«И мужество нас не покинет»

Сергей Васильевич Александров

Эта книга – стихотворно-публицистическое завершение предыдущей книги «ВРЕМЯ ПАМЯТИ». Автор чётко и недвусмысленно обозначает свою гражданскую позицию, своё отношение к недавней истории и к современным событиям, происходящим как в его стране, так и в мире. Неравнодушие, сострадание, нетерпимость к несправедливости, фальши и предательству роднит произведения этой книги с другими, раннее выпущенными книгами этого автора.

МИР НАШ

Доброе утро. Начинаем нашу…

Обещали под тридцать, без осадков, без ветра…

Утро было дежурно-спокойным, рабочим.

Торопились машины, жгли собой километры.

Кто-то — был в настроеньи, ну, а кто-то — не очень.

Новостийные ленты обсуждали Европу,

Биржу, санкции, войны, продвиженье хай-тека…

Где-то в Африке «Гринпис» спас одну антилопу;

Вновь Америка бьётся за Права Человека…

Люди шли на работу, улетали на пляжи;

Утверждались на подпись репортажи и сметы;

И из клубов домой шла усталая стража…

А в Москве под землёю Смерть ждала свои жертвы.

Память беды

К чему орать, и в хрипе спорить,

Кликушам разным потакать.

Здесь вновь на Сушу вышло Море —

Чтоб и калечить, и ломать.

А Суша, содрогаясь в боли,

Забыв — чей флаг здесь, чей народ,

Всё множит, множит страх и горе —

В запас, на сотню лет вперёд…

Людские Жадность, Зависть, Злоба —

Ничто в сравнении с бедой…

Забыли, стоя там, у Гроба,

Что Он — висел за Нас с Тобой!

Слова молитвы с губ слетают —

Бессвязной, искренней, живой:

«Спаси их! Ты же — можешь, знаю!

И пусть живут! Как мы с Тобой…

Мы помним всё. Но — всё простим мы,

Как встарь заведано в Руси…

…Ты колокол из Хиросимы

Услышишь в взрывах «Фукусим»»…

Русский характер

Нам твердят испокон, что удел наш — Терпенье,

И что против течения прёмся мы зря —

Всё равно мы сопьёмся. И наши деревни

Обезлюдят. И жито сгниёт на полях…

На авось — всё, всегда… Злы в работе и в драке.

Безграничны в веселье. И верим во всё.

Даже тот, у кого жизнь проходит в бараке —

Эту жизнь, будто факел в ночи, пронесёт…

Даже тот, кто поносит премьеров, дефолты,

И знаток всех политик уже сорок лет —

Говорить будет всем, в горло рвущей икоте,

Что богаче и краше Страны в мире нет.

Даже тот, у кого и Душа нараспашку,

Да и Сердце любви не забыло порыв,

Не потерпит, когда его Родину — Рашкой

Обзывают, глумясь… До Голгофы-горы

Он свой крест пронесёт — в сапогах, в телогрейке,

И врагов он простит — и поможет им встать…

И останется в памяти всех поколений

Он — Солдатом. Которому родина — Мать;

Тот, который стоит у любого посёлка,

Тот, который — назло всем — не сгинул в вине,

Тот, кого до сих пор — до дрожанья в печёнках —

Так боятся фашисты сегодняшних дней.

Памяти Сергея Бодрова

Тьма за стеной, брат,

Мутной каймой — снег.

Был ли вчера закат?..

Будет ли вновь рассвет?..

Капель глухой стук;

В коме застыл мир…

Предал кого друг;

Враг ли кого простил…

Трудно искать путь.

В Цирке — полно мест…

Кто-то вопит: «Распнуть!..»

Кто-то — возьмет крест.

Явится Конь Блед.

Пламя исторгнет хлад…

Будет ли вновь Рассвет? —

Только пока — закат…

Выбор

«Из двух дорог выбирай всегда третью» — Дж. Лондон

Выбор во всём: дверь закрыть, иль — с дороги свернуть;

Выйти, не глядя, на длинный безлюдный перрон;

Иль — упереться, постылый продолжив свой путь;

Иль — наобум — перепутать названья сторон…

С правой руки — брать, и в левую руку — давать;

В небо глядеть — и нырять в подземелья столиц;

Ждать, что войдёт в дверь давно уж ушедшая мать;

Гнать с подоконника кем-то прирученных птиц…

Слушать враньё, что надеется правдою стать;

Врать самому, удивляясь отсутствию лжи.

Знать — за дверьми не стоят ни отец и ни мать,

И продолжать — вопреки — просыпаться под утро.

И — жить.

Всё, что могу

Памяти поэта Алексея ДИДУРОВА

По мотивам его стихотворения «Из письма к N.N. (».. ибо горе безмерно, и слово — посудина явно не та…")»

…ибо горе — безмерно… И сам я повис в пустоте

Стёкол глухооконных витрин, равнодушно рисующих небо.

И кого в нём увидеть хотеть, чтоб прямо спросить про Предел,

Отделяющий эту вот быль от другой, что для всех будет —

небыль?

И кого ещё жаждать — захлёбываясь, как от любви —

Чтобы вновь рассказать задымлённые смыслами строчки?

И — с улыбкой отчаянья — ртом, будто — капли, ловить

Эти сладостно-горькие буквы в помятых почтовых квиточках,

От которых, поверьте, ничто, кроме штампов и букв,

Ничего, кроме как вспоминаний — в размытом чернильном

тумане,

Не осталось совсем. Но вот только — покажется вдруг —

Что последняя эта посылка ещё не отправлена — Маме…

Что — как в детстве — вдруг вспомнишь, что есть кроме

Жизни — и Смерть.

Не поверив, что есть. Семилетние в это не верят…

Но — проснуться от всхлипа. И рот зажимаешь — чтоб

не посметь

Застонать от одной только мысли, что Жизнь — это тоже

потери…

Ведь отец — не вернётся с больничной кровати своей,

Раздирая пространство — как простынь — рукою, пока ещё

сильной;

И не крикнет оттуда. Не шепнёт… Только клёкот тупых

голубей,

Что давно весь асфальт под окном не спеша превращают

в красильню…

И слова уже будут — пустыми. И будут — не те.

Как торты все — не то, когда хочется чёрного хлеба.

Ибо горе — безмерно. И сам я повис в пустоте

Стёкол глухооконных витрин, равнодушно рисующих небо…

Маме

«Ты создана для примиренья

Среди миров…». Вздохнув опять,

Ты уронила на колени

Свою совсем седую прядь.

И больше не было заботы,

Чем та, которой ты живешь.

Сегодня проводил с работы

Меня с тобою схожий дождь.

И ветер на мгновенье охнул —

И, не дыша, смотрел вослед,

Как ты упрятала тревогу,

Которой, может, тыща лет!..

Ему, наверно, показалось —

Средь равнодушия шагов —

Где ты стояла, там осталась

Кровинка сердца твоего…

Памяти мамы

Всё так же день сменяет ночь,

И вместо снега — дождь и слякоть.

И из души уходит прочь

Печаль, устав казнить и плакать…

Все так же по утрам встаю,

Все так же еду на работу,

И также ем, и так же сплю… —

Все машинально, без охоты.

Все так же с Машею мирюсь,

И спорю с сыном я упрямо..,

И — продолжаю жить. И — пусть…

Вот только нету больше мамы.

Раскаяние

Лишь только тогда, когда с нами рядом нет близких;

и только тогда, когда рядом не стало родных;

тогда, когда мир сквозь слёзы — кроваво-сизый;

а каждое слово — как будто удар под дых…

Тогда только вдруг понимается грубость ошибок,

ненужность молчанья, и ссор, что острей стекла;

лишь только тогда вспоминается мягкость улыбок…

И так не хватает рук материнских тепла…

Другу юности Погодину А. С.

Вот клин журавликов бумажных

За клином журавлей летит…

Смотрю на них, — мне очень важно,

Что их никто не запретит;

Что — как бы не было нам туго

От всех бесчисленных потерь —

Письмо далекое от друга

Летит сквозь времени метель;

Что — на земле цветок посажен;

Что — кто-то любит. И — простит..;

Что клин журавликов бумажных

За клином журавлей летит…

И пусть мой будущий сынишка

Возьмет — и сложит из газет

Журавликов. В закате рыжем

Они летят. Вперед. На свет…

Другу

(Погодину А. С.)

Я приеду тогда, когда ждать перестанут,

И устанут надеяться, верить, желать..,

Когда мне надоест быть затворником старым,

И простые слова на бумаге рожать…

Я приеду, быть может, на этой неделе, —

Только эту неделю мне надо найти,

Что бы в ней так знакомо гитарно звенели

Провода поездов в долгожданном пути…

Я — приеду. Пусть даже забудут, что есть я!

Лишь бы я не забыл тех коротких минут,

Когда кто-то ногой ворошил снег и листья.

Я приеду… Я, может быть, просто — приду…

Непозабытому другу

Дружить — секундами не жить;

И — забывать; и не встречаться;

Не приставать с мольбой: «Скажи,

Что ты…". Когда-то, может статься,

Вдруг промелькнёт, — как палый лист,

Взвихрённый ветром, — сожаленье, —

Что вот ты был (в той жизни) лишь…

Лишь мановеньем

Вдохновенья…

Про особенности русского слова

(навеяно стих-ем Андрея Орлова (Орлуши) «про тайный чемодан Довлатова»)

Как-то в «Юности» взял Довлатова —

Чтоб на «синьку» копию снять…

Вышел текст полустёрто-матовым,

Разобрать лишь «Абанамат!»

Что поделаешь… Может, скажет кто —

Почему популярен так

Мат российский? И не инкогнито —

А конкретика: мол, му… к!

Ох, давай!.. Обложи по матушке

Трёхэтажным, на цвет и вкус!

Жарим мы — но не те, оладушки —

Так, как жарить умеет рус:

И с-под вывертом, и с припевочкой,

Органично вплетая в речь.

И краснеют влюблённо девочки,

И плюют на девичью честь!..

И вошло уж в привычку: милуясь,

Или — ссорясь, придя домой,

Мы своею словесной «силою»

Так гордимся, что «боже мой!»

Вот уже и «творец истории»,

И поэт, и писатель всяк

Устно, письменно, в консисториях

Изъясняется как «босяк»…

Да, богата ты, Русь, талантами,

Знаменита в миру, в бою!

Только вот лишь «абанаматами»

Узнают нас в любом краю…

Язык России

Язык России — с чем он схож?

На нём ты говоришь, поёшь.

Его безбрежность узнаёшь

В полях, где колосится рожь;

В неспешном шорохе дождей;

В аллеях лип и тополей;

В хрустящей корке хлеба. В насте,

Хрустящим под ногами. В счастье

Услышать, просыпаясь, мать…

И — будто тайну — узнавать

В касаниях девичьих рук

Звёзд перезвон и сердца стук…

Язык России — с чем он схож?

С Землёй родной, чей стон и дрожь,

Когда по ней идут враги,

И топчут рожь их сапоги.

И в речи нашей отражён

И клич бойца, и сечи звон;

Рыданья матерей и жён

Над теми, кто лежит, сражён…

Язык России — как судьба:

По Жизни вместе с ним идя,

Поймёшь, что он, создав тебя,

Похож на всё. Предать — нельзя…

Потом…

Всё равно нас когда-то не станет…

Все года поменяют местами;

Скаты крыш — как ночными мостами —

Разведёнными станут меж нами…

Над другими главами кружиться

Будут звёзды — как чьи-то синицы.

И друг в друга вникать будут лица —

Но не наши. В не наших столицах…

Уже внуки состарятся даже.

Пожелтеем на фото мы нашем.

И другие Серёжи и Маши

Будут жить — и достойней, и краше…

Ну, а мы — как реликты нейтронов —

Будем мчать по вселенским просторам,

И мечтать, что когда-нибудь тронут

Вспоминанья о нас…

И — вернёмся…