Стекло и дерево

Сергей Буянов, 2000

Многие задаются вопросом, как определить границы между болезненным воображением и гениальностью? С помощью математики! Сергей Буянов, профессиональный врач, обращается в своем дебютом романе «Стекло и дерево» к царице наук, чтобы вывести с помощью ее методов формулу раздвоения личности. Но даже царица наук не в силах бороться с человеческими пороками. С пороками в смешанном мире, в котором любовь сильнее смерти, но порою любовь побеждает саму жизнь… Специальные термины вроде депрессии, бреда, галлюцинации – легко вошли в нашу жизнь. Мы пользуемся этими словами, не задумываясь об их смысле. Но где блуждает душа человека с расщеплённым разумом? «Стекло и дерево» – роман о докторе, сумевшем проникнуть вглубь сознания людей с изменившимся рассудком и вернуть их в реальность. Бросая вызов доминирующим сегодня шоковым методам лечения, главный герой пытается доказать, что достаточно пройти путь изменения разума человека – и вывести заблудившегося из лабиринта сознания.

2

— Мы диалектику учили не по Гегелю! — возбуждённо потирая руки, воскликнул молодой аспирант кафедры психиатрии, выйдя из кабинета.

— Сдал? — спросил его субъект с кислым выражением лица, усыпанного вспузырившимися угрями.

— Пятак!

— А что, что попалось?

— Так, мелочи, «Диалектика природы»!

— Поздравляю, — без радости в голосе пробурчал тип, ожидающий своей очереди. Он ненавидел отличников. Всюду-то им везёт, идут по жизни без преград: и это сдадут, и то. Что он ляпнул? Диалектика? Да знать хотя бы, что это такое!

— До свидания, Никола. Успеха тебе!

— Лучше бы послал меня к чёрту, — недовольно пробурчал Никола. Он уже в пятый раз сдавал философию. Завкафедрой таким скотом оказался, принципиальным! Сдавай и всё тут, сдохни, а сдай. Никола уже давно состряпал научную работу — «Об изменении пульса у практически здоровых, страдающих хроническими заболеваниями, лёгочной системы, при средних физических нагрузках». Кандидатская в кармане, работа получила прекрасные отзывы Учёного совета. Сделан огромный шаг в прогрессе медицины! А тут какой-то философ тянет душу, не принимает экзамен по кандидатскому минимуму, хоть ты сдохни! Английский сдал за коробку конфет, лечебную физкультуру — за пузырь водки, причём раздавил его вместе с научным руководителем, а философия упёрлась. Вот, сегодня, если он не сумеет сдать, то будет допущен к очередной пересдаче только через год. Никола обхватил голову обеими руками и чуть не зарычал от бессильной ярости.

А счастливчик уже мчался вниз по лестнице. Рим Николаевич Любимов тоже собирал материал для науки. Диссертация находилась ещё в зачаточном состоянии, но кандидатский минимум он уже сдал. Научная работа велась им отдельно от кандидатской. Так уж получилось.

Его шеф заупрямился, прогрессивную методику аспиранта отвергать категорически не стал, но предложил, для начала, другую тему. Заведующий кафедрой психиатрии по своей натуре был демократом. Он и выглядел демократично. Нескладный костюм, в котором можно выступать с трибуны и, с таким же успехом, колоть дрова, обязательно ослабленный скромный галстук, — указывали на непритязательность учёного к своему внешнему виду. Профессор был среднего роста, даже чуточку ниже, этакого пикнитического телосложения: не сказать, что толстоват, но и тощим не назвать. Его добродушная улыбка и открытое выражение лица, — побуждали первого встречного к самой откровенной беседе. К студентам Егор Степанович относился по-отечески мягко. Всем ли быть психиатрами? Стоит ли насильно заставлять студента овладевать знаниями, которые он тотчас, после сдачи экзамена, позабудет? Студенты души в нём не чаяли, порой было достаточно, совсем неподготовленным, рассказывать профессору о своих взглядах, принципах, жизненной позиции. Профессор, как бы безучастно, выслушает, взглянет проницательными глазами и, с неизменной улыбкой, отметит в зачётке оценку и попрощается. На первый взгляд кажется, что профессор не слушает собеседника, думает о чём-то своём, но при первой же его фразе становится ясно, что он слышал и понял каждое слово. При таком заведующим кафедрой, считалось постыдным не знать хотя бы основ психушки.

К аспирантам Егор Степанович относился как к равным коллегам. Подающий надежды Рим, например, ухватился за одну привлекательную, но, к сожалению, малонаучную идею. Васильчиков не стал препятствовать молодому дарованию. Он просто предложил для защиты другую тему, тактично указал, что сейчас лучше иметь синицу в руках, а потом можно будет поразмыслить о журавле в небе.

— Рим Николаевич, параллельно со своей теорией, почему бы вам ни заняться ещё одной темой?

— В каком направлении?

— У нас одно направление, а вам не составит труда параллельные изыскания.

— А какого рода изыскания?

— Есть у нас одна тема: «Об изменении липидного обмена при шизофрении». Лабораторные подтверждения — основа научной работы.

— А моя работа не научна? — в штыки принял предложение шефа Рим Николаевич.

— В аспирантуре, на первичной ступени в науке, важно в короткий срок представить результат. У вас же огромное поле деятельности. Ваша работа требует времени.

— Ясно, значит, она не пройдёт?

— Понимаете, Рим Николаевич, научные гипотезы, пусть даже обоснованные, не принимаются Учёным советом.

— Хорошо, я понял. Я займусь липидным обменом, но какова его научная значимость?

— Понимаете, Рим Николаевич, в мире ежедневно защищается целая куча кандидатских работ. Каждый соискатель сам определяет научную значимость.

Вот так, ничего не говоря, шеф дал понять, что на создание научной теории аспирант не имеет права. Его дело — разработка темы, предложенной кафедрой. Вот и всё! А научными изысканиями занимайся, пожалуйста, только не в ущерб защите кандидатской.

И всё же Рим не потерял интереса к собственной теории, он упорно продолжал работать на два фронта. Целыми днями, безвылазно, пропадал в стационаре, используя собственную тактику лечения, а все вечера, напролёт, проводил интерпретацию результатов анализов и клинических форм заболевания, сооружал репрезентативную выборку, — в общем, двигал науку.

Как молодому научному деятелю, ему выделили маленький закуток в малосемейке института, который аспирант использовал больше для хранения вещей, чем для жилья. По ночам приходилось брать дежурства, чтобы свести концы с концами. Наука требует не только моральных жертв, но и приличных финансовых вложений. Необходимо перелопатить огромную массу научной литературы, для этого надо её иметь. Доступ к научным трудам стоит денег и порой немалых. Кроме того, надо как-то материально заинтересовать сотрудников лаборатории в выполнении дополнительной работы. Биохимические анализы требуют времени на их проведение и дорогостоящие реактивы, которые приобретает сам аспирант. Так что, не всё так просто и легко, как кажется со стороны. Помимо всего прочего, уже на первом году аспирантуры надо собирать деньги на защиту — оплата дороги научным специалистам, аренда здания, банкет, наконец. Дамоклов меч финансовых проблем зависал над аспирантом, но Любимов настолько увлёкся работой, что вспоминал об этом очень редко.

В меру высокий и несколько сухощавый, немножко смуглый, с лёгким налётом трудовой бледности, в свои двадцать пять Любимов выглядел на все тридцать. Когда он отвлекался от работы, выглядел моложе своих лет. Отсутствие длинной шевелюры, бороды и усов — специфика профессии (техника безопасности при работе с душевнобольными), — позволяло принять аспиранта за студента. Многие больные, увидев его впервые, считали Рима Николаевича практикантом, но когда начинали общаться с ним, видели перед собой грамотного и опытного доктора.

Все развлечения Любимова остались позади, поначалу они шли по неуклонной убывающей от первого курса мединститута до последнего, а ныне прекратились вовсе. Глобальная идея целиком овладела им. Любимов вовсе не желал совершить переворот в психиатрии, он только хотел указать на эффективность принципиально нового подхода к лечению.

Рим не курил, в выборе спиртных напитков имел достаточно хороший вкус. Отсутствие финансов не позволяло употреблять элитные напитки, поэтому он обходился без них.

Не смотря на черты фанатизма в работе, Любимов вовсе не казался занудой в жизни. Он умел веселиться и шутить, прекрасно поддерживать любой разговор, хотя не слыл коммуникабельным человеком.

Друг Рима, бывший однокашник, ныне начинающий бизнесмен явился поздравить товарища, подъехав прямо к крыльцу учебного корпуса.

— Привет мученику науки! — крикнул он, едва завидев Любимова.

— Привет новым русским! — отозвался Рим.

— Я слышал, ты сдал экзамен? — по-хитрому прищурился Пётр.

— Даже не намекай! Это совсем не тот экзамен, который следует отмечать.

— Вот ты даёшь! Как никак — кандидатский минимум!

В ответ Рим только пожал плечами.

— Садись! — пригласил друга Пётр, открывая дверцу BMW. — Поедем кутить!

— У меня времени нет.

— А у меня есть? — прижал к груди ладони Пётр. — Тоже нет!

— У меня на сегодня планы, — отшивал Рим.

— А у меня нет планов? Да по самое горло! — бизнесмен провёл рукой под подбородком. — Поехали, там будут женщины!

Пётр частенько издевался над товарищем за его неловкость в отношениях со слабым полом. Больше всего злило Рима упоминание о распутных подружках Петьки.

— Ты ещё не перестал бояться женщин? — нахмурил брови Пётр. — А как я тебя учил? Закрой-ка глаза и скажи десять раз: «Я не боюсь женщин»!

— Отстань! Мне пора в библиотеку.

— Обождёт твоя библиотека! Я тебя приглашаю на презентацию. Серьёзно. Как специалист выступишь, бросишь пару ценных рекомендаций, отметишь качество продукции и всё. Никто пить тебя не заставляет!

— Какой продукции?

— Элитной! Импортные унитазы!

— Ну, ты даёшь! Что может сказать психиатр, который, вообще-то, головой занимается, об унитазах?

— Откуда им знать, чем ты занимаешься? Аспирант по медицине, разве этого мало? Имей в виду, оплата гарантирована шефом, а если повезёт, комиссионный бонус сорвём!

— Заманчиво, но непонятно, что говорить медицинского об унитазах?

— Чудак ты, ей Богу! Это не простые унитазы, а диагностические!

— Пригласи проктолога, — посоветовал Рим. — Так как-то удобнее будет.

— Ерунда! зачем проктолог? Этот унитаз такой — после использования, через пять-десять минут даёт расшифровку всех анализов! Вещица-то нужная! Расскажешь, как важно следить за балансом в организме и ещё что-нибудь.

— Сколько времени займёт эта презентация? — начал сдаваться Рим.

— Пустяк. Часика три, не больше!

— Хорошо, поехали. Потом довезёшь до библиотеки?

— Конечно! У тебя корка аспирантская с собой?

— Зачем?

— Для солидности.

— Документ всегда при мне, — похлопал себя по нагрудному карману Любимов.

— Порядок! Я умолкаю. Подумай о предстоящей речи. Ориентируйся минут на пять, не больше. Вот тебе инструкция, ознакомься с лицом товара! — Пётр протянул листок на английском языке.

Любимов углубился в чтение, вникая в детали. Незнакомые слова он додумывал, иные понимал без перевода.

— Ты так себе никого и не нашёл? — поинтересовался Пётр между делом.

— О чём ты?

— Да всё о них!

— Нет пока.

— А может, не там ищешь? Смотри, подхватишь себе какую-нибудь шизофрению!

— Она не заразна, — улыбнулся Рим.

— В теории — да, а на самом деле ещё как заразна! Вот у меня сосед — погнал насчёт врагов, так его бабка с ним заодно. Поначалу смеялась, а теперь вместе с ним сооружает контрольную полосу в подъезде. Как ни придёшь домой, вся лестничная площадка усыпана: то солью, то песком, то рисом. Ужас какой-то! Слушай, а ты не мог бы их — того?

— Чего, того?

— Изолировать от нормальных людей, подлечить там у себя.

— Они социально опасны?

— Да кто их знает?

— Что тогда переживать? Они, наверняка, на учёте и проходят лечение амбулаторно.

— А если кто поскользнётся, сломает шею на лестнице, тогда как?

— Тогда их изолируют.

— И всё?

— Всё.

— Жаль, конечно, что так. А ведь раньше можно было, кого угодно упечь в психушку!

— Когда это, раньше?

— Ты что, не помнишь что ли? Диссиденты там всякие и так далее.

— Вряд ли.

— В смысле? Да об этом весь мир говорит!

— А что доброго сказал мир об СССР?

— Да и сами диссиденты говорят.

— Диссиденты, журналисты, кто угодно, но только не специалисты!

— Да ты что, считаешь, что они были больными, в самом деле? — Пётр чуть не поперхнулся от неожиданности. Вот тебе и друг — психиатр!

— Так считали их лечащие врачи.

— Понятно, больше вопросов нет! — помрачнел Пётр.

— Вот ты считаешь нормальными нынешних митингующих ортодоксов?

— Кого, кого?

— Ортодоксов, людей старой закваски, призывающих вернуть сталинские времена, — пояснил Рим.

— Конечно, нет! Какой нормальный человек будет нести такую ахинею? Постой, постой, ты хочешь сказать?

— Да. Именно это я и хочу сказать.

— Мы что теперь, среди ненормальных живём? Этих вот, что на митингах?

— К счастью, нет. Это люди с нормальной реакцией на ненормальные условия. Только и всего.

— Ну, ты даёшь! Тогда кто у тебя там лежит, если все нормальные?

— Петро, ты же изучал психиатрию!

— Изучал, изучал. Не помнишь что ли, как мы её изучали? Только бы посмотреть больного, поприкалываться над ним, сдать всё и забыть.

— Вот отсюда — все наши проблемы! Ты, с высшим медицинским образованием, а слушаешь дилетантов. Учился шесть лет и не можешь разобраться — кто больной, а кто здоровый!

— Во-первых, ты слишком хватил! Какие это шесть лет? Курс психушки всего два месяца! Во-вторых, невозможно знать всё! В-третьих, совсем ты меня запутал. Лучше дочитай, да речь подготовь, через полчаса выступать.

Рим вздохнул и углубился в чтение занимательной инструкции. Даже когда машина остановилась, он продолжал дочитывать любопытную информацию о жизненно важном товаре.

Презентация прошла на ура. Новые русские расхватали все унитазы, мало того, заказали ещё.

— А из тебя вышел бы неплохой рекламный агент, — заметил Пётр после презентации.

— Каждому своё.

— Это верно, но на выходные не строй никаких планов! Магарыч за мной!

— Хорошо, но только в субботу.

— Вот и хорошо, заеду за тобой часикам к трём.

На том и порешили. Пётр не обмолвился ни словом о женщинах, чтобы не обидеть друга. Ему не доставало общества интеллектуального человека. Мат, перемат, феня, уже достали под завязку, такова специфика работы бизнесмена.