах, словно это святыня. Его фон черно-красный, словно та, далекая память о геноциде евреев, белорусов, просоветских украинцев. Как уже упоминалось ранее, все, что имело русское корни, уничтожалось и попадало под запрет. В один миг все встало с ног на голову. Начиная со школьной скамьи, дети — еще не окрепшие умы, губки, которые так нещадно впитывают все то, что вещает им их учитель — принимают за чистую монету бредни и словесные козни о вреде всего русского. Им твердят о том, что Россия с их триколором, Советский Союз с серпом и молотом — яд, который так беспощадно уничтожит в них украинские и будущие европейские ценности. Для кого-то это быстрый процесс, со смешками и ухмылками, для кого-то болезненный. Им приходится с корнем вырывать все то, что было в них заложено предыдущим поколением. Они становятся пленниками новой системы, и голос протеста, который, может быть, зрел и зреет в их душе, приходится гасить в себе. Почему? Да потому что это реально опасно для жизни. Стать изгоем — это еще полдела. Погибнуть, лишиться своего имущества, положения — вот что было страшным. Бред лавиной поглощал умы украинцев, тотально заставляя их верить в те небылицы, которые вещались по всем информационным каналам. Украина произошла от греков? Ха, скажите еще, что это высшая раса. Ничего не напоминает? Арийство, шаблон блондинистых красавчиков, которые как один, на подбор интеллектуальны, спортивно развиты, без какой-либо внутренней аномалии. Чувствуете, куда клонится жовто-блакитная земля? Лозунги, общая клоунада со словами: «Кто не скачет, тот москаль». Взгляните в их бесноватые лица. Вы не увидите там ничего христианского, доброго. С пеной у рта они доказывают, что колорад должен быть уничтожен. Раз и навсегда. Эх, бедная наша Георгиевская ленточка, наш добрый, мужественный символ великой Победы. Он затоптан ногами. Втоптан в грязь и пыль теми, кто напрочь забыл свои корни и страницы великой истории.
Король говорит. Народ слушает. Конфетный принц, размахивая своими пухленькими ручками, то и дело изрыгает проклятия на мове. Он твердит одно и то же: сепаратисты должны поплатиться за свои деяния. В его речи напрочь отсутствует намек, интеллектуальное осознание и понимание слов народного референдума и желания народа.
— Наши дети пойдут в садик, а ихние дети будут сидеть в подвале. — Он тычет пальцем с трибуны, явно удовлетворенный своим ораторским потенциалом.
Его широкое лицо, обрюзгшее, с большими мешками под глазами, расплывается в улыбке. Король говорит, народ слушает. А дальше продолжение антитеррористической операции против своего же народа. Дальше Азов, Донбасс и правый сектор, чувствуя свою безнаказанность, продолжает штурмовать мирные цели. Как же хочется крикнуть: «Куда же вы, глупцы?!» Но что такое один голос против миллионной зомботолпы… Дальше церковный раскол. Долой православие и устоявшиеся христианские традиции. И ничего, что православная церковь веками поддерживала своих прихожан на территории страны.
Украина свежа на нововведения. Чего только стоит желание народа избрать шута и скомороха на пост президента в такое тяжелое и неспокойное время для страны. Вспомните сценку с Зеленским, где он без рук наигрывает веселую мелодию на пианино своими причиндалами на канале развлечений в России. И это представитель многомиллионной нации? Предназначение шута — шутить и веселить. Предназначение же правителя — мудро править вверенным ему Богом государством. Править на благо народа. А что Володя, спросите вы? А Володя — субъект, лишенный стержня, хребта, совсем не имеющий своего голоса. У него есть шикарная обертка власти, та, которую он представляет на мировой политической арене. Только вот обертка-то пуста. Нет в ней содержимого. Конфликт на Украине посредством вмешательства Российской Федерации на дипломатической арене удалось частично погасить, вернув всех за стол переговоров. Минские соглашения, словно нити, так тонки и ненадежны. Не в этом случае. Не сидеть великой, интеллектуальной державе в лице России за одним столом с псевдопатриотами и лицами, получившими власть в результате государственного переворота. Минские соглашения один раз, два, три, да хоть сто. Когда за душой нет патриотичности, нет цели, сплоченности, нет истории, и будущего здесь не будет.
