Сердце добровольца

Сергей Гудожников (2024)

Ежедневный подвиг добровольческой разведывательно-штурмовой бригады имени Александра Невского.

24 ноября 2013 года

Ноябрьское солнце устало показалось на голубом небосводе. В воздухе повисла долгая пауза молчания. Десятки тысяч людей, оппозиции, выстраивались на площади. Второй день акции протеста привнес в атмосферу мятежа дух осознанности и бесовства. Практически каждый второй из пришедших на Майдан держал в руках знамена бунтарства и новой власти. В глазах митингующих горел огонек новшества и стремления доказать свою псевдоправоту. Многие бесновались, обматывая кулаки колючей проволокой и самодельными кастетами. Они били ногами о плиты площади, словно быки на испанской корриде. Они требовали крови. На трибуне, подняв руку в призыве успокоиться, появился Яценюк. Его писклявый голос был лишен некоего авторитета и харизматичности, присущий настоящим лидерам. Он улыбался.

Он был доволен увиденным и после того как стих гул толпы, обратился к людям:

— Дорогие соратники, братья. В это морозное солнечное ноябрьское утро я лицезрею, стоя здесь на трибуне, начало нового мира. Начало новой Украины. Новой Украины, лишенной советских и российских отголосков, — Украины, нацеленной на движение вперед, в Европу.

Раздались одобрительные возгласы первых рядов протестующих.

— Мы вместе с вами построим новую Украину. Дорогие друзья, — голос Яценюка задрожал. Кое-как справившись с волнением, он продолжил: — По всей стране мы соберем миллионы подписей в поддержку евроинтеграции, принятия Незалежной в ЕС. Нашими общими усилиями мы добьемся смены президента и власти. И в распростертые объятия ЕС мы войдем с новым, обновленным кабинетом министров и главой нашей страны.

Народ закричал. Послышались единичные, а затем всеобщие возгласы одобрения и поддержки произнесенных с трибуны слов. Складывалось впечатление, что тотальная пелена дезинформации, лжи и коварства застилала взор присутствующих. В дальних рядах митингующих появились двуручные стяги с изображением нацистских преступников Бандеры и Шухевича. Словно реликвию, они крепко сжимали деревянные древки, боясь уронить сатанинские лики кровопийц, предателей и убийц. Яценюк был в явно прекрасном настроении: он захлопал в ладоши и, выбрав из толпы некую даму, жестом пригласил ее подняться. Это была девушка лет двадцати пяти — тридцати, с ничем не примечательной внешностью. Ее серо-голубые глаза источали холодность вперемежку с презрением. Легким движением руки она смахнула каштановую прядь с лица и, обнажив ровный ряд слегка пожелтевших зубов, улыбнулась. Яценюк сделал повторный жест рукой, вновь приглашая ее на трибуну. Девушка не спеша, почти вразвалку, поднялась на помост. Яценюк приобнял ее за талию и, показав народу, отошел в сторону.

— Дорогие мои друзья, братья и сестры, меня зовут Евгения Тимошенко. Как вы могли догадаться, я дочь небезызвестной Юлии Тимошенко, главы партии «Батькивщина», — ее голос отдавал металлическими нотками. — К сожалению, моя мать не смогла присутствовать здесь из-за подорванного здоровья, находясь сейчас в следственном изоляторе. Все мы знаем, насколько верна и патриотична моя мать. Она блюдет и чтит законы нашей страны. Каждое ее решение было направлено на благо нашего народа и процветание нашей Украины. Процветание в рамках демократической Европы, а не в кандалах и устоях, навязанных нам постсоветской страной, называющей себя нашим братом. Тьфу, — она сплюнула на пол, продолжая, — моя мать подготовила письмо, которое вам зачитаю. — Порывшись за пазухой, она показала на свет свернутый вдвое лист бумаги.

Народ утих.

«Дорогие граждане свободной и независимой Украины. Я обращаюсь к вам как истинная патриотка своей страны. К сожалению, в настоящий момент я не могу присутствовать здесь и сейчас, рядом с вами. Мое подорванное здоровье не позволяет мне этого. Но всеми мыслями, каждой частичкой своего патриотичного сердца, души я здесь. Мы все дети сильной и гордой страны Украины. Мы едины в своем порыве наконец-то быть независимыми. Мы поднимаемся с колен и сбрасываем с себя путы, навязанные нам Советским Союзом и отголоском всего советского. Каждый из присутствующих здесь своими действиями, убеждениями солидарен со мной и лидерами „Новой Украины“. Дорогие друзья, позвольте мне поздравить вас с началом новой эпохи нашей великой Родины. Слава Украине!»

Народ одобрительно загудел, рукоплескал услышанному. В глазах собравшихся появились огоньки надежды, стремления закончить начатое. В лагере протестующих накалялась обстановка. Все чаще можно было слышать гневные лозунги и ярые призывы к действию. То тут, то там стали появляться сомнительные личности. Укрывшиеся под маски и черные капюшоны, они словно заводилы, стремились сцепиться в рукопашную с представителями легитимной власти. В их руках звенели цепи и металлические трубы. Они усмехались и, подойдя вплотную к милиционерам, вызывали их на бой.

— Мрази, твари, идите сюда, — один из протестующих жестом подзывал людей в форме к себе. — Отведаешь этого? — словно торговец на площади, он указывал на свою длинную цепь, часть колец которой тащилась за ним по плитке.

Кто-то бросил дымовую шашку. В воздухе повис густой, практически молочный смог. Кучка правоохранителей стройными шагами выдвинулась вперед. Самые нерасторопные из митингующих попали в их цепкие руки. Щелкали браслеты. Правоохранители оттаскивали бунтующих в сторону автозаков.

Утром в помощь органам правопорядка прибыли колоны бойцов подразделения «Беркут». Без головных уборов, в доспехах, словно средневековые рыцари, они медленно выходили из автобусов. На их каменных лицах был отпечаток некоей тревоги вперемежку с решительностью. В руках были щиты и резиновые дубинки. Стройной шеренгой «Беркут» выдвинулся к передовым позициям протестующих.

— Вы посмотрите, кто это у нас? — толпа загудела.

С дальних рядов ввысь взметнулись стяги с лозунгами и ликами бесов Шухевича и Бандеры. Толпа, словно океанская волна, стала напирать вперед. В воздухе просвистели камни и пустые бутылки. Бойцы «Беркута», подняв вверх щиты, укрывались от летящих в них импровизированных самодельных снарядов. Толпа подошла практически вплотную. Поток ругани и словесного мата не прекращался. «Беркут», сомкнув ряды, не поддавался на провокацию. В лица правоохранителей полетели плевки, сопровождаемые насмешками. Первые удары дубинок принял на себя молодой лейтенант Алексей Кужель. Это был среднего роста широкоплечий, приятной внешности парень. В его светло-голубых глазах застыла печать печали и смутной тревоги. Нет, в них не было страха, какой-то агрессии, возможно, боль, такая едкая и тяжелая, боль за свою страну и своих близких. Скомканные под шлемом черные волосы мешали четко видеть происходящее. Алексей, подняв вверх щит и приняв удар, инстинктивно оттолкнул нападавшего. Последний упал на брусчатку и, словно насекомое, отталкиваясь локтями и ступнями, полез обратно. «Беркут» еще плотнее сомкнул ряды. Каменные лица, словно мраморные бюсты, четко и целенаправленно смотрели вперед. Митингующие отошли.

«Народное вече», так себя называвшие обычные преступники и предатели собственной родины и своих законов, собрались в центральном шатре, оцепленном импровизированной охраной в масках и противогазах. Под потолком, раскачиваясь взад-вперед, тускло светила лампа. В центре стоял раскладной стол, заваленный бумагами и планами площади. Порывистый ветер сотрясал хлипкие стены шатра, заставляя присутствующих еще сильнее кутаться в одежду. Яценюк обежал всех глазами и после недолгой паузы молчания представил человека.

— Друзья, позвольте представить вам Джона. — Яценюк указал на человека, стоявшего в дверях. Это был высокий широкоплечий мужчина старше пятидесяти лет. Его седые волосы, аккуратно уложенные на левую сторону, отливали серебром. Высокий лоб, интеллектуально развитые надбровные дуги делали его взгляд хищным, даже немного коварным. Узкие полоски губ расплылись в ухмылке. Он не спеша, как и полагается главным героям представления, подошел к столу. Яценюк улыбнулся.

— Джон, представьтесь, пожалуйста.

В ответ он заговорил на английском:

— Меня зовут Джон Смит. Я прибыл к вам из Теннесси.

Присутствующие одобрительно закивали головами, словно стадо телят. Кличко, в свойственной ему манере, тупо оскалился.

— Наверняка вы задаетесь вопросом, что я здесь делаю. Что ж… Мое правительство и правительство Евросоюза горячо сопереживают вам и вашему стремлению отколоться от постсоветского режима и стать частью интеллектуально развитой Европы. — Стадо вновь закивало головой. — Так вот, я прибыл сюда с одной-единственной целью — помочь вам в этом. У нас имеется огромный опыт проведения так называемых революций, — Смит изобразил руками импровизированные кавычки. — Запомните, мирным путем ничего не получится. Слишком глубокие корни устоявшейся легитимной власти, вырвать которые словами и плакатами не получится. — Смит прервался. Вероятнее всего, он давал возможность переосмыслить сказанное. Повисла недолгая пауза молчания. — Мы применим силу! — кулак Смита обрушился на стол. — Что от вас потребуется, вы уже поняли — воинственный настрой толпы. Он словно костер, его необходимо поддерживать, дабы огонь не угас. Хворостом для этого будут наши деньги и наши возможности. В течение недели сюда, на площадь, будут прибывать мои люди под видом местных. Это хорошо обученные профессиональные военные, каждый из которых прошел не одну «горячую точку».

Собравшимся разговор пришелся по душам. Кто-то потирал ладони, предвкушая предстоящий пыл битвы, кто-то в некотором роде скептически отнесся ко всему происходящему, предпочитая плакатную акцию агрессивным действиям, а кто-то просто, словно болванчик, впитал в себя услышанное и медленно переваривая, вышел из шатра.

Сознание человека, обремененное житейскими проблемами, лишенное собственного стержня, легко подается внешнему воздействию. Словно пластилин, он податлив и мягок, словно масса, из которой так легко ваять и творить нужные формы.

После якобы силового вмешательства бойцов подразделения «Беркут» информационное поле раскалилось до предела. Вседоступные каналы вещали о нечеловеческом подавлении мирной акции протеста, о попытке силового воздействия на оплот оппозиции, конституционные права граждан, чьи лозунги и убеждения так бесцеремонно и так явно постаралась пресечь правоохранительная система, поддерживаемая легитимной властью. 19 декабря 2013 года, под давлением общественности, средств массовой информации большинством голосов парламентариев Верховной рады было принято постановление о прекращении всех уголовных дел в отношении лиц, принимавших участие в акциях протеста и массовых мероприятиях, проходивших на территории площади Майдана. Как была воспринята эта новость? Сказать что сдержанно, значит просто отмолчаться. Это был эффект разорвавшейся бомбы. Эффект вседозволенности, принятия осознания того, что масса движется в правильном направлении, поддерживая европейский вектор. Словно волна цунами, поднимавшаяся из глубин океана, шествие принимало катастрофические объемы. Признаками агрессии и перехода движения в более масштабное русло стал захват здания Киевской городской администрации членами террористической организации «Правый сектор». О мирном урегулировании конфликта никто уже на тот момент не вспоминал. Словно дикари, вооруженные дубинками, трубами и металлическими шестами, группа из 15–20 человек, разбив стекла и выломав входные двери, ворвалась в главный вестибюль здания. Сотрудники, опешив и не без основания переживая за свою безопасность и жизнь, прятались в кабинетах. Дом профсоюзов пал под напором митингующих, возглавляемых членами партии «Батькивщина». Лишенные адекватного восприятия данной ситуации, партийцы сметали все на своем пути, формируя в здании так называемый «штаб национального сопротивления». То тут, то там вспыхивали стычки митингующих с правоохранителями. Вооруженные подручными средствами, они с остервенением, яростью доказывали свою псевдоправоту. Их лица, полные ненависти, агрессии, скрывали импровизированные маски. Их руки сжимали древки дубин, металлические шесты, мотки колючей проволоки. Это была война. Война между легитимной властью, президентом, изначально избранным народом и толпой, жаждущей смены власти и прихода на родную землю европейских ценностей. Разрозненные группы протестующих кооперировались вокруг особо рьяных и агрессивно настроенных евромайданщиков. В пылу протеста им подносили бутыли с зажигательной смесью, которые тут же летели в сторону здания администрации президента. Языки пламени весело и игриво поползли по отделанным резным деревом дверям и фасаду.

— Слава Украине! — словно зигуя, изображая нацистское приветствие, кричали протестующие.

Несколько смельчаков завели бульдозер и попытались въехать по ступеням к администрации президента.

Алексей Кужель стоял в первом эшелоне оцепления. Молча и невозмутимо, словно изваяние, он наблюдал за беснованием митингующих. Сверху поступил приказ — отнестись максимально лояльно к протестующим, оружие не применять. Все что оставалось — это надежда на скорое завершение конфликта и договор о мире. Алексей думал о детях. Яне уже исполнилось восемь, а Кирилл только-только собирался пойти. Словно маленький и любознательный паучок, он ползал под ногами у родителей, исследуя каждый закуток ведомственной квартиры. Алексей вспоминал каждую мелочь, связанную с домом. Спину тянуло. Пару недель назад они всей семьей ездили в Донецк к родителям, и отец, сославшись на плохое самочувствие, попросил его помочь со старенькими «Жигулями». Ох как сложно было перебирать мотор этой старушонки! Весь день провозившись с ним, наутро Алексей еле поднялся с постели. Благо дело, Любушка — жена была рядом, растерла спину и сделала массаж. Последние спокойные дни, проведенные в окружении семьи, и вот поступает приказ. Слишком мало дней на сборы, слишком мало дней, чтобы попрощаться с семьей. Любушка стоит с Кириллом на руках, а Яна держится за мамино платье. Алексей всматривается в лицо жены, такое милое и такое родное. Он пытается запомнить и впитать в себя каждое мгновение перед расставанием. Яна плачет, она понимает, что работа у папы слишком опасная. Тихими и нежными шагами она подходит к Алексею и, протянув свои тоненькие миниатюрные ручки, просится к нему. Алексей поднимает ее. Ладонью он смахивает детские слезы и, улыбнувшись, заверяет, что скоро вернется домой. Дочь обнимает отца и все сильнее прижимается к его исполинской груди. Кирилл еще многого не понимает. Он улыбается, думая, что отец, как всегда, шутит и играет с ним. Алексей подыгрывает. Он улюлюкает с ним и, пощекотав по животу, целует в едва покрытую волосами головку. Любушка держится. Ее волнение заметно лишь по тому, как она закусывает верхнюю губу. Алексей нежно целует ее, шепча нежные слова о любви на ухо.

На площади темно, лишь прожектора и оставшиеся в живых фонари освещают происходящее. Костры горят по периметру, в ход идет все — доски, сваленные в кучи покрышки, изрыгающие в небо черный и густой дым, пластик и бумага. Все это напоминает поле боя. Снова стычка митингующих с представителями власти. Подразделение «Беркут», растянувшись в цепь, удерживает позиции. Алексей краем глаза замечает как коктейль Молотова врезается в гущу силовиков. Цепь прервана. Языки пламени агрессивно и молниеносно расползаются по людским телам. Он слышит истошный вопль и нечеловеческий крик. Сотрудники пытаются потушить одного из силовиков. Гул одобрения, крики и возгласы, довольные вопли митингующих наполняют и без того раскаленную до бела атмосферу площади Незалежности. Радости нет границ. Еще чуть-чуть и протестующие пустятся в пляс. От одной лишь мысли, что человеческая жертва, единица, скорчившись, в неестественной позе, обугленная до черноты, прекратила свое существование, у людей с четкими жизненными принципами, моралью, сердечной составляющей, вызывает горечь, грусть и непонимание. В противовес стаду, лишенному этических и моральных принципов, Алексей внутренне содрогнулся, поежился, но не от холода, а от увиденного. По долгу своей службы он часто встречался с проявлением агрессии, людским насилием, но здесь было что-то другое, больше смахивающее на средневековые игрища, побоища с гильотиной и деревянными колодками, но никак не признаками цивилизованного общества. Раздались выстрелы, затем автоматная очередь. Послышались крики и сдавленные стоны. Часть раненых силовиков поспешно выводили за задние ряды оцепления, чтобы постараться помочь им. Чуть поодаль, вблизи насаждений, ровными рядами аккуратно лежали тела убитых бойцов «Беркута». Алексей молчаливо оценивал ситуацию и внутренне сокрушался от одной мысли, что они, бойцы элитного подразделения, фактически лишены права на ответные действия. Он сжал кулаки и еще сильнее притянул к себе гладкую поверхность щита.

Соседнее здание по улице Крещатик было серым и ничем не примечательным. Окна, выходившие на площадь Незалежности, были завешаны шторами, где-то был выключен свет. Складывалось впечатление, что здание пустовало и было заброшено. Алекс Корвел ловко пробирался в толпе. Крепко сжимая лямки футляра, что висел у него за спиной, он перебежал дорогу и, не оборачиваясь, прошмыгнул в одну из открытых дверей подъезда. Внутри было темно. Где-то на верхних этажах шумела кабина лифта. Он, не останавливаясь и не сбавляя шага, побежал по ступеням. В его висках шумела барабанная дробь, сердце выпрыгивало из груди. Это был адреналин. И так было постоянно. Ирак, Ливия. Все одно и то же. На площадке восьмого этажа он остановился. Электронные часы на запястье показали четверть десятого. Еще есть время. До лестницы на чердак он дошел ровным шагом. Замок был открыт. Подъем дался легко. В нос ударил запах голубиного помета и кошачьих испражнений. Было темно, лишь слабый свет пробивался из полуовального окна, выходившего на площадь Незалежности. Алекс не спеша, почти демонстративно, приблизился к окну. Окинув беглым взглядом картину происходящего, он остался доволен увиденным.

— Приступим.

Максимально комфортно расположившись перед окном, Алекс расстегнул футляр. В нем покоилась винтовка «Ремингтон-700». Нежно, почти с нескрываемым восхищением, он провел ладонью по холодной стали. Электронные часы показали ровно десять. Приготовление заняло не больше минуты. Дыхание Алекса до этого момента было прерывистым. Он сосредоточился. Пульс стал меньше. Выходной зрачок прицела показал всю картину стихийного столкновения, происходившего на площади Незалежности. Зрачок медленно и плавно переходил с одной цели на другую. В некоторых местах глаз Алекса закрывался. Отблески с кострищ и разрывы светошумовых гранат мешали ему. Объектив прицела остановился на выстроенной в массивную цепи подразделения «Беркута». Алекс улыбнулся. Про себя он отметил всю нелепость положения цепи и скученности правоохранителей. Где-то глубоко внутри просыпался дух отважного охотника и ковбоя диких прерий. Щелкнул затвор, и патрон молниеносно оказался в стволе. Целей было предостаточно, выбирай любую. Зрачок замер на одном из бойцов «Беркута». Алекс плавно, выдыхая порцию горячего воздуха, спустил спусковой крючок.

Алексей посмотрел на часы — было две минуты одиннадцатого. По правую руку боец Михаил разворачивал свернутые в фольгу бутерброды. Он толкнул под бок Алексея, максимально незаметно протягивая ему один из них. Алексей улыбнулся. Раздался выстрел. Алексей почувствовал, что все происходящее скрылось под темной и непроглядной пеленой. Ему вдруг стало очень трудно дышать. Во рту мгновенно появился тошнотворный привкус крови. Перед глазами возникла размытая фигура Михаила. Алексей почувствовал, что его тянут куда-то в сторону. Он слышал речь, словно в вакууме. Обрывки фраз и неоконченные предложения.

— Леша, брат, держись! — Михаил прижимал рукой входное пулевое отверстие на груди Алексея. Его руки окрасились кровью, которая нескончаемым потоком сочилась между пальцами.

Алексей подумал о Любе, дочке Яне и сыне Кирилле. В уголках глаз появились слабые ручейки слез.

— Леша!

Алексей не слышал его. Восковой взор застыл в одной точке. Черты лица вмиг заострились. Отблески костров отбрасывали печальные тени во мраке ночи…

На протяжении пяти месяцев история Украины переписывалась росчерком воинственного пера. Писали всем: начиная с агрессивной риторики и заканчивая цевьем огнестрельного орудия. Группы кооперировались в целые армии. Каждый из них верил в свою псевдоправоту искренне и всем сердцем. Доселе спавшие и выжидавшие своего часа террористические организации поднимали головы. Они чувствовали безнаказанность. Образ Христа им сменил образ героев Холокоста. Идейными лидерами стали Степан Бандера, Шухевич. Плечи украшали шевроны с изображением У ПА в цвете красно-черной огранки, нацистской символики. Централизация и скопление данного контингента по всей стране обесценивали наличие власти как таковой. Средства массовой информации, перебивая друг друга, словно борясь за право быть первыми, выставляли все в положительном свете для евромайданщиков. Газеты, радио, телевидение при поддержке широких и бездонных карманов Нового Света и дяди Сэма не скупились на бравады и похвалы для тех, кто якобы боролся за процветание и независимость новой Украины. Рукоплесканием встречали жесты ликвидации всего советского на территории Незалежной. Триколор России попал под запрет. Каждый человек, симпатизировавший братьям славянам, мог запросто оказаться лежащим с проломленным черепом, кормящим червей у обочины дороги.

Юго-восточные регионы Украины ответили полномасштабным отказом, непринятием нового правительства в Киеве. Массы людей, единые в своем порыве сохранить связь с великой Россией, вышли на протесты. В первую очередь ими двигало непринятие обозримых в будущем европейских ценностей. Их русский дух, наполненный до краев христианскими ценностями семьи, общей историей, правды, не давал склонить головы перед разношерстной публикой киевских псевдополитиков и агрессивно настроенных радикалов. В Донецке и Луганске были проведены легитимные референдумы, которые показали практически стопроцентную солидарность народа в избранном векторе движения своих регионов. Ответом нового правительства Украины стало проведение так называемой антитеррористической операции на территории Луганской и Донецких областей. Киевские власти анонсировали данную операцию как искоренение русской заразы. Националистические батальоны, получив полный карт-бланш на ведение боевых действий на территориях самопровозглашенных Донецких и Луганских народных республик, с остервенением, агрессией, присущим нелюдям и националистам, выполняли боевой приказ верхушки киевских властей. Колонны бронетехники, автомобили, груженные солдатами, самоходные артиллерийские установки, кооперировались на границах самопровозглашенных республик. Начались полномасштабные боевые действия. Залп за залпом, выход за выходом, и днем и ночью, бойцы АТО сокрушали и уничтожали так называемых сепаратистов. Во главе с проевропейскими и американскими политиками людям, чьим ремеслом в рамках мирного времени было врачевание, учение, вождение автомобиля, добыча полезных ископаемых, воспитание детей и прочие мирные специальности, киевские власти навесили ярлык. Были спутаны все грани. Грани мирного и военного времени…