Мадонны Красного Креста

Евгения Зиновьевна Кириленко-Иванова, 2001

Книга воспоминаний библиотекаря Евгении Зиновьевны Кириленко-Ивановой, которая заведовала библиотекой им. Н. А. Добролюбова в годы Великой Отечественной войны.

Среди океана пшеницы,

в густых утопая садах,

лежат хутора и станицы —

Кубанский архипелаг.

К. Обойщиков

Нежный аромат буйно цветущих садов плывет по станице. В белый цвет оделись деревья: абрикос, алыча, слива, вишня, яблоня и груша. В нежно-розовом наряде благоухают персики. Тихое жужжание пчел передает неповторимую прелесть цветущих садов. Пьянящий запах гроздьев белой акации гуляет по станице.

Вдали за рекой, за зеленым клином, виднеется белая пелена цветущего колхозного сада. Летом сады стоят зеленой грядой. Среди этой зелени виден белый аккуратный домик. Вечером окошки домика заливает свет. На нашем берегу такая же картина. Среди буйной зелени виден уже наш беленький домик. Это дом, где мы живем, где прошло мое босоногое детство, отрочество и юность.

Темной южной ночью бархатное небо усыпано Млечным Путем и яркими звездами. Я, Толя, Светлана лежим на копне свежескошенного душистого сена и мечтаем о жизни на других планетах. Размышляем: есть ли жизнь на Луне?

Вечером из окна вижу, как передо мной Луна в реке купается дорожкой золотой. А днем мелодичный звон церковных колоколов льется по станице, призывая прихожан в церковь.

За станицей легкий ветерок колышет зеленое поле пшеницы. Пшеница созревает, и ее волны переливаются янтарным цветом. Порхают бабочки, стрекочут кузнечики, птичьи трели звучат в ушах. А в пшенице голубеют цветочки.

Васильки мои, васильки, что глядите на меня темно-голубые?

И вот комбайн убирает хлеб, и мы, детвора, на скошенном поле собираем в мешки колосья пшеницы. Летние каникулы проходят весело и бурно. Купаемся в реке, ловим рыбу и раков, помогаем взрослым полоть кукурузу, клещевину. Осенью убираем золотистые початки кукурузы, срезаем красивые гроздья клещевины.

Осенней порой кроет землю лист золотой. Пожухлые листья усыпают землю. Идут моросящие и сильные дожди, а в дождях веселья нет. Кругом грязь и грязь…

Но вот нос, щеки щиплет свежий морозец. Снегом намело сугробы, замерзла река. Веселой компанией катаемся на санках со снежных горок. Более умелые чертят речной лед коньками. Пришла зима. Инеем, как белым кружевом, окутаны ветви деревьев. Чарующая красота согревает душу и поднимает настроение.

Вот уже тает снег, пахнет талой землей, идет весна с неповторимой прелестью цветущих садов и пением птиц.

Особой достопримечательностью станицы был кавалерийский эскадрон. Молодые, стройные казаки в черкесках, с красными башлыками и в шапках-кубанках мимо нашего двора ехали на лошадях в поле на ученья. Издали были слышны цокот лошадиных копыт и казачьи песни. Одна песня нравилась мне больше всех:

Ковыльная, родимая сторонка,

прими от красных конников поклон…

Так пели кавалеристы из оперы Дзержинского «Тихий Дон». Как мне хотелось быть кавалеристом! Я очень сожалела, что я не мальчик, а девочка.

В майские праздники кавалеристы на площади станицы показывали свою удаль молодецкую под аплодисменты и возгласы крыловчан.

Такова моя станица Крыловская, моя малая родина — казачий край, колыбель моего детства.

Слышу с волнением ее песни, которые поют трудолюбивые кубанцы этой благодатной земли.

Жили мы на берегу речки, на балке. Родители: мама — коренная казачка — Прасковья Игнатьевна, папа Зиновий Иванович, красный партизан, работал шорником на МТС. За труд в тылу в период Великой Отечественной войны награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.».

Младше меня был брат Толя и сестра Светлана. У нас была дружная, хорошая семья. Родители очень хотели, чтобы мы хорошо учились в школе. Папа и мама много читали и прививали любовь к чтению нам. Толя хорошо рисовал и мастерил авиамодели. В начальной школе его авиамодели и рисунки были на выставке. Я любила шить, и мои модели тоже были на выставке. Толя учился отлично. За 10 класс в табеле были все пятерки. Писал стихи. Сочинение по литературе на выпускном экзамене написал в стихах и получил оценку «Отлично. Прекрасно!». Я и Светлана были хорошистками.

Всем хорошим во мне я обязана родителям, книгам, учителям, коллегам по работе и боевым товарищам. Они нас учили не только уму-разуму, но и воспитывали нас.

С благодарностью вспоминаю наших учителей. У них была нелегкая, но уважаемая профессия. Они пользовались большим авторитетом и любовью не только учеников, но и родителей, и станичников.

Шебеда Лука Федотович преподавал у нас в начальной школе. Был он молодой, красивый, элегантный и справедливый учитель.

Преподаватель математики и пения — Старченко Михаил Григорьевич был нашим кумиром. Мы старались походить на него.

Добрый, умный, справедливый,

Чуткий, с нежною душой,

Элегантный и красивый,

В нашей школе был такой!

Чтоб умел считать и слушать,

Песни петь и танцевать,

Геометрии законы

Мог понятно объяснять.

Станичным хором руководил преподаватель пения, литературы и русского языка — Грибоножко Григорий Данилович. Очень часто хористы ездили в г. Москву на смотр художественной самодеятельности. Казачьи песни очень нравились москвичам, жюри и хор занимал призовые места.

Очень интересно проходили уроки литературы и русского языка у Григория Даниловича. Его любили все станичники.

Вы нас учили говорить,

Читать, писать, мечтать, любить.

Нам не забыть уроков Ваших,

Андрея, Пьера и Наташи.

Многое в моей жизни мне дали книги. В нашей станичной библиотеке трудились энтузиасты своего дела — Клава Михеева, Таня Лобанова. Их вежливости, умению помочь в выборе книги, их эрудиции можно было позавидовать.

Дома нас окружали дружные, хорошие соседи, которые всегда делились хлебом, деньгами, угощали горячими пирожками. Особенно мы были дружны с семьей И. С. Сыроватко. Дружили взрослые и дети. Мы, бывшие дети, и сейчас поддерживаем хорошие отношения.

Соседка Валя Середа училась в Ростове-на-Дону в библиотечном техникуме и рассказывала нам о красивом городе, о профессии библиотекаря. И вот я и моя подружка Тамара Скидан поступили учиться в этот техникум. Нам очень нравился зеленый, красивый город и учеба в техникуме. Мы часто ходили в кино, театры, туристические походы, на воскресники. Я видела постановки с участием Веры Марецкой, Николая Мордвинова. Слушала концерт Ляли Черной, видела Любовь Орлову.

Учиться было интересно. Преподаватели учили нас нести книгу в массы и вообще быть культурными, интеллигентными. Обучали студентов, как красиво ходить, танцевать, правильно говорить. В нашей библиотеке проводились обсуждения книг, разные диспуты, тематические вечера, викторины. Практику мы проходили в библиотеке Ростсельмаша. Здесь нам прививали уважение к рабочим. Практиканты ежедневно бывали в цехах с книгопередвижками, доставляли литературу по заявкам. На особом учете были рационализаторы, для них библиотекари и, конечно, мы, практиканты, подбирали необходимые пособия, составляли персональные картотеки.

Но вот прервалась учеба. В субботу я сдала последний экзамен за 2-й курс, а в воскресенье 22 июня началась война. Такая долгая и жестокая. Было мне 17 лет.

В сентябре нас, студентов, послали в поселок Чалтырь на оборонные работы, за 7 километров от Чалтыря мы рыли окопы, противотанковые рвы, копали ямки для мин. Курсанты артиллерийского училища закладывали туда мины, а мы засыпали землей и маскировали дерном. Во время бомбежек и обстрелов немецкой авиации мы прятались в свои же окопы.

Утром в 4 часа подъем, завтрак, семь километров пехом от лагеря до линии обороны в любую погоду. Снова и снова рытье окопов, обстрелы. Невероятно уставали, болели все суставы, ломила спина. Спали на полу, на соломе. Одеты были в летние платья и жакеты, в летних туфельках на каблучке. Был уже октябрь, шел мокрый снег, дождь и ветер. Заболевших отправляли домой. И так полтора месяца. Когда немецкие войска подошли к г. Ростову, нас отправили по домам. В техникум я уже не вернулась, его закрыли.

В феврале 1942 года я приехала в станицу Пашковскую к тете Марусе. Меня взяли заведовать библиотекой-читальней. Мою предшественницу Нину призвали в армию. Кроме местных жителей читателями были военные: солдаты, офицеры, а также их жены и эвакуированные. Они помогали мне оформлять наглядную агитацию, пропагандировать книги. Библиотекарем была эвакуированная учительница литературы Бирюкова Антонина. Она во мне всячески поддерживала трепетное отношение к книге. В ту пору всем жилось трудно. Но наша библиотека никогда не пустовала. Люди обращались к книге, словно к доброму и верному другу, помощнику в тяжелую минуту.

Мне как молодой и одинокой приходилось выполнять массовую работу прямо на производственных участках.

Я ходила в поле, в бригаду, к комбайну. Читала газетные статьи, военные сводки. В поле тогда в основном работали женщины, подростки. Я собирала их и устраивала громкие читки «Мцыри», «Как закалялась сталь», «Овод». Звучали и стихи. Разгорались дискуссии о литературных героях, о героях, которые защищали нашу Родину.

Моя тетя (Морозова Мария Игнатьевна) работала заведующей МТФ. У нас были с ней теплые, дружеские отношения. Она часто брала меня с собой. На ферме, кроме газетных статей, сводок Совинформбюро, я читала дояркам юмористические рассказы из журналов. Оставляла им интересные книжки, брошюры. В минуты отдыха между дойками тетя Маруся собирала женщин, и начинался непринужденный разговор о жизни. Всех тревожило, что немцы двигались к Краснодару. Что будет? Многие оплакивали своих погибших мужей, отцов, сыновей. С надеждой и тревогой ждали почтальона. Что он принесет? Радостное письмо или похоронку? Радость и горе переживали вместе. И никому тогда в голову не приходило, кто рядом с тобой: потомственная казачка или иногородняя, адыгейка, эстонка или белоруска. С болью я вижу сейчас, что в мирное время, в некогда дружной семье, начался ужасный, унизительный для порядочного человека раздор по национальной принадлежности, социальному положению, возрастному признаку. Я вижу в этом огромную общенародную трагедию, сравнимую разве что с военным лихолетьем. К чему мы пришли? Обнищание, озлобленность, а что нас ждет дальше? Хочется сказать: «Давайте жить дружно, заботиться друг о друге, поднимать страну с колен».

В войну с врагом народ боролся кто как мог — в действующей армии, в тылу, в партизанских отрядах или патриотическом подполье. Я выбрала фронт. С подружкой пошли в военкомат. Надеялись, что нас призовут в армию, но нам отказали. Подружке не исполнилось еще 18 лет, а у меня не было военной специальности. «Ждите, вас вызовут», — сказали мне. Но не вызвали.

Немцы приближались к Краснодару. Теперь здесь мне пришлось рыть окопы, противотанковые рвы, ямы для минирования. Работали без выходных. Многие эвакуировались. Город замер, оставшиеся жители сидели дома. Нас, комсомольцев, посылали ночью патрулировать улицы ст. Пашковской. Но подозрительных людей мы не видели. Трамваи ходили. Утром 10 августа я и Нина Рябцева поехали из Пашковской до остановки «Депо» отоварить карточки. Получив хлеб по карточкам и ожидая трамвая в Пашковскую, мы наблюдали случай мародерства: напротив нас был дом с дверью, забитой доской, к нему подъехала грузовая машина, мужчины оторвали доску, вынесли мебель, погрузили в машину и уехали. Дверь в доме осталась распахнутой. Мне стало страшно. Стрельба не прекращалась, говорили, что немцы уже на Сенном базаре.

Приехав в Пашковскую, пошли в библиотеку, которая находилась в сквере на Комсомольской площади. Весь сквер был заполнен военными, отдыхающими на траве. В 12 часов я открыла библиотеку, читателей не было. Почтальон принесла почту, и мы, сидя на скамейке в скверике, читали газеты. Работало московское радио. К нам подошел мой бывший читатель капитан Зайцев и стал уговаривать нас покинуть станицу. В противном случае нас — комсомолок — немцы убьют или увезут в Германию на каторжные работы. И он нас уговорил. Я показала, где я живу на квартире. Капитан обещал, что он получит пополнение на вокзале, заедет за нами и поможет выбраться через переправу на другой берег Кубани.

С содроганием сердца вспоминаю переправу через реку Кубань. В 9 часов вечера капитан Зайцев заехал за нами, погрузили мы свои вещи и поехали. Было темно, и стрельба кругом усиливала беспокойство за исход нашей переправы. По дороге капитан рассказал, что у переправы есть немецкий десант, и там идет бой с немецкими войсками.

«Надеюсь, прорвемся. Но если завяжется бой, спасайтесь сами, как сможете, на нас не надейтесь», — утешал он.

Подъезжая к переправе, военные уложили нас в повозку, укрыли шинелями, лицо закрыли пилотками. Началась частая проверка документов. Нам было приказано в разговор ни с кем не вступать, притвориться спящими. Ездовой отвечал: «Это наши медсестры, они устали, не будите их, документы у командира, он едет следом».

На переправе был порядок. Офицеры регулировали, кто за кем въезжает на плот: машины, повозки, пехота. Иногда при проверке нам открывали лицо, но убедившись, что это женщины-медсестры, пропускали вперед. Паники не было, офицеры хорошо руководили потоком отступающей армии. Иногда слышалась грубая брань. Гражданского населения не было, только военные. Так мы переправились на другой берег Кубани. А утром переправа была взорвана.

Дошли до аула. Хозяйка дома дала нам казанок, затопила печку, и мы из концентратов сварили кашу для всей команды капитана Зайцева. Пешком мы дошли до г. Горячий Ключ. Капитан Зайцев с бойцами остался оборонять город, а мы с Ниной двинулись дальше к г. Туапсе. Всю свою жизнь благодарна капитану Зайцеву за его заботу о нас, девчонках, и за то, что помог выбраться из города в такое тяжелое время.

С грустью вспоминаю пыльный и горячий август 1942 года, глухие разрывы бомб и снарядов. Лицо и одежда покрыты пылью. Отступали вместе с войсками через перевал. Солдаты кормили нас из своих котелков, ведь на довольствии мы не стояли, а своих продуктов у нас не было. Немцы бомбили и обстреливали отступающих. В одну из таких бомбежек мы потеряли свои узелки с вещами. Остались, в чем были. Я в легком костюмчике, а Нина в сарафане с фигаро. Я шла босиком, пыли по щиколотку, тапочки мои совсем развалились. Ноги расцарапаны до колен колючками и камнями. Прошли Индюк-гору. Встретилась полупустая полуторка, которая довезла нас до села Дефановка. Уставшие, голодные мы осели в этом селе. Хозяйке, которая нас приютила, помогали стирать белье и печь хлеб для солдат. При каждой проверке документов (по 3–4 раза за ночь) патрули приводили меня и Нину в комендатуру. Ведь мы не были местными жителями. Наш внешний вид не внушал доверия.

Много раз мы просили, чтобы нас взяли в армию, но никто и слушать нас не хотел. В комендатуре нас знали как своих, советовали ехать в г. Туапсе.

В очередной привод в комендатуру 1 сентября 1942 года военный со шпалами в петлицах тяжело вздохнул, вызвал младшего командира и приказал отправить нас в запасной полк № 189. Здесь мы сделали шалаш из веток и спали там на голых ветках. 5 дней мы ходили строем в лес, собирали дикие груши и кислицы для столовой, рвали ветки деревьев на корм лошадям. Сапожник починил мои тапочки, лейтенант-фельдшер, моя бывшая читательница в ст. Пашковской, дала мне красивую шелковую рубашку своего мужа, летчика, и стала я похожа на барышню с пышной золотистой косой.

Качается рожь несжатая,

Шагают бойцы по ней.

Шагаем и мы —

девчата,

Похожие на парней.

Нет, это горят не хаты —

То юность моя в огне.

Идут по войне девчата,

Похожие на парней.

Юлия Друнина

Худенькой нескладной недотрогой

Ты пришла в окопные края,

И была застенчивой и строгой

Боевая молодость твоя.

***

Когда проходят батальоны,

Ревнивым взглядом провожая строй —

И ты шагала так во время оно

Военной медицинскою сестрой.

Эх, юность, юность! Сколько отмахала

Ты с санитарной сумкой на боку!..

Ей-богу, повидала ты немало

Не на таком уж маленьком веку.

Но ничего прекрасней нет, поверьте,

(А было всяко в жизни у меня!),

Чем защитить товарища от смерти

И вынести его из-под огня.

Благословенна доброта

госпиталей и медсанбатов!

Мадонны Красного Креста,

доныне

мы вас

помним свято!

В. Подкопаев

5 сентября 1942 года 25 девушек из запасного полка повезли в госпиталь. Отобрали 13 человек медсестер и санитарок, в числе которых была и я. Так я стала санитаркой Хирургического полевого подвижного госпиталя № 623 56-й армии. Приняли меня хорошо. Учили, как ухаживать за ранеными, быть чуткой к их страданиям и переживаниям. Не обижаться на их грубые слова, быть милосердной. Все старались облегчить мое стрессовое состояние и помогали войти в ритм армейской жизни.

Из воспоминаний старшей медсестры Кати Паниной-Котиковой:

«Хирургический полевой подвижной госпиталь № 623 начал формироваться в июле 1941 года в г. Ростове-на-Дону. В октябре 1941 года он вошел в состав действующей 56 армии. Первых раненых принимали в боях под г. Таганрогом. В ноябре отступали вместе с армией от города Ростова и в первых числах декабря возвратились в г. Ростов. Наша армия стремительно отбросила немецкие войска. Раненых в Ростове было много. Мы своим малочисленным персоналом (медсестер было 10 человек, в т. ч. операционных и перевязочных) не могли обслужить большое количество раненых. Очень большую помощь по уходу за ранеными нам оказывали жители г. Ростова, за 7 дней пережившие много ужасов немецкой оккупации. Госпиталь простоял в Ростове до мая 1942 года. Это столько наши войска сдерживали фашистов, рвавшихся к Кавказу.

Затем была дислокация в г. Шахты, а оттуда наше горькое незабываемое отступление через г. Ростов-Дон в Кулешевку, Екатерининскую, Белую Глину, Белореченскую, Хадыженскую, х. Шаумян. Под хутором Шаумян, во время налета, госпиталь попал под бомбежку немецкой авиации. Погибли 8 человек, 12 человек получили ранения и были убиты все лошади. Госпиталь был на конной тяге. Это было один раз, когда госпиталь ненадолго вышел из строя. В конце августа госпиталь был доформирован. Осенью 1942 г. до января 1943 года наша армия стояла в обороне. Госпиталь располагался в селе Дефановка, принимал раненых, обрабатывали их раны, делали операции, выхаживали и эвакуировали в п. Джубга и город Туапсе».

Попав в госпиталь, я, не медик, очень трудно привыкала к виду и запаху крови, медикаментов, к виду больших открытых ран, к стону и страданиям раненых бойцов. Еще труднее было переносить смерть раненых. Первый раз, ступив на порог операционной, я потеряла сознание. Но потом понемногу привыкла. Взяла себя в руки, мысленно убеждая: «Другие ведь спасают раненых, а что я — хуже?» Не могла привыкнуть к смерти наших бойцов, их страданиям.

Нашим хирургам приходилось очень трудно. Оперировать приходилось под бомбежкой и обстрелом немецкой авиации. Но хирурги сутками не выходили из операционной. Без отдыха и горячей пищи, стоя попеременно на одной ноге (другая отдыхает на деревянной чурке), они спасали жизни нашим бойцам.

Задача хирурга не только спасти жизнь раненому, но и сохранить ему руки, ноги, сделать так, чтобы после выздоровления он снова мог идти на передний край громить врага. Медиками на всех фронтах было возвращено в строй более 72 % раненых воинов. Многие солдаты и офицеры были ранены по 5–6 раз. Так что войну мы выиграли ранеными.

После операции в палате раненых выхаживали медсестры и санитарки. В госпитале оставались только «тяжелые», нетранспортабельные. Многих поили и кормили с ложечки. Писали письма их родным и близким.

Раненые с ампутацией рук, ног, или руки и ноги часто отказывались от пищи, лекарств, перевязок. Они не хотели жить искалеченными. Вниманием, заботой, ласковым и нежным словом успокаивали бойцов, пытались облегчить их страдания. Мы старались вселить людям надежду, что не все потеряно, даже без рук, без ног эти молодые парни нужны матери, жене, детям, невесте, нужны Родине. Но не все поддавались на уговоры. Некоторые ругали и отталкивали нас, а медсестры и санитарки все равно не отступали и делали свое дело.

Многих мы спасли от смерти, но не всех. Смертельно раненых бойцов привозили с поля боя, хотя спасти их жизнь было невозможно. Они умирали на наших глазах, на наших руках. Некоторые были в полном сознании и знали, что скоро умрут. Просили написать письмо отцу, матери, жене, детям, что они выполнили свой священный долг перед Родиной, что воевали храбро и погибли за то, чтобы после войны все жили счастливо и помнили о них. Все они хотели жить. На наших руках умирали совсем мальчики, которые еще не знали любви, не целовали девушек. Один просил:

«Сестрица, поцелуй меня. Меня еще ни одна девушка не целовала. Приди на мою могилку, принеси цветы».

И я его поцеловала. Не могла удержать слез. Плакали и другие девчонки. Вскоре паренек умер.

Конец ознакомительного фрагмента.